Текст книги "Новоорлеанский блюз"

Автор книги: Патрик Нит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

– Похоже, я сижу перед вами без штанов, – сказал он и расхохотался так громко, что закашлялся, отчего на его глазах показались слезы. Сильвия вопросительно посмотрела на Джима. Он тоже смеялся. Прежнее спокойствие Сильвии улетучилось, и теперь она была слишком встревожена, чтобы присоединиться к смеху мужчин.

– Принеси мне брюки, – обратился Берлоне к Джиму. – Они в той комнате. Висят на стуле.

– Я принесу, – сказала Сильвия, прежде чем Джим сдвинулся с места. Ей хотелось поскорей выйти из комнаты.

На мгновение она остановилась в полутемном коридоре и попыталась сделать глубокий вдох, но из-за тошнотворных запахов, пропитавших квартиру, дышать было трудно. Ее голова была переполнена мыслями и в то же время пуста. Нечто подобное она видела и раньше – одинокий, сексуально озабоченный старик, ветеран войны, пришедший в Белсайз-парк, чтобы отметить «День маков» [82]82
  В этот день (за неделю до Поминального воскресенья) на улицах собирают пожертвования в пользу инвалидов войны и раздают жертвователям искусственные маки.


[Закрыть], старый гомик, который в семьдесят пять лет понял, что жил неправильно, и решил наверстать упущенное.

Она толкнула дверь, перед которой стояла, и вошла в грязную, смрадную спальню, освещенную слабой лампочкой, горевшей в смежной со спальней ванной комнате. В спальне не было ничего, кроме старого канцелярского стула с прямой спинкой и неубранной кровати. Простыня на ней была сплошь в пятнах разного цвета и формы, при виде которых ее замутило. На потолке темнело большое влажное пятно, из которого звонко капала вода в стоящую на полу до половины наполненную кастрюлю. Единственное окно было занавешено выцветшим одеялом, державшимся на двух вбитых по краям рамы гвоздях. Вдоль стен во множестве валялись пачки – по четыре или по пять в каждой – старых пыльных бухгалтерских книг. Сильвия решила было заглянуть в них, но передумала. Она взяла штаны, висевшие на спинке стула – мешковатые, сшитые по моде сороковых годов брюки, – и поспешно вышла из спальни.

Берлоне разговаривал с Джимом, и лицо его было настолько живым и подвижным, что Сильвия усмехнулась – всего несколько минут назад они приняли его за покойника.

– Поживи с мое, – говорил Берлоне. – Ведь я еще езжу на машине, хотя у меня и нет прав. Ты слышишь меня?

Джим утвердительно кивнул, хотя по его глазам было видно, что он не верит.

– Я могу еще и потанцевать, но вот никак не найти партнершу. Это все равно что иметь хорошее перо, но не иметь чернил.

– О! – воскликнул Джим. – Так вы еще и проституток трахаете?

Старик снова рассмеялся. Он смеялся всем телом, и было похоже, что такой смех может его прикончить, если он даст ему волю.

– Трахать проституток? Да я уже лет тридцать никого не трахаю. Точно, верь мне. Ты знаешь, у меня такая сухая кожа, что женщина может загореться, если будет сильно тереться об меня. Хе-хе-хе! А сейчас я только смотрю. И это не дает мне окончательно состариться. – Берлоне посмотрел на Сильвию. – Не обижайся, дорогая.

– Да все нормально, – безразличным голосом произнесла она. – Раз это делает вас счастливым.

– Хе-хе-хе! Точно! Раз это делает меня счастливым.

Берлоне медленно встал на ноги – встал с трудом, натужно, словно много лет провел в неподвижности – и, протянув к Сильвии костлявую руку, взял у нее брюки. Он наклонился и неуклюже выпростал ноги из башмаков. Движения были для него столь явно болезненными, что Джим бросился помогать ему, но старик остановил его взглядом. Вся операция надевания брюк заняла не меньше двух минут, а когда он наконец застегнул молнию и пуговицы, его лицо расплылось в торжествующей улыбке.

– Хорошие брюки, – сказал он. – От Шварца, бруклинского портного.

Старик, не спеша и стараясь не совершать резких движений, снова опустился в кресло, тяжело дыша. Подняв голову, он внимательно посмотрел на Сильвию.

– Так ты дочурка Бернадетты, – сказал он. – Как же, знаю, знаю. Да ты и похожа на нее. Те же глаза. То же гордое лицо…

– Да только я-то черная, – добавила Сильвия, но Берлоне, презрительно скривившись, махнул рукой.

– Брось! Белая или черная, какая разница. Так твоя мама померла?

Сильвия кивнула головой.

– Да… это скверно. Но она умерла в мире со всеми и счастливой, так?

– Да, – соврала Сильвия.

Старик покачал головой и искоса посмотрел на нее недобрым взглядом.

– Ты проклятая, гнусная лгунья. Ведь ты ничего не принесла своей матери, кроме горя, причем с самого дня твоего рождения, об этом знаешь? Она мне писала. Ведь ты, именно ты, причина всех несчастий.

Лицо Сильвии было непроницаемым.

– Ну а чего тебя принесло сюда? – спросил Берлоне.

– Я хочу знать, кто был моим отцом.

– И ты приехала спросить меня об этом? А что тебе мать говорила?

– Она сказала, что папа.

– Возможно, им и был папа. Бернадетта и меня уверяла в этом. В письмах. А она никогда мне не врала. И вроде она не собиралась возвращаться в Гарлем или еще куда-то. Ты слышишь? Возможно, твоим отцом и был папа. У тебя есть что-то от него. Он был упрямым, непрошибаемым сукиным сыном. Редкостная погань и дрянь.

– Я тоже всегда так думала, – сказала Сильвия. Берлоне улыбнулся, и они оба пристально посмотрели друг на друга – не стесняющийся в выражениях старик и стареющая проститутка. Джим молча смотрел на них. Меньше всего они напоминали сейчас близких родственников.

– Послушайте, – примирительно сказала Сильвия. – Я лишь прошу вас рассказать мне то, что вам известно.

Старик на мгновение закрыл глаза и покрутил головой из стороны в сторону, словно делал упражнения для шеи. Открыв глаза, он уставился прямо на Джима.

– Как, ты сказал, тебя зовут?

– Джим, – ответил Джим. – Джим Туллоу.

– А ты что думаешь об этом, Джим Туллоу?

Джим пожал плечами:

– Меня это не касается.

– А ты представь, что тебя это касается.

– Я думаю… – начал Джим и, сказав это, сделал паузу и вздохнул. – Я думаю… давайте посмотрим на все иначе, мистер Берлоне: вы старый человек, повидавший многое в жизни, но вряд ли вам доведется увидеть еще что-то важное. Я думаю, вам следует перестать браниться, успокоиться и рассказать своей племяннице все, что ее интересует.

Берлоне кивнул головой и ласково улыбнулся.

– Мне нравится этот парень. Выкладывает, не боясь, правду-матку. Согласен. Итак, мисс Сильвия Ди Наполи, что вас интересует?

– Я уже говорила вам, – устало произнесла Сильвия. – Я хочу знать, кто мой отец.

– Так я уже сказал тебе. Насколько мне известно, твоим отцом был Лука Ди Наполи, ничего другого я сказать не могу. Возможно, тебе надо поискать ответ где-либо в другом месте. Ты слышишь? Дешевка!

– Я вас не понимаю. О чем вы говорите?

Берлоне вздохнул и снова посмотрел на Джима.

– До нее всегда так туго доходит?! – риторически спросил он. – Передай мне сигару. Из той коробки на столе.

Джим открыл коробку, достал толстую кубинскую сигару и протянул ее старику. Берлоне вынул из кармана пуловера серебряный резачок для обрезки сигар, зажав сигару ревматическими пальцами, отрезал кончик и, сунув ее в рот, зажал между зубами. Он чиркнул серебряной зажигалкой и выпустил клуб сизого дыма в и без того уже спертый воздух.

– Эти сигары меня в конце концов доконают, – прокряхтел он. – Ох-хо-хо!

Сильвия и Джим молча наблюдали за ним.

– Я расскажу вам одну историю, – начал Берлоне. – Ты что-нибудь слышала о своем дедушке? Его звали Тони Берлоне. Он был моим братом. Тони Берлоне.Наверное, тебе знакомо это имя, так или нет? Он был настоящим мужчиной. Конечно, он был сукиным сыном, но у него было доброе сердце. И мы были не разлей вода. Вы слышите меня? Да, мы были друзьями.

Когда же это было? Наверное, осенью 1923-го. Мы с Тони открыли ночной клуб в Джунглях – так мы тогда называли кварталы вокруг 133-й улицы. Как раз между «Коттон-клаб» и «Конни Инн». Наш клуб мы назвали «Роза». Он был чем-то вроде «малины». понимаете, что это значит? А «Коттон-клаб»? Это было место, где собирались поглазеть на шоу богатые манхэттенские ублюдки. Куда там Парижу до этого заведения; шикарные скатерти на столах, красивые мулатки-хористки в перьях и с голыми бедрами – в общем полный набор для услады джентльменов. «Конни Инн» – там было засилье черномазых. Однако посетители были сплошь белые. Но все они были интеллектуалами, жаждущими послушать новый джаз. А что касается «Розы» – у нас все обстояло иначе. Музыка – это, конечно, важное дело, никто не спорит. У нас играли все блюзовые оркестры, от Арманда Пирона [83]83
  Piron, Armand John (1888–1943) – известный американский джазовый скрипач, музыкант и композитор. В 1912 году создал оркестр «Олимпия», из которого вышли впоследствии многие известные музыканты.


[Закрыть]до Уильяма Хэнди [84]84
  Handy, William Christopher (1873–1958) – американский композитор и музыкант, которого называют «отцом блюза». В 1903 году он создал собственный оркестр, для которого написал такие шедевры, как «Мемфис блюз» (1911 г.) и «Сент-Луис блюз» (1914 г.).


[Закрыть]. А в двадцатых годах у нас работал рассыльным сам Фатс [85]85
  Gomino «Fats» (Antoine) (род. в 1928 г.) – американский пианист и певец; сочетал буги-вуги с блюзовыми ритмами. Его прежние хиты «Ain’t that a Shame» (1955 г.) и «Blueberry Hill» (1960 г.) популярны до сих пор.


[Закрыть]. Но для нас самым важным было создать такую атмосферу в клубе, в которой клиенты могли по-настоящему расслабиться. «Роза» была таким местом, куда можно было зайти, чтобы снять девочку, немного выпить, покурить травку – в общем, кто чего пожелает. И конечно же, у нас в любых количествах подавалась запрещенная в то время выпивка. Вы меня слышите?

Ну так вот. Тогда мне было всего-то двадцать лет, а какие бабки мы зашибали! Чистыми по паре штук за ночь. И запросто, без больших усилий.

– Ну, так что? – холодно спросила Сильвия. – Что дальше-то?

– Постой немного! Господи! Какая же ты нетерпеливая, милая моя! А дальше, вот что: зимой 1924 года мы задумались о том, как бы расширить бизнес. До нас дошло, что на западе сложилась очень благоприятная ситуация, и я поехал через всю страну в Лос-Анджелес, потратив на эту поездку черт знает сколько дней. Ну и что? Оказалось, что притоны в Лос-Анджелесе накрепко схвачены и проникнуть туда не легче, чем в тюрьму. Что легальным бизнесменам, что гангстерам не было никакой возможности потеснить этих западных парней. Они не проявляли никакого желания дать какому-то нью-йоркскому итальяшке хоть малейший шанс вмешаться в их дела, даже будь у него яйца больше, чем у слона. Вы меня слышите?

Ну так вот. Я вернулся в Гарлем примерно 24 декабря и узнал, что Тони затеял серьезные перемены в «Розе», не посоветовавшись ни с кем. Он нанял на постоянную работу какую-то новую певицу – за хорошие деньги, правда, и манеры у нее были прямо великосветские – и здорово запал на нее. Она приехала откуда-то с самого юга примерно два месяца назад. Это мне доподлинно известно. А звали ее Сильвия.

– Это моя бабушка, – перебила его Сильвия. Она неотрывно следила за каждым его словом, за каждым свистящим вдохом. – Она была джазовой певицей?

– Точно. Тебя назвали в ее честь.

– Меня назвали в ее честь, – повторила Сильвия. – Ну, продолжайте же!

Берлоне закашлялся. В груди у него клокотало, а глаза стали белесыми. Было заметно, что в нынешнем состоянии этот рассказ его сильно изматывает.

– Ну продолжайте же, – настойчиво просила Сильвия.

– Ну так вот… – начал было Берлоне и захлебнулся подступившей к горлу мокротой. Джим растерянно смотрел на Сильвию. Его тревожило, что они уж больно сильно наехали на старика, а Сильвию буквально трясло от нетерпения.

– Ну так вот. Тони… – Кашель. – Ну так вот… – Кашель, кашель. – Ну так вот, я отлично знал, каким отпетым сукиным сыном был Тони до этого, но, вернувшись, я увидел совершенно другого человека. Купидон поразил его в самое сердце. Пиф-паф!

Должен сказать, что между мной и Сильвией никогда не было теплых отношений. Согласен, эта дамочка пела как ангел, но она таила в себе слишком много тайн и секретов, для того чтобы нравиться мне, а кроме того, в ней было что-то такое… Какая-то первобытная дикость, которая меня отталкивала. По ее словам, она была из итальянской семьи, живущей на юге. Но, насколько я помню, она никогда не называла своей фамилии. Надо признать, что и она не слишком хорошо относилась ко мне. И потому, когда в двадцать седьмом году Тони взяли – да упокоит Господь его душу… – Берлони сделал паузу и перекрестился, – и потому я с тех пор и не видел твоей матери. Даже ребенком. Даже когда Сильвия стала знаменитой; целый год, когда она пела с оркестром Смака Хендерсона [86]86
  Henderson, James Fletcher «Smack» (1897–1952) – пианист, аранжировщик, руководитель первого известного негритянского оркестра, в котором отрабатывались основы стиля «свинг».


[Закрыть]…

– Она пела у Смака Хендерсона? – перебила старика Сильвия. – У самого Флетчера «Смака» Хендерсона?

– Да, именно у него. Правда, не слишком долго. Скоро она окончательно подсела на кокаин и от ее голоса ничего не осталось. А сама она осталась ни с чем, и только твоя мать приглядывала за ней. Но она никогда не обращалась ко мне за помощью.

Лицо Сильвии полыхало; долго сдерживаемые эмоции прорвались наружу – ведь ей слишком долго приходилось скрывать свои чувства под покровом внешнего безразличия. Но не перед Джимом. И конечно же, не перед этим стариком, погрузившимся в воспоминания.

– Да, так на чем мы остановились? – после паузы продолжил Берлоне. – Должно быть, это было в тридцать четвертом. Мы закрыли «Розу», когда Тони заболел. После этого я работал охранником у Джонни по прозвищу «Букмекер», а где-то в конце тридцать четвертого загремел в тюрьму.

– А за что? – спросил Джим.

– Меня обвинили в том, что я прямо возле собора Святого Иоанна Крестителя пришил какого-то приехавшего из Луизианы черномазого ловчилу, который встал Джонни поперек дороги. Реально они не могли мне ничего предъявить, но я, честно говоря, чувствовал себя не совсем уверенно. Да… конечно, большим умником меня не назовешь. Особенно за то, что я сказал адвокатам Джонни: «Мы ведь живем в большом городе, поэтому ничего не стоит сделать так, чтобы я и труп оказались в одном месте и в одно время, к тому же никто не будет так уж сильно убиваться из-за мертвого негра».

Джим, в горле у которого застрял ком, не сводил пристального взгляда со старика. Берлоне на мгновение смутился и отвел глаза.

– Ну да ладно, я отвлекся. Вам кажется, что я слишком долго рассказываю. Люди думают, ты сбился с темы, но это не так. Вот вы же слушаете мою историю! Но рассказывать ее – дело трудное, а всем невтерпеж. Хе-хе-хе!

Ладно. Так о чем я говорил?.. Да, через месяц после моего возвращения из Лос-Анджелеса, стало быть в январе двадцать пятого, Тони решил жениться на Сильвии. Матерь Божья, вы бы видели, какая поднялась суматоха! На свадьбе не было никого из нашей семьи, кроме меня! А через четыре месяца после свадьбы Сильвия родила твою мать, Бернадетту. Вы следите за тем, что я говорю?

Берлоне замолчал и посмотрел на Сильвию, а она, встретившись со стариком глазами, облизала пересохшие губы; лицо ее было непроницаемо-неподвижным, все внимание было сосредоточено на том, чтобы не пропустить ничего из этой истории. Размышляя про себя, она непроизвольно зажмурилась: то, что она услышала, не укладывалось в ее голове. А Джим? Он сразу все понял, и его дыхание участилось.

– Вы следите за тем, что я говорю? – снова спросил старик.

Сильвия промолчала, вместо нее ответил Джим.

– Семь месяцев, – сказал Джим, не в силах сдержать себя. – Сильвия пела в «Розе» всего семь месяцев. Тони Берлоне не мог быть отцом Бернадетты.

– Молодец! – воскликнул старик. – В это время Тони уже заботился о нескольких малолетних засранцах, которыми его осчастливили шлюхи, но он был так поглощен этой Сильвией, что и не заметил эдакой нестыковочки.

Джим повернулся к Сильвии. Он едва мог разглядеть ее в густом сигарном дыму, однако заметил, как она, закрыв глаза, покачивается, стоя на одном месте.

– Так кто же был моим дедом? – спросила Сильвия.

– А откуда я могу это знать? – злобно спросил Берлоне. – Но если судить по твоему лицу, я бы сказал, что им был какой-то черномазый с Юга. Даже если Тони и знал об этом, он никогда ничего не говорил. Хотя, как я подозреваю, его радовало хотя бы то, что его новая жена не родила ему негритенка. Я полагаю, это перст судьбы. Как говорят, дурная кровь выскакивает наружу через поколение. Ты знаешь об этом Сильвия Ди Наполи? А поэтому ты и стала маленькой мисс Несчастьем, которой суждено было родиться негритянкой.

И снова Берлоне затрясся от хохота. Но теперь смех его был таким злобным, что Джим сжал кулаки.

– И кто, черт возьми, может поверить в то, – брызгая слюной, произнес Берлоне, – что я родственник какой-то долбаной черномазой дуры?!

Джим впился взглядом в Сильвию. Прижав одну руку ко лбу, она отступила на шаг и прислонилась к стене. Плечи ее поднимались и опускались.

– Мне надо выйти, – произнесла она сдавленным голосом. – Я хочу на воздух.

Сильвия, спотыкаясь, бросилась к двери, и в следующее мгновение из коридора послышались ее торопливые шаги, а затем раздался глухой удар входной двери о стену, которую она не потрудилась за собой закрыть.

– Хе-хе-хе! – снова засмеялся старик, а Джим почувствовал, как внутри у него закипает злость. – Послушай меня, Джим. Когда говоришь правду, жди неприятностей. Правдой никому не угодить. Ты меня слышишь? Ведь правду все воспринимают как обман и надувательство.

– Кто был ее дедом? – спросил Джим, нагнувшись к старику.

– Да откуда мне знать, – ответил Берлоне, но, очевидно, вспомнив угрожающие нотки, прозвучавшие в голосе Джима, добавил: – Клянусь, не знаю.

– Как же это выяснить?

– Не знаю. Ей-богу, не знаю.

– Да, это плохо, – произнес Джим глухим голосом, непроизвольно сжимая кулаки.

– Иисусе! Может вам попытать счастья в Чикаго? Насколько мне помнится, у Сильвии была сестра, которая вышла замуж за священника. Вроде бы Апостольской церкви всех святых. Сильвия иногда ездила туда повидаться с нею.

– А где именно в Чикаго?

– Не знаю. Да что я вам, дорожный атлас, черт дери?

В этот момент раздался стук в дверь, и в комнату вошла блондинка с взволнованным кукольным личиком. На ней были черные сапожки до колен, короткое, до середины бедер, обтягивающее красное платье с низким вырезом на груди. Ей было по меньшей мере лет тридцать, но она изо всех сил пыталась выглядеть на шестнадцать. Ее губы застыли в улыбке, которая сперва казалась приятной и дружелюбной, но уже через несколько мгновений вызывала отвращение.

– Розетта, – воскликнул Берлоне, – где тебя черти носят?

– Привет, котик! Твоя крошка задержалась в подземке. Я не знала, что у тебя гости. Вы хотите, чтобы я танцевала для вас обоих?

– Он сейчас уйдет, – сказал Берлоне, поворачиваясь к Джиму. – Если, конечно, ты не захочешь кончить и посмотреть, как кончает старик.

– Нет. Я ухожу, – ответил Джим, огорошенный предложением Берлоне, однако не сдвинулся с места.

Старик начал возиться с пуговицами на брюках. Розетта подошла к нему, словно для поцелуя сложив губы трубочкой.

– Котик, давай я помогу тебе расстегнуться.

Джим направился к двери.

– Джим! – окликнул его Берлоне. – Послушай, а ты-то почему возишься с Сильвией?

– Мы с ней друзья, – произнес Джим первое, что пришло ему на ум, хотя уже через секунду вспомнил, что только вчера познакомился с Сильвией.

– Чушь! – закричал Берлоне. – Послушай, что я постиг еще в тюряге: никто никогда ничего никому не делает даром. И это факт, проверенный жизнью.

– Вашей жизнью, – сухо уточнил Джим.

– Да? Послушай меня и запомни. Эта черномазая сучка оттрахает тебя, как шлюха, и использует тебя, как шлюху. Ты слышишь меня?

– Вам не стыдно говорить такое о своей племяннице?

– Мы что, с ней в кровном родстве? – заорал Берлоне, но Джим уже захлопнул за собой дверь.

Выйдя из подъезда, Джим увидел Сильвию, сидящую на тротуаре: ступни ее ног были опущены в водосточный желоб, идущий вдоль поребрика. Ее элегантная внешность, равно как и элегантная одежда, смотрелись совершено неуместно среди мусора, который ветер гонял по грязному тротуару Два парня-зазывалы, все еще болтавшиеся у входа в музыкальный магазин, не приближались к ней. Два мальчика на велосипедах подъехали почти вплотную, но Сильвия не подняла головы. Когда Джим подошел и встал рядом с ней, она даже не взглянула на него. Ее лицо было бездумным, ничего не выражающим. Она не выглядела расстроенной – может быть, немного усталой.

– Что он сказал? – спросила Сильвия безразличным голосом.

– Да почти ничего.

– Обо мне что-нибудь сказал?

Джим подумывал, что из сказанного стариком сообщить ей, но явно ошибся в выборе:

– Он сказал, что вы оттрахаете меня, как шлюха.

Сильвия издала какой-то неестественный горловой звук «Хаах!», словно намеревалась засмеяться. Джим зажег сигарету, но после двух затяжек бросил ее на тротуар, почувствовав во рту нестерпимую горечь.

– Видели его пташку? – спросил Джим. – Розетту?

– Да.

– Кажется, она танцует перед ним. Представляете! Стриптиз перед этим старым кретином.

Сильвия промолчала; Джим на мгновение задумался и задал вопрос, нелепее которого в данной ситуации нельзя было бы придумать.

– Сильвия, – задумчиво начал Джим, – а вам доводилось заниматься такими делами?

Джим не успел закончить фразу, как Сильвия с горящими глазами и перекошенным от гнева лицом обернулась к нему; в следующее мгновение его щеку обожгла звонкая пощечина.

– Вы что, черт возьми, обо мне думаете? – задыхаясь, спросила она.

– Извините, я только…

Сильвия попыталась подняться. Движения ее были медленными и скованными, как у тяжело больной.

– Черт! – пробормотала она.

Джим, держась ладонью за щеку, зажег новую сигарету. Она была такой же горькой, как и предыдущая, но на этот раз Джим затягивался, не обращая внимания на горечь.

– Хотите? – спросил он, протягивая пачку, но Сильвия не ответила.

Почти целую минуту они просидели молча. Мальчишки-зазывалы, перешептываясь друг с другом, пялились на них с противоположной стороны улицы. Им не давал покоя вопрос: что общего у этого костлявого парня и Памелы Грир? Теперь они поняли. Джим и Сильвия выглядели достаточно несчастными для того, чтобы принять их за супружескую пару. Хотя они были не похожи на супругов.

Наконец Сильвия заговорила, и в ее голосе звучали скрытые слезы.

– Ну что мне делать? – спросила она.

Джим секунду помедлил с ответом, решив на этот раз собраться с мыслями, а уже потом открывать рот.

– Берлоне сказал мне, что сестра вашей бабушки живет в Чикаго, – наконец произнес он. – Мы… – он на мгновение остановился. – Мы едем в Чикаго.

Сильвия повернулась к нему, но мысли Джима были уже далеко, и он не мог увидеть того, что ясно читалось в ее глазах.

«Что, черт возьми, я здесь делаю? – думал Джим. – Я еду в Чикаго. Вот что я делаю. Ну и славно».