Текст книги "Не по сценарию (СИ)"
Автор книги: Ольга Журавлёва
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)
Несмотря на мою широкую улыбку, Диана взяла меня за плечи и встревоженно посмотрела в глаза. От нее определенно было сложно что-то скрыть.
– Элли, у меня есть немного денег, я могу дать тебе их. Может, ты найдешь квартиру получше? Все-таки комнатка на окраине Москвы – не самый лучший вариант.
– Нет, Ди, я не возьму. У тебя самой кредиты, и та комната – не самое худшее, что я видела. И вообще, решила, что останусь пока работать в ресторане, пойду на полный день. Той зарплаты мне хватит, чтобы прожить.
– Опять официанткой будешь работать? Что, зря училась? – в отчаянии воскликнула Диана, еще крепче вцепившись мне в плечи.
Я усмехнулась и отвела взгляд. Заезженный разговор, и заводить его снова не хочется, слишком больно. Я знаю, что подруга искренне переживает за меня, но получить роль наши споры все равно не помогут. Хорошо хоть Диана не предлагает вернуться к родителям. Знает, что эта тема под строгим запретом.
– Диан, мне нужно зарабатывать, – успокаивающим тоном проговорила я. – Если нет ничего по профессии, придется работать там, где смогу. Возможно, быть актрисой – действительно не мое, и рано или поздно я бы все равно отказалась от этого. А заработок мне сейчас нужнее.
– Элли, ты с ума сошла? Не смей о таком даже думать. Ты талантливая, красивая, и быть актрисой – твоя мечта и предназначение. Сама же говорила!
Я закатила глаза.
– И что ты предлагаешь?
– Тебе нужно быть более настойчивой, ходить на все отборы, обивать пороги. Как тебя заметят, если ты сама прячешься?
– Брось, мне даже Альберт Борисович сказал, что я не дотянула. Так что не надо про талант. А кастингов сейчас никаких нет. Я уже битый час сижу в интернете и ищу. Просто ноль. Значит, не судьба. Сами небеса об этом непрозрачно так намекают.
– Прямо-таки – ноль? Не поверю, – сощурила подруга свои зеленые глазищи.
– Ты права, – я ехидно сощурилась в ответ, начиная сердиться. – Есть два отбора. Мюзикл и главная роль в театре. Как думаешь, где у меня больше шансов?
Диана словно не собиралась замечать сочащейся язвительности в моем голосе.
– Что за отборы? Ну-ка показывай.
Я послушно разблокировала смартфон и показала ей обе открытые странички в браузере.
– Хм, мюзикл, пожалуй, нет. Немножко не твое. А вот в театре… Ну-ка, ну-ка, – Диана пролистала страничку до конца, а потом вернулась наверх и вчиталась подробнее.
Спустя минуту, она подняла на меня взгляд, полный укоризны.
– Что? – с упреком спросила я, словно Ди меня собиралась в чем-то обвинять.
– Ты серьезно собиралась это пропустить? Это же абсолютно твой типаж. Стройная блондинка, со светлой кожей и драматическими чертами лица. Ты даже по возрасту подходишь.
Я начала сердиться и вырвала у подруги свой телефон. Уж чего-чего, а драматизма мне было не занимать. Мне порой казалось, что в ГИТИСе меня держат не столько за старания, сколько за мои большие, влажные, печальные глаза. Мне не раз говорили об этом моем «достоинстве», заставляя пользоваться им на полную катушку. Но одних глаз для получения этой работы явно недостаточно.
– Ди, хватит. Ты что, не видишь? Отбор на главную роль. Какая мне главная? Я только институт закончила.
– То есть ты хочешь сказать, что так легко откажешься от своей мечты?
Диана тоже начинала злиться. Спорить с этой упрямицей было тяжело, она привыкла добиваться своего напором.
– Какой моей? Да меня даже смотреть не станут.
– Получается, что все, через что ты прошла – начиная от ссоры с родителями и заканчивая этим вот дипломом, – подруга схватила с тумбочки синюю папочку и потрясла ей у меня перед носом, – было зря и бессмысленно? Куда делась вся твоя решимость? Или ее хватило только на семейный скандал? Что-то мне подсказывает, что работать юристом ненамного хуже, чем официанткой.
Подруга била по больному, но я знала, что она за меня переживает, и эти моральные пощечины раздает мне потому, что надеется привести меня в чувство.
– Ди, послушай… – начала я примирительно, но подруга перебила.
– Нет, это ты послушай. Если не отправишься на этот кастинг, я с тобой больше разговаривать не буду. Я не собираюсь разочаровываться в человеке, которого считала сильным, а он оказался просто нытиком с горой комплексов.
Диана кинула мой диплом обратно на тумбочку, плюхнулась в единственное в нашей комнате кресло и схватила книгу. Я видела, что читать она не собирается, слишком взвинчена. Просто хочет показать, что настроена она решительно.
– Ладно, Ди, ты права, – вздохнула я. – Схожу на этот кастинг ради тебя. В конце концов, я ничего не теряю, мне уже не раз приходилось слышать отказы.
– Не надо ради меня. Сделай это для себя, – по-прежнему сердито, но уже спокойнее произнесла Диана. – И не надо пытаться провалить пробы, только чтобы насолить мне.
От такого предположения, что я могу попытаться что-то ей доказать таким способом, мне вдруг стало смешно. Ага, назло бабушке отморожу уши. Я рассмеялась и бросилась обнимать Диану.
– Ди, я постараюсь. Очень хочу, чтобы ты оказалась права, а я – нет. Я мало верю в эту затею, но я очень не хочу оставлять профессию. Просто тяжело сейчас, одни проблемы, вот и скисла.
Диана снова обняла меня, моментально оставив всю свою злость.
– А я верю, что получится. Вот чувствую это – и все.
– Ладно, давай адрес поищу, куда там ехать надо.
Мы еще раз открыли сайт, и я внимательнее ознакомилась с правилами отбора. Надо же, а ведь я действительно могла бы подойти.
Со странички кастинга вела ссылка на сайт самого театра, и я из любопытства почитала про него. Пару месяцев назад театру исполнилось восемьдесят лет, но вот только раньше он назывался Революционным драматическим театром имени Данилевского, а сейчас стал просто Театром Данилевского. Судя по анонсам, до сегодняшнего дня он давал не слишком кассовые спектакли. В актерской труппе, представленной на отдельной страничке, я увидела лишь несколько имен, которые встречала раньше. Более-менее популярным театр начал становиться только сейчас, и я сделала вывод, что скорее всего, просто владелец сменился.
Художественным руководителем театра значился некий Богдан Данилевский, но фото импозантного мужчины мне ни о чем мне не говорило. Были на сайте и фото здания – небольшой, старинный и симпатичный особняк. Эта внешняя скромность и не слишком звездный состав давали мне надежду, что меня не развернут прямо с порога.
На мой очередной запрос о театре Данилевского поисковик тут же выдал афишу, которую я, кажется, видела мельком на улице. Но сейчас я вгляделась в нее внимательнее и залипла, разглядывая. Красивый блондин с пламенным взглядом и соблазнительной, роковой улыбкой придерживал за талию девушку, стоявшую к зрителю спиной. Главная героиня тоже была блондинкой, и ее тонкую шею подчеркивала высокая прическа. Хрупкую фигурку охватывало роскошное пышное платье, похожее на свадебное, а главный герой был затянут в элегантный фрак. На темном фоне парочка смотрелась очень эффектно, я оценила работу дизайнера и фотографа. По низу афиши мрачным готическим шрифтом было выведено название спектакля: «Заблуждения».
Актера я узнала сразу же. Впрочем, в анонсе его имя тоже было озвучено, так что я лишь подтвердила свою догадку. Это был Влад Ставров. Я припомнила, что он мелькал на экранах пару лет назад, а потом куда-то пропал. Ходили слухи, что он влип в какую-то некрасивую историю, но я особо не вникала, да и тема быстро улетела из топовых. Как водится, о роковом блондине быстро забыли, ведь всегда найдется сплетня свежее и интереснее, а на оставленное тобой место – тот, кто займет его. Но вот поди ж ты, снова Влад появился перед зрителями.
Диана тоже его сразу же узнала.
– Какой же все-таки красавчик! – восхитилась она, но как-то отстраненно, как на шикарный автомобиль, который увидела на выставке, но который ей никогда не приобрести, да и ни к чему ей такой элемент роскоши.
– Ну да, – согласилась я, – хорош. А ты не помнишь, почему он перестал сниматься?
Ди пожала плечами.
– Да вроде случилась там какая-то история. С замужней женщиной встречался, а она выбрала не его, а мужа. Кажется, даже грязью его поливала. Но я не помню подробностей.
Я задумчиво посмотрела на фото актера. Да, после такого действительно не захочется появляться на публике. Особенно если он ее любил.
Но кто же эта актриса рядом с Владом? По спине узнать совершенно невозможно, а афиша таинственно умалчивала ее имя.
Мне вдруг стало безумно интересно попасть на пробы. Да и на спектакль надо обязательно наскрести денег, все-таки не стоит пропускать такую необычную премьеру. Я стала искать билеты, но меня ждало разочарование, потому что все было распродано. Причем не только на премьеру, но и на целый месяц вперед, что спектакль продолжит идти. «Но ведь если получу работу в этом театре, смогу посмотреть хотя бы с галерки», – совсем уж размечталась я.
Кастинг начинался сегодня, причем в пять часов дня. Необычное время для такого мероприятия, которые обычно назначают на утро, чтобы успеть посмотреть всех претендентов. Но я не стала задаваться вопросом о таких мелочах. Просто собралась, прихватила диплом и поехала по адресу. По случаю жары я надела короткий ярко-желтый сарафан. Хотя, если быть уж совсем откровенной, дело было не в жаре. Я рассчитывала впечатлить если не талантом, то хотя бы стройными ногами. Разумеется, на свои ноги я разрешила бы только смотреть.
Мне хотелось успеть прибыть первой, но, кажется, перестаралась. Когда я приехала, до старта оставался целый час. Ну и неважно. Нервно мерить шагами комнату в общежитии под испытующим взглядом Дианы все равно было глупо.
Я медленно шла по тихому скверику, ведущему к центральному входу. Старинное здание выглядело уютным, представляя собой особняк примерно восемнадцатого века, который, впрочем, выглядел ухоженным и сиял свежим ремонтом. Скверик перед театром украшали белые ажурные скамейки, которые прятались в нишах аккуратно подстриженной зеленой изгороди. Сквер был очень романтичным, и я живо представила, как в тенистых закутках жмутся друг к другу влюбленные. В центре сквера мелодично журчал фонтан, а резные фонари ровным строем, как почетный караул, выстроились вдоль дорожки, будто провожали до подъезда. Я представила, как по вечерам здесь должно быть красиво, когда зажигается подсветка, освещая путь зрителям, спешащим на постановку.
Кто не мечтает работать в Большом театре или Малом? Во МХАТе, театре Маяковского? Да каждая актриса спит и видит себя в таком престижном месте. Там и роли, и гонорары, и весь звездный состав.
Но идя сейчас по этому скверику, мне показалось, что именно такой уютный театр мог бы стать родным для меня. Возможно, на мою впечатлительную натуру так подействовало очарование места, а может – мой излишний романтизм. Но не исключено, что я просто очень хотела получить хоть какую-то работу, вот и нафантазировала себе лишнего.
Из приятных мечтательных мыслей меня выдернул телефонный звонок. Я взглянула на экран и сердце дрогнуло. Это был Макс Земский, любовь всей моей жизни. Я остановилась и недоверчиво уставилась на продолжавший звонить аппарат. Стоит ли поднимать трубку?
Я считала была влюблена в Макса по уши. Наверно, поэтому готова была простить ему что угодно. За те два года, что мы знакомы, месяца два он действительно вел себя как мой парень. Мы ходили на свидания, я оставалась у него на ночь, он дарил подарки и водил в кафе. Но потом стал часто пропадать. Ни разу не говорил о разрыве отношений, просто исчезал с радаров, а потом объявлялся тогда, когда сам этого хотел, просил прощения, ссылался на дела, зная, что я всегда приму его. Конечно, приму. Ведь моя любовь, как и надежда на взаимность, до сих пор не угасла. Да и других отношений мне никто не предлагал.
В последний раз Макс не звонил почти месяц, и я имела право обидеться. Но, по сути, он ничего мне не обещал, и наши странные отношения лишь с натяжкой можно было назвать романом. Порой мне казалось, что я сама себе нафантазировала его любовь ко мне, но удержаться от того, чтобы хотя бы услышать голос Макса я никогда не умела. Не смогла и сейчас.
Дрожащим пальцем я провела по экрану и поднесла телефон к уху.
– Алло? – голос мой дрожал, как бы я ни старалась унять волнение.
– Элли, солнышко, привет, – от мурлыкающих ноток в голосе Макса я аж задержала дыхание, а ноги подкосились, так что я присела на бортик фонтана, до которого как раз дошла.
– Максим, любимый, привет. Рада тебя слышать. – Вторая фраза далась уже легче.
– Как у тебя дела? Можно поздравить с окончанием учебы?
О том, что с окончанием ГИТИСа проблем только прибавилось, и поздравлять меня пока не с чем, я не стала говорить. О своих трудностях распространяться не хотелось. Вряд ли Макс позвонил, чтобы слушать мое нытье.
– Да, можно поздравить. Диплом на руках, так что я теперь вольная птица, – нарочито весело произнесла я.
– Как насчет встретиться? Можем посидеть в кафе, отметить.
– Да, да конечно, – стараясь скрыть радость, произнесла я. Голос, однако, все равно выдавал меня с головой.
– Прекрасно. Можешь сегодня?
– Сегодня? Ну, даже не знаю. У меня сейчас дела. Если освобожусь пораньше, напишу тебе.
– Хорошо, малыш, буду ждать от тебя ответ. Только… – голос Макса немного угас, будто он хотел сказать что-то неприятное и сейчас решал, стоит ли рассказывать.
– Что-то случилось? – насторожилась я. У Макса уже бывали сложности, с которыми я помогала ему справиться, и его тон, предвещавший обычно неприятные новости, я угадала безошибочно.
– Ничего особенного. Просто у меня сейчас нет денег, и я смогу тебя угостить только каким-нибудь самым недорогим кофе, – удрученно произнес он и тут же торопливо добавил. – Но, я надеюсь, это ничего не меняет, и ты все равно захочешь встретиться. Я ведь так соскучился.
– Максим, – ласково проговорила я, – конечно я буду рада тебя видеть. Я ведь тоже очень соскучилась, и мы так давно не виделись. А в кафе я сама заплачу, даже не переживай об этом.
– Может, тогда ты мне сможешь и одолжить денег? Я совсем на мели. И нужно-то мне совсем немного, тысяч двадцать.
Я озадаченно притихла. Для Макса мне не было жалко денег, но у меня самой оставались сущие копейки, и двадцатка для меня была существенной суммой.
– Элли? – раздался в трубке встревоженный голос, как будто Макс опасался, что я грохнулась в обморок.
– Я даже не знаю… У меня денег почти нет, – нерешительно призналась я.
– Тогда, наверно, и кафе придется отменить, – удрученно ответил Макс. – Я не хочу, чтобы ты тратилась на встречу со мной.
– Нет, – тут же возразила я, испугавшись, что встреча может сорваться по такой глупой причине. Страх очередной долгой разлуки подхлестнул меня молниеносно принять решение. – Я смогу одолжить. Но только половину. Пойдет?
О том, что мне придется отказаться от обедов ближайшую неделю, я старалась не думать. Я же в ресторане буду работать, а там без еды точно не останусь. Редкие встречи с Максом были для меня как глоток свежего воздуха, и я не могла отказаться от них.
– Хорошо, малыш, – тут же повеселел парень. – Жду тогда от тебя весточки. Ладно, мне пора, целую.
В трубке послышались гудки, и я, тоже нажав отбой, медленно убрала смартфон в сумку. От разговора остался неприятный осадок. Макс ведь даже не поинтересовался, как я живу, будто ему до этого нет никакого дела. Впрочем, это не так важно, при встрече расскажу. Причем к тому времени, надеюсь, действительно будет, о чем. Например, об успешно пройденном кастинге. Ну, или о его фееричном провале.
Я поднялась с бортика фонтана и решительно направилась в сторону театра. Однако сделав всего пару шагов, я испуганно остановилась. На ближайшей скамейке, скрытой в нише зеленой изгороди, вольготно развалился мужчина, который с ироничным любопытством разглядывал меня.
Не знаю, что меня так напугало и заставило замереть на месте: то ли внезапное появление незнакомца, ведь я была уверена, что в сквере я одна, то ли его насмешливый пристальный взгляд, который он и не подумал отвести, то ли его сумрачный внешний вид, резким контрастом выделяющийся на фоне яркого летнего дня.
Я застыла в нерешительности под его взглядом, который удерживал меня на месте. Словно под гипнозом я приоткрыла рот и набрала в грудь воздуха, как будто собираясь что-то сказать. Но что? Поздороваться? Мужчина мне незнаком, и это выглядело бы глупо. Извиниться, что нарушила его покой? Еще глупее. Я тут же одернула себя. Что за чушь? Мне должно быть глубоко безразлично и мнение незнакомца, и его наглое разглядывание. Но я никак не могла заставить себя равнодушно развернуться и уйти, только теперь уже по другой причине. Я залипла на его внешности.
Мужчина был невероятно хорош собой. В темно-каштановых непослушных прядях играли солнечные лучики, будто запутавшиеся в волосах мужчины, а челку, небрежно отброшенную назад, озорной ветерок то и дело набрасывал на высокий чистый лоб. Прямой нос, заостренный подбородок, тонкие, но соблазнительные губы. Очень аристократичное лицо. Из-под красиво очерченных темных бровей на меня смотрели ясные голубые глаза, которые из-за контраста со смуглой кожей выглядели совсем светлыми. Все-таки редко можно встретить брюнета с голубыми глазами. Омрачал эту красоту лишь надменный взгляд, но и он удивительным образом шел этому породистому лицу.
Несмотря на жару, незнакомец был одет во все черное: свободные брюки и рубашку с длинным рукавом. Впрочем, несколько пуговиц было расстегнуто, открывая мощную шею и темную поросль на груди. Ни дать, ни взять – Мефистофель. Да, этот образ очень ему шел. Но только дьявол вряд станет носить цепочку из белого металла с крестом, которые спокойно лежали в вырезе рубашки мужчины.
Я уставилась на этот крестик, и только спустя секунд пять до меня дошло, что мое поведение выглядит ужасно неприличным. Я подняла глаза, тут же встретившись с нахальным голубым взглядом. Незнакомец вопросительно приподнял брови и совершенно обезоруживающе, широко улыбнулся мне. Улыбка тоже оказалась шикарной.
Я снова задохнулась, будто меня поймали за подглядыванием. Резко отвернувшись, я почти бегом пронеслась мимо незнакомца, пылая щеками и ушами. Кажется, он провожал меня взглядом, но оглянуться и проверить я не рискнула. Боже, какой позор! Надеюсь, я не увижу его снова, когда буду уходить отсюда.
А когда я добралась наконец до вестибюля и нырнула в его прохладу, то поняла, что нужно было выходить намного раньше. На кастинг собралась уже целая толпа, и я оказалась в самом ее хвосте.
Глава 3. Артур. История жизни
Родня любила часто говорить,
Что мне нельзя таким беспечным быть.
Пьеса «Заблуждения»
Можно ли предсказать, кем станет ребенок, воспитанный театром и выросший в его загадочных кулуарах? Думаю, почти со стопроцентной уверенностью – да. Человек так или иначе останется его частью, ведь театр никогда не отпускает от себя своих воспитанников. Со мной это сработало безотказно.
Моя мать, Марьяна Данилевская, всю жизнь проработала актрисой в одном известном московском театре. Она жила своей работой, то репетируя, то выступая. На меня же ее драгоценного времени не хватало. Впрочем, нет, было еще кое-что помимо сцены; то, что отнимало у меня огромную часть ее внимания. Мужчины. Бесконечные поклонники и покровители, которые менялись так часто, что я очень скоро перестал запоминать их имена и лица.
Только вот каждого из них, по какой-то болезненной прихоти моей матери, мне надлежало называть папой. Да, я с детства привык, что одного, настоящего отца, у меня нет. Было множество чужих мужчин, приходящих в наш дом и быстро покидавших его. Все они для меня остались никем, просто пустыми лицами, не сыгравшими в моей жизни никакой роли. Несложно понять, почему ценность отца с самого детства была для меня утеряна.
Зато называть Марьяну мамой мне разрешалось только наедине, при посторонних она требовала звать себя исключительно по имени, и это была еще одна особенность наших с ней отношений.
Была ли моя мать хорошей актрисой? На сцене, пожалуй, да. По крайней мере, зрители рукоплескали, пресса восхищалась, а те самые поклонники называли «музой» и «божеством», целуя ей ручки и ножки. Наверно, они целовали ее куда-то еще, но к тому моменту меня уже выпроваживали из гримерки, после чего я часами бродил по темным, часто безлюдным коридорам опустевшего театра, рисуя в голове свой собственный, особенный мир. Эти безмолвные часы, наполненные лишь фантазиями, стали моей игрой, моим развлечением и моей жизнью.
Я долго мог ждать, когда моя мать соизволит наконец вспомнить обо мне или просто решит поехать домой, и во время этих моих бесконечных ожиданий сюжеты, подсмотренные мной на сцене, ярко вспыхивали в моем неискушенном детском сознании. Я представлял себя то Марком Антонием, то Ленским, то Ромео. Частенько я забирался на опустевшую сцену одного из залов и там, в тишине и гулком полумраке, играл для себя роли, особенно полюбившиеся мне. Тени оставленных на ночь декораций казались мне пришельцами из моих миров. Они несомненно были помощниками, подыгрывая моей фантазии, а темный зал с рядами кресел казался наполнен благодарными зрителями, ради которых я каждый раз перевоплощался.
Я с детства свыкся с пороками, грехами и страстями, царящими внутри этих стен, уже тогда став их частью. Приглядывался к обитателям и их жизни, исследовал самые потаенные уголки старого здания, присутствовал на репетициях и спектаклях, наблюдая то из-за кулис, то из зрительного зала.
А еще я стал рано и с упоением читать. Мне хотелось проговаривать любимые монологи полностью, а не вспоминать отрывками. Литературный мир захватил меня без остатка, рано познакомив с судьбами совсем не детских героев, с их любовью, жестокостью, влечениями, предательством и искушенностью в жизни.
Как все дети, я, разумеется, ходил в школу, но уже тогда считал себя чужим среди одноклассников, как-то иначе глядя на весь мир, будто бы пропуская его сквозь пыльную призму театральной жизни. Как будто они все наблюдали события из зрительного зала, а я – из-за кулис. Мне бывало скучно играть со сверстниками, их забавы казались мне слишком детскими, наивными, простыми. Я ощущал себя старше и, чего греха таить, значительнее и умнее прочих. Удивительно, но ровесники это чувствовали и тянулись ко мне, к моей необычности, моей властной, неколебимой уверенности в своей правоте, и это казалось мне единственно правильным отношением к себе.
В школе я ни с кем не сблизился по-настоящему, не завел друзей, ведь для них всех театр был всего лишь зданием со сценой, но не всей жизнью. Но я все же снизошел до этих мальчишек, заглядывающих мне в глаза и ищущих в них одобрения. Не то из тщеславия, не то просто из любопытства, я решил не игнорировать этот чужой мирок обычных людей, к которому я не принадлежал, но старался изучить получше. Неизменным оставалось одно: что бы ни происходило в моей жизни, я непременно возвращался в театр, к своему миру, все лучше и лучше оттачивая выбранные для себя роли.
Однажды мое вдохновенное, но, пожалуй, излишне пафосное и страстное выступление застала Регина, одна из ведущих актрис театра. Из-за достижения вехи в сорок пять лет, на сцене ее потеснила моя маман. Регина стала играть другие роли, более подходящие ее возрасту, но она никак не могла смириться со своим увяданием. Из-за этой профессиональной ревности у них с Марьяной часто вспыхивали конфликты. Впрочем, Регина к тому времени имела влияние на многие вещи, которого у моей матери тогда не было, и я искренне не понимал, чем, собственно, женщина недовольна. Ее опыт и влиятельность, на мой неискушенный взгляд, стоили ушедшей молодости.
В тот вечер я отыгрывал монолог графа Монте-Кристо, когда Регина, лениво аплодируя, вышла из тени затемненного зала и медленно приблизилась к сцене. Я так и не понял, как долго она за мной наблюдала и, помнится, смутился в первый момент, прервав себя на полуслове. Она заговорила первой.
– Ты хорошо играешь, Арт. Хочешь выступать на сцене по-настоящему?
– Разумеется, – с нахальным вызовом недоросля, подогретым смущением, заявил я. Я был невероятно горд этой немудреной похвалой опытной актрисы, а может быть, даже хотел впечатлить ее еще больше. А по неопытности лет не заметил томных ноток в ее голосе.
– Я могу повлиять на это. Хочешь? Пойдем со мной, расскажу, что можно для этого сделать.
Неправда, что своих целей через постель добиваются только женщины. Успешные дамы имеют не меньшее влияние на судьбы молодых амбициозных мальчиков, даруя покровительство в обмен на молодую горячую кровь. Я, впрочем, в покровительстве не нуждался, но Регина считала иначе, эгоистично возжелав страсти молодого любовника. Мне было пятнадцать.
Вид бесстыдно обнаженного женского тела решил все за меня, ведь я еще не знал, как справляться со своими гормонами. Зато Регина прекрасно знала все о наслаждениях, и порочно атакуя своими руками, губами, плотью, без зазрений совести забрала мою невинность. Первый мой раз был душным, быстрым, влажным и очень неумелым. Но Регина осталась довольна, ведь ее, пресыщенную разными удовольствиями, мало интересовало само соитие. Ей нужна была моя слабость, ее возбуждал сам факт обладания мной, а моя неопытность лишь раззадоривала.
Регина сдержала слово, и мне дали выход. Это был мой первый раз на настоящей сцене. Я играл пажа, и моя роль не предполагала ни слов, ни даже действий, а на сцене я провел не дольше трех минут. Но это сладостное, ни с чем не сравнимое ощущение публики, глядящей на тебя сотнями глаз, навсегда запечатлелось в моем сознании и больше никогда не отпускало. Наверное, с того самого момента я оказался окончательно пленен порочным и загадочным миром театра, и им же насквозь отравлен.
Вспоминая позже свой опыт с Региной, я понимал, что должен благодарить судьбу, ведь актриса, несмотря на возраст, сумела сохранить упругую грудь, тонкую талию и свежесть лица. Мужчина ее возраста, а может даже моложе, нашел бы ее зрелость пленительной и соблазнительной. Но тогда мне, пятнадцатилетнему подростку, Регина казалась старухой, и после я метался ночью в стыдливой горячке, пытаясь ответить на мучивший меня вопрос: «Зачем она это сделала?»
Ответ пришел лишь много лет спустя, когда у меня стало достаточно опыта, чтобы разбираться в подобных вещах. Регина всего лишь испугалась, что молодость от нее уходит. Она хотела с помощью молодого мальчика получить подтверждение, что все еще желанна и молода. Ну и, скорее всего она считала, что насолит моей матери за отобранный успех, если совратит ее несовершеннолетнего сына. Знала бы она, насколько Марьяне было бы на это плевать, узнай она!
Несмотря на разрывающие меня чувства, я получил еще много жарких встреч с Региной, и это были уже осознанные шаги с моей стороны. Я не хотел ее по-настоящему, всей душой, но всего лишь пытался избавиться от той жгучей краски, заливавшей мое лицо каждый раз, когда видел ее бесстыжие улыбки и взгляды, намекавшие на наш с ней секрет. Мне удалось заглушить свой стыд, очень скоро я понял, что случившееся больше не имеет надо мной власти. Ранимая душа ребенка начала покрываться тонкой корочкой цинизма, ограждая и защищая ее от потрясений взрослого мира. И как только я понял, что меня больше не мучают мысли о нашей с ней связи, я жестко и решительно прекратил наши странные, нездоровые отношения, несмотря на то, что Регина пыталась меня удержать и уговорить хотя бы еще на несколько интимных встреч.
С годами циничная оболочка моего сердца лишь утолщалась и крепла, к нынешним годам создав настоящую непробиваемую броню.
Сегодня я снова спрашиваю себя, была ли моя мать хорошей актрисой? И снова отвечу, что да. Но сколь опытной и правдоподобной она казалась на сцене, столь же наигранной, жеманной и глупой выглядела в жизни. Ей ни разу не удалось достоверно сыграть для меня тоску, болезнь или любовь матери к сыну. Марьяна использовала яркие, картинные жесты, уместные лишь в спектаклях, но никак не в быту.
– Арчи, дорогой, мне сегодня так плохо! – жаловалась она в очередной раз, страдальчески хмуря брови и отточенным, выверенным до последнего дюйма жестом, прикладывала запястье ко лбу. – Аннушка обещала мне новый костюм для репетиций. Я должна была сегодня забрать, но не смогла. Так голова болит!
Марьяна обессиленно опадала на своей кушетке, не забыв красиво сложить ножки и расправить на них шелковый халатик. А я уже знал, что выходить в вечернюю метель предстояло мне, и проще съездить к костюмерше домой на другой конец города, чем весь вечер и половину ночи слушать громкие фальшивые рыдания и упреки в моем бессердечии.
Арчи… Она всегда так называла меня, и я ненавидел эту собачью кличку. Да, я давно свыкся с тем, что творческие личности выбирали своим отпрыскам самые необычные имена. Ну а если родители оказывались столь недальновидными, что называли своих одаренных детей слишком прозаически, то Мария с легкой руки превращалась в Марьяну, Аня в Аннушку, а какая-нибудь Наташа непременно в Натали. Но дурацкие формы своего имени, итак не слишком стандартного, мне казались перебором. Я часто говорил матери, чтобы она пошла на уступку хотя бы в обращении ко мне, но она лишь недоуменно хлопала ресницами и продолжала делать по-своему. Марьяна упорно не хотела замечать моих просьб и претензий. Впрочем, касалось это не только имени.
Не знаю, можно ли назвать ее манипуляции действенными, если я видел каждую ее уловку, каждую фальшь? Наверное, да, ведь все равно исполнял все прихоти, просто ради того, чтобы избавиться от докучающих капризов. Манипулировать эта женщина умела мастерски, и, надо признаться, пользовалась этим своим врожденным талантом не только со мной. Я же был для нее чем-то вроде любимой комнатной собачки, или жалкого найденыша, или мальчика на побегушках. Все зависело от образа, который она решала примерить на себя в тот момент: дамы с собачкой, слезливой благодетельницы или доброй барыни. Но никогда, кажется, я не был для нее просто сыном. Возможно, прочувствовать материнский инстинкт ей мешала инфантильность, но я не хочу ее оправдывать. Я рос сам по себе, как трава в поле. И слава богу, научился выживать.
После интрижки с Региной поток зрелых дам, желающих «помочь» мне с учебой и карьерой не иссяк, и я с удивлением наблюдал, как эти отчаянно молодящиеся куртизанки бесстыдно пытались залезть ко мне в штаны. Скорее всего, причиной тому стала сама Регина, распустив обо мне слух как о необъезженном жеребце, которого каждой теперь хотелось оседлать. О да, Регина не простила мне унижения отказом. И у нее было достаточно знакомых в тесном театральном кругу, чтобы создать для бывшего малолетнего любовника желаемую для нее репутацию. Она не учла одного: к тому времени мне стало глубоко плевать на чье-то мнение, и эти приторные потуги завладеть моим телом не вызывали ничего, кроме раздражения и желания унизить в ответ. Но теперь я сам мог выбирать, к кому снизойти, а кого красивым жестом и словом послать ко всем чертям.
