Текст книги "Миссия на Маврикий"
Автор книги: Патрик О'Брайан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Даже в виду места назначения команда «Боадицеи» продолжала лихорадочную деятельность, последними мазками доводя ее внешний вид до совершенства. Сейчас эти действия были почти завершены, и фрегат шел ко входу в Фалс-Бэй. Ровный бриз надувал лиселя и нес дальше над волнами вонь свежей краски. Единственным посторонним пятном на ее безупречных черно-белых «шашечках Нельсона» был помост на носу, где помощники плотника усердно наносили кармин на губы, щеки и грудь пышной, хотя несколько вульгарной фигуры королевы бриттов.
Джек, уже в парадном мундире, стоял на квартердеке, опершись на поручни правого борта, за ним маячила фигура Фаркьюхара, а чуть дальше к носу канонир раздувал фитиль у медной девятифунтовки. Остальные орудия оставались принайтовленными, их ряды были выровнены не хуже гвардейцев на параде, надраенные казенники сияли.
Сеймур очередной раз показал себя добросовестным первым лейтенантом – смотреть на палубу было одно удовольствие: блестящие светлые доски, черные, свежепросмоленые швы, лопари тросов уложены виток к витку в такие аккуратные бухты, что, кажется, ни у кого не поднимется рука нарушить этот идеальный порядок. Медяшка надраена, ни пылинки от носа и до кормы, клетки с курами и оставшиеся свиньи спущены в трюм в компании с козлом, и при общем молчании слышно, как он сердито блеет, требуя давно им ожидаемых табачных листьев. Команда в молчании строилась на палубе в парадных бушлатах, с восторгом глядя на приближающийся берег. Уже можно было различить людей, людей, ходящих по сухой земле! Среди деревьев! Единственными звуками, нарушавшими тишину, кроме козлиного блеяния, были хриплые приказы штурмана с форкасла рулевому, уставные ответы рулевого, выкрики лотового у клюзов: «Отметка пятнадцать! Пятнадцать с половиной! Шестнадцать с половиной!» – и тихий голос Джека, показывающего достопримечательности на берегу своему гостю:
– Эта плоская скала здесь зовется Аркой Ноя, а дальше за ней Тюлений Остров, доктору там понравится. А ниже арки, там, где белая вода, это Римская Скала, мы сейчас пройдем между ними. Саймонстаун откроется с минуты на минуту. Мистер Ричардсон, прошу вас, посмотрите, если доктор закончил, позовите его на палубу. Будет жаль, если он упустит эту картину.
– Ну, а вот и мы, – продолжил он, оглядывая в трубу открывшуюся бухту. «Рэйсонейбл», видите? Двухпалубник. Дальше «Сириус». «Нереида» в глубине бухты – неплохая стоянка, и дальше шлюп, который я не могу распознать. Мистер Сеймур, что вы можете сказать о том шлюпе со снятыми стеньгами?
В этот момент на палубе появился Стивен. Щурясь на свету, он вытирал окровавленные руки о шерстяной ночной колпак и вид имел весьма непрезентабельный.
– А вот и доктор! – воскликнул Джек. – Закончили распиливать беднягу Френсиса? Как он там? Надеюсь, хорошо?
Френсис, до сего дня один из лучших марсовых, вызвался позолотить клотик грот-бом-брам-стеньги, не удержался и совершил впечатляющий полет с головокружительной высоты. Он избежал палубы (и смерти) благодаря качке, но скользнул по люку 12-го порта с такой силой, что разодрал до кости грудную клетку, да еще и содрал с крышки свежую краску, чертов граблерукий содомит!
– Может, выкарабкается. Эти молодые парни, похоже, сделаны из стали и какой-то особо эластичной кожи. Значит, это и есть Африка, – Стивен жадно вглядывался в берег, обиталище капских трубкозубов, панголинов и жирафов. Ему виделись бесчисленные птицы в окружении богатейшей флоры, а венчалось это сияющее видение настоящими живыми страусами.
– А это, – указал он на удаленную оконечность, – и есть тот самый ужасный Мыс Бурь собственной персоной, не иначе?
– Нет, конечно, – ответствовал Джек. – Мыс уже далеко за кормой. Мы обошли его довольно близко, но вы, доктор, в это время, к сожалению, были заняты. Но до того вы успели увидеть Столовую Гору, не так ли? Я ведь посылал за вами.
– Да, да. И я вам весьма признателен, даже несмотря на подъем в немилосердную рань. Ее можно сравнить с Бенбалбеном.
– Интересно, не правда ли? А вон слева по носу, нет, слева по борту, вы можете видеть Саймонсбэй – лучшую якорную стоянку. И «Рэйсонейбл» на ней, под адмиральским флагом.
– Это линейный корабль, да? – спросил Фаркьюхар. – Выглядит очень впечатляюще.
– Сомневаюсь, что хоть один шестидесятичетырехпушечник еще остался в линии в наши дни, – ответил Джек. – В любом случае, «Рэйсонейбл» построен лет пятьдесят назад, и он может просто развалиться на части от собственного бортового залпа. Но я рад, что он хоть выглядит впечатляюще. Дальше – «Сириус», фактически, гораздо более сильный корабль, хотя и только с одним рядом орудий. 36 восемнадцатифунтовок – такой же вес залпа, как и у нас. Дальше другой фрегат, видите? «Нереида». Тоже тридцать шесть, но лишь двенадцатифунтовок. Дальше старый военный бриг.
– Прошу, объясните, сэр, а почему они не в море? – спросил Фаркьюхар. – Если я правильно понимаю, эти корабли, да еще «Оттер» – это почти все, что мы имеем для охраны торговых путей в Индию? Я спрашиваю не из простого любопытства.
– О, сейчас как раз конец сезона ураганов. Вряд ли это возможно, блокировать Маврикий в этот сезон. Так что они, должно быть, переоснащаются и грузят припасы – ведь на протяжении двух тысяч миль к северу для них нет ничего... Мистер Джонсон, я думаю, пора убавить паруса.
Он пристально вглядывался в трубу. «Боадицея» подняла позывные, и Джек высматривал шлюпку капитана порта. А, вот и она, только отошла от пирса. Хотя фрегат нес уже лишь фор– и грот-марсели, он двигался довольно ходко, покачиваясь на умеренной юго-восточной волне при начавшемся отливе, и берег быстро приближался. Когда корабль поравняется с кварталом зданий Адмиралтейства, надо начинать салютовать, и, ожидая этого момента, Джек ощутил странное чувство, что с первым залпом и Англия и все путешествие на юг исчезнут в прошлом.
– Начинайте, мистер Веббер, – скомандовал Джек, и девятифунтовка выдала свое приветствие, сопровождаемое языком пламени и облаком дыма.
– Первая, – сказал канонир. В этот момент эхо выстрела, отраженное горами, достигло их.
– Вторая. Третья...
После семнадцатого выстрела огромная бухта будто ожила, разбуженная перекатывающимися реверберациями, и еще до того, как они замерли, плотное облачко оторвалось от борта «Рэйсонейбла», и секундой позже долетел звук ответного салюта. Девять раз грохнула пушка с борта флагмана ответным салютом, и с девятым молодой гардемарин Уизеролл, старший над сигнальщиками, пропищал:
– Сигнал с флагмана, сэр.
Затем, постаравшись придать голосу мужественной хриплости:
– «Капитану прибыть на борт флагмана».
– Подтвердите, – распорядился Джек. – Спустить гичку. И где мой рулевой? Позовите его.
– Извините, сэр, – ответил Джонсон, покраснев. – Мун пьян.
– И черт с ним. Кромптон, прыгай в гичку. Мистер Хилл, здесь все мои бумаги? Точно все?
Прижимая к груди пачку запечатанных и обернутых парусиной документов, Джек шагнул за борт, спрыгнул в раскачивающуюся на волнах гичку, поймав момент подъема, и скомандовал:
– Отваливай!
Много лет прошло с тех пор, как еще старшим гардемарином Джек был здесь последний раз на «Резолюшн», но как же хорошо он все помнил! Стало больше гражданских строений в поселке у начала бухты, но все остальное оставалось без изменений – ритмичный неумолкающий шум прибоя, горы, шлюпки с кораблей, снующие туда-сюда, госпиталь, казармы, арсенал. Такое ощущение, что вот сейчас он встретит самого себя – долговязого мальчишку, возвращающегося на «Резолюшн» с пойманной под скалами макрелью! Переполненный воспоминаниями, Джек чувствовал радостное возбуждение, и в то же время, в душе его роились смутные предчувствия чего-то неприятного.
– Эй, на шлюпке! Назовите себя! – окликнули в рупор с «Рэйсонейбла».
– «Боадицея», – отозвался рулевой.
– Подгребайте, – уже тише донеслось в ответ.
Гичка мягко стукнулась в высокий борт флагмана, юнга сбросил им алый фалреп, послышалась команда боцмана, и Джек поднялся на палубу. Сняв в знак приветствия свою шляпу с кокардой, он испытал настоящий шок, узнав в высоком, сутулом, седом человеке, отвечающем на его приветствие, самого адмирала Берти, которого он последний раз видел в Порт-Оф-Спэйне гибким, живым, охочим до женщин капитаном «Ринауна». И немедленно какая-то часть его собственного разума отозвалась: «Возможно, ты и сам уже не слишком молод, Джек Обри».
– Ну наконец-то, Обри, – воскликнул адмирал, пожимая капитану руку. – Очень рад вас видеть. Вы ведь знаете капитана Элайота?
– Да, сэр, мы ходили вместе на «Леандре» в девяносто восьмом. Как ваши дела, сэр?
Не успел Элайот ответить на вопрос хоть чем-то, кроме дружеской улыбки, появившейся у него на лице сразу, как только над планширем показалась физиономия Джека, как адмирал взял быка за рога:
– Смею предположить, что эти бумаги для меня? Пойдемте, взглянем на них в каюте.
В адмиральской каюте их встретили великолепие и роскошь: ковры и портрет миссис Берти, симпатичной пухлой дамы.
– Ну, – произнес адмирал, сражаясь с внешней оберткой пакета – вояж у вас вышел довольно утомительный. А как с уловом? Вас ведь, помню, звали «Счастливчик Обри» на Средиземном... Черт бы подрал эти конверты!
– Ни одного паруса на горизонте за весь поход, сэр. Но, нам посчастливилось урвать клочок возле Селваженс – вернули старую «Гиену».
– Вот как? В самом деле? Отлично, я душевно рад.
Бумаги, наконец, появились на свет, и адмирал начал их бегло просматривать. Затем заметил:
– Да. Я так и предполагал. Надо немедленно захватить их к губернатору. Да, у вас ведь политическая шишка на борту? Мистер Фаркъюхар? Его следует тоже позвать. Пошлю за ним свой катер в знак внимания: с этими политиканами надо держать ухо востро! А вам советую послать за теплой одеждой – тут до Кейптауна 20 миль, и придется ехать верхом. Губернатор ничего не имеет против нанковых брюк и теплых курток, уверяю.
Адмирал отдал приказания, и послал за бутылкой вина.
– Настоящий «Диамант» первого года, Обри! – сказал он, вновь усаживаясь. – Слишком, пожалуй, роскошно для молодежи, вроде вас, но вы вернули старую «Гиену» – а я был на ней гардемарином! Да! – его водянистые голубые глаза будто вглядывались в прошлое через сорок пять прошедших лет. – Это было как раз перед изобретением карронад.
Вернувшись к настоящему, он выпил свой бокал, и продолжил:
– Верю, что ваша удача все еще с вами, Обри. Она вам здесь понадобится. Допивайте, и нам еще пилить через эти чертовы горы. Скачка по пыли, пыль всюду, всегда – дождь или солнце. Загони сюда хоть целое племя подметальщиков! Как я надеялся, что нам не придется ехать! Кабы не чертова политика, мне бы выпихнуть вас в море, как только вы заполните бочки водой. Ситуация куда хуже, чем была к вашему отплытию из Англии, куда хуже, чем когда писались эти приказы. Французы поймали еще двух «компанейцев», с этой стороны пролива Десятого Градуса. «Европа» и «Стритэм», шли в метрополию. Так что влетело это в изрядную копеечку.
– Господи, сэр, до чего ж паршиво! – воскликнул Джек.
– Так и есть. А будет еще хуже, если мы не повернем дела в свою пользу. И браться за это надо поэнергичнее. Это то, что мы должны сделать, и это вполне выполнимо. О да, это выполнимо, если проявить достаточно инициативы... и, пожалуй, нужно добавить хорошего везения. Хоть удача и не любит, когда о ней толкуют вслух.
Адмирал постучал по дереву, помолчал и продолжил:
– Слушайте, Обри, пока ваш Фаркъюхар не поднялся на борт, пока мы не запутались в политическом словоблудии, я опишу вам положение дел ясно, как только смогу. На Маврикий и Реюньон базируются четыре французских фрегата, вдобавок к тем силам, что находились там весь последний год. Они могут использовать Порт-Луи или Сюд-Эст на Маврикии и Сен-Поль на Реюньоне, и по отдельности или парами они могут достигать Никобарских островов и все, что южнее – весь Индийский океан. Мы не можем ловить их там, и мы не в состоянии конвоировать всю восточную торговлю – у нас просто нет такого количества кораблей. И плотно блокировать их навсегда вы тоже не сможете. Итак, вы должны либо разнести их в клочья в их собственных водах, либо неизбежно встает необходимость захватить их базы. Сейчас это уже у всех на уме, мы отбили Родригес и поставили там гарнизон: часть 56-го полка и бомбейских сипаев. В первую очередь, чтобы вы могли там набирать воду, а во вторую, чтоб разместить там ожидаемые из Индии подкрепления. Сейчас там только около четырехсот человек, но мы рассчитываем на большее в следующем году, вопрос лишь в транспортах. Вы знаете Родригес?
– Да, сэр. Но, однако, я не высаживался там.
Родригес, одинокий и не слишком плодородный клочок земли в океане, 350 миль к востоку от Маврикия. Джек видел его с мачты своего любимого фрегата «Сюрприз».
– Ну, в конце-концов, вода у вас будет. Что до кораблей, у вас есть «Боадицея», у вас будет «Сириус» с прекрасным капитаном, на которого можно положиться, я о мистере Пиме. Надежный как часы. «Нереида», всего лишь двенадцатифунтовки, и лет ей уже немало, но Корбетт содержит ее в образцовом порядке, хоть он и изрядный грубиян. Весьма полезным может быть «Оттер», ходкий 18-ти пушечный шлюп, также в отличном состоянии. Командует лорд Клонферт, он должен быть тут со дня на день. Ну, и я позволю вам использовать «Рэйсонейбл», кроме сезона ураганов, конечно – сильного шторма ему не выдержать. Он, конечно, уже не тот, что был в дни моей юности, но его кренговали несколько недель назад, и ход у него приличный. Чем не пара «Канониру» – он еще старше! И, черт возьми, вид у него вполне солидный. Ну, и, предположительно, со временем к вам смогут присоединиться «Мэджисьен» с Суматры и «Виктор» – еще один шлюп. Но, полагаю, даже и без них, если «Рэйсонейбл» нейтрализует «Канонира», три прекрасно управлямых фрегата и шлюп не уступят четырем французам.
– Конечно нет, сэр! – поспешил заверить Джек. Адмирал говорил о его вымпеле, как о деле решенном.
– Никто не делает вид, что это легкая задача. Французы: «Венус», «Манш», «Кэролайн» (это он взял этих двух ост-индийцев) и «Беллона» – все новые сорокапушечные фрегаты. Из остальных я уже поминал «Канонира» – он все еще несет свои 50 орудий, наш захваченный бриг «Грапплер», несколько авизо и еще какая-то мелочь. И, Обри, я вас предупреждаю: если вы поднимете свой вымпел, капитана вам в подчинение я не дам. Если вы временно перейдете на «Рэйсонейбл», Элайот заменит вас на «Боадицее».
Джек кивнул. Он и не ожидал другого – вряд ли на удаленной станции имелись лишние пост-капитаны. Ну и к тому же, если коммодор имел капитана в непосредственном подчинении, он мог претендовать на адмиральскую третью часть призовых денег.
– Позвольте спросить, не имеете ли вы сведений о сухопутных силах французов на островах?
– Есть, но хотелось бы, чтобы они были более точными. На Маврикии у генерала Декэна лучшая часть гарнизона состоит из двух регулярных полков, плюс милицейские части примерно в 10 тысяч штыков. О Реюньоне информация куда более скудная, но, кажется, у генерала Десбрюслиса примерно то же самое. Да уж, крепкий вам достался орешек, но разгрызть его необходимо, и как можно раньше. Вам надо наносить быстрый удар концентрированными силами, пока их части разбросаны по всему острову. В двух словах: прийти и победить. Правительство будет в том еще состоянии, когда весть о захвате «Стритема» достигнет Англии, и в этой ситуации важен быстрый результат. Я не упоминаю о государственных интересах, это само собой, сейчас я говорю с чисто личной точки зрения: здесь в случае успеха вполне реально получить рыцарство, а может, и баронетство. Ну а если провалить задание – берег и половинное жалование до конца дней ваших.
Вбежал гардемарин:
– Вызывают капитана, сэр. И не хотите ли вы поприветствовать лично джентльмена с катера?
– Несомненно, – кивнул адмирал. – А что до флага...
Он выдержал паузу, задумчиво глядя на портрет жены.
– Вам не хотелось бы баронетства, Обри? Я вот точно знаю, что хочу. Миссис Берти давно жаждет утереть нос сестре.
Квартал частной застройки Саймонстауна, хоть и был по размеру меньше деревушки, количеством пивных, винных лавок и других злачных мест мог бы конкурировать с небольшим городом. В полумрак одного из таких мест вошел Стивен Мэтьюрин с букетом орхидей. Его мучила жажда, он был усталым, и с головы до ног покрывала его африканская пыль, но, тем не менее, он был счастлив. Свои первые полдня на берегу доктор потратил на прогулку в горы, покрытые незнакомой растительностью и населенные обилием замечательных птиц, некоторых он сумел распознать по описаниям. Также доктор обнаружил три четверти самки пятнистой гиены. Недостающую часть, в том числе морду с задумчивым выражением, он обнаружил в некотором отдалении, пожираемую своим старым знакомым – бородачом-ягнятником. Приятное сочетание прошлого и настоящего, либо двух удаленных частей света.
Он заказал вина и воды, смешал их в лучшей для утоления жажды пропорции, затем поставил орхидеи в кувшин с водой. Пил он долго, пока не почувствовал, что снова потеет. Кроме хозяина и трех симпатичных малайских девушек за барной стойкой, в полутемной комнате было только два человека: большого роста офицер в незнакомой форме, дородный и мрачный, с огромными бакенбардами, делавшими его похожим на меланхоличного медведя; и его гораздо более мелкий, неприметный компаньон, в одной рубашке и с расстегнутыми у колен бриджами. Грустный офицер говорил на беглом, но несколько странном английском, игнорируя артикли; грубый, раздражающий акцент его спутника выдавал уроженца Ольстера. Они обсуждали таинство Евхаристии, но Стивен уловил тему разговора лишь когда они почти хором выкрикнули: «Не Папа, только не Папа!» – грустный офицер, при этом, глубочайшим басом. Малайские девушки вежливо повторили из-за стойки: «Не Папа», – и, видимо восприняв это, как сигнал, принесли свечи и расставили их по комнате. Колеблющийся свет лег на орхидеи Стивена и на содержимое его носового платка – четырнадцать интересных жуков, собранных для его друга, сэра Джозефа Блэйна, в прошлом руководителя военно-морской разведки. Стивен как раз рассматривал одного из них – бупестриду, когда чья-то тень легла на стол. Подняв глаза, Стивен обнаружил меланхоличного медведя, который мягко покачивался.
– Лейтенант флота Его Императорского Величества Головнин, командир шлюпа «Диана», – отрекомендовался он, щелкнув каблуками.
Стивен поднялся, поклонился и произнес:
– Мэтьюрин, хирург фрегата Его Величества «Боадицея». Прошу вас, садитесь.
– Душевный ты парень..., – заключил Головнин, кивнув на орхидеи, – вот и я тоже... Где ты их взял, эти цветы?
– В горах.
Головнин вздохнул, затем выудил из кармана маленький огурчик и с хрустом начал его жевать. Он ничего не ответил на предложение Стивена выпить вина, но после долгой паузы спросил:
– Как они, эти цветы, называются?
– Диса грандифлора, – ответил Стивен, после чего воцарилось долгое молчание. Нарушил его ольстерец, которому наскучило пить в одиночестве. Он подошел, захватив свою бутылку, и безо всяких церемоний водрузил ее на стол Стивена.
– Я Мак-Адам, с «Оттера», бросил он, присаживаясь. – Я вас видел в госпитале этим утром.
Теперь, в свете свечи, Стивен узнал его. Не заметив его этим утром, он, тем не менее, знал его много лет: Вильям Мак-Адам, врачеватель безумных, с весьма солидной репутацией в Белфасте, покинувший Ирландию после банкротства его частного приюта. Стивен слышал его лекции и прочитал его книгу об истерии с большим одобрением.
– Долго он не продержится, – заключил Мак-Адам, глядя на плачущего над орхидеями Головнина.
«Как и вы, коллега», – подумал Стивен, глядя на бледное лицо и красные глаза собеседника.
– Не желаете ли чуток выпить? – обратился к нему Мак-Адам.
– Благодарю, сэр. Думаю, мне следует ограничиться своим «негусом». Но скажите, что это у вас в бутылке?
– Ох! Это здешний бренди. Тошнотворное пойло, я его пью исключительно в экспериментальных целях. Он, – дрожащий палец указал на Головнина, – пьет его от ностальгии, как заменитель его родной водки. А я составляю ему компанию.
– Но вы упоминали эксперимент?
– Да. Стробениус и другие утверждают, что человек, мертвецки упившийся зернового спирта, падает назад, а от винного он должен падать вперед. Если это правда, это говорит нам нечто о природе двигательных центров, если вам понятно это выражение. Этот джентльмен – мой экспериментальный объект. Но как здорово он держится! Это наша третья бутылка, а он пьет стакан за стаканом вместе со мной.
– Восхищаюсь вашей преданностью науке, сэр!
– Я ломаного фартинга не дам за науку. Искусство – все! Медицина – это искусство, или это пустое место. Медицина разума, я имею в виду. Что такое ваша физическая медицина? Слабительное, да ртуть, да хинная корка. Ну и еще ваша убойная хирургия. Они могут, в случае удачи, подавить симптомы, не более. С другой стороны, где источник, пр-родитель девяти десятых всех недугов? Разум, вот где! – он со значением постучал себя по лбу. – А что лечит разум? Искусство, более ничего. Искусство – это все! И это – моя епархия!
Стивен было решил, что Мак-Адам, должно быть, просто шарлатан, пробавляющийся своим искусством, человек, чьи сокровенные желания крупными буквами написаны на его физиономии. Но мнение Стивена о Мак-Адаме изменилось по мере разговора о взаимодействии разума и тела, об интересных случаях, встречавшихся каждому из них: ложные беременности, необъяснимые выздоровления, их опыт судовых врачей, сложные взаимозависмости между состоянием стула и духа, доказанная эффективность плацебо. Мало-помалу они молчаливо признали друг друга равными, и высокомерный, поучающий тон Мак-Адама сменился более вежливым. Он рассказал Стивену о своих пациентах на борту «Оттера» – судя по всему, большинство членов экипажа судна были в той или иной степени ненормальны. Один из случаев Мак-Адам принялся описывать подробно: замечательная цепочка еле заметных симптомов, но тут внезапно Головнин рухнул на пол, сжимая в руке орхидеи. Рухнув, он лежал без движения, все в той же позе сидящего человека. Упал он при этом на бок, оставив, таким образом, эксперимент без определенного результата. Услышав грохот падения, хозяин таверны вышел за дверь и свистнул. Два огромных матроса вошли, и бормоча: «Ну, Василий Михайлович, ну же, пойдемте», – выволокли своего командира в темноту.
– Слава Богу, он не повредил мои цветы, – заметил Стивен, разглаживая их лепестки, – они остались как были, практически нетронуты. Несомненно, вы заметили интересный спиральный изгиб завязи, такой характерный для всей этой группы. Но, возможно, ваша епархия вообще не распространяется на ботанику?
– Не распространяется. Хотя спиральные завязи лучше чем никакие... То же относится и к яйцам... Извините, это я шучу. Нет, достойным объектом изучения для человека может быть только человек! И я могу сказать, доктор Мэтьюрин, что ваш живой интерес к половым органам овощей кажется мне...
Что именно казалось Мак-Адаму осталось невыясненным, так как его в этот момент и он достиг своего предела: он поднялся, его глаза закрылись и он прямо, как столб, повалился на руки Стивену – лицом вперед, как Стивен успел заметить.
Хозяин приволок одну из тачек, валявшихся у него под крыльцом, и с помощью негра Стивен повез Мак-Адама к пирсу, мимо нескольких счастливых компаний, наслаждавшихся увольнительной на берег. Каждую партию Стивен окликал в поисках кого-нибудь с «Оттера», но никто не желал, видимо, покинуть укрывающую их темноту и поступиться заслуженным отдыхом на берегу. Так что в ответ неслись лишь издевательские ответы: «„Оттер” направляется к Рио-Гранде», «„Оттер” ушел в Нор», «„Оттер” разобрали на дрова в прошлую среду», до тех пор, пока им не встретилась группа с «Нереиды». Знакомый голос воскликнул: «Да это же доктор!» – и перед Стивеном материализовался Бонден, бывший рулевой Джека Обри.
– Бонден, сэр. Помните меня?
– Конечно помню, Бонден, – воскликнул Стивен, пожимая ему руку. – И очень рад видеть тебя снова! Как ты?
– Да вроде живой, благодарю, сэр. Надеюсь, и вы в добром здравии? Ну, можешь уматывать, черненький, – обратился он к негру, – я займусь этой тачкой.
– Вопрос в том, Бонден, – заметил Стивен, вознаграждая негра двумя стайверами и пенни, – как мне изыскать способ доставить этот мой груз на его корабль? Это если вообще предположить, что этот корабль сейчас здесь, что неочевидно. Он врач с «Оттера», Бонден, очень ученый человек, хотя довольно оригинальный. В данный момент он прикидывается мертвецки пьяным.
– «Оттер», сэр? Он вошел в гавань с приливом, еще и десяти минут не прошло. Не беспокойтесь, сейчас кликну нашего лодочника и доставлю его в лучшем виде.
Бонден заторопился в темноту и через короткое время у пирса появился ялик с «Нереиды», в который тело и было незамедлительно уложено. Несмотря на темноту, Стивен обратил внимание, что Бонден двигается с трудом, и эта скованность в движениях стала еще заметнее, когда он греб через бухту к стоящему в отдалении шлюпу.
– Что-то ты двигаешься с трудом, Баррет Бонден, – заметил Стивен. – Если бы передо мной был другой человек, я бы предположил, что его недавно жестоко высекли, но это явно не твой случай. Надеюсь, это не ранение и не ревматизм?
Бонден засмеялся, однако совсем невесело, и ответил:
– Четыре дюжины горячих на шкафуте, сэр, и еще две – на удачу. Медь у замка орудия номер семь была недостаточно ярко надраена.
– Я поражен, Бонден, просто поражен, – произнес Стивен, и это действительно было так. Никогда на его памяти Бондена не секли, и даже на судах, практикующих порку пятьдесят плетей было жестоким наказанием за серьезную провинность.
– И огорчен. Давай-ка подойдем к «Боадицее», и я дам тебе мазь.
– Сердечно благодарю, сэр, но сейчас уже все в порядке. Я был у вас на борту нынче днем, но не за мазью. Вы найдете письмо, которое мы написали, у себя в каюте.
– Что все это значит, расскажи.
– Ну, сэр, – начал Бонден, оставляя весла, но в это время они уже подошли к левому борту «Оттера», и в ответ на оклик Бонден крикнул:
– Ваш доктор явился, бросьте конец.
Видимо, на «Оттере» привыкли к подобным сюжетам – немедленно с борта скинули булинь, Бонден завязал его под мышками у бесчувственного Мак-Адама и тот исчез наверху.
– Ну, сэр, – снова начал рассказ Бонден, медленно отгребая в сторону «Боадицеи», – вот как это произошло. Когда мы с Килликом на Подветренных островах услыхали, что капитан снова в море, мы собрались присоединиться к нему, как только представится случай. Ну и еще куча народу решила также: ребята с «Софи», с «Сюрприза», даже один с «Поликреста» – тот хмырь, Болтон, которого капитан вытащил из воды. О да, получи капитан новое судно – у него не было бы проблем с набором экипажа, не то что у некоторых..., – он проглотил окончание фразы и закашлялся. – Как бы то ни было, мы передали нашу просьбу, и капитан Дандас, очень любезный джентльмен и друг нашего капитана, как вы хорошо знаете, перевел нас на «Нереиду», под командованием Корбетта, идущую на Мыс. Он был очень добр, сказал, что ему жаль терять нас, и передал с Килликом банку желе из гуавы для капитана. Но на «Нереиде» некоплект – а почему? А потому, что люди бегут с нее как и когда только могут! В нашей компании был Джо Лукас, он проплыл три мили с надутыми пузырями у Сент-Киттса, акулы и прочая дрянь... Был доставлен назад, выпорот, и уплыл снова – со спиной, как сырой стейк. И сегодня – всего двенадцать отпущенных на берег из всего экипажа, и двое уже дернули в горы, наплевав на дикое зверье, жалованье за тридцать девять месяцев и призовые! Поэтому, видите ли, мы: я, Киллик и остальные, боимся, что капитан Корбетт не отпустит нас на «Боадицею», и поэтому мы написали вам это письмо, сэр. И еще потому, что мы не хотим мешаться под ногами у капитана в момент, когда он вот-вот поднимет свой вымпел и у него и без нас забот полон рот, но надеялись, что вы сможете замолвить за нас словечко в подходящий момент.
– Конечно, я так и сделаю. Но вы могли с тем же успехом адресоваться напрямую капитану Обри. У него о вас самые лучшие воспоминания – часто говорит о том, какой у него был настоящий рулевой и очень жалеет о твоем отсутствии.
– Правда, сэр? – спросил Бонден с довольной ухмылкой. – Но даже если и так, все равно мы будем очень вам благодарны за разговор с капитаном. Нам кажется, это будет более правильным, если поговорите вы. А мы будем просто в восторге, покинув «Нереиду».
– Не больно-то она счастливый корабль, а?
– Да уж, сэр.
Бонден налег снова на весла, и, глядя в сторону, заметил:
– Там катают ядра, сэр – вот что она такое.
Стивен почти ничего не знал о кораблевождении, ни теоретически, ни практически, но даже он хорошо знал, что если на корабле экипаж начал прокатывать ядра по палубе под покровом темноты – пиши пропало, следующим шагом будет мятеж. Но также он понимал, что на любом нормальном корабле порка такого серьезного, добросовестного матроса, как Бонден, была бы делом немыслимым.
– Заметьте, я не жалуюсь. И, упаси Боже, не собираюсь никого осуждать: на «Нереиде» есть и настоящие ублюдки среди команды, а когда доходит до точки, на подобных кораблях «кошка» не щадит ни правых, ни виноватых. Я могу получить свои пятьдесят плетей, равно как и любой другой. Хотя, я могу сказать, когда впервые познакомился с «кошкой» – меня били, как барабан, когда я мальчишкой был на «Тандерере». Это называлось «предупреждение от оружейника». Тростью. Нет, я имею в виду, что в первую очередь мы: я, Киллик и остальные, хотим вернуться к нашему капитану. А уж во вторую мы хотим убраться с «Нереиды», пока дело там не приняло дурной оборот. А это уже не за горами. Я не дам много ни за жизнь самого капитана Корбетта, ни за некоторых его офицеров во время сражения, и даже просто в ненастную безлунную ночь, но участвовать во всем этом мы не хотим!
– Мерзко, Бонден, очень мерзко, – откликнулся Стивен.
Больше он не сказал ничего, пока они не подошли к борту «Боадицеи», где поблагодарил Бондена:
– Доброй ночи, и спасибо, что подвез меня домой.
Он заснул с «Путешествием Легуа», с его обворожительным описанием дронта и со Спармэнном, позже, в ночную вахту он услышал, что Джек вернулся на борт. Но когда они встретились, было еще довольно раннее утро. Стивена срочно вызвали в лазарет в связи с алкогольной комой, внезапно приведшей к сильнейшему кровотечению из ушей. Когда они встретились, Стивен понял, что его похмельная ночь и не менее похмельное утро (лазарет благоухал как винокурня) продолжаются. Капитан Обри был желтый и опухший, как любой слишком много выпивший – так много, что даже двадцатимильная обратная скачка не смогла выветрить из него весь алкоголь.
