Текст книги "Не климат выбирали, а судьбу (СИ)"

Автор книги: Овсей Фрейдзон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Детям нужны оба родителя, а у нашего сына и одного толком нет, такое чувство, что мы его родили для твоей мамы. И, похоже, что даже и для твоего папы.

– Веруш, ну, что ты ёрничаешь, вернёшься из отпуска и мы всё наверстаем, мне Давид обещал ближе к праздникам дать длительный отпуск и мы с тобой что-нибудь интересное придумаем.

– Ладно, до этого ещё надо дожить, а пока, я всё же закончу свою мысль – твой папа проявляет к нашему Геверу истинную дедовскую любовь и одаривает его невообразимым вниманием и заботой.

Как говорит Гиля – это он компенсируется за полное неучастие в воспитании своих собственных детей.

Ты решил повторить путь своего отца, но я не хочу повторить участь твоей матери и поэтому вчера поставила спираль.

– Как это понять?

Опять, не посоветовавшись со мной и очень подозрительно, что это ты сделала накануне отъезда на месяц в отпуск…

– Это ты говоришь мне?

Вера буквально захлебнулась от праведного гнева.

– А почему ты тогда не интересовался у меня, как я жила без спирали три года, пока ты был прикован к постели и не было ясно, поднимешься ты с неё или нет?

– Давай не будем цепляться к случайно оброненным словам, хотя согласись, что твоё решение поставить спираль накануне отъезда выглядит загадочно, если не сказать, подозрительно…

– Дурак!

Я ведь с нетерпением тебя ждала сегодня здесь и думала, что до самого отъезда ты пробудешь с нами, а поехать залетевшей не хотела, как и принимать гормональные таблетки и заставлять тебя пользоваться твоими не любимыми презервативами.

Всё, получил доскональный ответ, удовлетворён?

А, если даже нет, мне уже всё равно, будь здоров и не поминай лихом!

– Веруш, Веруш!

– Дорогой муж, ты, наверное, от этого разговора получаешь истинное удовольствие, а я скоро от горя захлебнусь слезами, у меня такое чувство, что ты хоронишь нашу любовь…

Вера нажала кнопку отбоя и заметалась по дорожке пардеса, куда она вышла поговорить с мужем, чтобы не привлекать к их перепалке внимание Гили с Абрамом.

Несколько раз Галь пытался ещё до неё дозвониться, но она нажимала кнопку сброса, не желая отвечать – к чему нужны все эти объяснения, извинения и пустая трата нервов, они и так были натянуты до предела.

Где и как они потеряли друг друга, кто в этом виноват, и кто в большей мере?

Вера не сомневалась, что виноваты в охлаждении друг к другу, они оба.

Она с горечью думала, если бы он пошёл работать в полицию, как было намечено раньше, то всё бы текло в спокойном русле – Галь, как водится, отрабатывал бы свои положенные часы, всегда вовремя являлся бы домой, смог бы сам заниматься воспитанием ребёнка и, возможно, она бы не ввязалась в этот проект профессора Таля…

Ай, к чему копаться в этих, если бы?! Надо теперь исходить из того, что есть и, что будет…

Ну, ближайшее настоящее пока ограничивается её поездкой в Чили, а вот будущее будет решаться по возвращению через месяц.

Загадывать плохое о продолжении или окончании их семейных отношений с Галем Вере не хотелось.

Желательно, чтобы первый их серьёзный семейный конфликт, завершился всё же благополучно, она, по крайней мере, сделает для этого всё, что от неё зависит, а пока, пусть идёт, как идёт.

Неприятно, конечно, ей уезжать в таком настроении и его оставлять в подвешенном состоянии, но почему она всегда должна брать на себя всю меру ответственности за их семью, любовь и будущие взаимоотношения.

С восемнадцати лет, как только она приехала в Израиль, так всё решает и решает, а каждый новый жизненный этап всё сложней и сложней.

Последний год обучения на вторую академическую степень будет значительно легче – ожидается, что много учебного времени будет посвящено практике, а продолжения работы над новым проектом пока не предвидится, что, в данном случае, очень хорошо, останется больше времени на ребёнка и, всё-таки, хочется очень надеяться и на мужа…

Размышляя, таким образом, Вера постепенно успокаивалась перестала плакать и вернулась в дом, казалось бы, не выдавая своим видом Гиле с Абрамом, что только недавно готова была разорвать и растоптать всё, что не попадётся под руки и ноги.

На улице в этот час было очень жарко, и бабушка занималась ребёнком внутри дома, сидя с мальчиком на полу, собирая лего.

Конечно, собирала бабушка, а внук всячески старался разбурить, только что собранное и заливисто смеялся, когда ему это удавалось.

Гиля подняла глаза на вошедшую невестку и молча, покачала головой:

– Что, не приедет?

– Нет, у него срочная работа.

– Про такую срочную работу я слышала от Абрама почти до того момента, как он вышел на пенсию.

Что думаешь дальше делать?

– Пока толком не знаю.

Съезжу погостить к Наташе с Офером, когда вернусь, постараюсь наладить нашу семейную жизнь – переберусь в Тель-Авив и буду настаивать, чтобы муж ночевал дома и больше внимания уделял своей жене и ребёнку.

– Ты думаешь, тебе это удастся?

– Не получится, так разведусь или, по крайней мере, на этом поставлю вопрос.

Гиля поднялась с полу и обняла любимую невестку, давно ставшей ей настоящей подругой:

– Веруш, девочка моя любимая, я не буду давать тебе ни одного совета и просить ни о чём не буду, не имею права.

Пообещай только мне, что никогда с Гевером не исчезнешь из моего поля зрения, а я, чем только смогу, буду помогать тебе, даже если ты решишься на развод с моим сыном и в будущем создашь новую семью.

Гиля уткнулась в плечо молодой женщины и не свойственно для себя, тихонько всхлипнула.

От этого нежного выражения любви со стороны свекрови, вся накопившаяся в Вере горечь, вылилась в несдержанный громкий плач.

Услышав и увидев такую картину, малыш, сидящий на полу, разразился таким рёвом, что с улицы прибежал взволнованный дедушка и укоризненно поглядел на плачущих женщин, но ничего им не сказал, видимо, он обо всём знал или догадался.

Этой ночью Вера впервые после длительного перерыва открыла свой заброшенный на долгое время блокнот, исчёрканный вдоль и поперёк, в котором оставалось только два чистых листочка:

  Как мне сегодня бы хотелось,

  забыть всю эту дребедень,

  уставшими душой и телом

  вернуть вчерашний светлый день.

  Вернуть зовущий взгляд желанья,

  полёт безумной пляски тел,

  туда шагнуть без нареканья,

  где я хотела, ты хотел.

  Хотела пить коктейль горячий

  хмельной настой твоей любви,

  не мысля жить уже иначе,

  образчик страстности явив.

  Явив со щедростью влюблённой

  нам свыше данный счастья дар… —

  Но лишь внимаю удивлённо,

  как тухнет наш любви пожар.

  Пожар погашен безразличьем,

  от головешек едкий дым,

  любовь осталась без наличных,

  кредит был выдан молодым.

Глава 22

Вера по телефону договорилась с Наташей, что та их встретит в Буэнос-Айресе, куда летел прямой самолёт из Израиля.

Многочасовый перелёт через Атлантический океан казался Вере жутким испытанием, но к её радости девять часов пролетели почти незаметно.

Гевер поначалу капризничал, но затем гул самолёта его укачал, и он проспал без малого шесть часов без перерыва.

Радость от предстоящей встречи с закадычной подругой омрачала неопределённость ситуации, возникшей у неё накануне в отношениях с мужем.

Нет, конечно, гнойник нарывал давно и трудно было сейчас наверняка ответить, когда и кто виноват из них, что наступило это охлаждение.

Если, как следует поразмыслить, а для этого у Веры сейчас времени было предостаточно, всё началось с поступления Галя на службу в ШАБАК, хотя она не снимала и с себя часть ответственности, ведь весь последний год, начиная с предложения профессора Таля об участии в проекте по разработке космического аппарата, продолжая рождением сына и поступлением ею на вторую степень университета, когда она вынуждена была большую часть времени проводить в Хайфе, а затем под крылом Гили в мошаве, не способствовало укреплению их семьи и любовным отношениям, а с точностью наоборот.

Галь постепенно отвык от неё, новая работа помогла ему почувствовать себя полноценным человеком, нужным обществу и себе.

А ей?

Она никогда не задумывалась об этом, как и о том, нужны ли ей волосы, ногти, да, и все части тела, как внутренние, так и наружные, они были неотъемлемы от целого.

А она ему?

Вот, это теперь подверглось сомнению.

Скорей всего, Галя тяготили её здоровье, красота, увлечение поэзией, а затем, и научной деятельностью.

Рядом с ней он чувствовал себя не полноценным и это переросло постепенно в комплекс.

Одно дело, когда он был, в свою очередь, красивым, сильным, уверенным в себе во всех ипостасях человека и мужчины, мог позволить себе быть внимательным, нежным, щедрым, носить её, как драгоценный камень, в своей дорогой золотой оправе.

Вера тяжело вздохнула – смогут ли они ещё найти ту подходящую им обоим золотую середину, где для каждого из них будет подходящая ниша в браке, что сможет их связать крепкими узами любви, дружбы и взаимопонимания.

Гевер, похоже, не смог это сделать.

Вера достала из сумочки новый толстый блокнот и вытерла набегающие слёзы с ресничек.

От любви до нелюбви…

  От любви до нелюбви —

  только полшага,

  Благородство прояви

  и не сей врага.

  Разум к сердцу призови,

  мудростью дыша,

  В щедрой магии любви —

  главное душа.

  Только ею не криви,

  отпусти в полёт, —

  Крылья обретёт любви,

  и душа споёт…

  Мир поблекший обновит

  радуги дуга,

  От любви до нелюбви —

  только полшага.

  Не легко вперёд шагнуть,

  тяжело назад,

  душу тянет груз ко дну,

  плачет боль в глазах.

  Пол шага, всего лишь пол,

  Но как труден путь,

  коль в душе кровавит скол?

  как вперёд шагнуть.

Наташа встретила подругу в аэропорту Буэнос-Айреса одна без Офера. Как только они прошли паспортный контроль и вышли в зал аэропорта, подруга в лёгком пончо и в сабо, проигнорировав Веру, схватила на руки малыша и затискала в своих пылких объятиях.

Поначалу Геверу такое внимание чужой женщины жутко не понравилось, и он разразился таким криком, от которого все взгляды многочисленных пассажиров, встречающих и провожающих, обратились в их сторону.

Наташа тут же выудила из своей сумочки смешного индейца в сомбреро и толстую шоколадку, и ребёнок затих.

– Ой, Верка, как он вырос, какой красавец, а глотка, как у его дедушки Абрама!

Нет, он всё же не в тебя, больше папино отродье, но какой он миленький!

– Наташка, мы может всё же отсюда сдвинемся, у меня от этого шума и гама скоро крыша поедет!

– Поехали, поехали… я вас встретила на машине, собираюсь покатать по улицам столицы Аргентины, а потом двинем в сторону нашего Сантьяго де Чили.

Она подхватила Гевера на руки и быстро пошла на выход, а Вера со своим чемоданом на колёсиках потрусила следом.

– Наташка, но я ведь смотрела по карте, это чёрт знает какое огромное расстояние!

Ты, что собираешься нас тащить через всю Южную Америку на машине?

Наташа ответила, не оглядываясь:

– Не дрейфь подруга, мы не куда не спешим, ты приехала ко мне на месяц, и мы его проведём с вами по полной программе.

В Буэнос-Айресе, так и быть, останавливаться не будем, прокатимся по городу и двинем в сторону Тихого океана, таким образом, нам предстоит преодолеть около тысячи километров, по дороге мы с вами будем заезжать в живописные уголки вначале Аргентины, а затем уже и Чили.

У нас предусмотрены долгие стоянки в пути, одна с ночёвкой.

И, оглянувшись на подругу:

– Возражения есть?

Вера засмеялась.

– Тебе возражать, самой дороже станет, тем более, я не вижу в твоей программе ничего плохого.

По мне, мы можем пропутешествовать хоть целый месяц предусмотренный мной на отпуск, только, как Гевер всё это перенесёт…

– Месяц не обещаю, а две недели свободно, мне, как раз их и выдали на службе.

Короче, путешествуем пока не надоест, но учтите нас ждёт мой медведь, у которого тоже есть выходные дни и мечтает вместе с нами оторваться от повседневной рутины.

Климат, в который попала Вера, мало чем отличался от Средиземноморского, было очень жарко и они в дневные часы проводили время в гостиницах возле бассейна или посещали достопримечательности, находящиеся под крышей.

Уже в первый вечер, когда они расположились на ночлег в гостинице, и уложили Гевера спать, между подругами состоялся серьёзный разговор.

Молодые женщины уселись на балконе с чашечками кофе, и Наташа неожиданно закурила:

– Наташка, ты куришь, второй раз вижу!

Ты же говорила тогда, что только балуешься иногда?

– Да, не обращай внимания, конечно, балуюсь, хотя всё чаще и чаще.

Знаешь, отвлекает от ненужных мыслей.

– Ну, тогда, давай и мне.

– Ты, когда-нибудь курила?

– Нет, но когда-нибудь нужно как-то начинать.

– Не уверена, что нужно.

Ладно, держи сигарету, и начинай рассказывать, с каким настроением пожаловала?

Хотя о нём не трудно догадаться по твоим глазам раненой кошки, и потому, что твой красавчик отказался тебя сопровождать в этом отпуске.

Вера закашлялась от первых двух не умелых затяжек и смахнула выступившие слёзы.

– Гадость, эти твои сигареты, слёзы из меня выбили, а мне и без них в пору расплакаться…

– Ну-ну, прекрати, может быть не всё ещё так печально, может ты всё для себя только выдумала?

После рассказа подруги, Наташа посерьёзнела.

– Не копайся ты в себе, подумаешь – учишься, влезла в проект, стишки пишешь…

Чушь какая-то, у каждого человека есть своё личное пространство – что, ты должна была сидеть в хате, обеды варить и муженька поджидать?

Чушь, я тебе говорю, разве он не знал, что ты девушка активная, с романтическими прибамбасами в голове и далеко не дура.

А то, что ты говоришь о его комплексе неполноценности… то тут, я, наверное, с тобой соглашусь.

Мой медвежонок тоже страдает этим блядским комплексом, только по другому случаю и я не собираюсь его успокаивать или вселять в него надежду, потому что сама от этого страдаю не меньше его, поэтому и будем вместе с ним вылезать из этого говна.

Вера подняла глаза на подругу и непонимающе взглянула в синь её зрачков.

– Я просто предложила ему, когда вернёмся в Израиль и если у меня опять не получится забеременеть, то усыновим детей.

Не смотри на меня, как на умалишённую, да, детей, сразу двоих, а то и троих, а чего, воспитаем.

Я уже узнавала, можно съездить на Украину и спокойненько решить этот вопрос.

С деньжатами у нас проблем нет – «Мерс» в Израиле мы уже загнали, тут живём на всём готовеньком, бабки получаем не хилые, а тратить особо некуда, тут ведь дешевизна невообразимая после цен в нашем любимом Израиле.

Представляешь, сотню баксов поменяешь и уже миллионер!

– Наташа, я бы тоже куда-нибудь сбежала, если бы могла, надоело копаться в себе и думать, как это наладить пошатнувшуюся семейную жизнь, вернуть любовь и внимание Галя…

– Ты не дура, ты дурища!

Да, пошёл бы твой красавчик ко всем хренам – вернуть, наладить и, что там ещё!

Пусть это он думает, как тебя не потерять.

Ты, вон какая красавица!

Раньше была конфеткой, а теперь вообще расцвела, была бы мужиком, так из постели бы тебя не выпускал, а когда выпускал, так выводил бы на люди, чтобы все обзавидовались, какая у меня необыкновенная жена!

А он, натянул на себя маску несчастненького, пожалейте меня страдальца великого…

Тьфу, я-то думала, что он не только красавчик, но и мужик настоящий.

Наташа вдруг замерла на пол слове.

– Верка, а у него не появилась ли какая-нибудь паскудка, что-то всё на это выглядит?

– Наташенька, я никогда об этом даже подумать не могла.

– Ты не могла подумать, а он возможно смог на другие сиськи щеку приложить и остальному нашёл применение…

– Наташа, прошу тебя, прекрати, пожалуйста, демонстрировать свою несравненную пошлость!

– Пошлость говоришь?

Нет, это не пошлость, а правда жизни, от которой никуда не сбежишь!

– У тебя тоже такая правда жизни?

– Нет, я тебе уже говорила, что с первого нашего соития с Офером, я даже думать о других забыла.

Кстати, а ты попробовала вкусить другой банан, другим лапам по твоему телу пройтись и с другим на небеса слетать от дикого оргазма?

Вопросы подруги, как ни странно, вызвали у Веры смех.

– Наташка, ну, ты ведь знаешь, что нет, я о таком даже помыслить никогда не могла.

– Опять не могла, когда ты уже что-нибудь сможешь.

Скажи ещё, что не один мужик на тебя не западал?

– Западал и не один.

Профессор Зив неоднократно делал очень откровенные намёки, а про студентов всех мастей и говорить не надо.

Наташенька, честное слово, я не разу ни с кем не ходила на свидание, с первого знакомства с Галем я была только его, как телом, так и душой, и помыслами.

– Святая Вероника!

Ладно, больше ни одного слова про твоего красавчика, ты приехала отдыхать, и ты отдохнёшь.

Я уверена, что вернёшься домой и разберёшься в себе, в нём и в вас.

Главное, не включай наивную дурочку и не верь всему сказанному и не делай трагедию из предполагаемого вашего разрыва – у тебя ещё вся жизнь впереди, а интересов в ней и того больше.

Всех разговоров мы сегодня не переговорим, идём спать?

– Нет, я ещё посижу здесь, подумаю обо всём, что мы с тобой сейчас перемололи.

– Подумай, подумай, может стишок очередной напишешь?

Ты, ещё пишешь?

Вера хлопнула подругу по тощему заду.

– Пишу, а точней, недавно опять начала писать.

Действительно, в эту ночь у Веры появился ещё один стих и посвящён он был Наташе:

  Ангел (подруге Наташе)

  Мимоходом, а может намеренно,

  не к чему мне теперь отрицать,

  белый ангел своим оперением

  смёл печали с души и с лица.

  По крупиночке, горстью, охапкою

  собирала свой горький удел,

  ангел крылышком, мягкою лапкою

  отогреть мою душу сумел…

  Ни посулами, ни угощением

  не сумела любовь я сберечь.

  Что, простить иль просить всё ж прощения?

  Удержать иль мосты гордо сжечь?

  Послан ангел мне в женском обличии,

  своенравен, бывает смешон,

  пусть груба, но в ней нет безразличия,

  потому что мой ангел с душой!

Глава 23

Галь приник к экрану компьютера.

Перед ним появлялись одна за другой фотографии с молодыми людьми арабской наружности.

Это были завербованные ими люди, ставшие агентами или осведомителями ШАБАКа, которых они за последнее время привлекли к работе на их службу.

Далеко не всем из них можно было доверять, потому что большинство коллаборационистов согласились на сотрудничество со спецслужбой Израиля из страха перед грозившей им тюрьмой или польстились на лёгкие, выплачиваемые за агентурные данные ШАБАКом деньги.

Смешно и наивно было бы рассчитывать на то, что к ним придут работать молодые арабы по идейным соображениям, во имя мира или дружбы между двумя соседними народами.

Всем хорошо было известно, как действует палестинская пропаганда на территориях.

Об этом даже говорит тот факт, насколько увеличилось за последнее время количество засылаемых смертников с поясами шахида из автономии.

Давид поставил перед Галем конкретную задачу – ему нужно было срочно заслать агента на территорию сектора Газа, но, чтобы этот осведомитель не вызывал подозрений у местных властей и их спецслужб.

Для этой работы лучше всего подошёл бы человек, живущий постоянно в секторе, у которого есть семья и работа или молодой парень имеющий добропорядочных по меркам местных властей, родителей.

Легко это было Давиду приказать, а, где такого агента найти и, как завербовать, чтобы он не вызвал подозрение у властей Газы.

Галь услышал, как позади его открылась дверь кабинета и по стуку каблучков догадался, что это Офира.

Она подошла и обняла его со спины за шею, внимательно вглядываясь в фотографии, мелькающие на экране компьютера.

Твёрдые яблочки грудок девушки вжались в его плечи, вызывая непроизвольную эрекцию:

– Фу, какие противные рожи, некоторых узнаю, присутствовала при их допросах – поверь, мне на слово, все они порядочные сволочи.

Галь поднял кверху улыбающееся лицо.

– Верю и знаю, но у нас работа такая, из подобных сволочей постоянно создавать надёжную агентурную сеть.

Офира склонилась и нежно поцеловала мужчину в губы.

– Какая перед нами на ближайшее время стоит задача?

Галь взял в ладони обнимающую его за шею руку и прижал к груди.

– Офируш, ты славная девушка и отличная сотрудница, но на сей раз, ты вряд ли сможешь оказать мне необходимую помощь.

– Я, думаю, что всё же смогу тебе помочь и себя при этом порадовать!

Она обошла кресло и опустилась на колени, уверенным движением распуская молнию на брюках мужчины.

– Ты с ума сошла, а вдруг…

– Глупенький, я, что не понимаю, дверь на замке.

Девушка высвободила вздыбившийся член из ширинки и приникла к нему губами.

Она умело ласкала языком головку, поигрывая шкуркой ствола, совершая губами поступательные и круговые движения, быстрые ловкие руки проникли под рубашку мужчины и нежно гладили его по мускулистой волосатой груди.

Прошло совсем не много времени любовной игры Офиры, и, Галь излился горячим фонтаном прямо в рот девушки, которая легко справилась с этим потоком, не смущаясь, проглотив весь тягучий напиток.

Они быстро привели себя в порядок и Офира налив себе сока, села на колени к мужчине.

– Ну, что ты надумал всё же в связи с этим заданием?

Галь, задумавшись, машинально гладил и мял упругие грудки девушки, которая наслаждалась в этот момент соком манго.

Мужчина оторвал руку от девушки, до этого гладившую упругую грудь, и, уверенным движением развернул Офиру лицом к своему и вгляделся в карие, преданно глядящие на него глаза.

– Скажи, у тебя кто-нибудь из родственников проживает в поселениях в Газе?

– Да, живут с семьями две двоюродные сестры, но они датишные…

– Какая нам разница датишные они или светские.

Лучше скажи, ты могла бы поехать туда и пожить какое-то время в одной из этих семей?

– Наверное, могла бы, только зачем?

– Чтобы познакомиться поближе с кем-нибудь из арабов, занятых на работах в хозяйствах твоих сестёр и постараться завербовать его на сотрудничество с нашей службой.

– Это задание или просьба?

– Я не могу тебя обязать, ты пока не занята на оперативной работе, но могу замолвить словечко перед Давидом, чтобы ты попала в ряды сотрудников, выполняющих подобные ответственные спецзадания непосредственно вступая в контакт с нашими противниками вблизи их дислокации.

Ты давно выражала стремление попасть на такую работу, я тебе полностью доверяю, арабский язык у тебя на должном уровне и это будет твоим первым заданием в этом качестве и хорошей проверкой на профпригодность.

– А, если мне придётся переспать с этим арабом, как ты на это посмотришь, ведь такие действия тоже предусмотрены нашей работой?

Молодые люди долго смотрели, не отрываясь в глаза друг друга, и Галь первым отвёл взгляд, подтолкнув девушку в спину, чтобы она поднялась с его колен.

– Офируш, ты ведь знаешь, что агентам ШАБАКа, подобные функции иногда приходится выполнять в нашей не всегда чистоплотной работе…

– Я-то знаю, а на твоём отношении ко мне это не отразится?

– Я пока не могу однозначно ответить тебе на этот вопрос, мы с тобой, в первую очередь, работники шабака, и, ты ведь отлично знаешь, что я не свободен от семейных уз, и связан гражданским долгом перед нашей службой.

– Знаю, но я также знаю, что люблю тебя и готова ради тебя пойти на любые задания!

– Ты не ради меня пойдёшь на это задание и никто тебя пока не принуждает…

Девушка встряхнула волосами, перебивая Галя.

– Мы сейчас говорим не только о задании, а главным образом, о моей любви к тебе и о твоём отношении ко мне!

Мужчина вздохнул.

– Давай не будем опять поднимать этот неприятный для нас двоих вопрос, на который у меня нет ответа и вряд ли будет.

Галь увидел, как у девушки от последних его слов помутнели глаза, и он поймал в свою ладонь её руку:

– Моя жена вчера с ребёнком улетела к подруге в Чили, если хочешь, можем сегодня после работы поехать ко мне домой?

– Ты ещё спрашиваешь!

Девушка обняла Галя за шею и впилась в его губы долгим страстным поцелуем.

Давид без возражений принял предложение Галя и Офиру в срочном порядке стали готовить для агентурной работы в непосредственной близости к сектору Газы, откуда, раз за разом, на территорию Израиля проникали террористы смертники.

Она должна была, не привлекая к себе внимания поселиться на усадьбе у своей двоюродной сестры, и, выполняя по дому различные услуги, постараться войти в контакт с одним из арабских рабочих, привлекаемых из сектора на работу по хозяйству у поселенцев.

Для подстраховки и для оперативной связи с ШАБАКом, вместе с ней будет отправлен в то поселение один из помощников Галя, который устроится на какой-нибудь ближайшей усадьбе, и будет играть роль сезонного наёмного работника.

Готовя Офиру к особому и ответственному заданию, вся мобильная группа допоздна задерживалась на службе, прорабатывая всевозможные детали будущего важного и опасного внедрения, где трудно было всё предугадать наперёд.

Теперь каждую ночь девушка проводила вместе с Галем в его квартире, где она быстро освоилась и скоро почувствовала себя там полноценной хозяйкой.

Следов пребывания в доме настоящей хозяйки почти не ощущалось, потому что Вера за последнее время редко появлялась в своей квартире.

Галь всё больше обнаруживал в себе привязанность и интерес к девушке, с которой он мог запросто обсуждать всё происходящее у них в конторе, она старалась ни в чём ему не перечить и всегда преданно и влюблено смотрела в его глаза.

За последние полтора года, практически сразу же после их свадьбы с Верой, как только Галь вышел на свою полностью захватившую его работу, он буквально тут же, стал отдаляться от семьи.

Так уже случилось, что ещё толком не привыкнув к семейной жизни и к положению мужа, Галь вдруг начал отвыкать от своей необыкновенной любимой Веруш, ставшей ему официальной женой.

Так совпало или дано было судьбой, что верная и любящая его до самозабвения девушка, неожиданно, понесла ребёночка ещё до их свадьбы, а во время её беременности он приступил к своей работе и полностью с головой ушёл в новую и интересную для себя сферу деятельности.

Поэтому и не только, Галь подолгу задерживался на службе, ему доставляли душевные муки вечные жалобы жены на плохое самочувствие, связанное с беременностью, постоянные попрёки за его невнимание и отчуждённость.

Ну, а потом, как только родился ребёнок и Вера переехала в мошав, вовсе их встречи свелись к минимуму и даже во время таковых, они практически не находили общего языка.

Какой ему был интерес после редкого для супругов сексуального контакта обсуждать новый появившийся у ребёнка зуб, и слушать, как он ползает и чуть ли не чем и каким цветом какает…

Раздражала его порядком и её фанатичное пристрастие к стихосложению.

Он буквально бесился, когда она по ночам убегала в салон и, сидя в кресле, с умным видом, всё, что-то писала и писала, а ещё подладилась ходить на свои заседания поэтов, после которых приходила какая-то одухотворённая, чужая и даже равнодушная к сексу.

Вначале он ощущал ревность к её пристрастию к поэзии, к фанатичной любви к ребёнку, затем, к науке и работе над проектом, но скоро стал чувствовать в себе безразличие ко всему, чем она занималась и только по долгу мужа вежливо выслушивал её восторженные рассказы обо всех этих видах деятельности по телефону.

Иногда он всё же честно признавался себе, что на его охлаждение по отношению к жене повлияло появление в непосредственной близости к нему Офиры.

Девушка с первого момента их взаимоотношений дала понять Галю, что не безразлична к нему, и это было ещё слабо сказано, она его боготворила, а дальше, она проявила деятельную активность к приближению их сексуальных контактов, и постоянно выражала явные признаки влюблённости, и сделала всё от неё зависящее, чтобы стать его постоянной любовницей и легко в этом преуспела, пользуясь его сексуальным голодом, молодого мужчины, редко попадавшего в объятия жены.

Нельзя сказать, что он потерял свою прежнюю любовь и обожание к Вере, она, как и прежде для него была эталоном красоты, привлекательности, преданности, доброты и всех положительных качеств, которыми только может обладать женщина и друг.

Даже её наивность, порой казалась ему симпатичной и, он свято верил, что в скором времени их семейные отношения наладятся, они станут чаще бывать рядом и вновь будут дарить друг другу радости сексуальной любви, а эпизод с Офирой, так и останется эпизодом.

Конечно, он отдавал себе отчёт в том, что их служебный роман несёт на себе негативный характер во всех отношениях и часто корил себя за то, что не смог воспротивиться своему животному инстинкту и обаянию красивой, энергичной и любящей его девушки, которая смогла каким-то образом затмить его светлые чувства к Вере.

Галь собирался перед тем, как Офира отправится на задание, серьёзно с ней поговорить о будущих их взаимоотношениях, и признаться девушке, что он не готов окончательно сломать свой брак, что для него жена многое значит в жизни, а, к тому же, у них есть общий ребёнок.

Офира должна понять, что дальше поддерживать отношения любовников они вряд ли смогут, в свете того, что жена, по всей видимости, скоро переедет обратно на постоянное жительство домой, да, и, как по-другому, ведь Вере уже остался последний курс обучения в университете.

Надо без нервов и особых слёз принять Офире этот факт их окончательного разрыва, потому что они обязаны расстаться, ведь девушке самой нужно уже подумать о будущем, и налаживать свою личную жизнь.

Всё одно к одному, ещё и папа позвонил со своими нравоучениями.

Позабыл старый ловелас, каким сам был шустрым ходоком по чужим женщинам.

Галь, как подрос, сам часто замечал, в отношениях родителей холодок отчуждения и иногда ненароком слышал бурные объяснения в родительской спальне, а про сплетни, ходившие в их ментовке и говорить не приходится.

Моралист сыскался, начал давить на психику, напоминать ему, сколько добра для него сделала Вера, какая она ему верная, преданная и, что они с мамой в ней души не чают.

Хорошо ещё, что мама молчит, хотя в её взгляде читается такое осуждение сына, что на глаза не хочется к ней показываться.

Оставались уже считанные дни до приезда Веры из Чили.

За всё время её отсутствия, они только дважды переговорили с женой по телефону – но инициатива, при этом, всегда исходила от него.

Нет, внимательный муж и любящий отец намного чаще звонил, чтобы справиться об отдыхе своих близких, но постоянно не находил никого дома – Наташа и Офер организовали для гостей обширную культурную и развлекательную программу, поэтому застать их на месте было почти невозможно.

Несмотря, на все его ухищрения, чтобы вывести Веру на прежний тон их отношений, разговор с женой сводился только к рассказам о сыне и не интересным для него подробностям их путешествий и развлечений.

В тоне жены Галь чувствовал не исчезающий холод, возникший ещё до её отъезда и понимал, что это связанно в основном сего нежеланием поехать с ними в отпуск и проявленным им не симпатичным поведением в День её рождения.