Текст книги "Моя жизнь хикикомори. Том 3: После перемен (СИ)"

Автор книги: Отшельник И.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

– Ты любил её, Казума. По-настоящему, чисто. Но я не могла допустить, чтобы эта любовь разрушила твоё будущее. Я пожертвовала твоим сердцем ради твоей судьбы. После того случая ты изменился, – её голос зазвучал надтреснуто. – Ушёл в себя. Стал затворником. Я думала, что защищаю тебя, но, на самом деле, просто ломала твоё сердце.

Я молчал, ожидая, что она скажет дальше.

– А потом была старшая школа, – её губы дрогнули в слабой улыбке. – И ты снова осмелился полюбить. Это была особенная любовь, – продолжила она с горькой нежностью. – Запретная. Опасная. Но ты всегда выбирал самый сложный путь. Простая любовь не для тебя.

Она подняла на меня взгляд, полный невысказанной вины:

– И я вмешалась. Не дед, не корпорация – я. Я забрала её у тебя. Устроила ей «лучшую жизнь». Но вдали от тебя.

Я всё ещё молчал. Каору же сделала паузу, перед тем как выдать то, что до этого момента скрывалось за стенами этого дома. Взгляд чёрных глаз стал напряжённым, но слова зазвучали чётко, без сомнений:

– История о нападении в торговом центре – это ложь, Казума.

Воздух сгустился.

– Тогда что произошло на самом деле? – спросил я, хотя уже начал догадываться, что ответ не будет простым.

Она подняла на меня взгляд, с решимостью человека, готового раскрыть последнюю тайну:

– Драка в ночном клубе. И после. Твоя сводная сестра позвонила тебе посреди ночи, умоляя о помощи. Какой-то выпивший мужчина не давал ей прохода. Ты примчался туда, не раздумывая. Как всегда – благородный рыцарь в мире, где давно нет места благородству. Ты защищал её, Казума. Один против четверых. На твоём боку рана от разбитой бутылки. Синяки – от бейсбольных бит. Ты потерял много крови, – продолжила она чуть тише. – Мы едва успели тебя спасти. После этого ты впал в кому. Восемь часов, Казума. Восемь часов, когда мы не знали, очнёшься ли ты. – смотрела она на меня с особой болью, которую может испытывать только мать: – А когда пришёл в себя… уже не помнил ничего из прошлого.

Каору замолчала, сложив ладони на коленях, и дала мне время на размышления.

Я уставился на свои руки, пытаясь собрать в голове все эти кусочки паззла, что она только что выложила на стол. Всё, что я только что узнал о себе, о своём прошлом, оказалось слишком чужим.

Сводная сестра? Запретная любовь? Драки? Кто же я на самом деле?

Я прокручивал всё услышанное, но внутри не было бури, которую ожидал. Вместо этого – пустота. Только туманные бессмысленные образы. Будто я выслушал сухую сводку о жизни чужого человека. О ком-то, кто когда-то был мной. Столько событий. Они ведь должно были что-то всколыхнуть, правда? Но ничего. Абсолютно.

Снова посмотрел на свои руки на коленях, и сжал в кулаки – никакого отклика. Эти воспоминания… они ведь и есть пережитый опыт, то, что делает нас теми, кто мы есть. Если я их верну по-настоящему, кем стану? Той версией Казумы, о которой рассказала мать? Тем человеком, который любил, страдал, защищал? Или останусь этим, настоящим?

Поднял глаза на Каору – в её взгляде читалась тревога, которая бывает только у матерей, потерявших право называться данным словом. Её исповедь была не просто рассказом – это попытка построить мост через пропасть лет молчания и вины. Всё, чтобы освободить нас обоих.

Я медленно выдохнул, расправляя плечи, и наконец заговорил:

– Спасибо за правду, – мой голос прозвучал мягче, чем ожидал. – Вижу, для тебя это было непросто.

Её взгляд дрогнул. Она молча кивнула, и в этом жесте была вся тяжесть прожитых лет.

Я подался вперёд, глядя ей прямо в глаза.

– Но я больше не тот ребёнок, чей взгляд пугал тебя по ночам. Я вырос. И с этим придётся смириться.

Её глаза расширились, но я не остановился.

– Как и с моими решениями. Даже если они будут противоречить твоим планам.

Сад затих, похоже сама ночь прислушивалась к нашему разговору.

– Если хочешь быть частью моей жизни, – в этой тишине мой голос звучал подобно грому, – научись уважать мои границы. Перестань пытаться контролировать каждый мой шаг.

Её губы дрогнули, но я не дал ей заговорить:

– И тогда, может быть, – эти слова были одновременно обещанием и предупреждением, – я смогу полюбить тебя так, как сын должен любить мать.

Каору опустила голову, и в этом жесте было больше принятия, чем во всех её предыдущих словах.

Теперь твой ход, мама. Я дал тебе шанс стать настоящей матерью. Остальное зависит от тебя.

– А теперь скажи мне, где она? Та девушка, чью судьбу ты решила переписать? – спросил я, прямо и без колебаний.

Каору напряглась, но не отвела взгляда.

– Накамура Рин, – произнесла она имя так осторожно, будто оно могло разбить даже воздух между нами. Её взгляд впился в моё лицо, ища следы узнавания, отголоски прошлой любви.

Накамура Рин… Я перекатывал это имя в сознании, как жемчужину, пытаясь поймать хоть каплю эмоций. Но внутри только пустота – глубокая, как колодец без дна. Никаких чувств, никаких образов. И медленно покачал головой, давая понять, что это имя мне ни о чём не говорит.

Каору облегченно вздохнула, плечи расслабились, и продолжила:

– Я перевела её в Токийский университет преподавателем. Биологический факультет.

В её голосе появились оправдательные нотки:

– И обеспечила ей всё – квартиру в престижном районе, заботу о её бабушке, даже машину премиум-класса. Она живёт той жизнью, о которой многие могут только мечтать, Казума.

– Спасибо, что позаботилась о ней.

Каору сглотнула, будто не ожидала такого ответа, и я продолжил:

– Но я должен её увидеть.

Её лицо застыло, пальцы сжали шёлк юкаты.

– Ты уверен?

– Уверен, – ответил я, глядя ей в глаза. – Устрой это. Сейчас. Мне просто нужен её адрес.

Она замолчала, обдумывая мои слова. Взгляд чёрных глаз стал более сосредоточенным, видимо, пыталась принять правильное решение.

– Хорошо, – произнесла мать наконец, и в этом слове отчетливее слышалась капитуляция, чем согласие.

– Я поеду с Каной, – добавил я, давая понять, что не потерплю возражений.

– Как пожелаешь… сын, – её голос дрогнул на последнем слове, ведь всё ещё не была уверена, имеет ли право его произносить.

Что ж, что до меня – пора шагнуть в прошлое прямо сегодня…

Глава 14

В такой час, когда ночь ещё не наступила, а вечер не решался отступить, я собирался в поездку. Вернее, меня собирала Харуно.

«Теперь всё стало на свои места, – мысли летели при взгляде на отражение. – Почему всё это время я чувствовал себя странно? Это место… этот дом – я не принадлежу ему. Я привык к другой жизни, другой реальности. Жизни в одиночестве.»

Обрывки рассказов Каору всплывали в голове, перекрываясь с прожитыми днями без памяти. Но вместо ожидаемой пустоты внутри разливалось странное тепло.

Тот Казума жил один. Закрытый, как в раковине. Теперешний Казума окружён людьми, которые постоянно рядом: дед, Кана, Харуно и куча персонала. Это должно было тяготить. Но почему-то не тяготит. Я абсолютно спокоен.

Взглянул на Харуно – она работала молча, и в этой тишине читалось понимание. Особенное, без необходимых друг другу слов.

Может, моя новая жизнь рядом с людьми, с этой бесконечной чередой разговоров и даже споров – это нормально? Я ведь могу быть частью этого мира?

– Харуно, – произнёс я так тихо, что сам едва услышал.

Она подняла глаза – в них плескалась усталость вперемешку с преданностью, которую не купишь ни за какие деньги:

– Да, Казума-сама?

Вопрос, который я собирался задать, почему-то показался важным, хоть на первый взгляд и казался странным:

– Если я исчезну, ты будешь скучать?

Харуно замерла. Её пальцы на мгновение остановились на последней застежке спортивной куртки.

– Скажи честно, – добавил я. – Не как должна ответить служанка дома Кобаяси, а как чувствуешь сама.

Она подняла глаза, и в них теперь показалось не отражение идеальной прислуги, а живой, пронзительный взгляд:

– Я бы скучала, Казума-сама, – произнесла она тихо, но уверенно.

Внутри что-то дрогнуло, как нить, которую задели в темноте:

– Почему?

Харуно опустила глаза, но в этом жесте не было привычной покорности:

– Потому что вы сделали этот дом… другим.

– Другим? – наклонил я голову набок.

– Живым, – посмотрела она на меня. – Теперь в этом холодном доме бьётся сердце.

Я на мгновение замолчал, переваривая её слова. Затем кивнул:

– Спасибо, Харуно.

Её губы чуть дрогнули, будто хотела улыбнуться, но сдержалась.

– Вы готовы, Казума-сама, – произнесла она, поклонившись.

– Ладно, – выдохнул я, направляясь к двери. – Пора встретиться с призраками прошлого.

…

Вечерний воздух обнял прохладой, стоило выйти из дома. И тут же я увидел его – дед стоял у входа, величественный и неподвижный, как древнее божество, охраняющее врата храма. Что-то в его осанке говорило о буре, притаившейся за напускным спокойствием.

«Значит, Каору рассказала ему о нашем разговоре», – пронеслось в голове, пока я изучал его лицо, на котором итак всё было написано.

Мы застыли друг напротив друга. Воздух загустел. В этой тишине слышалось больше правды, чем во всех наших предыдущих разговорах.

– Я знаю, что ты любишь меня, дед, – сказал я наконец, смотря ему прямо в глаза. – Вижу это по твоим глазам.

Его взгляд дрогнул, но он не ответил, ожидая, что я продолжу.

– Но не могу принять то, как ты поступил с моими родителями, – мой голос был твёрдым, но без ярости.

Он выдохнул – глубоко, тяжело, выпуская груз, что нёс десятилетиями:

– Я делал то, что должен был, Казума. Род Кобаяси – не просто семья. Это наследие веков. Я лишь пытался сохранить его. Однажды ты поймёшь моё решение того дня.

– Я и сейчас понимаю, дед, – и в моём голосе не было ни осуждения, ни гнева. – Именно поэтому мы стоим здесь и говорим спокойно, а не рвём друг другу сердца.

В его взгляде промелькнуло удивление – явно ожидал другой реакции от внука, которому только что открылась тяжесть семейных тайн. Наступило молчание. Мы стояли, каждый думая о своём. Дед пытался держаться, как всегда – несгибаемый глава империи Кобаяси. Но мои глаза видели, как подрагивают его пальцы на трости, как напряжённо застыли плечи под идеальным костюмом.

– Поговори с отцом, – произнёс я, и эти слова прозвучали в вечернем воздухе как вызов.

Он не ответил, ожидая, что я скажу дальше, взгляд стал острее, внимательнее.

– Когда придёт время, – продолжил я с уверенностью, что приходит только с пониманием истины, – я возьму в свои руки не только Кобаяси Групп, но и империю отца.

Что-то дрогнуло на его старческом лице – быстрое, почти незаметное, как рябь на воде. Он смотрел на меня так, будто впервые по-настоящему увидел. Чёрные глаза медленно расширились, видимо, не сразу понял, что именно я имел в виду. Но через миг дед всё осознал.

– Ты предлагаешь… – его голос, всегда уверенный, сейчас звучал непривычно хрупко.

– Да, дед, – перебил я, сохраняя спокойствие. – Я хочу, чтобы вы примирились. По-настоящему. Не ради бизнеса. Ради семьи.

В его глазах промелькнула боль, которую он прятал за десятилетиями гордости и принципов.

– Хочешь, чтобы я признал его? – эти слова дались ему тяжело, как последние капли воды в пустыне.

– Ты итак признал его, хоть и не говоришь вслух, – ответил я, глядя ему в глаза. – Я хочу, чтобы ты сказал ему об этом и вы, наконец, стали семьей.

Что-то надломилось в нём – та стена, что возводилась десятилетиями, начала осыпаться. Он отвернулся, пытаясь спрятать эту внезапную уязвимость, но сложно было не заметить, как дрогнули его губы, как затуманились глаза.

– Казума… – выдохнул дед, и его глаза увлажнились. Пальцы сжались в кулаки – последняя попытка удержать маску властного патриарха. Но время масок прошло. Он сделал шаг назад, отступая перед волной чувств, но затем встал, как вкопанный.

– Значит… ты простил меня, – произнёс он хрипло, и эти слова явно обжигали его горло. – За то, что не был с тобой рядом… За то, что пропустил все твои дни рождения… – его старческие глаза заслезились. – За то, что не научил тебя ездить на велосипеде… За то, что не был с тобой в трудные минуты…

– Простил. – искренне ответил я. – Но теперь твой черёд сделать шаг, дед. Навстречу будущему, которое сильнее прошлых обид.

Он смотрел на меня печально, но при этом и счастливо. Во взгляде чёрных престарелых глаз – чистое, незамутнённое признание. Одинокая слеза скатилась по его щеке – драгоценная, как жемчужина, выстраданная годами гордости.

– Мой внук, – произнёс он, сдерживая себя изо всех сил. – Ты стал настоящим мужчиной. И превзошёл нас всех.

Я шагнул вперёд и обнял его – не главу Кобаяси Групп, не хранителя древних традиций, а просто деда, чьё сердце оказалось живым под броней долга и власти.

– Просто сделай это, дед, – сказал я тихо. – Пригласи его на ужин. Без масок и регалий.

Он замер, взвешивая тяжесть этой простой просьбы, затем его руки, привыкшие держать бразды империи, неуверенно поднялись, обняв меня в ответ:

– Хорошо, – выдохнул он слово, которое, возможно, ждало своего часа десятилетиями.

Я отстранился, встречая его взгляд – уже не властного главы рода, а просто человека, нашедшего путь к примирению:

– Теперь мне пора, дед. Нужно встретиться с призраками своего прошлого.

Он кивнул в ответ, лицо вернуло привычное спокойствие, но в глазах всё ещё читалось уважение и что-то похожее на гордость.

Я развернулся и зашагал к машине, где меня уже ждала Кана.

– Поехали, – сказал я, садясь за руль.

Porsche мягко тронулся с места, унося нас прочь от поместья, где только что изменилось больше, чем казалось возможным.

* * *

Я припарковал Porsche у высотного жилого комплекса из бетона и стекла. Тут же располагались магазины и уютная кофейня.

Двигатель затих, и в салоне стало тихо. За окном пульсировал город, но здесь, в моменте, время застыло, как капля смолы.

Кана, сидевшая рядом, повернулась:

– Что дальше, Казума-сама? Вы пойдёте домой к Накамуре-сан?

Я смотрел на фотографию, что дала мать. Накамура Рин – молодая блондинка со взглядом, в котором читалось что-то неуловимое. Что-то, что я должен был помнить, но не мог.

– Хм-м, – я провёл пальцем по глянцевой поверхности снимка, – было бы проще, если бы я чувствовал хоть что-то. Хоть намёк на узнавание.

Кана ждала, храня своё фирменное молчание.

– А так… даже не знаю, что я ей скажу? – я откинулся на сиденье. – «Извини, говорят, мы любили друг друга, но я помню только то, что мне рассказали час назад»? – и положил фотографию в карман, с осознанием, что всё-таки зря приехал. – Я ведь ничего не помню, что между нами было. Ни её голоса, ни её улыбки, ничего. Всё это просто пустые слова для меня.

Вдруг пальцы Каны едва дрогнули на колене – движение столь незначительное, что его можно было принять за игру света.

– Казума-сама, – её голос прозвучал непривычно мягко. – Посмотрите туда.

Я проследил за её взглядом, и время споткнулось, зависло. Я увидел её.

Она стояла у витрины кофейни, и тёплый свет, исходящий изнутри, окутывал её золотистым сиянием. Тёмно-синий плащ подчёркивал хрупкость её силуэта, а светлые волосы казались почти золотыми в освещении. Рядом с ней был молодой мужчина в сером пальто. Её смех – лёгкий, как весенний ветер, долетел до нас через закрытые окна машины.

Моё сердце вдруг странно сжалось.

Накамура Рин – имя прозвучало в голове как отголосок чужого воспоминания.

Я смотрел, как они стояли у кофейни. Парень наклонился к ней, сказав что-то с улыбкой, а она рассмеялась, смущенно прикрыв рот.

Почему… почему меня это так сильно волнует?

Его рука на её плече, её улыбка, тающая в вечернем свете, их общий момент, такой простой и естественный.

А потом… их губы встретились.

И что-то внутри меня взорвалось.

Воспоминания хлынули как прорванная плотина – яркие, острые, беспощадные. Каждый образ вспыхивал в сознании, как вспышка фотокамеры, обжигая разум. Перед глазами замелькали сотни картинок, тысячи фрагментов, будто кто-то включил прожектор прямо в мозгу.

– Рин, подожди!

– Казума, не будь таким серьёзным, я просто пошутила!

– Я люблю тебя…

– Тогда люби меня вечно…

Каждое воспоминание било, как разряд тока, заставляя сердце сжиматься от боли, что теперь чувствовалась каждой клеткой тела.

Я любил её. Боги, как же сильно я её любил.

Следом посыпались образы один за другим, удар за ударом, восполняя разум воспоминаниями. Слова, лица, голоса – всё нахлынуло волной, готовой утопить меня в своей силе. Я судорожно вцепился в руль, чувствуя, как реальность плывёт перед глазами. Прошлое и настоящее смешались в один бешеный водоворот чувств и образов, грозя утянуть на самое дно. Голова затрещала, будто кто-то сжал её в тиски и вонзил раскалённый прут прямо в мозг. Боль стала невыносимой, я не мог её остановить.

И закричал. Громко, пронзительно, как если бы это был единственный способ справиться с тем, что происходило.

– Казума-сама! – голос Каны доносился откуда-то издалека. Я тонул, а она звала меня с поверхности.

Пальцы впились в виски с такой силой, что вот-вот проломят череп. Но даже эта физическая боль была ничем по сравнению с тем пожаром, что пылал в сознании.

– Рин…

– Не приближайся. И не смотри на меня так.

– Так? Как? Как будто я тебя люблю? Мы же обещали… обещали любить друг друга вечно. Помнишь?

– Любить вечно? Ты правда поверил в это? Казума, ты просто ребёнок, который придумал себе сказку. Но у сказок нет счастливых концов. Запомни это.

– Рин… хватит…

– Между нами ничего нет. Никогда не было. Забудь меня. Просто исчезни из моей жизни…

Я кричал, сжимая виски, но боль только усиливалась. Вместе с ней приходили образы, воспоминания. Стена, удерживающая всё – рухнула.

Средняя школа. Осенний день. Я стою на школьной площадке, смотря, как Акане, совсем юная, с закрытыми глазами собирает сложный пазл из сотен кусочков. Её пальцы мелькают, точь движутся сами по себе, а на лице отражается спокойная уверенность.

– Казума, ты правда думал, что победишь меня?

– Акане-чан, ты выиграла только в одном раунде из пяти.

И то, в котором я поддался, но говорить ей об этом, конечно же, не стал…

Вспышка. Её слезы на моей рубашке. «Я люблю тебя, глупый Казума!» Так больно видеть её плачущей, но что-то внутри поёт от этих слов.

Новая сцена. Старшая школа. В руках любовное письмо в виде самолетика. Передо мной Харука.

– Я и сама удивляюсь своему интересу, Ямагути-кун… Давай встречаться!

Её ложь в глазах…

А после – о громный зал, сцена освещена яркими прожекторами. Харука в центре, играет Кристину из «Призрак Оперы», а я стою, наблюдая, как все замирают от её исполнения. Её глаза мельком встречаются с моими, и в этот момент я чувствую, как меня накрывает странное тепло. Я горд за неё. Чёрт возьми, она просто потрясающая.

И снова вспышка.

Караоке. Яркие огоньки и музыка, играющая громче, чем нужно. Я сижу на диване, когда Мияко неожиданно склоняется ко мне, её глаза блестят от задора. Она хохотнула, игриво хлопнув меня по бедру:

– Прекрати! Я и не знала, что ты такой… пошлый!

Я усмехаюсь. Наш поцелуй на балконе. После расставание и новая встреча с новым расставанием. Затем д ождь. Я весь промок и замерз. И Мияко накрывает меня зонтом.

Вспышка. Ночной клуб. Музыка бьёт по венам, как адреналин. Стробоскопы режут темноту на куски. И Юкино. Испуганная, слабая, непривычно видеть её такой. Я ОЧЕНЬ ЗОЛ. Её глаза расширены от ужаса.

– Казума, не надо! – её голос срывается.

Но я уже в огне. Четверо против одного? Пусть. Я не из тех, кто бежит.

А затем новая драка. Они не смирились с поражением. И куда это их привело? Снова ко мне. Чёрт, мозг цитирует Таноса из Вселенной Марвел⁈

«Твою ж мать, – мысль прошивает сознание. – Я помню. Помню всё. Каждую чёртову секунду!»

Сидя за рулем, я тяжело дышал, точь только что вынырнул из глубоких вод. Чуть не утонул! Голова всё ещё гудела от воспоминаний, но теперь… теперь всё стало ясно, как после грозы.

– Теперь всё встало на свои места, – выдохнул я, чувствуя, как внутри затихает буря. – Я вспомнил всё.

Взгляд Каны изменился. В нём появилось что-то, чего я раньше не видел – тень настоящего страха.

– Ваши глаза, Казума-сама, – её голос стал тише обычного. – Они стали другими.

Я не сдержал усмешку:

– Бабуля-соседка всегда говорила, что у меня глаза как у мертвеца, или как у ёкая. Наверное, она была права.

Кана промолчала, но её поза стала напряжённее.

– Но этот взгляд – часть меня, – добавил я, потянувшись к дверной ручке. – К тому же, демоны умеют быть честнее людей.

Её рука метнулась к моему рукаву – движение быстрое, как бросок змеи. Хватка была мягкой, но я почувствовал в ней силу профессионального телохранителя.

– Что вы собираетесь сделать, Казума-сама? – спросила она настороженно.

Я посмотрел на неё, и улыбнулся, но в этой улыбке не было радости.

– То, что должен.

Её пальцы чуть сильнее сжали мой рукав:

– Вы уверены, что это… правильное решение?

– Да, Кана. – я накрыл её руку своей. – Таков путь.

И вышел из машины. Каждый шаг к кофейне отдавался в висках, как удары молота. Внутри всё сжалось, но ноги сами несли меня вперёд. Остановившись в паре шагов от витрины, произнёс:

– Рин.

Одно слово. Три буквы. Целая жизнь.

Она застыла, как вкопанная. Почувствовала, что её имя произнесли не так, как обычно. Медленно обернулась, и время остановилось.

В её прекрасных голубых глазах отразилась целая вселенная чувств – боль, страх, тоска, горечь. Они сказали больше, чем она могла бы выразить словами.

– Казума… – прошептала она. Голос дрожал, как от ветра, которого не было.

Её спутник шагнул вперёд – взрослый, ей под стать, уверенный в себе. Не знающий, во что вмешивается.

– Есть проблемы? – в его голосе звучала угроза.

Я посмотрел на него – не с яростью, не с ревностью. С пониманием того, что он здесь лишний.

– Будут, – мой голос прозвучал спокойно, – если не уйдёшь прямо сейчас.

Рин дотронулась до его руки:

– Уходи. Я всё объясню. Позже.

Он замялся, недовольно бросив взгляд на меня, но, видя её решимость, нехотя развернулся и ушёл.

Когда он скрылся за дверью кофейни, Рин вновь посмотрела на меня.

– Что ты тут делаешь? Как нашёл меня?

– Правда? – мой голос стал тише. – Это первое, что ты хочешь спросить, Рин? Прошло всего полмесяца, а ты уже начала новую жизнь?

Её глаза дрогнули, и она отвернулась, не в силах выдержать моего взгляда.

– Прости, Казума, – прозвучал её надломленный голос, – бороться с твоей матерью было бессмысленно. Я смирилась. И нашла в себе силы жить дальше.

Я нахмурился, чувствуя нечто странное внутри:

– Но ты даже не попробовала бороться. Просто исчезла. Оставила письмо и сбежала. Даже не пыталась связаться со мной… хоть как-то объясниться.

Её плечи дрогнули, будто от удара. На секунду показалось, что она сейчас заплачет, но сдержалась – как всегда умела сдерживаться. Её губы приоткрылись – явно хотела ответить, но не могла найти слов.

Я вздохнул, опустив взгляд на мгновение, чтобы взять себя в руки. Всё внутри кричало, но снаружи я оставался спокойным, холодным.

– В день, когда ты уехала, – каждое слово давалось мне с трудом, точь вытаскивал осколки из глубокой раны, – я хотел поговорить с тобой. Выяснить причину. Но не успел. Ты исчезла.

Рин замерла, глаза стали влажными:

– Это всё твоя мать…

– Я уже в курсе, – оборвал я её. – Но, Рин… почему ты никак не связалась со мной? Почему? Хоть слово, хоть намёк…

В её глазах блеснули слёзы – настоящие, не те, что можно научиться сдерживать.

– Я был готов отдать всё ради тебя, – мой голос звучал тихо, искренне. – Исчезнуть. Мы бы жили в какой-нибудь забытой богом деревушке, но вместе. Хоть на краю света. Только бы с тобой.

Она стояла, прикусив губу – жест, который я помнил слишком хорошо. Пальцы нервно теребили край плаща, а в глазах – осознание непоправимого.

Я сделал глубокий вдох, чувствуя, как внутри что-то окончательно встаёт на место:

– Наша любовь не прошла проверку, Рин. Она оказалась слабее страха.

– Казума… – её губы дрогнули.

Я только печально улыбнулся:

– Знаешь, что самое ироничное? Любовь юной девчонки из средней школы оказалась сильнее, чем была твоя.

По щеке Рин скатилась одинокая слеза.

– Я не пытаюсь сделать тебе больно, – мой голос смягчился. – Не хочу как-то принизить твои чувства, Рин, или мешать тебе жить дальше. И не жду, что ты всё бросишь ради меня…

Повисла пауза – тяжёлая, как предгрозовое небо.

– Потому что сам этого больше не хочу, – закончил я.

Рин сжала губы, отвела взгляд, а затем прошептала:

– Казума… прости, что не любила тебя также сильно, как ты меня.

Шёпот, но в нём была вся правда, которая связывала нас.

Я смотрел на неё, чувствуя, как внутри медленно утихает буря, и остаётся только странное спокойствие.

– Не за что просить прощения, Рин. В любви нет правых и виноватых. Просто иногда два человека идут разными путями.

Её глаза наполнились слезами – хрустальными каплями несбывшихся надежд. Она пыталась сдержать их, как всегда хотела быть сильной.

– Вспомни, что я сказал тебе, когда ты пряталась в моей спальне, – напомнил я. – «У этой истории может и не быть хорошего финала. Но, возможно, иногда важен не сам конец, а то, что происходит здесь и сейчас.» Поэтому, Рин, спасибо тебе. Время, проведённое с тобой, было прекрасным. Давай сохраним это. Может быть… как друзья?

Она не смогла сдержать слёз. Но вместе с ними появилась лёгкая, горькая улыбка.

– Ты изменился, Казума, – её голос дрожал, но в нём звучала гордость. – Стал мудрее не по годам…

Я ухмыльнулся:

– Прошёл настоящую эволюционную адаптацию, как вид, оказавшийся в новой экологической нише.

А точнее, без памяти и в особняке деда!

На секунду она растерялась, но затем хихикнула:

– Ты единственный, кто может выразить чувства на языке биологии! – и вытерла слёзы с уголков глаз.

– Привычка при общении с тобой, – подмигнул я.

Мы замолчали, но на этот раз тишина была лёгкой, без напряжения, что было в начале.

– Береги себя, Рин, – сказал я наконец, делая шаг назад.

Она кивнула, голубые глаза полны признательности.

– И ты, Казума.

Я развернулся и направился к машине, чувствуя, как с каждым шагом в груди становилось свободней.

Некоторые двери нужно закрывать самому, чтобы суметь открыть новые…

Глава 15

Я сел в машину, и закрыл дверь с мягким щелчком. В салоне повисла тишина, как в серии «Евангелиона», где Синдзи просто сидел в поезде и страдал. Но нет, я не страдаю. Просто чувствую, как последняя глава моей истории с Рин закончилась. Перевёрнута. Закрыта. Увы? Нет. Не о чём жалеть. Впереди – новая жизнь. Новая любовь, может, даже не одна. Хотя, пока не готов к отношениям. Нужно переварить предыдущие и полностью остудить угасающие угли в сердце, чтобы однажды разжечь новый огонь.

Разговор всё ещё крутился в голове, но не вызывал боли. Скорее, это было похоже на финальные титры грустного аниме – вроде и печально, что всё закончилось, но в то же время чувствуешь удовлетворение.

Краем глаза заметил, как Кана сверлит меня своим фирменным взглядом из серии «я-профессионал-но-очень-за-тебя-волнуюсь». Молчаливая, но при этом всё понимающая. Однозначно переживает за моё эмоциональное состояние, а может и психическое. Надо бы успокоить её.

– Казума-сама, вы в порядке? – спросила она осторожно, боясь потревожить меня.

Я повернулся, встречаясь с её взглядом – тёмным и внимательным, как ночное море:

– В полном, – на губах появилась уставшая улыбка. – Спасибо, что была рядом, Кана.

В её глазах промелькнуло нечто – быстрое, как падающая звезда, но она лишь молча кивнула, переводя взгляд на огни ночного города за окном.

Я достал телефон – новый, купленный Харуно, при этом пустой, как инвентарь новичка на первом уровне. Активировал экран, в памяти всплыли цифры – чёткие, точь выгравированные в сознании.

Пальцы сами начали набирать комбинацию – как какой-то древний чит-код времен ГТАшки, застрявший в подкорке мозга.

Четыре… девять… шесть…

Когда последний символ появился на экране, нажал вызов и поднёс телефон к уху. Гудки тянулись, казалось, вечность. И вот наконец раздался знакомый голос, чуть усталый, но всё такой же уверенный, каким я помнил его всегда:

– Ямагути Дзюмпей слушает.

Я улыбнулся и сказал, стараясь, чтобы голос звучал непринуждённо, как когда-то:

– Привет, бать.

Тишина на том конце была такой глубокой, что в ней можно было утопить целую школу цундере.

ЧТО ЗА ЖЕСТОКИЕ МЫСЛИ ПО ОТНОШЕНИЮ К ЦУНДЕРЯШКАМ, КАЗУМА⁈

А потом – выдох отца, полный такой чистой радости, что даже моё прокачанное сарказмом сердце пропустило удар:

– Сынок… Казума…

Пауза. Короткая, как миг.

– Я так скучал! – в этих словах была вся его любовь, которую не могла стереть никакая амнезия.

Я улыбнулся, чувствуя, как внутри что-то тёплое растапливает остатки холода.

– Судя по твоему тону, – произнёс я с лёгким сарказмом, – ты уже понял, что я вернулся. Полностью.

На другом конце раздался короткий смешок, но в нём было больше облегчения, чем веселья.

– Ещё бы, – ответил отец. – Твоё фирменное «бать» никто не смог бы подделать.

– Ты чем сейчас занят? – спросил я, переходя к делу. – Нужно увидеться, поговорить.

– Так приезжай домой, сынок! – в его голосе было столько энтузиазма, что хватило бы на целый сезон сёнен-аниме. – Юкино с Мичико-сан тоже обрадуются…

– Не сегодня, – оборвал я мягко, но твёрдо. – И не говори им о памяти. Пока.

Пауза. Короткая, но понимающая.

– Не знаю, что ты задумал, – сказал он, и я мог представить, как он качает головой, – но ладно. Если дома не хочешь говорить, давай в нашу лапшичную. Я как раз не успел поужинать.

– Буду там через двадцать минут, – ответил я, чувствуя, как сердце отзывается на воспоминания.

– До встречи, сын, – простые слова, но в них – вся отцовская любовь.

Я убрал телефон в карман и глубоко вдохнул.

Пора встретиться с человеком, который никогда меня не предавал.

* * *

Лапшичная «У Хатори» пряталась в лабиринтах узких улочек старого Токио. Один из кварталов, где время текло медленнее, чем в остальном городе. Бумажные фонари отбрасывали тёплый свет на деревянные стены, пропитанные ароматами специй и бульона. Пар от котлов поднимался к потолку, наполняя воздух пряностями.

Колокольчик над дверью звякнул, когда я вошёл. Старые половицы скрипнули под кроссовками – звук, знакомый с детства. За стойкой, как и десять лет назад, стоял Хатори-сан. Прямо NPC, который никогда не меняет локацию. Седые волосы собраны в традиционный пучок, на белом фартуке – следы сегодняшней битвы с мукой и соусами.

– Ками-сама, – его морщинистое лицо расплылось в улыбке типа «мудрый старец встречает героя». – Неужели мои старые глаза видят самого Казуму?

Внутри шевельнулось что-то тёплое, как после пересмотра «Наруто».

– Добрый вечер, Хатори-сан, – я приземлился на деревянный табурет, отполированный годами и сотнями задниц до блеска легендарного мифического предмета.

– Как всегда? – спросил он с лёгкой улыбкой, взяв половник. – Тонкоцу рамен с дополнительным яйцом?