Текст книги "Миссия на Маврикий"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
– Какой необычный великолепный бивень!
– Красивая вещь, не так ли? Но со всем уважением, сэр, правильнее называть это рогом. Это рог единорога, сэр Сидней дал его мне. Он лично застрелил это существо, заметив его в стаде антилоп. Ему пришлось погоняться за ним, хотя под ним был собственный жеребец Гассан Бея, двадцать пять миль по дикой пустыне. Турки и арабы были поражены, сэр. Они говорили мне, что никогда не видели наездника лучше, а выстрел, сразивший единорога на всем скаку, их просто потряс.
– Да уж наверное, – хмыкнул Джек. Он повертел «рог» в руках, и, улыбаясь, спросил:
– То есть, я могу хвастаться, что держал в руках настоящий рог единорога?
– Вы можете поклясться в этом, сэр! Я сам лично отрубил этот рог от головы чудовища!
«Бедолага просто из штанов готов выпрыгнуть, лишь бы себя показать», – думал Джек, возвращаясь на «Рэйсонейбл». Похожий бивень нарвала хранился в его каюте несколько месяцев, он вез его с севера для доктора Мэтьюрина – и никогда уже не спутал бы плотную тяжесть его дентина с легкой роговой тканью. Возможно, конечно, Клонферт думал, что часть его рассказа – правда. Адмирал Смит был известный пустомеля и хвастун, вполне способный выдумать эту глупую басню, в то же время он был способный и предприимчивый офицер. Не говоря о других блестящих его делах, он отстоял Акру от Бонапарта – немногие имели такой повод для хвастовства. Может, Клонферт из того же теста? Джек всей душой надеялся на это. Тогда черт с ним, пусть рассказывает про единорогов, сколько их есть на Земле, и львов пусть не забудет – лишь бы результаты его действий были не хуже.
Его скудные пожитки уже были перевезены на флагман с «Боадицеи», и разложены его собственным стюардом в привычном порядке. С удовлетворенным вздохом Джек раскинулся в виндзорском кресле с подлокотниками, сбросив тяжелый парадный мундир на сундук. Киллик не любил, когда одежду бросали так, Киллику потом приходилось возиться с ней. Но Киллик, который заливал кипятком свежемолотый кофе в момент, когда катер «Рэйсонейбла» отошел от борта «Оттера», был уже другим человеком. Когда-то строптивый, сварливый, ворчливый, мастер выразить презрение словом или молчанием, сейчас он был чуть ли не почтителен. Он принес кофе, одобрительно посмотрел, как Джек пьет его, дуя на горячую чашку, повесил мундир, воздержавшись от комментариев, типа риторического: «Где ж потом деньги брать на новые эполеты, когда с этих вся позолота слезет – этак-то вещь на пол швырять?» Вместо этого он вернулся к разговору, который был прерван отъездом Джека с инспекцией:
– Так вы сказали, сэр, они все еще без зубов?
– Ни следа не было, Киллик. До самого отплытия – никаких признаков.
– Ну, я даже рад, – заметил тот, разворачивая носовой платок с двумя масивными кусками коралла. – Говорят, это помогает им прорезаться.
– Спасибо, Киллик, огромное спасибо! Чесслово, отличные кораллы. Отправлю их домой с первым же судном.
– Ах, сэр, – вздохнул Киллик, глядя в кормовое окно, – вы помните тот грязный старый маленький медный котел на кухне, как мы поднимали его дымоход? Мы тогда стали черными, как два трубочиста!
– Этот старый котел будет уже прошлым, когда мы снова увидим коттедж. «Хиби» заплатит за это. И сквозняк в коридоре – тоже, если Годби знает свое дело.
– А капуста, сэр! – воскликнул Киллик в ностальгическом экстазе. – Когда я видел ее последний раз, на ней было всего-то по четыре листика!
– Джек, Джек! – Стивен с криком ворвался в каюту. – Я был жутким болваном! Я узнал, что тебя повысили. Ты теперь большой человек, практически адмирал! Сердечно желаю тебе всех благ на новой должности! Молодой человек в черном сказал мне, что ты теперь самый главный на станции после командующего.
– Ну да, люди поговаривают, что я – коммодор. Но я ведь упоминал уже это раньше, если помнишь. Мы тогда говорили о вымпеле.
– Да-да, старина. Я просто не ухватил тогда, что это означает. До меня не дошло, что этот странный маленький флажок означает коммодора, мне как-то казалось, что флаг скорее относится к кораблю... Мы ведь, вроде, называли самый главный корабль Ост-Индского конвоя, тот, которым командовал мистер Маффит, «коммодор»? Ты не мог бы мне помочь в этом разобраться?
– А ты будешь внимательно слушать?
– Да, сэр!
– Я тебе уже столько рассказывал о Ройял Нэви, а много ли ты запомнил? Только вчера я слышал, как ты давал Фаркъюхару ну очень странную трактовку разницы между халфдеком и квартердеком, да и сегодня я не уверен, что ты знаешь разницу между... Тут Джека прервали: сначала мистер Петер, тот самый молодой человек в черном, со связкой бумаг, затем посыльный от генерала из Кейптауна, затем Сеймур, с которым надо было тщательно обсудить список переводимых на «Нереиду» – проштрафившихся, а также тех, в ком на фрегате была срочная нужда. И, наконец, последним зашел секретарь командующего базой, узнать как дела у его кузена Петера, и передать, что адмирал Берти поправляется и шлет свои наилучшие пожелания и, хотя он совершенно не намерен торопить коммодора, он будет счастлив услышать о выходе эскадры в море.
– Ну вот, Стивен, вот они, забавы коммодора, – хмыкнул Джек, выпроводив последнего посетителя. – Во-первых, это не звание, а должность – и мистер Дж. Обри ни на сотую дюйма не продвинулся в списках капитанов Королевского Флота. Должность эта временная, и, когда время закончится, я останусь тем же, кем был. Но пока оно продолжается – меня можно назвать исполняющим обязанности контр-адмирала (но без контр-адмиральского жалованья), я командую эскадрой.
– Ну что ж, это должно греть тебе душу. Ты ведь часто сетовал на свое подчиненное положение.
– Так и есть, для меня это слово звучит зовом боевой трубы. Но в то же время, признаюсь в этом только тебе, Стивен, имея в руках такое предприятие, предприятие, в котором ты всецело зависишь от других, понимаешь, сколь тяжел адмиральский хлеб.
– Под «другими» ты имеешь в виду других командиров? Да, они – существенный фактор, это совершенно ясно. Прошу тебя, будь со мной абсолютно откровенен в этом вопросе, здесь не должно быть умолчаний.
Джек и Стивен ходили вместе на многих судах, но они никогда не обсуждали офицеров: Стивен Мэтьюрин, будучи корабельным хирургом, принадлежал кают-компании, хотя и был другом капитана, и тема эта никогда не поднималась ими. Сейчас ситуация изменилась: Стивен теперь являлся коллегой Джека и его политическим советником, с другими же командирами эскадры он никаких отношений не имел.
– Давай начнем с адмирала. И, Джек, пока мы работаем друг с другом открыто, мы должны и говорить все в открытую. Я знаю твои предубеждения к некоторым вещам, и я их уважаю, но, поверь мне, братец, сейчас для них не время. Итак, ожидаешь ли ты полной поддержки от мистера Берти?
– Он веселый малый, – заметил Джек, – и он настолько любезен и предупредителен со мной, насколько я только мог бы желать, он сразу утвердил мое назначение Джонсона, самое приятное, что он мог для меня сделать. До тех пор, пока все будет в порядке, я не сомневаюсь, он будет поддерживать нас во всем. Кроме всего прочего, это и в его интересах. Но его репутация по службе... На Ямайке его прозвали «сэр Джайлс Оверрич», как того парня в пьесе, ты знаешь. И он таки переиграл бедного Джеймса. Хороший офицер, заметь, хоть и не видит сквозь кирпичную стену лучше других.
Джек немного поколебался и закончил:
– Но если я ошибусь, я не удивлюсь своему смещению. Равно если я стану между ним и лакомым куском. Впрочем, при нынешнем положении дел последнее вряд ли возможно.
– Однако, ты невысокого мнения и о его голове и о его сердце.
– Ну нет, так далеко я не захожу. У нас разные мнения о том, что есть порядок на корабле, конечно... Нет, я скажу тебе одну вещь, из-за которой я не могу на него полагаться. Этот русский шлюп. Он, конечно, был бы тем еще подарочком для любого. Адмирал очень хочет избавиться от него, но отпустить русских – нет, такую ответственность он на себя брать не хочет! Но и объявлять русских пленниками он тоже не торопится – ведь среди прочего их придется кормить – за его счет, если правительство не утвердит его решение. И вот он заставляет русского командира дать слово не бежать, а с другой стороны – просто выживает Головнина в море, отказывая ему в провианте. Денег у Головнина нет, и местные купцы отказываются принимать чеки, подписанные в Петербурге. Идея в том, что, в конце концов, Головнин нарушит слово и исчезнет ненастной ночью, когда задует норд-вест. Для иностранца его слово ничего не значит, говорит адмирал со смехом и интересуется, почему тот не сбежал еще полгода назад – он, де, ждет – не дождется, когда русских снимут с его шеи. Он говорит об этом, как о само собой разумеющемся, без всяких колебаний – такой умный способ прикрыть себя. У меня душа в пятки уходит при мысли о таком начальнике.
– Да, я замечал, что некоторые в преклонном возрасте совершенно теряют чувство чести, – задумчиво проговорил Стивен, – и позволяют себе куда как странные действия. Что еще гнетет тебя? Корбетт, полагаю? Это тот случай, когда цербер сгрыз изнутри человека.
– Так и есть, он просто работорговец. Обращаю твое внимание, мне нечего сказать против его отваги, он доказывал ее много раз. Но по моим заметкам его судно на самом деле в отвратительном состоянии. Изрядное старье, к тому же всего лишь двенадцатифунтовки. И при всем этом нам без него не обойтись.
– А что ты скажешь о командире «Сириуса»?
– Пим? – лицо Джека просветлело. – Ох, как бы я желал иметь еще троих Пимов и столько же «Сириусов»! Он, может, и не сияющий феникс, но он из того сорта людей, который мне нравится – три Пима – и у тебя будет настоящее братство. Имея трех Пимов мне никого не надо принуждать действовать так, как нужно. Или, на крайний случай, три Элайота, хотя он не задержался с нами. Больше – это был бы уже перебор. Кажется, он собирается уволиться по здоровью, как только сможет. Если это так, мне придется до предела ублажать Корбетта и Клонферта. Потому что без хорошего взаимопонимания на эскадре ей лучше вообще не высовываться из порта. Уж как мне добиться этого с Клонфертом – понятия не имею! Ясно, что без крайней нужды я не собираюсь вставать ему поперек клюзов, но ведь с этим чертовым делом с его женой я уже практически так и поступил. Он ужасно возмущен, отказался от моего приглашения – слыханное ли дело! Независимо от прошлых стычек – так их и не было! Странный это случай, Стивен. Когда мы говорили о нем недавно, я не хотел говорить, что сомневаюсь в его поведении – ужасная штука сказать такое о человеке. Но ведь я действительно сомневался, и не я один! Однако, может быть, я был не настолько мудр, как полагал, хотя он и смотрится, как ярмарочный хлыщ, да и его корабль тоже. Но ведь он неплохо продвинулся на Средиземном с адмиралом Смитом.
– Это оттуда он привез свою звезду? Что-то мне не попадался на глаза приказ о награждении.
– Да, туркам требовались офицеры, но на них смотрели как на диковинку и мало кто из офицеров просился на их службу, собственно, лишь Смит да Клонферт. Но он неплохо показал себя – несколько вполне достойных рейдов и смелых прорывов числятся за ним уже и в этих водах. Он их неплохо знает, да и лоцман он прирожденный. Осадка у «Оттера» мизерная, меньше, чем даже у «Нереиды», поэтому он может свободно ходить среди рифов, а если верить адмиралу Берти – он может потягаться с Кохрейном в игре на нервах противника.
– Да, я уже наслышан о его предприимчивости и о возможности его корабля подходить к самому берегу. Несомненно, мне придется с ним общаться время от времени при высадках и уходах с побережья. Но ты говорил о наших шансах. Какими они тебе кажутся в настоящее время?
– Если просто смотреть по соотношению кораблей и орудий и только с точки зрения чисто морских баталий – все скорее против нас. А если еще учесть, что мы будем за две тысячи миль от наших баз, а они – в своих водах, протяни руку и возьми все, что требуется, ну, можно сказать, что отношение сил – где-то три к пяти. В Канале или в Средиземном я бы посчитал их равными, поскольку в тех водах мы все время в море, а они киснут в портах. Но тут их тяжелые фрегаты в плаваниях уже чуть не год – куча времени для подготовки сплаванного экипажа умелыми офицерами, а французские офицеры не из худших. Но все это гипотезы – слишком много в уравнении неизвестных. Я, скажем, не знаю ничего об их капитанах – а ведь от них зависит все. Увидев их в море хоть раз, я бы мог установить соотношение наших сил гораздо точнее.
– Потому что тут же устроил бы мордобой?
– Нет. Достаточно увидеть их один раз, хотя бы только мачты.
– Неужто ты и в самом деле можешь судить об их возможностях по такой малости?
– Конечно, – бросил Джек, слегка раздражаясь. – Ну что ты за человек, Стивен! Да любой моряк может рассказать все о другом моряке, глядя, как он ставит кливер, меняет галс или управляется с лиселями, точно также, как ты можешь рассказать все о докторе по тому, как он отпиливает ногу.
– Опять это «отпиливание ноги». Все больше убеждаюсь, что для простой публики все благородное искусство медицины только и сводится к ногоотпиливанию. Я вчера встретил человека, который был столь любезен, что позвал меня сегодня, довольно рассудительного – он скоро, думаю, изменит твое мнение о предмете. Он – врач с «Оттера». Мне бы в любом случае пришлось поддерживать с ним знакомство для наших целей, поскольку «Оттер», как бы ты сказал, наш прибрежный корабль, но я не жалею, что встретил его. Он – человек блестящих качеств (или был таким). Но, возвращаясь к нашим шансам – ты оцениваешь их как три к пяти в пользу французов?
– Что-то в этом роде. Если просто складывать тоннаж, пушки и экипажи – то выйдет куда хуже, но, по настоящему я ничего не могу говорить о возможностях до того, как все увижу. Хотя я уже отправил сотню из своего экипажа помочь на борту «Сириуса» и хотя я знаю, что Пим делает все возможное, чтоб подготовить корабль к выходу как можно быстрее, мы еще сами должны загрузить припасы минимум на полгода. И надо бы откренговать «Боадицею» – это единственный шанс очистить дно на Бог знает какое время, так что я не вижу возможности выйти раньше субботнего отлива.
Для этого я буду жучить экипажи и давить на арсенал так, что они проклянут меня, но кроме этого я не могу сделать ничего. Да что я, сам Архангел Гавриил больше ничего не смог бы... Так что, Стивен, что ты скажешь о предложении немного помузицировать? Мы могли бы поработать над вариациями на тему «Прочь, скучные заботы!»
Эскадра, идущая на северо-восток с устойчивым попутным пассатом, представляла великолепное зрелище. Идеальная кильватерная колонна растянулась на полмили по морю – и какому морю! Индийскому океану с его лучшим неглубоким сапфировым оттенком, на фоне которого так ослепительно сияла белизна парусов. «Сириус», «Нереида», «Рэйсонейбл», «Боадицея», «Оттер» и, дальше под ветром, быстрая вооруженная шхуна Ост-Индийской Компании «Уосп» – далеко, так что ее треугольные нижние паруса были скрыты линией горизонта и виднелось лишь белое облачко на фоне длинных плоских облаков вокруг притаившихся вдали вершин Реюньона.
Мыс и его грозные шторма лежали теперь в двух тысячах миль за кормой, на юго-западе, и между ними и эскадрой уже пролегли восемнадцать дней хорошего хода. Экипажи только-только приходили в себя после жутких авралов по подготовке судов к выходу в течение всего трех приливов, что казалось просто за пределами человеческих сил. Однако в море новые труды ожидали их, в первую очередь, поддержание кильватерного строя с дистанцией точно в один кабельтов требовало от экипажей непрерывного внимания и массы усилий. «Сириус», с его обросшим днищем, был вынужден идти под брамселями, на «Нереиде» сражались с ее привычкой постоянно уваливаться под ветер, и, стоя на юте «Рэйсонейбла», Джек наблюдал, как на его любимой, хотя (слегка!) медлительной «Боадицее» Элайот отчаянно перетягивает бом-брамселя. Лишь флагман, ходкий, несмотря на солидный возраст, да «Оттер» без труда держали свое место в строю. А сверх того, на всех кораблях, кроме «Боадицеи» творила форменный конец света страсть коммодора к артиллерийской стрельбе.
Он начал эскадренные тренировки, как только из виду скрылся мыс Агалас. Проведение артиллерийских учений было обговорено с командирами кораблей, проходили они по разработанному Джеком плану. Все были уже в готовности, когда в полуденную вахту «Рэйсонейбл» поднял сигнал «Уоспу», а затем всей эскадре – к повороту все вдруг. По всей эскадре разнесся высокий и чистый звук боцманских дудок, экипажи разбежались по местам (соперничество между кораблями было острым, а ужас осрамиться на глазах эскадры – велик) и в тот самый момент, когда «Рэйсонейбл» начал менять курс, другие корабли также начали поворот. Они повернули, идеально сохраняя строй обращенной линии, один румб к ветру, с «Оттером» во главе колонны. Корабли несли небольшую площадь парусов и маневр был прост, но выполнен он был безукоризненно. «Никаких сомнений в сплаванности экипажей», – подумал Джек, глядя на сливающиеся в одну линию мачты «Нереиды» и следующего за ней «Сириуса». В этот момент шхуна начала сбрасывать мишени и с заметным усердием прибавила парусов, спеша выйти за пределы опасной зоны.
Видимо, из-за вполне понятного воодушевления, «Оттер» открыл отличный быстрый плотный огонь, но слегка до того, как цель оказалась перед орудиями. Падения ядер взбили белую пену между мишенью и шхуной. Второй залп лег лучше и мог бы накрыть цель, если бы «Оттер» дождался, пока вершина волны поставит его на ровный киль. Третий практически повторил первый, кроме одного ядра, прошедшего над мишенью, четвертый дать не успели. Джек с часами в руках выкрикивал цифры гардемарину-математику, взятому из своего экипажа на флагман, когда заговорила «Боадицея». Первый залп прошел чуть выше, но чисто вымел палубу гипотетического противника, второй поразил вражеский корпус по миделю, под дикие вопли третий и четвертый размолотили плавающие обломки. «Одна минута, пятьдесят пять секунд», – записал в тетради Пятнистый Дик, сопровождая строчку двумя восклицательными знаками восхищения.
«Огонь по готовности, мистер Виттингтон», – приказал Джек. «Рэйсонейбл», понятно, не мог соревноваться с другими кораблями: из-за солидного возраста быстрая стрельба, когда выстрелы сливаются в слитный рев, от которого дрожат бимсы, была ему противопоказана. Но каждая третья пушка на его нижней палубе с половинным зарядом, и более легкие верхние орудия, загрохотали в пусть неторопливой, но спокойной и непрерывной канонаде, способной нанести противнику ощутимый вред. Куда более ощутимый, чем полные залпы «Нереиды» в белый свет как в копеечку. Они были направлены слишком высоко, только один выстрел лег в цель, выпущенный с квартердека одним из тех матросов, которых Джек наиболее неохотно передал Корбетту. «Сириус» успел сделать два неторопливых бортовых залпа и добавить из пяти кормовых орудий, когда избитая мишень оказалась за кормой, также медленно, но довольно точно для немаленького расстояния.
У Джека не было ни времени, ни пороха, чтоб повторить учения. Как только орудия были принайтовлены, он поднял сигнал к повороту и приказал шхуне занять место с подветренного борта. С выхода из Саймонстауна он внимательно наблюдал за эволюциями подчиненных судов, но никогда не разглядывал так пристально, как в этот момент, «Уосп», несущийся круто к ветру, вздымая пенные усы до самых лееров. Шхуна была прекрасным судном, прекрасно управляемым, казалось, идти так круто к ветру просто невозможно. Однако, озабоченное выражение не покинуло лицо Джека и тогда, когда, заложив красивую дугу, шхуна поравнялась с квартердеком «Рэйсонейбла» и ее капитан вопросительно посмотрел снизу вверх на раскачивающийся ют флагмана.
Джек кивнул шхуне с отсутствующим видом, приказал старшему сигнальной вахты вызвать капитана «Сириуса», а затем прошел с рупором на корму и, окликнув «Боадицею», вызвал на борт флагмана ее временного командира. Коммодор принял прибывших офицеров строго официально, в кормовой каюте, где мистер Питер передал Элайоту письменные приказы:
– проследовать к Маврикию совместно с «Сириусом»;
– там держаться за у Порт-Луи, столицы и главного порта на северо-западе острова и ожидать там встречи с остальной эскадрой;
– во время вторжения следить за перемещениями вражеских сил.
К этому Джек добавил недвусмысленное указание избегать столкновений, за исключением случаев явного превосходства над врагом и несколько советов по проходу Сэйбл Пойнт после наступления темноты и по посылке разведывательных шлюпок в бухту перед рассветом, чтоб им легче было выгребать против берегового бриза. Затем, в заботе о «Боадицее», он собрался просить Элайота не переусердствовать с парусами, не ставить бом-брамселей (потеря рангоутного дерева на этой долготе стала бы настоящей катастрофой), быть с ней поаккуратнее – но понял, что это будет звучать квохтаньем мамы-клуши. Поэтому он подавил готовые вырваться рекомендации о правых кран-балках «Боадицеи», проводил офицеров до борта, посмотрел вслед уходящим на север кораблям и снова спустился вниз, в адмиральский салон, где Стивен, сидя за столом, переписывал письма шифром на листки потрясающе тонкой бумаги.
– Великое достоинство этих ковчегоподобных судов, – заметил Стивен, – состоит в том, что здесь хотя бы можно поговорить без посторонних ушей. Адмирал в этой роскоши, со столовой, спальней, вестибюлем, каютой и этим великолепием с балконом за ним, мог тут просто оргии устраивать для собственного отдохновения – а коммодор может хотя бы спокойно выговориться, дабы облегчить свой разум. Который, я чувствую, отягощен грустными думами?
– Да, здесь довольно просторно, не так ли? – невпопад ответил Джек, выходя на кормовую галерею и глядя на «Уосп», поднимающийся и опускающийся на длинных пологих десятифутовых волнах, временами заполаскивая фор-марсель, чтоб уравнять свой ход с тяжелым двухпалубным кораблем.
Вернувшись в каюту, Джек начал:
– Стивен, мне очень не нравится этот дурацкий план относительно тебя!
– Знаю, Джек. Ты это часто упоминал. И каждый раз я отвечал, что, во-первых, контакты и информация, которую я добываю имеют огромную важность, а, во-вторых, что риск при этом мизерный. Мне всего-то надо: пройти две сотни шагов по берегу вдоль пальмовой рощи, постучаться во второй дом (у меня есть его довольно точное изображение). Там я приобретаю бесценный контакт, получаю нужную мне информацию, отдаю эти документы (видишь, какие тонкие), – Стивен потряс бумагами для убедительности, – которые теперь можно при необходимости проглотить, как того требуют традиции. Затем я ухожу обратно к лодке и на ней к прекрасному паруснику, дабы присоединиться к тебе, с Божьей помощью, за завтраком. Я обещаю тебе не задерживаться, Джек, хотя для философа Реюньон – как новый Офир.
Джек прошелся туда-сюда. Все, что говорил Стивен, было довольно разумно. Но не так давно Джек вытащил его из Порт-Магона на Минорке скорее мертвым, чем живым. Стивен был схвачен во время выполнения секретного поручения и допрошен с поистине инквизиторской жестокостью, едва не искалечен.
– Минорка – совсем другой случай, – заметил Стивен, – там меня взяли во взорванном доме. Тут им такая возможность не представится.
– Дело не только в этом, – ответил Джек, останавливаясь перед картой побережья Реюньона, – только взгляни на эти чертовы рифы. Подумай о прибое. Я повторяю тебе снова и снова, Стивен: эти прибрежные воды дьявольски опасны! Рифы повсюду, половины из них нет на картах, сильнейший прибой. Я знаю, о чем говорю – я был там мальчишкой. Ты едва ли найдешь хоть один пляж, где можно высадиться и при вдвое меньшем прибое. Чтоб войти в твой Петит Энз, ты должен пролезть в щель в рифах, не более кабельтова шириной даже в полный прилив, при лунном свете. И что такое этот парень из Компании? Он ведь не здешний лоцман, он это и сам говорит.
– Альтернативой будет пойти на «Оттере». Клонферт знает эти берега, и у него есть местный лоцман. И уж если мне рано или поздно предстоит провести некоторое время на борту «Оттера» – мне неплохо бы узнать поближе капитана. Многое зависит от взаимопонимания.
– Конечно, он знает побережье. Но и побережье знает его. Он болтался там и сям в этих местах, а «Оттер» – довольно легко узнаваемое судно. И если какой-нибудь рыбак на лодке, или авизо или дозорный на скале увидят его идущим к побережью – все солдаты и вся милиция острова тут же сбегутся к этому месту, стреляя во все, что шевелится. Нет, если уж от этого никуда не деться, то шхуна – самый правильный выбор. Капитан ее – надежный молодой парень, отличный моряк, не фат и не показушник – ни он, ни его «Уосп». Кроме того, время.
– Конечно, я бы предпочел шхуну. Она покинет нас на Родригесе и уйдет в Бомбей, как я понимаю, и это сохранит в тайне мою роль чуть дольше.
– Хорошо, – произнес Джек с видимой неохотой. – Но, предупреждаю, Стивен, я дам ему категорический приказ возвращаться немедленно, если он не сможет обнаружить свои вешки, или обнаружит признаки движения на берегу. И, Стивен, я должен также тебя предупредить: если все пойдет не так, я не смогу высадить партию тебе на выручку.
– Было бы сумасшествием даже пытаться, – спокойно отозвался Стивен, и, после короткой паузы добавил:
– Добрый мой Джек, не будет ли невежливым напомнить тебе, что время не ждет? И, говорят, это же относится к приливным течениям.
– Ладно, в конце концов, – воскликнул Джек, – я могу отправить с тобой Бондена и приказать установить на шлюпку карронаду.
– Было бы очень любезно с твоей стороны. И могу я предложить, что черный экипаж на шлюпке – дьявольски коварный трюк для наших противников. Если не предполагать, что они видят в темноте...
– Займусь этим сию минуту! – воскликнул Джек, выходя, и оставляя Стивена наедине с его шифровкой.
Перед четвертыми склянками полуденной вахты доктор Мэтьюрин был как тюк спущен на качающуюся палубу «Уоспа», где Бонден поймал его, освободил от пяти фатомов толстого линя, обматывавшего доктора до полной последнего неподвижности (не было в экипаже человека, который усомнился в полной неспособности доктора обеспечить собственную безопасность в море), и проводил на корму, шепча на ухо: «Не забудьте снять шляпу, сэр!»
Это была круглая шляпа французского изготовления, и Стивен почти изящно снял ее, адресуясь квартердеку шхуны и ее капитану. Затем, обернувшись с намерением помахать ей Джеку, он обнаружил, что смотрит через широкую полосу морской поверхности на невозмутимую носовую фигуру «Рэйсонейбла». Шхуна уже пересекла курс двухпалубного корабля и неслась, как на крыльях, к облакам, висящим над вершинами Реюньона.
«Если вы пройдете вот сюда, сэр, – произнес капитан „Уоспа”, – я думаю, мы обнаружим, что наш обед готов.»
В этот же самый момент Киллик взобрался на ют «Рэйсонейбла», где Джек продолжал пристально смотреть вслед шхуне, и с долей прежней своей язвительности заметил, что «джентльмены уже оттоптали друг другу ноги на галфдеке за эти десять минут, а их превосходительство все еще в повседневных брюках». Тут Джек осознал, что он забыл о своем приглашении офицеров кают-компании, и что одет он неподобающим для данного приглашения образом (севернее тропика Козерога он снова перешел к легкой и свободной парусиновой форме) – и он находится в реальной опасности опоздать! Он бросился вниз, спешно влез в форменный мундир и ворвался в большую каюту сразу после звона пятых склянок. Здесь он принял своих гостей: моряков в их парадных синих мундирах, морских пехотинцев в алых – всех с красными лицами от жары, ибо они парились в своих пышных нарядах уже не менее получаса. Джек пригласил их в столовую, куда световые люки пропускали лучи жаркого солнца, и где офицеры покраснели еще больше. С самого начала плавания эти пирушки оказались довольно неуклюжими попытками показать принадлежность участников к одному социальному слою, ибо на деле лишь постоянно демонстрировали жесткое распределение офицеров на ступенях служебной лестницы и всепроникающий дух военной субординации. Джек прекрасно осознавал данный факт и изо всех сил пытался придать собранию хоть какое-то подобие естественности.
В данный момент Джек отчетливо ощущал страдания капитана морской пехоты, которого съеденное и выпитое в этой жаре, казалось, вот-вот доведет до удара, однако мысль предложить всем присутствующим снять мундиры была немедля отринута как неподобающая – нельзя выходить за рамки и превращать командирский салон в бордель. Поэтому он ограничился приказом установить палубный тент, снятый для облегчения «перелета» доктора на шхуну, и облить палубу водой.
Хотя сердце Джека было не на месте, он честно пытался быть радушным хозяином, но искусственное веселье редко бывает заразительным. И вот они сидели, распаренные, чопорные и вежливые. Обычай гласил, что никто, кроме капитана не может начать новую тему разговора, и, поскольку офицеры еще не очень хорошо знали нового коммодора, соблюдался он с религиозной истовостью. Однако в данный момент у коммодора было туго с мыслями и потому все его реплики сводились к коротким призывам пить и закусывать. Сам он, в свою очередь, в начале обеда, с трудом мог даже жевать и глотать. Но по мере того, как спасительная прохлада проникала в затененный салон с дуновениями юго-восточного пассата, бутылка живее пошла по кругу, и еще до того, как на стол выставили портвейн, глаза присутствующих уже блестели, а в осанке появилась излишняя напряженность людей, изо всех сил старающихся держаться прямо. Графин с портвейном пошел по кругу, но и он не смог сделать атмосферу менее унылой.
Совсем по другому протекал в то же время обед в низенькой треугольной каюте «Уоспа». Поскольку предстоящая ночная высадка требовала максимального напряжения разума, Стивен попросил слабого холодного кофе, а мистер Фортескью вообще вина не пил. Так что приготовленная им для гостя к обеду бутылка так и стояла нетронутой между кувшином с лимонным соком и высоким медным кофейником, пока оба собеседника расправлялись с горами острого, как лава Везувия, карри, перед которым бы побледнело даже тропическое солнце. Оба оказались страстными орнитологами, и сейчас мистер Фортескью излагал все, что ему было известно о буревестниках. Закончил он выводом, что только моряк может как следует познать мир.
– Сэр, сэр! – воскликнул Стивен, размахивая куском утки по-бомбейски, – как вы можете это утверждать?! Каждый корабль, на котором я служил, можно было бы смело назвать «Тантал». Они приносили меня в удивительные страны, полные райских птиц, страусов, священных ибисов, но при этом мне приходилось оставаться в неотличимых одна от другой даже по запаху гаванях, а затем меня выдергивали и волокли дальше. Таким образом, сокровища Индии ускользнули от меня, а мы снова неслись в какой-то вонючий порт за тысячу миль, где все повторилось вновь. Справедливости ради должен признать, что океан способен приоткрыть такие чудеса, которые с лихвой компенсируют скуку корабельного заточения и даже халдейские ритуалы морской жизни – альбатросы! Но увы, и это лишь отблески чуда. Мы ничего не знаем об их жизни: каковы их брачные ритуалы, как они заботятся о потомстве, где и как они гнездятся? Все эти знания у нас почти в руках, полученные неимоверными усилиями духа и материальными затратами общества, и все они отшвыриваются прочь! О нет, я убежден, нет более незавидной доли для натуралиста, чем жизнь моряка, чей жребий – пересекать это мир, не видя его. Но, возможно, сэр, вы были более удачливы?
