Текст книги "Семь Толстых Ткачей (СИ)"

Автор книги: Павел Блинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

– И что надо делать-то?

– Всё как всегда. Опередить и выпустить лучший фильм, чтобы на его фоне этот не заметили.

– Когда нужен сценарий?

– Как можно скорее.

– Ты говорил с Шалитом?

– Пока нет...

– Ну так поговори! – Фарит отключился.

Гнолт

– Я надеюсь, ты понимаешь, какая тебе оказана честь?

– Папа, ну брось ты уже. Как я могу понять, если ты не говоришь, к кому меня ведешь?

Пожилой мужчина шел рядом с молодым по длинному чистому коридору. Ресторан «Гнолт» в Нью-Йорке считался самым дорогим и закрытым в мире. Большое трехэтажное здание, выполненное в стиле архитектуры сороковых, впилось в неприметный уголок Манхеттена. В Манхеттене таких уголков немного, даже не верится, что они там есть вообще, однако, это так. Здесь, в самом центре огромного мегаполиса, богатых гурманов подстерегает настоящее чудо. В ресторан «Гнолт» можно пройти только по нескольким параметрам. Вы можете попасть туда, если у вас есть кредитная карточка на сумму не менее миллиона долларов – это раз. Если вы конгрессмен США или министр США, или представитель парламента и правительства: Англии, Франции, Германии, Китая, Японии и России – это два. Также пропустят президента вышеперечисленных стран – это три. И последний вариант – если у вас есть членская карточка. У мистера Фриски-старшего она имелась, чтобы получить ее для Фриски-младшего, отец вел сына к директору ресторана – самому мистеру Гнолту.

– Я же говорил тебе, кто такой мистер Гнолт, – сказал отец.

– Директор самого дорогого ресторана в мире. И что? Подумаешь...

– Помолчи! Он не просто директор. Он президент клуба избранных! Если тебя возьмут в него, считай, жизнь твоя обеспечена до конца дней.

– А чего ты не рассказывал этого раньше?

– Таковы правила. В свое время я через это прошел и мой отец, и мой дед, и прадед, и ты пройдешь.

– Ого! Так это клуб по интересам? Что-то вроде масонов?

– Какие масоны? Им до нас... Наш клуб называется просто – клуб любителей хорошо поесть...

– Клуб любителей хорошо поесть? Да, с названием можно было и помудрить.

– Замолчи! Сегодня ты узнаешь такое...

– Пап, ну кончай уже. Я лучший сомелье в Северной Америке. Каждый год меня просят рецензировать вина по всему миру. Мои статьи печатают в самых престижных журналах. Уж если я вам не подхожу, значит, никто не подойдет.

– Дегустатор, ха! А знаешь, сынок, что лет двадцать назад я был не менее хорошим дегустатором, нежели ты?

– Знаю, ты мне об этом каждый день напоминаешь.

– Посмотрим, как ты запоешь, кода увидишь мистера Гнолта. Но мы пришли.

Они подошли к широкой двери из мореного дуба. До этого Фриски-младший никогда не видел таких – в ширину длиннее, чем в высоту.

– Ну, если там сидит негр с двумя таблетками...

– Поимей уважения! Наша семья состоит в клубе любителей хорошо поесть уже почти полтора века. И я буду очень разочарован, если ты прервешь эту традицию.

– Пап, если всё сведется к моим гастрономическим знаниям, будь спок. Я не подкачаю.

– Очень надеюсь. Но дело тут не только в них. Постучись и заходи.

– А ты не пойдешь со мной?

– Нет. Мистер Гнолт всегда принимает в наш клуб только в кругу избранных.

Фриски старший глубоко вздохнул и пошел по коридору обратно. Сын осмотрелся. Коридор, как коридор. Всё, как обычно, если отбросить размеры и форму двери. Шелковое покрытие на стенах, пол устилают персидские ковры. Дверная ручка сделана из бронзы в форме шелкопряда. Фриски-младший пожал плечами и постучал. На секунду показалось, за дверями что-то гудит, словно кто-то дует в горлышко пустой бутылки.

– Войдите, – донеслось из-за двери. Он повернул ручку и вошел.

Перед ним предстал огромный зал, где никто ни в какие горлышки от бутылок не дул. Площадь, как у баскетбольной площадки, высотой метра три и под потолком нависают клубы табачного дыма. До этого Джон и не предполагал, что помещение ресторана может позволить себе такие просторы.

– Не удивляйся, Джон, мой ресторан уходит в один из небоскребов по соседству и сейчас ты уже не в основном здании.

Говоривший сидел за большим столом. Большим и глупым. Длинной метров пять и шириной метра три, его полностью заставили различными яствами. Собравшиеся сидели с обоих краев, но вряд ли кто-то мог дотянуться до блюд посередине. Всего восемь человек. Пять мужчин, две женщины и Гнолт. Все как на подбор толстоваты, перед каждым тарелка с едой. Одна женщина, не обращая на Джона внимания, продолжала набивать брюхо. Рядом с бородатым мужчиной Джон заметил на столе зеркало и две кокаиновые дорожки. Шестеро курили, и только та женщина продолжала чавкать, как корова, пережевывающая сено.

Мистер Гнолт сидел во главе стола, курил сигару и смотрел на Джона маленькими бусинками глаз. Все за столом с лишним весом, но Гнолт особенно. Бока вываливались над ручками кресла, а классический костюм чуть не трещал по швам. Он улыбался, показывая маленькие зубки, которыми, наверное, съел пару миллионов килограмм мраморной говядины.

– Твоя семья давно является членами нашего маленького клуба, по просьбе твоего отца мы рассмотрим сегодня твою кандидатуру, – Гнолт выдохнул слова пополам с сигарным дымом.

– Я рад оказанной мне чести, мистер Гнолт, – сказал Джон.

– Садись.

Гнолт указал на восьмое кресло напротив самого Гнолта. Сев в него, Джон почувствовал себя членом этой жирной семьи. Он даже незаметно ущипнул себя за живот, проверяя, на месте ли там кубики пресса.

– Для начала, хочу представить тебе остальных членов клуба. Я имею честь быть его президентом, а эти люди стоят в нашей иерархической лестнице чуть ниже. Думаю, некоторых ты знаешь...

Еще бы! Джон по долгу службы интересовался гастрономией и хорошо знал четверых здешних гурманов, не считая Гнолта. Вон тот ухмыляющийся старичок – самый худой из присутствующих – Оноре Ашаноль. Директор корпорации «Ашаноль» – лидера по производству элитных вин и коньяков. Не многие знают, что месье Ашаноль контролирует примерно восемьдесят процентов виноделия Франции. Сюда же входит и немалый процент коньячного производства. Толстый тип в шляпе – Роберт Кромм. Это нефтяной магнат из Техаса и еще президент алкогольной ассоциации Соединенных Штатов. Всякий раз, когда вы наливаете в стакан «Джека», знайте, – это виски делает Кромм. А еще несколько Ирландских брендов давно в его кармане, но знают об этом единицы. Кромм и Ашаноль – алкогольные короли планеты, а между ними еще один король – мясной. Гер Фридрих Штодт. Немец, да, но имеет бизнес и в Швейцарии, и в Америке, и еще чёрт знает где. Гениальный изобретатель кормов для скотины на основе генномодифицированных злаков. Каждая третья коровка и свинка в мире жрет корма гера Штодта. Ест и дает больше мяса и молока, чем другие. И поэтому геру Штодту ничего не стоило скупить миллионы голов лучшего скота, а на его ранчо в Америке разводят самых дорогих племенных коровок, свинок и прочей животины. Короче говоря, тоже человек не самый бедный – точно в чирике Форбса. И последний «знакомый» Джона – это Майкл Клод. Опять король, теперь шоколадный. Владеет маркой «Клод», а это каждая десятая конфета на планете. Но производство шоколада – только капля в море для мистера Клода. Сети кафе мороженного и кондитерских, детские рестораны и своя линия одежды для маленьких толстеньких кошелечков. А еще он спонсор кино, музыки и компьютерных игр, плотно сотрудничает с Диснеем и его клонами в других странах. А в благодарность те штампуют мультфильмы и игры, где герои так любят шоколад! Мистер Клод, наверное, самая разнообразная фигура среди всех. Он когда-то сделал ставку на детей и не прогадал. А еще прежде сделал ставку на производство сахарного тростника и свеклы и сегодня владеет половиной сахарного производства на планете.

– Я думаю, понятно, кто тебе известен, а кто нет, – продолжил Гнолт. – Остальных троих ты знать и не должен. Это уважаемый Хасим. Его фамилию тебе знать необязательно, Хасим давно отказался от нее. Взял новый творческий псевдоним.

Хасимом оказался тот самый бородач с героиновыми дорожками. Помимо бороды на лице густые брови, а под ними самые колючие глаза, которые Джон видел. На голове змеей скрутился тюрбан, остальная одежда белоснежная и явно новая.

– Хасим – ведущий наркоторговец на планете. Ты удивляешься, что я тебе такое рассказываю? Не стоит. За сегодняшний ужин ты удивишься еще много раз. И наконец, следует представить наших милых дам. Мисс Чу, директор сети рыбных ресторанов «Чу». Ты не слышал о них, но это лишь потому, что они находятся в Китае и Японии. А вот о «Фиш Бренд» ты, наверное, слышал? Да, они тоже принадлежат мисс Чу. Как и «Дары моря», и «Рыбный Рай» и много чего еще. Кроме того муж мисс Чу – один из крупнейших судовладельцев Норвегии. И наконец, многоуважаемая Присцила. Ее фамилия тоже останется для тебя тайной, Джон. Дело в том, что Присцила – жена очень влиятельного сельскохозяйственного магната. Его в наши ряды заманить не удалось.

– Приятно познакомиться, – кивнул Джон.

На это никто ничего не ответил. Все сидели молча и то курили, то жевали. Молодой Фриски не вызывал у них интереса или они не хотели его показывать. Это слегка задело Джона. Он не привык, что на него смотрят, как на вчерашний кофе, хотя тут своеобразный размер фигур за столом...

– Я думаю, ты уже понял – здесь собрались крупнейшие мировые производители еды, алкоголя и наркотиков. Мы называем себя клубом любителей поесть, но мы также любим выпить, а кто-то не прочь ширнуться или покурить. К сожалению, восьмой член верхушки, мистер Кастро, в силу некоторых причин не смог приехать лично. Да, тот самый Кастро. И мы собрались, чтобы решить, достоин ли ты присоединиться к нашему обществу.

– Я думаю, что да, сэр. Я один из лучших дегустаторов в США.

– Это нам хорошо известно. Но не за этим мы тебя сюда позвали. Давай сделаем так, попробуй вина?

– Какого?

– Любого.

Джон встал и пошел вдоль стола. Бутылки с различным алкоголем повсюду, но все без этикеток. И даже форма примерно одинаковая. Наверное, проверка. Джон взял бутылку белого, вернулся на свое место и налил в бокал. Сделал глоток и вкусовые рецепторы возрадовались.

– Узнаешь? – спросил Гнолт.

– Конечно! Правда, признаюсь, я пробовал это вино только два раза в жизни. «Ашаноль», по всей видимости, тысяча девятьсот пятидесятого года.

– Великолепно. А знаешь, какова цена одной такой бутылки?

– Около пятидесяти тысяч евро.

– Ашаноль?

– Сделали месяц назад, – отозвался француз. – Себестоимость фактически полтора евро.

– Но простите... – начал Джон.

– Не надо оправдываться, – перебил Гнолт. – Здесь нет твоей ошибки. Это вино сделано месяц назад, но на вкус ничем не отличается от того, что делали шестьдесят лет назад, а до этого и сто лет назад. Ашаноль производит самые дорогие вина в мире, а на деле у него самая лучшая в мире лаборатория, способная обмануть любой, даже самый пристрастный вкусовой рецептор. Но пойдем дальше. Я курю сигару стоимостью тысяча долларов за штуку. А знаешь, сколько она стоит на самом деле? Гроши или песо, или что там у них... Короче – жалкие, незначительные деньги. Всё, что ты видишь на столе – продукты сугубо элитарные. Икра из Черного моря, окорок племенного кабана, или вот, пожалуйста, пирог из змей, очень рекомендую. Где-то здесь стояла фугу... а нет, уже съели. Мы сидим здесь с утра, так что.... Каждое блюдо здесь стоит очень дорого. Ниже пятисот долларов нет, а замечательное рагу из печенок королевской кобры оценивается в пятьдесят тысяч маленьких зелененьких бумажек. Я имею в виду, если ты закажешь его в ресторане. Но нам весь этот замечательный стол обошелся всего в пятнадцать тысяч долларов. Тоже немаленькая сумма, но... ну, допустим, вон там стоит запеченное сердце белого медведя, а там фаршированный пингвин. Понимаешь, о чём я?

– Если честно, не очень, мистер Гнолт. Вы хотите сказать, что вам всё досталось по себестоимости и стол, который стоит для других миллион, вам обошелся значительно дешевле?

– А ты не отличаешься сообразительностью, правда? Нет, я не это хочу сказать. Но я дам тебе подсказку – сейчас на столе примерно пятьдесят четыре блюда. Изначально их было шестьдесят три.

– Я не понимаю.

– Ну что же, придется объяснять, – вздохнул Гнолт. – Дело в том, Джон, что из всего съеденного нами были следующие блюда: картофельное пюре, баранина с травами, шашлык, ну, в смысле, мясо на углях, бобы, индюшка, стейки из лосося и говядины, форель и фугу. Правда, последнее мы съели, потому что, во-первых, его было мало, а, во-вторых, никто из нас этого раньше в рот не брал, за исключением мисс Чу. Но в основном этой мерзости на нашей трапезе нет. Я даже больше скажу: всё, что ты сейчас видишь, приготовлено специально для тебя. Так что, пожалуйста, налегай.

– Вы хотите чтобы я поел?

– Если ты не голоден, хотя бы попробуй. Вон возле тебя стоит мозг горной гориллы. Как на вкус? Правда, мерзость? Или акулий плавник? Да, он еще ничего, есть можно, но разве он сравниться с куском правильно прожаренного мяса? А вон там прекрасное овощное рагу из смеси самых экзотических фруктов... ну, как тебе?

– Не очень вкусно, но, наверное, полезно?

– Естественно, нет. Знаешь, Джон, что я тебе скажу: полезной экзотической еды практически нет вообще. Полезней всего для тебя то, чем ты питался, когда рос. Даже та вода, что ты пил в детстве, для тебя наиболее подходит. А всякие эти фрукты из Африки полезны будут черножопому папуасу, тебе же максимум – почистят желудок. Продолжим. Попробуй вон то блюдо в серебряном сотейнике. Ну как? По лицу вижу, что не нравится. А меж тем, Джон, – это последний писк моды. Скоро это блюдо станет настоящим изыском во всех закрытых ресторанах по всему миру, хотя основной ингредиент там гуано.

Джон не смог сдержаться и сплюнул содержимое рта в тарелку.

– Дерьмо?

– Да – дерьмо. Но не волнуйся, пройдет пару месяцев и авторитетные ученые скажут, что оно полезно для потенции, а лучшие гурманы заявят, что растопленное на свином жире и с кусочками молодой телятины оно просто потрясающе на вкус! Теперь ты понял, чем занимается наше небольшое общество?

– Пудрите всем мозги?

– А вот тут ты неправ, Джон. Я тебя уверяю, даже у дерьма скоро найдутся свои поклонники. Оно действительно станет блюдом для гурманов. Впервые попробовав кока-колу, человек, всю жизнь пивший компот, скажет, что она невкусная. Пиво тоже нравится человеку спустя несколько десятков банок. И потом пиво или кола становятся любимы на всю жизнь. Мы не пудрим мозги, Джон, это очень мелко для нас. Мы учим. Мы показываем людям дорогую еду и убеждаем, что великие гурманы ее едят и считают вкусной. Мы делаем так, что эту еду продают и вскоре у нее находятся поклонники. А потом человек к ней просто привыкает. Вот что мы делаем, Джон. Каждому из сидящих здесь это очень выгодно, ибо они зарабатывают на этом деньги. И нам нужны такие люди, как ты, Джон. Потому что дегустатор, сказавший, что Ашаноль – самое лучшее вино, это не одно и то же, если об этом скажет сам Ашаноль.

– А что взамен?

– Какой практичный подход, мне нравится. Взамен Джон ты получишь много. Но со временем. Я надеюсь, ты понимаешь, что мы можем?

– Да уж, представляю. Так это и есть испытание? Мне надо просто согласиться?

– Нет, Джон, испытание будет дальше. Тебе придется доказывать полезность не словом, а делом. Сначала мы направим тебя на несколько самых престижных и самых закрытых фестивалей вин, а там ты себя покажешь. Мы скажем, что надо говорить, какие вина хвалить, а какие наоборот. Мы представим тебя, как самого лучшего дегустатора, а дальше уж сам.

– Простите, мистер Гнолт, а можно вопрос?

– Ну давай.

– А какая вам от всего этого выгода, и почему вы, э-э-э...

– А не кто-нибудь другой президентствует в нашем клубе? А потому что, Джон, я делаю для него больше всего. Вот взгляни. Это, кстати, подарок и руководство.

Гнолт достал из внутренностей стола толстую книгу. Прекрасный переплет – явно подарочное издание, золотое тиснение, красочная картинка. Джон встал и подошел к Гнолту – эта гора сама к нему не подойдет. Он взял увесистый томик, посмотрел название: «Поваренная книга Гнолта».

– Она выйдет где-то миллионом экземпляров, – сказал Гнолт. – Там ты найдешь всё, что будет модно в кулинарии и потреблении алкоголя на ближайшие пять лет. Где-то ее выпустят под псевдонимом, где-то в урезанном образце, и, конечно, отдел о блюдах, где требуется некоторые экзотические ингредиенты, будет предложен только нашим самым любимым гурманам.

– Интересно кому? И что за ингредиенты?

– Президентам всех стран, премьер министрам, тем, кто стоит в первой сотне Форбса, ну, и тем, кто там в действительности стоит... А ингредиенты... Я надеюсь, ты понимаешь, это должно остаться тайной?

– Конечно. А...

– А если ты вздумаешь кому-нибудь об этом рассказать, имей в виду, – толстенные щеки опустились складками вниз, лицо Гнолта застыло маской. Погребальной маской. – Один из членов нашего клуба – вождь племени магака в Африке. А магака – каннибалы.

– Я некому не скажу, – сказало пересохшее горло Джона. А его переполненный мозг догадался, что это за «экзотические ингредиенты».

И тут впервые на него обратили внимание все за столом. Уставились шестнадцать глаз верхушки клуба любителей вкусно поесть. И каждый взгляд говорил: «Скажешь хоть слово – умрешь».

Перед Джоном сидели не люди, нет, и даже не опасные животные. Эти восемь человек как будто ступили на следующую ступень эволюции. Теперь они уже не принадлежат к роду человеческому, а значит, остальные для них, что животные. И они убьют, не испытывая и капельки жалости. А потом съедят.

То ли в голове загудело, то ли это гудит снаружи? Перед глазами как будто поплыло, показалось, за столом действительно и не люди сидят, а... пустые бутылки. Сосуды, в горлышках которых гуляет ветер. Они и гудят. Гудят на один манер, в одной тональности. Почему бутылки? Какие сосуды? Зачем гудят? Совершенно неясно. Ноздри почуяли какой-то отдаленный аромат восточных специй. И видение исчезло. Снова за столом хищные глаза людей, которые с легкостью приготовят из него рагу, если он расскажет хоть то-то из разговора. В буквальном смысле приготовят.

Всего на секунду было это видение, но за миг Джон понял, настоящее название этого клуба: клуб любителей вкусно поесть людей.

И почему-то Джону захотелось стать таким же. Чтобы больше не сомневаться, не мучиться угрызениями совести, а жить в совершенно иной параллели. В новой жизни не будет бессмысленных поисков самки или работы, чтобы купить себе пещеру. Для каждого, кто сидел здесь, такие мелочи не значили ничего. Джон понял – если у них отобрать все деньги, машины, дома и статус, пройдет год, и они займут прежнее место. Они пройдут этот безжалостный путь к успеху, оставляя в стороне мораль, этику, логику... горы трупов оставляя. И получат от этого немалое гастрономическое удовольствие.

– Я не подведу вас, – сказал Джон.

– Мы не сомневаемся, Джон, – сказал Гнолт. – Ты же понимаешь, у тебя нет другого выбора.

Вольт

Два мужчины вышли из машины и пошли к высокому зданию «Кахома корп.». На первом этаже их встретила девушка, они представились, она указала на лифт. В небоскребе их тринадцать, так что заблудиться немудрено, впрочем, один из посетителей знал дорогу и без подсказок. Они прошли к кабине, рядом дежурил охранник. Ему тоже пришлось представиться, и только когда пластиковая карточка попала в прорезь, створки лифта разъехались. Войдя, тот, что повыше, нажал на единственную кнопку, и лифт поехал.

– Хорошее здание, – сказал Ким. – И лифт прикольный.

– Он ведет на самый верх и это единственный способ добраться до Чана.

– Поговаривают, он тут и живет.

– Нет, Чан-сан много разъезжает по Китаю.

На этом разговор оборвался – они приехали. Ким и Джек вышли из кабины и попали в просторный кабинет на самом верху здания. Выше только вертолетная площадка. Обстановка не впечатляла – только стол и большой экран на стене. За столом старый китаец в шелковом кимоно курит длинную трубку. Они подошли, два светло-коричневых глаза посмотрели на мужчин сквозь линзы очков. Линзы увеличивали, Киму показалось, где-то там, в самой глубине зрачка, маленький паучок плетет паутинку.

– Желаю здравствовать, Чан-сан, – сказал Джек. – Вот тот человек, о котором мы с вами говорили.

– Здравствуйте, – сказал Ким.

Старик продолжал пыхтеть трубкой и молчал. Только густые клубы дыма выходили изо рта, делая Чана похожим на дракона.

– Чан-сан? – сказал Джек.

– Я слышал тебя, – ответил старый китаец. Голос не молодой, но вовсе не уставший. – Значит, вы тот, кто умеет хорошо говорить?

– Да это моя профессия. Я начал работу на радио диджеем, потом некоторое время проработал на...

– Это меня не интересует. Вам предстоит очень важный разговор и очень скоро.

– С кем?

– Его зовут Вольт. Он продюсер из Голливуда. И один из Семи Толстых Ткачей.

Старик прикрыл глаза и опустил голову, как будто последние слова принесли ему боль. Ким увидел свое донельзя искаженное отражение в его блестящей лысине.

– Семь кто?

– Ваша задача спасти мою жизнь, а может, и жизни миллионов людей, – проигнорировал вопрос Чан.

– Простите, но я не думал, что всё настолько серьезно.

– Объясните ему, Джек.

– Хорошо, Чан-сан, – поклонился высокий помощник. – Чан-сан собрался продюсировать один фильм в Голливуде. "Кахома корп." выделит на это около ста миллионов долларов. Кроме нее вложится ряд спонсоров и кинокомпаний. В общем, кино обещает быть очень прибыльным и стать культовым. И тот самый Вольт не хочет, чтобы оно выходило.

– Почему?

– Потому что он зло! – резко сказал Чан. – Потому что он есть кошмар и ужас, и нет силы, что могла бы встать перед Семью Толстыми Ткачами! Мы решились на это, и у нас есть только два выхода. Победить или умереть. Мы последние кто понимает – еще можно что-то спасти. И если у нас получится, другие последуют нашему примеру. И тогда мы одолеем зло, по сравнению с которым Гитлер – жалкое недоразумение!

– Зло? О чём вы говорите?

– Это уже тебя касается. Через десять минут Чана сана свяжут по телемосту с Вольтом. Твоя задача сказать ему, что его предложение отклонено.

– А что за предложение, и почему вы не можете сделать это сами?

– Потому что дьявольские речи его могут проникнут в мой разум, – опять вмешался китаец и откинулся на спинку кресла. Карие глаза закатились, как будто Чан увидел на потолке что-то любопытное.

– Он предложил лично пересмотреть и переработать сценарий. Чан сан уже стар, а Вольт очень настырен и мы опасаемся за его здоровье. Так что твоя задача сказать, что нас устраивает сценарий и его к работе над лентой не допустят. Даже больше того – снимать фильм будем в Китае, а не в Америке.

– А кто он такой, что вы должны перед ним отчитываться?

– Официально: продюсер, режиссер и автор сценариев. На его счету сто восемьдесят пять фильмов, к которым он так или иначе приложил руку. Общим числом он получил шестьдесят четыре Оскара и сто семнадцать Каннских Львов. Если я начну перечислять, все его награды, на это уйдет пару часов.

– А почему я тогда о нём ничего не знаю?

– Потому что под своим именем он поставил всего два фильма и те низкобюджетные. Но скажу тебе так: за каждым третьим сценарием фильма, удостоенного награды, стоит он. И ни один более-менее бюджетный сценарий не проходит, пока Вольт его не утвердит.

– Это круто. Ладно, думаю, я справлюсь.

– Будем надеяться, молодой человек, – сказал Чан. – Садитесь на мое место, а я буду следить за всем из соседней комнаты.

Китаец уступил кресло и пошел к небольшой дверке в стене справа. Ким сел и отметил, кресло холодное, будто никто тут ранее не сидел.

– Теперь пару советов на дорожку... – сказал Джек.

– Слушай, старина, я профессионал. Я два года увольнял людей в Америке и спас троих самоубийц. Я профессиональный переговорщик и смогу справиться с такими пустяками.

– В таком случае, я присоединюсь к Чан-сану.

Джек ушел, а Ким откинулся в кресле. Он совершенно не волновался и это хорошо. В переговорах главное – это первое впечатление. Заставить ЕГО нервничать, показать что ТЫ, спокоен. Завладеть инициативой в самом начале. Он, правда, не видел Вольта, но так как ему предстояло ругаться, решил даже закинуть ноги на стол. Это подчеркнет незначительность разговора.

Экран на стене загорелся. Пару секунд он оставался пуст, а потом его заполнила толстая рожа с донельзя злыми маленьким глазками.

– А ты кто такой, мать твою, и где Чан? – сказал толстяк с экрана.

– Для начала, здравствуйте. Зовут меня Ким, а вас? – Ким улыбался правым уголком губ. Он знал, насколько ехидная эта его усмешка.

– Ким значит? – полуприкрыл глаза толстяк. – Как же, знаю. Дерьмовый трепач. Значит, Чан сдрейфил?

– Я уполномочен заявить от лица мистера...

– А не пошел бы ты в задницу, уполномоченный! Слушай меня, Чан, я знаю, что ты сейчас это видишь. Я сотру и тебя, и твою компанию, и твою семью, и семьи твоих детей, и вообще всех вас с лица Мира. Ты даже не представляешь, кому перешел дорогу. Твой фильм провалится, если его вообще выпустят, иначе не может быть. А теперь ты. Ты ведь не знаешь даже кто я?

– Послушайте, мистер Вольт, сбавьте обороты. Вы можете поливать нас грязью, от этого ничего не поменяется. В этом проекте у вас не получится снять сливки, понятно? Так что прекращайте плеваться в экран.

– А где ты находишься? Так сейчас посмотрим...

Лицо пропало с экрана, зато на заднем плане кто-то застучал по клавишам со скоростью машинистки.

– Та-ак, главное здание Кахомы. Отлично. На твоих кредитных карточках сто пятьдесят тысяч долларов. Вернее, было сто пятьдесят тысяч долларов. Дальше, твои водительские права только что аннулировали. Семьсот тридцать штрафов за нарушение правил дорожного движения придут к тебе очень скоро. Что тут с недвижимостью? Дом в Филадельфии. Тоже был. Все выплаты по закладной сброшены. И ты еще злостный неплательщик налогов. Пусть будет пятьсот тысяч. Я думаю, хватит.

Лицо Вольта вернулось на экран, Ким продолжал улыбаться, но вдруг пальцы предательски задрожали.

– Вы же не думаете, что я вам поверю? – сказал он в экран.

– Я уже упоминал, что мне плевать на твое мнение? Так знай это. И знаешь, что еще, парень, по закону жанра, люди вроде тебя должны оставаться несчастными. Хочешь, я предскажу тебе ближайшее будущее?

– Сделайте одолжение, – пальцы затряслись сильнее.

– А могу и прошлое. Тебя нашли через интернет. Привезли, рассказали байку обо мне и ушли, сославшись на нездоровье Чана. Он здоров как бык, но не хочет раскрывать карты раньше времени и знает – я вытянул бы из него всю информацию раскаленными клещами, если бы захотел... Тот, кто тебя привез, тоже не хочет светиться, ибо подобное я смогу произвести с любым. И сейчас, как только я отключусь, войдут люди и выкинут тебя из кабинета. Ты останешься один в Гонконге, да еще без денег. Остатки потратишь на телефонные разговоры, но не сможешь дозвониться даже до собственной любовницы. Может, напьешься с горя, а когда все же узнаешь, что я сказал тебе правду, залезешь в петлю к утру. Прощай.

Экран погас и одновременно с ним дверь, за которой скрылись Чан и Джек, открылась. Вот только вошли четыре накаченных мужчины в черных костюмах.

– Вас приказано вывести из здания, – сказал самый здоровый.

– Вы шутите? Я понимаю, смешно, но не до такой...

– Пойдете сами или вас вывести?

– Эй, Джек! Это не смешно!

Мужчины сделали шаг вперед.

– У меня контракт!

– Твой контракт аннулирован, – сказал мужчина и ударил Кима по лицу.

Проснулся переговорщик на маленькой лавочке в каком-то парке. Сначала он не понял, что случилось и где он и вообще.... Но тут, в черепной коробке словно разбилась бутылка с воспоминаниями. Толстая рожа, какой-то бред про аннулированные карточки и накладную. И наконец, кулак с перстнем на безымянном пальце. Он даже запомнил гравировку: "С".

Ким встал и ощупал карманы. Бумажник на месте, сотовый на месте. Поискал в телефонной книге номер Джека, но ничего не нашел. Странно. Если бы хотели, чтобы он не звонил, могли просто украсть телефон. В голове всплыло: «Ты потратишь всё на телефонные разговоры, но не сможешь дозвониться даже до собственной любовницы». Ким нашел ее номер, нажал на вызов.

Занято.

Еще одно предложение: «Вернее, было сто пятьдесят тысяч долларов». Как по заказу, неподалеку нашелся банкомат.

На карте осталось ровно семь долларов.

Ким еще с десяток раз попытался позвонить Лизи – она то не брала трубку, то говорила с кем-то еще. Он дозвонился до своего банка, до страхового агента и даже позвонил соседу в Филадельфию, чтобы тот проверил его почтовый ящик. Потом пошел в бар перекусить и проанализировать ситуацию. Туда ему позвонила Лизи и сообщила, что они расстаются. В банке не захотели разговаривать с злостным неплательщиком налогов и штрафов за опасную езду. Пригрозили позвонить в полицию. Тут Ким заказал первую стопку виски. Платил наличными.

К утру полиция Гонконга нашла тело переговорщика в дешевой гостинице с перерезанными венами. Когда его проверили, на счетах нашли 150 тысяч евро, еще установили, умерший был владельцем дома в Филадельфии. Связались с его подругой Лизой. Та заявила, что последний раз разговаривала с Кимом позавчера. Проверили, кому он звонил – оказалось, почти весь вчерашний день Ким провел, занимаясь сексом по мобильному телефону. С какой конкретно барышней он разговаривал, да и была ли это барышня – установить не удалось. Счет его телефона опустел, а на зеркале в ванной гостиничного номера Ким собственной кровью вывел: «7 толстых ткачей».

Марит

Солнце радовалось тому, что может осветить такое красивое здание. Что в нём красивого? Ну вот, хотя бы форма. Простая и оттого прекрасная. Четырехугольное здание с куполом наверху – старая православная церковь. Правда, еще тридцать лет назад солнце и не обратило бы внимания на этот дом, но с каждым годом он восстанавливался, обрастал разрушенными деталями и возвращал былое величие. Сотни узоров на белоснежной поверхности снова воспроизвели житие святых и великомучеников, на внешних сводах храма залетали ангелы, а купол засиял червонным золотом. Раньше полноту картины довершал крест, но нынешний хозяин церкви молился другому богу.

Солнце встает на востоке и пока у него не самый большой угол обзора. Оно не видит маленькую трубу, торчащую из западной стены. А к вечеру, солнце настолько устает, что не обращает на это внимание. Труба уродует превосходную упорядоченность древнего храма, оттуда никогда не прекращает валить сизый дым. Хоть летом, хоть зимой кто-то растапливает печь внутри церкви.

Молодой монах в черной рясе шел к зданию. В руках у него странный четырехугольный сверток – в нём бумаги, сложенные пачками. Сверток тяжел, а монах обессилен постами и воздержанием, так что несет ношу с трудом. Иногда останавливается, кладет ее, потом поднимает и движется дальше. Но на лице то и дело распускается улыбка – ему нравится цель, ради которой он несет сверток.