Текст книги "Надежда тебя не покинет (СИ)"

Автор книги: Ольга Шах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Так и завертелось-понеслось: тайные свидания в самых разных уголках города, маленькие отели и гостиницы. Иногда они делали вид, будто незнакомы и это их первое, будоражащее воображение, свидание, а в другой раз представляли себя супружеской парой на втором десятке совместной жизни…

Светка порхала, окрылённая, и мысленно твердила, что она попала в сказку. И гнала от себя мысли о том, что сказка рано или поздно может закончиться…

Глава 4. Слишком далеко зашедшие игры

Глава 4. Слишком далеко зашедшие игры

Резкий звонок телефона заставил Свету встрепенуться и вынырнуть из воспоминаний. Она раздражённо посмотрела на имя абонента и неприветливо буркнула в трубку: «Аллё!», надеясь на то, что несостоявшуюся свекровь на том конце провода скрючило от её грубости и хамства. Да, возможно, Света когда-то любила Дмитрия, но вот пылать нежными чувствами к его маменьке, она была не обязана. Вообще, Лидия Викторовна всегда вела себя безупречно, ненавязчиво присутствуя в жизни сына, но сама-то Света знала, что в глубине души родители Димы не в восторге от его выбора. Сволочи лицемерные! Нет, чтобы сразу всё высказать ей в лицо!

Конечно, Дима не был дураком и даже начал что-то подозревать, да Света и не слишком старалась вести себя как обычно. Их расставание – всего лишь дело времени и так что и жалеть тут не о чем.

Света презрительно скривилась и снова бросила взгляд в зеркало. Сегодня у неё свидание с Антоном в одной из кафешек неподалёку от Арбата, и она должна поторопиться, если не хочет заставить себя ожидать… Вскоре предвкушение от встречи с любимым затмило всё остальное и девушка лихорадочно посматривала на часы, сидя за столиком кафе, полная счастливых надежд. Дело в том, что они с Антоном никогда заранее не договаривались о том, как пройдёт очередное свидание, что добавляло определённую остроту подобным отношениям.

Лукавая улыбка мелькнула на губах девушки, когда она вспомнила о том, как обычно заканчивались их свидания… И вот, показалась высокая фигура молодого человека, который быстрым шагом направлялся к ней.

– Ты заставляешь себя ждать, – капризно изогнув губы, мурлыкнула Света, призывно изогнув спину.

– Дела были, не до того, знаешь ли, – хмуро бросил мужчина, присаживаясь рядом и равнодушно оглядывая интерьер заведения. – И вообще, я давно хотел тебе сказать… без обид, Сюзанна, но с нашими отношениями пора завязывать. Нет, в постели ты огонь, тут вопросов нет, просто… мы слишком далеко зашли, если честно, я и не представлял, что одноразовое свидание во что-то выльется.

Света просто окаменела от этих слов, улыбка медленно сползала с её лица, но она не хотела понимать то, что она сейчас слышит. Разве может Антон так поступить с ней? Наверняка, он просто шутит. Да, конечно, это просто шутка! Не очень умная и довольно жестокая к тому же, и ему придётся изрядно попотеть, прежде чем она простит подобный выпад в её сторону!

Казалось, что мужчине было неловко, он старательно отводил взгляд, вот он наклонил голову и поправил прядь тёмных волос, которая упала ему на лицо…такие знакомые действия, такие родные. Но тут Свету пробило осознание: он не шутил! Вот всё, что сейчас было сказано, это не шутка. И про то, что он явно задержался рядом с ней, и про то, что он благодарен за уделённое время. Так и сказал: «… за уделённое время», словно она была на собеседовании в «Крошке Картошке».

– Я рад, дорогая, что ты всё поняла правильно и не в претензии на меня, – голос Антона звучал уверенно и ровно, он слегка улыбнулся и поднялся из-за стола, кивнув Свете на прощание.

А она… всё также молча сидела и смотрела ему вслед. Нет, ну не должно всё вот так нелепо закончиться. Возможно, Антон остынет, и они смогут начать всё с чистого листа? Света уже мысленно перебирала, какие слова она подберёт к их следующей встрече, когда реальность холодной рукой взяла за горло – она же ровно ничего о нём не знает. Ни номера телефона, ни адреса, ни даже, какая у него машина. Она ведь и имени его не знает…

Девушка поднялась и пошла на выход, держа спину прямо, словно в неё вбили кол, и смотря прямо перед собой, стараясь не обращать внимания на насмешливые или сочувствующие взгляды окружающих людей. Она шла по улице, не понимая, куда движется, просто следуя вперед, ей казалось, что вся её жизнь, такая странная и нелепая, закончилась. Стеснение в груди доставляло ей боль. С некоторым удивлением Света заметила себя, стоящую возле дома Димы. Вот и славно, вот и хорошо… Что он говорил о том, когда вернётся? К его приходу она будет готова.

*** Дмитрий

Я устало откинулся на удобный подголовник автомобиля, мысли лениво плыли у меня в голове, я расслабился и старался не думать о том, что будет, когда я переступлю порог своего дома. Будет ли там Света? А, если будет, она снова сделает вид, что ничего не происходит? Скорее всего, да… Впрочем, я несправедлив к девушке, она никогда ранее не давала понять, что от неё можно ожидать взрослых решений. Пожалуй, пора расставить все точки над «и».

Конечно, совсем уж дураком я не был и понимал, что тот огонь, что был между нами, немного поутих со временем. Винил ли я себя в этом? Отчасти, да. Только, как бы я не пытался достучаться до Светы, натыкался на равнодушие и даже… раздражение. Оно и неудивительно, если я мотаюсь по командировкам, в то время, как Света… не из тех женщин, которые сидят в ожидании у окна. Стоит ли удивляться тому, что у неё появился мужчина? Что ж, такое бывает. Я вздохнул и мысленно приготовился к тягостному для нас обоих разговору. Машина, утробно рыча на низких оборотах, медленно заехала в арку и притормозила возле моего подъезда.

– Спасибо, дружище, что подкинул до дома, – я протянул руку сослуживцу и вытащил сумку с вещами с заднего сидения «Патриота».

– Да о чём ты говоришь, – махнул рукой тот и блеснул улыбкой на загорелом лице, пожелал мне забить на всё и расслабляться хотя бы пару недель.

Я молча кивнул и побрёл к подъезду, когда услышал какие-то крики наверху и толпу народа возле подъезда. Окружающие возбуждённо переговаривались и напряжённо смотрели наверх, тыкая пальцами и периодически охая. Я автоматически поднял голову и замер. На нашем балконе стояла Светка, что-то возмущённо крича и размахивая бутылкой, зажатой в руках. Моё сердце пропустило удар, когда я понял, что её вопли адресовались мне.

– А, явился! – я застыл, боясь дышать, мысли замерли, словно завязнув в патоке, и мозг не воспринимал то, что я вижу. – Смотри, что я сейчас покажу!

Я ощутил мимолётный укол множества глаз – соседи сочли, что присутствуют при какой-то особо извращённой домашней ссоре. Внезапно возникшая мысль опалила мой разум, но не успел я пошевелиться, как Светка перевалилась через перила и сиганула вниз, раскинув руки, как крылья, и продолжая что-то кричать.

Удар смягчили росшие внизу тополя, как я оказался рядом – в памяти не отложилось, кровь громко шумела в ушах, я просто смотрел на тело Светки, лежащее внизу сломанной куклой. Длинные волосы разметались, глаза были закрыты, а ноги были вывернуты под странным углом. «Как же так! Как это может быть?», – билась в голове единственная мысль.

Дальнейшее помню отрывками – вот оперативно приехавшая карета «Скорой помощи» едва не заехала задними колёсами на газон, Светку быстро осмотрели и погрузили внутрь, врач что-то озабоченно мне говорит, что Света жива, у неё множественные переломы, есть подозрения на перелом свода черепа, всё будет ясно после госпитализации… я киваю… кажется…

Вот уже сержант с грустным лицом нудно твердит собравшимся гражданам, что ничего интересного больше не произойдёт, поэтому он просит всех разойтись. После дачи показаний, разумеется. Словно со стороны замечаю, что после последних слов полицейского количество желающих поглазеть на место происшествия заметно сокращается.

И вот уже в участке я даю показания под недоверчивым взглядом уставшего полковника, который лично решил присутствовать при моём допросе.

– Кем вам приходится потерпевшая? – настроив видеокамеру и попутно успевая что-то писать, азартно поинтересовался у меня дознаватель.

– Это моя… моя девушка, – хрипло отозвался я, отводя глаза.

Внутренне я был готов к тому, что нам придётся расстаться, но её поступок… это не укладывалось в голове. «Выходит, что я её совсем не знал!», – горько подумал я.

– Сожительница, значит, – кивнул своим мыслям дознаватель и активно стал перекладывать документы на своём столе. – Попытки суицида у неё ранее были? Замечали за ней что-то необычное?

Я молча отрицательно покивал головой. Необычное вряд ли… скорее ожидаемое…

Далее последовали вопросы ни о чём, все прекрасно понимали, что в момент падения Света находилась дома одна, в состоянии алкогольного опьянения, да ещё и с большим содержанием снотворного в крови. Возможно, этот коктейль и повлиял на мозги, заставляя девушку перейти черту.

– Летуны, – философски пожав плечами, немного огорчённо протянул дознаватель. – Бывает… очнётся, сама расскажет…

Всё с той же тактической сумкой наперевес я отправился в больницу, где узнал, что первоначальный диагноз подтвердился – субарахноидальная гематома в результате перелома свода черепа. Как следствие, отёк мозга и кома. Врач, отводя взгляд, признался, что медицина не стоит на месте, но врачи не боги. И положительного исхода он не даёт.

– Когда её можно будет навестить? – словно, не слыша прогноза лечащего врача, уточнил я.

Нерациональное чувство собственной вины грызло меня, заставляя думать о том, что вот если бы я больше времени уделял Светлане, всё могло бы быть иначе. Возможно, мне стоило настоять на браке, родили бы детишек и жили счастливо…

Глава 5. Наденька

Глава 5. Наденька

***

Сегодня ночью в приёмном покое нашей больницы было спокойно, по скорой привезли только мужичка, который у себя дома неудачно на нож упал во время ссоры с женой. Но его дежурная группа быстро осмотрела, ничего страшного, незначительный порез плеча, порез кровил сильно, изрядно напугав как самого пострадавшего, так и его дражайшую половину, которую она застала на соседке в самом пикантном моменте. Вот и взялась за холодное оружие. От эмоций, я думаю, не иначе. Во всяком случае, дамочка была самого интеллигентного вида, тряслась и причитала над порезанным супругом так, словно тот собирался умереть на месте от обширной кровопотери. Сотрудники скорой всё сделали верно, рану обработали, но оставить подранка дома не могли, вот и приволокли его к нам, хоть тот и упирался изо всех сил.

– Ну что вы, это я сам, Лидочка тут не при чём, – немного смущённо взирая на испуганно всхлипывающую половину, вещал он.

– Ну точно, – смеялся наш дежурный врач Павел Иванович и подмигивал пострадавшему, споро накладывая пару швов. – Как-то неловко было получить ножевое ранение именно в правое предплечье, да ещё и правше…

Павел Иванович, хоть и был редким охальником и бабником, но работу свою знал хорошо, поэтому я никогда не обижалась на некоторую вольность в общении, которую тот допускал. Вот и сейчас, он наверняка задумал что-то непристойное.

– Ножевое ранение, обязаны сообщить в полицию, сами понимаете, – Павел Иванович нехорошо прищурился и со значением посмотрел не супружескую чету, которая явно позабыла про свои распри, и сейчас они сидели, держась за руки.

– Сам я, – непреклонно сжимал губы и болезненно морщился мужчина. – Сам виноват. И я не стану ничего подписывать в полиции.

В результате пострадавшего отпустили, я проводила его до выхода и видела, как супруга, поддерживая за локоток, заботливо усаживает его в машину такси…

Потом ещё была бабка, которая решила на ночь глядя обнаружить что-то в своей кладовке, залезла на стремянку, с которой благополучно в последствии и свалилась… как следствие – вызов кареты скорой помощи испуганными родственниками и установленный перелом правой голени. Ночная смена подходила к концу, медсестра на посту, Анна Михайловна, прикорнула тут же, на удивительно неудобном диванчике. Я приблизилась и вздохнула – она была в полудрёме, скукожившись в неудобной позе и подтянув к себе ноги. Я мельком взглянула в журнал – он был аккуратно заполнен и подготовлен в сдаче смены, Анна Михайловна была ответственным сотрудником и знала наперечёт все назначения, а ещё у неё было полторы ставки, потому что поднимать одной двоих мальчишек было непросто, вот и уставала она иной раз. Я знала, что Анна Михайловна ещё подрабатывает тем, что ставит уколы на дому… медсестра заёрзала, просыпаясь, но я приблизилась, села рядом и положила ладонь на лоб, углубляя её сон, делая его спокойнее. Уже через мгновение морщинка на её лбу разгладилась, а дыхание выровнялось. Думаю, что пару часов до конца смены Анна Михайловна может подремать, а тут рядом посижу, чтобы ей было спокойней.

Нет, она не увидит меня и даже не почувствует, просто сможет ощутить себя немного лучше, словно хорошо отдохнула. Завтра, как я помню, у неё один выходной, пусть проведёт его со своими детьми – с таким режимом работы, как у неё, они наверняка чувствуют себя покинутыми не только отцом, но и вечно усталой матерью.

Пусть это немногое, на что я способна, но я рада и тому, что как-то вообще могу взаимодействовать с внешним миром. Помню, после моей смерти это было нелегко, признаться, я была в некотором отчаянии…

Да, кстати, позвольте отрекомендоваться – Надя. Надежда Фёдоровна Заварзина. Кажется, по-научному моё явление называется информационным сгустком. Вот такое заковыристое понятие нашлось для души. Да, к сожалению, я просто душа, не нашедшая покой, и могу находиться только на территории больницы.

Я кинула взгляд на часы, которые висели на стене возле поста – почти семь часов утра, а это значит, что скоро начнётся новая смена. Сегодня понедельник, летучка у главного врача будет развёрнутая, поступило несколько проблемных пациентов, но самой тяжёлой из них, насколько я могу судить, была девушка с многочисленными переломами, в том числе и переломом свода черепа.

Конечно, я знала причину, по которой она получила травмы, потому как присутствовала при её госпитализации и последующей операции. Кости-то ей собрали, а вот мозг… она была в коме и вряд ли выйдет из неё. Я попыталась достучаться до неё, но та практически не реагировала.

Сколько себя помнила, я всегда хотела связать свою судьбу с медициной, хоть и не распространялась о том весьма неженском устремлении, дабы не подумали, чего худого. Однако, когда в 1870 году в Москве объявили об открытии Высших женских медицинских курсов, да ещё под патронажем монарших особ, общественное мнение, пусть и со скрипом, но допустило, что женщина тоже может иметь лекарскую специальность. Стоит ли говорить, что я тут же заявила, что непременно стану их слушательницей? Родители, понадеявшись на девичью ветреность, дали своё родительские благословление, весьма условное, конечно. Мол, подрастёт, перебесится, а там, глядишь, с Николаем Углицким, сыном наших ближайших соседей, у нас и сладится. И это несмотря на то, что лично я никаких поводов к тому, чтобы считать Николеньку своим суженым, вовсе не давала, предпочитая видеть в нём приятеля. Стоит ли говорить, что их надеждам не суждено было исполниться, и едва мне минуло семнадцать лет, как я заявила папеньке, что намерений своих не меняла, а потому прошу меня не неволить боле в своих устремлениях.

Скрепя сердцем, родитель написал прошение о зачислении меня в число слушателей медицинских курсов, не забывая при каждом удобном случае напоминать о строгости предстоящего обучения. Маменька не отставала от него, причитая, что нянек-мамок со мной послать не будет никакой возможности и прося одуматься, пока не поздно.

– Коли есть нужда в том, Наденька, – снисходительно увещевал меня отец, – устроим у нас в поместье лекарню, будешь крестьян лечить с Зараево и прочих деревень. Слыхал я, они болеть горазды…

– А ежели нет у тебя сердечной склонности к Николеньке Углицкому, оно и не беда-то! – вторила маменька, надувая губы и кидая на меня нервные взгляды.

Я только усмехалась – ещё бы они не переменили своего мнения о Николаше – это после его-то замечания, что он, мол, увлекается произведениями лорда Байрона и вообще, прочих вольнодумцев.

Но я была полна решимости совершить в своей жизни что-то, стоящее и посему бытовые трудности и строгость обучения меня, не испугали. Я радовалась своей тёмно-коричневой курсисткой форме из плотной шерсти, белому халату с завязками на спине, что мы купили для занятий в опытном кабинете, и моё сердце разрывалось от собственной значимости. Впрочем, проучившись два года, восторги немного поутихли, но желание заниматься лекарским делом у меня не пропало. Училась я прилежно, совестливо изучая заданный материал, и никогда не отказывалась от трудовой повинности в домах призрения.

Кажется, что даже родители не противились боле моему порыву и целиком и полностью его приняли, только изредка в письмах или при моём визите домой заговаривая о том, что я всенепременнейше должна составить счастье какого-нибудь весьма достойного помещика.

Вот и в тот день я находилась в радостном предвкушении, возвращаясь домой на время рождественских каникул. Не так давно построенная железная дорога, соединяющая Москву и Курск, изрядно облегчала моё путешествие, и я с интересом наблюдала из окна своего купе за привокзальной суетой, резкими свистками вагонных работников, мальчишек, суетившихся тут же, на перроне, продающих газеты, предлагая услуги чистильщика обуви приличным господам и вообще, просто без дела толкаясь среди людей, невзирая на щипавший с утра морозец.

Впрочем, в купе первого класса было тепло, я сняла короткую, до талии, курточку с меховым воротником и улыбнулась радостному предвкушению от возвращения домой, пусть и на малое время, оно и неудивительно, если с момента нашей последней встречи уж полгода как минуло. Я накупила рождественских подарков, которые заняли изрядное место в моём багаже, отписалась о своём прибытии родителям, но те велели не тревожиться, потому как пришлют за мной экипаж и нашего старого кучера Архипа.

Изнутри меня распирало такое счастье, ожидание праздника и встречи с родителями, младшими братьями, предвкушение того, как мы украсим рождественское дерево мятными и вяземскими пряниками, подвешенными на нитках, шоколадными бонбоньерками, украшенными синими и белыми сахарными крупинками, и будем строго следить за тем, чтобы никто это дерево не ощипал раньше срока… что я не обратила внимание на взволнованного молодого человека, одетого в длинное пальто на аглицкий манер, который едва не бегом двинулся к купе первого класса, размахивая руками и лихорадочно блестя глазами.

От грохота заложило уши, я упала на пол, стукнувшись о стол, раздался страшный лязг, визг… крики боли и ужаса. «Бомбист!», – как сквозь вату, услышала я вопли со стороны перрона. Затем я почувствовала, как я снова куда-то падаю, хоть и так, лежала на полу. Перед глазами были кровяные пятна, а в груди тяжкое стеснение. Единственное, я отчего-то со страхом подумала: «Помилосердствуйте, зачем же тут бомбист? Если ни сам государь, ни вообще, кто-либо из августейших особ, вряд ли ехал в соседнем купе».

Я лежала в темноте, придавленная какой-то балкой, не в силах даже пошевелиться, и думала только о том, какая это страшная несправедливость – вот так, просто, умереть! И о том, что в смерти нет ничего романтического и возвышенного, как пишут в романах. А мне очень хотелось жить! Очень! Так сильно, как никогда раньше! Ведь я так многого не успела в этой жизни – не успела закончить обучение, не успела влюбиться, создать семью и насладиться радостью материнства… я скорее почувствовала, чем поняла, как со стороны развороченных взрывом вагонов приближается море огня, заставляя выгибаться металлические листы и превращать в пепел деревянные балки.

Возможно, именно мой страх смерти и сыграл тогда со мной страшную шутку, оставляя меня тут, привязанной к этому месту в виде неприкаянной души. Воистину, нет страшнее греха, чем трусость!

Глава 6. Смерть – не конец жизни

Глава 6. Смерть – не конец жизни

Да, именно моя трусость была всему виной! Сначала я сидела на перроне, невидимая для всех, и отчаянно трясясь от пережитого ужаса. Сколько я просидела вот так возле сошедших с рельсов, покорёженных и обгоревших останков купе, которые пострадали от взрыва и последующего пожара, я не имела ни малейшего понятия. Кругом находились растерянные люди, дамы плакали, закрыв голову руками, отчаянные смельчаки из числа мужчин организовывали спасательные операции, забираясь в обгорелые купе и пытались отыскать там тех пострадавших, которые подавали признаки жизни. А я… меня так и не нашли. Точнее говоря, в том, что осталось от меня после пожара, нельзя было узнать Наденьку Заварзину. Впрочем, как и от тех несчастных, коим было предначертано погибнуть в этот день. Нас похоронили в общей могиле, а фамилии взяли из билетов…

Так и началась моя «жизнь» в виде духа. Было до ужаса тоскливо и одиноко. А ещё было страшно… выяснилось, что я не могу покинуть это место, словно вокзал огорожен невидимым контуром. Сначала я рвалась, отчаянно призывала все силы, о каких только имела понятие, а потом… смирилась, наверное. Часть перрона и путей были восстановлены, и уже ничто не напоминало о случившемся. Наверное, в моём положении было довольно глупо вести учёт времени, но я старалась. Сначала пыталась просто запоминать, подсчитывать дни и недели, затем забывала, сбивалась, и с лёгким недоумением узнавала о том, что недели сливались в месяцы, а те в годы… но каждый день был похож на предыдущий. Та же толчея на перроне, те же суетливо спешащие люди, так же важно вышагивающие рабочие вокзала и шустро снующие туда-сюда мальчишки.

Небрежно брошенные на лавки газеты и разговоры пассажиров позволяли мне не спятить совсем уж окончательно. Именно так я узнала, что появившаяся откуда ни возьмись революция смела царя и принесла с собой гражданскую войну и разруху, Москва стала столицей, но это не слишком-то задевало меня. После началась мировая война и эвакуация. Гражданских пассажиров становилось всё меньше, по больше части сюда прибывали грузовые поезда, доставляющие оружие и продукты для защитников и жителей столицы. Железную дорогу, как «имеющую стратегическое значение», всё же разбомбили, разумеется, но само здание вокзала оказалось нетронутым. И именно там устроили госпиталь. Думаю, что именно в тот момент что-то шевельнулось в моей душе. То, что осталось от Наденьки Заварзиной, мечтающей помогать людям. Той, которая, понизив голос до шёпота, нарушала распоряжение о тишине в дортуаре и делилась своими прожектами отправиться после обучения куда-нибудь на задворки империи и насаждать медицину и прогресс. Да, понимаю, как смешно это сейчас звучит…

Я старалась помочь всем, чем могла: уменьшала жар и боль у больных, снимала усталость и последствия недосыпа у медицинского персонала, редко покидающего пропахшее болью и йодом здание бывшего вокзала. Нет, не всем больным удавалось покинуть стены госпиталя на своих двоих, и тут я была рядом, с чувством зависти наблюдая за тем, как души погибших людей уходят навсегда, оставляя меня в ожидании. Чего? На этот вопрос не было ответа.

Война закончилась, в стенах и помещениях здания бывшего вокзала залатали кое-какие дыры, заменили частично провалившуюся после бомбёжек крышу, да и решили, что ещё что-то менять незачем, тем более, переустраивать то, что есть, больница будет тут нужнее… столица потихоньку оживала, строились новые дома и предприятия, жизнь снова входила в свою колею.

Завозившаяся на диванчике медсестра отвлекла меня от воспоминаний. Анна Михайловна заспанно оглядывалась, словно не понимала, как она вообще умудрилась столь глубоко заснуть в настолько неудобной позе. Посмотрела на часы, засуетилась, одёргивая форменную рубашку и приглаживая руками взлохмаченные и стоящие дыбом волосы. Так, через полчаса понедельничная летучка у главного. Отличается она от обычной только тем, что бывает более масштабной, вот и всё. Я с удовлетворением заметила, что Анна Михайловна чувствует себя отдохнувшей и с чувством выполненного долга ушла.

Я аккуратно внедрилась в кабинет главврача и притулилась возле стены, по старой привычке сканируя эмоциональный фон собравшихся. В целом, всё было в порядке, разве что наша медсестра из терапии, Леночка, была несколько взбудораженной и нервно ёрзала на собственном стуле. Хотя виной тому, надо полагать, были многозначительные взгляды, которые кидает на милую барышню Павел Иванович, что с лучезарной улыбкой, небрежно поигрывая бровями, отчитывался за прошедшую смену. Если его послушать, то вчерашняя тоскливая смена была полна удивительных событий и приключений. К примеру, давешний мужичок-прелюбодей превратился в пострадавшего от семейного бесчинства хранителя домашнего очага, безвинно пострадавшего от крутого нрава своей супруги. Пожилая дама, решившая провести инвентаризацию собственных антресолей – в отважную бабку-скалолазку, чемпионку в паралимпийских играх.

Тихие смешки со стороны медицинских работников свидетельствовали о том, что доклад дежурного врача был оценен по достоинству, Леночка же смотрела на Павла Ивановича с плохо скрытым обожанием, заставляя тем самым остальных дам нашего коллектива тихо злобствовать и принимать ставки на то, сколько продержится это очередное увлечение нашего любвеобильного Павла Ивановича. Судя по шепоткам и загибанием пальцев, Леночке давали три месяца. Особенно лютовали его прежние привязанности. М-да… как бы хорошо я не относилась к нему, как к опытному специалисту, моральный облик Павла Ивановича был далёк от идеала.

Хотя, судя по недовольно вздохнувшему главному врачу, Михаил Ашотович также был от того не в восторге, хоть ему, как мужчине, было несколько неловко пенять своему коллеге на столь вопиющее поведение и моральное разложение коллектива.

– Хорошо, – кашлянул главный врач, переводя недовольный взгляд на врача-реаниматолога и листая документы на поступление больных. – Что можете сказать по поводу вчерашней «ласточки»?

«Ласточки»? Я встрепенулась. Конечно, эта же та пациентка, которую я хотела навестить сегодня. Не то, чтобы я не доверяла профессионализму опытных врачей, вовсе нет, просто прогнозы для пациентки, как я понимала, давались отнюдь не радостные, она по-прежнему находилась в стабильно-тяжёлом состоянии, в коме, за неё дышала аппаратура. Собственно, Павел Иванович сейчас подтвердил первоначальный диагноз, сообщив, что пациентка всё ещё находится в палате интенсивной терапии постольку поскольку, учитывая полученные травмы и переломы. Уточнение, что гарантий выздоровления нет практически никаких, добавлять не пришлось, и так было ясно, что подобный исход был сродни чуду.

– Думаю, подержим нашу «ласточку» пару дней тут, у нас, в АРО (отделение анестизиологии-реанимации), а потом передадим в травму, – сняв очки, подытожил Михаил Ашотович и кивнул, заканчивая планёрку.

Я кивнула собственным мыслям и выскользнула из кабинета главного, направляясь в реанимацию. За свою долгую «жизнь» мне пришлось видеть разные ситуации, но единственное, что всегда оставалось для меня загадкой – неистребимое желание людей лишить себя жизни.