Текст книги "Запретный храм"

Автор книги: Патрик Вудхед

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 19

– Просыпайся, Бабу.

Мужчина посмотрел на мальчика, спящего у него на руках. Ребенок прижался к груди мужчины, так что не было видно лица, одни только взлохмаченные волосы, раскачивающиеся в такт ходьбе.

– Давай, Бабу, просыпайся. Пора.

Он легонько потряс мальчика, и тот пробормотал что-то. Еще секунда – и он откинул назад голову и зевнул; рот открылся широко, как у медвежонка, пробуждающегося от спячки. Веки вспорхнули – раз, другой, потом остались открытыми чуть подольше, глаза попытались сфокусироваться на обветренном лице человека, который его нес. Мальчик посмотрел вперед, туда, где вдалеке мерцал слабый огонек. Каждый тяжелый выдох рождал на морозном воздухе облачко пара, медленно рассеивающееся по мере их продвижения вперед.

Над горными пиками сияла луна, вытравливая все цвета из дороги, по которой они шли вот уже много часов. Проводник устал, каждый шаг давался с трудом. Капельки пота собирались на лбу, стекали по темной коже и исчезали в черной бороде. Его закалили долгие восхождения и бесконечные тропы родного Непала, но вес рюкзака на спине и мальчика на руках прилично вымотал его. Свет вдалеке – вот единственное, что удерживало его теперь на ногах.

Они продвигались вперед шаг за шагом, и мальчик, повернув голову, смотрел на огоньки, которые по мере приближения становились все ярче. Огни поднимались по склону горы двумя неровными вертикальными рядами. Рука мальчика инстинктивно залезла в карман курточки из козьей шкуры и принялась перебирать четки. Он пропускал бусинки через пальцы по одной, гладкий нефрит успокаивал его.

Наконец тропинка стала шире, а камни – более мелкими и гладкими. Крупные булыжники были убраны с пути и лежали по краям аккуратными грудами. Человек остановился, позволил мальчику соскользнуть на землю, и теперь тот стоял на земле, цепляясь ручонкой за ладонь мужчины. Перед ними открывались широкие каменные ступени – начало огромной лестницы, которая вела в черноту горы.

Проводник глубоко вздохнул, на его губах появилась усталая улыбка.

– Молодец, Бабу. У нас получилось.

Ребенок поднял голову, и их взгляды встретились.

– Я не забуду того, что ты сделал для меня, – сказал мальчик, и голос прозвучал старше его лет.

Человек лишь кивнул в ответ и скинул рюкзак. Запустив руку в один из боковых карманов, он вытащил какой-то маленький предмет, замотанный в тряпицу. Он развернул ткань, и мальчик увидел изящный медный колокольчик, отливавший в лунном свете тусклым золотом.

– Дай им знать, что мы пришли.

Бабу взял колокольчик и принялся трясти им перед собой – высокий звон прорезал спокойный воздух. Наступила тишина, мальчик и мужчина напряженно ждали. Потом откуда-то сверху отозвался горн – низким, глухим звуком, который словно отдавался от каждого камня, каждого валуна на склоне горы. Бабу испуганно сжал руку мужчины. Легонько ответив на пожатие, мужчина повел мальчика к первой из громадных каменных ступеней.

По мере того как они поднимались, полосы света стали разделяться на отдельные языки пламени. Бабу разглядел очертания фигуры, сидящей на земле. Отсветы огня играли на его лице – лице человека лет двадцати. Обритая голова была откинута назад, глаза плотно закрыты, и он, казалось, не замечал мужчину и мальчика.

Бабу оглянулся и вытянул шею, стараясь рассмотреть все подробности. За каждым факелом застыла фигура, их были сотни, и все в одинаковых позах, на всех одежды яркого василькового цвета, из которых высовывались только руки. Лестница вела все выше и выше, и за каждым факелом сидела фигура в синем. Мальчик и мужчина поднимались, слыша, как пламя факелов потрескивает на ветру, видя, как вылетают и устремляются в ночное небо искорки.

Тут раздался голос. Поначалу тихий, едва слышный, что-то среднее между басом и тенором. Потом к нему один за другим стали присоединяться новые голоса, и наконец прекрасное переливистое пение покатилось по склону горы.

Постепенно Бабу стал различать формы, выплывающие из темноты. Это были здания с неприступными стенами, серые в лунном свете и уходящие в гору. Он принялся складывать воедино впечатления, пытаясь понять, где начинаются и заканчиваются эти сооружения, но тут неожиданно ощутил, как его дернули за руку. Проводник резко остановился. Они дошли до верха лестницы, и перед ними открылся двор. Его прорезал по центру длинный ряд деревьев, а под арками в стенах горели жаровни.

Всего в паре футов перед ними стояли два монаха, отделившиеся от толпы. Оба ждали, приветственно сложив руки.

Проводник низко поклонился.

– Намаете, досточтимые отцы, – сказал он. – Я прошу убежища для того, кто избран.

– Почему он ищет нас? – спросил один из монахов глухим дребезжащим голосом.

Это был древний старик с тонким угловатым лицом, выбеленным годами. Задавая вопрос, он уставился на проводника невидящим взглядом.

– Потому что ваш путь – путь истины.

– Что он будет делать с нашей истиной?

– Он будет подчиняться воле Будды.

После почтительного молчания вперед вышел второй монах. Он был моложе – лет пятидесяти пяти, и его губы уже начали складываться в теплую улыбку.

– Таши делек, старый друг, – сказал он, встав перед проводником. – Ты, вероятно, устал после долгого пути. – Потом он повернулся к Бабу, который стоял, устремив взгляд на монаха. – Добро пожаловать, дитя. Настоятель просил сразу же привести тебя к нему.

Монах протянул руку, взял ладошку Бабу и повел было его с собой, но мальчик отпрыгнул и вцепился в ногу проводника. Тот присел, и его лицо оказалось вровень с лицом мальчика.

– Ты должен идти с Дорже. Теперь он будет тебя защищать. Я больше не могу оставаться с тобой. Мне надо вернуться в деревню и привести твоего друга.

– Но кто они? – спросил Бабу дрожащим от испуга голосом.

– Они… друзья, – сказал проводник, отцепляя от себя мальчика и легонько подталкивая его. – Иди с ними.

Монах перед ними коротко поклонился и, развернувшись, собрался было увести мальчика в одну из арок, но его старший собрат вытянул руку и остановил их.

– Мальчик еще не достиг нужного возраста, – прошипел он.

– Я знаю.

– А инициация? – продолжал старший, еще больше понижая голос. – До совета он должен пройти инициацию.

– Не в данном случае, Рега. Это воля настоятеля.

Бабу поднял глаза на старого монаха, стоявшего у них на пути. Лицо мальчика посерьезнело, когда он вгляделся в странные, молочного цвета радужки, которые, казалось, смотрели на него из поврежденных глазниц. Потом он улыбнулся невинной детской улыбкой, протянул руку и коснулся синих одеяний монаха.

– Не расстраивайся, отец. Я не останусь здесь надолго.

ГЛАВА 20

23 мая 2005 года

Караван из трех яков и четырех человек медленно брел по сухим тибетским холмам. Темп задавали животные, двигавшиеся неспешно вне зависимости от того, шла тропа вверх или вниз. Они следовали вдоль неторопливо несущей свои бурые воды реки, на берегах которой время от времени встречались пятна зеленой растительности и худосочные, обдуваемые ветром деревца. Они давали защиту от жаркого полуденного солнца, но вскоре тропа, петляя, удалилась от берега в сторону открытого плато вдали.

Только теперь Билл и Лука впервые по-настоящему увидели на юге Гималаи. Снежные вершины пробивались сквозь низкую гряду облаков, словно неровный ряд клыков. Даже издалека они казались громадными и неприступными.

Замыкали караван два тибетца, погонщики яков, Джигме и Соа. На них были толстые куртки из козьего меха и войлочные сапоги, которые столько раз чинились, что исходный материал почти целиком исчез под заплатами. Они вели между собой неумолкающий разговор, время от времени покрикивали на яков или, если животные на шаг-другой отклонялись от тропы, кидали камушки в их мохнатые бока.

Каждый день они отправлялись в путь еще до рассвета и останавливались лишь изредка, когда тропа разветвлялась. Яки замирали, звякнув колокольчиками, в ожидании дальнейших приказов, Билл и Лука тем временем выпивали немного йодированной воды, радуясь передышке. Шедшие сзади Джигме и Соа почти не пили и не отдыхали, словно не замечая солнца и жары.

Поначалу, когда они только сошли с дороги у Тингкье, каждые несколько часов на их пути попадалась новая деревня. Там бурлила и пульсировала жизнь, на выбеленных стенах домов горели яркими красками вычурные подоконники. На плоских крышах женщины увязывали солому, а мужчины работали на террасах полей. Над деревнями поднимались облака пыли, а солома в лучах солнца светилась золотом.

Но чем дальше, тем реже встречались деревни, тем меньше они становились. Дома превращались в лачуги со стенами из гнилых досок и кровлей из небрежно набросанной соломы. В каждом доме готовили еду – дымок пробивался через отверстия в стенах и устремлялся в безоблачное небо. Небольшие деревеньки казались почти заброшенными, если не считать нескольких детей да встречающейся время от времени сонной собаки, поглядывающей на путников из тени. Иногда они даже проходили никем не замеченные. До перемены сезона оставались считаные дни, и все, кто мог работать, были в поле.

После трех дней пути по нахоженной тропе они наконец вышли на вершину горного уступа. Лука забрался на большой камень и принялся фотографировать своей видавшей виды камерой. Он знал, что Билл ни разу не брал камеру в их совместные экспедиции, а когда Лука спросил почему, друг постучал себя по виску и сказал, что предпочитает хранить все там, а не полагаться на стопку глянцевой бумаги, выцветающей с годами. Лука удивленно вскинул брови, услышав столь старомодное рассуждение, но им ничего не оставалось, как только признать различия во взглядах.

Лука, сделав достаточно снимков, залез в рюкзак, вытащил каргу и развернул ее, а Билл обошел яка и встал рядом с приятелем. Лука видел первую из длинной цепи гор, протянувшейся перед ним. Внизу клубился туман, словно земля изрыгнула его из своих складок, а к северо-востоку горы изгибались кольцом, словно там, спиной к ним, уснул динозавр.

Кругом царил невообразимый покой, будто время замедлило ход и мир наконец снова задышал в естественном ритме.

– Это они, – вполголоса сказал Лука. – Ради них мы сюда пришли.

Билл посмотрел на карту, потом, прищурившись, – на кольцо гор.

– Господи боже! Это поразительно. Какая у них, по твоему, высота?

– Вероятно, больше шести. Если карта верна хотя бы наполовину, мы скоро пройдем через Джонгсанг-ла и начнем спускаться к деревням у подножия гор. Судя по всему, их здесь три.

Губы Луки шевелились – он учился произносить название деревни на карте. Потом, показывая пальцем через долину, он прокричал: «Равок-тсо», обращаясь к ближайшему из погонщиков. Погонщик, упершись коленом в бок яка, затягивал веревку, проходящую под брюхом животного. Он посмотрел на Луку, кивнул и свободной рукой махнул в том же направлении.

– Равок-тсо, – повторил он и изо всех сил дернул за веревку.

Два дня они шли той же тропой, петлявшей у подножия гор. Лука почти все время молчал, внимательно обшаривая глазами каждую трещину, каждый изгиб горного хребта впереди. Иногда он разочарованно щелкал языком и убыстрял шаг, призывая погонщиков ускорить темп, а остановки делать только в конце дня, после захода солнца.

Шли дни и часы, и настроение у него ухудшалось. К тому времени, когда остальные вылезали по утрам из палаток, он уже выплескивал остатки кофе на ближайший камень и начинал сворачивать лагерь, чтобы как можно скорее тронуться в путь.

Билл точно знал, что беспокоит друга: они так и не увидели пока ни одного проложенного через хребет маршрута. На протяжении многих миль склоны поднимались отвесно, как крепостные стены, и лишь изредка их прорезали ущелья. Первоначально Лука полагал, что эти ущелья выведут их выше, но они были слишком круты и каменисты. По мере того как вставало, разогревая склоны гор, солнце, камни обваливались. Срываясь со стен ущелий, они летели с ошеломляющей скоростью и регулярностью. Звук камнепада громким эхом доносился до Луки и Билла. Они стояли, не двигаясь и прислушиваясь к грохоту. Джигме и Соа мрачно переговаривались, но ни Билл, ни Лука не произносили ни слова – каждый упавший камень напоминал им об опасностях, которые ждут впереди.

Бели Лука все больше загорался, то Билл погружался в себя, держался в хвосте каравана. Он редко поднимал глаза на горы, почти все время смотрел на тропинку перед собой, выбирая место для следующего шага. Только по вечерам у костра между двумя приятелями завязывался разговор, при этом Лука сетовал на отсутствие подходов, а Билл пытался подавить дурные предчувствия.

Когда они залезали в спальные мешки, Лука видел, что Билл, закрывая от него широкой спиной маленький блокнот, что-то пишет. Он знал, что Билл таким образом справляется с одиночеством – он всегда тяжело переносил разлуку с Кэти, и ни разу за все время совместных экспедиций Лука не спросил, что он строчит в блокноте. Так было всегда – Билл фиксировал все, до последней детали, классифицировал и переводил мысли на бумагу аккуратными предложениями.

В последней деревне, которая попалась на их пути, Лука с помощью разговорника и весьма ограниченного знания тибетского попытался выудить из местных жителей больше информации. После мучительного обмена несколькими словами, перемежаемого жестами и смущенными паузами, стало ясно, что местные никогда не пересекали черту гор и не знают пути, который вел бы через них ни зимой, ни летом. Когда Лука показывал на вершины и жестами выяснял, как подняться, допрашиваемый крестьянин только смущенно улыбался, словно недоумевая, зачем кому-то вообще нужно лезть в гору.

Но когда они выдвинулись в сторону следующей деревни, один крестьянин с искаженным тревогой лицом схватил Джигме за плечо. Они поговорили немного, а вскоре и Соа принял участие в беседе. Оба погонщика казались в равной мере взволнованными.

Наконец Лука не выдержал и знаками попросил Джигме объяснить, что происходит. Тот заговорил медленно, помогая себе жестами, а Лука полез в разговорник.

– Так в чем дело? – спросил Билл.

– Не уверен, но этот тип нагнал на него страху, – быстро ответил Лука, листая разговорник.

Найдя нужную страницу, Лука отыскал слово и медленно произнес его, глядя на Джигме, который с облегчением кивнул.

– Они говорят, что в следующей деревне какая-то эпидемия, – объяснил Лука. – Не уверен только какая.

Билл нахмурился.

– Судя по реакции, дело довольно серьезное.

Лука повторил это слово: все трое тибетцев закивали, а крестьянин для вящей убедительности показал на тропу. Помолчав, Лука повернулся к Биллу и пожал плечами.

– Слушай, здешние люди очень суеверны, – заметил он. – Они, вероятно, считают, что это какой-то знак. Это не означает, что болезнь смертельная.

– Ты думаешь? Посмотри на него, – сказал Билл, внимательно рассматривавший крестьянина. – Ты как хочешь, но я по мере сил не захожу в зараженные деревни.

Лука вздохнул, устремив взгляд поверх жалких развалюх на горы, их неровные очертания и линию горизонта.

– Пока что я не видел ни одного прохода через горную цепь. Нужно проверить, нет ли его за следующей деревней. Любые хребты имеют слабое место. Готов поспорить, мы найдем путь за поворотом.

Билл покачал головой.

– Ты что, не слышал, что нам сказали? Это небезопасно.

– У нас есть выбор? Мы либо идем дальше, надеясь на свои прививки, либо сворачиваем, к чертям, экспедицию. Не знаю, как ты, но я проделал весь этот путь не для того, чтобы сейчас возвращаться домой.

Лука, избегая встречаться взглядом с Биллом, начал надевать рюкзак. Билл задумался, на его лице появилось тревожное выражение. Потом его плечи расслабились, и он с кроткой улыбкой посмотрел на Луку.

– Ладно, – вполголоса сказал он. – Ты прав, теперь уже поздно возвращаться. Мы проделали слишком долгий путь.

Они обернулись: погонщики продолжали говорить с крестьянином, который, казалось, впал в еще большую панику. Он отчаянно жестикулировал, голос его срывался. Джигме и Соа не сводили с него глаз.

Билл смотрел на них несколько секунд и повернулся к Луке.

– Я-то согласен. А вот убедить их будет труднее.

ГЛАВА 21

Факс выполз из залитого кофе аппарата и упал на пол в штабе Бюро общественной безопасности в Лхасе. Минуту спустя нечеткая распечатка была поднята, помещена в стандартную папку и передана капитану Чжу.

Капитан прочел, откинулся на спинку стула, левой рукой достал сигарету и закурил. Вдыхая дым и наблюдая, как тот клубится на ветру, он разгладил пробор. Его взгляд прошелся по маленькому, пропахшему дымом кабинету, который он реквизировал для своих нужд, и наконец остановился на выцветшем плакате, прибитом к противоположной стене. Панорама гор в снежных шапках, лучи утреннего солнца только-только коснулись вершин. В кабинете висели и другие подобные фотографии: крестьяне, ведущие яков по вспаханным полям, кочевники, разбившие стоянку у кристально синего озера. Трудно поверить, но именно таким и был остальной Тибет. Темное средневековье.

На пути из тюрьмы Драпчи они миновали множество землеройной техники и кранов. Повсюду на строительных площадках работали люди и машины, поднимая тучи пыли, которая оседала на металлических балках и лесах. То там, то здесь виднелись новенькие вышки сотовой связи, и в стремительно разраставшемся городе Лхаса ощущалась какая-то исступленная энергия. Трудно было представить, что в миле от города начинался совсем другой мир. Широкие шоссе переходили в пыльные грунтовки, а величественные сооружения из стекла и бетона – в жалкие халупы, где и об электричестве-то подчас не слышали.

Чжу потребовал, чтобы они отправились в тибетский квартал. Получив приказ, Чэнь немедленно передал распоряжение по рации, и навстречу им к Джокангу выехало два бронетранспортера. Когда они приблизились, атмосфера в джипах мгновенно изменилась. Солдаты подтянулись, сняли магазины с винтовок и проверили, есть ли патрон в патроннике.

Они ехали по улицам с мигалками, проталкиваясь сквозь толпы на узеньких улочках. Чжу смотрел на тибетцев, занятых повседневными делами. На рынке кипела жизнь: лоточники выкрикивали цены, старики играли в кости на обочине, бесконечная процессия верующих кружила у храма. Все поворачивались при виде китайских машин. Солдаты, высовываясь в опущенные окна, громко требовали освободить дорогу.

Чэнь и Чжу ощущали сквозь тонкое стекло неприкрытую ненависть во взглядах тибетцев. Когда они появились, на рынке воцарилась тишина. Часть лоточников замерли, вызывающе подняв головы, другие выгибали шеи, чтобы получше видеть захватчиков.

– Во время беспорядков на прошлой неделе они сожгли полицейский участок у Поталы, – прошептал Чэнь. – Они все еще взбудоражены – не могут забыть наши ответные меры.

– Интересно, – пробормотал Чжу.

Он видел карты и знал, что они начинают наступление на последний очаг тибетской культуры в Лхасе. Все остальное уже сровнено с землей – готовились площадки для строительства новых зданий, и квадратный километр площади вокруг Джоканга – все, что оставалось от старого города. Судя по мрачной решимости на лицах тибетцев, они намеревались сохранить его.

Чжу улыбнулся и откинулся на спинку сиденья. Он хотел своими глазами увидеть этот кипящий гнев. Хотел знать, что случится, если известие об угрозе панчен-ламе стешет достоянием гласности. Теперь он понимал, что прославленное смирение его противников тибетцев дало трещину. Что ж, противостояние обещало стать гораздо более интересным, чем он полагал вначале.

Увидев его улыбку, Чэнь вздрогнул. Он уже достаточно изучил нового начальника и знал, что доставляет ему удовольствие.

Они работали вместе всего сорок восемь часов, но Чэнь понял, что представляет собой Чжу, и это его не радовало. Он счел, что лучше молчать, пока к нему не обратятся, и проводил долгие часы в ожидании следующего приказа.

Теперь он стоял перед столом Чжу в штабе, глядя на его бледное невыразительное лицо, задумчиво склонившееся над бумагами.

– Сэр, я только что получил сообщение, что два европейца не отметились в участке Ньемо.

Чжу поднял левую руку, и Чэнь положил листок бумаги на стол.

– Они получили туристическую визу и стандартным маршрутом направлялись в Непал. Но я выяснил, что они были здесь месяц назад с альпинистским разрешением. Я подумал, стоит обратить на это ваше внимание, потому что своего переводчика они оставили в Лхасе.

– Оставили?

– Да, сэр. Они, судя по всему, отбыли рано утром на «лендкрузере», а переводчик ждал их на автовокзале.

Чжу изучал выражение на широком лице Чэня – смесь почтительности и собачьей решимости. Он знал, что Чэнь каждый день работает допоздна, тщательно проверяя всю информацию, которая может иметь отношение к их заданию. Под глазами у него виднелись темные круги, волосы на затылке были растрепаны. Он явно боялся опоздать или сделать неверный шаг. Чжу утром пришел рано и с удовлетворением отметил, что подчиненный провел ночь в одной из подвальных камер.

– И где же они? – спросил Чжу.

– Пока не могу сказать. У нас еще нет информации.

Чжу несколько секунд смотрел на него, потом медленно затушил сигарету о край стеклянной пепельницы.

– Разве я неясно выразился насчет того, что случилось в прошлый раз? Ваша некомпетентность дорого обошлась вашему начальнику.

Чэнь не сводил взгляда с ковра перед столом, напрягая ноги, чтобы они не дрожали.

– Теперь, когда командую здесь я, я не допущу той же ошибки, – продолжил Чжу. – Больше не являйтесь ко мне с неполной информацией.

– Да, сэр. Простите, сэр.

– Вы, по крайней мере, знаете, какое агентство выдало им разрешение?

– «Джэгид трэвел». Хозяин – Рене Фалкус.

Чжу кивнул.

– Машину. Нанесем ему визит.