Текст книги "МРС - Магико-Ремонтная Служба"

Автор книги: Павел Блинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Подраздел третий: взгляд изнутри

Глава первая, подраздел третий: Где Уважаемый Читатель весьма удивится изменениям в повествовании

– Здравствуйте, дети… так, кто курил в классе? – сказал директор строго.

Дети на его появление вообще не отреагировали. Кто-то сидел, задрав ноги на парту, Кии как курил в открытое окно, так даже не сподобился выкинуть бычок, так что вопрос директор задал изначально глупый. Подростки звонко смеялись, директорские уши сразу уловили с десяток слов отборной брани. Нашкота ходила от парты к парте, демонстрируя толстые ляжки – юбка даже трусиков не прикрывает, виден черный шелк, обтягивающий гениталии. Они, гениталии, тоже, кстати, прекрасно видны. Класс разбит на группы, все как в прайде у львов – есть наиболее уважаемые, есть те, кто на самом дне. Первые – шумные, наглые, одеты ярко; вторые – серее тоннельных крыс, сидят тихо, кто-то даже пытается читать, вон в углу тщедушного паренька зажали двое хулиганов, заставляют есть домашнее задание – это как же так, он сделал, а они нет! У девушек тоже уровни школьной власти, может даже, еще четче мальчиковых. За самую красивую идет бой среди молодых самцов, над ней шутят, дергают за косички, если такие имеются, но, оставшись наедине, такая девочка заставит парня сделать все, чего пожелает. Девки вроде Нашкоты, напротив, лидеры общественные. Еще бы, Нашкоты уже сегодня весит больше половины ребят, может и в глаз дать, а может и просто дать. Директор не сомневался, тонкие шелковые трусики стянули пальцы едва ли не каждого мальчика в этом классе. А может и в соседних тоже… Серые мышки в школе, как это ни странно, тоже имеют власть. Компенсируя внешность, они берут прилежностью в учебе, к старшим классам любой парень даст руку на отсечение, чтобы списать верные ответы. Это сейчас они все наглые, веселые и боевые, а когда замаячит будущее, когда от образования будет зависеть судьба, вот тогда в классах зарождаются такие интриги за хорошие выпускные оценки, куда там Самому Главному Дому. А вот эти подростки – самые сложные. Если до девятого класса любой учитель просто сильнее их физически, сильнее морально, на пятнадцать-шестнадцать лет как раз выпадает период, когда дети матереют, а в умах зарождается первая глупая мысль: я умнее взрослых! Они не смеют мне указывать, как жить! Я – такой глубокий! Хотя, про глубину размышляют позднее, сейчас взрыв гормонов переполняет что ребят, что девочек, потому все мысли останавливаются на глубине влагалища.

– Так, засранцы, а ну всем сесть по местам! – рявкнул директор.

Реакции – ноль. Хотя Кии выкинул окурок, но только потому, что докурил, вон тот паренек – вспомнить бы еще его имя – вообще здоровенным ножом вырезает голую женщину на парте. Собственно, столешница уже давно превратилась в произведение резного искусства, правда, вся тематика завязана на сексе, но директору даже понравилось.

– Дети, – сказал директор уже умоляюще. – Дети, ну нельзя же так! Школа дает вам бесплатное образование, уже через четыре года вы выпуститесь и то, как вы учитесь сейчас, определит всю оставшуюся жизнь. Пожалуйста, сядьте за парты, я сделаю маленькое объявление и уйду.

Со смешками, весьма шумно, но дети двинули-таки к партам. Правда, не все расселись на стульях, кто-то умостил зад прямо сверху парты, большинство продолжали переговариваться, материться. Кии ущипнул проходящую мимо Лааму за ягодицу, та взвизгнула, залепила ему пощечину, но не сильную, скорее даже ласковую. Кии рассмеялся, хотя, нет – заражал, как может ржать только ломающий голос.

– Дети, ваш бывший классный руководитель на той неделе… в общем учитель Дакота уволился, – продолжил директор, сделав пару шагов и оказавшись возле школьной доски, изрисованной ругательствами и простейшей стилизацией мужских гениталий – два спаренных шарика, покрытых черточками, что должны изображать волосы, и тщательно выведенный силуэт фаллоса.

– Ага, уволился, – перебил Кии громко. – Он себе вены перерезал, еле спасли. В психушке он.

– Эта информация не совсем верная… – замялся директор, но подумал: "Еще какая верная".

– А чего это так он? – спросила мышка с задней парты. Вообще, мышки все сзади, впереди только наглые рожи.

– Мы довели! – расхохотался жлобского вида парень в середине класса.

"Вполне может быть", – подумал директор и сказал:

– Однако вам, дети, повезло. Сегодня мы приняли нового учителя, он и станет вашим новым классным. А вернее, она.

Хари с передних парт заулыбались. Это же какой подарок – клаха женщина! А если повезет и она окажется молодой… Да если и старая, все одно. Бывший классный все же мужик, хоть и хлюпенький, но мог иногда и лупануть линейкой, а что может женщина?

"Дзынь!", – раздалось звонкое, в открытые окна залетел порыв ледяного ветра, по спине у всех пробежали мурашки, девочки поежились, мальчики почувствовали, как слегка зашевелились волосы на всем теле. Директор оставил дверь открытой, в класс вошло серое пятно. Вначале ученики не смогли сфокусироваться на пятне, глазам и мозгу пришлось приложить усилие, чтобы сперва появились очертания, потом другие цвета, кроме серого, и вдруг – каждый увидел вошедшую удивительно четко. Гомон и смешки утихли, на пороге, опираясь на металлическую трость, появилась женщина в простом сером костюме. Вот только каждый в классе знал – такой наряд носят "гости" Сумасшедшего Дома. Впервые в жизни дети увидели такую одежду не с экранов телевизора, а воочию.

– Меня зовут Берэта, – проскрипела новая классная. От скрипучего, словно заржавевший механизм, голоса, все поежились, кто-то даже поморщился. Более противного голоса невозможно представить, нечто среднее между визгом и скрипом, но на удивление громкое, оттого противное еще сильнее.

Берэта двинулась к директору, постукивая тростью по захарканному полу, коричневые туфли давили кожуру от семечек с треском. Первый шок прошел, ученики рассмотрели женщину в деталях. Старая, очень-очень старая – уже далеко за сорок. Лицо будто смятое, множество складок, морщин, подбородков. В ушах массивные золотые серьги, волосы рыжие, явно крашенные, собраны в пучок, губы горят ярко-красной помадой, на носу два телескопа очков в позолоченной оправе. Грудь свисает до живота, лифчика не носит, что видно под тканью отчетливо. При ходьбе сиськи колышутся, да и вообще идет старуха как-то криво, будто что-то ей мешает под одеждой. Тело хоть и женское, но угловатое, плечи широкие, задница тоже, обтягивает серые штаны так, что сейчас треснут. Пальцы, сжимающие металлическую трость, узловатые, толстые, скрюченные артритом. Трость женщине, очевидно, не нужна, ибо не хромает, наверное, это какая-то новая мода. Палка красивая, непонятного цвета, нечто между серебром и золотом, вся увита узором и рукоять крючком.

Берэта прошла директора, встала за стол, что между доской и партами. Этот стол – граница не только между учениками и учителем, но еще и тонкая грань меж разумом и дуростью. Женщина прислонила трость к столу, оперлась о столешницу, слегка наклонилась к классу. Внимательные темные глаза увеличены очками, глядят пристально, груди натянули ткань кофты. Прямо перед ней сидит Яко – второй хулиган класса, а может и первый. Его парта почти вплотную к учительскому столу, руку протяни и достанешь. Вихрастый Яко первым пришел в себя, сказал весело:

– Вот это корова! А дойная?

Класс взорвался смехом, стряхивая непонятное напряжение, но хохот оборвался так же резко, как начался. Класс захлебнулся смехом, подавился им, потому что Берэта толкнула учительский стол, он проехал метр, отделяющий от парты Яко, врезался в нее, парта тоже поехала, вмиг ученик оказался в ловушке между собственной партой и той, что сзади. Он вскрикнул от боли и неожиданности, а крючок металлической трости уже лег ему на шею. Резкое движение на себя – наглая рожа Яко впечаталась в парту, послышался хруст. Ученик попытался поднять голову, но тяжелая ладонь классной руководительницы легла на затылок, нажала с такой силой, что парень взвыл.

Директор отвесил челюсть, глядя на получившуюся картину. Ладно, что женщина всего за пару секунд сдвинула массивный учительский стол, да еще и парту. Но когда она, словно ловкая ящерица, взобралась на него, и придавила поверженного ученика к столу! А как она зацепила его железной палкой! Будто раньше в цирке выступала, или ловила ядовитых змей!

– Ученик, если я еще раз услышу от тебя подобные вольности, я вырву тебе яйца и заставлю съесть, – проблеяла-проскрипела Берэта. Ладонь убралась с заросшей башки, но тут же пальцы цепко схватили ухо и вывернули так, как сам Яко любил выворачивать ученикам младших классов на переменах. Это, можно сказать, его любимое издевательство, и вот он отведал его лично.

– А-а-у-у!!! – заскулил Яко. – Отпусти, старая…

Вторая ладонь ударила парня по губам, тот осекся, женщина отпустила жертву.

– Не хочешь по хорошему, будет по плохому, – тембр голоса Берэты изменился, от новых интонаций Яко вошел в странный транс. Где-то под сердцем кольнуло, он бессознательно положил ладонь к покрасневшему уху. – Здесь как раз есть директор, который оформит твое отчисление из Школы. Пошел вон, молокосос.

Берэта встала прямо на собственном столе. Рука сжимает трость, вторая указывает на дверь.

– Вы не можете… – начал Яко и сжался в комок – женщина замахнулась железной палкой.

– Я все могу, – весь скрип вернулся в ее голос. – Если этот невротик, который стоит в дверях, не отчислит тебя сегодня же, я побеспокоюсь о том, чтобы тебя выгнали из-за плохих оценок уже через месяц. Считай, на моих предметах тебя за каждый урок уже выставлено по десять единиц до конца учебного года. Ты вылетишь отсюда, быстрее, чем дерьмо в унитазе! Эй, как тебя там?

Трость повернулась к директору, кругляшек наконечника взглянул тому прямо в глаз.

– Директор, – сказал он неуверенно. – Директор Фиц.

– Фиц, ты сегодня же оформишь его отчисление. Отказа я не потерплю. Пусть парень идет на улицы и займется чем-нибудь полезным. Урока оттачивания остроумия у моих учеников нет.

– Х-хорошо, – кивнул директор. – Только, Берэта, это не по правилам… Надо созвать родительское собрание…

– Завтра, в семь вечера, – перебила Берэта. – А теперь забирай этого недоношенного и можешь идти по своим делам. – Трость развернулась к Яко. – Завтра я увижу, чья мерзкая матка выплюнула тебя из себя, маленький недоносок, и поверь мне, если она, или тот упырь, что ее оплодотворил, вякнут хоть слово и попытаются тебя защитить, я пройду все инстанции, все суды, дойду до Главы Трех Городов, но твоя мерзкая, захлебывающаяся слюнями и соплями рожа, больше никогда не появится в этом классе. А если и это не поможет, я пойду на улицу, найду там своих бывших учеников, и заплачу им, чтобы они каждый день поджидали тебя и избивали до полусмерти. А теперь пошел вон отсюда, сопляк, пока до полусмерти не избила тебя я. И уж поверь, мне за это ничего не будет, а если и будет, я уже прошла все круги ада, и даже его демоны не испугают меня. Пошел вон!

Весь в крови, шмыгая сломанным носом, со слезами на глазах, Яко потопал из класса. Директор закрыл за ним и собой дверь, Берэта повернулась к ученикам. Она все еще не слезла со стола, лучи солнца зажгли рыжие волосы, заиграли на толстых стеклах очков.

– Так, теперь к вам, – проскрипела классная. – Вот ты, резчик по дереву, раз ты так хорошо умеешь это делать, для тебя не будет сложно пойти в столярную мастерскую и выпилить себе новую парту. Ах, да, я совсем забыла предупредить. Отныне всякий, кто осмелится нарушать дисциплину на моих уроках, будет подвергнут той же процедуре, что и тот недоумок, которому я сломала нос. Учтите, другие учителя боятся вас, но я нет. Я не боюсь вообще ничего! Все самое страшное в моей жизни уже случилось, в худшем случае, я просто вернусь туда, где выдают эту милую одежду, и уж вы, маленькие, неполовозрелые недоделки, мне ничего сделать не сможете. Я одна – страшнее всех хулиганов этой Школы. На уроках других делайте, что хотите, но у меня вы будете следовать моим правилам. Ясно?

Класс молчал, все еще в шоке от изгнания Яко.

– Я спрашиваю, вам ясно?! Отвечать мне!!!

– Да, учительница Берэта, – ответил нестройных хор.

– Хорошо, – улыбнулась женщина. Оказывается, можно так противно улыбаться. Берэта даже жабе дала бы в том фору. – Тогда, еще несколько правил. Резчик, почему ты еще здесь?

Парень пулей вскочил с места, выбежал из класса. Берэта ловко спрыгнула на пол, подошла к доске, оценивающе посмотрела на рисунки.

– Какая безвкусица и отсутствие таланта, – покачала головой учительница. – А еще явное несоблюдение пропорций. Так, сейчас мы назначим дежурных, которые приберут класс. У меня с вами три урока подряд, я немного изменила ваше расписание. Этого как раз хватит, чтобы познакомиться и чтобы вы привели это место в порядок. Весь первый ряд, встать, идти искать ведра и тряпки.

На первом ряду только мальчики, причем, не самые сговорчивые – все как один учатся плохо. Зато положение в классе у них весьма высокое.

– Учительница Берета, – сказал самый здоровый, – а где мы все это возьмем…

– А меня оно колышет? – перебила Берэта. – Хоть укради, но чтоб через пятнадцать минут были тут, иначе будешь все голыми руками делать. А тебе еще учиться надо, оболтус. Пошли с глаз долой!

Пятерка парней поспешила удалиться.

– Начнем урок, ученики, – повернулась к классу Берэта. – Я буду преподавать вам три предмета: психологию, философию и основы морали. По вашим тупым взглядам я вижу, что половина и слов-то таких не знает. Но, ничего, выучитесь. Вот только у нас проблема, формально я должна преподавать вам математику и геометрию. Но мне это не особенно интересно, потому этому вы будете учиться в свободное от моих уроков время. И пусть кто-нибудь только попробует не сдать мне экзамены, вы видели, я расстанусь хоть со всеми вами, хоть прямо сейчас. Ну что же, приступим…

* * *

– Ты нанял бывшую сумасшедшую? – спросила Раза.

– Не уверен, что бывшую, но выбора у меня не было, – ответил директор Фиц хмуро. – Ее рекомендовали с самого верха. Демоны раздери, откуда в школе столько пчел?!

Директор поднялся, подошел к окну, рука захлопнула форточку. Действительно, пчел многовато для этого времени года, да и они ведь не мухи! Раза глядела на люстру, вокруг безвкусного белого шара из стекла летает парочка полосатых насекомых. Все крупные, наверное, самцы. Хотя, может, у пчел крупнее самки? Раза преподавала химию, а биологию забыла еще на последнем курсе Университета.

– А кто конкретно? – спросила женщина, рука потянулась к чашке с дымящимся чаем.

– Чего конкретно? – не понял директор. – А, кто рекомендовал? Так откуда же я знаю. Мне позвонил зам директора Университета, а там демоны разбери, какая была цепочка до него.

– А у тебя есть ее личное дело?

– Есть, – сморщился директор. – Сумасшедшая и есть сумасшедшая. В психушку попала за избиение ученика и антисоциальное поведение. Насчет второго…

– Так всем пишут, – кивнула Раза.

– А вот насчет первого, наверное, правда. Как она отлупила этого Яко! Ты бы видела.

– Бить учеников запрещено, – возразила Раза.

– А бить учителей? Раза, уж ты мне не рассказывай! У нас восемь учителей преподают, сидя в зарешеченных клетках! Мы специально не берем учительниц и учителей моложе тридцати. Первых насилуют, вторых непременно избивают. Эти маленькие уроды уважают только одного учителя – по физическому совершенствованию, да и то, потому что Шок в одиночку заломает сороконожку людоеда! Если ученики будут боятся хотя бы еще одного учителя, я только за.

– Они ее сломают, – сказала Раза спокойно, несмотря на все эмоции, вложенные в речь директора. – Они всех ломают. А она, ты прав, не похожа на Шока.

– А ты ее видела? – спросил директор с издевкой. – О! Вон она, иди, глянь.

Последний урок закончился еще полчаса назад, школа опустела двадцать девять минут назад, но класс Берэты вышел только сейчас. Все хмурые, обозленные, они выходили из школы медленно, будто смертельно устали. Несколько плотных ребят шли грязные, со слипшимися волосами и закатанными рукавами. Оказавшись под чистым вечерним небом, ученики побрели в разные стороны, а вот и новая учительница. Берэта вышла без тени усталости, да так высоко задрала подбородок, словно только что объездила особенно норовистую лошадь. Все та же серая одежда и трость, никаких сумок или пачки тетрадей, что обязательные атрибуты любого учителя. Коричневые туфли отстучали по грязным ступням, трость даже вышибла искру из обрамляющего их железного уголка, женщина направилась к видавшей виды машине. Хотя, как только Берэта завела мотор, из выхлопной трубы не ударил столб черного дыма, словно не старый угольной двигатель стоит в машине, а новый, бензиновый. Машина стронулась, поехала вон из школьного двора. Раза вернулась на кресло, директор еще задержался, обдумывая, как бы извернуться и купить машину с бензиновым двигателем? Это новейшее изобретение, говорят, очень экономичное топливо, бака хватает на сотню миль! А на полном баке угольной смеси даже Три Города не объездишь. Может быть, сдать в аренду мастерские? Все равно простаивают, а недавно ему намекнули, что там уже почти все есть, чтобы делать мебель. И процент пообещали приличный.

– Я не впечатлена, – сказала Раза.

– А? – Фиц вышел из мыслей с трудом. – Ты просто не видела…

– Дай посмотреть ее дело, – прервала она.

– Это запрещено.

– А я дам тебе посмотреть на свою задницу, – сказала Раза лукаво.

– Можно подумать, я там чего-то не видел, – буркнул директор. – Ты там клумбу вырастила? Ладно, не дуйся. Все в компьютере, код ты знаешь. Могла вообще не спрашивать…

Раза обошла стол, походя схватила директора за правую ягодицу, опустилась в кресло, куда удобней гостевого. Компьютер зажужжал, углеводородные кристаллы внутри напряглись, выводя на экран информацию. Школьная база данных, код простой – день рождения Фица. Дальше по сетке до личных дел сотрудников. Ага, вот и новая папочка – Берэта. Сорок один год, не замужем, детей нет, стаж приличный, почти семнадцать лет в Университете. Потом год пробела, когда лечилась, ага! Есть медицинская карточка! Дальше пошли адрес, номер телефона и прочая чушь, Раза открыла медкарту. Если бы она взглянула в низ экрана, увидела бы, что личное дело просматривает еще кто-то. Второй посетитель зашел не со школьного компьютера, воспользовался домашним, пройдя все преграды через собственноручный врез в школьную сетку. Яко, напротив, очень заинтересовал именно адрес новой учительницы.

* * *

Комната уже давно утонула в дыму, бутылка «Зеленой» опустела на треть, повсюду разбросаны вещи, по двери пробежала трещина – это Яко в сердцах саданул кулаком. Парень уткнулся в экран, во рту сигарета, на ней трехсантиметровый столбик пепла. Вот Яко скривился, столбик упал на стол, там уже собралась кучка. Дверь отворилась, в комнату вошел Кии, впуская порцию свежего воздуха.

– Ты что, дымом пердишь, что ли? – закашлялся Кии. – Нашел?

– Конечно, нашел! – огрызнулся Яко. – Старая толстая сволочь.

– Я? – комично поднял руки Кии. – А чего я? Чего как что, так сразу Кии сволочь?

– Заткнись. Всех собрал?

– Да. Ты, между прочим, счастливчик. Мы после еще час слушали ее бредни, а потом класс убирали!

– Слабаки, – сказал Яко презрительно. – Всегда были, всегда останетесь.

– Зато, слабаки с будущим. Предки уже знают?

– Что, совсем в голове пусто? Нет, конечно! Сегодня эта дрянь меня обратно возьмет, никуда не денется. А иначе…

Яко состряпал страшную рожу, Кии не впечатлило. Тяжело выглядеть устрашающе с разбитым хлебальником, а у Яко именно хлебальник, да еще и подретушированный. Кии слукавил – уборка заняла час, да, но старуха рассказывала вполне интересные вещи. Собственно, о некоторых Кии раньше не слыхал вообще.

– Выпьешь? – спросил Яко, кивая на бутылку "Зеленой".

– А ты серьезный, столько выдул.

Кии взял бутылку, глоток самого мощного алкогольного напитка Трех Городов скрылся в горле, обжег, продрав до самого нутра.

– Забористая отрава, – сказал Кии. – Закурить дай.

– Самому мало, – буркнул Яко, но сигарету протянул. – Я тут почитал про нее…

– И что?

– Демона член в очко. Вот, тут даже карта ее есть. Читай, я тебе не лектор.

– Надо было Нашкоте позвонить, – сказал Кии рассеянно. ќ– Хотя, у тебя на кровати…

– Пока никто не жаловался, – усмехнулся Яко.

Кии сел рядом, закурил, уткнулся в экран. Мысли спутались "Зеленкой", много букв на экране никак не хотели усваиваться мозгом. А тем более, что сложены буквы в странные слова – длинные, непонятные, на слух будто бы даже ругательные. Ну что это за слово: рескаптиальный? Чего значит? А тут таких полно, у многих корни знакомые, допустим бетапсихологический, а чего оно значит, непонятно.

– Надо было Нашкоту звать, – повторил Кии. – Она умнее.

– Ага, и зад у нее дряблый. Ты с ней сколько раз?

– Раза три, – сказал Кии брезгливо. – Я даже в подробностях не помню. Вот Акина из восьмого, девочка навороченная. Сисечки маленькие, попка без целлюлита, ляжки упругие, ух!

– Уже вдул?

– Пока только обнимались, – на лице Кии расползлась мечтательная улыбка. – Сегодня-завтра.

– Не сегодня, – сказал Яко твердо. – Сегодня занимаемся училкой.

– Ты бы хоть проветрил, что ли, – предложил Кии лениво. – Не сегодня, так завтра. И потом, ночь ведь свободна.

– Нет, как раз ночью и пойдем. Часам к двенадцати.

Яко поднялся, кости хрустнули, явно сидел долго. Окно рядом, всего в шаге, последние солнечные лучи этого дня падают на стол наискось, подсвечивают зелень в бутылке, кажется, она горит изнутри. Окно распахнулось, впуская долгожданный кислород, и выпуская клуб дыма наружу.

– Ах ты, зараза! – воскликнул Яко – в помещение влетела пчела. – Проветрил, демона тебе в жопу!

– Мальчик боится пчелку? – повысил голос Кии. – Ничего, взрослый перец Кии все исправит.

Рука Кии потянулась к газете, отряхнула от пепла, скрутила. Парень поднялся, подождал, пока пчела сядет на стекло второго окна. Кии шлепнул по стеклу, но промазал, пчела взлетела, вдруг ускорилась и ужалила в руку.

– Ах ты ж, сволочь! – воскликнул парень, отправляя указательный палец в рот. – А-а-ай, жжется.

– Жало не проглоти, – рассмеялся Яко, – взрослый перец.

– Тебе что ли показать, насколько взрослый? – огрызнулся Кии. – На тебе, на!

Кроссовка наступила на трупик без жала, раздавила, оставив на полу коричневое пятно. Кии аккуратно достал из пальца длинное жало – почти сантиметр! – бросил в пепельницу, секундой спустя туда же отправился окурок.

Зазвонил телефон, Яко взял трубку, принял вызов.

– Угу, – сказал Яко кому-то в телефоне. – Пошли, взрослый перец. Наши уже собрались.

– Нет, я тебе сейчас-таки покажу и докажу, – промямлил Кии, все еще обсасывая палец.

– Потом померяемся, – усмехнулся Яко. – Бутылку возьми.

Они вышли из комнаты, как только дверь закрылась, трупик пчелы растаял в воздухе.

* * *

Бутылка «Зеленой» опустела, четыре тени ежились, хотя на улице довольно жарко. Ни один из них еще не бывал в этом районе – на самой границе Жилого Города. Из Главного Города, где расположена Школа, до Жилого, детей подвозил специальный автобус, можно добраться на рейсовом тепловозе, но пешком ходят редко. Дороги меж Тремя Городами примерно одинаковой протяженности – миль двадцать, а это мало что далеко для пешей прогулки, так еще и опасно. Да, вокруг Городов все время ведется отстрел опасных животных, но всяческие твари, вроде змей, тоннельных крыс, сороконожек людоедов, – эти самые опасные – пауков-ядовиков могут выползти из тоннелей, что соединяют Три Города. А еще – демоны. Их боялись больше всего, хотя мало кто видел. Районы Жилого Города и Главного Города, расположенные вблизи к краю, так называемые, придорожные районы, всегда считались самым опасным местом Трех Городов. Тут жили нижайшие слои общества, либо те, кто не боялся никого на свете. Никто в трезвой памяти не пришел бы сюда ради прогулки, или даже по делу, потому вся четверка парней немного пьяна. Хотя всего полчаса назад была пьяна почти вусмерть, иначе у Яко, Кии, Шари и Сома тоже не хватило бы смелости прийти сюда, да еще и на ночь глядя. Но, чем дальше они забирались в глубины придорожного района, ведомые бумажкой с адресом Берэты, чем больше подозрительных личностей поглядывало на них, тем чище становились мысли, алкоголь улетучивался, адреналин борол его действие с легкостью.

Улица Элмо, дом шестьдесят шесть – таков адрес новой учительницы Берэты. Подростки шли, стараясь не привлекать внимания, вокруг все грязно, серо, темно. Даже когда они вошли в придорожный район, казалось, тут темнее, чем в основном Жилом Городе. Дома низкие, максимум трехэтажные, зато длинные. На подъездах железные двери, лампочек под козырьками нет, даже патронов нет, наверное, жителям не могла прийти в голову мысль, что лампочку над входом в жилище могут не тронуть. Нет, обязательно выкрутят или разобьют. Фонарей мало, зато они – высоко-высоко. Фонарные столбы метров по пятнадцать высотой, специально, чтобы труднее попасть камнем, но местные умудрялись и их разбить – половина не светит, а если светит, то тускло, едва-едва, да с такого расстояния много не наосвещаешь. Все дворы погрязли в кустах и деревьях, здесь зелени куда больше, чем в Городе. Трава по колено, но не салатовая, а темно зеленая, вся в пыли. Битые стекла всюду, урн нет вообще. Скоси траву, найдешь целый ковер из различного мусора, по большей части – окурки и шприцы. Пахнет мочой и фекалиями, на деревьях чего-то шипят странные птицы со светящимися глазами, там, повыше, блестят толстые, удивительно прочные сети – паутина пауков-ядовиков. Они охотятся в основном на птиц, но взрослые особи достигают размером с кошку и плетут сети пониже к земле, в такие может угодить и человек. Сети ядовики плетут тоже особенные – в два ряда. Те, что видны – липкие и прочные, хрен порвешь, но перед ними – невидимые. Эти настолько тонкие, что пролети через такую птица – разрежет на десяток кусков. И уже потом плоть застрянет в липкой паутине, побьется в конвульсиях, а если еще жива, паук отравит ядом, что убивает мгновенно. Но самая жуть предстала, когда ребята вышли в частный сектор.

Если до того пустоши окружающих полей скрывали трехэтажные здания, теперь безжизненная пустыня открылась в полном великолепии. Нет, Яко сотоварищи видели пустоши и раньше – из окон школьного автобуса. Но никогда ночью. Где-то вдали сверкали оранжевые молнии, на горизонте багровеют вулканы. Там, в глубоких трещинах живут самые опасные твари шестьсот шестьдесят шестой эпохи – сороконожки людоеды. Размером с лошадь, ядовитые, а две челюсти, похожие на ятаганы, могут перерубить дерево. Единственное, чего боятся – это света. Потому Три Города окружает световое кольцо из миллионов столбов, никакая сороконожка не подойдет к такому освещению и близко. Но ведь есть еще тоннели, а фонари порой ломаются. Вон как там, всего в паре миль отсюда. Сороконожек уничтожают нещадно, устраивают целые охоты, но слишком эти мерзопакостные твари плодовиты. Одна самка производит пять тысяч детенышей, правда, половину тут же съедает, да и вообще, сороконожки уже давно заполонили бы всю планету, если бы не их каннибализм. Основная их пища – они сами. Иногда их трапеза доходит до исключительной мерзости, сейчас – как раз такой случай. Выйдя на пустырь, ребята увидели вдали, на фоне догорающего вулкана, странный шевелящийся холм. Он трещит, слышно отсюда, твари противно пищат, даже голос Берэты – музыка для уха, в сравнении с этим. Хотя, похож. Самый отчаянный визг издает самка – она и сейчас откладывает яйца, но другие сороконожки учуяли это, и теперь поедают склизкие комки с зародышем внутри едва те выпадут из чрева. Тварей набралось так много, что на всех яиц не хватило, началась самая настоящая оргия каннибализма. В этой горе, что высотой метров пятьдесят, тысячи сороконожек людоедов. Но сколько их выживет? Мало, останется едва ли сотня. Подростки с открытыми ртами глядели, как шевеления холма замедляется, вот уже и самка умолкла, попав под чьи-то желваки. Еще пяток минут и все – осталась лишь груда хитиновых скелетов, сотня выживших сытых сороконожек удаляется, но пир еще не окончен. Тысячи видов различных тварей подтягиваются, сейчас начнется вторая часть пира, а к утру от холма трупов не останется ничего – некоторые обитатели пустошей могут разгрызть и переварить даже твердые как камень панцири.

С трудом оторвавшись от жуткого зрелища, ребята двинулись дальше. От выпитого уже и след простыл, сигареты тоже давно кончились, в голове ясно до жути. Вокруг заборы из сетки, чтобы хозяева видели, кто подходит; и грязные домишки, все сплошь одноэтажные, с почерневшими от пепла крышами. Кии нечаянно наступил на консервную банку, захрустело, и тут же со всех сторон их обдало собачьим лаем. Огромные псы – непременный атрибут каждого дома. Черные с белой грудью, все на цепи, но разве удержат тонкие не сваренные звенья напряжения этих тушь, что по сто пятьдесят килограмм каждая? Может, и выдержат, а может, и нет. Собачьи шеи натянули цепи, передние лапы оторвались от земли, стоят на задних лапах и брешут гулким басом. В пасти длиннющие зубы, слюна летит, как пена из огнетушителя. Ребята поспешили покинуть частный сектор, проклиная Яко, учительницу Берэту и себя, за то, что согласились на эту авантюру.

Между рядом фонарей, отпугивающих всяческую живность, и кромкой придорожного района Жилого Города темное пространство перепаханной земли. Каждый день специальные машины объезжают город по периметру, перемалывают верхний метр чернозема, чтобы уничтожить змеиные яйца и личинок склизней – бесформенных тварей, похожих на желе. В принципе, склизни не настолько опасны, как прочие твари за чертой Трех Городов, но уж точно вредны. Обычный склизень размером с кулак взрослого мужчины, но если приползет на сельскохозяйственное поле, где почва влажная, сырая, он окапывается, впитывает влагу на несколько метров вокруг и увеличивается в пятьсот раз. Склизни – гермафродиты, но откладывают яйца только при высокой температуре, примерно равной кипению воды. Потому, высосав воду из почвы, склизни запускают в организме сложный химический процесс, увеличивая температуру тела многократно. Они буквально закипают изнутри, но самое любопытное, что теперь они уже процесс контролировать не могут. Одновременно с этим они откладывают личинки, те греются рядом с пузырем, внутри которого закипает несколько тонн воды. Склизень в это время находится под землей, где-то в локте от поверхности, а структура мембраны его оболочки очень тонка. Если над ним пройдет человек, оболочка лопается, и наступившего на склизня обдает столбом кипятка прямо из-под земли. Человек сваривается заживо в считанные секунды, но личинкам склизня ничего не делается. Тело этих подземных тварей хрупкое, но полностью термостойкое. Поэтому вскоре личинки отползают, набирают влагу, превращаются в еще одну подземную кипятковую бомбу. Жизненный цикл склизня может завершиться всего за неделю, как и прочие твари шестьсот шестьдесят шестой эпохи, они размножаются и погибают быстро, но на их место приходят другие.