Текст книги "Миссия на Маврикий"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Патрик О'Брайан
Миссия на Маврикий
Капитан Королевского флота Джек Обри проживал в той части Хемпшира, которую давно облюбовали морские офицеры в различных чинах. Некоторые из них достигли адмиральских званий еще в дни Роднея, в то время, как другие еще только ожидали своего первого назначения. Наиболее удачливые имели большие, комфортабельные виллы с видом на Портсмут, Спитхед, Сент-Хеленс, остров Уайт, и на непрерывное движение военных судов. Обри вполне бы мог быть среди них – коммандером и, затем, молодым пост-капитаном он немало заработал призовых денег и среди сослуживцев был известен под именем «Счастливчик Джек Обри». Но недостаток вакансий, аферы его финансового агента, беспомощность капитана в вопросах бизнеса и несчастливое знакомство с судебными исполнителями привели его в конце концов к положению всего лишь офицера на половинном жаловании. Так что коттедж его лежал на северных склонах Даунса, недалеко от Хилтон Адмирал, где высокий холм загораживал вид на море и почти весь солнечный свет.
Этот коттедж, хотя весьма живописный, даже романтичный в окружении высоких ясеней, идеально подходил для двоих молодоженов, но, увы, никогда не отличался ни просторностью, ни комфортом. Будучи всегда тесным, с низкими потолками и не особо удобным, нынче он к тому же был заполнен двумя младенцами, племянницей, разорившейся тещей и изрядным количеством мебели из имения тещи Мэйпс Корт. А если еще прибавить пару слуг, то дом приобретал уже полное подобие караван-сарая в Калькутте, с той лишь разницей, что караван-сарай был сухим, горячим и душным, а в Эшгроу-коттедж сквозило изо всех щелей, а сырость, подымавшаяся от пола, счастливо соединялась с течью сквозь дырявую крышу, формируя повсюду лужи и лужицы.
Все это существовало на капитанские 9 шиллингов в день, выплачиваемые раз в полгода и часто с длительной задержкой, и, хотя в теще своей, миссис Вильямс, капитан обрел приличного эконома, помогавшего ему сводить концы с концами, жизненные его обстоятельства отпечатались выражением постоянного беспокойства на лице, ранее будто самой природой предназначенном для радости. Порой обеспокоенность уступала место глубокому разочарованию – когда капитан, прирожденный моряк и ученый-гидрограф и навигатор, увлеченный идеей определять долготу по фазам спутников Юпитера, не мог позволить себе потратить гинею или две на заказ меднику (зеркала и линзы он шлифовал сам).
На некотором расстоянии от Эшгроу-коттеджа небольшая лощина пролегала через лес, пропитанный грибными запахами. Тяжелые осенние дожди превратили ее глинистую почву в форменную трясину, и через эту трясину, сидя на своей лошади боком и подтянув ноги в опасении грязи так высоко, что он походил на скрючившуюся в седле обезьяну, проезжал доктор Мэтьюрин – ближайший друг капитана Обри, корабельный хирург на всех судах, которыми капитану случалось командовать. Доктор был небольшой, странного и даже несколько болезненного вида человек со светлыми глазами и бледным лицом, увенчанный несколько старомодным париком, отмечающим его принадлежность к медицине. На свой манер доктор был одет с необычной тщательностью: табачного цвета пальто с серебряными пуговицами и замшевые бриджи, но вид портил длинный черный кушак, трижды обернутый вокруг талии, придававший доктору несколько экзотический для английской глубинки вид. На луке его седла покоилась сетка, наполненная различными грибами – трубчатыми всех видов, лисичками, иудиными ушами. Внезапно, привлеченный ярким пятном жука-листоеда, доктор спрыгнул с лошади, ухватился за кусты и вскарабкался вверх по склону. В это время крупная черная с белым птица взлетела с дерева, почти бесшумно взмахивая широкими крыльями. Рука доктора метнулась за пояс, выхватила небольшую подзорную трубу – и вот уже доктор следил за полетом странной птицы, преследуемой парой ворон, через долину до склона холма, отделяющего Эшгроу-коттедж от моря. Затем довольный доктор перевел трубу ниже, на сам коттедж. К своему удивлению он обнаружил, что небольшая самодельная обсерватория передвинулась на добрый фарлонг правее, к обрывающемуся на пятьдесят футов гребню. И там, возвышаясь над ее примечательным куполом, как Гулливер над храмом лилипутов, воздвигся капитан Обри собственной персоной. Утвердив на куполе морскую подзорную трубу, он внимательно рассматривал какой-то удаленный объект. Свет падал прямо на Джека, его лицо было видно ясно и четко, и доктор с ужасом обнаружил на лице капитана кроме уже привычной тревоги явные признаки старения и отметины несчастливой жизни. Стивен Мэтьюрин так привык думать об Обри, как о воплощении веселой неунывающей молодости, что эти изменения и медленные, усталые движения, когда он, сложив трубу, выпрямился, держась ладонью за старую рану на спине, болью отозвались в сердце доктора. Стивен сложил свою трубу, поднял сетку с грибами, свистнул лошади, подбежавшей как собачонка, преданно заглядывая в глаза, и они продолжили свой нелегкий путь.
Десять минут спустя доктор стоял перед дверью обсерватории. Дверь была плотно блокирована задней частью капитана Королевского Флота Джека Обри, изрядно выпирающей наружу. «Он, должно быть, сейчас навел свой телескоп практически горизонтально, иначе он не смог бы этак сложиться над ним», подумал Стивен. «Однако, вес он за это время не терял, эти окорока потянут стоунов на пятнадцать.» И крикнул вслух: «Привет, Джек!»
«Стивен!» – завопил Джек, вылезая спиной вперед с удивительной в таком крупном человеке подвижностью и заключая друга в объятия. Его физиономия разрумянилась от удовольствия, и небольшой розовый отсвет заиграл даже на впалых щеках доктора. «Как я рад видеть тебя, старина Стивен! Как ты? Где побывал? Где ты пропадал все это время?» Надо сказать, что доктор Мэтьюрин успешно сочетал занятия медициной с работой на разведку Адмиралтейства, и посему передвижения его являлись тайной, о чем Обри сразу же и вспомнил. И, связав его появление с недавним объявлением войны Испанией Франции, торопливо продолжил:
– Занимался своими делами, не иначе. Чудесно, чудесно! Конечно, ты остановишься у нас! Ты уже видел Софи?
– Еще нет. Я остановился у кухонной двери и спросил у молодой женщины, дома ли капитан. При этом из дома раздавались звуки, напоминающие массовую резню – и я просто оставил там свою лошадь и свое подношение и отправился к тебе. Ты передвинул обсерваторию?
– Да. Это было нелегкое дельце, однако. Вся эта штука весит центнера три, не меньше. Мы с Килликом только сняли купол – это, кстати, медная обшивка с «Диомеда», верфь уступила мне ее по дешевке, а потом мы перекатили все остальное с помощью пары рычагов.
– А как Киллик?
Киллик был стюардом и слугой Джека много лет, следуя за ним, как и доктор, во всех его назначениях, и был весьма ценим Стивеном.
– Неплохо, полагаю. Последние новости от него сообщил мне Коллард с «Аякса», передал мне трость из акульих позвонков в качестве игрушки для близнецов. Мне же пришлось уволить его, ты знаешь.
Стивен кивнул и заметил:
– А что, обсерватория в доме была не на месте?
– Ну, в общем, да, – ответил Джек, поколебавшись.
– Зато отсюда я могу видеть Виг и Соллент, верхнюю часть Госспорта и Спитхеда. Быстрее, подойди и посмотри – он еще не ушел!
Стивен прильнул к окуляру, затенив его для лучшего вида рукой, и там, перевернутый, на фоне бледно светящегося фона как бы висел затуманенный трехпалубный линейный корабль, практически заполняя собой все поле зрения. Стивен поправил фокус и картинка приобрела изумительную четкость. Брамсели и нижние паруса, провисшие на мертвом штиле, канаты, идущие от клюзов к лодкам, тянущим швартовочные перлини. Пока он разглядывал корабль, он слышал объяснения Джека: «шестидюймовое зеркало, три месяца шлифовки и полировки, заканчивал лучшим померанским илом, помощь мисс Хершел просто бесценна – он слишком сильно снял края и его сердце не выдержало бы, если бы она не показала ему способ, как все исправить – замечательная женщина!»
– Так, это не «Виктори», – заметил Стивен, когда корабль начал двигаться, – это «Каледония», я вижу шотландский герб. Джек, я точно могу рассмотреть шотландский герб! На таком расстоянии! Да ты просто зеркальных дел мастер мирового класса!
Джек рассмеялся с удовольствием.
– Ну, ты же видишь. Сегодня чистейший воздух, почему бы не разглядеть, – заметил он скромно, – ни следа дымки, даже у поверхности воды. Как я надеюсь, что эта благодать продержится до ночи – я покажу тебе двойную звезду в Андромеде, меньше угловой секунды! Ты только подумай, Стивен! Меньше одной секунды! С моим старым трехдюймовым телескопом я бы никогда не различил ничего размером меньше двух. Хотел бы ты посмотреть на двойную звезду размером в одну секунду?
– Да, это должно быть великолепно. Но сейчас я скорее склонен разглядывать корабли. Наблюдать, подобно богу с Олимпа, коловращение жизни... Неужто ты сам не смотришь часами на пролив?
– Смотрю, конечно. Но прошу тебя, не говори об этом в доме! Софи не возражает против астрономии, даже если я засиживаюсь допоздна, и мы еще просидим тут до утра, и я покажу тебе Юпитер, но пялиться на Соллент – это не астрономия. Она будет очень огорчена, если решит, что я тоскую по морю.
– А ты тоскуешь, Джек?
Но капитан Обри не успел ответить – их внимание привлек поднявшийся ор со стороны коттеджа. Хриплый воинственный голос миссис Вильямс, пронзительные оправдания распекаемой служанки. Некоторые слова доносились до вершины холма довольно отчетливо благодаря недвижному воздуху и они могли слышать: «...иностранный джентльмен оставил их в моей кухне!», повторенное несколько раз, но в основном взволнованные голоса звучали одновременно, смешиваясь с эхо с другой стороны долины, а затем с детским ревом и повторяющимся хлопаньем дверей.
Джек пожал плечами, добродушно посмотрел сверху вниз на друга и заметил:
– А ведь ты так и не ответил на вопрос, как твои дела, Стивен. Как ты, в самом деле?
– Великолепно, благодарю, Джек. Я был на водах в Калдас де Бохи не так давно, получил немалую пользу, полагаю.
Джек кивнул: он знал это место, деревню в Пиренеях недалеко от принадлежащих доктору овечьих пастбищ. Ибо доктор, хоть и был ирландцем, имел землю в тех краях, наследство от бабушки-каталанки.
– Стал гибким, как сатир, – продолжил доктор Мэтьюрин, – и сделал немало наблюдений за слабоумными. В Бохи довольно много идиотов, друг мой.
– Ну, Бохи не одинок в этом. Посмотри на адмиралтейство. И что ты увидишь? Армейский генерал – первый лорд! Ты бы мог поверить в это, Стивен? И первое, что делает этот чертов красномундирник – покушается на капитанскую одну восьмую призовых денег! Уменьшает нашу долю на треть – это ли не буйное помешательство!? Ну, и оставив в стороне идиотов в Уайтхолле, и в этой-то деревне наберется полдюжины, визжат и бормочут на ярмарке. А серьезно говоря, Стивен, я иногда ужасно беспокоюсь за близнецов. Как-то они не кажутся мне, и ты бы весьма меня обязал, если бы осмотрел их. Но, возможно, ты сперва хочешь взглянуть на сад?
– Конечно, прежде всего! И на пчел тоже.
– Что до пчел, то, мне кажется, они уже посвистали всех вниз в последние недели. Как-то я не подходил к ним с тех пор, как пытался взять меду, но я их и близко не замечал. Уж где-то месяц прошел, как меня ужалили. Но если ты хочешь их посмотреть, нам надо идти верхней тропинкой.
Ульи стояли ровной шеренгой на белых подставках, но ни одной пчелы видно не было. Стивен заглянул в летки, увидел предательскую паутину, покачал головой и заключил: «Восковая моль».
– Восковая моль! – воскликнул Джек. – Что мне надо было делать?
– Ничего, – ответил Стивен, – по крайней мере, мне никакие средства не известны.
– Вот ведь напасть! Я так старался! Ты же знаешь, как мы с Софи ценили их! Твой подарок!
– Ладно, ерунда. Я пришлю тебе новых, сильный рой. Давай посмотрим сад.
В Индийском океане капитан Обри так мечтал о коттедже с небольшим участком: грядки свеклы, моркови, лука, капусты и бобов. И вот его мечта исполнилась. Увы, в мечте не было места черной мушке, проволочнику, долгоносику, личинкам, зеленым мухам и белянке капустной. Грядки раскинулись аж на пол-акра, вскопанные, прямые как линейка, на скудной, вывороченной земле и с какими-то карликовыми растениями на них.
– Ну, в это время года здесь, конечно, смотреть не на что, – заметил Джек, – но я собираюсь вывалить сюда зимой три или четыре телеги навоза и, думаю, разница будет разительная. Я уже кинул кое-что под мою брунсвикскую капусту, это там, за розовыми кустами Софи. Сюда.
Обходя чахлую картошку, Джек показал за ограду и заметил:
– Корова.
– Я догадываюсь, что это должно быть коровой. Молочная, несомненно?
– Именно так. Чертова прорва молока, масла, сливок, да еще телятина. То есть, сейчас мы только ожидаем все это. В настоящий момент она совершенно сухая.
– Что неудивительно. Она не выглядит стельной, скорее можно точно сказать, что она яловая. Ну просто фараонов кошмар.
– Ну, положение дел таково, – Джек пристально уставился на корову, – что она отвергает быка. Нет, с ним-то все в порядке, а вот она – ни в какую. В итоге он приходит в дикий раж, осеменяет землю – а мы сидим без молока.
– Что ж, с философской точки зрения ее поведение вполне логично. Продолжительная изнуряющая беременность, как плата за минутное случайное удовольствие... Еще и физический дискофорт от полного вымени, роды с сопутствующими рисками. Я уж не поминаю о неприятности видеть своего отпрыска превращенным в отбивную – это специфично для коров. Так что, будь я женской особью любого вида, я бы предпочел уклониться от своих основных обязанностей, ну а будучи телкой, предпочел бы оставаться сухим. Но понятно, что с домашней точки зрения целибат у коров видится совсем по-другому, тут предпочтительна плодовитость.
– Да, – отозвался Джек, – так и есть. А вот это – сад Софи. Он будет полон роз к следующему июню. Только ... какие-то они тонковатые, а, Стивен? Как ты думаешь, мне опять подрезать их посильнее этой зимой?
– Ничего, ну совсем ничего я не знаю о садоводстве. Но, возможно, Джек, они, и правда, смотрятся слегка ... рахитичными.
– Вот и я не знаю. Мне кажется, мне как-то не очень везет с декоративными растениями. Вот смотри, здесь предполагалась лаванда, видишь? Корни привезли из Мэйпс-корт. Зато глянь на мою капусту! Я ей просто горжусь!
Они прошли в калитку и вышли на участок за домом. Здесь раскинулось просто море зелени с внушающей уважение парящей горой навоза на заднем плане.
– Вот! – воскликнул Джек, – видел ли ты когда-нибудь нечто подобное?
– Нет, – честно ответил Стивен.
– Ты, конечно, можешь сказать, что они посажены чересчур близко друг к другу, но я рассуждал следующим образом: если в кубрике мы считаем достаточным 14 дюймов на человека, а человек ест капусту – то часть не может занимать места больше чем целое, не так ли? Я посадил ее, рассуждая подобным образом, и результат не заставил себя ждать! – Джек засмеялся, довольный, – ты помнишь кого-то из старых римлян, который не выносил зрелища, когда капусту срезали?
– Диоклетиан, полагаю.
– Точно! Как я его понимаю! А еще, знаешь, когда я собрал рядок, никому особо не понравилось. Только дурацкие вопли о гусеницах. Господи, если б они съели десятую часть червяков и долгоносиков, что мы жрали день за днем, месяц за месяцем, болтаясь в блокирующих эскадрах, да они бы благодарили Бога за каждую честную зеленую гусеницу!
Они постояли немного, созерцая капустное царство, и в тишине Стивен уловил шорох бесчисленного количества маленьких челюстей за работой. Его глаза скользнули от зеленой массы к навозному холму. Вершина его была увенчана лисичками, иудиными ушами, и прочими знакомыми ему дарами леса.
Треск захлопнувшейся двери прервал их медитацию. Затем последовал звук тяжелых шагов, задняя дверь отворилась, явив квадратную краснолицую женщину, с плевком миссис Вильямс на левом глазу и с визгливым валлийским выговором. Свой сундучок она тащила на плече.
– О, Бесси! – воскликнул Джек, – куда ты собралась? Что случилось?
Негодование душило женщину так, что в первый момент губы ее двигались без звука, затем слова вылетели из нее, сопровождаемые столь свирепым взглядом, что Стивен смешался.
– Характер, просто характер – вот все, что мне нужно! Достала меня с этим чаем и сахаром! Характер – это все!
С этими словами она исчезла за углом коттеджа.
Джек посмотрел ей вслед и тихо резюмировал:
– За этот год уже четвертая. Что за дьявольщина, Стивен? Управляться с командой из трехсот чудил мне всегда было раз плюнуть, но я не в состоянии вбить ни малейшего понятия о дисциплине в здешнюю компанию.
Он помолчал задумчиво и добавил:
– Ты же знаешь, никогда я не был сторонником «кошек» на корабле, но, черт побери, здесь бы они пришлись весьма кстати.
Новая задумчивая пауза, во время которой лицо Джека приобрело неумолимое, суровое выражение, какое бывает у командира, приговаривающего виновного к дюжине плетей, но затем взгляд его вернулся к реальности.
– О, Стивен, что я за бестолковый хозяин! Ты же голодный! Заходи, заходи. Стаканчик грога? Сюда, сюда. Ты же не против пройти через мойку – какие церемонии, а? Софи должна быть где-то там.
Пока он говорил, небольшое окно над ними растворилось, и в нем возникла голова Софи. Рстерянность в ее взгляде немедленно сменилась радостным возбуждением, и она обворожительно улыбнулась.
– О, Стивен! Как я рада видеть Вас! Зайдите же, я сейчас спущусь.
Стивен снял шляпу, поклонился и послал воздушный поцелуй, хотя вполне мог бы дотянуться до нее, не сходя с места.
– Ну заходи же, – позвал Джек. – И береги голову – притолока.
Мойка, кроме большого медного котла, источающего запах кипящих детских пеленок, содержала молодую женщину на стуле, с передником, накинутым на голову, раскачивающуюся молчаливо туда-сюда. В три шага пройдя мойку, они очутились в узком коридоре, который привел их в гостиную, небольшую, уютную, со сводчатыми окнами, делающими ее более просторной на вид. В комнате находилось много морских предметов обихода – сундуки под окнами, окованная медью корабельная мебель. Кроме того, помещение загромождали предметы, явно не подходящие маленькому коттеджу, как, например, огромный тростниковый диван с высокой спинкой на 5 или 6 персон и гигантские напольные часы в углу, которые пришлось оставить со снятой верхней крышкой – мешал потолок.
Джек не успел спросить Стивена: не напоминают ли ему арки окон кормовые окна брига, на котором они впервые ходили вместе – раздался звук торопливых шагов на лестнице, и в комнату вбежала Софи. Расцеловав Стивена, она схватила его за руки и засыпала вопросами – как его здоровье, как служба, как дела? – с нежностью, которая сильно тронула доктора. Софи говорила с поразительной быстротой: она так рада, она в восторге, где он был? У него все в порядке? Он и представить себе не может, как ей приятно его видеть! Он надолго к ним? Почему Джек сразу не позвал ее? Она потеряла целых четверть часа, не видя его! Она уверена, что близнецы его запомнили, они будут так рады! И маленькая Сесилия тоже, конечно. Он же голоден, не так ли? Как насчет кусочка кекса?
– Я в порядке, спасибо! И Вы тоже, моя дорогая, Вы просто цветете!
Софии, и правда, выглядела прекрасно. Она успела подобрать в прическу свои волосы, которые просто висели, когда она выглядывала из окна, но одна прядь выбилась, создавая очаровательный легкий беспорядок. С удовлетворением разглядывая ее, доктор заметил, что склонность к полноте, о которой он предупреждал ее раньше, сейчас ей не грозит. Однако он отметил, что радостное ее лицо выглядит осунувшимся, а руки ее, раньше тонкие и нежные, огрубели и покраснели.
В комнату вошла миссис Вильямс. Стивен вскочил и поклонился. Задав приличествующие вопросы о здоровье, о других ее дочерях, выслушав довольно детальное описание ее последнего счастливого выздоровления и ответив на ее расспросы, он собрался снова сесть, однако его остановил крик миссис Вильямс:
– Не на диван, доктор, прошу Вас! Это вредит тростнику. Вам будет гораздо удобнее на стуле капитана Обри!
Удар и зловещий вопль наверху погнали Софи из комнаты, Джек вышел за ней. Миссис Вильямс, чувствуя некоторую неловкость за свое последнее замечание, немедленно посвятила Стивена в историю злополучного дивана, с момента его изготовления во времена короля Вильгельма. Она привезла его из его дорогого Мэйпс-корта, несомненно, доктор помнит его, он стоял в летней гостиной. Ей приятно сделать коттедж капитана О. хоть чуточку похожим на дом джентльмена и, в любом случае, она не могла себе позволить оставить такую ценную вещь, просто реликвию, своим арендаторам, весьма достойным людям, конечно, но все-таки торгашам, которые рассядутся на исторической ценности без всяких колебаний. Часы, кстати, тоже из Мэйпс.
– Очень красивые часы, – похвалил Стивен. – И точные, полагаю. А что же они стоят? Может, их запустить?
– О нет, сэр! – взгляд миссис Вильямс стал жалостливым, – если они пойдут, у них же начнет изнашиваться механизм!
После этого она пустилась в пространные рассуждения об износе вообще, сумасшедших ценах на ремонт, и, как бы в сторону, об умелости капитана Обри в домашних делах.
Голос капитана, прекрасно слышимый в былые времена по всему кораблю даже во время шквала, мало подходил для секретных перешептываний, и когда поток слов миссис Вильямс прерывался, его глубокие раскаты были отчетливо слышны. Не настолько добродушный, как когда-то, увещевающий о приличном куске ветчины, который можно выставить на стол, о морском пироге, который можно быстро приготовить.
Стивен переключил свое внимание на миссис Вильямс, и украдкой внимательно осмотрел ее. Ему показалось, что неурядицы практически не сказались на ней. Ее неустанное, агрессивное стремление к доминированию, казалось, еще возросло (если подобное вообще было возможно), она выглядела здоровой и почти счастливой, на свой манер. Ее ссылки на былое великолепие были, скорее, ссылками на миф, в который она сама уже не верила, на сон, от которого она пробудилась к реалиям настоящего. Возможно, она родилась для роли изобретательного управляющего доходом в две сотни в год, и наконец-то, достигла предназначения. Было ли это отвагой, или просто толстокожестью?
Тем временем миссис Вильямс переключилась на тему слуг, извергая поток банальностей и обвинений. В ее молодые годы слуги были вышколенные, а нынче их трудно найти, невозможно за ними уследить, ленивые, лживые, вороватые, а часто просто злоумышляющие.
– Да вот только утром я обнаружила кухарку, копающуюся в груде поганок! Вы можете представить себе такое злодейство, доктор Мэтьюрин!? Копаться в поганках, а потом хвататься за еду для моих внучек этими грязными руками! Вот вам и валлийцы!
– А ее объяснения? Не заслуживали ли они внимания, мадам?
– Конечно, нет! Ложь, сплошная ложь. На кухне! Я вышвырнула их вон, и показала ей, что пока еще в своем уме. Характер, пФ! Уж не думала ли она, что может тут его демонстрировать?
После короткой паузы Стивен заметил:
– Этим утром я видел скопу на склоне над дорогой.
– В самом деле, сэр? Замечательно. Это в этом маленьком лесу, который видно из окна? Для Хемпшира неплохо. Но знай вы окрестности также хорошо, как я, вы бы поняли, что это просто ничто по сравнению с лесами вокруг Мэйпс. Они тянулись до соседнего графства, сэр, полные скоп. Мистер Вильямс любил на них поохотиться. Я даже полагаю, что и эта-то скопа просто залетела сюда из Мэйпс.
Уже некоторое время Стивена беспокоило сопение за дверью. Наконец, дверь отворилась и маленькая девочка с желтыми волосами, громко хлюпая носом, ворвалась в комнату. Бросив на Стивена лукавый взгляд, она подбежала к бабушке и спрятала лицо у нее в коленях. К облегчению Стивена, все уговоры миссис Вильямс встать, подать джентльмену руку и поцеловать его были тщетны, девочка осталась в той же позе, а бабушка ласково поглаживала ее по голове.
Никогда на памяти Стивена миссис Вильямс не выказывала никакой нежности к своим дочерям, ее лицо, голос и манеры, казалось, вообще не годились для выражения нежности. И вот, вся ее массивная фигура просто лучилась этим чувством, пока она объясняла, что это маленькая Сесилия, ребенок ее средней дочери, которая последовала за полком своего мужа, и, конечно, не может в таких условиях воспитывать ребенка, бедняжка.
– Мне бы следовало давно познакомиться с ней, – вежливо ответил Стивен. – Прекрасный ребенок.
Софи вернулась и девочка немедленно начала причитать: «Тетя, тетя, кухарка хотела отравить меня поганками!» Она монотонно повторяла это некоторое время, и, перекрывая этот звук, Стивен сказал:
– Я ужасно забывчив, вы должны простить меня. Я ведь зашел пригласить вас всех пообедать со мной, и я до сих пор не передал приглашения!
– Очень мило с Вашей стороны, – немедленно отозвалась миссис Вильямс, – но я боюсь, это совершенно невозможно, потому что... – она огляделась в поисках веской причины, но в итоге вынуждена была отступить, не закончив фразы, и начала тетешкать внучку.
Стивен продолжал:
– Я остановился в «Короне» в Петерсфилде, и уже заказал все блюда.
Софи возмутилась, спрашивая, как он решился на такой чудовищный поступок – он должен остановиться в коттедже, и, конечно, обедать с ними. Снова отворилась дверь и обе женщины обернулись к вошедшему Джеку за поддержкой. «Как они разговаривают», – подумал Стивен. «Пожалуй, это первый раз, когда я вижу сходство, доказывающее, что Софи и ее невозможная мамаша – родственники.»
«Дядя Обри, – завопила Сесилия, – кухарка пыталась отравить меня и близнецов поганками!»
– Что за чушь, – возмутился Джек, – Стивен, ты обедаешь и ночуешь у нас! Камбуз нынче, правда, некомплектен, но у нас будет отличный морской пирог.
– Джек, я уже заказал обед в «Короне». Блюда будут на столе к назначенному часу, и, если мы не придем, они просто пропадут.
Это замечание немедленно оказало заметный эффект на женщин. Хотя они все еще протестовали и требовали, чтоб он остался, накал дискуссии снизился. Стивен сидел молча, временами он поглядывал в окно, временами – на Софи и ее мать, и признаки их родства становились все более заметными. В чем же они заключались? Точно не в тоне голоса и не в манере двигаться. Возможно, дело было если не в детском, то каком-то «не-взрослом» выражении лица, общем для обоих, выражении, которое его французские коллеги-физиономисты, последователи Лаватера, называли «английский взгляд». Выражение это они относили на счет хорошо известной холодности английских женщин и их невежества в делах плотской любви. «Если Дюпюитрен прав и если причина действительно в этом, – думал Стивен, – то, значит, Джек, с его-то пылким темпераментом, должен быть весьма озабочен.» Поток слов тем временем не иссякал. «Как он все это переносит?» – удивился Стивен, вспомнив быстрые расправы Джека с болтунами на квартердеке. «Преклоняюсь перед его долготерпением.» Компромисс, по счастью, уже вырисовывался: кто-то должен пойти, а кто-то останется дома. В конечном счете, после нескольких кругов обсуждения, было решено, что: Джек пойдет, Стивен вернется на следующее утро и позавтракает с ними, миссис Вильямс хватит для поддержания сил и чуточки хлеба и сыра.
– Чепуха, мадам! – воскликнул Джек, вынужденный наконец выйти за границы вежливости, – в кладовой есть изрядный шмат ветчины, а в духовке подходит шикарный морской пирог!
– Но, Стивен, у Вас же будет время осмотреть близнецов перед уходом? – быстро спросила Софии, – сейчас на них как раз можно взглянуть. Дорогой, прошу, покажи их. Я сейчас подойду.
Джек провел его наверх, в небольшую комнату с кривыми стенами, где на полу сидели два плешивых младенца, одетые в свежие платьица. У них были бледные, круглые лица и в центре каждого торчал необыкновенно длинный, острый нос, делая их чрезвычайно похожими на репки. Рассматривая Стивена некоторое время, они, несомненно, нашли его неинтересным, скучным, даже противным, и их взгляды перенеслись на другие предметы практически одновременно. Их можно было бы принять за странных старичков или вообще представителей другого вида.
– Замечательные дети. Надо было раньше с ними познакомиться.
– Я не могу их различать, – пожаловался Джек, – ты не представляешь себе, какой гам они могут поднять, если что-то делается не по-ихнему! Справа, по-моему, Шарлотта.
Джек уставился на них, они на него. Не мигая.
– Что ты думаешь о них, Стивен? – Джек со значением постучал себя по лбу.
Стивен вошел в профессиональную роль. Он принял несколько десятков новорожденных в студенческие годы в Ротунде, но с тех пор практиковал исключительно среди взрослых, и мало кто из его коллег был настолько плохо подготовлен к стоящей перед ним задаче. Однако он поднял их по очереди, прослушал сердце и легкие, открыл рты, заглянув внутрь, согнул и разогнул конечности и подвигал пальцем у них перед глазами.
– Сколько им?
– Ну, уже довольно большие. Мне уже кажется, они тут были всегда. Софи знает точно.
Софи вошла, и, к радости Стивена, оба маленьких создания тут же утратили свой неизменный стариковский взгляд, они заулыбались, зашевелились, заморгали радостно, просто маленькие человеческие личинки.
– Тебе нечего о них беспокоиться, – заметил Стивен, когда они с Джеком шли полями к ожидающему их обеду, – все с ними будет в порядке, возможно, в конце-концов, ты увидишь пару фениксов, со временем. Но прошу тебя, не веди себя так, как те болваны, что подбрасывают детей в воздух. Это может сильно повредить, нарушить умственное развитие, а ведь девочкам, когда они вырастают в женщин, интеллект нужен куда больше, чем мужчинам. Это ужасная ошибка – подбрасывать детей к потолку!
– Боже правый! – воскликнул Джек, останавливаясь, – ты ведь мне этого не говорил? Я-то думал, им нравится взлетать вверх – они смеются и кричат, прям как люди. Никогда больше не буду так делать. Хотя они всего лишь девчонки, мочалки несчастные.
– Странно, что тебя столь волнует вопрос их пола. Они твои дети, плод твоей любви, твоя плоть и кровь. А мне кажется, не только из-за «мочалок», что ты разочарован, именно потому, что это девочки. Для них-то это, пожалуй, несчастье – ортодоксальные иудеи ежедневно благодарят своего Создателя, что они не родились женщинами, и мы можем повторить это за ними – но объясни, тебе-то что за разница? Твоя цель, как я понимаю, продление рода – а в этом деле девочка надежней мальчика, не так ли?
– Возможно, это глупое предубеждение, но, сказать правду, Стивен, я так ждал парня! И иметь даже не одну девчонку, а двух... Я бы не хотел, чтоб Софи догадалась об этом, но это такое разочарование! Всем сердцем мне хотелось мальчишку, я все уже продумал для него. Я бы взял его в море в семь или восемь, с хорошим наставником на борту, чтоб дать ему основы математики, и, черт с ним, и со священником, для всяких красивостей, латыни, морали и прочего. Он бы говорил по-французски и по-испански так же хорошо, как ты, Стивен, а я бы учил его судовождению. Даже если я буду без корабля еще годы и годы, я знаю кучу капитанов и даже адмиралов, которым я мог бы доверить его. У него бы не было недостатка в друзьях на службе, и, не получи он до того заряд в голову, я бы увидел его пост-капитаном в двадцать один или двадцать два. Может, я бы успел увидеть его под его собственным флагом. Я могу помочь парню в море, и море – это все, что я знаю. А что мне делать с кучей девиц? У меня для них даже приданного нет.
