Текст книги "Не по сценарию (СИ)"
Автор книги: Ольга Журавлёва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
Глава 22. продолжение
В телефоне я обнаружил пропущенный вызов от Элли и несколько сообщений, что она скучает. Я вдруг тоже почувствовал глухую тоску в сердце. Мне безумно захотелось домой, в свою квартиру-убежище, в свой театр, к своим актерам, и к ней, моей Элли. Даже не думал, что могу так соскучиться по привычной обстановке и своей девочке. Я позвонил ей, она подошла сразу же, и мы проболтали почти час обо всем на свете. Я действительно был рад ее слышать, она словно согрела мою душу, которая за последние сутки перенесла несколько не слишком приятных потрясений. А наш разговор прервала Марьяна, которая, как и обещала, пришла ко мне в комнату.
– Он спит? – спросил я, откладывая смартфон в сторону.
– Да, его теперь и пушкой не разбудишь, – отмахнулась Марьяна. – Впрочем, я предупредила Мейси, что посижу с тобой. Он был недоволен, но я настояла, и он разрешил. Мейси очень не любит, когда я не соблюдаю режим. Но мы ведь так давно не виделись, Арчи. Я соскучилась. И он меня понял.
Я сел на кровати, которую и не думал еще расстилать, и похлопал ладонью по покрывалу, приглашая Марьяну присесть рядом. Она опустилась на краешек.
– Скажи, ты его любишь? Тебе хорошо с ним, с этим Мейсоном?
– О чем ты говоришь! – всплеснула мать руками, и я узнал это театральное движение, которое она не раз использовала раньше. Очень ненатуральный жест, который сейчас выдавал ее неискренность. Она врала, но мне или себе – я пока не понимал. – Конечно я люблю своего мужа, и мне хорошо с ним.
– А вот мне почему-то кажется, что это не так. У меня ощущение, что ты заставляешь себя поверить в то, что говоришь.
Марьяна промолчала. Я попробовал заглянуть ей в глаза, но она упорно отводила взгляд.
– Тебе кажется. У нас хорошая, правильная семья, – она все-таки ответила мне, и в голосе слышалось отчаянное упрямство.
– И что же в твоем понимании является правильной семьей?
Мне правда было интересно, ведь все свое детство я мечтал именно о близких, хороших отношениях с матерью, вкладывая в это понятие свой смысл.
– Ну что за вопросы? Это же очевидно. Когда мужчина любит свою женщину, заботится о ней, хочет быть с ней. А женщина в ответ наполняет жизнь своего мужчины радостью.
Мне тут же захотелось спросить, что Марьяна подразумевает под «заботой» для женщины и «радостью» для мужчины, а еще какую роль в этом играют дети, но спросил другое.
– То есть ты считаешь, что мой отец, Богдан Данилевский, не заботился и не любил?
Видит бог, я не хотел готовить о своем отце. Но этот вопрос, похоже, так сильно меня тревожил, что я все-таки не сдержался, и он вылетел прежде, чем я успел его осмыслить. Марьяна дернулась, как будто я отвесил ей пощечину.
– Ты не знаешь, о чем говоришь, – в ее голосе появились сердитые нотки.
– Так расскажи мне, – потребовал я. – Мне очень интересно, почему у меня не было отца и какого черта ты мне ни слова не сказала о нем.
– Да потому что, если бы сообщила ему о беременности, Богдан запер меня в четырех стенах. Да, он был бы рад, если бы у него появился ребенок, особенно сын. Но ты не знал этого человека, – с надрывом, отчаяньем в голосе проговорила Марьяна. – Он ужасен, с ним невозможно было жить. Ты не представляешь, как я радовалась, что мне удалось сбежать от него, да еще без потерь. И возвращаться в тот ад я не собиралась.
– И чем же мой отец был так ужасен? – спросил я, не желая верить Марьяне, но та так посмотрела на меня, что я понял: сейчас мать будет говорить мне правду. По крайней мере так, как понимает ее сама.
– Чем? Да Богдан был настолько ревнивым, что избивал меня за малейший взгляд со стороны, которого я сама могла даже не заметить. С ним о сцене, о театре, даже речи не могло идти. Он не хотел слышать о моей карьере, не хотел, чтобы я выступала, он убивал во мне все, ради чего я хотела жить. Ты же знаешь, наверняка знаешь, как актеру тяжело подавить в себе свое призвание. И это все несмотря на то, что он сам владел театром и знал всю подноготную. Проклятый ревнивый черт.
– Тогда зачем же ты вышла за него замуж? – я все еще не хотел верить матери. Я знал, как она умела приукрасить реальность.
– Глупая была, молодая. Любила его. Думала, что смогу исправить непримиримый характер любовью и лаской. Но ошиблась. Как же жестоко я ошиблась! Еле ноги унесла.
– Ты меня конечно извини, но я не слишком верю в то, что он был таким зверем. Ты ведь любишь мужское внимание. Может, у него были причины ревновать?
– О нет! Я была ему верна, как собачонка. Но даже если бы дала повод, ни одна ревность не оправдывает того, что он делал со мной. Не веришь? Тогда посмотри, после чего я подала на развод, – ее голос стал возмущенным и громким, и я понял, что сейчас Марьяна не играет, не притворяется. Она задрала футболку, открывая живот, и я увидел полоску шрама на боку, чуть выше бедра. Шрам был старым, но довольно большим, и виднелся отчетливо. Я заморгал в удивлении.
– Почему раньше я не видел этого шрама?
– Я неплохо научилась скрывать все, что не хотела показывать. Да и чем бы ты мог помочь? Только стал бы ненавидеть и бояться его, а я не хотела этого.
– Это сделал мой отец? – в шоке спросил я, проводя пальцем по белесой полоске и тут же, словно ожегшись, отдернул руку.
– Да, он. Богдан кинулся на меня с ножом. А знаешь какая была причина? Я приехала к нему в театр и там имела неосторожность поговорить с одним из его сотрудников. Но тот просто сделал мне комплимент, какая я хорошая актриса. Богдан тогда как с цепи сорвался, взбесился так, что даже я его не узнавала. Когда домой пришли, набросился на меня, за волосы таскал, по щекам лупил. А потом за нож схватился. И я не знаю, выжил бы ты, если бы я не извернулась, и лезвие попало не в бок, а прямо в живот. Я ведь уже тогда была беременна, только еще не знала. Меня-то может и откачали бы, а тебя уже вряд ли. Я возненавидела его за это, – глаза Марьяны блестели негодованием, и сейчас она не играла. В ее голосе я услышал жесткие нотки, которые моей матери были несвойственны, я словно узнавал ее с другой стороны, которую Марьяна от меня тщательно скрывала. – Богдан, правда, как кровь увидел, тут же испугался, сам скорую вызвал. Меня увезли в больницу, а он после долго просил прощения, в ногах у меня валялся, когда понял, что мог меня убить. Но я была непреклонна. Сразу сказала, что мы разводимся. Он не посмел мне отказать. Естественно, о беременности я и не подумала сообщать. В больнице врачей всех подкупила, чтобы они ему тоже ничего не сказали.
От услышанного у меня в душе что-то перевернулось, словно в мою планету врезался метеорит, и глобальное землетрясение сдвинуло пласты, которые казались нерушимыми и тысячелетиями лежали ровно, а потом вдруг содрогнулись от мощного толчка, покорежились, расплавились, выперли острыми зубьями гор и провалились бездонными впадинами, которые стали заполняться кипящей лавой. Точно так же все, что я знал раньше, в чем был уверен и нисколько не сомневался, вдруг изменилось, и кипящая лава теперь текла уже по моим венам. Я стиснул зубы, сдерживая ярость. Теперь поздно что-то менять, и мстить уже некому, и сам я – часть этого человека. Я и тогда не знал, как относиться к отцу, которого никогда не знал, а сейчас и подавно. Глубокий вдох заставил меня взять себя в руки.
– Тогда я не понимаю, зачем ты оставила меня, – сдавленным голосом произнес я. – Ребенок от ненавистного мужчины – не совсем то, к чему стремится женщина. Особенно успешная актриса. Сделала бы аборт.
– Арчи, – в ее голосе вдруг послышалась укоризна, а еще столько нежности, сколько я не слышал от нее за всю свою жизнь, – ну разве я могла от тебя избавиться? Ты же мой ребенок, моя кровь, я очень хотела тебя, ждала, любила с первого дня. Видишь, даже готова была рискнуть всем на свете. Если бы Богдан узнал, чей ты сын, он бы подмял меня под себя, сломал, сделал своей игрушкой, посадил в золотую клетку. Но ты мне был важнее. И я не пожалела ни одного дня о своем решении. И сейчас я очень тобой горжусь.
Марьяна ласково, очень по-матерински, провела своей маленькой ладошкой по моим волосам, а потом по щеке, вызвав во мне целую бурю противоречивых эмоций. Я дернулся и отстранился, не в силах принять ласку, которая запоздала на целую жизнь.
– Именно поэтому ты называла меня Арчи? Как любимую собачку, – я решил прервать миг нежностей едким замечанием.
– Собачку? Да я ради такого сокращения и назвала тебя так. Мне полное имя не так нравится, как Арчи. Всегда представляла короля Артура, и где-то слышала, что мать называла его именно так. Ты и был всегда моим маленьким королем, – протянула она мечтательно. А я поверил, и даже чуть не рассмеялся, потому что подобные дурацкие фантазии были очень свойственны моей наивной матери.
Марьяна открыто улыбалась мне, а я вскочил с кровати и подошел к окну, отвернулся. Мне просто было нужно сейчас скрыться от ее нежного взгляда, к которому я не привык. Как, оказывается, по-разному можно трактовать те или иные события, слова, действия.
– Возможно это и так, но я, уж прости, не чувствовал твоей любви. Ты больше времени посвящала своим мужчинам. Ты хоть помнишь, сколько их у тебя было?
Я все-таки обернулся, чтобы посмотреть ей в глаза, и поймал растерянный, робкий взгляд.
– Я просто хотела любви, настоящей семьи. Это что, преступление? – немного смущенно и оттого сердито, пытаясь защититься от моей нападки, спросила она.
– Ты о той самой семье, которая про заботу и радость? – я не смог скрыть сарказм в голосе.
– Да, о той самой, – упрямо ответила Марьяна, продолжая забавно сердиться. – И я не виновата в том, что всем мужчинам нужно только одно. Я мечтала о надежном человеке, который любил бы и меня, и тебя. Но таких не было, они получали то, за чем приходили, а потом испарялись. Извини, ты уже взрослый, и я могу тебе говорить такие вещи. Ты ведь и сам не раз так поступал с женщинами. Скажешь, нет? Я прекрасно помню твои загулы в училище. Уверена, что ты разбил сердце не одной девочке.
Я немного смутился этой непривычной отповеди, но вида не показал. Не стал я говорить и о том, что в моей постели побывали не только девочки, но и женщины, которые были старше даже нее самой.
– И все же ты могла бы мне уделять больше времени. Или хотя бы рассказать обо всем этом раньше, – только и ответил я, потому что претензии вдруг как-то разом закончились, и я понял, что больше не сержусь на мать.
Марьяна – такая непутевая, запутавшаяся, витающая в облаках… Она просто не смогла разобраться в этой жизни, мешала реальность и вымысел. Скорее всего, и сейчас живет в розовых очках, в которых очень легко выдать желаемое за действительное.
Марьяна ничего не ответила на мое последнее замечание. А я снова сел на кровать и взял в ладони ее руки.
– Ты должна вернуться домой, – сказал я, проникновенно заглядывая ей в глаза. – Этот твой Мейсон – рыба сушеная, он питается твоей жизненной силой и, кажется, выпил почти до дна. Посмотри, во что он превратил тебя.
– И во что же? – осторожно спросила она, будто боялась услышать ответ.
– Да ты сама на себя не похожа, – ответил я, не желая вдаваться в подробности, так огорчившие меня утром. – Где блеск в твоих глазах? Его нет. И не ври мне, что счастлива с ним.
– Но он взял меня в жены, и любит меня, заботится, как умеет, – попробовала возразить Марьяна, но выглядело это так, будто она пытается убедить не меня, а себя. Я только поморщился.
– Его любовь, если она и есть, тебя душит. Посмотри, какая ты, к чертям, Мэри Картер? Ты – Марьяна Данилевская, талантливая актриса, яркая женщина. Ты, в конце концов, русская, и родина твоя не здесь. Придумала себе идеальную жизнь, поверила в нее. Но открой глаза! Мейсон же и в грош тебя не ставит, просто подминает под себя, порабощает. Как ты можешь жить в этом сером унылом доме, с этим сухарем? Он же даже не красавец, не богач. Просто какой-то бизнесмен средней руки.
Марьяна вдруг выдернула свои руки из моего захвата и расплакалась, уткнулась лицом в ладони, а я больше не стал ничего говорить, просто начал осторожно поглаживать ее поникшие плечи.
– Арчи, – плакала она, – ты делаешь мне очень больно своими словами. Неужели ты видишь все это именно так?
– Я просто говорю тебе правду, – твердо ответил я. – Меня боль очищала не раз. Думаю, и тебе поможет.
Марьяна подняла на меня заплаканные глаза.
– Я не могу вернуться. Мне некуда. Скажи, куда я поеду? Обо мне давно забыли, я сильно постарела, и в театр мне уже не вернуться. Что я буду делать в Москве, совершенно одна? Там слишком много призраков, о которых я не хочу вспоминать. И у тебя ведь давно своя жизнь, мне в ней нет места.
У меня вдруг сжалось сердце. Выходит, Марьяна сама понимала, во что превратилась ее жизнь. Возможно, она даже связывалась с театрами и получала отказы. Почему же ни разу не попросила меня о помощи? Я бы все сделал, чтобы ее вернули на сцену. Но она сделала выбор в пользу розовых очков, скрылась за ними. Я представил, насколько ей было больно и сглотнул. И ведь ни разу ни одним словом не обмолвилась, как ей тошно.
– У тебя есть твоя квартира, в ней все так же, как было раньше, и ты всегда можешь вернуться туда. И в моей жизни найдется место для матери, а в моем театре есть несколько ролей для тебя. Одна пьеса совсем необычная. Это спектакль одного актера, и я не могу представить никого, кто сыграл бы в нем роль лучше, чем ты.
Я не врал. В моем арсенале была одна душераздирающая пьеса, и до сегодняшнего дня я думал, что никогда не решусь поставить ее, показать зрителю. Потому что этот спектакль открыл бы мою душу слишком сильно. Но ради Марьяны я был готов сделать это. Возможно, эта роль стала бы даже своеобразным искуплением передо мной за мое недолюбленное детство.
Мать смотрела на меня не мигая, приоткрыв рот от удивления.
– И о чем же этот спектакль? – осторожно спросила она.
– Называется «Малютка». Он о терзаниях матери, которая отдала своего ребенка, а потом медленно сходила с ума, наблюдая, как он растет в чужой семье. Хочешь пришлю тебе почитать?
Марьяна глубоко втянула воздух, будто пытаясь справиться с эмоциями.
– Кто ее написал? Ты?
– Да, – просто ответил я, не отрывая взгляда от Марьяны.
На этот раз с кровати подскочила она, но не пошла к окну, а стала метаться по комнате. Я буквально ощущал, какие мысли и сомнения сейчас роятся в голове матери. Она неосознанно стискивала пальцы до побелевших костяшек, заламывала руки, терла лоб и виски, теребила ткань своей пижамы. Я ей не мешал. Марьяна должна сама решиться. Я сказал все, что мог; открыл перед ней все карты, выложил душу. И теперь от нее зависит, как повернуть свою жизнь.
– Я должна подумать, – выдала она и, не прощаясь, не глядя на меня, выбежала из комнаты.
Я понял, что мне удалось что-то изменить в ее душе и в том, что происходит в ее налаженной и скучной до зубовного скрежета жизни. Признаться, я ожидал, что Марьяна на следующий же день скажет, что уже собрала чемоданы и готова лететь со мной в Москву, но утром моя мать выглядела так же, как вчера. Будто не было нашего с ней разговора. Возможно, лишь немного изменилось выражение лица, и между красивых бровей пролегла озадаченная складка, а когда Мейсон отворачивался, я ловил ее задумчивый взгляд, которым мать окидывала своего мужа. Но Марьяна так же порхала по дому, пытаясь ублажить своего Мейси.
Я решил подождать, с каждым часом все больше убеждаясь в правоте своих слов. А спустя три дня я не выдержал, поймал Марьяну на кухне и спросил, что она решила.
– Арчи, я не знаю, – ответила она, пытаясь улизнуть от меня, но я удержал.
– Я скоро должен буду уехать, у меня важные дела в Москве, – решил я поднажать на нее. – Я уже купил билет на завтра, но на тот рейс полно свободных мест. Одно твое слово – и я покупаю еще один, для тебя.
Я увидел, как мать расстроилась, как погрустнели ее глаза, задрожал подбородок, когда она узнала, что скоро мы снова расстанемся.
– Я понимаю. Постараюсь решить до завтра.
Весь день я был, как на иголках, пытаясь угадать, что же держит мать от принятия самого важного решения в ее жизни, но так и не понял этого. Мейсон же, узнав о моем скором отъезде, явно обрадовался. А я действительно больше не собирался тут оставаться и собрал чемодан.
На следующее утро Марьяна зашла ко мне и сказала, что очень благодарна мне за предложение, но она решила остаться с мужем. И я, злой и расстроенный уехал в аэропорт.
Глава 23. Элина. Неожиданная встреча
Со мной Андрей суров и равнодушен,
Но мне, кроме него, никто не нужен.
Пьеса «Заблуждения»
Сегодня был очередной показ, и на него я шла с легким сердцем. Поймала себя на мысли, что выступление перед публикой уже воспринимаю так же, как простую репетицию. Волнения больше не было, только предвкушение зрительского внимания.
Ажиотаж после премьеры все не спадал, и сегодня тоже ожидался аншлаг. Недавняя ссора с родителями оставила тяжелый след на сердце. Я много раз прокручивала наш разговор, по-разному крутила сказанные мной и ими слова и все четче понимала, что любые мои доводы, даже те, которые я не успела произнести, не смогли бы убедить родителей изменить свою точку зрения. Мне, похоже, придется смириться с тем, что семьи меня больше нет.
Да, мы были в ссоре долгие пять лет. Но я надеялась, что когда окончу учебу и начну работать, они примут мой выбор. Теперь, когда мои надежды рухнули в пропасть, стало еще больнее и очень пусто на душе, как будто я лишилась очень важной части. Да так оно и было. Самые родные люди лучше откажутся от меня, чем признают мое право заниматься в жизни тем, что мне так дорого. Но часть денег за машину я отцу все-таки перевела. Я обещала себе, что верну всю стоимость. Не хотелось чувствовать себя должной и обязанной.
Рассеивала тоску в душе только новость от Артура, что он уже возвращается назад. Я так по нему соскучилась! Даже представить не могла, что засыпать без него окажется настолько некомфортно. Все эти ночи без него я очень плохо спала. Ворочалась, постоянно просыпалась то от сладких сновидений, то от смутного ощущения потери чего-то важного. Шарила спросонья рукой по пустой постели, просыпалась окончательно от паники, и только спустя пару секунд осознавала, что Артур не ушел навсегда, он просто уехал к матери и скоро вернется.
Мы с ним созванивались, и один его голос, ласково и горячо шепчущий мне пошлые и сладкие слова, вызывал во мне самый настоящий пожар. Моя любовь разрасталась все шире, давно уже заполнила меня всю и, кажется, вышла даже за пределы меня – настолько всеобъемлющей она была. Я тосковала и сходила с ума по Артуру, мечтая, чтобы он поскорее вернулся.
Правда, его голос в наш последний разговор, перед его отлетом в Москву, был не слишком веселым, но делиться со мной, что случилось, он не захотел. Похоже, это было что-то очень личное, что касалось лишь его самого и его матери. Что-то такое, о чем его временной любовнице знать не полагается.
Но я не обижалась, прекрасно понимала, что пускать меня глубоко в свою жизнь Данилевский не собирается, и рано или поздно наш горячий роман закончится. Мы больше не обсуждали, как долго продлятся наши отношения и насколько они серьезные. Я просто приняла все как есть. Кстати, это я называла наши совместные ночевки отношениями. Чем считал их Артур, я предпочитала не спрашивать. Не хотелось нарваться на очередную циничную и ироничную лекцию в стиле «любовь придумали идиоты».
Я знала его точку зрения, хотя он больше мне об этом не говорил. Но Артур вел себя настолько безупречно, будто и правда был влюблен. Заботливый, нежный, внимательный, страстный в постели. И от этого мне было еще хуже. Узнав именно такого Артура, я не представляла, как смогу жить без него. Но я заставила себя запихнуть эти мыли подальше, сказав себе, что думать обо всем буду тогда, когда мы разбежимся.
Спектакль, как обычно, прошел успешно, и в гримерку я возвращалась с чувством хорошо сделанной работы. Завтра финальный спектакль, и я очень ждала решения Артура, будет ли продолжение показа. Или, может, он займется теперь новой постановкой? Арт не раз об этом мне говорил.
Сегодня ночью он должен прилететь, но я не знала, приедет он ко мне или нет. В его отсутствие я жила на Остоженке. Находиться одной в его холостяцком убежище мне было некомфортно.
Я уже открыла дверь в гримерку, когда меня вдруг окликнул Марат.
– Элли, подожди, к тебе пришли, – услышала я и с удивлением оглянулась.
Марат спешил ко мне, а следом за ним шли мои родители. Я замерла, в нерешительности глядя на приближающихся родственников, с которыми, как я успела понять, мне уже не суждено наладить отношений. Но они зачем-то пришли. Неужели воспользовались билетами, которые я подарила?
Я не спешила радоваться. Не исключено, что пришли родители вовсе не за тем, чтобы поздравить меня. Вполне может быть, что они просто не все мне сказали и теперь хотят исправить досадное упущение.
Я стояла в своем пышном платье, сложив руки на груди и даже не думая улыбаться. Наверное, выглядела я сейчас очень настороженно. Впрочем, мама улыбалась, а отец с интересом оглядывался по сторонам.
– Мне охранник сказал, что о тебе спрашивают, и я вышел, – сказал Марат. Он выглядел немного встревоженно, словно был готов защищать меня. Возможно, он сомневался, что гости – действительно мои родственники. Но я благодарно кивнула, и мужчина, поняв, что все в порядке, вежливо попрощавшись, ушел.
– Элина, мы пришли поговорить, – сказала мама. Выглядела она неловко, смущенно. – Как-то нехорошо мы расстались, неправильно. Мы с отцом очень переживали, решили прийти к тебе на спектакль. У тебя есть сейчас время?
– Конечно, – сказала я и открыла дверь в гримерку. – Проходите.
Не самое лучшее место для приема гостей, но стоять в коридоре было глупо. Отец тут же уселся в кресло, маме я дала стул, стоявший у гримерного столика, а сама присела на столешницу, потому что сидячих мест тут больше не было.
– В общем, мы посмотрели спектакль, – продолжила мама. – Ты очень хорошо играешь, нам понравилось.
Я в удивлении приподняла брови.
– Что же заставило вас изменить свое мнение и прийти?
– Ну, вообще-то, мы с матерью не такие уж дремучие люди. Ходим иногда и в театры, и в оперу, и на балет, – сказал отец. Я узнала эту его манеру, немного поучительную. Но сейчас фраза звучала скорее как извинение.
– Нам захотелось посмотреть, действительно ли все так, как ты рассказывала., – продолжила мама. – Ну, в смысле, что ты действительно умеешь все, о чем говорила.
– И что же вы увидели? – я старалась говорить спокойно.
– Ты выглядела очень эффектно, – сказал отец, до этого шаривший любопытным взглядом по гримерке, а теперь посмотревший мне прямо в глаза. – Я умею признавать, что был неправ. И пусть своей дочери я не желал быть актрисой, но ты ей уже стала, и я хочу сказать, что принимаю твой выбор.
– Мы поняли, что это все-таки не просто твоя блажь. Я, если честно, раньше думала, что эта вся деятельность, – мама беспомощно обвела рукой вокруг, видимо имея в виду весь театр, – что она больше похожа на школьный спектакль. Я не могла представить, что моя дочь в качестве актрисы может выглядеть так профессионально и красиво.
Я часто заморгала, потому что глаза защипало. Я даже не представляла, что мне настолько важно услышать от родителей эти слова.
– Правда? – у меня сбилось дыхание, и голос мой прозвучал сдавленно. – То есть, вам понравилось?
– Понравилось. Мать в конце рыдала, – немного смущенно признался отец. А мама закивала, подтверждая его слова.
– Только не говори, что с этим мальчиком у тебя ничего нет. Вы слишком убедительно смотритесь вместе, – проговорила мама. Она постаралась, чтобы голос звучал строго, но у нее не получилось, потому что он дрожал.
А я рассмеялась. Так легко вдруг стало на душе, и я кинулась обнимать обоих.
– Нет, у нас правда ничего нет. Мы же актеры, это наша работа – делать все так, чтобы люди поверили. Вы поверили, значит, у нас получилось, – торопливо говорила я. – Да плевать, ерунда это все… Я так счастлива! Спасибо, что пришли, для меня это ужасно важно.
– Давай не будем больше ссориться. Мы все-таки семья, – говорила мама и тоже вытирала глаза. Отец бы более сдержан, но я видела, что он тоже растроган.
Я начала суетиться, искать чашки, чтобы налить чай, но их не было, как и угощений. В итоге я потащила родителей в буфет, не став даже переодеваться. Так уже привыкла к пышным платьям на сцене, что даже не чувствовала дискомфорта. Добрая буфетчица принесла целую тарелку угощений, но чай мы пить не стали, потому что решили вдруг отметить наше воссоединение. Нам с мамой налили шампанского, отец предпочел коньяк.
Мне хотелось столько всего рассказать, теперь уже точно зная, что это будет интересно, и я тараторила без умолку, мешая события из училища и с работы. Мне хотелось и у родителей выспросить, как дела у них на работе, что нового случилось, пока меня не было в их жизни. Единственное, о чем я рассказывать была не готова – это про Артура.
Мы просидели около часа, но скоро буфетчица дала понять, что ей пора домой. Я глянула на часы и поняла, что театр давно закрыт. Пришлось прервать наши незапланированные посиделки, а еще пообещать, что приеду в гости, и уже там мы нормально поболтаем.
Я проводила родителей, и мы очень тепло попрощались. Сама же побежала в гримерку, скорее переодеваться. Вспомнила вдруг про Артура, его самолет скоро должен приземлиться. Скорее всего, мы через пару часов увидимся, и эта мысль отозвалась сладким щемящим предвкушением. Внезапно подумала, что сегодня – самый счастливый день в моей жизни, а впереди меня ждет только хорошее.
Я выбежала на улицу. Меня уже ждало такси, и я почти вприпрыжку направилась через сквер. Душа пела, я обожала весь мир вокруг, эйфория переполняла меня.
– Элли, – послышался вдруг голос откуда-то сбоку.
Я недоуменно остановилась. Уже смеркалось, и тенистая изгородь хорошо скрывала стоявшего рядом с ней человека. В руках он сжимал шикарный букет цветов.
– Максим? Ты что тут забыл? – удивленно спросила я его, а он приблизился ко мне. Вид у него был неважный. Он осунулся, как будто несколько ночей не спал. Возможно, так и было. «Он же игрок. Наверняка по ночам сидит за компьютером, деньги сливает», – всплыла в голове мысль, всколыхнув в душе презрение. Как я могла не понимать этого раньше? Как Максим вообще мог мне нравиться? Но выяснять с ним отношения обличать в обман я сейчас не собиралась. Макс – мое прошлое, и я больше не хочу в нем копаться.
– Я вообще-то к тебе, ждал тебя, – ответил мой бывший и подошел еще ближе, заставив меня отступить. Он протянул мне букет, и я машинально его взяла. Никогда цветов не дарил, а тут такая охапка роз… Сколько он потратил на них?
– Спасибо, конечно, но это ни к чему, – растерянно ответила я, понюхала ароматные бутоны и тут же опустила букет вниз.
– Да брось, я просто хочу тебя поздравить с успехом, – сказал он, но я почему-то ему не поверила.
– Да, но мы все выяснили. Мне не нужны твои знаки внимания, и поздравления тоже не нужны. Или тебе что-то надо? Деньги опять нужны? Макс, я не собираюсь тебе больше одалживать, лавочка прикрыта. Иди у других проси.
– Ну что ты такая жесткая, – с досадой проговорил Максим, морщась от моих слов. – Когда успела стать такой? Тебя так слава испортила?
– Земский, отстань, я же тебе сразу сказала, что не хочу тебя больше видеть.
– А может, я просто соскучился, – заявил парень и схватил меня за талию, прижимая к себе.
– Эй, ты чего! Лапы убери! – повысила я голос, пытаясь отцепить от себя его руки. В памяти тут же всплыли домогательства Эдика, и я подумала, что Макс ведет себя так же. Его захват такой же неприятно жесткий, в глазах злая, агрессивная решимость, и мое нежелание для Макса абсолютно ничего не значит.
Возможно, если бы я начала вырываться сильнее, если бы огрела его колючим букетом, я бы смогла освободиться от гадких, давно ставших чужими объятий. Но я настолько опешила, что пропустила его нападение. И почему до этого момента я верила, что с этим идиотом можно договориться словами?
Макс с силой вжал меня в себя и впился в мой рот глубоким поцелуем. Он начал терзать мои губы, орудовал языком, полностью перехватив инициативу и не давая мне ни малейшего шанса прекратить этот насильственный натиск.
Меня накрыла паника, как тогда, когда Эдик лез ко мне. Я стала вырываться активнее, мотать головой из стороны в сторону, даже попробовала укусить, но Макс заблокировал любые мои попытки отстраниться, зафиксировал одной ладонью мою голову, запустив пальцы в волосы и больно сжав их. Второй рукой он начал шарить по моему телу, вызывая самые омерзительные ощущения. Потом Макс внезапно оторвался от губ, грубо склонил мою голову вбок и впился ртом в шею. Да что же это такое? То Эдик, то Макс! У меня что, на лбу написано, что я мечтаю быть изнасилованной?
Я наконец собралась с мыслями, а поднявшая голову злость внезапно придала сил. Мне удалось отпихнуть идиота, после чего я с размаху влепила ему пощечину, потом еще одну. Никогда не делала этого, но для первого раза, похоже, получилось неплохо. Ладони горели, в ушах звенело от пережитого шока. Голова Макса мотнулась вбок, а когда он повернул ко мне голову, я увидела, как изменилось его лицо, исказилось злой гримасой. Макс смотрел на меня почти с ненавистью, а мне стало страшно. Он всегда был таким? Или я была настолько слепой, что не замечала в нем этой второй, гнилой личности?
Что сейчас будет? Сквер пустынный, сюда мало кто заходит, а укромных уголков тут полно. Те же скамейки в нишах, которые закрыты от посторонних глаз. Букет выпал из рук, став вдруг помехой, я попятилась, не понимая, что могу сейчас сделать, чтобы спасти себя. Может, таксист увидит безобразную сцену? Может, стоит крикнуть, позвать? Но горло перехватило, изо рта вырвался только невнятный хрип.
Но Земский не стал больше ко мне лезть. Он с презрением и как будто даже отвращением сплюнул на землю, после чего развернулся и, не торопясь, пошел к выходу, засунув руки в карманы.
Я осталась стоять посреди пустынного сквера, расширенными глазами глядя вслед удаляющемуся бывшему парню. Когда он скрылся за оградой, я начала яростно вытирать губы тыльной стороной руки. И что это было? Зачем он на меня набросился? Не выглядело это все как действия тоскующего или влюбленного. Он не пытался сделать приятно мне, да и сам очевидно не испытал удовольствия от этого нападения. Он ни о чем не просил, не требовал, не обзывался, не пытался выяснить отношения. Я даже представить не могла, зачем ему это все понадобилось.
