Текст книги "Нет звёзд за терниями (СИ)"

Автор книги: Олли Бонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Кори подняла лист, прикрывающий лаз. Перевернула – на металле ещё сохранились фигурки, выведенные зелёной краской. У каждого по четыре руки. Но вторая пара – это не руки, крылья. Дети Свалки просто не знали толком, на что они похожи.

– Фло, ты здесь? – позвал господин Второй. – Братишка, если ты здесь, ответь!

И когда он уже опустил плечи, утратив надежду, изнутри донеслось недоверчивое:

– Эрих? Эрих, это ты?

Кори пробралась через трубу, чтобы оглядеть этот уголок напоследок. Ей показалось, труба стала уже. А старый вагон будто обтаял, расползлись дыры, от днища почти ничего не осталось.

А внутри, в убежище, с тревогой ожидали трое: мальчишка, его приморский товарищ и Алтман.

– Кори! – воскликнул мальчишка.

Голос его звучал обрадовано. Ещё бы, в этом месте любому порадуешься, даже такой, как Кори.

– А, это ты, – заворчал его сосед, глядя исподлобья. – Что, пытать пришли?

– Фло, выбирайся! – окликнул господин Второй, заглядывая в трубу. – Поезд наготове, нужно спешить. Оставаться здесь тебе опасно.

– Разве только мне? Эрих, я пойду только с Ником. И с Алтманом!

– Мы их позже заберём. Братишка, им ничего не грозит, а тебя будут искать те, кто сюда отправил. Ну же, скорее!

– Знаешь, Эрих, я тогда здесь останусь, – решительно ответил мальчишка. – И только сунься, я тебе как дам ломиком!

– Фло, не дури! – рассердился его брат. – Кори, тащи его сюда!

– Тут не протащить, – спокойно ответила она. – Места мало, и вагон может обрушиться. Это вправду хорошее убежище.

Она стояла, придерживая купол рукой. Когда-то ходила под ним свободно, и ткань дети растягивали, поднимая друг друга, а теперь голова упиралась. А вот сохранились и отметины. Это её, Кори, отпечаток. Он остался, а руки больше нет.

– Хорошо, – согласился господин Второй. – Мы берём всех. Выходите!

Алтман, кряхтя, приподнялся на локте.

– Вы идите, – сказал он, морщась, – а за мной вернётесь потом. Шевелиться больно, не ходок я, ребята.

Кори подумала и достала флакон. Ей он уже не пригодится, а этого человека, может, спасёт. Он ведь не чужой, Алтман. И грузы таскали вместе по ночам, и с водой он выручал.

– Пей, – сказала она, присаживаясь у изголовья. – Только не всё, чтобы с непривычки плохо не стало. Это уймёт боль.

– И мне оставь, – подал голос господин Второй, встревожился. – Мне нужнее!

– Не помогло, – вздохнул Алтман. – Что ж, не судьба, видно.

– Не сразу берёт, – сказала Кори. – Ты подожди.

Она отошла, отвернула ноготь на мизинце и взрезала купол, придерживая ткань. Осторожно, чтобы не задеть отпечатки, отделила неровный квадрат. Поглядела в последний раз, огладила ткань, сложила бережно и спрятала на груди.

– Полегчало! – изумлённо и недоверчиво воскликнул Алтман. – Надо же, вправду полегчало!

Он сумел подняться сам и сам же, без помощи, одолел трубу. За ним кое-как выбрался Ник, потом Кори. Когда она встала, утирая испачканную ржавчиной ладонь о штаны, Ник стоял, недобро глядя на правителя, но молчал.

Флоренц выбрался последним, и не сказать чтобы радовался брату.

– Знаешь, Эрих, – произнёс он, глядя исподлобья, – я с тобой не останусь. С Ником уйду, и не отговаривай. У меня было время подумать, решение твёрдое.

– Мы ещё поговорим.

– А что говорить? Помнишь, мы мечтали о городе...

– И он может быть нашим, Фло. Твоим и моим. Мы можем принести добро сотням людей...

– Нет, Эрих. Я понял вот, что на самом деле я вовсе и не о городе мечтал. И даже не о доме с балконом, а только о брате, который будет рядом. И он добрый, поддержит всегда, выслушает и поймёт. И с ним хорошо даже в Запределье, когда шагаешь разбитыми ногами через пустошь и тащишь хворост, и когда ешь одни размоченные лепёшки, а то и без еды сидишь. Я столько лет ждал, а оказалось, нет его больше, моего брата.

– Флоренц! – с отчаянием воскликнул господин Второй. – Ты ещё поймёшь. Это в детстве можно жить мечтами и многого не замечать, дальше труднее.

– Не пойму я, Эрих. Никогда не пойму.

И в первом вагоне вместе с братом мальчишка ехать отказался – ушёл с остальными во второй, грязный и вонючий. И Кори пошла тоже, хоть Ник и косился недобро.

– Однажды я выбралась со Свалки в таком вагоне, – сказала она в темноте, когда их раскачивало над пропастью. – Может, даже в этом самом.

Сказала, и никто не удивился, не задал вопросов. Все, видно, знали уже, кто она такая. Вот ведь и о руке промолчали, хотя косились.

Когда приехали, их встретили лишь развороченные баки. Обитатели Свалки ушли, только один старик крутился, озираясь беспомощно.

– Кори! – воскликнул он, щуря подслеповатые глаза. – Смотри, поезд приехал, а где остальные? Нам привезли еду, найдёшь для меня сыр?

А Кори и не узнала его в толпе, не разглядела. Надо же, старый безумец жив.

– Возьмите его в мой дом, – попросила она Флоренца, – и накормите.

– В твой дом?

– Да, вам лучше там пересидеть, – кивнул его брат. – В городе будет неспокойно какое-то время, а вечером я приду. А старика тащить с собой нечего, идти нужно быстро, да чтобы ещё на глаза никому не попались. Он, видите, не в себе.

– А мы возьмём, – упрямо сказал мальчишка и взял полоумного за руку. – Идём, дедуля!

На удивление, тот пошёл послушно, только уж больно медленно. Господин Второй оглядывался неодобрительно, а потом и вовсе оторвался от остальных. Кори улучила момент, когда он не глядел.

– Ваша жаба в заброшенном квартале, – прошептала она, склоняясь к мальчишке. – В конце улицы, где стоит мой дом, если идти в сторону ворот. Там обрушенный подвал, в нём. Люди Рафаэля схватили Гундольфа, на площади сегодня будет резня. Если хотите уйти, лучше не ждать, а прямо сейчас. Не знаю, что будет потом.

– Гундольфа? – воскликнул мальчишка. – А он...

– Кори! – нетерпеливо окликнул господин Второй. – Догоняй! Фло, идите к дому сами и ждите меня.

Кори сунула пузырёк Алтману – что бы ни говорил правитель, ему нужнее – и побежала вперёд. Может, стоило что-то сказать напоследок, попрощаться. Да кто она этому парнишке, дались ему её слова!

У дворца уже собирались. Здесь были жители Свалки, пришёл кое-кто из горожан. Они сторонились друг друга и не заговаривали.

– Как же теперь... под помост? Незаметно и не выйдет, – сказала Кори.

Её вдруг начала бить дрожь. Она проверила, на месте ли зажигалка, и чуть её не уронила.

Господин Второй поглядел на Кори мрачно и печально. На лбу его залегли глубокие морщины.

– Это ничего, – сказал он. – Значит, придётся дождаться, чтобы началось. Проберёшься в толпе, никто и не поглядит.

Кори обхватила себя руками, но её всё равно трясло. Скорее бы уже! Кто же знал, что ожидание так мучительно, что оно хуже смерти!

– Давай-ка мы пока укроемся, – произнёс её спутник, взял Кори за плечи, заглянул в лицо. – Ну, идти можешь? Не нужно, чтобы нас заметили раньше времени, а то ничего не выйдет. Давай за мной, заодно прихватим кое-что ещё.

– Что?

Но господин Второй развернулся вместо ответа и пошёл к дворцу.

– Так куда мы идём? Что ты придумал? Что возьмём? – пытала его Кори, шагая следом. Слова сыпались из неё, как из дырявого мешка, и остановиться не удавалось. – Куда? Что будем делать сейчас?

Господин Второй опять миновал зал, запрыгал вниз по лестнице, разжёг лампу. Кори спустилась за ним к двери подвала.

– Нужно взять ещё пороха. Мне пригодится, если... – начал он хмуро, возясь в замке, но не договорил. – Да будь всё проклято, ещё ключ застрял некстати! Вот не хватало сейчас! Кори, сходи, набери в мешок, четверти хватит. Ну, живо!

Кори вошла, приглядываясь, и уже была у бочек, когда за спиной хлопнуло негромко, а в глазах почернело. Она кинулась к двери, но раньше, чем успела, ключ повернулся в замке.

– Открой! – закричала она, ударив по дереву. – Ты что задумал?

– Так будет лучше, – приглушённо донёсся голос господина Второго. – И помни, не разжигай огня.

– Зачем? Выпусти меня! Ты слышишь, выпусти!

Но ей больше никто не ответил.

Глава 37. Гундольф. У помоста

Ещё до того, как за ними пришли, Гундольф припрятал в кармане осколок. Долго шарил впотьмах, выбирая такой, чтобы и с острым краем, и в кармане лежал незаметно.

– Пустая затея, – сказал на это Рафаэль. – Скорее сам изрежешься, чем кого-то достанешь. Плюнь, а? Только рассердишь людей.

– Я ж не буду на них кидаться. Что я, дурак лезть на толпу с одним стёклышком? Так, мало ли.

И когда их вели по улицам, связав руки тряпичными поясами, Гундольф радовался, что прихватил осколок, и прикидывал, как бы им незаметно воспользоваться.

Но пока не удавалось. Их окружили, толкали, дёргали – легче лёгкого выронить такую мелочь.

Кто-то впереди колотил в таз, кастрюлю или что там у них нашлось. По тихим ещё улицам разносился этот звон, отдающийся болью в голове, и голос, усиленный рупором:

– Эй, городские! Выползайте на площадь!

Рафаэль шёл, выпятив подбородок, но угол рта подёргивался. Калеки шумели, ругались, смеялись. В головах у них не прояснилось, а значит, на беседу рассчитывать было нечего.

Госпожа Первая, Золотая Маска, озиралась с надеждой и тревогой, и из глаз её всё текли слёзы. Симен шагал мрачно, уставившись под ноги, и его сестра шла рядом. Эти двое не обменивались взглядами и ничего не говорили друг другу.

Гундольф сперва тоже оглядывался. Встревожился, не заметив Кори, но прислушался к разговорам и понял, что ей удалось бежать. Как это вышло и помог ли кто, неясно, но калеки теперь ополчились на неё ещё сильнее. С площадью они решили не тянуть и выдвинулись сразу же, как заметили, что Кори исчезла.

– Давайте поговорим, – сделал попытку Рафаэль, когда тот, с рупором, ненадолго утих. – Скажите, чего вы хотите добиться? Озлобить горожан, чтобы на вас напали и перебили?

– Перебили? Ну нет, – ответили ему. – Сами кого хочешь перебьём! Правильно Леона говорила, слабый ты и трусливый, и нечего тебя слушать!

– Нечего слушать? – рассердился Рафаэль. – Хотите сказать, вы плохо жили? Страдали от голода? Воды не хватало? Может, я трудом вас морил?

– Так-то оно так... – сказал неуверенно кто-то позади. – Вроде и ничего...

Его заглушил стук и крик:

– Эй, городские! Живо дуйте на площадь!

Тот, кто шёл с тазом, принялся колотить им по стене дома. В окне второго этажа что-то мелькнуло, занавеска или человек, и тут же пропало.

– По-твоему, мы только о том думали, как брюхо набить, а больше ни о чём душа не болела? – обратился к Рафаэлю косматый верзила. – Да ты нас вовек не поймёшь, ты другой. Ты как они!

– Этот город выбросил нас на Свалку! – пропела Леона. – Отнял всё!

– Не город, а правители, – поправил её Рафаэль.

– Нет, город, город! Правителей один, два, три, а людей во-от сколько! Нас выбрасывали – люди молчали. Нам было плохо – люди молчали. Значит, они тоже хотели нам зла!

– Это верно, – согласился калека со стальной рукой. – Те, что друзьями звались, любимыми, куда они все девались, когда с нами случалась беда? Предатели они, все до единого, и добра не заслужили! А о правителях и говорить нечего.

И он поглядел на госпожу Золотую Маску, ощерив зубы.

– Тедерик, – пробормотала она, сжимаясь и выставляя перед собой связанные руки. – Может быть, я чего-то не понимала прежде. Я уверена, если мы поговорим...

– Да уж поговорим, – прорычал калека. – Только говорить будем как равные, иначе не верю, что ты поймёшь.

Люди, привлечённые шумом, собирались потихоньку. Шли позади, держась поодаль, встревоженные, но было их очень мало, не больше пары десятков.

– Вы долго не протянете без капель, – сделал ещё попытку Рафаэль. – А я вам их не дам, если не образумитесь.

– Дашь, если хочешь жить, – с улыбкой ответила ему крылатая. – Мы не тронем тебя сегодня, только покажем, что бывает, когда нас не слушаются. И ты всё для нас сделаешь, всё-всё, правда?

– Поглядим, – мрачно прозвучал ответ. – Если устроите такое, что мне не понравится, капель вам не видать.

Старик, что шёл за его спиной, звякая ногами о брусчатку, хрипло произнёс:

– Нашёл с кем спорить и чем грозить. Ты о нас ничего не понимаешь, сопляк! Не знаешь, что все мы давно мертвы – с того самого дня, как жизнь нас искалечила. Она, жизнь, тогда и кончилась, и терять нам больше нечего. Это ты можешь ещё трястись, а в нас страха не осталось.

Помолчав недолго, он завершил:

– А с тобой не поладим, потому что ты на старого мастера не похож. Он был с нами, а ты в стороне всегда. Добро делал и собою любовался. И за нас всегда сам решал, а рады ли, не спрашивал.

– Да как же в стороне, если мы столько лет вместе? – захлебнулся негодованием Рафаэль. – Как же в стороне, если вы – моя семья? Думаете, я уйти не мог? Такому, как я, везде рады...

– Во-от, вот оно и есть. Такой, как ты, и такие, как мы. Разные мы слишком, и это ты сказал, не я.

– Нечего мои слова с ног на голову...

Его толкнули в спину, и речь оборвалась.

– Молча иди! Говорить после будешь, как слово дадут.

Подошли уже к площади. Гундольф с радостью увидел, что там собралось порядочно людей – не столько, конечно, как в Зелёный день, но и не меньше, чем калек. Только радость поутихла, когда пригляделся: многие жались у стен и пришли с пустыми руками, видно, не готовые драться, а у помоста толпились и вовсе какие-то задрипанные оборванцы, грязные и исхудавшие, что едва на ногах держались.

– А ну, разойдись! – скомандовали им. – Пропустите нас!

– Никуда не пойдём! – заупрямились те, но расступились, правда, и открыли проход. – Мы тоже высказаться хотим!

Тут люди начали узнавать друг друга.

– Гляди, Берти, это ж однорукий, мы у дробилки стояли вместе! Ну, видишь?

– Пошёл ты с шутками своими, Джеб, – огрызнулся его белоглазый товарищ.

– Эй, уродцы, кто вас починил-то? – весело спросили из толпы. – Так что за дела творятся, а?

– Слушайте сюда! – прогремели в рупор. – Подтягивайтесь, занимайте лучшие места! Ну, чего жмётесь, смелее, смелее!

Калеки столпились у помоста. Кто-то поднялся вместе с пленниками, другие окружили это место плотной стеной. Оборванцев потеснили, но они всё равно лезли вперёд. Начали подходить и горожане.

– Ребята, в стороны! – командовали на помосте. – В стороны! Нужно, чтоб как следует видно было!

Пленников вытолкали вперёд и, наконец, перестали тянуть и дёргать. Гундольф осторожно, не спеша повернулся, встал так, чтобы Рафаэль его прикрывал, и сунул пальцы в карман.

– Мне, дай я скажу! – выкрикнул кто-то слева, там завозились, а дальше раздалось уже в рупор:

– Слушайте, вы, трусы жалкие! Братья и сёстры, матери и отцы! Дочери, сыновья! Да, когда-то мы близки были, только вы отреклись от нас. Любимые, что клялись в нужде и тяготах рядом оставаться, что ж вы глаза отвели, когда с нами стряслась беда?

Толпа заволновалась.

– Верно говоришь! – крикнул седой оборванец из первых рядов, воздевая руки с узловатыми, как древесные корни, пальцами. – Я руками-то этими сына кормил, а как болен стал, он за меня не поручился! Ульрих, сынок, ты здесь? Что, слышишь ты меня?

– Сдохните, уроды проклятые! – донеслось со стороны. – Зря вам жизнь хранили, такие не ценят доброты!

Кричали, видно, от домов, окружающих площадь. Может, даже с балкона, кое-кто наблюдал и оттуда. Гундольф хоть и делал вид, что глядит вперёд, но думал лишь об осколке.

Сперва тот никак не поворачивался в пальцах. Пленник изрезался, едва не упустил стекляшку, но наконец ухватил как надо и медленно принялся пилить тряпичный пояс, обхвативший запястья. Жаль, не поглядеть, как идёт дело.

– Добротой это называешь? – разъярился калека на помосте. – А ну, подойди сюда! Погляди нам в глаза и повтори, если смелости хватит!

– Во-во, – поддержали его оборванцы. – А дайте мы скажем, как на Свалке жилось, а эти пусть послушают!

Они волновались, тянули чёрные руки. Пояс всё не поддавался.

– Моя очередь! – воскликнула Леона, и рупор дали ей.

Крылатая встала на краю помоста, оглядела толпу ликующе, улыбаясь широко.

– Слушайте, слушайте! – разнёсся звонкий голос над площадью. – Всё переменилось, город в наших руках! Вы задолжали нам, и теперь расплатитесь!

– Умолкни!

– Как бы не так!

– У-у-у! – заревели зрители.

Раздольцы пошли вперёд, на помост. Калеки выступили им навстречу, там и сям сцепились люди. Кто-то упал и вмиг исчез под ногами толпы. Людская волна плеснула, Рафаэль отшатнулся, толкнул Гундольфа, и осколок выпал. А пояс держал ещё крепко.

– Кори! – закричала Леона. – Я знаю, ты здесь! Ты с нами? Ещё не поздно!

Она умолкла, огляделась. Но если Кори и была в этой толпе, то не спешила дать о себе знать.

– Предательница! – закричала крылатая и топнула ногой. – Жалкая, жалкая предательница! Я не прощу тебя, не прощу!

Калека, что говорил прежде, забрал у неё рупор.

– Слушай, город! – объявил он. – Мы теперь власть! Господин Третий помер, госпожа в наших руках... Тед, выводи её вперёд! Гляди, народ, вот она, ваша госпожа! А ну, перестаньте на нас кидаться, или прирежем её на ваших глазах!

Люди примолкли, волнение поутихло.

– Да это, может, случайная баба, – засомневались в толпе. – Чем докажете, что госпожа?

К губам Золотой Маски поднесли рупор и велели:

– Ну, говори!

– Жители Раздолья... – дрожащим от слёз голосом произнесла она. – Люди... вы приносили клятву чтить и защищать троих...

– Довольно, – грубо сказал калека и обратился к горожанам:

– Ну, слыхали? Узнали?

Площадь вновь зашумела.

– Госпожа это, госпожа!

– А ну, пустите её, гады!

– Что творите?

Леона вскинула руки и воскликнула:

– Давай, Тед! Давай, она твоя!

– Отпусти меня, отпусти, не трогай! – вскричала Золотая Маска. – Не надо!

– Тед, угомонись! – рявкнул и Рафаэль. – Остановите его, у кого ум в голове остался!

Он рванулся вперёд, невзирая на связанные руки, но двое с лёгкостью его остановили. Гундольф напряг все силы, дёрнул путы раз, другой.

Толпа шумела, пронзительно кричала госпожа. За спинами калек, удерживающих её, ничего не было видно. Только рёв, визг, чья-то ругань. Леона хохотала.

Такого крика, как потом, Гундольф в жизни не слыхал. Крик перешёл в хрип.

Гундольф рванулся отчаянно, ссаживая запястья, и освободился наконец.

– Глядите! – ликующе вскричал калека и потянул госпожу за руки, всё ещё связанные.

Кровь текла, пятная тёмным рукава, заливая белые ладони, покрывая ржавчиной стальные пальцы.

– Всё! Вот она, ваша госпожа, тоже урод теперь! Ну что, станете такую слушать? Нужна она вам – такая?

– Тед! Тед, я не прощу вам этого! – кричал Рафаэль, извиваясь в удерживающих его руках. – С катушек съехали! Ладно у одной с головой не в порядке, но вы-то? Я же ради вас, я ради вас!..

Его ударили, и он сложился пополам. Если бы не держали, упал бы.

– Ради вас на город, – прохрипел Рафаэль. – Капли ваши... не из чего... дома их больше не из чего делать...

– Что, больно? – с наслаждением спросил однорукий у госпожи, которая и кричать не могла, только хватала воздух. – Страшно? Это я тебя пожалел ещё. Подумаешь, пара пальцев, не рука. Но я, может, ещё передумаю. Ты ж теперь вся моя...

Уже завязалось сражение. Раздольцы наступали, но пробиться к помосту не могли, слишком плотным кольцом его окружили калеки и оборванцы. Гундольф огляделся быстро, прикидывая, что может сделать, и заметил движение в переулке. Застыл на мгновение, не веря: механическая жаба, плотно сомкнув пасть, медленно и упорно пробиралась к помосту. Люди рядом с ней прекращали бой, отступали в недоумении. Кое-кто из городских подскочил сзади, принялся лупить по пятнистому боку, решив, видно, что машина – орудие калек.

– Эй, вы, уроды! – раздался чей-то звонкий и злой голос, и Гундольф заметил Эриха.

Подняв окровавленную саблю, он пробирался к помосту от статуи Хранительницы.

– Никогда вам не взять этот город! Он мой, и я его не отдам! Смерть вам!

И десятки голосов, воодушевлённых этим призывом, подхватили:

– Смерть!..

Симен – кто-то его развязал – толкнул с помоста калеку, загораживающего путь к госпоже. Тот повалился, цепляясь за оборванцев. Гундольф тоже рванул вперёд и от души ударил того, кто держал госпожу, снизу вверх. Калека рухнул как подкошенный.

Упала и госпожа, но поднимать некогда, со всех сторон грозила смерть.

– Братишка, уходи! – закричала женщина за спиной. – Беги, беги отсюда!

– Я не трус, Софи! – крикнул ей Симен.

Он обхватил того, кто рядом, они сцепились. Гундольф пригнулся, уйдя от удара механической руки, обхватил своего противника и сбросил вниз. Жаба подобралась ближе, но между нею и пленниками поместился бы ещё один помост. Не дойти в этом бурлящем море.

Кто-то оттащил госпожу. Гундольф узнал Рафаэля: и с этого сняли путы. Калека на стальных ногах, с которым боролся Симен, ударил того ниже колена – раз, другой – и водовоз пошатнулся. Но его противника обхватили сзади, ткнули в шею.

– Ткачиха! – прохрипел безногий, отступая и зажимая рану ладонями. – На своих полезла, падаль?

– Своих я защищаю! – яростно ответила та и ударила его ещё раз. Калека упал.

– Бейте! – воскликнула Леона. – Бейте, режьте, рвите зубами! Этот город...

Софи выбила рупор из её рук.

– Хватит! – воскликнула она. – Сущее безумие!

На неё бросился сзади человек с отливающей медью рукой. Гундольф успел перехватить, замедлить, и лишь потом разглядел пальцы-ножи. Его толкнули, и он упал на помост, увлекая за собой противника.

– Эй, сюда, сюда! – раздался голос Флоренца. – Гундольф, держись, я рядом!

– Фло! Поворачивай, уходи отсюда, ты, безмозглый! Не смей подходить ближе! Убери машину! – донёсся вопль его брата.

Гундольф ударил в нависшее над ним лицо раз, другой, но калека держался. Зло скалясь, он дёргал руку – лезвия завязли в досках помоста. Оступившись, сверху кто-то навалился, придавил, вышибив воздух.

– Проваливай! Вон пошёл! – надрывался Эрих. – Тут всё рванёт!

Третий, что упал сверху, откатился. Рука с острыми пальцами взлетела, но Гундольф обхватил её, напрягся. Лезвия всё ближе, ближе...

Кулак жёстко врезался в рёбра, едва не заставив ослабить хватку. Ещё и ещё. Гундольф пнул коленом, куда достал. Медленно, медленно вывернул чужую руку. А затем рискнул: удерживая только правой, дал по пальцам. Те согнулись, полосуя лицо калеки.

– А-а-а! – заревел тот и отшатнулся, сел, ощупывая здоровой рукой лоб и глаза.

Гундольф встал, покачнувшись. Поднял ногу и пнул калеку с помоста.

А потом глянул вниз и понял, отчего Эрих кричал.

– Сюда, ко мне! – вопил Флоренц.

Жабе, по счастью, не удалось пробиться ближе, но кое-кто расчищал ей путь. Гундольфу показалось, он заметил Конрада.

– Не лезьте сюда! – крикнул он, сложив ладони рупором. – Порох! Уберите мальчишку!

Рафаэль, обхватив госпожу за талию, пробирался к ступеням. Кое-кто из калек, похоже, встал на его сторону. Этих двоих защищали.

Гундольф отыскал Симена взглядом. Бледный, со стиснутыми зубами, тот готовился отразить атаку любого, кто сунется.

– Уводи сестру! – скомандовал ему Гундольф. – Живо, тут опасно!

И сам пошёл замыкающим.

Он видел Леону на другом конце помоста. Из толпы метали что-то, крылатую прикрыл калека, но ещё бросок – и он упал, держась за голову.

Помост накрыла тень, уползла, вернулась. Гундольф поглядел и заметил небесную лодочку. Кто бы это мог быть?

– Кори! – закричала Леона жалобно и тонко. – Кори, где ты? Мне страшно!

Один из её людей, стоявших ближе к статуе, упал.

– Эй, искали господина Второго? – прорычал Эрих, карабкаясь на помост.

Его левый висок заливала кровь, кудри потемнели и слиплись. Поднявшись и выставив саблю перед собой, Эрих закачался. Гундольфу показалось, упадёт, но нет.

– Искали меня, а, уроды? – воскликнул он. – Хотите выместить злобу – вот он я! Ничтожества! Бездушные! Я всегда вас презирал!

Толпа у помоста заревела и сдвинулась. Лица устремились на Эриха.

– Вы, отбросы! Недостойные жить! Только и умеете, что разрушать! В вас нет добра, грязные твари! Ну, давайте, заткните меня! Сюда!

На него бросился калека. Сабля звякнула о металл, заскрежетала, но второй удар однорукий не отбил. Упал со стоном, заливая кровью помост.

Гундольф сбил с ног оборванца, толкнул второго. Шаг, ещё шаг, и оказался под прикрытием жабьей лапы. Оглянулся на спутников, на помост.

– Хлам помоечный! Отбросы! – тяжело дыша, из последних сил выкрикивал Эрих. – Хотите крови – будет вам кровь! Раздолье не сдастся так просто!

Его ударила стрела. Опустив руку с оружием, Эрих поглядел удивлённо, коснулся пальцами рёбер и упал на колени.

Жаба медленно распахнула пасть. Рафаэль поднял госпожу, забросил внутрь, полез следом.

– Эрих! – закричал мальчишка, разглядев теперь, что творится на помосте. – Эрих, Эрих!

– Уходи, живо! – донёсся голос, хриплый, слабый.

В жабе хватило места ещё для Софи.

– Заставьте его закрыть и проваливать! – прорычал Гундольф. – Он не спасёт брата!

– Дурни, пустите меня обратно! – вопила Софи. – Симен! Симен, как же ты уйдёшь?

Пасть жабы захлопнулась медленно, и машина начала разворот.

Гундольф подхватил Симена, забросил его руку себе на плечо. Они двинулись прочь. Мелькнуло лицо Джо, оскалившего зубы в улыбке, рядом держался Конрад – прикрывали. Кое-кто из калек шёл следом, отталкивая своих же, если лезли.

– Дверь слева! – крикнул Конрад. – Туда, живо, живо!

Эрих скрылся из виду. На него бросились, калеки и отбросы полезли на помост, но вдруг остановились, испуганные. Небо раскололось и зазвенело, обрушилось сотнями осколков, осыпая статую и людей вокруг.

Гундольф протолкался, пользуясь замешательством, добрался до тяжёлой двери с завитушками, дёрнул. По счастью, оказалось не заперто.

Оглянулся – жаба застряла в толпе, а над помостом защёлкали, заплясали язычки пламени, облизывая старое дерево, хватая оборванцев за ноги.

– Флоренц, прочь! Скорее! – крикнул он, понимая, что мальчишка вряд ли услышит. – Уходи!

Его толкнули сзади, смели, втиснули в прихожую, выложенную гладким камнем.

– Дальше, дальше! – вопил кто-то. – Дальше!

Гундольфа давили, тащили, наваливались. Раз или два он терял равновесие, но кое-как удерживался. Не видел даже, что за дом, куда бегут, лишь бы убраться от входа.

И тут пол толкнулся в ноги. Гундольф упал на камень, прикрывая голову, и ему показалось, само сердце земли ударило, загудело прямо под ним. В уши ворвался грохот и треск, запели, лопаясь, стёкла. Кто-то рядом кричал, не понять, от боли или страха.

Ещё стучало – тут, там. Над головой заскрежетало и стихло. И наступила тишина.

Или это лишь казалось тишиной, ведь с площади слышались крики и вой. Слева и справа возились и сопели. Что-то ещё упало наверху.

И кто-то спросил робко и тревожно:

– Это и всё? Кончилось?