Текст книги "Капитан Сорви-голова. Возвращение"

Автор книги: Павел Лагун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Вниз, под вагон, – сдавленно проговорил Жан, обращаясь то ли к Барнетту, то ли к Фанфану.

– Пусть он первым спускается, – заявил парижанин, – подстрелят – не жалко. Сорви‑голова ткнул Барнетта стволом револьвера в бок. Барнетт опасливо поглядел вниз на шпалы. Потом сел на край люка, спустив ноги и, набравшись духа, спрыгнул и тут же распластался, прикрыв голову руками. Следом за ним спрыгнул Жан Грандье. И тоже упал рядом с Барнеттом, уткнувшись лицом в пахнущие гудроном шпалы. Видно, кто‑то из буров по другую сторону насыпи заметил мимолетное появление двух фигур, скрывшихся за рельсами. Пули с визгом ударились в рельсовую сталь, отрекошетив в днище вагона. Присевший на краю люка Фанфан вскрикнул от боли. Пуля рикошетом разодрала ему мундир на плече, оцарапав руку. Вскрик Фанфана услышал Жан.

– Ты ранен? – крикнул он, повернув голову набок. – Пустяки, – утешил его молокосос.

– Пока не прыгай! Я проползу за колеса и попробую дать знак, чтобы буры не стреляли. – Хорошо бы, а то от своих погибать неохота, – отозвался Фанфан, прикрывая ладонью кровоточащую рану. Жан, вжавшись в шпалы, прополз несколько метров и под прикрытием тяжелых вагонных колес, приподнял над рельсом голову, чтобы оценить обстановку. Поезд стоял, возвышаясь, на насыпи над бескрайним вельдом, расцвеченным кое‑где зелеными охапками низкорослых кустарников. Небольшие заросли этой растительности под фольклорным названием "стой‑погоди", раскинули свои, покрытые колючками ветки, всего в метрах ста от железнодорожного полотна.

Почему их не вырубили англичане, было непонятно. Но этой беспечностью и воспользовались напавшие на поезд буры. Часть их укрылась в кустарнике, и оттуда слышались частые выстрелы. Чуть левее, на открытом поле, вне досягаемости пуль защитников поезда, гарцевал большой отряд кавалеристов. Жан заметил, что оттуда, под прикрытие кустов, подтягивается запряженное парой лошадей легкое полевое орудие. "Сейчас станет жарко, – подумал Сорви‑голова. – Нужно поскорее сдаваться". Но как известить об этом буров? Сорви‑голова осмотрел себя с ног до головы. И вдруг вспомнил о белом шелковом офицерском шарфе, висящем у него на шее. Лучшего и не придумаешь. Он сдернул шарф и принялся им размахивать, вытянув руку из‑за колеса. Огонь из кустов ослаб, а затем и вовсе прекратился. Стреляли только из окон англичане. И тут Жан сообразил, что если они втроем пойдут сдаваться бурам, то непременно получат пули в спины от англичан. Но, видно, это же поняли и сидевшие в кустах. Огонь возобновился с новой силой, но ни одна пуля уже не ударила в рельсы и колеса. Буры били только по окнам. "Нам предлагают сдаваться ползком", – решил Сорви‑голова и, повернувшись к люку, позвал Фанфана вниз. Тот тут же прыгнул немного неуклюже без помощи рук. Рана его кровоточила, и Жан обмотал ее своим белым шарфом.

– Сможешь ползти? – спросил он озабоченно своего друга.

– Не волнуйся, хозяин, главное, ходули целы и одна граб‑ля, – сострил Фанфан, а затем с сомнением в голосе добавил, взглянув на Барнетта: – А как этого заставишь с нами ползти? Ему‑то в плен вовсе ни к чему.

– Жить захочет – поползет, – аргументированно проговорил Жан Грандье. Они пододвинулись к лежащему ничком на шпалах Барнетту. Жан содрал с англичанина его шелковый шарф и, подтолкнув стволом револьвера в спину, приказным тоном сказал: – Ползите с насыпи к кустам. И без глупостей.

Барнетт покорно перевалил через рельсы, но пополз совершенно в противоположную от бурской засады сторону. Сорви‑голова хотел схватить его за шиворот, и тут ему в голову пришло, что Барнетт, в общем‑то, прав даже с точки зрения своей безопасности. Почти все силы буров и англичан сосредоточились на правой по ходу движения поезда, стороне. Купе находящиеся слева, защищались очень слабо. У буров с этой стороны находился, судя по всему, только заслон, который был немногочислен. И, если поползти в эту сторону, шансов у них остаться в живых гораздо больше. Сорви‑голова и Фанфан последовали за Барнеттом. Жан волок за собой и его саквояж, который был достаточно тяжел. Они, один за другим, сползли с насыпи и углубились в густую траву вельда. Та почти скрыла их из глаз, и после нескольких метров движения

Жану захотелось узнать, где все‑таки находится заслон буров. Ведь это оттуда стреляли по их окнам. Жан поднял над травой голову и огляделся по сторонам. Вокруг почти до самого горизонта колыхался океан серо‑зеленой травы. Местами трава начинала уже рыжеть: летняя южно‑африканская жара делала свое дело. Скоро трава начнет жухнуть: лето ведь в самом разгаре. На обозримом пространстве никого видно не было. Но капитан Сорвиголова хорошо знал буров и не раз оценивал их умение маскироваться. Он стал приглядываться более внимательно и, наконец, заметил в полсотни шагов несколько странных травянистых холмиков, чуть‑чуть возвышающихся над ровной поверхностью поля. Утреннее солнце уже пекло вовсю, и Жан прикрыл голову шляпой, которая до этого болталась на завязках у него за спиной. Подняв над головой белый шарф Барнетта, Жан выкрикнул на африкаанс в сторону травянистых пучков: – Не стреляйте! Мы сдаемся! Минуту‑другую оттуда не слышалось ни звука. Наконец, раздался голос:

– Руки вверх! Двигайтесь медленно, вы на прицеле.

Сорви‑голова тычком заставил Барнетта подняться в полный рост. Тот несмело приподнялся, оглянувшись на недалекий состав, и медленно задрал вверх руки. Жан поднял одну руку. В другой был саквояж. Последним из травы показался Фанфан, и руку он поднял тоже одну. Рана на левой не позволяла присоединиться к правой. Жан каждую секунду ожидал выстрелов в спину. Но англичане почему‑то не стреляли по перебежчикам. Или на этой стороне их никого не было? Что маловероятно. Или они проявляли гуманность к "своим", чисто по‑джентльменски? Пойди пойми этих англичан. Все трое, подняв руки, медленно подходили к тому месту, где засели замаскировавшиеся буры. Когда до шевелящихся пучков травы осталось шагов десять, оттуда раздался новый приказ по‑английски:

– Руки за голову! Встать на колени!

Первым повиновался Барнетт. Он с видимым облегчением плюхнулся в траву, которая закрыла его по плечи. Жану вставать на колени очень не хотелось. Видно, и Фанфану тоже.

– Давайте поговорим так, – заявил он травянистым кучкам, под которыми уже просматривались очертания шляп, а еще чуть ниже блестели несколько пар внимательных глаз. Из травы ничего не ответили.

– Мы не англичане, – сказал Жан, – вернее англичанин вот этот один, – он кивнул головой в стоящего на коленях Барнетта. – Мы – французы, на службе у правительства Трансвааля, – продолжил он. – Меня зовут Жан Грандье, по прозвищу Сорвиголова, может, вы слышали обо мне? Я капитан роты разведчиков, погибшей при отступлении армии Бота через Вааль в прошлом году. Рядом со мной мой лейтенант. Мы бежали из плена в Капштадте. Переоделись в английскую форму и попали на этот поезд. Мы хотим снова сражаться за свободу бурских республик. А этот англичанин – доверенное лицо Сесиля Родса. Он много знает, и я думаю, даст ценные показания вашему командиру. Жан замолчал. Из травы не раздавалось ни звука. Затем все тот же голос проговорил: – Я слышал про капитана Сорви‑голова. Он участвовал в осаде Ледисмита. Я тоже там был, но, к сожалению, я с вами не знаком. И если в самом деле это вы, я уважаю вас за мужество. О вас ходили тогда легенды. И вы не погибли?! Поздравляю! А теперь, – добавил голос, – медленно идите вон к тем кустам, что в сотне метров справа от вас. Мы будем следовать за вами. И не де лайте, пожалуйста, резких движений. Барнетт, поднявшись с коленей, снова возглавил движение. Шли неторопливо, и Жан слышал, как сзади них шевелится трава. Не дойдя несколько шагов до колючего кустарника, Жан услышал лошадиное фырканье. Несколько лошадей стояли, привязанные к веткам, и щипали траву своими мягкими губами. – Стойте, – раздался за спиной знакомый голос. – Если есть оружие, бросьте его в нашу сторону. Жан честно откинул оба револьвера. Их сзади подобрали. – Повернитесь, – послышалось приказание. Пленники сделали оборот. Перед ними, держа в руках винтовки, стояли пятеро буров среднего возраста. Четверо как на подбор бородатые и только один, стоящий чуть впереди и казавшийся выше остальных, был гладко выбрит. Лицо его немного удлиненное выглядело моложаво, хотя, наверняка, ему было уже за сорок. Прямой, с небольшой горбинкой нос, чуть полноватые губы, слегка скошенный книзу подбородок и серые умные глаза под густыми темными бровями. Белокурые, чуть тронутые сединой волосы, выбивались из‑под шляпы с широкими полями. На буре красовалась защитного цвета куртка с портупеей и патронташем. На левом рукаве виднелся шеврон с двумя маленькими серебряными звездочками под четырехцветным трансваальским флагом. На груди висел полевой бинокль. Тулья шляпы была украшена пучками жухлой травы. Судя по всему, это был командир в звании фельдкорнета, что подтверждала и кобура с револьвером на боку. Слева от него стоял бур, заросший по самые щеки густой курчавой бородой иссиня‑черного цвета. И только внизу этой роскошной бороды в глаза бросался абсолютно седой клок. Шляпу чернобородый надвинул на самые глаза, и они тлели из глубины глазниц карими угольками. Серо‑зеленая, свободного покроя куртка, кое‑где потертая, в каких‑то пятнах, широкие брюки, вправленные в невысокие сапоги, дополняли образ чернобородого. Справа от фельдкорнета добродушно улыбался человек с темно‑русой голландской бородой на уже немного одутловатом лице.

Мешки под глазами и лиловатый окрас носа выдавали в нем солдата армии Бахуса. Но сейчас он казался абсолютно трезвым. И все же руки, держащие винтовку, слегка подрагивали. Одежда его представляла довольно поношенный цивильный пиджак в крупную клетку. Голову украшала старая фетровая шляпа, из‑под которой по одутловатому, полному лицу стекали тонкие струйки пота, оставаясь на бороде белым солевым налетом. Под клетчатым пиджаком и коричневой, давно не стираной рубашкой, просматривалось упитанное тело любителя не только крепко выпить, но и хорошо закусить. Чуть позади расположились еще двое. Один из них имел небольшую клиновидную бородку, тщательно подстриженную и ухоженную. Верхнюю губу прикрывали тоже подстриженные усики неопределенного серо‑желтого цвета. Во рту он держал короткую трубку, которую уже успел прикурить. На голове у него красовалась элегантная шляпа, связанная из тонкой соломы с широкими загнутыми полями, из‑под которой виднелись оттопыренные уши. Облачен он был в охотничий замшевый костюм. Ноги защищали добротные высокие сапоги на шнуровке. На безымянном пальце левой руки сверкало золотое кольцо с бриллиантом, а из нагрудного кармана виднелась цепочка от часов. Последний из бойцов вид имел совсем не воинственный, хотя, как и положено, нес через плечо патронташ и держал в руках винтовку. Черная строгая одежда, застегнутая на все пуговицы. Благообразная, правильной формы борода светло‑каштанового цвета и глубокосидящие темно‑синие глаза: все в нем выдавало служителя церкви – пастора, сменившего свой приход на тяготы военной партизанской жизни. Лицо пастора выглядело непроницаемым, и только губы неслышно и почти незаметно шевелились, словно повторяли какую‑то молитву или псалом.

– Так, – сказал фельдкорнет недоверчивым тоном, – это вы и есть знаменитый капитан Сорви‑голова?

– А что вас смущает? – спросил Жан, немного вызывающе взглянув на бура.

– Возраст, юноша, возраст. Вам лет девятнадцать‑двадцать? – Почти, – не стал уточнять Жан. – А разве для войны – молодость помеха?

– Но, судя по слухам, вы нанесли англичанам столько урона, что я представлял вас этаким головорезом тридцати с лишним лет с квадратной челюстью и огромными кулаками. А вы и в самом деле еще мальчишка, молокосос. Так, кажется, называли ваш отряд?

– И мы давали по сто очков вперед некоторым взрослым, – вмешался в разговор Фанфан, который тоже хорошо знал африкаанс – язык буров – голландский с небольшой помесью французского и немецкого.

– Ну, что же, если это так, то примите мои поздравления. Вы снова попали к друзьям, – улыбнулся фельдкорнет, пожимая руку Жану Грандье. – Меня зовут Пиитер Логаан, – представился он. – Я до войны работал журналистом в Йоханесбургской газете "Бюргер". Вел там отдел новостей. Но вот пришлось отложить перо и взяться за винтовку. Поначалу передавал репортажи из театра военных действий, но как наш город пал, я теперь только воюю. – А это мой друг и соратник Эйгер Строкер, – Логаан указал ладонью на чернобородого бура. – Он – бывший художник. У него в городе была мастерская, да не захотел отсиживаться, когда Родине грозит опасность потерять независимость.

– Что поделаешь, – грустно улыбнулся Строкер, – как говорится: музы молчат, когда говорят пушки, – у него, несмотря на внешний грозный вид, оказалась застенчивая детская улыбка. Он сразу понравился Жану. Человек в клетчатом пиджаке представился сам: – Ольгер фан Шейтоф, – приподнял он фетровую шляпу и картинно раскланялся. – Музыкант. И не в прошлом, а в настоящем. Играл в оркестре на трубе. Сейчас трубач в армии нашего командующего генерала Девета. Даю сигналы к атакам и отходам. По совместительству стреляю из маузеровского карабина.

– И, между прочим, совсем неплохо, – дополнил его Логаан, – несмотря на некоторую трясучесть рук, – и снисходительно улыбнулся, похлопав по плечу Шейтофа. Вперед неохотно выступил господин в охотничьем костюме. Он вытащил изо рта трубку и приложился ее концом к полям своей шляпы. Под ярким солнцем сверкнул бриллиант на окольцованном пальце.

– Эдвард Фардейцен, – представился он немного сквозь зубы, – коммивояжер и совладелец фирмы "Фардейцен и Конн", сокращенно "Фако. Поставка оружия и боеприпасов. Обстоятельства боевых действий вынудили принять в них активное участие, – и, пожав руки обоим французам, отошел в сторону, запыхтев своей дорогой трубкой.

– Меня зовут Александр Вейзен, – с достоинством, сняв с головы черную шляпу, поклонился священник. – До войны я был настоятелем церкви Спасителя под Крюгерсдорпом. Войдя в город, англичане церковь разрушили, и теперь мой приход – бойцы генерала Девета. Буду рад, если вы присоединитесь к нам, дети мои. И он благословил их жестом правой руки. Пока шло представление и знакомство, Барнетт на несколько минут остался предоставлен самому себе. Он стал, пятясь, медленно отступать за куст, поближе к лошадям, отвязал поводья ближайшей, но не вскочил на нее, как можно было бы предположить, а наоборот, приблизился к стоящему в пол‑оборота к нему, Жану Грандье, державшему в левой руке саквояж. В этот момент в стороне поезда раздался громкий пушечный выстрел. Все, стоящие возле куста, инстинктивно обернулись на звук. И тут Барнетт с необыкновенной быстротой, выхватив из голенища своего сапога небольшой кинжал, подскочил к Жану и со всей силой ударил им в его грудь. Схватив выпавший из руки саквояж, бандит кинулся к отвязанной им лошади, вскочил в седло и помчался по степи. Жан осел на руки Фанфана. Первым сориентировавшийся в ситуации Логаан, вскинул к плечу винтовку и три раза подряд выстрелил вслед всаднику. И, наверное, один выстрел достиг цели. Было видно, как Барнетт дернулся в седле. Рука, державшая саквояж разжалась, и тот упал в густую траву. Но англичанин не последовал за своим саквояжем и, видно, раненый продолжал скакать все дальше по степи.

Фанфан склонился над своим командиром. У того в левой стороне груди торчала рукоятка стилета и часть узкого лезвия. Бандит знал куда бить. Лицо Жана Грандье исказила гримаса боли. Но он был, без сомнения, жив. Буры с участием окружили раненого. Строкер, наклонившись, поднес к его губам флягу с водой. Вода привела Жана в чувство, он открыл глаза.

– Выньте кинжал, – проговорил он с трудом. – Все в порядке… Ему не удалось… Логаан осторожно взялся за рукоятку и резким движением выдернул лезвие из груди Жана. Лицо молодого француза снова болезненно передернулось. Фанфан расстегнул на нем английский мундир, затем сорочку и вдруг увидел под ней еще влажную пачку бумаги, пробитую в верхней стороне стилетом. Это была рукопись Жана Грандье, которую он хранил на груди. Она и спасла ему жизнь. Короткое лезвие стилета, пройдя сквозь листы, вонзилось в грудную мышцу. Капитан Сорви‑голова был ранен, но достаточно легко. Кровь пропитала мокрую бумагу и в некоторых местах смешалась с расплывшимися чернилами.

– Теперь моя рукопись написана еще и кровью, – проговорил, горько улыбнувшись, Жан, пока пастор Вейзен обрабатывал ему рану, а заодно и обеззаразил царапину Фанфана. Затем Жан обратился к фельдкорнету Логаану: – Скажите, этот англичанин ускакал вместе с саквояжем?

– Ускакал он с саквояжем, но после обронил его. Вон там недалеко, в траве.

– А нельзя ли его принести? – попросил Жан. Шейтоф отправился разыскивать потерю и через несколько минут вернулся с саквояжем.

– Что там, если не секрет? – поинтересовался Логаан.

– Об этом я и сам пока не знаю, – признался Жан Грандье. – Ключи, наверное, остались у него.

– Но ведь можно отстрелить замок, – предложил Шейтоф.

Предложение было вполне разумным. Но осуществить его не удалось. Зоркий глаз Логаана уловил две далёкие фигуры всадников, приближающихся к ним с юга. Фельдкорнет взглянул туда в бинокль. Несколько минут внимательно рассматривал всадников.

– Это не англичане, – сообщил он, опустив бинокль, – больше похожи на охотников. И к тому же иностранцев. Кто же сейчас парами скачет так открыто по вельду? Только какие‑нибудь заплутавшие охотники‑иностранцы. Да и звери все отсюда ушли, когда началась охота на людей.

– Можно мне на них взглянуть? – Жан Грандье взял бинокль и навел окуляры в сторону движущихся всадников. Оба были одеты в легкие охотничьи куртки и широкополые шляпы. За спинами виднелись ружейные стволы. Но когда Жан взглянул на лица всадников, у него даже задрожали руки, державшие бинокль. Поль Редон и Леон Фортен скакали по южноафриканской степи на породистых английских лошадях. И, очевидно, целью их был обложенный и атакованный бурами спецпоезд. И они искали здесь своего друга, Жана Грандье. Вне всякого сомнения. Но как они сумели сюда так быстро добраться? Всего за полутора суток. Невероятно, но факт. Его старые друзья довольно резвым аллюром приближались к тому месту, где находился объект их поисков.

– Это мои друзья из Франции, – сообщил Жан окружившим его бурам. Он стал размахивать белым английским шарфом и даже сделал несколько выстрелов в воздух из револьвера, отданного Логааном. Буры последовали его примеру. Гром выстрелов привлек внимание Леона и Поля. Они увидели кучку людей, стреляющих в воздух и белый шарф в центре. Французы повернули своих коней на выстрелы. Но эту кучку, наверняка, увидел и кое‑кто из защитников поезда. Несколько пуль просвистело над головами.

– Ложись! – запоздало крикнул Логаан. Буры поплюхались в траву. Только Сорви‑голова и Фанфан остались стоять. Невдалеке, возле кустов выпустил длинную очередь в сторону поезда откуда‑то взявшийся пулемет. Наверное, Логаан оставил там пулеметный расчет. Шагах в ста Леон и Поль спешились и остановились в нерешительности. Жан устремился к ним навстречу, размахивая белым шарфом. И они его узнали. И побежали, отпустив лошадиные поводья. Жан кинулся к ним в объятия, и все трое замерли, обнявшись, едва сдерживая слезы радости.

– Мы уже и не чаяли тебя найти, – широко и добродушно улыбнулся Леон Фортен, похлопав своими сильными руками по плечам Жана. – Я был просто обескуражен, когда увидел тебя на вокзале в Кейптауне в этой форме. Я едва узнал тебя. Так ты вырос и возмужал.

– Ты опередил наш план и перевернул его, – на тонком загорелом лице Поля Редона тоже вспыхнула лучезарная улыбка.

– Мы подкупили всех, включая начальника Кейптаунской полиции, чтобы вызволить тебя из неволи. Но вы со своим другом "вовремя" сбежали сами.

– Как вы оказались здесь, в Южной Африке? – спросил Жан, уже заранее предвидя ответ.

– Марта получила твое письмо, – сказал Леон. – На совете наших двух семей было решено забрать тебя домой, и мы с Полем отправились в Кейптаун.

– Деньги открывают любые двери, – добавил Поль, – за неделю после прибытия мы разузнали о твоем местопребывании, а остальное было делом финансовой техники. Единственное, что нас огорчило, так это потеря саквояжа Леона. Он неосторожно оставил его в приемной главного полицмейстера, когда мы пришли к нему на аудиенцию. Когда вернулись, саквояжа на месте не оказалось. Адъютант уверял нас, что выходил всего лишь на минуту. Но в коридоре видели выходящих из приемных каких‑то двух офицеров. Они, очевидно, и прихватили саквояж Леона.

– Я догадываюсь, кто были эти офицеры, – сказал Жан. – У нас тут еще один подходящий саквояж, – добавил он, – можно сверить приметы. Идемте, я познакомлю вас с моими новыми друзьями‑бурами, да и с Фанфаном, насколько мне известно, Поль тоже не знаком. Они подошли к поднявшимся из травы бурам, и Сорви‑голова представил им Поля и Леона. Узнав, что Пиитер Логаан тоже журналист, Поль Редон проникся к нему профессиональной симпатией. Леон Фортен увидел саквояж. Он удивился и обрадовался. Но еще более удивились молодые французы, когда Жан рассказал им, как и у кого, он добыл этот саквояж.

– Значит, Барнетт жив, – огорченно произнес Поль. – Но для чего они с Вильсоном приехали сюда? Цель, конечно, самая нечистая. Это несомненно. Но хотелось бы знать, что ими было задумано?

– А что лежит в твоем саквояже, Леон? – спросил Жан.

Леон вытащил из кармашка охотничьего костюма небольшой ключик, открыл замки саквояжа, порылся там и вытащил знакомый Жану по Клондайку прибор. – Буссоль! – воскликнул Сорви‑голова. – Она самая! – подтвердил Леон Фортен. – Вы привезли ее в Африку?

– А разве ты не знаешь, что здесь полно золота?

– Вы захотели еще больше разбогатеть? – иронично спросил Жан. – Увы, золота никогда не бывает много, – пожал плечами Леон Фортен. – Захотелось испытать прибор в других условиях, – добавил он более серьезно.

– Интересно, случайно ли украли у вас этот саквояж с буссолью? – задал вопрос Жан.

– Возможно, следили от самого Парижа?! – предположил Поль Редон.

– Да еще, любопытно знать, – продолжил Сорви‑голова, – как вы так скоро догнали наш поезд? На лошадях почти тысячу километров за это время не преодолеешь.

– Все просто, – объяснил Поль, – когда Леон примчался ко мне в порт и сообщил, что видел тебя отъезжающим на поезде с вокзала, мы тут же возвратились туда и, хотя с трудом, заказали себе литерный поезд. Паровоз и один вагон. Но он отправился следом только через четыре часа. И все равно, почти нагнал ваш состав. Но тут буры взорвали с двух сторон рельсы, и мы вынуждены были остановиться. Затем, на ближайшей ферме раздобыли двух лошадей и двинулись параллельно железной дороге, чтобы по мере сил помочь тебе выбраться из этой переделки. Да, кстати, – Поль обратился к Логаану, – сообщаю стратегическую информацию: в милях трех к югу нами было замечено движение большого кавалерийского соединения, которое скорым маршем скачет в нашем направлении.

– Да вот и они, легки на помине! – воскликнул Поль Редон, указывая пальцем к линии горизонта. Все взглянули в ту сторону. Степь была усеяна рядами всадников, мчавшихся явно на помощь своим.

– Нужно доложить комманданту! – воскликнул Логаан. – Все по коням! – закричал он во весь голос. Из‑за кустов вылезли еще двое, ранее незамеченных буров. Один из них, с небольшими, подкрученными вверх усами, тащил пулемет "Максим", другой – совершенно огненно‑рыжий – волок следом коробки с пулеметными лентами. Лошадей было как раз девять. Предусмотрительные буры захватили три лишних для пулемета и другой амуниции. На одной из лошадей ускакал Барнетт. Пришлось пулеметчику Арнольду Хаессену водружать тяжелое оружие на крупе своего коня. Рыжеволосый Серж Отогер повесил по бокам лошади коробки с патронами. Все вскочили в седла и скорой рысью двинулись в обход головы поезда, держась на недосягаемости выстрелов. Английская подмога была еще достаточно далеко, и фельдкорнет Логаан надеялся, что сумеет вовремя предупредить своих о ее приближении, чтобы его коммандо перестроилось для отражения атаки англичан. Буры торопились и мчались вперед, прижавшись к холкам своих коней. Замыкали шествие тяжелые кони пулеметчиков и четверо французов. Особенно неважно себя чувствовал Жан Грандье. Рана в груди при скачке стала болеть, но капитан Сорви‑голова старался не показывать виду.

Глава V

Всадники обогнули полотно железной дороги и встретились с еще одним бурским заслоном, бойцы которого охраняли взорванный участок, чтобы не допустить восстановления англичанами пути. Те, впрочем, подобных попыток и не предпринимали. Положение у них было незавидное. Орудие буров двумя точными выстрелами разворотило паровоз и задний вагон, где находилась охрана поезда. Большинство солдат охраны погибло. Многие были ранены. И ничего другого, как выбросить белый флаг, у англичан не оставалось. Так они и поступили. И когда фельдкорнет Логаан со своими людьми прискакал к месту событий, английские солдаты и офицеры, выстроившись в затылок и задрав руки вверх, медленно двигались между потными, суровыми бородачами‑бурами. Оружие они выбрасывали перед выходом из вагонов. Личные вещи складывали рядом в общую кучу. Их тщательно досматривали. Обыскивали также и самих англичан. Раненым делали перевязки, убитых вытаскивали из вагонов и укладывали отдельно неподвижными окровавленными куклами. Генерала Уотса и его свиту отыскали в литерном вагоне. Арестом руководил сам коммандант Поуперс – дородный, коренастый фермер лет пятидесяти пяти с густой седой бородой. Он по‑военному отдал честь выходящему из вагона генералу – худому и высокомерному. Тот не удосужился ответить и молча отдал Поуперсу свою шпагу в позолоченных ножнах. Адъютант Уотса нес в руках большой крокодиловой кожи портфель. Он передал портфель генералу, который протянул его комманданту Поуперсу.

– Вы за ним охотились?! – криво ухмыльнулся англичанин. – Вынужден его вам отдать под угрозой насилия. Поуперс, уловив тон генерала, ответил ему просто:

– Вы выполняли свое задание, я – свое. Я выполнил его лучше.

– Надеюсь, что со мной и с остальными офицерами станут поступать, как полагается нашему статусу военнопленных? – генерал Уотс выжидательно взглянул на своего врага.

– Видите ли, генерал, – улыбнулся в бороду Поуперс, – нам нужны только вы и ваш портфель. С остальными нам возиться некогда. У нас, в отличие от вас, нет лагерей для военнопленных. Мы ведем партизанскую войну с агрессором, и тащить с собой столько людей не представляется возможным. Они нам не нужны.

– Вы что их всех расстреляете? – ужаснулся генерал.

– Совсем наоборот, – еще шире улыбнулся коммандант, – мы их отпустим на все четыре стороны. Разумеется, без оружия, – добавил он, спрятав улыбку. В это время к Поуперсу спешной походкой подошел фельдкор‑нет Логаан и тихо доложил о появлении английских кавалеристов. Лицо комманданта сделалось озабоченным. Решение он принял почти мгновенно. – Англичан назад в вагоны! – приказал он. – И через пять минут все должны быть в седле! Офицеров, как стадо баранов, загнали в два центральных вагона. Их оружие погрузили на подводу со снарядами, к которой прицепили пушку. Бойцы вскочили в седла, и бурский отряд, насчитывающий человек двести пятьдесят, поспешно стал уходить в степь. Сорви‑голова, Фанфан, Поль и Леон скакали все вместе рядом, в окружении своих новых знакомых, неподалеку от Поуперса и его свиты. Лошадь с генералом Уотсом велась за уздцы. Руки генерала были привязаны к седлу. Он угрюмо молчал, опустив голову в пробковом шлеме. По лицу его стекали тонкие струйки пота, но стереть он их не мог. Иногда он поднимал голову и оглядывался назад. Должно быть, догадался о причине поспешного отхода бурского отряда. Когда проскакали примерно с километр, Поуперс выслал вперед и назад дозоры. Отдавая эти приказы, он только тут заметил четверку незнакомцев внутри своего коммандо. Двое среди них к тому же щеголяли в английской форме.

– Кто такие? – удивленно вздыбилась его борода. Ближе подъехал Логаан.

– Это французы, – объяснил он, – двое – путешественники, а вот эти – в форме, бежали из английского плена в Капштадте. И, кстати, один из них знаменитый капитан Сорви‑голова – командир разведчиков. Может, слышали?

– Сорви‑голова? – удивился Поуперс. – Но ведь его убили при отступлении через Вааль еще в прошлом году. А вдруг это какой‑нибудь английский шпион, взявший его имя, чтобы проникнуть в наш штаб. Вы слишком наивны, Логаан. А ну‑ка, позовите его сюда, – добавил коммандант и сделал суровое лицо. Сорви‑голова сблизил свою лошадь с лошадью Поуперса и отдал ему честь.

– Вы кто? – спросил пожилой бур, пристально вглядываясь в молодого "английского офицера". Жан Грандье представился и вкратце рассказал о себе. Неизвестно, поверил ли этому рассказу коммандант Поуперс, но выражение его сурового лица не изменилось. – Вы мне рассказали правду? – спросил он, пристально взглянув в глаза Жану. Тот взгляда не отвел. – Нужны доказательства вашей правоты, – произнес Поуперс после длинной паузы.

– Меня лично знает генерал Бота, – сказал Сорви‑голова.

– Генерал Бота отсюда далеко, в Трансваале. А здесь Оранжевая республика и наш командир – Христиан Девет.

– Ну, так отведите меня к нему! – воскликнул Жан. – Я докажу ему свою преданность делу свободы. Докажу в бою!

– Кажется, вам придется доказать это гораздо раньше! – в тон ему проговорил Поуперс, взглянув куда‑то назад, через плечо. К нему галопом мчались двое бойцов из арьергардного дозора. Один на взмыленном коне подлетел вплотную.

– Коммандант! – задыхаясь и вытирая пот с лица, произнес он. – Англичане окружают нас полукольцом. Вон они, – боец показал ладонью в ту сторону, откуда только что скакал. Вся линия горизонта, словно саранчой, была усыпана мчавшимися во весь опор всадниками. – Их тут, наверное, батальон, а то и больше, – произнес Поуперс, поднося к глазам бинокль. – Да, это уланы, – уточнил он, а затем добавил: – и нам от них не уйти. У нас тяжелое орудие, снаряды. Придется вступать в бой. Прискакал боец из авангардного дозора. Впереди была небольшая речушка, изрядно обмелевшая за последний месяц. Поуперс решил на другом ее берегу принять оборону. Фельдкорнету Логаану он приказал вместе с его людьми скакать дальше в Моодорп, где расположились основные силы генерала Девета. – Возьмите с собой Уотса, его портфель, этих двух французских охотников и возвращайтесь скорее с подмогой. Мы здесь долго не продержимся. А вам, Сорви‑голова, предоставляется возможность пострелять в ненавистных вами англичан, – добавил он, обращаясь к Жану. – Посмотрим, какой вы хваленый герой?