Текст книги "Фрося. Часть 2 (СИ)"
Автор книги: Овсей Фрейдзон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
Но сейчас на повестке дня другая тема, это касается свадьбы моего старшего сына, которая состоится в конце августа.
Я очень надеюсь, что ты будешь на ней присутствовать, может и твоя Настя удосужится приехать вместе с тобой.
Андрей собирается во время студенческих каникул уехать на подработки в Сибирь в Таёжный, Аглая с мужем готовы ему в этом посодействовать, надеемся, что на свадьбу брата он обязательно появится, по крайней мере, обещал.
Есть у меня ещё очень важная новость, отыскалась мать Семёна, мужчины, о котором я тебе рассказывала, бабушка моего Сёмки.
Она живёт в Москве, мы с ней разговаривали по телефону.
Клара Израйлевна, так зовут эту женщину, умоляет нас с Сёмкой, приехать к себе и завтра мы с сыном отправляемся к ней в Москву.
Не смотря на то, что жизнь по-прежнему меня вертит в бурном темпе, я всё время вспоминаю о тебе.
Ты подарил мне незабываемые дни, в которых я снова почувствовала себя желанной и любимой.
Витенька, ты можешь мне не поверить, но мне вдруг захотелось наряжаться и выглядеть красивой и молодой, чтобы ты не потерял ко мне мужской интерес.
В Москве обязательно постараюсь ходить по музеям и театрам, и не только для того, чтобы перед своим средним сыном и твоей дочерью не выглядеть полной дурой, но потому, что мне вдруг это стало интересно и приятно.
Ты не смейся, читая эти мои дурацкие откровения, но я тебя заверяю, когда у меня появится много свободного времени, начну читать книги и ходить в кино, а то совсем превратилась в колхозную бабу, хотя я и есть такая.
Кроме огорода и скотины почти ничего в жизни не видела, ах, да, ещё базарный прилавок.
Кстати, к большой моей радости, ты не стал свидетелем нашего разговора с твоей дочерью в вашей Ленинградской квартире, можешь представить лицо Насти, когда я отвечала на её обыкновенные вопросы.
На фоне твоей бывшей жены, её матери, моя биография буквально потрясла девушку из высшего света.
К чести Насти, она повела себя в дальнейшем весьма достойно, что не скажешь, к сожалению, о моём Андрейке.
Вот, собираю и собираю тебе всякую ерунду, наверное, потому что не успела с тобой ещё наговориться.
Кажется целая вечность прошла с момента нашего расставания, потому что на меня навалилось столько всего, что в пору согнуться до земли, а решать всё мне только одной и одной, вот, если бы ты был со мною рядом и хотя бы словечком мог меня поддержать.
Пока остаётся мне только ждать твоих писем, ты с ними, пожалуйста, не задерживай, а то я чуть не сошла с ума, ожидая от тебя твоё первое ко мне послание.
Я понимаю, что тебе особо нечего писать, ведь ты на службе, а ещё может быть, что большую часть времени находишься в море, но ты пиши, хотя бы про волны и небо над тобой, а я всё прочитаю между строк, ведь я оказывается такая выдумщица.
Пиши, милый Витечка, всё равно о чём, а главное о том, что любишь меня, я тебя люблю очень и очень, и страшно скучаю…
Так хотелось много тебе написать, а мысли куда-то подевались, вот бы в твоих объятиях, я бы тебе рассказывала и рассказывала бы до утра, ну с перерывами…
Милый Витенька, трудно на бумагу выливать свои чувства, но я мысленно целую тебя много, много раз и сильно, сильно, что бы ты почувствовал там в синем море!
До свиданья, так хочется, чтобы до скорого.»
Фрося несколько раз перечитала своё письмо Виктору – глупая баба, понаписала всякую чушь, а по-другому она и не умеет, можно подумать, только и делает, что письма пишет, хотя некоторые места в её писанине ей понравились и даже вызвали улыбку.
Так, теперь надо обязательно написать письмо Андрею, тут, пожалуй, будет полегче:
«Здравствуй, Андрюша!
Очень рада, что написал мне письмо, значит не совсем ещё очерствел к своей матери.
Я приняла с огромным волнением весть, что уже скоро побываешь в так полюбившихся мне местах, повстречаешься с дорогими мне людьми, которые оставили в моей душе столько добрых воспоминаний и тепла.
Я напишу в свою очередь Аглае, ты не думай, что буду жаловаться на тебя, я же не совсем дура, а ты не совсем самый худший сын на свете, так с небольшим вывихом в голове, но это пройдёт, я уверенна, просто, наверное, большой город на тебя так подействовал.
Думаю, что на этом достаточно нам выливать друг на друга ехидство, ты должен смириться с твоей непутёвой матерью, родителей не выбирают, а от детей получают то, что в них вложили.
Кроме свадьбы Стасика, о которой ты уже знаешь, есть у меня ещё интересные новости.
Завтра мы с Сёмкой уезжаем в Москву, там у него отыскалась бабушка, мать Семёна Вайсвасера, конечно же, волнуюсь, как пройдёт встреча, как она воспримет внука, ну и, конечно же меня.
На свадьбу к Стасику обязательно ты должен приехать, уважь старшего брата, ведь он к тебе очень хорошо относится, что поделать, если мы с ним деревенские недотёпы, но не совсем же пропащие.
Кстати, Стас отремонтировал старенькую Победу и сейчас мы на колёсах, все Поставы обзавидовались.
Вот, и все мои новости, очень надеюсь, что ты забудешь нашу неприятную встречу в Ленинграде, я стараюсь забыть.
Отца обязательно отыщи, он когда-то был очень хорошим человеком и очень любил вас маленьких, а что так судьба распорядилась, он не виноват, а то, что мы потеряли друг к другу интерес, вы не виноваты, и нас не надо винить, так бывает в жизни.
Дай бог, чтобы у тебя была одна и на всю жизнь настоящая любовь.
Целую и жду ответа.»
Глава 41
Фрося закинула руки за голову и с хрустом потянулась, нет, не привычна она к долгому сидению, писать письма нелёгкая работа.
Всё, выдохлась, Риве она уже напишет позже, может быть, даже в поезде, надо только фотки подобрать заранее.
Не откладывая в долгий ящик задуманное, достала из буфета отделанный бархатом альбом с фотографиями и развернула на первой странице: ах, Анютка, как же она хорошо всё здесь устроила, наклеила уголочки, все фотки распределены по мере их взросления, даже года проставлены, право, молодчинка.
А, вот и та, где они со Стасиком во дворе школы сфотографированы, первого сентября сорок восьмого, у Ани даже в руках букет цветов.
А тут Анютка одна, тоже первого сентября, это наверно Олин муж фотографировал, эту фотку надо обязательно выслать, здесь хорошо видны черты её лица.
Здесь она с мальчишками во дворе их дома, смешные, а вот эта хорошая, Анютка стоит посередине, улыбается, а с двух сторон братья, Стасик с Андреем, хорошо они тут получились.
А это фотографии сделанные в Вильнюсе на Анюткиной бат-мицве…
О, тут несколько хороших, а эту надо выслать обязательно, где она зажигает двенадцать свечей, а рядом стоит Анечка и раввин Рувен хорошо виден.
Ну, пока и хватит, а то конверт не закроется, потом в следующих письмах ещё вышлет, да и от Анечки не убудет.
После того, как Бася с Ицеком подарили Ане фотоаппарат на её двадцатилетие, фотографий в альбоме значительно добавилось.
Вот, эти она ещё не видела и сама, Анютка нащёлкала Сёмку совсем недавно, в последний их приезд в Вильнюс – ага, мальчишка в цирке, на аттракционах, в зоопарке и около фонтана… молодчинка старшая сестра!
Надо взять несколько фоток для Клары Израйлевны, пусть потом любуется внуком.
Фрося отложила выбранные фотографии в сторон, и вернула альбом на прежнее место в буфете.
Она услышала, что возвратились Стасик с Ниной, а с ними и Сёмка, которого они брали с собой на озеро.
Через короткое время они шумно ввалились в дом, как хорошо, что она успела написать письма и отобрать фотографии, в этом бедламе это сделать было бы уже невозможно.
Младший сын как всегда, сразу обрушил на мать ворох информации и вопросов, но на этот раз его перебил Стас:
– Мам, Нина поживёт пока в кузнице, а я переберусь в хату, ей же надо заниматься нашим хозяйством в твоё отсутствие, завтра с утра она подоит бурёнку и ты покажешь ей, как и чем кормить других наших животных и птиц.
– Стас, а ты оказывается парень не промах, дело говоришь, я не против, а даже очень за.
Старший сын смутился от неожиданной похвалы матери, на щеках даже заиграл румянец:
– Ну, ладно уж тебе, скажи лучше, когда завтра за вами с Сёмкой заехать, чтобы на поезд отвезти.
– Стасечка, поезд в пол первого, думаю, что за час до отбытия надо явиться на вокзал, ещё ведь необходимо билеты купить.
– Договорились, будьте готовы к пол двенадцатому, я же не могу надолго с работы отпрашиваться, без меня моя бригада тут же за вином помчится, что за люди, как будто вся радость в этом пойле.
Фрося потрепала по волосам сына, как же он всё же похож на Степана, такой же серьёзный и ответственный, рукастый и телом, и лицом в него, вот только к Нинке относится так, что душа радуется, не то, что его папаня относился ко мне, как к домашней скотине.
– Так, сейчас я сбегаю к Оле, надо ей кое-что рассказать, попросить и обсудить, а ты Нина тут похозяйничай на кухне, расстарайся к ужину, корми мужиков, за меня не волнуйтесь, я у Оли что-нибудь перехвачу.
Глава 42
Поезд Калининград-Москва в назначенное время шумно затормозил возле единственной в Поставах платформы и Фрося с чемоданом и взволнованным Сёмкой поспешно поднялись в вагон.
Стоянка на их станции всего две минуты, хорошо ещё, что они единственные пассажиры отбывающие из Постав, поэтому не было никакой суеты.
Отъезжающие Фрося с Сёмкой ещё успели помахать рукой из окна своего купе провожающему их Стасику, а затем засунув чемодан и сумку под нижнюю полку, сели напротив друг друга.
Поезд только набирал ход, лязгая и шипя, натужно снимая с места большой состав, и тут Сёмку прорвало:
– Мамочка, а почему мы едем в Москву, а к кому мы туда едем, а что мы там будем делать, а куда мы с тобой там пойдём?
– Тише, тише, остановись, вот тебя понесло, однако, а дома затаился, сидел, как мышь, боялся, что передумаю взять тебя с собой.
Лучше скажи шельмец, а кушать ты не хочешь?
– Неа, пока не хочу, ну, мамочка, расскажи, что тебе жалко.
– Сынок, мы едем к твоей бабушке, к маме твоего папы.
– Который умер, да.
– Да, который умер, а мама давным-давно его потеряла, а сейчас нашла нас и очень хочет увидеть тебя.
– А, как это потеряла, он же не пуговица?
– Ах, сынок, пока мне тебе этого не объяснить, вот, чуть подрастёшь и сможешь многое понять.
А если я не стану таким большим, как Стасик?
– Вряд ли ты вырастешь таким большим, как Стасик и Андрейка, просто ты повзрослеешь, годиков тебе станет побольше, и начнёшь многое понимать.
– Я и так всё понимаю, даже читать уже умею и в кино видел, как дядя с тётей целуются.
Мам, Стасик с Нинкой тоже целуются, я видел.
– А вот, подглядывать не красиво.
Мальчик от последних слов матери смутился:
– Я не подглядывал, что я виноват, забежал к ним в кузницу, смотрю, а Нинка сидит у Стасика на коленях и они целуются.
Фрося решила прервать рассказ сынишки, а то неизвестно куда он приведёт:
– Представляешь, завтра утром проснёшься, а уже будет Москва, возьмём такси и поедем к твоей бабушке.
– А какая она?
– Не знаю сынок, не знаю, но чувствую, что хорошая.
Вдруг они услышали:
– Пиво, лимонад, пожалуйста…
Пиво, лимонад, пожалуйста…
Мальчик выглянул из купе:
– Мама, там дядя с тележкой, почти с такой, как ты ездишь на базар, а в ней бутылки всякие, давай купим.
– Конечно, купим, пусть только подъедет к нам поближе.
День в поезде мчался стремительно.
Так далеко Сёмка ещё никогда не ездил, ему было всё интересно, даже кушать с мамой за столиком в купе, запивая лимонадом, который купили у дяди, возившего по поезду в коляске то бутылки с напитками, то шоколадки, а потом ещё и борщ.
Фрося ни в чём не отказывала сынишке, она и сама с удовольствием лакомилась шоколадом и зефиром, запивая сладости кисленьким лимонадом.
После обеда сын занялся своей азбукой и новой книжкой с красочными картинками, а Фрося написала в это время письмо Риве.
На этот раз ей писать было намного легче, чем тогда, когда она отвечала на первое письмо в далёкий и неизвестный Израиль, когда каждое слово давалось с таким трудом, и когда всё время приходилось вытирать с глаз слёзы.
На сей раз, она спокойно знакомила Риву с событиями настоящими и прошлыми из жизни Ани.
Их было не так уж много, по крайней мере, на которые стоило бы особенно обратить внимание.
Да и к чему ей было распространяться о дочери, пусть они сами ищут пути-дороги в душу друг друга, она им в этом не помощник, как и не собирается чинить препятствия.
Когда поезд подъезжал к Витебску, она заклеивала и подписывала конверт, куда кроме письма легли три отобранных для Ривы фотографии Анюты.
Состав в Витебске стоял целых десять минут и Фрося с Сёмкой соскочили на перрон, хотелось немного пройтись и осмотреться.
Фрося с интересом смотрела на высокий переходной мост, на массивный серый вокзал, на стоящие на платформах киоски и чуть видимые вдалеке частные дома утопающие в зелени садов.
Она прислушалась к себе, а вдруг этот город с этим вокзалом станет ей родным…
До ночи оставалось ещё достаточно времени, Фрося решила написать письмо и Аглае.
Писать подруге было совсем легко и просто, она описала свою поездку в Вильнюс и Ленинград почти со всеми подробностями, конечно только не углубляясь в интимные с Виктором, хотя Аглая конечно догадается о многом.
Фрося улыбалась при воспоминаниях о сладостных моментах, глазастый Сёмка сразу же обратил на это внимание:
– Мам, а что ты там пишешь смешное, расскажи?
– Сёмочка, не смешное, а приятное.
– Так расскажи про приятное.
– Нет, малыш, пока тебе рано такое рассказывать.
И она взъерошила кучеряшки сыну.
Она продолжила описывать подруге текущие события – предстоящую свадьбу Стаса, нынешнюю поездку в Москву и предвосхищавший её разговор по телефону с матерью Семёна.
Заканчивала она длинющее письмо к Аглае, едва уместившееся на двойном тетрадном листе под хныканье и завывания Сёмки, который уже явно заскучал в тесном пространстве купе.
Фрося прижала мальчишку к груди:
– Сёмочка, письма уже написаны, сейчас поужинаем и спать, а утром проснёмся и скоро Москва.
Сердце у женщины запоздало взволнованно забилось, боже мой, что их ожидает какая произойдёт встреча и много разных других вопросов связанных с этим понеслись вместе с мыслями в разных направлениях.
Их поезд прибыл в Москву, когда едва стало светать, было только пять утра.
Ехать к Кларе Израйлевне было явно ещё рано, поэтому Фрося с хныкающим недоспавшим сыном зашла в буфет, находившийся рядом с Белорусским вокзалом.
Перекусили гречневой кашей с сосисками и пошли на остановку такси, потому как добираться до того Калужского переулка Фрося не имела никакого понятия.
Уже к семи утра такси домчало их до нужного адреса и высадило возле тёмно-серого, старой постройки четырёхэтажного здания:
– Сёмка, давай посидим здесь на скамеечке, не красиво так рано вторгаться к людям, при том, нежданно.
– Мама, а я очень писать хочу.
– Ну, что так невмоготу терпеть, сбегай вон в те кустики, видишь.
Мальчишка вдруг раскапризничался:
– Не побегу, там люди ходят.
В этот момент около них остановилась пожилая женщина и пристально вгляделась в занятых препирательствами мать с сыном.
Фрося вдруг почувствовала на себе чужой взгляд и оглянулась.
На неё смотрели такие родные и любимые глаза Семёна и её сына, только намного печальней…
Глава 43
Пожилая женщина не сводила своих проницательных глаз с мальчика, который неожиданно притих под её внимательным взглядом и смущённо жался к матери.
Фрося, в свою очередь разглядывала Клару Израилевну, а то, что это оказалась именно она, не было никаких сомнений.
Глаза женщин встретились:
– Ты Фррося?
А это твой сын, Сёма?
Вы прриехали ко мне и так быстрро…
Фрося, как под гипнозом не могла отвести глаз от лица женщины, конечно же, матери Семёна Вайсвасера, боже мой, как они были похожи.
Невысокого роста, сухенькая с мелкими чертами лица, с шапкой густых чёрных волос, правда, изрядно приправленной сединой и эти незабываемые печальные, еврейские глаза.
В одной руке она держала авоську с буханкой хлеба и батоном, в другой сложенные несколько раз газеты, явно вышла рано утром из дому, чтобы купить то и другое самое свежее.
Фрося решительно поднялась на ноги со скамейки, взяла за руку сына и пошла навстречу Кларе Израилевне, это была она без всяких сомнений.
Вдруг газеты и авоська выпали из рук на асфальт, пожилая женщина опустилась медленно на колени и протянула дрожащие руки к мальчику.
Сёмка отпрянул, назад, напуганный этим движением женщины, но Фрося подтолкнула его в спину в сторону протянутых рук:
– Сыночек, это твоя бабушка, о которой я тебе говорила.
Клара Израиилевна положила свои ладони на плечи мальчику, по-прежнему не отрывая взгляда от его лица:
– Сёма, Сёмочка, мальчик мой, кто мог подумать, я тебя нашла черрез столько лет…
– А я очень писать хочу!
Пожилая женщина резво встала с колен, схватила мальчика за руку и быстро повела к подъезду, на ходу отдавая распоряжения:
– Фрросенька, подними, пожалуйста, авоську и газеты, и ступайте следом за нами, рразве можно мальчику столько врремени террпеть.
Фрося поднялась на второй этаж и вошла в распахнутые двери квартиры номер шесть и услышала голос хозяйки:
– Фрросенька, доррогуша, закррой дверри, мы, как рраз успели, мужик не опозоррился.
Фрося поставила на пол чемодан и дорожную сумку и, держа в руках хлебопродукты и газеты, огляделась – широкая прихожая, возле дверей стояла тумбочка, на которой покоился чёрный аппарат телефона, громоздкие оленьи рога служили вешалкой, под нею стоял обувной ящик, напротив вешалки на стене висела большая картина с симпатичными медвежатами, с права были двойные двери ведущие, по всей видимости, в зал, слева в торце в одну сторону за поворотом была спальня, а в другую вход на кухню, посередине двери в туалет и ванную, около которых и стояла Клара Израилевна, караулившая внука:
– Что, осматрриваешь мои хорромы, прроходи, прроходи, сейчас будем завтрракать и знакомиться.
И она хрипло закашлялась.
– Не обрращай внимание, я не больна, прросто куррю, как парровоз.
Из туалета вышел улыбающийся Сёмка.
– Так, теперрь помой рруки и на кухню.
Фрросенька, занеси свои вещи в спальню, сюда на лево, воспользуйся услугами и тоже прроходи на кухню, я ставлю чайник, и с Сёмочкой сделаем рревизию в холодильнике.
Фрося мысленно улыбалась, ей было уютно в этой квартире и с её хозяйкой.
Сёмка с удовольствием уплетал шпроты, не обращая внимания на колбасу, сыр, творог и печёночный паштет.
Эти вкусные маленькие рыбёшки он ел только однажды в Вильнюсе и ещё тогда они ему очень полюбились.
Женщины с улыбкой наблюдали за мальчиком, сами попивали чаёк в прикуску с бутербродами.
Они не спешили форсировать события и приступить к волнующему их разговору, который для обеих был очень важен.
После завтрака, Фрося не дожидаясь команды и отвергая сопротивление хозяйки, вымыла и вытерла посуду.
Затем, они втроём перешли в зал, где стоял диван, два массивных кресла, буфет и к великой радости Сёмки, телевизор:
– Ого, какой огромный, больше чем у тёти Баси, а можно его включить?
И он игнорируя маму, просительно уставился на бабушку.
– Можно, конечно, можно, любишь телевизорр, дома не насмотррелся?
– А у нас нет телевизора, только у Аньки в Вильнюсе.
Клара Израилевна посмотрела на внука, а потом на Фросю:
– А пусть он смотррит, а мы с тобой доррогуша прройдём опять на кухню, он не будет нам мешать, там и поговоррим, а я покуррю.
Она включила телевизор, показала мальчику, как переключать каналы и шустренько засеменила на кухню, шморгая домашними тапочками:
– Фрросенька, ты можешь попить ещё чаю, а я хочу кррепкое кофе и папирросу.
Хочешь, я и на твою долю сваррю кофе, я это делаю отлично.
Нет, Фрося была не привычна к этому новомодному напитку, поэтому она приготовила себе чаю и села напротив пожилой женщины.
Та уселась, по всей видимости, на привычное своё место, в одной её руке дымилась чашечка с вкусно пахнущим напитком, а в другой папироса «Казбек»:
– Доррогуша, если не возрражаешь, я перрвая начну ррассказ, потому что ты встрретилась с моим сыном горраздо позже, а то, что ты с ним встретилась, у меня нет никаких сомнений.
Я и во врремя рразговорра с тобой по телефону поверрила тебе срразу, а ты не думай, я не очень доверрчивая.
А после того, как увидела малыша…
Ах, не надо об этом даже говоррить, он вылитый мой Сёмочка!
Женщина затянулась дотлевающей уже папиросой и закашлялась.
Не успев затушить в пепельнице окурок, она прикурила от зажигалки следующую казбечину и продолжила:
– Я рродилась в последний год пррошлого века в небольшом горродишке, который так и назывался Горродок, что находится на Витебщине в твоей Белорруссии.
Мой отец был знаменитым в нашем Горродке порртным и когда мне было пятнадцать лет рродители отпрравили меня в Санкт-Питеррбуррг к тётке, где я поступила в рреальное училище.
Вскоррости я там сошлась с рреволюционной молодёжью и с головой ушла в политику, я была поначалу эсэрркой, а к семнадцатому году уже была в парртиии большевиков, там и познакомилась со своим будущем мужем, Натаном Вайсвасером, которрый к этому врремени уже был опытным рреволюционерром, пять лет отбывшем сррок в Сибирри.
Мы с ним пррошли грражданскую войну в аррммии под командованием Воррошилова, где Натан был командирром эскадррона в кавалеррии, а я прри нём комисарром.
Мы пррошли по доррогам грражданской войны черрез всю Сибиррь, но о наших подвигах я тебе не буду ррасказывать.
В двадцать четвёрртом нас с мужем напрравили в Москву, я к тому врремени была берременная Сёмой.
Натан рработал в комиссарриате внутррених дел, участвовал в продрразвёррстках, а я после ррождения сына рработала в пррокурратурре.
У нас была большая кварртира из тррёх комнат в центрре Москвы, мы были вынуждены нанять нянечку для Сёмы, хоррошая была девушка, она и жила в одной комнате с сыном.
Пойми доррогуша, у нас не было особо врремени заниматься рребёнком, рработа отнимала много сил.
В трридцать четвёртом году нас аррестовали с мужем, объявили трроцкистами, да и пррочую еррунду вменяли нам в вину.
Как позже я узнала, Натана ррастреляли, а меня отпрравили в лагерь, откуда я вышла только в пятьдесят седьмом после рреабилитации, сколько всего мне прришлось перрежить, тррудно всё и упомнить, да и стоит ли…
После возврращения из лагерря, меня восстановили в парртии, выдали эту кварртирру, получаю хоррошую пенсию и ещё немного прродолжаю рработать в суде.
Срразу же после возврращения я пыталась отыскать следы своего сына, но он как в воду канул.
Лиза, так звали его няню, которрую я отыскала в дерревне, но она ничего толком не смогла мне ррасказать, крроме того, что у неё отобррали Сёмочку и выставили из кварртиры.
Вот, и вся моя исторрия.
Глава 44
Клара Израилевна затушила в пепельнице, уже изрядно наполненной окурками очередную папиросу:
– Пойду, пожалуй, посмотррю, что там делает Сёма, может он кушать хочет или ещё что-нибудь…
Она резво для своих лет встала из-за стола и вышла из кухни.
Сёмка от души наслаждался единоличным пользованием телевизора, быстрыми движениями переключал каналы и находя то, что его интересовало, не отводя взгляда от экрана, вбирал в себя всевозможные потоки информации.
Бабушка подошла к внуку, обняла его за худенькие плечи и поцеловала в густые чёрные кудри:
– Дрружище, ты так зррение испорртишь, надо дать глазкам отдохнуть.
Тут недалеко за углом на прраво от моего дома прродают морроженное, на тебе трридцать копеек, купи себе срразу два, хоррошо.
А мы с твоей мамой ещё немножко поговоррим и подумаем об обеде, а потом пойдём гулять в горрод.
Хотя, постой, подожди минуточку, тут, у меня есть соседская девочка, прримеррно твоего возрраста, её зовут Виолетта, я попррошу её и она сходит вместе с тобой за морроженым.
А потом вы поигрраете во дворре, она познакомит тебя с местными лоботрясами.
Через пару минут Клара Израилевна явилась в сопровождении симпатичной девчушки с задорно торчащими на макушке двумя светленькими хвостиками.
Она познакомила девочку с Сёмкой, вручила ей те же тридцать копеек и выпроводила их из дому.
После этого довольные наступившей тишиной женщины вернулись на кухню:
– Фрросенька, у нас сегодня нет особо врремени заниматься обедом, сваррим карртошечки, у меня есть очень вкусная селёдочка и колбаска, а после обеда пойдём в зоопаррк, думаю, что малышу это будет интерресно.
Клара Израилевна уселась на своё прежнее место и закурила очередную папироску:
– Доррогуша, а теперрь, если ты не прротив, рраскажи мне, пожалуйста, о моём сыне, как ты с ним встретилась, что он тебе ррассказывал и как он ушёл, не дождавшись встрречи с матеррью, и со своим рребёнком…
Фрося попила водички и с волнением окунулась в приятные и горькие воспоминания о Семёне, но для этого ей надо было, хотя бы вкратце рассказать о том, что предшествовало её приезду в Сибирь.
Вкратце не получилось, потому, что ей, для полной картины восприятия, пришлось рассказать немного о своём детстве и появлении в Поставах, о своём замужестве со Степаном, о своих трудных родах первенца, о замечательных врачах и людях Меире и Риве, которые спасли жизнь ей и её ребёнку.
Не смогла она обойти в своём длинном рассказе, историю появления в её семье Анечки и как им пришлось скрываться в деревне от немцев и доброжелательных, в кавычках, людей…
Её повествование явно затянулось и она виновато взглянула на пожилую женщину:
– Наверное, в моей истории нет ничего для вас интересного и это совсем не связанно с вашим сыном, я попробую сократить свой затянувшийся рассказ.
– Что ты, что ты, я хочу всё о тебе знать, ты же теперрь член моей семьи.
Фрросенька, ты же настоящая герроиня, я бы с тобой в годы рреволюции на любое задание пошла, я веррю каждому твоему слову.
Фрося не стала оспаривать заявление, полюбившейся ей с первого взгляда пожилой женщины, а улыбнувшись, продолжила:
– Скрываться в деревне мне помог Алесь, племянник местного ксёндза, мы ещё до моего замужества питали любовные чувства друг к другу.
И Фрося, не вдаваясь в особые подробности, поведала о том, как появился вновь в Поставах Алесь, какую роль он сыграл в их бегстве в деревню, как она жила в годы войны, о рождении Андрейки, и о том, как в сорок четвёртом без вести пропал Алесь.
Не могла она обойти в своём рассказе и огромной роли, которую сыграл в их участи дядя Алеся Вальдемар, о том, как ещё несколько раз на её жизненном пути встречался первый муж Степан, и перескакивая через года, она дошла в своём рассказе вплоть до принятия ею решения ехать в Сибирь в посёлок Таёжный, куда на поселение был отправлен после лагеря Алесь.
За время всего Фросиного рассказа Клара Израилевна не произнесла ни слова, только раз за разом в её руках оказывалась очередная папироса.
Неожиданно Фрося замолчала, она не знала, как приступить к тому месту, где появляется в её жизни Семён.
Ведь это был тот момент в её рассказе, который больше всего должен был волновать его мать, потерявшей много лет назад своего ребёнка, которому отроду тогда не было и десяти лет, а с тех пор прошло уже тридцать:
– Доррогуша, не щади меня, не упускай никаких подрробностей, прродолжай, я многое пережила в этой жизни, спрравлюсь и с этим.
Ты прродливаешь для меня жизнь, казалось бы давно утерряного сына, больше, чем на двадцать лет…
Фрося не знала, каково будет слушать матери Семёна её рассказ о вдруг ожившем для неё на короткий срок сыне, но сердце при воспоминании сдавила такая тоска, что слёзы буквально брызнули из глаз, заливая лицо, она не успевала их вытирать ладонью и они обильно капали на блузку и стол.
Клара Израилевна быстрым движением наполнила холодной водой кружку и вместе с полотенчиком подала расстроенной Фросе:
– Доррогушенька, успокойся, не тррави так своё серрдечко, пусть он поживёт ещё ррядышком с нами в твоём ррасказе…
Фрося быстро взяла себя в руки и продолжила, она описала их встречу с Семёном, как он выглядел, что он говорил и как:
– Вы, даже представить не можете, он соскочил с подножки своей машины, такой маленький, худенький, с точно с такой же шапкой курчавых волос, как у вас с Сёмкой и даже с такой же манерой разговаривать, как это делаете вы с моим младшим сыном.
Затем она описала их поездку в Сосновск и стараясь ничего не упустить, передала его рассказ о той жизни и тех мытарствах, что выпали на его тяжёлую долю, после того, как арестовали его родителей.
Смущаясь, поведала об их искромётной любви, каким Семён был ласковым и внимательным, как умел устраивать вокруг себя праздник, и как он неожиданно исчез, оставив ей дорогие подарки и крупную сумму денег.
Клара Израилевна вдруг поднялась со своего места, подошла сзади к Фросе, обняла её по матерински за плечи и ласково поцеловала в щёку:
– Спасибо тебе моя милая, ты мне веррнула сына, пусть ненадолго, пусть уже взррослого, пусть истррёпанного жизнью, но такого рродного и судя по твоему ррассказу, оставшимся до конца, несмотрря на все тяготы выпавшие на его долю, пррекрасным человеком.
Обе женщины уже не стесняясь всхлипывали, поминутно утирая обильные слёзы, у каждой из них было, отчего поплакать:
– Доррогуша, ты по телефону обмолвилась, что присутствовала при его кончине и я так поняла, что и похоронила в своём городе.
Фрося вздохнула и продолжила своё тяжёлое повествование.
Всхлипывая, она рассказывала, как сломя голову, кинулась разыскивать чуть заметные следы, которые Семён оставил в Таёжном, как догадалась об его плохом самочувствии и как нашла возможность выяснить, что он отправился Москву.
Фрося подняла глаза и посмотрела на лицо матери Семёна, о котором она так подробно сейчас рассказывала, но встретилась не с горем в глазах женщины, а глубоким состраданием в её адрес:
– Я не нашла его в Москве, а тут ещё в эти дни, что разыскивала его в медицинском центре, вдруг выяснила, что беременная.
Думать было некогда и я отправилась в Киев, где застала своего любимого человека уже при смерти.
Мне трудно рассказывать вам, о последних сутках проведённых у его постели, о том, как приняла решение оставить ребёнка от Семёна, чтоб остался на земле его след, а для меня вечная память.
Когда он открыл последний раз глаза, я ему сказала об этом и мне показалось, что он понял меня, но если даже и нет, я нисколечко не жалею, что у меня есть от него сын.
Сразу же после смерти Семёна, я решила перевезти его тело в Поставы, там и похоронить, чтобы можно было ухаживать за могилой, что я и делаю до сих пор.
Во время всего рассказа о последних днях сына, Клара Израилевна не успевала вытирать слёзы, папиросы не хотели гореть в мокрых пальцах женщины:
– Доченька, а как ты надумалась отыскать меня?
– Мне трудно вам ответить на этот вопрос, но почему-то решилась обратиться в Вильнюсе к раввину Пинхасу, вспомнив, что именно там мне помогли отыскать Риву, мать моей Анютки.
