Текст книги "Мой Темный рыцарь (СИ)"

Автор книги: Оливия Юст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Оливия Юст
Мой Темный рыцарь

Пролог

Ирис, моя душа и вдохновение для каждого моего слова.

Эта книга – моя отданная тебе душа, воплощение любви и нежности, которую я храню в сердце. Пусть каждая ее страница напоминает тебе о том, как сильно ты вдохновляешь меня каждый день. Пусть эти слова будут мостом между нашими сердцами, несущим тепло и понимание сквозь время и пространство. Моя драгоценная Ирис, этот мир наполнен чудесами благодаря тебе, и я безмерно горжусь быть твоей мамой.

С любовью и радостью, твоя мама

В Японии, где каждый цветок несет в себе свою уникальную символику, изумрудно-фиолетовый ирис, является отражением рыцарского духа и неукротимой храбрости и занимает особенное место. Согласно мифам, он расцветает на полях сражений, где великие самураи сражались до последнего вздоха. Ирисы, украшая поля своей красотой, как символ смелости, напоминают о величии и мужестве. Листья цветка, похожие на мечи, стали символом стойкости и отваги.

Женщина, обладающая именем Ирис в японском варианте Аяме, отражает в себе эту благородную символику. Она воплощает в себе изящество и непоколебимость, способные преодолеть любые испытания, словно самураи на поле битвы. Ее душа, как цветок ириса, расцветает в крепости и мужестве, придавая ей аромат изысканности и красоты, достойно отражая ее внутреннее величие и мощь.

Имя Ирис призывает к смелости и решимости, к доблести и мудрости перед житейскими невзгодами, подобно тому, как сам цветок ирис возвышается над тревогами и препятствиями, раскрывая всю свою красоту и великолепие.

Глава 1. Ирис

Меня зовут Ирис. История моей семьи тесно переплетена с Японией, страной восходящего солнца. Мой дед, Хиро Айкаве, в 70-х годах прошлого столетия прибыл на Дальний Восток в составе дипломатической миссии. Он был человеком смелым и амбициозным, но его жизнь перевернулась, когда он встретил мою бабушку Ханну.

Между Хиро и Ханной возникла невероятная любовь, которая была запретной из-за различий в культуре и традициях. У Хиро уже была невеста в Японии, его семья не могла принять такое изменение планов. Он был старшим сыном и на него возлагались определенные обязательства перед своим родом. Несмотря на все усилия, он не смог пойти против воли семьи.

В мире, где любовь сталкивается с непреодолимыми преградами, Ханна и Хиро стали пленниками социальных стереотипов. Времена, когда каждый шаг приносил новые испытания, казались им бесконечно сложными. Страх перед последствиями своих чувств на фоне желания быть вместе заставлял их скрывать свою любовь.

Ханна, беременная сыном Хиро, жила в постоянном напряжении, опасаясь за свою жизнь и будущее ребенка. Хиро, зная о сыне и несмотря на свои чувства, вернулся в Японию, подчинившись давним традициям и обязанностям перед семьей.

Надежда Ханны на возвращение любимого превращалась в пыль с каждым проходящим днем. Но однажды перед ее дверью появился посыльный с драгоценным даром от Хиро Айкаве – меч тати, созданный известным японским оружейником и мастером Горо Нюдо Масамунэ для моего далекого предка самурая. И короткое письмо с извинениями за слабость и словами любви. Оно сохранилось до нашего времени. Так трогательно и одновременно грустно. Я до сих пор плачу каждый раз, когда перечитываю его:

«Дорогая моя Ханна,

С каждым пером, что касается бумаги, я ощущаю, как сердце разрывается на части. Словно вихрь страстей и обязанностей сметает меня, но я не могу подвести тебя. Ты – свет в моей жизни, который я не могу позволить себе удерживать.

Этот меч, что я посылаю тебе, несет в себе душу воина, верного, сильного, но одновременно и уязвимого. Он должен стать символом нашей любви, знаком простирающейся сквозь время. Пусть он будет стражем нашего союза, напоминанием о наших чувствах, о том, что даже если мы разделены пространством, наши души неразделимы.

Я прошу тебя принять этот дар не как прощание, но как клятву – клятву быть с тобой в каждом взгляде, в каждом вдохе, в каждой мечте. Моя душа всегда будет рядом с тобой, охраняя и любя тебя, нашего сына.

С любовью и нежностью, Твой Хиро»

Из-за смешения кровей неудивительно, что внешность моего отца совсем не походила на японскую. Напротив, у него были светлые волосы и темно-карие глаза. Единственное, что напоминало о его корнях, это его азиатский разрез глаз, высокие острые скулы и древний родовой самурайский меч. Доподлинно мне неизвестно, как семье моего отца удалось сохранять реликвию такое долгое время. Он то мне и достался в наследство после смерти моих родителей. Таким образом, я стала обладательницей этого древнего артефакта.

Мои родители были великими поклонниками японской культуры. Папа преподавал японский язык в университете в Средней Азии, а мама была востоковедом, глубоко погруженной в изучение культуры и традиций Восточных народов. Поэтому неудивительно, что мне было даровано такое необыкновенное, прекрасное имя.

Я была жутко подвижной, непоседливой девочкой, среди которых было больше мальчишек. Мы весело дрались с ними, взмахивая по воздуху палками. Я представляла себя настоящим самураем с мечом. Самурайский меч был надежно спрятан для окружающих, подальше от завистливых и алчных глаз, и я часто рассматривала лишь альбом с его фотографиями. Однажды он был выставлен в Университете, где трудились мои родители, и я имела возможность любоваться им, хотя строго запрещалось приближаться к нему. О, как мне мечталось иметь свой собственный меч!

Папа смеялся над моими фантазиями и часто повторял: "Ты – мой маленький самурай". Он ласково гладил мои волосы, целовал меня в макушку и просил не торопиться вырасти.

– Ирис, твое имя будто отпечаталось на твоей судьбе, – говорил он. – В тебе течёт кровь истинных самураев. – Так, что ты мой маленький последний самурай, – сказал с грустью отец, словно предвидя будущее. – Ты любишь баталии, ты гордая и смелая. Тебе придется бороться за свое место под этим солнцем. Иногда я сожалею, что ты не похожа на тургеневскую барышню. Хотя, видимо, у вселенной есть свои планы на тебя.

Сейчас мне 18 и отражаясь в зеркале, я вижу себя: длинные волосы оттенка горького шоколада, падающие тяжелым каскадом; глаза слегка раскосые беспощадные, то ли зеленые, то ли карие, глубокие, словно озера омутов; ямочка на щеке, пухлые кукольные губы и смуглая кожа. Я худая и высокая– 170 см, для балерины это не плюс, скорее минус. Но длинные сильные тонкие ноги очень даже плюс. Я не очень похожа на маму. От отца унаследовала только смуглую кожу, слегка раскосые глаза и упрямый характер.

Мой характер – неукротимый, словно пламя, разгорающееся перед вызовами судьбы. Я обладаю стойкостью и упорством, вижу свою цель ясно и решительно, не признаю преград на своем пути. Даже перед трудностями и болью я остаюсь непоколебима, не поддаваясь слабости или обморокам, как это часто случается с другими. Попробуй продержаться в балетном зале у станка восемь лет, и ты поймешь, насколько безупречной может быть моя выносливость.

Я – не тургеневская кисейная барышня, и это ясно не только по внешности, но и по духу. Мой дух стремится к высокому, к испытаниям и победам, будучи далеким от иллюзий и бесцельных мечтаний.

Я никогда не полюблю мужчину так сильно, так глубоко, чтобы потерять рассудок. Я видела, что любовь сделала с моей матерью. Я не позволю себе утонуть в ней. Во всяком случае я так наивно полагала. На ум приходит одна пословица: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах». Так и случилось. Против одной силы, всегда найдется другая; всегда есть меч острее и удачливее, чем тот, что встречается на пути. Перед очарованием любви мы все беззащитны. Нет лекарства против нее. Будь мы столь сильны, смелы и умны, в конце концов мы все подгибаем колени перед ее властью. Одним она дарует великое счастье, другим же разрывает сердца в клочья

Глава 2. Ирис

Я не помню себя лет до 5, ну только если обрывки, фразы. Знаю, что являюсь единственным ребенком у родителей. Их я потеряла рано – автокатастрофа. Мы жили в горах, дороги серпантином, очень опасные перевалы. На рассвете часто бьются машины. Говорят, папа был хорошим водителем, но их это не спасло.

Нелепая случайность разделила мою жизнь на до и после. Водитель фуры уснул и не справился с управлением, уйти от столкновения не было шансов. Папа пытался закрыть маму от удара, поэтому погиб на месте, мама была еще жива, когда прибыла бригада скорой.

Долгое время она была подключена к аппаратуре и можно сказать жила. Все время, что мама была в больнице я провела у соседки. Она приводила меня к ней на несколько минут. Иначе я истерила целый день. Только сейчас понимаю сколько было доброты и терпения, по– сути у чужого мне человека. Гуля работала медсестрой в больнице, где лежала моя мама.

У нее получилось договориться с врачом, чтобы меня пускали к ней. Гуля брала меня на дежурства, и я все время проводила в палате у мамы. Что-то рисовала, пела, танцевала. Я расчесывала ее волосы кукольной расческой, рассказывала ей сказки. Мне казалось, что она героиня сказки про спящую красавицу. И вот придет принц, поцелует ее и она проснется. Когда у меня было время я носилась по коридору, заглядывала в палаты и спрашивала всех:

– А вы не видели принца? Он очень срочно мне нужен для одного важного дела.

Многие знали, что произошло и не хотели меня расстраивать, жалели сироту и поэтому подыгрывали.

– Ирис, как только принц объявится, мы тебе скажем.

Когда мама наконец пришла в сознание, то просто смотрела в потолок и молчала. Это я потом узнала, что, когда врачи ей сказали о смерти отца, с ней случился припадок и ей стали колоть успокоительное. Поэтому на все мои вопли и просьбы мама никак не реагировала. Травмы тела заживали, но видимо сердце было разорвано на части. И оно не выдержало, она умерла, так и не проронив ни одного слова.

На похоронах было несколько человек и кроме соседки Гули я никого не знала. Я держалась за подол ее платья, уткнувшись ей в колени.

– Девочка моя, надо подойти к маме и попрощаться с ней.

– Нет, это не моя мама, не буду, не буду целовать ее, – голосила я.

Я не знаю, как долго продолжалась моя истерика. Я не попрощалась с мамой, так и найдя в себе силы подойти к гробу. Потом какие-то люди с лопатами показывали на часы торопя нас. Когда они закончили свою работу, Гуля взяла за руку и подвела меня к пожилой паре. Седовласый мужчина как-то холодно на меня посмотрел и отошел чуть поодаль, закурил. Женщина в черном платье прошептала:

– Боже, девочка моя, как ты похожа на свою маму, – из ее глаз текли ручьем слезы.

– Ирис, это твои бабушка и дедушка. Тебе повезло, теперь ты будешь жить с ними, – ласково сказала Гуля.

– Я не буду с ними жить, я их не знаю, – шепотом сказала я.

– Ирис, не всегда в жизни получается, как хочется. Это твои родные, они позаботятся о тебе.

– Я хочу жить с тобой, – сквозь слезы шептала я.

– Все будет хорошо, ты их узнаешь получше и полюбишь.

Гуля слегка подтолкнула меня к бабушке. То ли зов крови, то ли ее добрые глаза, но через мгновение я уже рыдала в объятиях пока еще незнакомой женщины.

У отца не осталось родственников, которые могли бы позаботиться обо мне, и родители моей мамы оформили опеку надо мной. Чтобы пережить потерю дочери, погрузились в мое воспитание.

Это много лет спустя я узнаю каких неимоверных усилий стоило деду отстоять право на опеку. И если бы не его статус, должность, связи, то мыкаться мне по детским домам. Я никогда не винила Бога, за то, что так рано ушли мои родители, я всегда благодарила его за возможность прожить эти годы с очень близкими и любимыми мною людьми.

Глава 3. Ирис

*Два года назад*

Я три часа стою у станка, пытаясь отточить все элементы, каждое движение. Но то ли день не мой, то ли все и всё против меня – ничего не выходит. Когда работаю одна, ставлю камеру, чтобы потом была возможность просмотреть все ошибки и поправить все еще раз. Пересматриваю уже отснятый материал и хоть рыдай. Чувствую себя нелепой корягой, жирным бочонком. Где легкость? Где воздушность? Уже и сорок потов сошло, а только толку нет. Я не чувствовала ног, ступни онемели и кровоточили от постоянной изнурительной работы.

Стоя в душе, вода обволакивала меня теплом. Мои мысли метались в моей голове. Всё не так и еще вес не уходит. Я опять не в силах высушить свои волосы падаю на свою кровать. Уходя к морфею, я мысленно ругалась с бабушкой. Для меня она просто «ба», ну так повелось с самого начала. Она не обижалась на своё прозвище.

Бабушка у меня классная, но все пытается меня накормить. Готовит потрясающе, ну как ей отказать. В молодости она была заслуженным педагогом, преподавала химию в старших классах. Бабушка Анна была очень требовательной и жесткой в обучении. Видимо гены давали о себе знать и поэтому ничего удивительного, читать я начала в 3, причем бегло, легко заучивала стихи. Моя ба, зная о моих способностях только усиливала и совершенствовала их из года в год. Дед и ба гордились мной. Они то и дело приглашали в дом своих друзей, чтобы те оценили их внучку. Честно, меня это доставало. Мне 6 лет и мне хочется играть, а вместо этого приходится забираться на табурет и декламировать стихи. А потом добавилась музыкальная школа по классу «Фортепиано». Но здесь что-то не задалось. Видимо не хватило усидчивости, а точнее желания.

Я помню тот самый свой день рождения 31 декабря, когда мне исполнилось 6 и он совпал с посещением театра. Деду подарили билеты на премьеру балета «Щелкунчик». Сам он, конечно, не пошел. С его слов он не любил смотреть на мужиков в трико. Так мы с бабушкой попали на балет, и я заболела им. В прямом смысле. Я перестала есть, спать. Мы пересмотрели весь репертуар театра миллион раз. Моя одержимость балетом довела меня до ручки. Я таяла на глазах. Бабушка рыдала, дед махнул рукой, прося ее сделать хоть, что-нибудь. Бабушка Анна, когда увидела объявленный набор в балетную академию, потащила меня туда. И было решено на семейном совете отправить меня в балетный класс. Да, да. Но нас не приняли. Все просто, я обычная девочка, причем до всей этой истории моя медицинская книжка говорила о том, что я толстая девочка (это не шутка). Ничего особенного, до Жизель и Одетт там ой как еще было далеко.

– Ваша девочка склонна к полноте – говорила тощая женщина в очках, оглядывая мою бабушку с ног до головы.

– Да, я понимаю, что она сейчас похудела. Но это временно. И вы поймите, наследственность никуда не деть, не мучайте ребенка– встревает в разговор какой-то мужик.

– Я реву, бабушка что-то им выговаривает. Потом она хлопнула дверью, и мы на такси уехали домой.

Это я потом узнаю, что это не злая тетка и не какой-то мужик, а заслуженные артисты, имеющие кучу разных наград, лауреаты различных международных конкурсов, имеющие еще множество всяких регалий и т. д. и т. п.

Бабушка очень эмоционально рассказала о ситуации деду и требовала его вмешательства. Она считала, что ее внучка безумно талантливая и перспективная балерина и они еще пожалеют, что сразу не разглядели мой талант.

Сейчас я смеюсь над этим. Вот будь я на их месте, я бы тоже не видела ничего во мне 8 лет назад. Но у бабушки глаз алмаз. Откуда же она знала уже тогда, что я буду блистать на этой сцене? Мистика, да и только. Мне повезло. У дедушки были связи и такие, что ему не смогли отказать. Даже, не смотря, на то, что во мне никто ничего по-прежнему не видел меня приняли, с оговоркой.

– Уважаемая Анна Георгиевна, поздравляем вас. Ваша девочка зачислена в нашу академию. Вашей девочке повезло, несмотря на свою, так скажем пухлость, она очень гибкая. Но, примите к сведению, если вес начнет выходить за норму ничто вам не поможет. Её отчислят – директриса проговорила последнюю фразу по слогам. Наверное боялась, что бабушка ее не поймет.

– Мы не можем позволить занимать место, возможно очень талантливого ребенка, так что первый месяц многое покажет– Елизавета Павловна из-под очков многозначительно посмотрела на нас.

– Это мы еще посмотрим – громко сказала бабушка, уходя с гордо поднятой головой из кабинета директрисы, по привычке уже громко хлопая дверью.

Я так думаю, многие надеялись, что я сама сбегу. Но мой упрямый характер, упертость, трудолюбие, а главное мое желание сделали свое дело. Уже через полгода скептицизма поубавилось, через два года я впервые услышала, как директриса шепталась с моей бабушкой, как она рада, что сразу разглядела во мне потенциал.

К тому же сын Елизаветы Павловны последний год, полтора ходил на дополнительные занятия по химии к моей бабуле. Выиграл несколько престижных олимпиад и автоматом был зачислен в один из самых престижных медицинских Вузов. Хотя до этого успеваемость у Давида по химии была не о чем. Об этом я знала не понаслышке.

Его дедушка и по совместительству свекор Елизаветы Павловны жил через несколько домов от нас, и мой дед с ним дружил. Летними вечерами они то у нас, то у него играли в шахматы, пили хорошее вино. Чаще правда у нас. Дед Давида любил стряпню моей бабушки. Да ладно, проще сказать, кто не любил столоваться у нас. Дом был, как проходной двор. У нас постоянно были гости.

И в детстве мы с Давидом были не разлей вода. Он приезжал на праздники, выходные и на все лето к деду. И мы отрывались на полную катушку, доводя до кипения мою ба. Давид хоть и был старше года на 2, заводилой и инициатором всех злодейств, по мнению моей бабушки, была именно я. Дружба наша закончилась, когда родители его разошлись и посещения деда стали строго лимитированными его мамой. Чужая семья – потёмки, как любила говорить моя ба.

Глава 4. Ирис

Будильник истошно вопит в 5:15. Я как сомнамбула плетусь в душевую, если не успею, то стоять в очереди. Это общага и тут, кто рано встает, тот и успевает. Чищу зубы, одновременно пытаюсь настроить воду.

– Су… вода опять холодная-хочется выть от несправедливости.

– Ионова, ты там уснула что ли? У меня сейчас мочевой пузырь лопнет– долбится в дверь соседка по комнате, которую всю ночь где-то носило. И если бы об этом узнали, мне бы тоже досталось за недонесение нарушения дисциплины и тогда прощай выходные дома.

– Не-а, дай мне 5 секунд. Плевать на холод, я сильнее включаю воду и на спех принимаю душ. Одной рукой намыливаю волосы шампунем, другой открываю Наташке дверь, та несется к унитазу. Она матерится, тараторит что-то. Я не слышу из-за шума воды ни единого слова. Долетают только окончания фраз. Мои длинные, густые волосы промыть холодной водой – это еще та задачка со звездочкой.

Выходя, из душа слышу только окончание повествования.

– Ты понимаешь, этот козлина даже такси не оплатил. Я просто в аху… Чтоб я еще раз, да чтобы его разорвало… Ну, ты меня понимаешь Ирис – она, сидя на унитазе с надеждой смотрит на меня глазами побитой панды.

– Я конечно же машу головой. Хотя вообще не понимаю о чем или о ком говорит Наташа.

– Натали, смой с лица этот боевой раскрас, ты на панду похожа – говорю ей, заматываясь в банное полотенце.

Наташка подходит к зеркалу и заходится от смеха, глядя на свое отражение. Самоирония человека просто зашкаливает. В этом ее обаяние. Натали невозможно поставить в неловкое положение или обидеть словом. Она все переворачивает в шутку. С ней легко. Сучка вот и смеется так заразительно, что и я уже ржу вместе с ней. В нее невозможно не влюбиться. Тоненькая, хрупкая, натуральная блондинка с длинными волосами и глазами летнего синего неба. За воротами академии любое модельное агентство с руками и ногами ее оторвало бы. Хотя признаться, она самая талантливая из нашего потока.

Если у Семеновой офигительная пластика, то у меня техника им обеим далеко. Мы с Семеновой с детства конкурируем и не собирались сдаваться. Хотя, если бы не её лень, то правды ради Натали в себе сочетает и пластичность, и артистичность, технически хорошо подкована и внешне попадание в образы в 9 из 10.

Поначалу в рейтинге она была третья. А после травмы у Наташки шансов стало еще меньше. Она только к нам перевелась и тут падение. Слухи ходили, что Семенова из зависти подговорила Петю, что стоял с Наташкой в паре, уронить ее. Все знали, что тот тайно вздыхал по Семеновой. Пете сошло все с рук, мальчиков всегда выгораживают. А нас много и нас не жалко.

Осенью у нас несколько выступлений и они будут показательными. Времени мало, у Натали есть шанс один из тысячи ворваться в основной состав, только если меня и Семенову поезд переедет. Она это знает и не унывает. В ней не было фальши и зависти. Даже злиться на нее невозможно. Я бы с удовольствием назвала ее своей подругой, но здесь друзей нет, только конкуренты. Это балет детка.

Первые два года дались мне без особых сложностей, но потом учебные дни становились все тяжелее. Занятия в академии начинались рано, и, чтобы приехать на них из пригорода, мне приходилось до 12 лет каждый день вставать в 4 утра. Однако такой режим мешал восстанавливаться после репетиций, тогда Елизавета Павловна предложила бабушке переселить меня в общежитие. Жить там было сложнее, чем дома: по правилам балерины до 15 лет не могут выходить за пределы академии. Я виделась с семьей только по воскресеньям, и тяжело переносила разлуку с близкими. Дед и ба поддерживали меня, как могли и даже предлагали уйти, но я твердо стояла на своем и хотела доучиться, чтобы не показаться слабой и бесхарактерной. К тому же, я не представляла себе жизни без балета. И большим плюсом было для меня, что вечерами могу самостоятельно работать в зале оттачивая мастерство. Так что я даже была рада избавиться от гиперопеки ба.

Здесь, в академии, как в шахматах. Важно все: стратегии, с кем общаешься, как выстроены отношения с педагогами, репутация должна быть идеальной и т. д. Все продумано должно быть до мелочей. Все имело значение. Чтобы перейти в следующий класс, мы каждый год сдавали экзамены. «Вылететь» было довольно просто: многое зависит от личных отношений с педагогом, который входит в комиссию и может значительно повлиять на ее решение.

До Наташки я жила в комнате с девочкой, которая была старше меня на 3 года. Так её отчислили из академии в 15 лет после 8 лет обучения: плоскостопие мешало осваивать программу, которая усложнялась с каждым годом.

Эту особенность заметили и на медосмотре при поступлении, но тогда комиссию впечатлили высокие оценки за другие этапы отбора и протекция высокопоставленного чиновника. Я слышала, как говорили о ней, как об очень перспективной и талантливой балерине, мол вторая Плисецкая или Уланова. Но никто не вспомнил ни о прошлых заслугах, ни о таланте. Ее просто вышвырнули, как расходный материал.

Несмотря на возможность перевестись в заведение попроще, девочка не стала этого делать: у нее пропало желание заниматься балетом. Разочарование просто ее убило. Убило в прямом и переносном смысле. Ходили слухи, что она наглоталась таблеток и ее не успели спасти.

Как-то мы с Наташкой засиделись до рассвета. Она, как всегда, нарушала все правила. Августовские ночи были теплые, звездные. Казалось, звезды были так близко, протяни руки и можно их достать. Мы что-то вспоминали, хихикали. Я зубрила немецкий, она сидела на широком подоконнике полностью открытого окна, свесив ноги и потихоньку курила.

Смотрела в ночь. Наши окна выходили на большой проспект в центре города. Она болтала ногами и наблюдала за тем, как люди в ночи растворяются словно сахар в чашке черного кофе. С каждой минутой улицы редели, шум транспорта постепенно смолкал и в какой-то момент город затих.

– Посмотри на забор, он хоть и кованный, ажурный, как во дворце, но за ним мы, как в тюрьме, – она сказала это как-то обреченно. Там жизнь кипит, я это точно знаю. Люди влюбляются, ходят за ручку в кино, обнимаются, целуются, занимаются любовью, а здесь пахнет нафталином. Мы 8 лет находимся здесь практически круглосуточно, ничего не жрем, портим желудки, гробим ноги, здоровье, чуть оступишься и тебя выкидывают за ненадобностью. Карьера танцовщиц балета такая короткая. Вот до 40 лет скачешь, скачешь по сцене, дай Бог не в кордебалете. Повезет если, выступать будешь на лучших балетных сценах мира. Единицы могут работать в известных балетных труппах, но здесь все зависит не только от таланта, в большей степени от того, с кем ты спишь.

– Цинично как-то, тебе не кажется? – говорю я, хотя в принципе с ней согласна.

– А после выхода на пенсию максимум, что ты можешь – это работать хореографом, давать частные уроки, – продолжает она рассуждать. – Да, конечно, есть случаи в природе, но они редки, как дождь в Сахаре, известные примы могут переквалифицироваться в актрис театра или кино, сниматься в рекламе, открывать собственные школы, это если есть деньги, вернее спонсор. С личной жизнью все гораздо печальнее.

– Ирис, ты помнишь момент, который случился в начале шестого года обучения: я сломала ногу и целый месяц провела в гипсе?

– Ага, – мычу я. Еще бы не помнить. После этого педагог по классическому танцу, этакая старушенция Софья Карловна, унижала Наташку каждое занятие: игнорировала необходимость реабилитации после травмы; говорила, что теперь Наташку «‎не возьмут работать даже кассиром в “Дикси”», ну максимум ей светит стрип-клуб, жопой вертеть научилась и хватит. Наташка тогда была в таком стрессе, и такое отношение в сложной ситуации стало для нее последней каплей. Она хотела уйти в середине года и думаю она перевелась бы в другое училище, но можно сказать ей повезло и не только ей. Софьюшка наша дала дуба прям на занятии и нам заменили педагога. Мы дали ей ласковое прозвище – Кассандра.

– Вот, Кассандра классная, – сказала Наташка, затушив сигарету и пульнув окурок из окна вниз. Только какая-то вся несчастная. Глаза грустные, как у одинокой побитой собаки, от того и кажется, что ей далеко за пятьдесят. Что ни скажи бурная личная жизнь очень красит женщину. Глянь на нашу Елизавету Павловну, очередной ухажер такую тачку дорогую подогнал, у нее аж глаза, как фары горят и такая вся прям вежливая, открытая миру. А они ведь ровесницы.

– Ну, да, – согласилась я с ней. Кассандра дала тебе возможность спокойно окончить год, вылечить ногу и кстати, она спокойно занималась со всеми нами, уделяла время каждому, давала ценные советы, я кайфую от нее – закончила свою философскую длинную мысль, намеренно съезжая с темы. Обсуждать мать Давида мне вовсе не хотелось.

– Да, ты Ирис прям эмпат этакий, все тебя восторгает и умиляет, как нам циникам и бездарям жить то? – мы прыснули от смеха. Наташка слезла с подоконника к моему спокойствию и в меня полетела ее подушка.

– Я вот, например, когда стану примой, обязательно заведу себе любовника статусного и очень богатого, – продолжила Натали. – Буду выходить со спектаклей в бриллиантах, с огромными букетами. И, как говорила героиня, старого советского фильма «поклонники будут падать на лево и направо, а те, что послабее будут сами укладываться в штабеля», – Натали поплыла царской походкой к своей кровати.

Это выглядела так комично, что мы обе не удержались и заржали во весь голос. Через стенку нам постучали, причем матом. Ведь никто даже не поверит скажи, что будущие Жизели и лебеди могут изрекать такой отборный трехэтажный мат.

– Семенова, заткнись и спи, а то ты, наверное, подслушивать устала, – гаркнула Натали в ответ.

– Давай спать уже, осталось два часа до подъема, – я бросила в нее подушку, возвращая ей.

Поворачиваясь на бок и закрывая глаза, подумалось, что, встретив “своего” педагога, я была на седьмом небе от счастья! Тогда я поняла, что именно она научила меня чувствовать танец. Кассандра любила говорить: «Включите голову, артист балета, не тупая кукла, технически чисто исполняющая свою партию. Вы должны танцевать головой. Танцор ищет в каждой роли что-то свое, придумывает свою историю, поэтому одна и та же партия получается у всех по-разному».

Через две недели будут «смотрины», как мы их называем. В честь 1 сентября у нас будут показательные выступления и у меня там есть, что показать, вариация, партия Одиллии (Чёрного лебедя) из балета «Лебединое озеро». В этот раз Семенова прямо-таки урвала себе партию «Умирающего лебедя», признаю, жаба меня прям просто душит.

Я спала и видела, как в белоснежном костюме танцую именно его. Но, Кассандра, сказала: «Ирис, я жду твоего Черного лебедя, он твой. Я вижу тебя в нем. Вообще в антагонистических ролях ты можешь раскрыться и засиять». То ли успокоить хотела, то ли она видела во мне то, что я так упорно старалась в себе не замечать.

Мы все себя мним положительными персонажами, но не всем же быть Белоснежками, кто-то должен быть и злой мачехой. И тут уже зависит от таланта и актерского мастерства – полюбит ли зритель отрицательного персонажа, посочувствует ли ему, найдет ли оправдание его поступкам. Но еще не вечер. И я опять укатила на всех парах к морфею.