Текст книги "Дворец грез"

Автор книги: Паулина Гейдж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 33 страниц)

Он уже собрался уходить, но я схватила его за руку.

– Эта келья мне не подходит, – сказала я. Мой голос дрожал он негодования и страха. – Я не хочу делить комнату с другой женщиной, и, кроме того, эта комната слишком маленькая. Я не привыкла к постоянному шуму, от которого дверь не защитит, к тому же здесь нет окна и совсем темно. Я требую для себя отдельную комнату, Амоннахт!

Я впервые увидела, что в его глазах отразилась хоть какая-то эмоция. Они озарились смехом.

– Мне жаль, Ту, – произнес он без тени сожаления, – но отдельные комнаты здесь предназначены для самых любимых наложниц Могучего Быка. И в них тоже не во всех есть окна. Когда ты возвысишься до такого положения, я с удовольствием предоставлю тебе более благоустроенное помещение.

Некоторое время я смотрела на него, готовая расплакаться, вернуться домой. Смех и крики играющих детей были отчетливо слышны. Некоторые женщины, сидевшие поближе, перестали разговаривать и смотрели на нас с любопытством. Я собрала всю свою смелость.

– Тогда я хочу, чтобы была записана моя первая жалоба, – сказала я с достоинством, – и жаловаться я собираюсь вовсе не Неферабу, а тебе, Хранитель дверей. Эта комната напоминает стойло для скота, но я не корова. Я не одна из стада. И я не намерена сидеть здесь, вечно пережевывая свою жвачку. Запомни это!

Он поклонился.

– Я запомню это, – учтиво сказал он, – но позволь дать тебе совет. В мои обязанности входит смотреть за тем, чтобы гарем оставался прибежищем покоя и порядка. Обеспечивать уют – вторая по важности моя задача, а первая – чтобы владыка Обеих Земель был доволен тем, как обстоят дела в его собственном доме. С любой женщиной, которая вызывает неудовольствие, поступают очень сурово. Исключений не делают. – Неожиданно он улыбнулся, и улыбка преобразила его лицо. – Не наживай себе врагов здесь, Ту. Дай себе время привыкнуть к дому. Извлекай из этого пользу для себя. Осмотрись, и ты увидишь, что у тебя есть много преимуществ перед другими женщинами. Используй их правильно и научись скрывать свои намерения. Стоит немного пожертвовать роскошью, о чудесная крестьянка из удивительного Асвата, ради того, чтобы пленить сердце живущего бога? Это зависит только от тебя.

Он круто развернулся и двинулся прочь, останавливаясь по пути, чтобы сказать пару слов одной, улыбнуться другой. Я смотрела ему вслед, слегка успокоившись. Я затосковала но дому.

Вскоре вернулась Дисенк, вслед за ней рабы гарема втащили мои сундуки, поставив их возле кушетки. Я легла на нее, привередливо опробуя ее на прочность, и мне пришлось признать, что она вполне сносная. Пока Дисенк занималась с рабами, я открыла свою кедровую шкатулку, поставила Вепвавета на столик, чтобы засыпать и просыпаться, глядя на него, потом села на один из маленьких стульчиков и стала разбирать свои сокровища. Я потрогала пучок мягких перьев, ощутила прохладную твердость мелких камешков, которые подобрала так много лет назад, переложила сухие весенние цветы, сорванные во время их короткого, изумительно пышного цветения по дороге к реке, глиняных скарабеев, которыми меня награждал Каха за каждое успешно выполненное задание, – все эти вещи вселяли в меня уверенность. Ты все еще Ту, безмолвно говорили они мне. Ты не затеряешься среди женщин, похожих одна на другую.

Я осторожно достала золотистую змеиную кожу, которая от времени стала ужасно хрупкой, и положила ее себе на колени. «Ты будто змея, что оставила эту кожу, чтобы ты нашла ее, – сказала я себе. – Ты сбросила одну оболочку, когда уплыла с Гуи, и теперь ты сбрасываешь другую, но под ней ты по-прежнему госпожа Ту, царевна либу, и скоро у тебя нарастет новая кожа, более сияющая и прекрасная, чем прежние, с которыми тебе так больно было расставаться». Эта хрупкая вещица окончательно успокоила меня, и к тому времени, как я закрыла шкатулку и аккуратно поставила ее под свой столик, я уже была готова обживаться в новой обстановке.

Могло быть намного хуже. В дальнем конце двора, как показал Амоннахт, были две ванные комнаты, они занимали угловые подвальные помещения здания. Они оказались больше, чем ванная в доме Гуи, там были скамьи для массажа и безумное количество ароматических баночек и горшочков, при виде которых Дисенк закудахтала от радости. Из каждой комнаты ход в коридор, соединявший здания гарема, с одной стороны коридор вел в сады, а с другой – к главным воротам.

Вообще здесь имелось четыре отдельно стоящих строения. Я попала в третье от главного входа. Второе строение было похоже на него. А в четвертом, самом дальнем, жили дети с няньками и слугами, а над ними, на втором этаже, размещались классные комнаты и комнаты воспитателей. У каждого здания имелся свой зеленый двор с бассейном и фонтаном.

Однако в самое первое здание нам с Дисенк войти не позволили. Стражники гарема завернули нас обратно. Мы потом выяснили, что это было жилище госпожи Обеих Земель Аст. Она одна занимала весь первый этаж, а над ней, на втором этаже, жила легендарная Аст-Амасарет, иноземка, которая стала второй великой царственной женой Рамзеса. Мне не много удалось увидеть за спинами стражников, только пустые и тихие аллеи, клумбы с цветами и кустарники. Мы с Дисенк вернулись в мою келью, усталые и изнывающие от жары, и увидели, что в наше отсутствие сюда доставили четыре кувшина с вином. Гуи сдержал обещание. Уже перевалило за полдень, и я была втайне благодарна сумрачной прохладе своей комнаты.

– Дисенк, сходи на кухню и принеси мне чего-нибудь поесть, – попросила я. – Но сначала распечатай один из тех кувшинов и налей мне вина. У нас в сундуках есть чашки?

Со двора доносился аромат чего-то вкусного, и я почувствовала, что проголодалась.

Пока Дисенк соскабливала воск с печатью винного погреба Гуи, в дверном проеме возникла чья-то фигура, вошедший поклонился. Он держался с важностью преуспевающего торговца. Я предположила, что это и есть наш управляющий.

– Я Неферабу, – представился он. – Ту, Хранитель просил меня убедиться, что ты ни в чем не нуждаешься, и передать, что тебе предстоит явиться к царю лишь тогда, когда ты сама почувствуешь, что готова к этому. Это большая честь, – продолжал он, понизив голос. – Хранитель редко выказывает такое уважение вновь прибывшей. Я к твоим услугам. Моя комната рядом со входом.

Я с облегчением поблагодарила его, только в тот момент осознав, как волновалась я по поводу первой интимной встречи с Рамзесом. Я понравилась Хранителю, неведомо почему. Или, более вероятно, он разглядел во мне большие возможности. Эта мысль определенно порадовала меня.

Сидя на своем стульчике, я задумчиво потягивала вино, присланное Гуи, наслаждаясь знакомым вкусом. Я была еще не готова выйти во двор и усесться на травку, под взглядами других узниц. К тому моменту, как я допила вино, Дисенк вернулась с подносом и запричитала, как же подавать здесь на стол, если приличного обеденного стола и то нет.

– С таким же успехом мы могли бы отобедать и в пустыне, – сетовала она.

Я была склонна согласиться с ней, но еда была безупречной, а упоминание о пустыне напомнило мне слова Гуи о царевиче Рамзесе. А где, интересно, его покои? Конечно, где-то очень близко, по ту сторону высокой стены за дорожкой, возможно, там, где расположен ансамбль самого дворца. Дисенк убрала поднос, сняла с меня сандалии и платье и предложила отдохнуть. Снаружи по-прежнему было шумно, но шум постепенно стихал. Женщины разбредались, чтобы прилечь среди подушек на время послеполуденного зноя, детей тоже увели отдыхать. Мне стало интересно, где же госпожа Гунро.

Когда к концу дня я пробудилась, на соседней кушетке, свесив ноги, сидела женщина, жадно уплетавшая кусок холодной утки. Она смотрела на меня и улыбалась. Заметив, что я открыла глаза, она что-то крикнула в дверь, и сразу появилась девочка.

– Сбегай за служанкой этой госпожи, – приказала она, потом затолкала и рот последний кусочек мяса, вытерла пальцы и подошла ко мне.

К тому моменту я стряхнула остатки сна и села.

– Я госпожа Гунро, – весело сообщила незнакомка, – а ты, конечно, Ту. Я все знаю о тебе от своего брата Банемуса. Прости, что не встретила тебя, когда ты приехала, но я была занята –  диктовала брату письмо. Он сейчас возвращается в Куш. Когда ты подкрепишься, я представлю тебя еще нескольким женщинам, если захочешь.

Она высказала свое предложение вопросительным тоном, и я согласно кивнула, слегка опешив. Она оказалась совсем не такой, как я себе представляла. Я полагала, что сестра Банемуса постарше, серьезная, красивая, разумеется, и с такой же спокойной безмятежностью во взгляде, как у брата. Должно быть, у меня на лице было написано смущение, потому что она рассмеялась, запрокинув голову и демонстрируя длинную гибкую шею. Она вообще отличалась рельефной мускулатурой. Она была старше меня лет на десять. У нее были густые, короткие и совершенно прямые волосы, решительный подбородок и пухлые губы. С братом ее роднили только карие глаза, и смотрела она на меня с дружеским интересом.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала она. – Неужели эта женщина родом из той же семьи, что и серьезный старина Банемус? Но брат, если захочет, может быть очень веселым и остроумным, и я нежно его люблю. Если бы у фараона хватило ума оставить его в Дельте. – Она вздохнула. – Но ум не относится к основным достоинствам нашего царя.

В этот момент в комнату влетела Дисенк и тут же начала готовить мне наряд на остаток дня. Свой туалетный столик она поставила у дальней стены между кушетками, чтобы на него падал свет из дверного проема. Гунро бурно приветствовала ее, и какое-то время они поговорили о госпоже Кавит и о жизни в доме, где когда-то работала Дисенк. Потом Дисенк пригласила меня сесть перед армией баночек и бутылочек, чтобы нанести мне на лицо свежую краску и убрать волосы, и Гунро снова переключилась на меня. Она устроилась в изголовье моей кушетки, завернувшись в тонкую кисею, обрисовывающую ее стройное тело, и стала внимательно наблюдать за руками Дисенк.

– Теперь, когда ты здесь, Дисенк, – не умолкая трещала она, – надеюсь, что ты хоть иногда будешь красить и меня. У меня очень хорошая служанка, но с тобой ей не сравниться. О твоем мастерстве наслышаны в знатных домах Пи-Рамзеса. Когда ты пойдешь во дворец, Ту? Сегодня? Рамзес обычно жаден до свеженьких самочек. Он не давал мне спать первые три недели после моего прибытия сюда, и в конце я уже простиралась перед жертвенником моей Хатхор, умоляя богиню любви и красоты переключить внимание фараона на кого-нибудь другого. Я больше не ощущала себя «маленькой Хатхор», как называли меня родители.

Снова зазвучал ее глубокий грудной смех.

– Излишне говорить, что в конце концов мои молитвы были услышаны. Теперь меня вызывают в царскую опочивальню все больше танцевать для повелителя, а не ублажать его плоть. – Она скривилась и понизила голос. – Он ужасный любовник, Ту. В нем много страсти и огня, но это все очень быстро заканчивается.

Мне было дико слышать такое о владыке Обеих Земель. Хотя я уже совершенно точно знала, что его телу далеко до богоподобного совершенства, я все еще продолжала верить в абсолютную святость его божественной особы.

– А как ты оказалась здесь, госпожа Гунро? – спросила я. В этот момент я держала свое медное зеркало и увидела в нем искаженное отражение ее кривой улыбки.

– Пожалуйста, зови меня просто Гунро. Я доставила немало неприятностей своему бедному отцу – он один из советников Рамзеса, – отказавшись выйти замуж за человека, которого он для меня выбрал, и угрожая стать танцовщицей в одном из храмов. Я люблю танцевать, Ту, я с юных лет училась танцевать для богов вместе с другими девочками из знатных семей, но считается, что такие, как мы, не должны делать танцы своей профессией. Отец поставил меня перед выбором – выйти замуж или стать наложницей фараона. Я всегда нравилась Рамзесу. Банемус не позволил мне сбежать вместе с ним на юг, и вот я здесь. Жизнь в гареме совсем недурна, и я ни в чем не нуждаюсь. Я танцую когда хочу. У меня свои виноградники и скот. Мне принадлежит доля во владении фаянсовой мастерской да городом. И мне не нужно подчиняться мужу, который требовал бы от меня вести его дом так, как он хочет. – Она пожала плечами. – Ну ладно, – закончила она, – ты не ответила на мой вопрос. Ты потеряешь девственность сегодня вечером?

Дисенк закончила работу и втирала масло в мои руки.

– Нет, это случится тогда, когда я сама этого захочу, – ответила я. – И, если честно, сейчас я бы охотнее вернулась домой к Гуи.

– И признала свое поражение? Нет, Ту, – задумчиво сказала она, – ты не из тех, кто сдается так быстро. Ты не похожа на ту девушку, что прежде спала на этой кушетке. – С этими словами она соскользнула на пол и потянулась, соединив руки над головой и наклоняясь из стороны в сторону; я вскоре поняла, что двигаться для нее так же естественно, как дышать, она и двух слов не могла произнести в покое.

– А что с ней случилось?

– Она покончила с собой. Мне пришлось долго выносить ее слезы и стенания. Трогательная малютка, миленькая и нежная, как цветок, но в ней не было твердости. – Гунро откинула волосы с раскрасневшегося лица и наклонилась, коснувшись пальцами пола. Ее голос зазвучал глуше, – Ей удалось стащить кинжал у одного из стражников, и она заколола себя. Это был единственный храбрый поступок в ее жизни. По крайней мере, она сделала это во дворе, избавив меня от вида залитой кровью комнаты.

– Но что ее заставило сделать это? – выдавила я.

Гунро медленно выпрямилась.

– Потому что ей взбрело в голову, будто она полюбила одного молодого дворецкого и не вынесет, если ее тело будет и дальше принадлежать Рамзесу. Если бы она немного подождала, Рамзес очень скоро бы пресытился ее глупым блеянием, сама она излечилась от своего романтического порыва. У меня где-то здесь есть ее локон. Локон, срезанный у самоубийцы приносит удачу.

Потом, узнав Гунро лучше, я поняла, что, несмотря на внешнюю благожелательность, в ней была некая бессердечность, не откровенная жестокость или бесчувствие, а скорее равнодушие по отношению к тем, кто слабее ее. Но тогда я была поражена. Возможно, она говорила искренне, но я не разделяла ее убеждения, хотя радовалась, что несчастная девушка не убила себя где-нибудь рядом с кушеткой, на которой мне предстояло спать.

– Ты говоришь, что твой отец – один из советников фараона, – сказала я, поспешив сменить тему. – Ты тоже хорошо знакома с Рамзесом? И с царевичем?

– С которым из них? – уточнила она. – Их тут целая стая, и всех нарекли в честь истинного бога нашего фараона, его предка Осириса Рамзеса Второго. Да, думаю, я знаю фараона достаточно хорошо. И могу помочь тебе завоевать его,

То, как она говорила это, как подбирала слова, моментально обнажило передо мной ее истинные мотивы. Гунро знала. Меня поселили вместе с ней намеренно. Она, так же как и ее брат, и Гуи, и остальные, верила, что я смогу в конечном итоге оказать влияние на фараона и история Египта пойдет по другому пути.

И в тот же момент я осознала для себя еще одно. Право, меня вовсе не заботили их планы. Я любила Гуи и хотела быть полезной ему, но в этой игре мною двигали менее высокие цели, чем те, которыми были одержимы Мастер и его сподвижники. Крестьянка с невидимой грязью под ногтями, еще не забывшая вкус чечевицы и черного хлеба, съеденного на песчаном полу, я хотела и дальше наслаждаться драгоценностями и дорогими тканями, вкушать прекрасную еду и лучшие вина. Я хотела роскоши и власти, почитания и славы, потому что все это было воплощением моих детских грез. Я буду царевной. Я буду царицей.

– Да, я желаю этого, – медленно сказала я, глядя ей прямо в глаза, – но и ты желаешь этого тоже, не правда ли, Гунро?

Ее улыбка стала шире, и она не отпела взгляд.

– Действительно так, Ту, – промурлыкала она. – Действительно так.

ГЛАВА 14

До середины следующего месяца, фаофи, я не чувствовала себя готовой к завоеванию ложа фараона. Каждое утро я просыпалась с мыслью, что сделаю это сегодня, пошлю за Хранителем и скажу ему, но всегда что-нибудь отвлекало меня. Мое тайное нежелание исполнять свои обязанности служило мне правдоподобным предлогом, но были и другие. За две недели со дня моего прибытия в гареме многие узнали, что я являюсь врачевательницей. Там были, конечно, свои врачеватели-мужчины с устоявшейся репутацией, но приходившие ко мне за помощью женщины знали, что их болезни и, главное, их самые сокровенные просьбы не дойдут до Хранителя или, того хуже, до дворцовых властей. Я открывала свой сундучок со снадобьями, садилась на стульчик в укромном уголке двора и внимала реальным или надуманным жалобам соседок, осматривая их и делая предписания. Многие из них просто изнывали от хандры и скуки, но вряд ли стоило советовать им занять себя чем-нибудь, в любом случае они бы не стали меня слушать.

Сама я старательно погрузилась в работу, которой занималась в доме Гуи. Большинство женщин спали допоздна, потом, когда солнце уже стояло высоко над головой, они лениво выползали из своих комнат, заспанные и полуодетые, устраивались где-нибудь в тени, нехотя вкушали первую трапезу. Искушение последовать их примеру было велико, но благодаря суровой дисциплине, к которой так мудро приучил меня Гуи, я смогла устоять.

Но утрам Дисенк рано поднимала меня, и я тренировалась, повторяя изнурительные упражнения, которым научил меня Небнефер, пока солнце не поднималось выше, превращая розовеющий затененный двор в чашу золотого света Часто ко мне присоединялась Гунро, она радостно и самозабвенно отдавалась танцу, поднимая к яркому небу лицо, застывшее в немом восторге. Потом мы вместо, задыхаясь и потея, бежали по узкой дорожке между стеной, ограждавшей дворец, и зданиями гарема к главному входу. Конечно, мы не пытались пройти мимо стражи. Мы сворачивали в редко посещаемый сад гарема, с трех сторон окружавший дворцовый ансамбль, и прыгали в бассейн. Гунро довольствовалась тем, что, окунувшись, выходила и потом лежала на траве, обсыхая, а я, не жалея сил, многократно переплывала бассейн (как прежде – под строгие окрики Небнефера) туда и обратно, туда и обратно, пока руки и ноги не начинали дрожать от изнеможения. Тогда я валилась на траву рядом с Гунро, с которой мы быстро подружились, и мы болтали и смеялись, пока нас не охватывало чувство голода. Мы не брали с собой служанок. В это время нам ничего не требовалось, и, кроме того, пока мы упражнялись, Дисенк и служанка Гунро в кухне готовили для нас завтрак. Потом мы возвращались к себе и набрасывались на еду и питье, как изголодавшиеся львицы пустыни, и, довольные собой, наблюдали, как первые сонные обитательницы гарема выползали во двор и останавливались, слепо жмурясь от яркого солнца. Потом Дисенк сопровождала меня в ванную комнату. После омовения следовала процедура выбривания тела и массаж.

Я полюбила эти утренние часы. Это было время тишины и уединения, перед тем как двор наполнится детскими воплями и болтовней и те несколько женщин, которых я осматривала каждый день, потянутся в мою сторону.

Поначалу дюжины наложниц оставались для меня неким прекрасным, воздушным, безликим скоплением – огромные глаза, нежные голоса и податливая плоть. Большинство их них мне так и не довелось узнать ближе, поскольку я не видела причин искать знакомства с ними. В конце концов, я не собиралась пробыть здесь слишком долго. Но некоторые выделялись из общей массы. Одной из таких была Хатия – пьянчужка, которая появлялась далеко после полудня, с опухшим лицом и дрожащими руками, и, неуклюже опустившись в траву под своим балдахином, глазела на шумную толпу вокруг фонтана. Неподвижная служанка находилась рядом. Никто не обращал внимания на Хатию. Она сидела так, с чашей вина в руке, до заката, потом так же тихо поднималась и исчезала в своем закутке.

Еще были Нубхирмаат и Небт-Иуну, пара привлекательных египтянок на Абидоса, которые выросли в соседних имениях и дружили с самого рождения. Рамзес, будучи с визитом в храме Осириса в Абидосе, был очарован их пением и заключил соглашения с отцами обеих, чтобы присоединить их к гарему. Они регулярно посещали ложе фараона вдвоем, и вызывали их часто, но мне трудно было усматривать в них соперниц. Они были восхитительно-глупы, услужливо-добродушны, всегда смотрели только друг на друга. Одна никогда не выходила без другой. Они делили одну келью и одно ложе на двоих и иногда лаже ели, переплетя пальцы. За советом они пришли тоже вместе, войдя ко мне с застенчивой решимостью, и спросили о средствах против зачатия.

– Мы знаем, что это запрещено, – прошептала Небт-Иуну с придыханием, держась за руку своей возлюбленной, – но, хотя это великая честь – носить ребенка великого бога, мы на самом деле не хотим этого. Ты ведь поможешь нам, Ту?

Я не жаждала помогать им. Не хотела себя дискредитировать или, хуже того, навлекать на себя гнев бога, встреча с которым мне самой еще только предстояла, но я была покорена их настойчивыми просьбами; было похоже, что они действительно страдают. Я сделала, о чем они просили. Перетирая шины акации с финиками и медом и пропитывая этой смесью льняные волокна, я думала о матери и тайных советах, подслушанных в ее каморке. Может быть, мы не как уж и непохожи, размышляла я за работой. А может, правда, что кровь свое берет.

Очень часто в дневные часы комната целиком была в моем распоряжении. Казалось, у Гунро много дел, которые требуют ее внимания. Но стоило Дисенк поджечь фитилек лампы, она появлялась и забиралась на свою кушетку; мы лежали, глядя на кружившиеся тени на стенах, и лениво болтали. Она рассказывала о Рамзесе, о том, как угодить ему, не стеснялась в выражениях, красочно описывая все подробности таинства, происходившего на царском ложе, а я слушала и копила информацию, чтобы позже, когда моя собеседница безмятежно заснет, обдумать все и проанализировать.

Тогда я и пришла к выводу, что роль наложницы не сможет принести мне никакого удовольствия. Не для меня было это сладостное предчувствие, вызывающее улыбку и заставляющее учащенно биться сердце при виде возлюбленного. Не для меня это мгновение чистого восторга при виде любимого лица. Не будет никакой нежности, никакого настойчивого и все же мягкого слияния тела и ка. Все это навсегда останется за пределами моего понимания, за пределами моих переживаний, а мне еще не было шестнадцати. Я платила высокую цену за грезы о несбыточном, рискуя огромными ставками в игре за будущее, которое могло никогда не сбыться. Моей единственной целью было угодить фараону. Ему же необязательно было угождать мне. По крайней мере пока, нашептывал мне внутренний голос. Пока… Я беспокойно ворочалась в постели. Если я хотела любви, настоящей страсти и романтики, мне следовало привлечь к себе внимание царевича, но даже если бы это случилось, что с того? Я принадлежала его отцу.

Однажды ранним утром мы с Гунро бежали по узкой дорожке к бассейну, воздух обдавал прохладой наши обнаженные тела, а стены укрывали нас от первых утренних лучей. Внезапно из владений царицы появилась маленькая процессия. Я бежала впереди. Гунро первая увидела кавалькаду, схватила меня за плечо, и мы резко остановились. Мы стояли, запыхавшиеся, пока вестник в сине-белых одеждах и за ним управляющий подходили к нам. Из-за угла медленно показался край белого балдахина, потом тускло вспыхнули бриллианты, появился широкий, с косичками и диадемой парик, в глаза ударила пышность струящихся, переливающихся золотом одежд Вестник остановился напротив нас.

– Склоните головы перед госпожой Обеих Земель, наложницы! – резко приказал он.

Мы покорно опустились на колени в тесном пространстве между стенами, прижавшись лбами к посыпанным песком камням дорожки, и мужчина удалился. Я почувствовала легкое движение воздуха, когда управляющий шел мимо меня, и потом шарканье носильщиков балдахина. Набравшись смелости, я подняла голову.

Изящная женщина под прозрачной кисеей казалась необыкновенно маленькой и хрупкой. Маленькие ножки в сандалиях, что были бы впору десятилетнему ребенку, ступали осторожно и мягко, а прозрачное одеяние окутывало лодыжки такие тонкие, что я могла бы обхватить их одной рукой. Но, взглянув наверх, я с изумлением обнаружила, что эти ножки принадлежат стареющему телу. Живот великой царицы слегка отвис, и, судя по неясным очертаниям, маленькая грудь, терявшаяся в складках платья, тоже потеряла упругость. Длинная шея, увешанная множеством драгоценных камней, была в морщинах; в один миг мой внимательный взгляд охватил ее тщательно накрашенное лицо, на котором явственно виднелись глубокие носогубные складки, подметил, что вокруг глаз веером разбегаются мелкие морщинки, которые черная краска не в силах скрыть от безжалостного, разоблачавшего все эти ухищрения утреннего света. Движения царицы были величественны, на лице застыли высокомерие и отстраненность.

Я снова коснулась лбом камня. Шаги удалились; поднимаясь с колен, я услышала, что к нам быстро приближается кто-то еще. Гунро была уже на ногах. От входа в покои царицы к нам энергичной походкой, размахивая руками, направлялся мужчина с высоко поднятой головой. Сердце едва не выскочило у меня из груди. Это был он, такой красивый, такой сильный, такой славный. С квадратным подбородком и сверкающими черными глазами, с накрашенными хной губами, которые я так жаждала целовать, со стройными бедрами, которые так хотелось ласкать, проникая руками под его короткую юбку. Он торопился, догоняя свою мать, поэтому на нас едва взглянул, и я обрадовалась, потому что не хотела, чтобы он видел меня такой – ненакрашенной, взмокшей от пота после напряженных упражнений, со свалявшимися волосами, прилипшими к голове. Но вдруг он внезапно остановился и обернулся. Мы с Гунро подняли руки и низко поклонились.

– Приветствую тебя, Гунро, – сказал тот самый голос. – Надеюсь, у тебя все хорошо. Как там Банемус? Мы еще не получали от него известий. А ты?

– Нет, мой царевич, – ответила Гунро со своей обычной самоуверенностью. – Но ты же знаешь моего брата. Отправляясь в свою крепость в Куше, он больше будет беспокоиться о довольстве своих людей, чем о том, чтобы диктовать письма во дворец.

Царевич улыбнулся. У него были ровные, ослепительно белые зубы.

– Но так и должно быть, – возразил он. Тут его внимание переместилось на меня. Сначала оно было вежливо-неопределенным, потом во взгляде появился живой интерес. – Это же наша врачевательница, не так ли? – сказал он. – Помощница прорицателя? Значит, ты теперь одно из приобретений моего отца?

Я молча кивнула, и он снова улыбнулся:

– Думаю, он сделал хороший выбор. – Не сказав больше ни слова, он зашагал дальше.

Я жадно смотрела ему велел, пока он не исчез из виду, потом понуро пошла рядом с Гунро.

– О боги! – застонала я. – И это ж надо было, чтобы он увидел меня в таком плачевном виде! Что он подумает обо мне?

Гунро проницательно взглянула на меня.

– Он вообще не будет о тебе думать, – спокойно сказала она. – Почему он должен о тебе думать? И ради себя самой ты не должна даже помышлять о нем, иначе попадешь в беду.

Я не ответила. Когда мы пришли в сад, я бросилась в бассейн, будто в битву с врагом, яростно скользя сквозь толщу воды, пока кровь не застучала в висках. Пришло время сделать фараона моим рабом.

В тот же день через Неферабу я попросила встречи с Хранителем. Я ожидала, что он сам навестит меня, но мне ясно дали понять, кто я есть, когда Неферабу вернулся и сообщил, что, хотя Хранитель очень занят другими делами, он все же будет рад видеть меня в своем кабинете незадолго до наступления сумерек. Теперь, когда решение было принято, мне хотелось поскорее начать действовать. Я раздраженно выслушала сообщение, потом послала за гаремным писцом, чтобы скоротать время, диктуя письма семье и Гуи. Никому из них я не сообщила ничего существенного, потому что была уверена, что, прежде чем отправиться к адресатам, все письма из гарема проходят через руки Хранителя. Я надеялась, что Гуи, может быть, навестит меня или, по крайней мере, если его вызовут осмотреть кого-нибудь во дворце, придет взглянуть, как я поживаю. Однако до сих пор не было ни его самого, ни вестей от него.

На закате явился посыльный, чтобы сопровождать меня к Амоннахту. Борясь со своей гордостью, я неохотно последовала за ним; мы направились к самой дальней стене резиденции, миновали охраняемые ворота и вышли на обширный утоптанный двор. У дальней стены виднелся длинный ряд помещений и рядом с ними кухня. Скорее всего это были комнаты слуг гарема. Но мы круто свернули направо, немного прошли вдоль внутренней стены, потом, еще раз повернув направо, прошли сквозь толпу солдат, которые внимательно осмотрели нас.

Потом мы оказались в огромном саду, дорожка вскоре свернула влево, к ряду больших келий. Двери были открыты. Во всех кельях за столами сидели писцы и строчили под диктовку, повсюду были навалены свитки; я предположила, что это кабинеты управляющих различными службами дворца. С другой стороны сквозь деревья мне удалось рассмотреть массивную стену огромного здания. Отчаянно пытаясь определить свое местонахождение, я решила, что это уже собственно дворцовая территория и я нахожусь в самой сердцевине власти. Не могу скатать, что зрелище особенно впечатлило меня. Маленький посыльный остановился перед одним из кабинетов. Постучав в открытую дверь, он объявил о моем приходе, поклонился хозяину кабинета и поспешил прочь. Я не стала ждать приглашения и вошла.

В кабинете царил идеальный порядок. На столе лежали только писчая дощечка и футляр с кистями, вдоль стен тянулись дюжины круглых, открытых с одного конца гнезд для свитков, а больше там особо ничего и не было. Я на миг задумалась, где здесь могло храниться мое соглашение и что еще обо мне у них здесь записано. Должно быть, это грандиозный труд – собирать данные обо всех женщинах гарема. Мой осмотр продолжатся всего несколько секунд, потому что Амоннахт уже поднимался из своего кресла.

– Приветствую тебя, Ту, – невозмутимо обратился он ко мне. – Могу я предложить тебе вино или инжир? И какие у тебя просьбы ко мне?

Помня о предупреждении Гуи, я отказалась от угощения. Амоннахт не предложил мне сесть, но сам снова сел в свое кресло, закинул ногу на ногу, расправил на коленях платье и вопросительно воззрился на меня. Я не стала тратить время понапрасну.

– Я готова идти в опочивальню фараона, – заявила я без лишних предисловий.

Амоннахт поднял безукоризненно выщипанные брови. Потом кивнул.

– Хорошо. Рамзес уже спрашивал о тебе, но я сказал, что ты нездорова. Он нашел это забавным – больная врачевательница. Однако он не станет ждать слишком долго.