Текст книги "Игра на разных барабанах"

Автор книги: Ольга Токарчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

– Учти, хлеба больше нет – не слопай, случайно, весь… Придется выйти из дома, надо же в магазин сходить, – сказала она, не пошевельнувшись и не отрывая взгляда от рябящего экрана.

Он посмотрел на тарелку и, поколебавшись, все-таки разрезал хлеб и огурец на несколько частей. После чего сбросил ее долю на другую тарелку и сунул ей в руку. Она послушно взяла. Когда они не спеша принялись за еду, откуда-то издалека донеслось завыванье сирены. Она встала и подошла к окну, осторожно отвернула краешек пледа и выглянула. Поверх ее головы он увидел буро-коричневую полоску неба в просвете между домами.

– Ничего не различить, – сказала она стеклу, а он, воспользовавшись моментом, утащил у нее с тарелки несколько кружочков огурца.

Они продолжали есть в молчании. Она – будто ей было все равно что есть. А он подцеплял на финку кусочки и отправлял в рот, тщательно прожевывая. Ему вспомнился летний лагерь, в который он ездил много-много лет тому назад. Свежий огурчик с хлебом вкуснее любого ужина в дорогом ресторане.

– Голод – самый лучший повар на свете, – сказал он с набитым ртом.

– Надеюсь, она доехала. Если повезло, вполне могла благополучно добраться. Говорю тебе, она уже у него. Сидят теперь в каком-нибудь бомбоубежище – в Варшаве наверняка полно бомбоубежищ, еще с последней войны, – и в ус не дуют.

Он поддакнул.

– Ох, лучше бы нам до этого не дожить. Раньше на тот свет убраться. Ты представляешь, что сейчас будет твориться – люди начнут дохнуть как мухи, и кому их хоронить?

– Да уж.

– Что «да уж»?

– Ничего.

– Ведь ты же каждый день читал газеты, смотрел телевизор – и ничего не заподозрил? Неужели ничего не предвещало беды? Может быть, другие заметили? Может, только мы не знали? У других, возможно, было время как следует подготовиться? Эх ты, так ничего и не вычитал из своих дурацких газет. Какой же ты все-таки болван.

Она протяжно вздохнула и отставила пустую тарелку. Послюнявив палец, подобрала оставшиеся крошки.

– Нечего добру пропадать, нужно экономить, – пояснила.

Он следил за ней, пока она, обогнув стол, выискивала что-то на стене, шаря глазами по коврикам ручной работы и тесно развешанным картинкам с деревенскими пейзажами. Наконец отыскала пустое местечко, встала на колени и сложила ладони для молитвы.

– Ну что ты вытворяешь? – с ироничной усмешкой спросил он, уже догадавшись, что она задумала.

– Да пошел ты, – она закрыла глаза и начала молиться: – Ангел Божий, мой ангел-хранитель, не оставь меня своей милостью, будь всегда со мной и утром, и вечером, и днем и ночью, будь мне всегда помощником, храни меня как зеницу ока Господня…

– Ненормальная, – буркнул он вполголоса и понес тарелки на кухню. Раздумывая, не вымыть ли их, он вдруг припомнил, как в лагере за неимением воды посуду терли песком.

– … спаси и сохрани душу мою и тело мое, и препроводи меня в жизнь вечную. Аминь.

Она поднялась с колен и стряхнула рукой невидимые пылинки. Потом взяла пульт и потыкала в кнопки, переключая каналы. На всех было одно и то же – снежная рябь. Стоя на пороге, он спросил:

– А знаешь, как выглядят помидоры в этом мраке?

– И как?

– Чудно. Вчера, когда я пришел на наш участок, а мы еще не знали, что нельзя носу высовывать из дома, так и замер, вытаращив глаза.

Он задумался с улыбкой на губах.

– Ну и дальше что? – спросила она и плюхнулась в кресло.

– Красиво, вот что… будто изнутри шел свет, все кустики увешаны помидорами… досада, да и только… такие спелые, а есть нельзя…

– Надо было нарвать, вчера они, может, еще не пропитались этой гадостью, – сказала она спокойно.

– И то правда. Светились бы теперь у нас дома. Интересно, а если бы мы их съели, они светились бы у нас в животе? Ты только представь – мы оба ходим, а через одежду изнутри пробивается свет, живот светится и… и потом в туалете…

Оба дружно расхохотались. Он аж до слез. Вытирал слезы рукавом, и раз или два еще его сотрясли приступы судорожного хохота. Потом, обессилев, они затихли каждый в своем кресле.

– Как думаешь, одеяла спасают от чего-нибудь, ведь это всего-навсего старые пледы… – после долгого молчания спросил он.

– У всех окна завешены, посмотри на тот дом, напротив. Наверно, во многих городах есть бомбоубежища. Ты что-нибудь про это слышал?..

Он завел глаза к потолку.

– Мы об этом уже говорили.

– А о чем не говорили?

– Ни о чем.

– Знаешь, что меня больше всего расстраивает? – вдруг спросил он. – Что мы с ней не простились как полагается. Вдруг больше не свидимся.

Она заплакала. Шумно втягивала носом воздух и рыдала все горше. Согнувшись пополам в кресле. Того и гляди, сползет на пол.

– Прекрати, – сказал он и подумал, что не ожидал такой реакции.

– Это ты прекрати, – захлебываясь слезами, выдавила она.

– Ты к ней цеплялась. Вечно вы ссорились, будто больше нечем было заняться.

– Зато ты был чересчур добрый. Ну конечно, хороший у нас только ты, всегда и во всем… Добренький папочка… Тряпка.

Он встал и вышел, чтобы закурить. Из комнаты доносились ее горькие рыдания – так безутешно, навзрыд, плачут только дети. Она что-то бормотала сквозь слезы, а он придвинулся поближе к двери, так, чтоб ей не было его видно, и слушал.

– …не успела родиться, как начала плакать не закрывая рта. Я у медсестры даже спросила, нормально ли это. Будто у нее что-то болело. Плакала и плакала. Другие дети спят, а она плачет-надрывается… Боже, какие же мы все несчастные, беззащитные.

Он привалился к стене, посмотрел вверх. Глаза у него наполнились влагой, а потом одна за другой закапали слезы; отскакивая от шерстяной безрукавки, они мелкими брызгами летели вниз. Впитывались в коврик. Сорвавшийся с сигареты столбик пепла упал туда же, куда слезы, и рассыпался. Он послюнявил средний палец, и пепел пристал к подушечке. Потом стряхнул пепел в аквариум. Вернувшись в гостиную, долго терзал ручку настройки радиоприемника, но до них доносились только шум и треск. Этот треск, словно чье-то нашептывание, успокоил ее. Через некоторое время удалось поймать какую-то радиостанцию, и они напряженно вслушивались, но язык, на котором говорили, им был непонятен. И опять все стихло. Он сел в кресло рядом с ней.

– Ты помнишь нашего Бобика? Сколько лет прошло, как он сдох? – спросил.

Она мысленно подсчитала.

– Года четыре или пять? Этот кобель страшно действовал мне на нервы.

– А помнишь, как он утаскивал к себе на подстилку все что ни попадя? И как сгрыз твой новехонький сапог? – хохотнул он.

– Да уж. Умным его назвать было нельзя. Таскал все подряд… – Она сложила руки на животе и отдалась воспоминаниям. – Больше всего мне нравилось, что приходилось рано вставать – он же требовал, чтоб его вывели. Ты выгуливал собаку, приносил газету и свежий хлеб из «Деликатесов», в булочной был не такой вкусный. Потом выводили еще раз после обеда и когда заканчивался фильм… Надо же, пес организовывал нашу жизнь. У него был свой распорядок, и не дай бог его нарушить. Утром после прогулки обязательно надо было дать ему сухарик. Однажды в магазине не оказалось сухариков – не завезли, пришлось испечь и сразу подсушить в духовке… Ну и дурочка же я была – печь сухарики для собаки! Вообрази только!

Встрепенувшись, чуть не перебивая ее, он возбужденно выкрикнул:

– А помнишь, что сказал ветеринар, когда Бобик попал под машину?

– Сказал, что его надо усыпить, – ответила она.

Он обмяк в кресле, будто с чувством выполненного долга, удовлетворившись этим взрывом эмоций.

– И почему это о животных говорят «усыпить»? Ведь их умерщвляют, – раздраженно заметила она.

– Человек умирает, животное засыпает, не знаю почему.

– Снулые рыбы.

Он вспомнил, что надо выкинуть мертвых рыбок, но не хотелось снова смотреть на этот натюрморт в аквариуме. Потом, решил он.

– У собак свои привычки, – сказал.

– Как и у людей.

– Но у собак они не меняются. Человеческая психика позволяет нарушать ритуалы. А животные к ним приговорены.

Он был доволен тем, как ловко ему удалось это сформулировать.

– Приговорены, – повторил, будто упиваясь звучанием этого слова.

Они замолчали, сидя полуотвернувшись друг от друга в креслах, обтянутых коричневым кожзаменителем, и глядя на окно, плотно завешенное клетчатым пледом. Немного погодя она сказала:

– А все-таки хорошо с ним было… Помнишь, как он норовил по-тихому забраться на диван, хоть и знал, что ему это запрещено. Но залезал, только когда мы начинали ссориться, – хотел, видно, отвлечь внимание на себя…

– Он всегда валялся на диване, стоило тебе выйти за порог, – не удержался он от злорадного замечания.

– Да-а? Неужели? – недоверчиво спросила она.

– А я смолил в комнате. Одну за одной, да, а ты возвращалась и ничего не чувствовала. Курил, попивал себе пивко, а Бобик валялся на диване.

– Думаешь, я не знала, что ты пьешь? Знала, конечно. Просто виду не подавала. И табачную вонь чуяла, только мне было невдомек, что Бобик без меня забирался на диван.

Он встал:

– Кстати, в баре есть пиво.

– А вот это уж дудки, – усадила она его обратно красноречивым жестом, и он послушно сел. – Оставим на потом.

Он почувствовал, как его захлестывает волна злобы.

– На какое еще «потом»? Совсем отупела, не понимаешь? Никакого «потом» не будет.

Она сделала вид, что не заметила этой вспышки гнева, и спокойно продолжила:

– Это она его притащила. Сказала: или я, или он. Помнишь?

С минуту он обиженно молчал, а потом сказал ехидно:

– А ты не знала, как на это реагировать и как себя вести. Она иногда умела проявить характер.

– Почему ты говоришь о ней в прошедшем времени? Думаешь?.. Что ты вообще думаешь, скажи?

– Оставь меня в покое, – он встал и направился в свою комнату. В щелку между одеялом и балконной рамой посмотрел, что делается снаружи. Все то же самое. На улице ни души.

– Сию минуту закрой! Идиот законченный, ничему тебя жизнь не учит… Хочешь, чтоб тебе зенки выжгло? – завопила она, просунув голову в его комнату.

– Мои глаза, и комната моя, что хочу, то и делаю.

Она ушла. Соорудив из колготок что-то наподобие сачка, он принялся вытаскивать дохлых рыбок. Вскоре их набралась целая кучка.

Огромные выпученные глаза скалярий были уставлены прямо в потолок. У него тряслись руки, когда он брал их за вялые хвосты и вытаскивал из самодельного сачка. Спуская рыбок в унитаз, он зажмурился.

– Может быть, произошло извержение вулкана, и вулканическая пыль попала в атмосферу, – рассуждала она в гостиной. – Поэтому стало темно. При извержении вроде бы радиации не бывает, значит, можно выходить. Эх, вот так они и вымерли, динозавры эти.

Он что-то неразборчиво промычал.

– Растительной пищи не хватало, нечего стало есть, и они потихоньку подохли.

Внезапно послышался звон разбиваемого стекла. Оба замерли. Он – склонившись над унитазом, она возле кресла.

– Что это было? – шепотом спросила она.

– Похоже, не все сидят по домам. Наверно, грабят наш магазин.

– Они же все вынесут. Мародеры чертовы. Звони в полицию.

Он посмотрел на нее и постучал пальцем по лбу.

– Телефон не работает. – Но все-таки подошел к входной двери и глянул в глазок. Потом осторожно приоткрыл дверь. В квартиру ворвались голоса, эхом разносившиеся по этажам.

– Пойду, может, разузнаю что, – шепнул он ей, а она, схватив его за рукав, скривила лицо, словно этой гримасой хотела его удержать.

Он вырвал руку. И растворился в темном прямоугольнике дверного проема. Она высунула голову и постояла так, прислушиваясь. Потом вернулась в комнату и принялась собирать со стола тарелки. Пальцем выловила из банки соленый огурец и быстро съела. Затем присела к столу и застыла как изваяние. Он вернулся оживленный и с порога сообщил:

– Я пригласил к нам этих, снизу.

Она схватилась за голову.

– Ну и зачем? О чем с ними разговаривать?

– С минуты на минуту придут.

Она быстро смахнула крошки со стола и разгладила скатерть.

– Счастье, что газ пока не отключили. Поди поставь чайник.

Через минуту на лестничной площадке послышались шаги. Раздался деликатный стук в открытую дверь. Сосед галантно пропустил жену вперед. Стали здороваться, представляться.

– … оский, – сказал сосед.

– … чик, – ответил хозяин.

– Столько лет под вами живем и ни разу у вас не были. Здравствуйте.

– Прошу, прошу, проходите в комнату. Дверь закроем, – сказала она.

Соседи робко переминались в прихожей, потом позволили провести себя в гостиную. И заняли оба кресла. Некоторое время длилось неловкое молчание.

– По чашечке кофе, как вы, не против? – спросила она, тиская в руках кухонную тряпку.

– Нет-нет, зачем эти лишние хлопоты… – отказался сосед.

Миниатюрная соседка сидела на краешке кресла. Хозяин, пододвинув себе стул, сел к ним поближе.

– Кофейку не мешало бы выпить. Кто знает, не выключат ли вскоре газ… Может, это будет последняя чашка кофе в нашей жизни… – попытался он пошутить.

– Ах, типун тебе на язык… – с напускной веселостью сказала жена. – Сварить или растворимый?

– Лучше сварить, если вам не трудно.

Она скрылась в кухне. Ему не терпелось узнать, что известно соседям:

– Вы что-нибудь слышали? Что это было, и вообще…

– Говорят, страшное землетрясение, повсюду, пол-Европы как корова языком слизнула, Голландия ушла под воду, Штатов и Японии больше не существует.

– Но мы ничего не почувствовали, – сказала она, стоя в дверях с пачкой кофе в руке.

– Мы живем на территории малой сейсмичности, – осадил он ее этим простым объяснением.

Сосед продолжил:

– У них там все взлетело на воздух, атомные станции… Потому и заговорили о радиации…

– Значит, на самом деле – извержение вулканов. То-то так темно. Что я тебе говорил, – обратился хозяин к жене, которая уже вносила на подносике чашки с кофе.

– Мой муж с самого начала высказывал такую гипотезу, – подхватила она, расставляя чашки на журнальном столике, – очень похоже на то, что произошло когда-то с динозаврами…

И вдруг миниатюрная соседка безутешно расплакалась, прижимая к носу платочек. Сосед погладил ее по руке.

– Женщины всегда принимают все ближе к сердцу. Наши дети сейчас в Штатах. У нас их двое, – пояснил он. – Собирались приехать на Рождество.

– Не будет никакого Рождества… – продолжая всхлипывать, пролепетала маленькая соседка. Вид у нее был такой жалкий, что невольно у всех к горлу подступил комок. Воцарилась тишина, которую нарушило синхронное позвякиванье всех четырех ложечек, размешивающих сахар в чашках.

– Наша дочка, вот тоже, аккурат вчера уехала к своему… жениху, – первой заговорила хозяйка. – С утра пораньше выехала, а этот ужас случился спустя несколько часов, мы тоже очень волнуемся.

– Всегда-то мы беспокоимся о детях, даже если они давно выросли. Нет чтобы подумать о себе, – философски заметил ее муж.

– Ну как ты можешь? Вечно чего-нибудь ляпнешь…

Все взялись снова мешать кофе, на этот раз с каким-то остервенением. Сосед продолжил свои рассуждения:

– Поэтому не работают ни радио, ни телевизор. Говорят, излучение мешает распространению радиоволн и, вообще, выводит из строя электронику. Радиация нарушает проводимость всяких там… ну, словом, чего-то… – запутался он в объяснениях.

– Только газ у нас и остался… пока… – тихо сказала его жена, поднося чашку к губам.

– Но надо быть готовым к тому, что и газ отключат.

Хозяйка поерзала на стуле.

– И что тогда с нами будет? Чуете, как несет из канализации? А что, если совсем засорится?

– А чем, позвольте узнать, вы занимаетесь? – резко сменил тему хозяин.

– Мы уже на пенсии. Такие дела, – ответил гость уклончиво. – Служил когда-то… Кстати, частенько видел вас в автобусе. Вы ведь ездили на работу тринашкой, верно?

– Да-да, на тринадцатом, сходил возле городской управы. Я работал в школе…

– Кажется, под городской управой есть бункеры, – вмешалась его жена, – и все служащие там укрылись. Говорят, у них там полно запасов: чистая вода, консервы всякие, каждому хватит на год. Есть даже кинозал.

Хозяин поглядел на нее изумленно:

– Кто тебе такую чепуху сказал?

– А вот слыхала.

Проигнорировав ее ответ, он снова повернулся к соседу:

– Как на ваш взгляд, одеяла от этого спасают? Всего-то обычные одеяла… Нас обязаны были проинструктировать, как себя вести.

– Давеча ходили по квартирам какие-то в комбинезонах, разносили листовки. Были вон в том доме, – сосед неопределенно махнул рукой. – До нас еще не дошли. Может быть, дойдут.

– Как вы полагаете, может, нам самим как-то объединиться, хоть бы в своем подъезде. Вы были харцером?

– Когда я был молодым, харцеров не было, а был СПМ[31]31
  Союз польской молодежи – молодежная организация типа комсомола. Основана в 1948 году, в 1957-м разделена на несколько союзов, в том числе Союз харцерской молодежи.


[Закрыть].

– Значит, в какой-то организации все же состояли, – язвительно заметил хозяин.

– Помню, нас учили, что в случае атомного взрыва надо броситься на пол под самым окном и накрыть голову руками.

– Как же, жди, поможет это. Все равно что одеяла на окнах.

Он подошел к окну и немного отвернул плед.

– Интересно, чем может пахнуть этот бурый воздух? Должен же у него быть какой-то запах. Озоном? Гарью?

– Возможно, вулканической пылью, – подсказал сосед.

Хозяин подошел к мебельной стенке и стал что-то искать на книжной полке. Наконец вытянул толстый альбом. Некоторое время просматривал его сам, как бы желая убедиться, действительно ли там есть то, что он ищет. И, раскрыв на нужной странице, протянул альбом на всеобщее обозрение:

– Вот, «Страшный Суд» Мемлинга[32]32
  Ханс Мемлинг (1433–1494) – фламандский художник немецкого происхождения. Прославился своей картиной «Алтарь Страшного Суда».


[Закрыть]. Люди восстают из могил, Архангел Гавриил с огненным мечом. Ад – человеческие фигурки летят в геенну огненную. Небо над пеклом красное, повсюду пожарища и пепелища.

– Ты зачем нам это показываешь? Совсем сдурел? – возмутилась его жена, потом обратилась к гостям: – Не понимаю, зачем муж вам это показывает.

– Я чертей и привидений не боюсь. Людей, вот кого следует опасаться, – бодрым тоном сказал сосед. – Это наверняка чьих-то рук дело, кто-то же должен был принять такое решение.

– Погодите-ка, ведь вы утверждали, что это землетрясение…

– Один черт, землетрясений тоже не бывает без причины… Глобальное потепление и так далее…

Хозяйка поставила чашку на столик.

– В жизни случается и такое, на что человек повлиять не в состоянии. Собственно говоря, сплошь и рядом так бывает. Как говорится, чему быть, того не миновать. Человек ни сном ни духом не знает, что будет завтра, и планировать толком ничего не может. Самого себя не может понять – нами управляют эмоции, инстинкты… Вот мы посадили на своем участке помидоры, они созрели, теперь бы и собрать урожай, так нет же! Все происходит помимо нашей воли.

Тем временем соседка, как загипнотизированная, не сводила испуганного взгляда с репродукции в альбоме, раскрытом перед ней на столе. Скорее всего, ей нездоровилось – на лбу выступили мелкие бисеринки испарины. К чашке кофе она не притронулась.

– Мне нехорошо, – сказала она, обращаясь к мужу. – Может, пойдем уже?

Он как будто очнулся.

– Сколько сейчас времени?

– Семь, – ответила хозяйка, и, поколебавшись, добавила: – Вечера.

После ее слов гости встали.

– Думаю, нам пора. Первый визит не должен быть… ох, что я плету. Может, завтра заглянете к нам?

В дверях, когда прощались, мужчины обменялись еще парой фраз:

– Если вам что-нибудь станет известно…

– Будем держать связь.

Они снова уселись на свои места – в кресла. Отодвинув чужие чашки.

– И зачем ты их привел?

Он не отозвался. С увлечением просматривал какую-то старую газету.

– Сегодня после новостей должны были показывать фильм…

– Зануды какие-то. Перепуганные не меньше нас и скучные. Заметил, в каком она состоянии?

Он снова промолчал, тогда она встала и отнесла альбом на место.

– Пока не вникаю, мне не страшно, а как задумаюсь, начинаю трястись от страха, – сказала она. – Хоть бы телевизор работал. Как называется фильм?

Отложив газету, он откинулся на спинку кресла. Закрыл глаза.

– Не знаю.

– Поговори со мной.

Он не шевельнулся.

Она встала и закружила по комнате в поисках места для молитвы. И опустилась на колени там же, где прежде, спиной к завешенному пледом окну. Он украдкой следил за ней из-под неплотно прикрытых век.

– Ангел Божий… – она покосилась на него, а он быстро зажмурился. – Ангелы-хранители наши, стойте на страже возле нас. Утром и вечером, днем и ночью, будьте всегда нам опорой…

– Ты на что молишься, на коврики свои, что ли? – тихо произнес он.

– Охраните нас и защитите наши души и тело и препроводите нас…

– Ни ангелов нет, ни Бога. Люди возникают из праха и в прах обращаются.

– … в жизнь вечную. Аминь.

Она поднялась с пола, машинально отряхнула колени и вернулась в свое кресло.

– Слушай, мне вдруг пришло в голову, что ангелы-хранители для нас вроде как мы для наших домашних животных. Так же о нас заботятся. Знают, что для нас лучше. Бобик вот не знал, что лучше. И не хотел глотать таблетки от глистов… Так, может, сейчас происходит нечто подобное… Он избавляет нас от всякой дряни.

– Кто? – он открыл глаза.

– Бог.

– Нет, у тебя точно мозга за мозгу заходит.

Она со злостью посмотрела на него:

– Какой же ты все-таки противный, мерзкий.

– Просто у меня нет никаких иллюзий.

Она встала, собрала чашки и ушла на кухню.

– Ты маленький злой человечек. Скользкий, как уж, – бросила ему на ходу.

Они опять сидели в своих креслах почти в полной темноте. Только тускло светила лампочка в коридоре. На ней была растянувшаяся застиранная ночная сорочка, на нем – полосатая пижама. Он принес огарок свечи, зажег и поставил на стол. Она изумленно взглянула на него, растирая крем на руках.

– Надо беречь электроэнергию, – сказал он заговорщицким тоном.

– Мне всегда в темноте становилось не по себе. Ночью все кажется страшнее и безысходнее. Потом, утром, я удивлялась своим ночным страхам… а теперь темень круглые сутки. Думаешь, с ней что-то случилось?

– Нет, не думаю.

В неверном свете от свечки он раскладывал по кучкам таблетки трех разных видов и прятал в коробочку на завтра.

– А кого мы еще любим? – спросила она после недолгого молчания.

От неожиданности он замер с таблеткой в пальцах.

– Не понял.

– Ну о ком бы еще мы могли беспокоиться?

– А тебе мало? – и он вернулся к своему занятию.

Закрутив колпачок на тюбике с кремом, она подошла к окну. Опасливо отвернула краешек пледа.

– Машина едет! – крикнула вдруг.

Он вскочил и бросился к окну:

– Где, где? Дай посмотреть.

Они толкались возле узкой щелки.

– А что я тебе говорила? Не высидят люди так долго по домам, начнут выползать на улицу. Это не по-человечески – торчать замурованными в собственных квартирах. Лучше уж сразу умереть.

– Думаю, сейчас начнется – магазины пойдут грабить. Сметут все продукты.

Она взглянула на него:

– Нам бы тоже не помешало пойти чем-нибудь разжиться. Что будем есть, если это затянется?

– Ты тоже считаешь, что это надолго? – спросил он. Вернулся к столику и собрал таблетки. Она отнесла тюбик с кремом в ванную. Столкнувшись в узком коридоре, они остановились лицом к лицу.

– Может, придешь ко мне спать? Не так страшно будет… – сказала она.

– Ты храпишь… я глаз не смогу сомкнуть.

И они разошлись – каждый пошел в свою комнату, но на пороге она еще задержалась и спросила:

– А Бобик спасется, как думаешь?

– Совсем спятила, – тихо сказал он, и оба захлопнули за собой двери.

Перевод И. Подчищаевой