355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Павел Лагун » Капитан Сорви-голова. Возвращение » Текст книги (страница 13)
Капитан Сорви-голова. Возвращение
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 01:59

Текст книги "Капитан Сорви-голова. Возвращение"


Автор книги: Павел Лагун



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Стоять! – заорал он пьяным голосом и автоматически схватился за кобуру. Но кобуры на месте не оказалось. Он вспомнил, что оставил свой револьвер в номере, когда спускался в ресторан. Молодой капитан обернулся первым и в отличие от Лесли имел при себе револьвер. Тот почти мгновенно оказался в его руке. Гулкая вспышка, удар в грудь, тьма в глазах. Полковник Лесли перестал существовать на свете…

– Уходим, скорей! – проговорил Сорви‑голова Жорисе, пряча револьвер в кобуру. Он даже не посмотрел на того, кого убил.

А надо было бы. Но Жан опасался, что выстрел кто‑нибудь услышал, и сейчас сюда сбегутся люди. Что было вполне логично. Но счастливая звезда его опять не подвела. Никого, видимо, этот выстрел не всполошил. Жан и Жориса перешли Церковную площадь и увидели Логаана, который приближался к охраняемым воротам президентского дворца. Жан окликнул его. Логаан оглянулся и досадливо взмахнул руками. Но остановился, поджидая пару.

– Все‑таки убежали, – с огорчением произнес он.

– А вы хотели от нас избавиться? – невесело усмехнулся Сорви‑голова.

– Я хотел вас уберечь, – грустно проговорил Логаан. – Мы постараемся сберечь друг друга, – парировал Жан, а затем, оглянувшись по сторонам, добавил: – Ну, надо идти в пасть к зверю, а то часовые уже подозрительно на нас поглядывают. Они продолжили свой путь до ворот уже втроем. Показали на входе документы, подписанные Сесилем Родсом, и беспрепятственно прошли во двор президентского дворца, составляющего центральную часть большого правительственного корпуса зданий, тянущегося на целый квартал. Вся эта громадная территория была напичкана охраной. А сегодня она была еще более усиленной. По широкой каменной лестнице наши "террористы" поднялись к центральному входу, где тоже стояли часовые. Площадка перед входом уже заполнилась пустыми экипажами. Другие только что подъезжали. К ним подбегали солдаты и как лакеи отворяли дверцы. Из экипажей выходили джентльмены в военной форме, которые помогали спускаться дамам в парче и бархате.

Глава VI

Окна дворца в отличие от вчерашнего вечера были ярко освещены. На входе двое офицеров из личной охраны Китченера приняли от Жана и Пиита их револьверы, но обыскивать не стали. Жорисе они вежливо поклонились. Путь в президентский дворец был свободен. И наши герои по широкой, несколько помпезной лестнице, устланной сине‑красным ковром, поднялись на второй этаж в зал для приемов. Сорви‑голова этот зал знал хорошо. Именно здесь его и его "Молокососов" принимал президент Крюгер после приезда их в Преторию. Но сейчас зал изменился до неузнаваемости. Исчез массивный стол президента и громадный книжный шкаф. На широких окнах висели тяжелые бархатные гардины, а на стенах появились портреты каких‑то суровых стариков и старух, очевидно, предков лорда Китченера. Зал тихо гудел, как улей, голосами присутствующих генералов, офицеров и немногочисленных дам. Представители сильной половины здесь явно оказались в подавляющем большинстве. Обделенные вниманием дам джентльмены собирались небольшими группами, частенько чокаясь друг с другом бокалами с шампанским, которые разносили по залу слуги в лиловых ливреях и париках по моде конца позапрошлого века. Один из таких лакеев оказался возле наших друзей с подносом, уставленным бокалами с пузырящимся напитком. Они не отказались и сдвинули хрустальное стекло в один мелодичный звон. – За наш успех и вашу любовь, – тихо произнес Пиит и выпил шампанское одним залпом. Жан и Жориса последовали его примеру, чтобы успокоить внутреннюю дрожь, охватившую их в ожидании появления Китченера. А что того не было в зале, ясно просматривалось с первого взгляда. В дальнем углу под развернутым британским флагом расположился небольшой полковой оркестр. Музыканты тихо настраивали свои инструменты, готовясь к торжественной части. Наконец, из боковой двери появился увешенный аксельбантами и галунами капельмейстер. В зале воцарилась тишина. Дирижер взмахнул жезлом. Грянул гимн "Боже, храни короля". Имелся в виду новый король Великобритании Эдуард, сменивший почившую в бозе королеву Викторию. Офицеры вытянулись во фрунт. Дамы почтительно склонили головы. Из‑за центральной тяжелой дверной портьеры показался человек в фельдмаршальском мундире и с совершенно невзрачной физиономией, на вид лет пятидесяти. Его сопровождала сухопарая английская леди примерно того же возраста. Они остановились на входе, дослушав гимн до конца. Затем по кругу принялись приветствовать приглашенных. Когда они приблизились вплотную к нашим героям, Пиитер Логаан сделал несколько шагов навстречу, щелкнул каблуками своих сапог и хотел было представиться Френсисом Нортоном, когда за спиной Жана Грандье раздался хорошо знакомый голос, от которого Жан внутренне похолодел:

– Разрешите вам представить, милорд, бурских диверсантов, – и тут же резкий крик:

– Взять их! Сорви‑голова оглянулся. За его спиной стоял живой и здоровый Френсис Барнетт. Секунда ошеломления, а затем кулак юного атлета сокрушительно бьет в челюсть. Барнетт клацнул зубами и деревянным истуканом рухнул на пол зала. Логаан засунул руку в мундир, где у него был спрятан маленький револьвер. Но охрана Китченера не дремала. Несколько человек вцепились в Пиита мертвой хваткой. Они повалили его на пол и скрутили руки за спиной. Револьвер отобран. Но Сорви‑голова отбивался пока успешно. Уже трое или четверо англичан валялись на полу, оглушенные точными ударами капитана разведчиков. Но силы, конечно же, не равные. Как ни ловок и силен Жан, ему все равно не справиться с толпой офицеров, которая, в конце концов, свалила его на пол. Бурские диверсанты обезврежены. И тут прогремел выстрел и вместе с ним звонкий девичий голос:

– Да здравствует свобода! – выкрикнула Жориса, разряжая свой пистолет в Китченера, отошедшего во время драки на середину зала. Тот пошатнулся и схватился рукой за левое плечо. Жориса его только ранила. Ее тут же схватили. Она сопротивления не оказала, а только напряженно‑беспокойным взглядом посмотрела, как поднимают связанного по рукам и ногам Жана. Их взгляды встретились.

– Я люблю тебя! – воскликнула Жориса.

– И я тебя! – как эхо отозвался Жан.

– Ведите их в подвал! – приказал адъютант Китченера. Самого лорда уже уложили на софу, и срочно вызванный врач делал главнокомандующему перевязку простреленного плеча. Логаана, Жорису и Жана окружили офицеры охраны и буквально потащили на выход из зала.

Возле дверей Логаан, сам не зная почему, оглянулся. У портьеры стоял его сын Стейс под руку со своей матерью. Лицо Лиз выражало ироничное презрение к бывшему мужу. Стейс смотрел отчужденно, словно мимо отца. Только конвульсивно дергалось левое нижнее веко, да чуть‑чуть дрожали пальцы рук. Все это Пиит Логаан успел заметить одним взглядом, когда его и молодую пару тащили к парадной лестнице. Толчками и окриками спустили вниз в холл, повернули налево. Кто‑то из офицеров открыл под лестницей дверь, ведущую вниз в темный гулкий коридор‑подвал с несколькими дверями, слабо выделяемыми на фоне более светлых стен. Перед одной из дверей движение затормозилось. Пленников грубо обыскали. Жориса обыскивать себя не позволила, на этот раз энергично отбиваясь. Офицеры оставили ее в покое. Всех троих втолкнули в кромешную тьму спертого воздуха маленькой кладовки. Захлопнулась дверь, клацнул и провернулся замок. Они остановились возле самого входа, взявшись за руки, чтобы не потеряться в полной темноте. Постепенно глаза стали к ней привыкать, и пленники тут же поняли, что они в этой кладовой не одни. В углу кто‑то тяжело со свистом дышал: то ли от страха, то ли почему‑то спал в неурочное время. Чувствовался затхлый запах грязного человеческого тела, смешанный с застарелым ароматом какого‑то одеколона, и оттого в этом сочетании особенно отвратительный, вонючий.

– Кто здесь? – спросил Логаан, развязывая путы у Жана.

– А вы кто? – после некоторого молчания хрипло проговорил удивительно знакомый голос.

– Мы пленники англичан, – сказал Сорви‑голова.

– Я тоже, – произнес голос. И Жан узнал говорившего не только по интонации, но и по запаху одеколона. И он уже не сомневался, что в углу на соломе лежит погибший смертью храбрых пулеметчик – коммивояжер Эдвард Фардейцен. Узнал его также и Пиит Логаан.

– Как вы здесь оказались? – удивленно спросил он. – Я попал в плен, – с придыханием проговорил Фардейцен и вдруг закашлялся глухо и надсадно.

– Вы больны? – спросил Сорви‑голова. – Да и очень тяжело. Близко ко мне не подходите. Придется разговаривать так. Я вас тоже узнал. И я все расскажу. Надеюсь, вам это интересно.

– Смотря что, – сказал Пиит, усаживаясь в темноте на деревянный пол возле двери. Жориса и Жан сели рядом. – Вы же хотите знать, как я оказался здесь, в подвале президентского дворца? – с остатками внутреннего вызова негромко воскликнул Эдвард.

– Мы вас слушаем, – Жан прислонился головой к двери. Жориса прижалась к нему. Он обнял ее за плечи.

Жан еще никак не мог отойти от пережитого. Внезапное появление живого и невредимого Барнетта опять всколыхнули успокоившиеся было частички души, связанные с этим бандитом. Значит, Фанфан не убил его. Конечно же, ему это только показалось. Он только ранил Барнетта. И тот будет мстить своим пленникам. Безжалостно мстить. А тут еще один оживший убиенный. Интересно послушать его рассказ.

– Я заподозрил Отогера почти сразу, – хриплым голосом начал Фардейцен. – Но поначалу не знал, что за ним слежу не только я один.

– Был еще кто‑то другой? – спросил Логаан.

– Догадайтесь, – предложил Эдвард. – Хаессен, – уверенно предположил Сорви‑голова.

– Он самый, – подтвердил Фардейцен. – Он, оказывается, видел, как этот англичанин давал Отогеру деньги, и решил по‑шантажировать его. Отогер‑байвонер[8] – беден как церковная мышь, вот и клюнул на фунты. – Друзей своих, земляков предал, – возмущенно бросил Логаан. – Сейчас, господа, время прагматизма, а не романтики, – назидательно сказал Фардейцен. – Так зачем же буры головы свои кладут за Родину и свободу? – возмутился Жан. – Сдались бы англичанам и договорились полюбовно. – Еще договорятся, будьте уверены, – в голосе коммивояжера прозвучала ирония. – Войне скоро конец. Проиграли мы ее. Разве не ясно? Да и не нужна нам эта война была. Все амбиции президента. Свобода, независимость! А сам думал, как бы англичан со Столовой горы сбросить. "От Замбези до бухты Саймоне – Африка для африкандеров!"'"' Да как мы без Британии с этой страной справимся? Как негритосов в узде станем держать? Ведь их миллионы. И они рады без памяти, что белые друг друга убивают. – Так что же вы с такими убеждениями в кладовой темной сидите? – с ехидством спросил Логаан. – Давно бы уж у Китченера в адъютантах ходили. Он предателей любит. – Тут, господа, вмешалась злодейка‑судьба, – горько хмыкнул в темноте Фардейцен. – На свою беду я подслушал разговор Отогера и Хаессена. И в голову мне пришла мысль пошантажировать шантажиста. Я знал о хранящейся в саквояже буссоли, реагирующей на золото. И решил погреть на этом руки. Я потребовал у Хаессена войти к нему в долю при сделке между Отогером и Барнеттом после похищения саквояжа. А сам до того вытащил оттуда буссоль, разрезав дно, когда Фортен спал, и сунул на ее место камешек. Хаессен ничего об этом не знал и поделился со мной фунтами Отогера.

– Теперь понятно, кто украл план английского штаба из палатки! – воскликнул Сорви‑голова.

– Каюсь, идея была моя, но стащил листок Хаессен, так как был у меня на крючке. Я договорился с ним при удобном случае добраться до Претории и написать оттуда письмо Китченеру с предложением выкупить этот план, в противном случае угрожая разослать его фотокопии по всем крупнейшим газетам мира, как вы и хотели, Жан.

– Да, шантажист вы немелкого масштаба, – произнес Сорвиголова.

– Благодарю, – невидимо ухмыльнулся Фардейцен, приняв восклицание Жана за похвалу. – Поначалу удрать от вас было невозможно. Мы бы сразу раскрыли себя. Шанс представился, когда мы отправились из лагеря Бота в бригаду Ковалева. Мы искали только момент исчезнуть незаметно. Лучше всего "геройски погибнуть". Так и случилось при засаде на обоз. Пока вы участвовали в перестрелке, мы для порядка дали очередь в воздух и, бросив пулемет, сбежали с места боя. Пробирались по лесу, бушу и вельду несколько дней. Чуть не попали в лапы к английскому разъезду. Застрелили двух йоменри[9], которые решили отдохнуть в кустах. Забрали лошадей и их форму и почти беспрепятственно прибыли в Преторию. Тут у моего друга на окраине имеется небольшой домик. Друг этот, наверняка, где‑нибудь воюет, он фанатичный патриот, в отличие от меня. И к тому же – холостяк. Я надеялся – англичане не заселились в его доме. Так и оказалось. Домик не привлек никого из офицеров. Мы с Хаессеном поселились в нем и в первый же день послали письмо на имя Китченера с нашими предложениями. Назначили свидание с его представителями. В условленное место пришел этот самый Барнетт. С ним разговаривал Хаессен, а я следил издали. На другой день договорились обменять деньги на план. Я понимал, что доверять ни Китченеру, ни Барнетту нельзя, и потому встреча произошла на пустыре за городом, где был хороший обзор и трудно организовать засаду. Но засаду организовали возле нашего дома, когда мы возвратились с деньгами. Наверняка, проследили за Хаессеном накануне. В перестрелке Хаессена убили, а меня взяли в плен. Появился Барнетт и потребовал отдать буссоль. Я сделал вид, что не понимаю, о чем речь. Они перерыли весь дом и обыскали с ног до головы меня и убитого Хаессена. Но ничего не нашли. И тогда сопроводили меня в президентский дворец на прием к самому главнокомандующему лорду Китченеру. Он долго расспрашивал меня об этом штабном плане. Не сделал ли я с него фотокопию, прежде чем предложить ему сделку. И я пожалел, что так не поступил. Китченер меня разочаровал. Абсолютно серая, невзрачная личность. Про буссоль он не спросил. О ее существовании он, очевидно, не знал. Зато Барнетт терзал меня расспросами почти ежедневно, но не добился ничего. Я – орешек твердый. Держусь стойко. Но вот заболел и, чувствую, серьезно. Барнетт не мог найти ко мне подхода. Буссоль ему не достанется, – Фардейцен замолчал, тяжело дыша и покашливая, потом, видно, приняв решение, снова заговорил: – Я отдам буссоль вам. Вы, наверное, знаете, где ее применить?

– Она сейчас у вас? – удивленно воскликнул Жан.

– Я всегда носил ее с собой.

– Но вас же, как вы сказали, тщательно обыскали.

– Не так тщательно, как должны бы. Они не обратили внимание на мою обувь. У меня в каблуках тайники. В одном из них я спрятал буссоль. Послышалась какая‑то возня и скрип, словно отвинчивалась ржавая гайка. – Возьмите, – сказал Фардейцен, протягивая в темноте невидимый предмет. Жан Грандье поднялся и на ощупь дотронулся до холодной руки Эдварда. На его ладони он ощутил небольшую коробочку, гладкую и теплую, словно она грелась изнутри. Жан взял с ладони эту коробочку и вернулся на свое место рядом с Жорисой. Затем спросил Фардейцена:

– Почему вы ее отдали нам?

– Я догадался, что внучка президента владеет какой‑то серьезной тайной, а этот Барнетт тоже хочет узнать ее, потому он и преследовал наш отряд после того, как вы освободили Жорису из лагеря. Я выяснил также, что эта буссоль – открытие Леона Фортена, имеет необычные качества – она реагирует на золото. И ее ищет Барнетт. А из этого всего я сделал вывод, что тайна, известная Жорисе, связана с золотом, в чем ничего удивительного нет. И это золото где‑то спрятано, без буссоли его не отыщешь. Но я этой "золотой тайны" не знаю и вряд ли узнаю. Меня отсюда не выпустят, даже если бы я отдал Барнетту буссоль. Я осведомлен слишком хорошо и могу проговориться, и эта информация дойдет до Китченера, что совсем не входит в планы Барнетта. Он решил прихватить золотишко себе. И со мною не поделится ни при каких условиях. Не убивает меня лишь потому, что все еще надеется узнать, где прибор. Вы знаете тайну этого золота, и если вырветесь отсюда, то можете его найти и использовать во благо. Как видите, я не такой уж пропащий и алчный тип. Особенно изменяется психология после сидения здесь впотьмах и ощущения неизлечимости своей болезни. Становишься альтруистом.

– Спасибо, – искренне произнес Жан, – если останемся живы, мы вас не забудем.

– Не стоит благодарности, – снова незримо усмехнулся Эдвард Фардейцен, – шансов выбраться отсюда у нас у всех немного, практически никаких. Уж Барнетт никого добровольно не отпустит. А вы его первые враги. Он в живых нас оставлять не собирается. Ему только буссоль нужна. А может, стоит поторговаться? Выиграть время? – вдруг другим тоном проговорил Эдвард.

– Вы противоречите самому себе, – вмешался в разговор Логаан. – Если мы будем торговаться и тянуть время, то дойдем до вашего состояния. Нужно напасть на конвой, когда он придет за нами. – Я знаю еще один выход из этого коридора, – вдруг сказала Жориса. – Там в конце замаскированная дверь. Она ведет в подземный переход до самой церкви.

– Причуды вашего деда? – хмыкнул в темном углу Фардейцен.

– Нет, этот переход соорудил его предшественник Бюргере[10] перед самой аннексией. Он боялся сторонников моего деда, которые были против власти англичан.

На двери заскрежетал замок. Его открывали. Сорви‑голова, Логаан и Жориса вскочили на ноги. Мужчины встали по обе стороны двери. Жорису Жан отвел к себе за спину. За разговором с Фардейценом они потеряли счет времени и не знали: поздняя ночь сейчас или раннее утро. Но, даже не договариваясь, они решили действовать быстро и слаженно. Им было нечего терять. Дверь с протяжным скрипом открылась. В кладовую ударил луч керосинового фонаря, осветивший лежащего в углу исхудавшего бородатого Фардейцена. В дверной проем заглянула какая‑то темная фигура. Сорви‑голова и Логаан с двух сторон набросились на англичанина. Сильные руки Жана Грандье сжали ему горло. Англичанин захрипел и выронил фонарь, который подхватил Пиит. Неяркий отблеск краем осветил лицо хрипящего, и Логаан, воскликнув от удивления, свободной рукой схватил Жана.

– Отпусти его! – воскликнул Пиит. Сорви‑голова ослабил хватку, удивленно обернувшись к Логаану. Тот, не говоря ни слова, осветил вплотную лицо англичанина. Перед ним был его сын Стейс. Через минуту его привели в себя, вытащив в коридор.

Стейс с трудом глубоко вздохнул и, потирая сдавленную шею, пробормотал:

– Уходите. Сейчас здесь будет Барнетт. Он хочет вас расстрелять.

– Спасибо тебе, сын, – проговорил Пиит Логаан.

Стейс опустил взгляд, не глядя отцу в глаза.

– Прости за твою семью, – пробормотал он. – Что‑то на меня нашло. Сам не знаю. Злоба, ревность детская. Если останусь жив, я их оттуда вызволю. Обещаю.

– Идем с нами, – предложил Логаан, – мы знаем тайный выход.

– Нет, я останусь здесь и постараюсь задержать Барнетта. Ведь он как‑никак мой отчим. Он тронуть меня не посмеет. У меня нет с собой револьвера, – добавил он, – вот только эта сабля. – Стейс вытащил из ножен клинок. – Возьми, может, пригодится.

Пиит зажал в руке саблю. Фардейцен в углу каморки не проявлял признаков активности.

– Я буду для вас обузой, – сказал он, предвосхищая предложение Жана Грандье. – Но вас же расстреляют, – воскликнул Сорви‑голова.

– Может, бог милует. Но для меня расстрел даже лучше, чем гниение заживо. Уходите! – махнул он рукой. – Я слышу, они идут, – и уронил голову на солому.

После этих слов Жан схватил Жорису за руку и окликнул Пиита, который прощался с сыном. Нужно было торопиться. Они втроем устремились по коридору в сторону светлеющей тупиковой стены. Жориса подбежала к ней первой и стала что‑то поспешно искать между выступами лепнины, украшавшей стену по краям. На поиски ушла почти минута. И вдруг основная коридорная дверь резко распахнулась, и вошло несколько вооруженных людей. Возглавлял их Френсис Барнетт. Оглянувшись, Жан сразу узнал его фигуру даже в полутьме. Стейс загородил ему путь и что‑то проговорил. Потом раздался крик Барнетта: "Предатель!" и удар, от которого Стейс рухнул на пол коридора. Барнетт, перешагнув через него, выхватил из кобуры револьвер. – Огонь! – гулко разнесся по коридору его голос. И выстрелил первым. Пуля ударила в лепнину над головой Жорисы. И в этот момент послышался скрип какой‑то застарелой пружины. В стене образовался неширокий абсолютно черный проход. Жориса смело нырнула в него. За ней с керосиновым фонарем устремился не видевший избиения сына Логаан. Последним скрылся Сорви‑голова. И тут прогремел залп. Жан почувствовал удар в левое плечо и жгучую боль. Он был ранен. Но, превозмогая эту боль, он помог Логаану захлопнуть небольшую, но толстую дверцу. Рана жгла. По рукаву мундира потек теплый ручеек. Немного закружилась голова. Но он ничего не сказал своим друзьям. Он даже не вскрикнул, когда пуля попала в плечо. И все же Жориса почувствовала неладное. Она повернулась к Жану, взяла фонарь у Логаана и осветила лицо мужа.

– Ты ранен, – с беспокойной уверенностью произнесла Жориса. Жан молча кивнул головой и повернулся к ней плечом, показывая рану. В дверь уже стучали наперебой прикладами винтовок. Логаан помог снять с Жана мундир и левый рукав рубашки, пропитанный кровью. Рана кровоточила, но, к счастью, была сквозная. Жориса сняла с себя длинный широкий пояс и умело, как заправская сестра милосердия, перевязала рану.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила девушка.

– Сносно, – попытался улыбнуться Жан, – идти смогу.

– Ну, тогда пошли, – проговорил Логаан, понуря голову, и словно про себя добавил: – Нужно было его с собой забрать. Настоять.

– Барнетт его только ударил, – попытался успокоить Жан Логаана. – Хорошо бы, только, – горько пробормотал Пиит. Они отправились по неширокому базальтовому подземному ходу, покрытому толстым слоем пыли внизу и увешанному поверху грязными лоскутами паутины. То и дело с противным визгом дорогу им перебегали большие рыжие крысы с горящими красными глазами. Но проход оказался на удивление сухим. Претория стояла на обезвоженных горных породах среди холмов. Беглецы шли по этому проходу минут семь, не больше, но из‑за крыс Жориса натерпелась страха: – Они похожи на английских "томми"[11],‑ прошептала она на ухо Жану, прижавшись к его здоровому плечу. Несколько ступенек вели к небольшой двустворчатой дверце, свободно вращавшейся на поржавевших петлях, которая отворилась в одно из подсобных помещений церкви. Логаан, предполагая преследование, решил прикрыть дверцу тяжелым резным шкафом, стоящим неподалеку. Но он не успел вместе с Жаном даже сдвинуть шкаф с места, когда обе створки резко отошли в стороны и наружу вылезла красная от напряжения, бега и злобы физиономия Френсиса Барнетта. Следом за ним с винтовками наизготовку выбрались четверо солдат. Фонарь светил им прямо в лица. Они полукольцом окружили беглецов, не успевших даже отскочить от шкафа. Жориса, стоявшая чуть в стороне, кинулась к Жану и прижалась к нему, с ненавистью глядя на Барнетта.

– Ну, вот и все! – удовлетворенно проговорил тот. – Попались, голуби! Удрать от меня захотели. От меня не удерешь! Наступил час расплаты. За все! А ну, шагайте… под своды! Там и ляжете на алтарь вашей свободы! – и Барнетт вдруг захохотал каким‑то нервным истерическим смехом, размахивая револьвером. Солдаты винтовочными стволами стали подталкивать пленников в церковный зал, из которого куда‑то была вынесена большая часть скамей. В церкви царил какой‑то невообразимый беспорядок. Оставшиеся скамьи были или сдвинуты или вовсе перевернуты. Кафедра разломана на части. Словно сам сатана в яростной ненависти крушил здесь все подряд. Даже витражные окна кое‑где зияли выбитой ночной чернотой. По залу гулял холодный осенний ветерок. Пленников подтолкнули на амвон и подвели к алтарю. Над ним под самым сводом находилось большое, судя по всему, деревянное распятие. Спаситель был изображен в человеческий рост с терновым венцом на голове в момент наивысших мук. Все трое, взойдя на алтарь, не могли не перекреститься, что вызывало новый прилив истерического смеха у Барнетта, держащего в руке керосиновый фонарь: – Молитесь, молитесь! Может, он придет к вам на помощь, и наши пули застрянут в стволах. То‑то будет чудо! Они повернулись к своим палачам лицом. Жан обнял Жорису за плечи, затем стал медленно заслонять ее собой. Жориса поняла его порыв.

– Не надо, любимый, – тихо произнесла она, – мы умрем вместе, – на глазах ее выступили слезы. Жан крепко поцеловал ее в дрожащие губы. И тут снова раздался ехидный голос Барнетта.

– Ну, хватит, голубки! Поворковали последний раз. Готовьтесь к чуду переселения в мир иной. Но я могу вас и пощадить, если ты, девка, на этот раз мне скажешь правду. Тогда ты меня обманула. Я здесь перерыл и перекопал все. Нет в церкви никакого золота. Отвечай, ты знаешь, где оно! – и Барнетт осветил лицо Жорисы фонарем.

– Мне нечего больше сказать, – твердым голосом сказала Жориса. – Вы – бандит, убийца и негодяй! Вам не достанется это золото! Оно принадлежит Трансваалю и Богу! Но не вам и вашим хозяевам.

– Ну, что же, – Барнетт злобно сверкнул в темноте глазами, – тогда пощады не ждите! – Он вытащил из ножен саблю. Вторая, отобранная у Логаана, находилась у английского сержанта. Солдаты взяли стоящих у алтаря на прицел. Барнетт взмахнул саблей. Сейчас раздастся залп. И в это время вперед сделал шаг Пиит Логаан.

– Стойте, Барнетт! – сказал он. – Вы ищете буссоль, чтобы найти золото. Если я вам скажу, где буссоль, вы пощадите эту юную пару? И отпустите их? Меня вы можете расстрелять, если уж вам так хочется крови. Согласны вы на такую сделку? Вы же деловой человек. Или я ошибаюсь?

Барнетт опустил саблю. Солдаты приставили приклады винтовок к ногам. На лице Барнетта сверкнула хитрая улыбочка, едва заметная в полумраке.

– Хорошо, – сказал он, – если вы скажете, где буссоль, я отпущу вас всех, но только, когда буссоль будет в моих руках. Даю слово британского офицера.

– Не верьте ему, Пиит! – воскликнул Сорви‑голова, но Лога‑ан уже показал пальцем на Жорису.

– Буссоль у нее, – сказал он Барнетту и, повернувшись к молодым людям, добавил: – Я хочу вас спасти. Никакое золото не стоит ваших жизней. Барнетт как хищник подскочил Жорисе.

– Давай! – он протянул трясущуюся от нетерпения ладонь.

Девушка презрительно взглянула на англичанина и, вынув из лифа коробочку с буссолью, бросила ее в руку Барнетта. Тот открыл коробочку и, осветив ее фонарем, удовлетворенно хмыкнул:

– Она, – потом посмотрел на пленников и, ехидно ухмыляясь, добавил: – Ну, теперь вы мне совсем не нужны. Отпускать мне вас нет резона. И потом, что я скажу главнокомандующему лорду Китченеру? Что отпустил восвояси троих убийц, покушавшихся на его жизнь? Тогда расстреляют меня как соучастника. Так что, не обессудьте, господа бурские диверсанты, я вынужден выполнить свой долг и достойно наказать вас за попытку убить фельдмаршала Китченера.

– Но вы же дали слово! – возмущенно воскликнул Логаан. – Это я сделал сгоряча, не обдумав до конца щекотливости ситуации. Прошу меня извинить, – и Барнетт издевательски поклонился. Он уже засунул пистолет в кобуру и держал в руке только саблю и фонарь, снова решив командовать расстрелом. Солдаты опять взяли свои жертвы на прицел. Жориса, Жан и Пиит сомкнулись вместе руками и, попрощавшись, гордо подняли головы, ожидая гибельного залпа. Барнетт взмахнул саблей.

– Да здравствует свобода! – как один воскликнули все трое. И тут случилось что‑то невероятное. Раздался пронзительный крик: "Не‑е‑ет!", – и под выстрелы бросился какой‑то человек. Откуда он взялся, никто не понял. Две пули попали ему в грудь. Третий солдат от этого крика вздрогнул и выстрелил куда‑то в сторону. Четвертый – сержант находился чуть в стороне от рас‑стрельной команды и держал свою винтовку возле ног. Жан Грандье взглянул на того, кто заслонил их от пуль. И узнал… Фанфана. Верный друг спас своего командира и еще стоял на ногах, шатаясь. Потом стал медленно оседать в двух шагах от поспешно перезарежающих винтовки солдат. Но завершить расстрел те не успели. Со стороны боковых дверей, гулко ухнув под сводами церкви, сверкнул винтовочный залп. Солдаты и сержант, убитые наповал, попадали на пол.

Глава VII

Барнетт остался невредим. Он испуганно взглянул туда, откуда раздался залп и, швырнув фонарь в угол, кинулся в сторону к подземному ходу. Фонарь погас, но почти в полной темноте Жан заметил метнувшийся силуэт Барнетта и в два прыжка настиг бандита. Тот пытался отмахнуться саблей, но получил такой удар в челюсть, от которого рухнул как подкошенный на пол. И это уже второй раз за день. Подоспел Логаан. Вдвоем они обезоружили Барнетта, вынув из кобуры револьвер. А к ним в полутьме уже подбегали какие‑то люди, пахнущие потом и порохом. Чиркнула спичка, тускло осветив церковный свод. Жан повернулся и узнал держащего спичку Поля Редона. Рядом с ним стоял Леон Фортен. За ними просматривались силуэты Строкера, Шейтофа и Поуперса. Чуть в стороне был заметен лейтенант Спейч, а дальше стоял пастор Вейзен. У всех в руках были зажаты винтовки. – Как вы здесь оказались? – воскликнул Сорви‑голова и потом горестно спохватился: – Что с Фанфаном? Все окружили лежащего на полу юного парижанина. Пастор Вейзен зажег свечной огарок и наклонился вместе с Жаном над умирающим. А что Фанфан умирал, было уже несомненно. Одна из пуль попала ему прямо в сердце. Другая, судя по всему, пробила легкое. Фанфан хрипел, на губах у него выступила кровавая пена. Но, почувствовав отблеск свечи, он открыл глаза и уже помутневшим взором увидел склонившегося над ним Жана.

– Хозяин, – прошептал он немеющими губами. – Ты… жив… Как хорошо… И она жива? Люби ее… И… не забывай меня… Его глаза остекленели. Хриплое дыхание затихло. Жан схватился руками за голову. Из глаз его брызнули слезы. Сзади к нему подошла Жориса и обняла за плечи. Она тоже тихо плакала. Пастор Вейзен негромко читал заупокойную молитву, держа в руках зажженную свечу. Все стояли, опустив обнаженные головы. Фанфана укрыли плащом комманданта Поуперса. – Нужно бы его похоронить, – проговорил, вытирая слезы, Жан. – Нам нельзя выходить наружу, – сказал Поль Редон, – как бы мы своей стрельбой не всполошили англичан. – Эти стены заглушают звуки, – успокоил их пастор, – и я знаю здесь, в самой церкви, склеп. Можно положить его туда. Возле оглушенного и связанного Барнетта оставили Шейтофа. Жан и Логаан подняли начинающее коченеть тело Фанфана и понесли его вслед за Вейзеном к одной из ниш в стене, слева от алтаря. Остальные шли позади. Совместными усилиями подняли довольно тяжелую каменную плиту и бережно опустили Фанфана в глубокий, пустой склеп. Для кого его соорудили строители, было загадкой. Видно, он предназначался волею судьбы стать последним приютом веселому юноше с парижской улицы Гренета, геройски погибшему за тридевять земель от своей родины, в далеком африканском краю. За его свободу он отправился воевать вместе со своими другом и командиром, который сейчас в слезах стоял над его могилой. Фанфан спас ему жизнь, пожертвовав своей. Сорви‑голова поклялся себе, что никогда этого не забудет. Да и как такое можно забыть? С тяжелым сердцем Жан Грандье вернулся к алтарю. Пастор зажег и расставил вокруг него принесенные с собой свечи. Но их было всего три, чтобы более яркий свет не привлек внимания английского патруля на площади. Трупы солдат и сержанта отнесли в одно из подсобных помещений. Хоронить их было негде. Барнетт, связанный и с кляпом во рту, сидел в углу и в злобном бессилии вращал глазами, глядя на своих врагов. Он уже пришел в себя после удара Жана. Крепкая же у него челюсть. Пастор Вейзен стал вести заупокойную службу. Все присутствующие собрались вокруг него. Даже Шейтоф бросил охранять Барнетта и придвинулся ближе. Мерцающие отблески свечей переливались на опущенных в молитве лицах. И с каждой минутой на душе у Жана становилось легче. Она словно очищалась от тоски и скорби. Светлый, чистый дух Фанфана как будто находился рядом с ним и невидимой, легкой рукой успокаивал горестную боль сердца. Своим плечом Жан чувствовал плечо Жорисы, и это ощущение тоже успокаивало его, возвращало надежду и восстанавливало силы. Жан сжал в своей руке холодную ладонь Жорисы. Они подняли головы, переглянулись, слегка улыбнулись друг другу, бессловесно принимая общее решение. Они подошли к пастору, когда тот закончил читать псалом. – Обвенчайте нас, – тихо попросил Жан. Вейзен взглянул на них своими красивыми синими глазами. – Я ждал этого, – проговорил он очень серьезно, – и я рад этому, – и осенил их крестным знаменем. – Благословляю ваш брак именем Господа нашего Иисуса Христа, Спасителя и Исцелителя душ наших, любящего нас небесной любовью. И вы так же любите, чтите и берегите друг друга до скончания дней. Аминь. Теперь они сами осенили себя крестным знамением и поцеловались под одобрительный шепот, стоящих позади друзей. Затем, те стали поздравлять обвенчанных. Леон Фортен и Поль Редон по очереди обняли Жана и галантно поцеловали руку Жорисе. Тоже самое по одному сделали и буры. Последним должен был подойти Пиит Логаан, но вместо того, чтобы присоединиться к поздравлениям, он вдруг с криком бросился в сторону затемненного бокового выхода, куда перед этим метнулась фигура оставленного без присмотра Френсиса Барнетта, сумевшего развязать путы. Пиит догнал его возле самой двери, сбил с ног. Но у Барнетта в руке оказалась сабля Стейса, которую уронил убитый сержант. Уже, лежа на полу, бандит извернулся и нанес Логаану удар по икре, чуть выше сапога. Пиит вскрикнул от боли и обеими руками зажал рану на ноге. Барнетт вскочил. Острое лезвие взвилось над головой Логаана… Но ударить Барнетт не успел. На пути стали встала другая сталь. Сорви‑голова спас своего старшего друга. Он вовремя заметил прислоненную к стене саблю Барнетта и парировал его удар. Остальные даже не успели ничего сообразить – так все это быстро случилось. Барнетт, взревев от ярости, попытался снова ударить. И опять удар был отбит. Спохватившиеся буры отрезали Барнетту путь к бегству через подземный ход и направили на него свои винтовки.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю