Текст книги "Нет звёзд за терниями (СИ)"

Автор книги: Олли Бонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Глава 28. Гундольф. На площади

Возвращение в город получилось таким, что вовек не забыть.

По одному кивку главаря на борт поднялось десятка два людей. Видно, готовились загодя. Все тут же расселись.

– Ты, Отто, разбираешься, как управлять? – спросил Рафаэль, глядя с прищуром, изучающе.

– Ну, знаю немного, – ответил Гундольф.

– Откуда бы... тебе... знать, – прохрипел с пола Йохан.

Он был ранен короткой стрелой. Лежал, прижимая руку к груди, и сквозь пальцы медленно текла кровь. Неясно только, из чего подстрелили, потому что ни лука, ни арбалета вроде никто при себе не имел.

– Сможешь доставить нас в город?

Гундольф задумался.

– Направление не определю, – сказал он. – И куда там садиться, тоже не знаю.

– Что ж, придётся тебе ещё пожить, – сказал Рафаэль сочувственно, пнув Йохана носком ботинка. – Эй, Берт! Пока нас нет, ты за старшего, как договаривались. Пригляди за всем, как полагается, и жди вестей.

Затем он свистнул, заложив пальцы в рот, и из пещер выбежала девушка. Она, похоже, только и ждала знака, когда можно будет выйти наружу, и сейчас рассмеялась весело. Светловолосая, вся в белом, как отличалась она от прочих жителей поселения!

Незнакомка побежала к лодке вприпрыжку, как дитя, и прямо у тела здоровяка не удержалась – закружилась, и длинные полосы её рукавов полетели по ветру. Волосы, не знающие шпилек и удерживаемые лишь ремнём очков, надвинутых на лоб, разлетелись, закрыли лицо.

– Леона, птичка моя, поднимайся, – ласково сказал Рафаэль. – Нам пора.

Тут-то Гундольф и вспомнил всё, что шептала Кори в полубреду. Присмотрелся и разглядел: никакие не рукава, а крылья из плотной материи, лёгкого металла и кожи, сложенные сейчас. Серебряные иглы спиц, казалось, уходили в тело, сделав девочку одним целым с этой конструкцией. Вдоль рук, обнажённых до плеч, тянулись старые шрамы швов, запястья охватывали широкие полосы металла – там прятался механизм, позволяющий складывать крылья. Что за безумец мог сотворить такое?

Пришлось стать к штурвалу, поднять лодку в воздух, попутно объясняя Рафаэлю, что к чему. Йохан не хотел указывать направление, но его довольно быстро переубедили. Гундольфа передёрнуло от жестокости этих методов.

Они двинулись к Раздолью.

Лодка летела невысоко, и по иссохшей земле, по бездорожью за нею чёрной тенью следовали калеки числом около десятка. Механические ноги несли их легко и ровно, и казалось, эти люди не знают устали.

Леона, это странное создание, вспрыгнула на сиденье босыми ногами, накренив лодку, оставив кровавый отпечаток маленькой ступни на выцветшей материи. Повернулась спиной к пустоте, и уже падая, расставила руки, щёлкнула механизмом крыльев, едва не задев при этом купол. Гундольф дёрнулся, надеясь подхватить, но не успел. Рафаэль схватил его за рубаху.

– За неё не бойся, – сказал с улыбкой.

За бортом раздался смех, и Леона вынырнула с другой стороны лодочки. Пронеслась мимо, взмахнув крыльями, улетела далеко вперёд, превратившись в крохотную белую искорку. Потом и искорка пропала.

– Резвится, – добродушно пояснил Рафаэль.

– А не потеряется она? – спросил Гундольф. – Отыщет нас?

– Куда денется.

Гундольф стоял у штурвала, глядел вперёд сквозь стекло и размышлял. Непохоже было, что девчушку удерживают силой. Кори хотела её вытянуть, а сама-то Леона этого хотела?

– Твари, – прохрипел Йохан. – Вы просто твари. На что вам город?

– Не твоего ума дело, – спокойно, весело даже ответил Рафаэль. – Ты не волнуйся, Раздолью с нами хуже не станет, мы обо всём очень хорошо позаботимся.

– Чтоб вы сдохли, – пожелал его собеседник и умолк, тяжело дыша.

– После тебя, – откликнулся кто-то со скамьи, и товарищи поддержали его хриплым смехом.

Ветер усилился, бил в стекло горячими волнами, постукивал и скрёб сотнями песчаных коготков. От пассажиров тянуло кислым, от лодки – гретым металлом, и эта густая смесь застревала в горле, сжимала грудь. Те, внизу, так и бежали без передышки, отставая от лодки лишь немного, такие одинаковые в своих очках и высоко надвинутых тёмных шарфах. Остались позади разбитые колеи железных дорог, одинокая платформа, разрушенный посёлок, поваленные столбы вдоль заметённого пути.

Очередной порыв ветра принёс Леону – Гундольф и не заметил даже её приближения. Лодку качнуло, накренило. Сидящие у борта вскрикнули, а Рафаэль выругался. Гундольф дёрнулся, пытаясь устоять, и выставил ногу, чтобы Йохан не укатился дальше по палубе.

– Птичка моя, – донёсся голос Рафаэля, уже не такой спокойный. – Ты могла нас опрокинуть. А мы ведь не умеем летать.

Леона только рассмеялась в ответ. Она уселась прямо на пол, опершись спиной на ноги одного из калек – одно крыло сложено, второе вытянуто – и достала из-за пазухи пузырёк. Капли упали на язык, и девчонка их не считала.

Так она и уснула, уронив светлую встрёпанную голову на колени угрюмого старика, и проспала до самого Раздолья.

– Давай поднимать, – кивнул Рафаэль на стонущего Йохана, когда заблестел впереди стеклянный купол.

Вместе с Гундольфом они кое-как поставили раненого на ноги, пачкаясь в крови.

– Посадка на тебе, – сказал Рафаэль. – И учти, сделаешь что не так, приземлишься раньше лодочки.

Йохан не спешил помогать. Он стоял, сцепив зубы и тяжело дыша, и было понятно: если бы мог, убил бы.

– Ты уже сделал всё, что нужно, – подбодрил его Рафаэль. – Мы у Раздолья. Думаешь, я не могу пробить стекло бортом и попасть внутрь? Могу. Но я пришёл не разрушать и ломать, я собираюсь сделать город своим домом, а с домом обращаются бережно.

– Домом, – прохрипел разведчик. – Будь ты проклят...

– Не зли меня, – прервал его Рафаэль, и в голосе зазвенел металл. – Иначе как только я найду мастерскую, ты пожалеешь, что остался жив, и жалеть придётся долго. Сажай лодку!

Йохан указал, куда садиться, но справиться с приборами не смог. Гундольф не попал в дверцу с первого раза, пришлось отлетать, делать круг. Хоть купол не разбил, и то ладно.

Они прилетели не в заброшенный квартал, откуда начали путь, а в другое место. Тут располагались площадки, где спали лодочки со спущенными куполами. Йохан, может, надеялся, что их заметят и ему придут на помощь, только было тут безлюдно и тихо.

Четверых Рафаэль отправил к воротам, впустить тех, кто прибыл по земле.

– Вы останетесь там и проследите за выходом, как мы условились, – приказал он. – Остальных ждём на площади.

Затем повернулся к разведчику:

– Для начала погостим у тебя. Даже поможем дойти, вот какие мы добрые. Указывай путь.

И они пошли.

Пересмеивались калеки, стонал раненый, гремели ящики, прихваченные из лодки. Звук по этим улицам разносился, как по пустым комнатам, но никто не выглянул, никто не заметил. Ни единой души в это время не оказалось дома.

Улицу, где жил Йохан, Гундольф узнал без труда. Та самая, куда ещё недавно он воду возил. Вот и дом с балконом на углу.

Пока шли, он всё косился на Леону. Та, как дитя, кружилась, разглядывая колонны и высокие окна, проводила пальцем по завиткам оград.

А у нужного дома забеспокоилась. Подобралась ближе к главарю, взяла под руку, заглянула в лицо. Перевела взгляд на пленника – и вновь на Рафаэля.

– Что, птичка моя? – спросил тот. – Заходи, хозяин приглашает.

– Чтоб вы сдохли, – слабо откликнулся Йохан, не поднимая головы.

Косматый калека, что поддерживал раненого справа, сжал кулак. Но не успел замахнуться, как Леона кинулась к нему, повисла на руке, замотала головой.

– Не тронь, Бруно, – сказал и Рафаэль поспешно, кладя свои пальцы на стальной кулак. – Хватит нам пока смертей. Этот ещё пригодится, и не забывай, мы пришли не убивать. Нам нужны люди, а не пустой город. Это, кстати, всех касается, запомнили?

Его спутники нестройно согласились.

– Вот и славно. Вперёд, вперёд, время не ждёт.

Дом у Йохана был хорош. В два этажа, с крепкой лестницей, чистый и просторный. Видно, что хозяин ничем себя не обделял – только в прихожей Гундольф насчитал четыре механических лампы, тогда как и одной было бы достаточно. И прямо тут на полу лежал ковёр – не жалко трепать башмаками? Цветной, узорный. В распахнутую дверь направо от лестницы проглядывалась кухня – утвари на крючьях больше, чем надо для одного, полки забиты едой.

Все толпились, мешая друг другу, и Гундольф пожалел, что зашёл одним из первых. Он всё отступал, освобождая место, пока не оказался на лестнице.

– Спальня наверху? Да или нет?.. Помогите затащить его, ребята!

Деваться некуда, пришлось подхватить Йохана. Ещё двое помогали, и Леона шла следом, внимательно следя за раненым. Тревожилась, может, чтобы не обидели? А того, у лодки, не жалела.

Спальня оказалась дому под стать, одна только кровать с балдахином чего стоила. На этаком ложе можно было спать и поперёк. На тёмном дереве спинки, искусно вырезанные, расправили крылья птицы, а опоры напоминали лозы, сплетающиеся и тянущиеся ввысь. Неведомый мастер немало потрудился, и цены этой кровати не было. Особенно в мире, где всё, что годилось, пускали на топливо, а жили как придётся.

Раненого опустили на пол – не особенно бережно. Главарь приказал, чтобы на твёрдое. На светлом ковре тут же появились отпечатки грубых башмаков и затоптанные следы крови.

– Есть материал для перевязки? – буднично спросил Рафаэль и, не дожидаясь ответа, полез в ближайший шкаф, тоже непростой, узорный, со стеклом. – Эй, ребята! Отдохните пока, угоститесь, если найдёте что съестное.

Наконец, устав копаться в шкафу, он потянул простыню с кровати.

– Вилли, разрежь на полосы и останься, поможешь. Остальные, вниз, вниз. Нужно закончить тут скорее, не то наши на площади заждутся. Как бы чего не вышло.

Гундольф сошёл по лестнице.

Сейчас он, пожалуй, мог бы и уйти. Никому не было дела до него, никто бы не остановил. Вот только хотелось понять, к чему всё идёт, да ещё эта девчонка с крыльями – вроде и не давал обещаний, а надо бы приглядеть.

Вот и она спускается по ступеням. Длинное крыло угодило между балясин, застряло, и Гундольф поспешил помочь.

– Тесно, – сказала Леона вместо благодарности. – Плохо.

Аж мороз пошёл по коже.

Голос был младше неё на добрых пятнадцать лет, а то и больше. Двойняшкам Отто исполнилось не то пять, не то шесть, и они говорили точно так же, тонко и чуть шепеляво. Даже оглянуться захотелось, посмотреть, точно ли это сказала Леона, а не кто другой.

Она обогнула Гундольфа – лишь сейчас он заметил, что глаза у неё не карие, это зрачок во весь глаз – и ушла на улицу. Он вышел следом.

– С крыльями-то неудобно, должно быть? – спросил, не зная, как начать разговор.

– Ты глупый, – ответила она. – Я больше не боюсь ничего, я могу улететь!

– Ага, понятно, – согласился Гундольф.

– Ржавый улетел, а потом вернулся. Рассказывал о пернатых. Ты знаешь о пернатых?

– Ну, знаю.

– Им люди поклоняются. И Хранительнице. И мне станут. Как думаешь, счастливы все будут, когда меня увидят?

Гундольф сильно в том сомневался. Как и в том, можно ли достучаться до Леоны. Но решил попробовать.

– Ты помнишь Кори? – спросил он.

– Мне будут поклоняться? – капризным детским голоском повторила его собеседница. – Будут любить?

– Конечно, будут, – ответил Гундольф терпеливо. – А хочешь, сходим в гости к Кори?

И оглянулся на дверь – не вышел бы кто.

– Не хочу, – сказала Леона. – Хочу скорее на площадь.

Вот так. Не тащить же её силой, в самом деле.

Вскоре спустились и калеки. Кого-то Рафаэль оставил с Йоханом, остальные пошли к площади. Вёл Бруно, тот, заросший.

У площади остановились. Из этого переулка хорошо была видна трибуна.

– Начинаем представление, – ухмыльнулся Рафаэль. – Леона, птичка моя, будь готова.

Он достал из складок накидки, прихваченной в доме Йохана, глянцевитую белую маску, спрятал лицо, подтянул ремешки креплений. Затем набросил капюшон и махнул рукой:

– Вперёд!

Всё прошло как по маслу. Стражи, охранявшие трибуну, глазели на Леону и не заметили даже, как тихо, без вскрика исчез человек в серебряной маске. Да и сам Гундольф мало что понял бы, если б не знал. Этому, в маске, как будто стало нехорошо, его заботливо свели, он присел и скрылся из виду под ногами стоявших между трибуной и статуей Хранительницы. А позже встал, оправил накидку и поднялся на место.

Только чьё-то тело осталось лежать под помостом, скрытое от площади глухой стенкой, а с боков – ступенями и переносными креслами. Третий, видно, тоже явился сюда не пешком. А все, кто стоял за трибуной и видел больше прочих, были людьми Рафаэля.

Гундольф постоял, послушал. Это не заняло много времени, а когда люди с помоста направились во дворец, он решил идти тоже.

Дворец уцелел, видно, с давних времён и был точь-в-точь таким, о каком рассказывал в детстве отец. Сплетённый из серебряного кружева, с сотнями клеток, что прежде, должно быть, покачивались на ветру, звеня колокольцами, и пели в них птицы. Только не было в этом городе больше ни птиц, ни ветра.

Дома, в Лёгких землях, всё хотели разрушить уродливую постройку на месте старого дворца и возвести такой вот, как стоял раньше при пернатых, когда отец Гундольфа служил досмотрщиком тридцать седьмой клетки. Только расходы это немалые, так что строительство всё откладывалось.

Внутри дворец оказался совсем пустым – ни лавок у стен, ни ковров. Да что там, даже дверей не осталось ни одной. Сняли, видно, и пустили на растопку.

Но было всё равно красиво. Напольная мозаика расползалась причудливыми узорами, а по стенам летели птицы. И пусть роспись выцвела напротив окон, а кое-где облупилась, ещё было чем любоваться.

– Господа Маски, – сказал один из стражей неуверенно. – А эти люди-то с вашего дозволения здесь, или погнать?

– Эти люди – наши новые друзья, – ответил ему Рафаэль. – А кое-кто – и старые. Я хочу искоренить в этом городе один давний страх.

– Так мы ж увечных не пускали никогда!

– Увечных? Они сильнее тебя. Тед, покажи ему, только не убей.

Стальной кулак врезался в рёбра стража. Тот охнул, согнувшись пополам, и упал на колени. Госпожа Золотая Маска вскрикнула, прижав холёную ладонь к неподвижному лицу, будто ударили её саму. А Леона рассмеялась весело, и остальные калеки поддержали её хриплым эхом.

– Видишь, какими надёжными товарищами станут нам эти люди, – ласково произнёс Рафаэль, глядя, как страж пытается подняться.

– А хватит ли места? – прохрипел тот и сам, похоже, тут же пожалел о вопросе.

– А вот это уже не твоего ума дело, – холодно ответил ему человек в белой маске. – На то есть мы. Всё уладим.

Госпожа Первая провела остальных по лестнице в круглый зал. Раньше здесь стояли большой стол и стулья вокруг него, на полу остались вытертые ножками пятна, но сейчас зал почти пустовал. Три стула – вот и всё, что нашлось.

Рафаэль склонился к госпоже, что-то шепнул.

– Стражи, оставьте нас, – приказала она дрожащим голосом.

Те помялись нерешительно, но Рафаэль добавил:

– Делайте, как велела госпожа Первая. Не бойтесь, нам ничего не грозит.

У Гундольфа не было особых причин любить госпожу. Ему не понравился приём, оказанный у ворот. Не по душе пришлось, как она вышвырнула на Свалку того человека, Алтмана, что надорвался, таская бочки. Сама-то, видно было, изнежена и ничего тяжелее кружки не поднимала. Заботилась такая о городе, как же.

Но и чтобы её прирезали тут, Гундольфу не хотелось. Даже жаль её стало, вон как глядела вслед уходящим стражам, не дыша, и за прорезями маски виднелись широко распахнутые глаза. Пальцы сжимали ткань расшитых юбок так, что побелели. И это совсем не вязалось с широкой улыбкой золотых губ.

– Выдохни, госпожа, – приказал Рафаэль и отошёл от неё, вертя в руке небольшой складной нож, причудливо изогнутый. Полюбовался им ещё мгновение, сложил со щелчком и опустил в карман.

– Голос у тебя приметный, – продолжил он. – Думаю, люди его хорошо запомнили, так что заменить тебя некем. Но ты не бойся, будешь слушаться и делать как велено – будешь жить долго и хорошо. Ты присядь.

– Я хочу к людям, – прозвучал тонкий голос Леоны. – Хочу, чтобы смотрели. Мне было мало.

– Птичка моя, – обернулся к ней главарь, – будешь показываться часто, и им надоест. Подожди немного, хорошо?

Крылатая топнула ногой, нахмурилась, но послушалась и отошла к стене, поглядеть на рисунки.

– Давай же, Золотая, скажи нам, где Второй. Он нам нужен до зарезу.

– Но я не знаю, – вздрогнув, ответила госпожа. – Он не явился на площадь.

– Дом его покажешь? Идём, прогуляемся.

Но госпожа Первая, похоже, стала смелее, когда у её рёбер больше не было ножа.

– Скажите, кто вы? – спросила она, оглядывая всех собравшихся. – Чего хотите?.. Погодите, ведь я знаю вас. Тедерик, правильно? Ты носил кресло отца. Мой отец хорошо к тебе относился. Ты это помнишь?

– Куда уж лучше, – ухмыльнулся калека и ткнул госпоже под нос механическую кисть. – Вот эта штука не даст забыть, вовек я не забуду. Как я руку вывернул, дали мне отдохнуть? Не-е, Тед, таскай кресло, хочь зубами таскай, не то для поправки здоровья на Свалку отправят. А знаешь что? Давай-ка покатай меня в кресле! Тащи, пока руки не отсохнут! А там мастер, если сжалится, сделает тебе новые, вот как у меня!

Он наступал, распалившись, а госпожа пятилась. На её счастье, Рафаэль вмешался.

– Мы получим своё, Тед, – пообещал он. – Все вы получите. Но не трогайте её пока, она нам полезна.

– Скучно, – сказала Леона за его плечом. Она уже сидела на подоконнике, спиной к площади, и болтала ногами. – Давайте посмотрим город, он теперь наш! Каждый выберет себе дом.

– Не будем спешить, – поднял руку Рафаэль. – Я найду дом для всех нас, помогу вам устроиться. Помните, что я говорил?

– А у меня был тут дом, – сказал один из калек. – И дом, и жена. Навестить хочу.

– Вперёд! – рассмеялась крылатая, щёлкнув механизмом. – Навестим, возьмём, что хочется! Мы столько ждали! Этот город нам задолжал, время платить по долгам!

И она упала спиной вперёд из окна. Гибкий прут хвоста хлестнул по косяку, следом зазвенели колокольчики задетых птичьих клеток.

До земли было рукой подать, и Гундольф думал, в этот раз Леона точно доигралась. Но нет, увидел сквозь высокую арку, как она летит над площадью.

Народ закричал восторженно, музыканты сбились, а летунья, заложив вираж, понеслась над крышами и исчезла из виду.

И люди Рафаэля потянулись к выходу. Все, кроме троих.

– Держите себя в руках, ребята, – приказал их предводитель. – Я понимаю, вы жаждете справедливости, но без меня ничего не творите, это понятно?

Ответы прозвучали неохотно и нестройно.

– Если встретите Второго, он нужен мне живым, не забудьте. К закату жду вас в доме Йохана. Ступайте.

На полу серебристым пятном блестела маска, брошенная одним из калек перед уходом. Рафаэль нагнулся, чтобы её поднять.

Госпожа Первая поглядела снизу вверх на Гундольфа, спросила нерешительно:

– Отто... Ты ведь Отто, новичок? Значит, ты был с этими людьми заодно и пришёл в город не просто так? Что же вы станете делать дальше?

– Спрашивай вот его, – указал Гундольф на Рафаэля.

– Для начала найдём Второго, – ответил тот. – А перед тем, Золотая, маску долой. Не хочу остаться в дураках, если ты её снимешь и дашь дёру, а мы не будем знать тебя в лицо.

– Но так нельзя, – возразила госпожа Первая. – Только другие правители могут видеть меня. Показываться остальным не положено.

– А ты, как видно, не очень умна, – вздохнул Рафаэль. – Я и есть теперь другие правители.

И он, устав ждать, протянул руку, поддел маску за край и рванул вверх. Вместе с ней сбросил и капюшон.

Госпожа Первая оказалась по-настоящему красива. Волосы мягких оттенков красного золота и карамели, глаза, широко распахнутые, зеленоватые, как морская мель. Тонкие ноздри раздуваются, на щеках румянец – то ли от волнения, то ли жарко было под маской.

– Запомнили её? – спросил Рафаэль. – Держи свою маску, Золотая. Пошли теперь, покажешь, где живёт Второй.

Глава 29. Флоренц. Один в городе

В доме никто не стал садиться – встали в круг.

– Так, значит, – сказал старик, Конрад, складывая руки на груди, – Рафаэль прибыл на лодке, что доставляла припасы. Он умел ею управлять?

– Вряд ли, – зло ответил Эрих. – И среди его людей не помню бывших разведчиков. Или Петер, или Йохан притащили его сюда. Трусливые ничтожества, я бы на их месте предпочёл умереть.

– Только что-то ты не на их месте, – оборвал его Джозеф. – Сам-то в городе остался.

– Я брата искал!

Флоренц потупился виновато.

Значит, Эрих только из-за него не полетел? Кто знает, будь он с остальными, может, калеки бы не взяли верх!

– Ну и спасибо тогда ему скажи. Если б не брат, ты бы уже не дышал.

Эрих угрюмо промолчал.

– Знать бы точно, что задумал Рафаэль. Может, Кори разузнает хоть что-то.

– Тот мужик у источника будет и завтра работать. После обеда. Я вот думаю, стоит к нему наведаться. Первое – он с другими перетрёт, что-то да услышит. Второе – нам люди нужны.

– Так давайте вытащим Ника, – встрял Флоренц. – Он и надёжный, и крепкий – он точно вам поможет! Прошу, давайте его вытащим!

Конрад обернулся к Эриху.

– Что скажешь?

– Не выйдет, – мотнул головой тот. – Лучше скажите, на кого работал Кори. Что он успел вам рассказать? Вы говорили, встретились у Рафаэля. Уверены, что этот скользкий тип не с ним заодно?

– Кори там уж точно были не рады, – ответил старик.

– Да погодите вы! – взмахнул руками мальчишка. – Ник сейчас важнее. Почему не получится его забрать?

Эрих поглядел недовольно. Видно было, пояснять и не подумал бы, если б ответа ждал один Флоренц.

– На Свалку – только поездом, – процедил он, – и кого зря не пустят. А я туда лезть не буду: если Рафаэль меня ищет, у всех входов и выходов уже точно стоят его люди.

– Так а лодочкой!

– Там и места нет, чтобы её посадить. И ещё...

– Верёвку бросим сверху!

– Я сказал, Фло, туда не добраться, – холодным и злым голосом ответил Эрих. – Ты слышал? Вот и не спрашивай больше.

– Так а почему бы и не бросить верёвку-то? – спросил Хенрик с недоумением. – Что не так?

– Да всё не так. Если бы вы хоть раз были на Свалке, не спрашивали бы. Там не люди – твари, которые ничего больше не боятся, которым нечего терять. Без оружия соваться – верная смерть. Если лодку увидят, к ней толпа бросится. Верёвку сдуру спустишь – за неё ухватятся все, кто успеет. Этих тварей только саблями и отгонять, рубить без жалости.

Эрих, распалившись, порывистым жестом вытащил флакон из кармана, выдернул пробку, глотнул, не прерывая рассказа.

– Готовы к такому, чтобы спасти своего Ника? Промедлите – лодку перевернут, и вам конец.

И облизал губу, подхватывая каплю, пролившуюся мимо.

– Тогда и впрямь лучше не лезть, дело того не стоит, – согласился Джозеф.

– Чего же ты врал, что Нику там не опасно?

Флоренц не только это хотел сказать, но стало ему так горько, что горло перехватило, и голос задрожал. И эту слабость показывать не хотелось.

– А ему-то что? – с досадой ответил Эрих. – Пока он там, он один из них. Не думаю, что его тронут. Да ещё, может быть, Рафаэль решит наведаться на Свалку, он же собирает вокруг себя этот сброд. Может, вытащит всех. И прекрати встревать, когда взрослые говорят – сядь и умолкни.

И обернулся к чужакам:

– Вы не ответили о Кори...

Флоренц обогнул старика, но на лавку не сел, толкнул дверь.

– Ты куда убегаешь? – насторожился брат.

– Часы твои дурацкие у стены оставил, – огрызнулся мальчишка. – Заберу, жалко же.

А сам прикрыл оттопыренный карман.

– Тогда не задерживайся, – только и бросил Эрих.

Конрад о чём-то спросил брата, но мальчишка уже не слушал.

Все эти люди – жалкие трусы. Никто не настоял, что нужно выручить Ника. Как услышали про опасность, языки прикусили.

А у него, Флоренца, может, и не осталось тут никого ближе Ника. Чужаков он знает всего ничего, Эрих... это больше не его Эрих, а Гундольфа...

Мальчишка шёл сам не зная куда и ревел уже в голос, не стесняясь – кто тут услышит?

Когда жил на старом корабле, маялся, что день на день похож. Мечтал, уйдёт в Раздолье, или что-то случится такое, что разгонит скуку. И пожалуйста, вот оно.

Только нет восторга, и счастья нет. Как будто оказался в море без лодки, и берега не видать, и сил всё меньше. Спасать никто не спешит, в какую сторону плыть – неясно.

Нужно добраться до Ника, вот что.

Они, конечно, приятелями не были, разные слишком. Флоренц заикнулся однажды о старом городе, о мечтах, а Ник посмеялся обидно. Сказал, все мечтатели – глупцы, только языком трепать и могут. Мальчишке тогда не за себя даже обидно стало, а за Эриха. Накричал, помнится, всяких гадостей, до сих пор стыдно.

«Не мечтай, а делай» – вот что Ник говорил всегда. С жабами возился, каждой новой железке радовался, а если в духе был, Флоренца не гнал. Рассказывал, что и как устроено.

И слушать было интересно. Ну, до известного предела, потому как если Ник пускался в рассуждения, какие детали стоит обновить или почему одна пружина лучше другой, тут и уснуть можно было.

И всё-таки он был свой, а своих бросать нельзя. Если доведётся встретиться со старым Стефаном или с Эммой, как глядеть им в глаза? Как сказать, что знал, где Ник, и не помог ему? Хотя вот перед Эммой и без того виноват. Вспомнить только, как расстались. Она добрая, но такого не простит, наверное.

Эти ботинки на ногах – наследство от Ника. Как и умение свистеть. И управлять жабой, пожалуй, Флоренц тоже бы смог, но этому ещё и старый Стефан учил.

Удалось бы только пробраться на Свалку, найти Ника – а там сели бы на первую же найденную лодочку и улетели, Ник бы разобрался, как. Отыскали бы своих, кто остался, и уж больше бы Флоренц никогда не роптал. Навеки оставил бы мечты и о Раздолье, и о другом мире, и о прочих глупостях. Ценил бы то, что есть. И у Эммы бы прощения попросил.

Успокоившись немного, мальчишка огляделся. Заметил на стене одного из домов знакомую стрелку с ведром – источник, значит, в той стороне. А от источника выйти к дворцу не так и сложно.

Но до площади Флоренц так и не дошёл, заплутал. В узком переулке глядел на стены, выискивая хоть какую стрелку, досадовал, решил уже назад повернуть, как вдруг услышал лязганье металла. Поглядел вперёд – а там целая толпа, не заметил, как подошли. У кого рука неживая, у кого ноги. Идут, пересмеиваются нехорошо.

Бежать? Эти-то, пожалуй, и не догнали бы, да Флоренц и город не так знал, чтобы проложить себе путь. Хотя его, может, и не тронут – к чему им поднимать руку на мальчишку? Отбирать у него нечего, не угроза, не враг.

И всё-таки страшно стало до того, что мысли в голове спутались, а когда Флоренц вжался в стену, уступая дорогу, рубаха противно прилипла к спине.

– А ты чего не на площади? – спросил безногий, поравнявшись с ним. Чужая заскорузлая ладонь упёрлась в стену над плечом мальчишки, в нос ударил кислый запах.

Флоренц открыл рот, а слова не шли. Надо было бежать! Что сказать? Тело сжалось, будто ощущая удар, который вот-вот получит.

– Ну?

Косматая голова качнулась. Безногий глядел сверху вниз, ожидая ответа, и его дыхание неприятно касалось лица.

– Эй, Август, двинься, – раздался женский голос. – Во, гляди, напугал мальчонку, бедняжке штаны стирать придётся. Ты чей такой, дитятко?

Безногий отодвинулся послушно и ладонь убрал, и его место заступила немолодая, но крепкая ещё соседка. Блеснула тёмными глазами из-под кудрявой чёлки, седеющей уже, упёрла руки в бока.

– Немой, что ль, или язык проглотил? Да я ж тебя знаю наверняка. Когда ты родился, я ещё в Раздолье жила. Лекаря сынок, что ли?

Флоренц помотал головой.

– Вот и я думаю, не похож. Так Ирма, что в садах работает, мать твоя? А, нет, у той дочь. Подводит память старую, давай-ка сам скажи.

– Я... сирота я, – произнёс мальчишка, выталкивая слова, как застрявшую в горле рыбью кость.

– Да ла-адно, – не поверила его собеседница. – Хочешь сказать, тебя, соплю такую, приняли? Или мать-отец померли, а с тобой хлебом кто делится?

– С братом живу.

– А, и кто ж твой брат?

Плохие это были вопросы.

Флоренц и сам не всё понимал про Эриха, знал только, что он как-то связан с калеками. Уж наверное, этим людям известно имя брата, и они ему точно не друзья теперь. Нельзя говорить правду, а что тогда говорить?

– Разведчик мой брат, – осторожно сказал Флоренц, – но вы его, должно быть, не знаете. Недавно совсем приняли.

– Что-то темнишь ты, парень.

Женщина погрозила, и мальчишка увидел, что четыре её пальца из пяти – бронзовые, начищенные до блеска. Указательный, покачивающийся перед его носом, кончался чем-то вроде шила, а на внутренней стороне виднелось лезвие.

– Не взяли б тебя с ним, так откуда ты здесь?

– Эй, Ткачиха, говоришь, я его пугаю, а сама-то! – хохотнул безногий. – Нос ему отчикать решила? Носов-то Рафаэль ещё не делал, будет ему работёнка...

И тут Флоренца осенило.

– Не взяли меня, конечно, нет, – затряс он головой. – Брат в лодочке провёз, пока не видели, и тут я прячусь. Я здесь, чтобы друга выручить. На Свалку он попал, мой друг, и мне бы к нему... Может, знаете вы, как попасть на Свалку?

– Мы-то уж знаем, – хмуро ответили из толпы.

– Друг твой как на Свалку-то угодил? Убил, украл, покалечился? – продолжила расспрашивать Ткачиха.

– Ничего такого он не делал, ни за что его отправили! С человеком одним не поладил просто.

– А-а, так убил, значит, всё-таки?

– Да не убивал он! Знаю только, несправедливо его туда отвезли, Нику там не место! Так поможете?

– Ага, ни за что, – загоготали в толпе. – Ну-ну!

– Так может, Рафаэль обчистил Свалку, и местным приходится уж хоть кого к дробилкам отправлять? Хе-хе!

– Ну что, – заключил безногий, глядя в упор своими страшными, налитыми кровью глазами. – Хочешь на Свалку – двигай тогда с нами. Подумаем ещё, чем расплатишься.

– Вперёд, вперёд! – заторопили остальные. – Пока эти на площади ушами хлопают, нам бы своё успеть.

И двинулись – Флоренц и не заметил, как оказался в толпе, грохочущей и лязгающей. От кислого духа немытых тел ком подкатил к горлу. Воды им, что ли, не хватало там, где прежде жили, или таким и мокнуть нельзя? А то заржавеют, может, как днище корабля.

Тот, что шагал слева, больно саданул по ноге. Сам и не почувствовал, должно быть, что задел. Мальчишка отстранился, только справа был чужой острый локоть. Когда вышли из переулка, стало посвободнее, только Флоренц уж нахватал синяков.

– Лодки там и там, – произнёс один из калек.

Палец, указывающий направление, блеснул тускло.

Мальчишка не понимал, зачем этим людям лодки. Тревожили и слова безногого. Какой платы потребуют?

Дело для него нашлось почти сразу – приказали обойти лодочки, проверить, где осталось топливо, и все снести на телегу. Калеки тащили её с собой. Она-то и грохотала позади.

Топлива не было почти – разведчики получали запас с утра, так сказал кто-то из калек. Но кое-где остались нерастраченные вязанки хвороста и сухие брикеты то ли морской, то ли наземной травы. Их-то Флоренц и собирал послушно. По другим лодкам гремели, проверяя, его угрюмые спутники – те, у кого были живые ноги, чтобы лазать ловко. Вместе управились быстро.