Текст книги "Островитяния. Том второй"

Автор книги: Остин Райт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

Но я вовсе не собиралась говорить о нем, хотя рассказ мой может кое-что объяснить. И вот меня стал навещать Тор. Он очень мужественный и красивый. Подобно прочим, я была увлечена им и даже немного презирала себя за это. Однажды мы поссорились. Он очень, почти по-животному, прост. Для него не существует пороков и обмана. Когда ему чего-то хочется, он прямо идет к цели. А если встречает сопротивление, без всяких угрызений добивается своего – не то что вы и Стеллин. Но и я достаточно сильна. И я не собиралась уступать ему!.. Я считала, что той сценой все закончилось, и не слишком переживала. И все же часто думала о нем – не в этомсмысле, а потому что он – сильная личность. Он не похож на большинство из нас, я это отлично понимаю. Отчасти это и послужило поводом. Я говорила вам, что была тогда другой. И я люблю его за то, что он действительно – Тор, а не слабое существо, каких много. Мне нравился его тип, его настойчивость, когда нужно добиться цели. Мне нравилась таящаяся в нем сила. Я чувствовала в нем ровню!

Он просил моей руки еще до того, как появились вы. И вы представляете, мне явилось видение! Словно я помогаю ему, направляя его силы. Мы понимали друг друга, хотя частенько и расходились во мнениях. Мы ощущали взаимное сходство. Мне казалось, мы сможем основать новую, могущественную династию, с которой не справиться Морам.

Она быстро взглянула на меня и тут же отвела взгляд.

– Так или иначе, он был мужчина, с которым мне хотелось вместе жить и трудиться, единственный, кто мог удовлетворить хотя бы одну сторону моей натуры. Он мог дать мне возможность осуществить себя. Ни вы, ни Стеллин не могли сделать этого. Только Тор!.. Я знаю, о чем вы думаете: да, он – лидер, он может предложить больше, чем мы, в его руках власть, а Дорна властолюбива, особенно когда речь идет о политической власти. Что ж, я согласна! И это имело значение, но кроме этого…

Что за сомнение точило меня изнутри?.. Способны ли вы понять женщину, которая хочет выйти замуж, потому что ценит качества будущего супруга и жизнь, которую он может предоставить, и в то же время не хочет быть его женой? Ания,Джонланг, но лишенная подлинного желания, скорее страх… Простите, что мучу вас своим неотвязным сомнением. Потом вы стали мне дороги…

Я решила продолжать! И держалась своего решения. Больше мне практически нечего сказать. Да, это была ания.Я счастлива иметь от него ребенка. Ребенок оправдывает в моих глазах все остальное. Если бы я не испытывала радости, нося в себе его – и мое тоже! – дитя, это был бы крах. Но желания нет, и я боюсь, мне никогда его не дождаться. Я берегу себя ради себя самой. Я хочу отдавать – и не могу. Ах, порою… но так было бы с любым.

Вот в чем мое несчастье. Но у меня есть способы с ним бороться. Мы трудимся вместе, живем в согласии, лучше, чем я могла предположить. Видимо, этого достаточно… Вот и все, что я хотела сказать.

Мне казалось, я уже давно знал все, что мне довелось только что услышать. Моя вина в том, что я потерял Дорну, была невелика. Она сама отказалась от совершенства и естественности, – впрочем, и мы с Наттаной не достигли их.

–  Аниинедостаточно, – сказал я.

– Об этом-то я и думаю.

– Быть может, Дорна, вы по ошибке приняли за аниючто-то другое?

– Не говорите так, Джонланг! Я верю, что чувствую аниюпо отношению к Тору!

Я было успокоился на мгновение, но сразу же понял, какую аниюимела в виду запутавшаяся в сетях самообмана Дорна – казавшаяся такой мудрой и уверенной в себе и все же изменившая теориям, которые сама же пыталась мне внушить!

– Давайте больше не будем об этом, – сказала она. – Все сказано! Но я хочу, чтобы вы знали одно: я не разуверилась в ании,чувство это совершенно, даже если мне самой не дано испытать его.

– А если бы вы стали моей женой?

– Если бы я стала вашей женой… – Она посмотрела мне в глаза и покачала головой. – Это могло бы случиться, но наш брак оказался бы неудачным, ненастоящим по другим причинам. И дело тут не только в совершенстве. Аниядолжна быть полной и завершенной во всех смыслах.

Теперь мы лишь по-разному понимали смысл слова, но одинаково – смысл происшедшего.

– Я не настоящая островитянка, – продолжала она. Я всего лишь Дорна… Будьте же вы им!

Она разжала руки. Я взял ее ладонь, подержал и отпустил. Все несказанное было понятно, и теперь нам предстояло жить с этим.

И вновь Дорна поспешно удалилась, сказав на прощание: «Сегодня днем я еще кое-что должна сообщить вам». Но я и так знал уже все, что хотел.

Долго еще я сидел, обдумывая то новое, что открылось мне в словах Дорны. Итак, был момент, когда почти ничто не мешало нам пожениться, но из-за какой-то присущей Дорне жесткости, не свойственной большинству островитянок, она не захотела уступить той малости, которой мне не хватало, чтобы собраться с силами и завоевать ее. Подобно драгоценности, я буду отныне хранить память о том, как тесно нам удалось сблизиться; многие старые раны как рукой сняло, но горько было сознавать, что нас разделяло столь немногое и все-таки я упустил свое счастье, хотя слова Дорны и вселяли неожиданные и тревожные надежды на будущее. Сейчас она с головой ушла в семейную жизнь, стараясь сделать ее как можно более полной и гармоничной, и мне ни в коем случае не следовало мешать ей в этом; но, быть может, настанет время, когда она не захочет расставаться со мной?

Сидя у себя в комнате, я слушал шум дождя, с упоением глядя на темные, низко нависшие тучи. Но дождь кончился, и солнце ярко засияло на влажной зелени травы и листьев. Жаль, дождь успокаивал, как присутствие друга.

Мы сидели на залитой солнцем веранде. Дорну явно беспокоили те же мысли, что и меня.

– Я полагала, будет правильно открыть вам все, – начала она. – Но теперь я сомневаюсь – не была ли я чересчур откровенна, дав толчок чему-то новому вместо того, чтобы покончить с болью старых ран. – Она заглянула мне в глаза: – Теперь я принадлежу Тору, ношу его ребенка. Через восемь-десять лет их может быть уже трое или четверо.

Слова ее прозвучали так, будто она хотела сказать: «Да, пока я храню верность мужу, но, когда с моими материнскими обязанностями будет покончено…»

– Десять лет не казались таким уж долгим сроком, по истечении его я смогу вернуться на Островитянию. – После чего, – продолжала Дорна, – отношения между мужчиной и женщиной очень меняются. Позади – один из этапов их совместной жизни. Дом построен. Остается поддерживать в нем порядок. Но их общение становится иным. Не знаю, каковы будут мои чувства тогда, но знаю, как лучше всего поступить нам с вами.

Она потупилась, сплетя пальцы и ожидая, когда я сам спрошу, что она имеет в виду.

– Я думаю о том же, Дорна. Скажите, к чему пришли вы.

– К чему я пришла?! Вы не должны еще целых десять лет жить надеждой, и я – тоже. Надежда не должна влиять ни на вашу, ни на мою жизнь. Она недостойна этого, Джонланг. Она разрушает, вместо того чтобы созидать, потому что нам никогда не начать новой жизни вместе. В лучшем случае мы… – Она передернула плечами, словно одна эта мысль внушала отвращение: – Уж если мне захочется подобного рода развлечений, я, пожалуй, выберу кого-нибудь другого!

– Я не собираюсь питать никаких надежд и дожидаться чего-либо, – ответил я. – И вообще маловероятно, что я еще вернусь в эту страну.

– Не говорите так! – воскликнула Дорна. – Вы не должны рассуждать подобным образом из-за меня… То, что я сказала, жестоко, знаю, ведь не только замужние люди ценят верность, но я сказала правду. Нам нужно окончательно порвать все отношения, Джонланг, ведь перед вами – целый мир, целая жизнь. Вы молоды, не женаты, вы расстались со мной, в вас самом произошли изменения, и теперь вы полностью свободны и можете устроить свою жизнь наилучшим образом.

– А как же вы?

– Я сделала выбор. В моей новой жизни нет места для вас.

– Но вы говорили…

– Я знаю, что говорила. Это не меняет дела!

Глаза ее сверкнули. Я не мог сказать, что совершенно с ней не согласен: я тоже хотел освободиться от нее. Но еще недавно она почти принадлежала мне, и я не мог так легко сдаться.

– Предположим, я вернусь через десять лет, и мы еще будем любить друг друга, Дорна?

–  Каклюбить?

– Пусть это будет ания.

– Только не для меня. К тому времени во мне останется одна чувственность.

– Даже если и так! Предположим, анияеще будет жива во мне, вы же ответите на нее желанием.

– Я брошу вас, – воскликнула Дорна, – если во мне сохранится хоть одно действительно доброе чувство к вам! Я буду жестока, если позволю вам овладеть мною. Это лишь усугубит ваши страдания. И я не стану обманывать себя, как то делают некоторые, полагая, что мое желаниесможет переродиться в анию;да и вы слишком умны и слишком добры, чтобы утешать меня, уверяя, что «да, пока это только апия,но со временем она обратится в анию».Подобное вряд ли возможно, Джонланг. Если у человека нет любви, она не появится и после физической близости. Вы согласны, не так ли?

– Согласен, – ответил я, – но кое-кто может и не согласится. Любящие всегда стараются внушить свою любовь тем, кто от любви отказывается.

– Каждый, если он не бесчувствен и достаточно силен, откажется от такой любви… Но вам не сохранить анииза десять лет, Джонланг!

– Кто знает. Во всяком случае, если мне это не удастся… если останется лишь апия…

– В нас обоих?

– Да, Дорна.

– Ах, если вы будете по-прежнему свободны и если это не заденет Тора – я не из тех, кто дает абсолютные зароки. Мужчины и женщины всегда делаются только богаче от взаимной откровенности, но зачастую они теряют, становясь на ложный путь. И не унизим ли мы тогда сами себя, Джонланг, ведь нам довелось пережить нечто гораздо более высокое?

– Вы тоже можете почувствовать анию,Дорна.

– Никогда!

– Но предположим…

– Хорошо. Предположим, что оба мы почувствуем анию…Тогда, скажу я вам, останется лишь пожалеть нас обоих. Что ждет нас, если я не могу порвать с Тором, да и вы уже не будете свободны? Возможно, было бы лучше для нас собраться однажды вместе, чтобы по-настоящему узнать друг друга и разрешить все сомнения и тайны, но если мы будем встречаться время от времени, ни на минуту не забывая об упущенной нами полной, гармоничной жизни, – это принесет одни лишь страдания и никакой пользы. Тогда мы действительно окажемся в безнадежном положении. Лучшее, что мы можем сделать, это оставаться чуткими, заботливыми друзьями, готовыми, если нужно, прийти на помощь хотя бы словом. Но подобного не суждено ни мне, ни вам!

– Почему вы так уверены?

– Я беру в расчет наши годы, время, потребность в полнокровной жизни, столь сильную в нас обоих. Я – твердый человек, Джонланг. И вы станете таким же – твердым и сильным.

Я рассмеялся, и Дорна рассмеялась вслед за мною. Наши глаза встретились, и мы оба слегка покраснели. В конечном счете все это были лишь догадки, игра ума.

– Ведь вы знаете, чего я от вас хочу, правда? – спросила Дорна.

– Да – быть свободным. Что ж, я свободен.

Она пристально посмотрела на меня, потом улыбнулась довольной, едва ли не счастливой улыбкой, однако каждый знал, что у другого есть кое-что на уме и лучше пока не высказывать это вслух.

Несмотря на дождь, Тор отправился на охоту, и нам с Дорной снова представилась возможность спокойно и обстоятельно продолжить беседу. В том, что он избегал нас, сказывалась своеобразная ласковая опека, которую я не мог не чувствовать и в которой отражалась подлинная природа отношений между супругами.

После дождя небо прояснилось, и мы решили прогуляться, выбрав для этого сосновую рощу, расположенную в четверти мили к востоку от дома. Пройдя рощу, мы сели рядом у крутого, усыпанного валунами склона, спускающегося к нижней террасе. Синее небо и зеленые кроны сосен раскинулись над нами, а внизу, плавно поднимаясь к ровной черте морского горизонта, расстилались равнинные земли центральных провинций. Какое-то время мы разглядывали панораму, указывая друг другу места, где нам случалось бывать. Вот – Ривс, а вот Островная река, бегущая по своему руслу, а дальше – Город, к западу от которого расплывчатым белесым пятном на голубой равнине лежала Бостия.

– Как не похоже на Остров, – сказала Дорна. – Хотя обзор здесь шире, виды разнообразнее и красивее, а все вместе больше похоже на Островитянию.

– Но на Болотах тоже простор, Дорна.

В ответ она молча кивнула:

– Мне нравится, когда небо, как купол, встает над головой… и запах болот, и соленый запах моря, и крепкий ветер с океана.

Солнце стояло уже высоко, сильно пригревало, и воздух был напитан сильным, пряным и влажным запахом хвои. Сидевшая рядом Дорна, словно силой волшебства, перенеслась сюда из родных и привычных мест.

– Вам здесь нравится, Дорна?

– Да, – ответила она. – Мне кажется, да. Я понемногу проникаюсь духом этих мест, а Остров я любила просто, не раздумывая, как дышишь, моя любовь была естественной и легкой. Когда любовь сознательная, рассудочная – все совсем иное… А вам – вам нравится здесь?

– Во Фрайсе?

– Не только, вообще в Островитянии?

– Я люблю ее всем сердцем.

Дорна и Островитяния значили для меня одно.

– Хотели бы вы, чтобы она стала и вашей страной?

– Островитяния? О, я никогда не забуду ее.

– И вам будет достаточно воспоминания? Неужели вы не хотите, чтобы она действительно стала вашей?

– Поселиться здесь, Дорна?

– Да, Джонланг!

Голос ее дрожал, в глазах стояли слезы, но я не понимал, что могло так тронуть ее. Пытаясь представить Островитянию своим домом, думая о навсегда покинутой Америке, я ощутил глубокую, острую боль, которую испытываешь, приобретая взамен нечто неизмеримо более ценное.

– Не знаю, Дорна, я никогда не думал об этом всерьез, – ответил я и добавил, помолчав: – Нет, я не хочу, чтобы она стала моей.

– Но почему? – спросила Дорна, умоляющим жестом протягивая ко мне руки.

– Пожалуй, я бы мог еще долго прожить здесь. А уезжать придется скоро, вы сами знаете, – словом, все это очень сложно.

– Вы не должны уезжать! – воскликнула она. – Ах, почему вас так трудно убедить остаться?

Она на мгновение закрыла лицо руками, потом обернулась ко мне:

– Останьтесь и будьте одним из нас! Если вы захотите, мы с Тором сделаем все возможное. Если на следующем собрании Совета мы попросим для вас бумагу, удостоверяющую, что вы – полноправный островитянин, уверена, что Совет не откажет. Вам стоит только захотеть, Джонланг. Ведь вы по-настоящему любите Островитянию, правда? Неужели вы никогда не чувствовали себя здесь дома? Вы по самой природе своей – один из нас. Тор и я хотим, чтобы вы были с нами, да и многие другие тоже. Разрешите подарить вам Островитянию. Я дарю ее вам.

– Берегитесь, я снова влюблюсь в вас, Дорна.

– Влюбúтесь в мою страну.

– Но чем я обязан такой чести? Почему закон готов сделать для меня исключение?

– Причина прежде всего во мне, Джонланг. Весть о грозящей с перевала опасности – только часть, хотя и далеко не маловажная, поскольку дает Совету основание трактовать ваш случай как исключительный. Поверьте, я не преуменьшаю ценности подарка, но уже давно хочу, чтобы Островитяния стала вашей.

– Я и так в долгу перед вами, Дорна, а теперь новая милость!

– Я верю, что смогла дать вам хоть что-то, и счастлива этим. Но давайте не будем подсчитывать, кто у кого в долгу. Позвольте мне отплатить вам сполна!

– Я с радостью приму ваш подарок, Дорна, хотя и не знаю, что сказать. Ведь и мои планы, и та цель, о которой вы говорили, – все они связаны с моей родиной…

– Просто раньше вы не понимали, что за судьба вас ждет. Разве не здесь ваш дом?

– Скорее гостеприимный приют, Дорна.

– Ваш наконец-то обретенный настоящий дом, мой дорогой Джонланг.

– Но что мне здесь делать? Какая от меня польза? Где мне жить?

– Я обо всем подумала. Наш дар будет неполным, если мы вместе с ним не передадим вам своей алии.Ах, что только не приходило мне в голову! Вспомните, я видела вас нашим поверенным, но, пожалуй, для нас обоих это сейчас не лучшее решение! Лучше всего быть владельцем усадьбы – тана.Вы можете купить или выстроить ее себе, Джонланг. Мы поможем вам подыскать имение, где трудились бы опытные арендаторы, а вы изучали бы хозяйство, пока новое поколение Лангов, выросшее на этой земле, не взялось бы за дело само.

– И где же я смогу найти подобное?

Она помедлила с ответом и наконец заговорила, тихо, не глядя в мою сторону:

– У Дорнов три усадьбы. Одна явно лишняя. Они могут продать вам ее, не ту, что на Острове, а Горную или усадьбу на реке Лэй, которую вы еще не видели. Я говорила об этом с братом и Неккой – мы недавно встречались.

Плотно сжав руки, она заговорила теперь с облегчением, словно главное было сказано:

– Если не это, мы – Тор и я – найдем поместье, которое вы могли бы купить. Вы как-то говорили, какой суммой располагаете, а ваши деньги по стоимости соответствуют нашим.

Стало ясно, что если я куплю поместье, то мне придется перевести мои американские вклады в золото и уже этой наличностью распоряжаться в Островитянии. Признаюсь честно, идея почему-то показалась мне непривлекательной.

– Я мог бы начать как арендатор, – сказал я.

– И об этом я тоже думала, – ответила Дорна. – Главное, чтобы вы остались здесь, и как один из нас, а будете вы танаили денерир– невелика разница.

Стать арендатором означало выполнять такую же работу, какой я занимался у Файнов и в Верхней усадьбе Хисов, жить в таком же доме, как Аноры, Эккли или даже Неттера. И жить там одному, без семьи, хотя впоследствии – будь я арендатором или владельцем – я, как и любой нормальный островитянин, смогу подыскать себе жену, иначе моя алияпрервется с моей смертью. Полноценная жизнь не мыслилась мне без детей. Если я останусь, то должен буду продолжить свой род. Одно из необходимых условий – ания– уже имелось, но с кем свяжу я свою жизнь? Мелькнувшую было мысль о Наттане я тут же с неприязнью отверг… Да, я люблю ее, но не как жену. Моя избранница должна была быть такой женщиной, в обществе которой я смог бы обрести тот полноценный, гармоничный покой, какого никогда не знал с Наттаной, но который ждал бы меня с Дорной, не будь она столь сурова и самолюбива; мне нужен был кто-то похожий на меня, кто мог бы вместе со мной пуститься в это приключение, такой же, как и я, странник на полных загадок просторах жизни…

– Прошу вас, не уезжайте! – сказала Дорна и расплакалась молча, ее плечи вздрагивали, она спрятала лицо в ладонях и отвернулась от меня.

Вновь пораженный силой ее чувств, я раздумывал, уместны ли сейчас мои утешения, и несколько отстраненно наблюдал это небывалое зрелище – рыдающую Дорну.

Глядя на далекие равнины, я с удивлением сознавал, что благодаря Дорне земля эта действительно отчасти моя. Однако ее предложение одновременно означало конец визита: настало время покидать Фрайс.

Я снова взглянул на Дорну. Она уже успокоилась, но сидела по-прежнему отвернувшись. Я решил, что лучше подождать, пока она окончательно не придет в себя. Откинувшись назад, я попытался представить себя в роли островитянина и понял, что в некотором смысле это для меня вполне естественно, однако бóльшая часть моих чувств пребывала в смятении.

Горячий, душный запах соломы, слепящий блеск солнца не давали сосредоточиться.

Дорна принадлежала мне. Ее дар снял с тайны наших отношений последние покровы. Какая разница, что право обладать ею, воспитывать ее детей принадлежало другому? Если мужчине и женщине хоть на мгновение случалось проникнуться друг к другу подлинным интересом – они снова принадлежат друг другу, стоит им оказаться вместе, сколь ни были бы крепки социальные узы, связывавшие их в прошлом или будущем с остальными людьми. Дорна принадлежала мне, а я – ей в самом глубоком, сокровенном смысле.

Протянув руку, так что Дорна не могла этого видеть, я осторожно взялся большим и указательным пальцами за краешек ее юбки. Одно легкое прикосновение, но вместе с ним в душу мою снизошел покой, теперь мне немного надо было: чуть погодя вернуться в домик, упаковать свои вещи, оседлать лошадь и отправиться к Файнам, если успею до темноты.

Дорна вздохнула с облегчением. Сейчас оба мы были готовы к тому, что ожидает нас дальше, грядущее уже не беспокоило и не тяготило нас. Все самое важное было сказано. Мы пережили череду изумительных озарений, и никакие недомолвки уже не могли причинить нам вред. Пришло наше время – время, когда мы могли просто помолчать вместе, и, право, для нас это было сладостнее любовных утех.

Дорна тоже легла, заложив руки за голову, и так мы и лежали, следя за мягко плавающей в глубоком синем небе сосновой ветвью. Тело мое каждой клеткой впитывало живительное тепло прогретой солнцем земли, сосновых игл, мелких камешков, а местами – выпирающего корня или камня покрупнее, молча дававших мне понять, что это такое естественное, покойное и мягкое ложе все-таки не дело рук человеческих.

Долго пролежали мы так, не обменявшись ни словом, прежде чем возвращавшийся с охоты Тор, проходя мимо, заметил нас, подошел и присел рядом. С ним вернулось ощущение реальности мира, жизнь в котором требует бодрости мысли и решительных действий. Дорна была довольна уже тем, что уверилась: теперь я понимаю, что она хочет, чтобы я остался в Островитянии, с меня же было довольно и сознания, что это возможно. Однако, когда, снова поднявшись, Дорна рассказала Тору о своем предложении, он переспросил меня, что же я намерен делать.

– Ланг только-только узнал, что может стать одним из нас, – сказала Дорна. – У него не было времени принять решение.

Однако решение уже не вызывало сомнений.

– Я люблю Островитянию, – ответил я. – Вполне возможно, мне захочется провести остаток дней именно здесь, но было бы жаль принимать излишне скоропалительные решения. Я хотел бы посетить свою страну – пусть это будет нечто вроде испытательного срока, – пожить там, скажем, год. Тогда я смогу решить что-либо окончательно.

– Не следует торопиться, – ответил Тор. – Сначала мы попросим, чтобы Совет пригласил вас поселиться в Островитянии, если вы этого пожелаете. Полагаю, и вам нужно время взвесить все «за» и «против».

Теперь я ждал, что скажет Дорна.

– Если вы вернетесь домой, что вы будете там делать? – В вопросе ее не слышалось и тени разочарования или удивления.

– Устроюсь на работу, как и предполагал. Дядюшка мне поможет. Отказываться от его помощи я не стану.

– Вы можете и не вернуться, – ласково заметила она.

– Справедливо, Дорна, однако если это и произойдет, то потому, что я решу, где именно я хочу жить.

– Ланг прав, – сказал Тор. Затем, помолчав, продолжал: – Дорна стоит на том, что идея пригласить вас исходит от нее, а я – что это моя мысль.

Дорна слегка покраснела.

– Приглашение вы получите в любом случае, – снова заговорил Тор, – и мы оба будем ждать вас с надеждой и нетерпением.

Слова его, я знал, не были простой учтивостью.

– Если я вернусь, – сказал я, – то, надеюсь, буду достойным островитянином и верным подданным – вашим и Дорны.

– Безусловно, – быстро ответил Тор, но у Дорны было свое мнение.

– Это неважно. Островитяния – всего только слово, Джонланг. Будьте верны вашей алиии той ании,что может прийти к вам.

Тор рассмеялся:

– Мы, все трое, говорим об одном и том же.

Я кивнул, однако Дорна промолчала.

Немного погодя Тор заговорил снова. На следующий день утром он предполагал отбыть в столицу и надеялся проделать путь за два дня. При первой же возможности он повидается с лордом Дорном и обсудит с ним, как преподнести Совету дело о приглашении для Ланга остаться в Островитянии. Совет собирается девятого. Тор не сомневался в конечном успехе (глаза его сверкнули), противиться никто не станет. И все же разрешение Совета являлось необходимой формальностью.

Он ласково тронул руку Дорны:

– Мы будем рады, когда вопрос решится окончательно, не так ли?

– Да, – ответила она, слегка поджав губы…

Не важно, кому первому пришла в голову эта идея, – он, Тор, позаботится ее осуществить.

– Вы пробудете у нас до тех пор, пока не завершится Совет, я надеюсь? – спросил король.

Когда главное решено, многое упрощается.

– Думаю отбыть в середине декабря, – ответил я, чувствуя на себе взгляд Дорны. – Разрешите поехать завтра с вами?

Тор ответил не сразу. Его прозрачные серые глаза внимательно изучали меня.

– А может быть, еще ненадолго останетесь с Дорной?

Оба ждали ответа. Лицо Дорны было безучастно, да я и не ждал от нее подсказок: настало время уезжать.

– Хочу вскорости повидать Файнов, – сказал я. – Их усадьба стала для меня вторым домом. До отплытия меньше двух месяцев. И еще мне хотелось бы повидать Дорна, Некку и остальных.

Глядя прямо в глаза Тору, я как можно более ровным голосом сказал, что хотел бы отправиться вместе с ним. Глаза Тора скользнули в направлении Дорны, но по выражению его лица, нисколько не изменившемуся, я понял, что и ему было отказано в помощи.

– Стало быть, поедем вместе, – сказал он. Итак, мы разрешили и этот вопрос.

Дорна продолжала хранить молчание, и немного погодя мы вместе вернулись в дом.

Все, что могли выразить слова, было сказано, и тем не менее во мне осталось смутное чувство неудовлетворенности, словно некая внезапная трещина появилась в наших отношениях с Дорной.

За ужином в тот вечер она была очень ровна, однако принятое мною решение с каждой минутой упрочивалось во мне и казалось все более правильным. Беседу главным образом поддерживал Тор, уделяя внимание в основном моим планам на будущее. Он повторил то, что я уже слышал от Дорны насчет приобретения усадьбы, и, кроме того, пожелал узнать более определенно, как я хочу распорядиться пятьюдесятью пятью днями, которые мне осталось провести в Островитянии, и что намерен делать, когда вернусь домой в Америку.

Он очень помог мне обстоятельно разобраться в собственных мыслях и осознать суть принятых мною решений. Скоро я поеду домой и буду не покладая рук трудиться на благо американского общества. Если это окажется лучшим применением моих сил, то выбор будет сделан. А пока неделю-другую погощу у Файнов и, когда почувствую себя в состоянии, отправлюсь в столицу повидать лорда Дорна: он хотел сам выслушать рассказ очевидца о происшедшем в ущелье Ваба.

После ужина мы прошли в зал. Дорна, почти не вмешиваясь в разговор, сидела в кресле королевы Аль-вины погруженная в собственные мысли, которые, кажется, витали где-то далеко. Чувство тайной неудовлетворенности стало еще мучительнее, и в то же время наша беседа с Тором текла все оживленней. С жаром обсуждали мы сходства и различия между Островитянией и Соединенными Штатами, не боясь широких обобщений, с неподдельным интересом говоря то, что уже много раз говорилось, но по-новому расставляя акценты – так, чтобы те же идеи и знания могли пригодиться нам в будущем. За разговором мы почти позабыли о Дорне. Тихо сидя в углу, она слушала, как двое мужчин ведут мужской разговор о серьезных проблемах, едва обращая на нее внимание, однако я ни на минуту не забывал о том, скольким обязан ей, сколько от нее узнал, и чувствовал, что она понимает это; и я догадывался, что ей доставляет немалое удовольствие, слышать свои собственные мысли преображенными и, в свою очередь, подмечать, что некоторые из моих суждений и чувств почерпнуты в общении с другими, в том числе и с Наттаной. За весь долгий вечер выражение ее лица ни разу не изменилось, и временами она, безусловно, целиком погружалась в свой мир, где мужу и несостоявшемуся любовнику отводилось не главное место.

Потом она встала и прошла к себе, так же легко и просто, как делала это когда-то на Острове, и, когда она ушла, я понял, что больше всего хотел снова повидаться с ней наедине, и наш разговор с Тором мало-помалу расклеился.

Вскорости и я поднялся к себе. Две свечи горели на столе, камин был разожжен, поскольку ночи здесь, во Фрайсе, стояли прохладные, а перед камином сидела Дорна, наклонившись к огню и подбрасывая в него новое полено. Мягкие отблески огня вплетались в ее полураспущенные волосы, затененные ресницами глаза ярко горели, хотя выражение их было немного сонным, кожа, казалось, впитала тепло полуденного солнца. Желто-коричневое платье, которое было на ней за ужином, Дорна сменила на мягкую блузу цвета весенней зелени.

– Стало быть, вы уезжаете завтра, – только и сказала она.

– Я рад, что вы пришли, – ответил я, – потому что боялся уже не увидеть вас.

Дорна промолчала. Я пододвинул к огню второе кресло и сел.

– Вот и Тор стал вашим другом, – медленно проговорила она, глядя на языки пламени. – Я боялась, он так хлопочет о том, чтобы вы поселились здесь, только ради меня. Но он любит вас, Джонланг, и тоже хочет видеть вас рядом. Я рада, что все случилось именно так.

– И я, Дорна.

– Я на минутку, – сказала она, умолкая.

Подложенное ею в огонь сырое полено шипело и трещало. Потом стало гаснуть, и глаза Дорны потемнели. Она подтолкнула полено ногой, пламя вспыхнуло с новой силой, высветив ее лицо и ярко блестящие глаза.

– Кажется, мы уже почти все сказали друг другу, Дорна.

И снова она промолчала.

– Пожалуйста, не забывайте, что я просила вас быть свободным, Джонланг. Это главное.

– Хорошо, Дорна. А вы…

– У вас есть для меня совет?

– Будьте настоящей королевой, Дорна, ничем не поступаясь. В этом ваше счастье.

Она согласно кивнула.

– Смогу ли я увидеть вас до вашего отъезда декабре?

– Вряд ли, Дорна.

– Да, я понимаю.

– Полагаю, мой визит оказался успешным.

– Я тоже… и не будем портить его под конец.

– Мы оба любим Тора.

– Моя замужняя жизнь еще только образуется… А что до вас, то, если я сбила вас с предназначенного пути, за вами – Островитяния.

– Я принимаю ее от вас, Дорна.

– Я дарю ее вам только потому, что вы – это вы, Джонланг.

Наступившее затем молчание показалось бесконечным; я упивался близким присутствием Дорны, ее красотой, силой, юностью…

– Я ухожу, Джонланг, – неожиданно раздался ее голос. – Если хотите, я встану проводить вас завтра.

– Стоит ли, Дорна? Не будет ли это…

– Жалкие слова! Нет. Начните вашу новую жизнь прямо сейчас, Джонланг.

– Хорошо, Дорна.

Она встала и обернулась ко мне:

– Чем я могу помочь вам?

– Я достаточно силен, Дорна. Быть может, вам нужна моя помощь?

– Мы всегда сможем возобновить нашу дружбу, – ответила она, – сможем думать о ней и лелеять эту мысль.

Мы глядели друг на друга, а время неумолимо шло, и не было сил двинуться.

– Хотите, я поделюсь с вами одним наблюдением? Подумайте над ним, – сказала Дорна. – Влечение мужчины к женщине заключается в его мыслях и его плоти, и хотя обе страсти влияют друг на друга, они существуют раздельно; у женщины же эта сила – в самой ее сердцевине, и то, что она думает, и влечения ее плоти часто не столь важны для нее, как для мужчины. Ему легче управлять собою, чем ей.