Текст книги "Порочная королева"

Автор книги: Ольга Троицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Неверов оказался первым, кто посмотрел на нее с теплой нежностью. И оглушенная его привлекательностью, сильно звучащим мужским началом, Лагутич растаяла. Она долго не могла понять простую истину: таким взглядом Николай смотрит на ВСЕХ женщин. И на конопатую продавщицу мороженого, и на глупо хихикающую пэтэушницу, и на играющую на экране любовь Кондулайнен, и на Яну Лагутич. Она отвоевала у отца право выйти замуж за великолепное Ничто и добровольно отдала супругу свое место.

Центральное.

Беспомощной дурочке с обреченными глазами пойманной птицы Яна напомнила бы простую истину о главной фигуре и заслоняющих ее пешках. Если бы девчонка пришла одна. Но крупный самец, дружок Невера, не получит ни-че-го…

Карина дернула себя за локон. Лагутич, кажется, забыла о посетителях. Может, перебирает в памяти темные четки прошедших дней? Или думает о бордовом борще, густой запах которого уже плывет из столовой? А, возможно, отравленный наркотиками мозг женщины просто бездействует.

– Как же хотеть смерти… если любишь? – настойчиво повторила Карина.

Лагутич прищурилась. Ядовитые слова закапали с ее тонких губ:

– Любить его, девочка, было не за что. Он, правда, хорошо делал свое дело в постели. Но и эти радости испоганил один недостаток красавчика. Щепетильно-интимный. Для его запойно-кобелиного образа жизни вроде бы и полезный.

Но для настоящего мужика… Больше всего он хотел иметь то, что не мог…

– Не надо плохо о мертвом, – глухо обронил Андрей.

Страшила как-то очень быстро и подозрительно покорно прикусила язык.

– Но Николай-то был к вам так привязан.

Все время ездил сюда. – Девочка продолжала бестолково топтаться на выжженном пятачке любовь-нелюбовь.

– Боялся, – усмехнулась Лагутич. – Регулярное посещение им «Пристани» стояло отдельным пунктиком в нашем договоре. Как он ненавидел эти встречи! Сидел, мычал. Но ему приходилось показывать тут свою лживую физиономию, а то я бы быстро накатала жалобу, что папочка плохо следит за ребенком.

Яна вспомнила глупый виноватый взгляд Неверова, с которым он всегда являлся в коммуну, и передернула плечами.

– Но ребенка-то от Николая вы любили, – отчаянно Карина пыталась нащупать теплое место в заиндевевшем сердце или отыскать новые улики виновности Страшилы. – Помогите нам найти убийц мальчика.

Лицо Лагутич перекосило какое-то странное выражение.

– Меня вообще… – Яна подняла мертвые глаза на мучительно красивые тополя, – ничего не держит в этой стране. Скоро я уеду в Голландию. Кой-какие деньги, спасибо Броману, у меня еще остались. Мать давно зовет. Она там замуж вышла. За молодого. Прошлое надо уметь бросать. Так что свои вопросы… задайте кому-нибудь другому.

Страшила демонстративно замолчала. Поняв, что от нее больше ничего не добиться, доморощенные следователи поплелись к выходу.

– Карина.

Мужчина и девушка вздрогнули и одновременно развернулись, будто Лагутич выстрелила им в спину. Великоцкая с надеждой впилась в лицо Яны.

– Ты забыла поблагодарить меня… За то, что я не вызвала милицию.

– Спасибо.

В голосе говорившей всхлипнуло смирение, и Лагутич вдруг, словно через себя переступая, произнесла:

– Ты всего лишь должна найти центральную фигуру. Настоящую.

– Отвратительная баба! – поежился Андрей, забираясь в машину. – У нее явно еще "белый туман" из головы не выветрился. Задаешь вопрос – она молчит-молчит. Наконец, выдаст невесть что. Я половины ее бреда не понял.

Карина молчала. Она-то прекрасно понимала некрасивую женщину, заблудившуюся в собственных чувствах. Как это тяжело, когда сидящий рядом мужчина упорно демонстрирует: ты мне не нужна! А тебе почти физически больно от того, что не имеешь права дотронуться до его щеки, прикоснуться губами к рукам.

– А наркота не только мозги портит, но и сердце в расход пускает. Да теперь еще вокруг дуры обкуренной столько шакалов крутится. Тут есть над чем подумать.

Она или не она? "Кокнул бы – и все дела…"

Андрей посмотрел на часы:

– Еще рано. Не попробовать ли заарканить Бромана?

– Нет! Никуда не хочу! – вскрикнула Карина.

– Что с тобой? Глаза на мокром месте.

– Ничего!

Мужчина не мог понять, почему девушку так поразила эта затрапезная история нелюбви.

Стремясь как-то объяснить свое поведение, Карина выдавила:

– Просто… У меня дурное предчувствие.

Отец после этой реплики фыркнул бы: "Цыганские бредни!" – и насторожился. Но Андрей ничего не знает о Карине. И не желает знать.

Клим проснулся в 11 часов дня от настойчивого звонка в дверь. В голове шумело, подниматься не хотелось. Волох попытался уговорить себя, что причина его плохого самочувствия – изматывающий труд художника, а не ночная пьянка. Бросил взгляд на матрасы у стены – свободны. Натурщики исчезли. Видимо, вышли утром погулять, а теперь желают попасть обратно. Ох, уж эта молодежь! Никакого почтения к творцам. Звонок затрещал снова. Клим зевнул и перевернулся на другой бок. Взгляд Волоха упал на незаконченный рисунок. Несколько секунд художник придирчиво изучал его. Вздохнул, кряхтя, поднялся. Натянул штаны, взял рубаху и зашлепал в прихожую: "Иду… иду…" Волох резко распахнул дверь и оцепенел. До того еще, как эти двое представились, по их «служебным» физиономиям художник безошибочно определил, кто к нему пожаловал. Мелькнула еще дура-надежда: гости из органов ошиблись квартирой. Но самый безликий тут же дал ей под зад, спросив: "Кирилл Иванович Яшкин?"

– Он самый. Художник двадцать пятого века, – выпятил грудь хозяин, надеясь, что такое представление прибавит ему веса в «математических» глазах служителей закона. Однако те, кажется, все равно не прониклись уважением к Волоху-Яшкину. Старшой со словами: "Нужно поговорить", – ткнул в заспанное лицо хозяина служебное удостоверение и принялся теснить Клима внутрь квартиры. Стараясь не терять достоинства, демонстрируя, что сдается добровольно, Волох двинулся в зал. Уселся на матрасе, скрестив босые ноги. Будто медитировать собрался.

Смирнов огляделся по сторонам. Отовсюду на него смотрели жалкие уродцы с выпуклыми животами и вывернутыми ногами. На мольберте пристроился карандашный набросок: влюбленные сплелись в страстном объятии. Их ноги от колен гармонично переходят во что-то; сильно смахивающее на мужской детородный орган.

Женщина больше и сильнее усталого партнера.

– Интересно рисуете.

– Рисуют дети на уроках в школе, – Волох прикрыл глаза. – А мы, природа, жизнь – пишем. Каждый по-своему. Главное, чтобы получалось талантливо.

Першин покосился на фаллос и хмыкнул.

– А нет ли у вас случайно портрета мужчины и молодой девушки, причастных к похищению ребенка?

Волоху захотелось хлебнуть холодной воды прямо из-под крана.

– Кто это? – подозрительная хрипотца «подправила» голос хозяина.

– Ах, Кирилл Иванович, – покачал головою Смирнов. – Вы хоть и художник двадцать пятого века, но живете-то в нашем и должны знать, кого пускаете к себе на постой.

– Не понимаю – Волох открыл один глаз. – Я трудился, – изо всех сил он старался не смотреть на набросок. – Вымотался, как Ван Гог, и сразу свалился замертво. Живопись имеет обыкновение выпивать, вытягивать все силы. О, как я ее ненавижу! Как боготворю!

– Понятно-понятно. Люди искусства… – Смирнов поморщился, – не от мира сего. Но Сергей Козлов утверждает, что вчера вечером (заметьте: не в двадцать пятом веке – несколько часов назад!) послал к вам своего армейского друга с невестой с просьбой приютить на ночь.

– Козлов? – переспросил Волох и открыл второй глаз. – Не знаю такого.

– Ну как же! Вы его… писали.

– Я не спрашиваю у моих проводников в мир живописи удостоверения личности, – отрезал Волох и снова закрыл глаза.

– Однако помнить своих Сусаниных все-таки должны. Ну-ка, напрягитесь. «Афганец»… со страдальческим лицом.

– Лицо! Страдание! Вы не правильно… костляво истолковываете суть великого таинства.

Живопись… Это как потоп! Ты вдруг одномоментно видишь скрытое от других. И переносишь его, пока оно не исчезло… Вот вас… Вижу! Я бы изобразил из геометрических фигур. Несколько равновеликих треугольников наверху: то ли фуражка милицейская, то ли беспокойные мысли, «пробивающие» крышу… Большой круг. Внизу… – Волох сделал движение, будто потянул воздух, – эллипс…

Першин, подавив смешок, отошел, предоставив начальнику в одиночестве тонуть в мутных фантазиях мазилы. Остановился перед портретом непотребной девки. Уставился на тщательно и даже как бы любовно выписанные кучерявые волоски внизу живота обнаженной. Заметив интерес сыскаря, Клим хвастливо крикнул: "Продано!" – и тут же закашлялся, будто подавился.

Першин пожал плечами. Он и не собирался приобретать этот кубизм. Жена бы ему его на голову надела. Саша выскользнул на кухню. А через минуту вернулся, держа двумя пальцами записку: "А это что?" Волох сразу перестал валять дурака, впился изумленными глазами в бумажку, нахохлился.

– Рассказывайте правду, Кирилл Иванович, – вздохнул Смирнов. – А то ведь, если обет молчания не нарушите, на нары угодите. Будете там зэкам татуировки… писать.

***

Они наконец-то добрались до дома Волоха. И тут Карина не выдержала и расплакалась. От просто убийственного общего равнодушия? Люди, к которым они суются с вопросами о похищении, отпихивают горе-сыскарей, насмешничают, язвят. А, может, на сердце так тяжело потому, что надо снова подняться в квартиру, в которой вчера девушка доверчиво обнажила свое желание перед мужчиной, а тот приказал: «Оденься»? Непонятная, нестерпимая тоска полосовала душу. Карина натянула ниже бандану. Из-под дурацких солнцезащитных очков ползли и ползли слезы.

Андрей, крепко сжимая руль, беспомощно мотал головой. Он не умел ни утешать, ни плакать.

Как только синий «Жигуль» затормозил, от подъезда к нему заковылял пьяный бомж. Наклонился:

– Того… Не надо вам это… туда ходить…

– Слушай, старик, – с угрозой в голосе произнес Андрей, – вали-ка ты подальше.

– Этого… Говорю… Не-е-е надо!.. К Волоху…

– Что?!

– Мусора у него. Так я ж и говорю… Клим мне: "Поработай добрым человеком… Как мужик с бабой на синих «Жигулях»… от ворот им поворот…" А я всегда-а-а…

Андрей быстро протянул в приоткрытое окно синюю бумажку и процедил: "А теперь отойди, друг…" Осторожно развернул «жигуль» и поехал прочь. Полчаса он кружил по городу, проверяя, нет ли хвоста. Наконец остановился у старинной церкви. Дверь в храм оказалась еще открытой.

Молодые люди робко вошли в гулкое помещение – огромный колокол. Огляделись. Темно-зеленые, палевые, янтарные краски струятся по стенам, сплетаются во фресках, разбегаются травяными узорами. И все стремятся вверх, к самому куполу. Батюшка лет двадцати пяти раскладывает на желтой лавке духовные книги и православные календари. Последние лучи солнца льются в длинное арочное окно и золотят оклад полуметровой иконы и рыжеватую бороду молодого священника.

Андрей отозвал его в сторону, и они о чем-то долго шептались в углу. К девушке напарник вернулся с просветленным лицом: "Мир не без добрых людей. Отец Валерий разрешил нам на территории припарковаться. Заночуем в машине". Загнал «жигуль» во двор. К церковной ограде плотно подступали узорчатые кресты, из кустов полудиких роз торчала ржавая звезда. Глядя на грустное кладбище, Карина заплакала еще сильнее…

***

Лейтенант слабо вскрикнул и схватился за ногу. Его лицо сразу посерело, нос заострился, глаза, как раны, налились болью и чернотою.

Орел вдруг, в одну минуту, стал чужим, далеким, будто пуля подписала ему смертный приговор.

– Стрелок! – голос командира тоже казался незнакомым. – Давай, уводи ребят… вниз, за гряду. Сейчас придет борт… Я задержу…

Стрелок напрягся. Он смотрел на пепельные губы лейтенанта. На загорелую руку, судорожную, безуспешно пытающуюся зажать рану. На тоненькое золотое колечко на безымянном пальце, по которому из сильного красивого тела стекала теплая жизнь.

– Нет, – скулы солдата затвердели. – Уйдем все вместе.

– Не получится. Поведете группу. Это приказ, Стрелков. Исполняйте. Быстро.

Десантник вскинул глаза на душманские пещеры. В них затаилась смерть. Через несколько минут она в развевающихся мусульманских одеждах с криком "Аллах акбар!" бросится вперед и искромсает, изувечит русского парня, которого подчиненные чуть насмешливо называли – Орел.

– Нет! – отказ подчиниться приказу прозвучал еще злее, еще отчаяннее.

– Давай, парень… Спасай друга.

Стрелок беспомощно оглянулся. За валуном бился, метался раненный в живот Сергей. Время от времени Козлов резко вскидывал руку, точно пытался оттолкнуть кого-то склонившегося над ним, не видного остальным.

– Я вернусь за тобой, лейтенант, – жарко зашептал солдат. – Слышишь? Жизнью клянусь.

Попов устало, отрешенно кивнул:

– Да, конечно… Ну же…

Что-то обжигающее, горькое, разъедающее стекало ручьями по багровому от напряжения лицу солдата. Пока он полз, бежал, тащился С неимоверно тяжелым телом Серого на плечах, его сердце надрывно бухало: "Успею… Вернусь…"

Как раз в тот момент, когда группа выскочила на площадку, в небе показалась вертушка. А там, выше, снова нечеловечески страшно завопили расстреливаемые скалы. Солдат радостно дернулся, зашептал: "Жив. Держится…" Десантники быстро погрузились в вертолет. Стрелок бросился к командиру экипажа:

– Слышь, старик, давай теперь туда, к пещерам. Там лейтенант остался.

– Да ты что! Мы же в самое попадем… Нас же сразу прямым попаданием…

– Там лейтенант. Ты что не слышишь? Раненый!

Летчик с явным сочувствием покосился на дрожащего солдата:

– Да не мо-гу я! Лопасти…

Не дослушав, Стрелок дернулся и приставил к голове пилота автомат. Передернул:

– Ты слышал, мать твою! Там мой брат остался! Снижайся, или разнесу тебе башку на х…

– Т-т-ты что, п-п-парень… Остынь! Все погибнем.

В углу мышью метнулся Пальчиков:

– Стрелок… ну ты совсем очумел!

Автомат мертво глянул в сторону сибиряка:

– Пристрелю каждого, кто попытается мне помешать! Давай! Сбросите лестницу. Я спущусь и заберу Орла…

Шатаясь, встал Николай. Из-под наспех наложенной повязки на щеку, шею Неверова сочилась кровь.

– Я помогу…

Следом встали остальные. Нет. Бой для них еще не закончился. Пока теряющий силы командир отчаянно посылает очереди в наступающую смерть, они не покинут эти скалы.

Лицо летчика тоже сделалось страшным и обреченным. Он резко дернул шеей и мелко перекрестился. Стальная стрекоза начала разворот, и в этот момент… Оттуда?! Да! С того самого места взметнулся столб огня. Прогремел взрыв.

Кто-то ахнул:

– Конец Ивану…

Честное сердце хорошего командира – в клочья! Тихая жизнь, заключенная в золотые объятия обручального кольца, – на куски! Дни рождения, звездочки на погонах, смеющиеся детские голоса – в песок!

Грозящий автомат грякнулся вниз. Стрелок сломался, скрючился, будто один из осколков все-таки залетел в вертушку и смертельно ранил его. Черные губы выронили беспомощно и виновато: "Вернусь…" И вдруг Стрелков закрыл избитыми грязными руками голову и заплакал.

Тяжело, страшно, толчками. Последний раз в жизни…

– Мы тогда втроем решили, у кого мальчик родится, Ванькой назвать. Вот Никола постарался.

Карина вытерла кулачком глаза; Все оказалось намного хуже, чем она могла предположить.

Лучше бы неудачливый бизнесмен Неверов нарушил свою армейскую клятву! Сколько же на земле имен, красивых, звучных, теплых! Но нет, памятуя о прошлом, Николай назвал сына в честь командира, ценою жизни спасшего отряд десантников. Теперь девушка поняла пьяную жалобу Андрея: "Иван погиб… Второй раз…" Снова Стрелок поклялся спасти Ивана… И опять не успел.

– Странно. Никогда никому это не рассказывал, и вдруг… – криво улыбнулся Андрей.

Карина разбудила его среди ночи, потому что не могла больше слушать заполнившие тесный салон стоны. В темноте мужчина заговорил вдруг быстро, лихорадочно, как в бреду. За окном машины уже разливался безрадостный серый свет, а Андрей никак не мог заставить себя умолкнуть.

– Из армии вернулся – женился по-быстрому. Думал: все само собой в колею войдет. Но нет.

В стране что-то непонятное. Каждый своим занят. Лена… Она со мною сильно намучилась, хоть и не хотела это показывать. В общем, не стал я портить жизнь хорошему человеку. В Сибирь метнулся. У нас во взводе парень оттуда служил.

Все в гости звал, места свои нахваливал. Устроился я лесником. От мира отгородился, насколько возможно. Говорят ведь: природа лечит, – Андрей усмехнулся. – Местные, знаешь, как меня звали? Духом. Смехота.

При последних словах глаза говорившего прошила темная боль.

– Чую: задыхаюсь в одиночестве! Устроился дальнобойщиком – бросил. Потом таксистом. С начальником загрызся – тот еще скот. Ушел. И вдруг меня на родину потянуло. Особо-то ехать не к кому было; Родителей у меня нет. Тетка воспитывала. Я ее маманей звал. Но и она уже…

Царство небесное… Но так захотелось ребят повидать – нож в сердце! Только с Невером встретился и бац! Его не стало. А через неделю пацаненка похитили…

Фон рассвета прорезали прутья ограды и скорбная вязь крестов.

– Я очень люблю отца. Больше, чем маму, наверное, хоть это и нехорошо. – Карина накрутила локон на палец. – Но он сейчас весь на нервах. Невозможный. Чуть что – кричит. И я – в ответ. Не могу промолчать. А мой брат – это форменный идиот…

Ветер сосредоточенно гнал на восток дымчатые облака. Их волны плескали свинцовой тоской в беленую колокольню. Казалось, что церковь медленно движется вниз. Но небесное притяжение не дает храму упасть.

***

Форменный идиот Денис все еще мучился вопросом: отдавать ли ментам фотографию преступника? Мальчишка смотрел на обманчиво смирного Смирнова, пытающегося перетянуть на свою, ментовскую, сторону папашу, и от растерянности цинично кривил губы.

– Это, опасный преступник. Он теперь запудрил девушке мозги какой-нибудь робингудовщиной. Мол, борюсь за справедливость и тому подобное. Очень ловкий тип.

Смирнов поморщился, вспомнив, что в ожидании бандита они просидели у Волоха весь вечер и ночь. Однако тот так и не появился. Тряхнули мальчишку-стажера, дежурившего у Клима днем, и он признался, что свалял дурака.

После обеда Волох повалился на матрас и взвыл:

"Корвалола!" Стажер не придумал ничего лучшего, как тащиться с Волохом в аптеку, благо киоск в двух метрах от многоэтажки. Пока мент отсчитывал деньги, Клим с видом мученика шатался в дверях дома. "Никого рядом не было. Честное слово! Только пьяный бомж спал", – оправдывался потом растяпа.

После прогулки по свежему воздушку Волоху сразу стало лучше. Переполненный благодарностью, он даже по-быстренькому написал портрет милосердного опера: тупой нож, как-то уж очень замысловато завязанный. Посмотришь сбоку – кукиш в натуре. Клим радостно подпрыгивал рядом с мазней: "Правильной формы оказалось достичь труднее всего". Мог бы и не трудиться над сложной фигней. Изобразил бы обыкновенного осла с ушами врастопырку – и все дела.

За ночь "художник двадцать пятого века" забил всем буки. Менты не останавливали старого трепача, надеясь все-таки разжиться ценной информацией. А тот безостановочно цитировал великих и себя лично. Причем афоризмы гениев и свои потуги на мудрость переплетал с беззастенчивостью шулера: "Лев Толстой, праведник наш, как-то заметил… А я на это сказал…" Создавалось такое впечатление, что Волох лично подолгу беседовал с босоногим графом и даже частенько спорил с ним. Стоя посреди полуголой комнаты и гипнотизируя душащих друг друга в объятиях картинных уродцев, Клим провозгласил: "Наши отцы церкви говорят: "Выше закона только любовь". Смирнов снова поморщился. После ночи с Волохом он чувствовал себя, как после хорошей пьянки…

– А девушка молоденькая, глупенькая…

– Моя дочь не дура, – жестко произнесла Вера Николаевна.

Владимир Петрович тут же уставился на жену собачье-покорным взглядом, точно та изрекла великую мудрость, легко перекрывшую все здравые доводы мента. Немедля Валерий Яковлевич подкинул Великоцкому новую порцию информации для размышления:

– Бандита, Стрелкова Андрея Александровича, мы поймаем с часу на час. Это однозначно.

Его машину вот-вот засекут посты…

Бдение у Волоха все-таки дало результаты, хоть и не такого достоинства, как рассчитывал Смирнов. Ребята из наружного наблюдения тоже лопухнулись. Все машины, подъезжавшие к дому вечером, проверили, но увы, увы… Ими управляли исключительно добропорядочные граждане. Лишь когда стажер промямлил про бомжа, Залогин вспомнил странную тачку, остановившуюся в третьем часу дня в нескольких метрах от многоэтажки: "В окошко к водителю пьяный было полез, но тот его, видно, хорошо послал… А «жигуль»… Ну дурь! Разные надписи я на стеклах видел: «Хулиган», там. Один на «Оку» приляпал: "Подрасту – стану джипом".

А тут табличка такая – «Воронеж». К чему – непонятно…" Смирнов дернулся, будто на него ливанули кипятку. "Идиоты, – это слово Валерий Яковлевич произнес чуть громче обычного, и ребята сразу поняли: начальник в жутком гневе. – Принесу вам учебники по истории, пачкунам".

***

После покушения на вертолетчика Стрелкову пришлось проститься с десантом. «Приземлился» дружок на водительское сиденье. Здесь он тоже отличился, но уже в хорошем смысле слова. Стрелка хвалили за ответственность и мастерство.

На своих «КамАЗах» шоферы прикрепляли таблички с названием городов, откуда они родом.

Искали в чужом краю земляков. Теперь, видно, на мирных российских дорогах Стрелков мечтал встретить какого-нибудь «братишку». Для него и пометил свой «жигуль» афганской "наколкой".

В общем, преступник сделал сыскарям подарок.

– Возможно, возникнет перестрелка. Владимир Петрович, выведите свою дочь из-под огня.

Пожалейте ее. Обратитесь к дочери по телевидению. Попросите вернуться домой. Поймите, наконец, преступник прикрывается вашей девочкой, как щитом.

Владимир Петрович ладонью вытер мокрый лоб.

– Если Карина нам поможет, мы закроем глаза на то, что она участвовала в избиении человека. Это я вам лично обещаю. Ну неужели вы, сильный мужчина, будете вот так сидеть в кресле и смотреть, как ваша девятнадцатилетняя дочь тонет в болоте?

Владимир Петрович затряс головою:

– Хорошо… Я выступлю… с этой чертовой речью.

Он посмотрел на жену, но та сидела с непроницаемым лицом и крутила золотой крестик.

Расценив поведение родителей, как переход семьи в стан ментов, Денис, краснея и замирая, произнес: "А у меня фотка есть… Этого… Стрелкова". Да, эффект оказался, что надо. У ментов от радости челюсти поотваливались, как у жмуриков в ужастиках.

– Откуда? – очень осторожно спросил Смирнов.

Денис покраснел еще сильнее:

– Ну, я щелкнул его, когда он тут связанный валялся.

– Молодец! – в голосе Першина звучало искреннее восхищение.

– Как ты мог?! – вскрикнула Вера Николаевна.

Совсем растерявшись, мальчишка не понял, что мать осуждает: (фотографирование пленного или передачу его снимка ментам.

– Где камера?

– Наверху, – неохотно ответил Великоцкий-младший.

– Принеси ее нам, будь добр, – глядя вслед еле волочащему ноги парнишке, Смирнов кивнул Першину. – Иди с ним.

Повернулся к супругам:

– С часу на час.

***

Гаишник сосредоточенно смотрел на стекла ползущих мимо автомобилей, точно надеялся разглядеть надпись «Нарушитель». Он и прочитал. Правда, не то слово… На отогнутом солнцезащитном щитке синего «жигуля» темнело «Воронеж». «Вот они!» – крикнул гаишник напарнику и дал сигнал водителю остановиться.

Андрей, увидев жест гаишника, начал притормаживать. Но тут он заметил, что напарник. мента, не сводя взгляда с их «Жигулей», что-то, захлебываясь, говорит по рации, и увеличил скорость. Полосатая машина, истошно воя, устремилась за беглецами. Андрей лавировал в потоке недисциплинированного городского транспорта с бесстрашием самоубийцы. И вдруг эта река начала уплотняться, мертветь: впереди зажегся зеленый свет. Стрелок резко рванул влево. Беспрерывно сигналя, вырулил на тротуар. Полная женщина вскрикнула и удивительно проворно сиганула в сторону. Карина взвизгнула в унисон с несчастной. В голове жарко пульсировали, менялись местами только два слова: "Господи!.. Папочка!.. Господи-и-и…"

Андрей направил машину в проулок и выскочил на Университетской площади. Из противоположной артерии города вылетела тачка гаишников (уже другая!) и устремилась наперерез жертве. Андрей напрягся. Сделал крутой разворот и на огромной скорости помчался назад. Они разминулись с не отважившимися на таран преследователями в нескольких сантиметрах. Андрей несся по расшитому золотом сентября умиротворенному городу, заруливая во дворы, срезая углы, визжа тормозами… И всюду натыкаясь на "полосатых хищников".

Вдруг резко Стрелок понял, что его «жигуль» рассекречен. Менты передают беглецов "из рук в руки". Сейчас в эпицентр травли со всего города мчат машины с мигалками. В то же мгновение Карина, бросив взгляд на крутящийся рой горожан, крикнула: "Выйдем!".

***

Катя Красненкова смотрела на толстую бабу, вертящую легкомысленную кофточку у губ, намазанных помадой по цене тысячу рэ за тюбик, с неприязнью. Потенциальных покупательниц надо заманивать в примерочную, нужно сыпать комплиментами и при этом улыбаться, улыбаться, улыбаться. Но Катя молчала, цементно сцепив зубы. Она ненавидела свою работу. Ее закуток-бутик располагался в огромном супермаркете рядом с лестницей. И все, кому не лень, лезли в магазинчик, разбрасывали вещи, крутили длинными, курносыми, задранными носами и… исчезали где-то в жарком шашлычном облаке веселья. А Катя оставалась. С 9 утра и до 7 вечера томилась в изматывающе однообразном мирке супермаркета.

Любительница прозрачных вещей, наконец, поплыла дальше. Катя уже подумывала, не поставить ли ей чайник, когда в тесный бутик заскочили они. Красненкова сразу узнала их по той отчаянности, с которой мужчина и девушка держались за руки. Так когда-то, много лет назад, Катя, отстав от мамки в карусельной толчее рынка, вцепилась в младшую сестренку. Они шли вдоль рядов, не разнимая рук и ревя в один голос.

Быстрым взглядом Катя окинула мужчину.

По идее сейчас он должен достать пистолет и доказать, что очень опасен. Однако Катя не испугалась качка. Напротив, внизу ее живота заворочалось странное неопознанное желание… Ну как автограф попросить, что ли. Красненкова открыла рот, но тут девчонка шагнула к ней и беззвучно, одними глазами, попросила: "Помоги…"

Менты, как смерч, неслись по первому этажу супермаркета. Служители закона натыкались на покупателей, грубо отталкивали замешкавшихся раззяв с дороги, врывались в бутики, заглядывали в примерочные и подсобки, рыли, искали с нетерпеливым ожесточением охотников.

Саша Першин, мокрый и задыхающийся, взбежал по лестнице на второй этаж и заскочил в крошечный магазинчик с гордым названием «Версаль». Быстро осмотрел помещение. Дама лет сорока отложила в сторону полосатый жакет и, помотав головою, направилась к выходу. Щуплая девчонка-продавщица, блестя глазками, бросилась навстречу Сане: "Вам что-то предложить? Для кого? Жены, подруги, матери? У нас широкий ассортимент…" "Попрошу…" – Саша дотронулся до тощего плеча и шагнул к примерочной. "Там занято", – испуганно пискнула продавщица. Но Першин, не слушая причитаний девчонки, резким движением отдернул вишневую штору и остолбенел. На зеркале, закрывая его верхнюю часть, висели блузки, жилетки, брюки. Красивые тряпки высились горками на стуле и пуфике. Спиной к Саше стояла молодая женщина с серебристыми длинными волосами.

Ни у кого Першин не видел такой атласной загорелой кожи, ровной, без единого пятнышка, прыщичка. От волнительно узкой талии тело красотки гармонично расширялось. Между двумя великолепными смуглыми половинками (руки так и тянулись их подержать!) алел ажурный язык бикини. Почувствовав вторжение постороннего, женщина не прикрылась боязливо тряпками, не Завизжала возмущенно. Чуть подалась вперед, словно горячий взгляд мужчины вонзился ей в спину, и засмеялась вызывающе довольным смехом проститутки. Подбородок Першина сделался пунцовым. В примерочную, как встрепанный воробышек, влетела продавщица: "Да что же вы творите! Меня хозяин оштрафует! С работы из-за вас выгонит!.."

Саша круто повернулся и выскочил из «Версаля». Тяжело выдохнул: "Уф! Чуть не кончил!

Вот с такими горячими кошечками развлекаются, наверное, наши олигархи. Ни стыда, ни совести у девки!.. А надо сказать Светке, чтоб купила себе такие же кружевные штучки. А то от ее х/б уже тошнит, как от вечных сосисок на завтрак…"

Нарисовавшийся на втором этаже Залогин рванул к «Версалю», но Першин остановил его:

"Там я уже проверил". С другого конца супермаркета бежал, припадая на ногу, расстроенный Смирнов.

Мент исчез. Продавщица задернула штору.

Но Карина все еще стояла, не шевелясь, словно окаменев от пережитого. В крошечную щель между занавесками, отделяющими примерочную от подсобки, на великолепные смуглые холмы, увенчанные коричневыми торчащими сосками, неотрывно смотрел Андрей. Девушка кожей чувствовала этот беспомощный и жадный взгляд обезоруженного мужчины, просыпающуюся и в нем ненасытную дрожь и не спешила одеваться.

Они просидели у Кати в подсобке час. Менты тем временем уже принялись прочесывать расположенный рядом рынок. Перед уходом девушка купила серебристый парик. Из-за кос он плоховато держался на голове, и ей пришлось взять к нему шляпу. Потом они попросили еще кое-что.

За этим Красненкова слетала в соседний бутик.

С улыбкой она протянула мужчине вещичку, завязанную в личный, Катин, платочек. И до конца нудного рабочего дня девушка улыбалась всем покупателям.

***

Денег осталось катастрофически мало. На них Андрей смог купить только три желтые розы, отданные по дешевке из-за своего сволочного цвета и потрепанного вида. Надев задом наперед бейсболку и выставив вперед хрустящий благоухающий кокон, Стрелок позвонил в квартиру – постоянный приют меняющихся любовниц Бромана. Приоткрылась дверь, из-за нее высунулась заспанная мордашка хозяйки.

– Госпоже-красавице от господина Бромана – подарок, – излишне радостным голосом отрапортовал Андрей. Вынул из букета открыточку и зачитал идиотский текст: "Моя любовь, моя отрада, прими на счастье розы ты. Пусть сбудутся твои мечты!"

Не снимая цепочки, хозяйка протянула лапку и втянула в квартиру букет.

– А также, – продолжал Андрей, – господин Броман преподносит вам…

Мужчина полез в карман, извлек красную бархатную коробочку в форме сердца. Открыл. В атласном чреве ее покоился золотой крестик Карины. Глаза хозяйки загорелись, точно драгоценный металл передал им частичку своего блеска.

Наманикюренная лапка сделала новое хватательное движение. Однако Андрей отвел коробочку в сторону: "Сперва нужно расписаться".

Раскрыл потрепанную записную книжку: "Вот здесь…" Девушка сбросила цепочку. С лица мужчины мгновенно исчезло простовато-радостное выражение. Он грубо толкнул хозяйку в квартиру. На лестнице раздались торопливые шаги, видимо, дожидающегося своей очереди войти сообщника. "Грабители!" – мелькнуло в птичьем мозгу хозяйки. Однако вместо второго мужика в коридор заскочила девушка с черными встревоженными глазами. Хозяйка чуть не взвыла от злости: как легко попалась, дура! Да этот амбал совсем не похож на разносчика цветов. Ему только проституток от разбаловавшихся клиентов защищать. Зашипела презрительно: