Текст книги "Непокорный талисман (СИ)"

Автор книги: Ольга Цокота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Солнцеликий послал за знахарем, но тот отказался идти во дворец. И даже усиленная охрана не сумела доставить старика перед очи Властителя. Он, как никто другой, умел отводить глаза и становиться невидимым даже для дворцовых колдунов.

Пришлось повелителю водрузить свои необъятные телеса в паланкин и самому отправиться к безымянному никчемному деревенскому ворожею. Разумеется, впереди него шли десятки крестьян, прорубавших просеку в густых прибрежных зарослях. Бежали рядом с ним по колкой стерне и босоногие рабы, оставляя за собой кровавые следы и опахалами отгонявшие кровососов от Солнцеликого.

Ведун с изборожденным морщинами лицом цвета меди сидел на пороге своей хижины. Он так и не поднялся, остался недвижим, когда паланкин с Всемогущим опустили на землю рядом с ним, лишь обронил чистым звучным голосом:

– Как много живых существ ты погубил, добираясь ко мне, властитель!

– Я никого не убивал по пути к тебе, – изумился Великий.

– А срубленный камыш, птичьи гнезда посреди его зарослей, детеныш выдры, разрубленный косою, множество раздавленных комаров…

– Ты сожалеешь о ничтожных комашках?

– Нет ничего ничтожного из созданного Творцом, – в словах старца звучала печаль, – так, что же ты хочешь от меня, повелитель?

С тем же непроницаемым видом выслушал он Солнцеликого и задумчиво промолвил:

– Ну что ж, значит так предопределено, рыжеволосая девочка станет спутницей царевича. Пришли ее ко мне, а с нею и ту, что готова пожертвовать своей душею, чтобы превратить неугодную ей в пустую куклу-марионетку.

– Ты сделаешь все, чтобы я получал нужные сведения, но никто не сумел добраться через "зомбушку" до меня самого?

– Да, в моих силах дать тебе глаза и уши в чужом стане, но не позволить никому оттуда проникнуть к тебе. Клянусь, я сделаю это. И слово, и клятва мои крепки и надежны, тому порукой небо и земля, текучая вода и камыш, растущий на ее берегах, звери и птицы, живущие здесь.

… Почти год Коллет не покидала унылых покоев гарема, подавляющих нарочитой тягостной роскошью. И теперь, на скользких подушках в паланкине, она вдыхала живительный воздух внешнего мира, колышущий тяжелые занавеси, закрывающие ее от прохожих.

Девочка была уверена, что ее везут на казнь. Еще бы! В предыдущую ночь, не выдержав издевательств жирного борова, именуемого Солнцеликим, она плюнула ему в лицо. Ей никогда не забыть полного злобы взгляда, которым обжег ее Всемогущий. Остаток ночи она пролежала на земляном полу в сарайчике возле конюшне.

Но теперь она вновь вымыта, причесана, подобающе одета, окружена щелком, парчою и бархатом. Зачем это все осужденной на смерть?

Паланкин мягко покачивало. Хорошо обученные рабы ступали осторожно, не причиняя ей неудобств. Она отбросила все мысли и просто наслаждалась мгновеньями покоя, вдали от гаремных сплетен, недобрых взоров Димлы и липких прикосновений жирных, унизанных перстнями пальцев властителя.

Паланкин опустили на землю. Шторки раздвинулись и появилось опротивевшее ей лицо Димлы. В глазах навыкате сияло торжество:

– Ну, голубушка, как видишь опять мы вместе. Вылезай поскорее, иди навстречу своей судьбе.

Но Коллет не испугала ядовитая сладость визгливого голоса. На нее внезапно снизошли покой и уверенность в благополучном исходе этого путешествия. Ей было хорошо под чистым небом в зарослях камыша, пахнувших свежестью реки. И меднолицый старик, изваянием сидевший на порогеубогой хижины, не внушал ей трепета:

– Подойдите ко мне, девицы, промолвил он чистым молодым голосом, – подойдите и посмотрите в Зеркало Истины.

Небольшая лужица у его ног внезапно сверкнула и поднялась рядом с ним, обернувшись серебряным зеркалом. И единый вздох вырвался у обеих девушек:

– Это – Он!!! – ибо юноша, глядевший на них из Зазеркалья был тем самым, о котором каждая из них грезила в своих снах.

ГЛАВА 12. ГОРЬКИЙ ВКУС НЕВОЛИ

Квадратный люк наверху распахнулся. Свет и свежий морской воздух хлынули в вонючие темные недра трюма, ослепляя и опьяняя пленников. Лающие окрики и пинки заставили несчастных, едва держащихся на затекших ногах, подняться на палубу. Однако некоторые так и остались лежать. Они уже оказались вне досягаемости земных насильников и пиратов.

Среди умерших ночью были юный южанин с доверчивым детским лицом и милый степенный человек средних лет, которые все несколько недель плавания подбадривали и поддерживали Алексиса.

Пленных окатили холодной водой. От морской соли заныли ссадины и раны, оставленные веревками на руках и ногах, защипало глаза. Пока царевич тер воспаленные веки, послышались высокие, звенящие страхом голоса. Из другого отделения тюрьмы под палубой испуганной стайкой показались женщины.

Пиратское судно стало на якоре в обширной бухте, где уже разместилось с полдюжины кораблей. Песчаную отмель, желтеющую за пеной прибоя, пятнали разномастные шатры и палатки.

Все здесь было чуждо Алексису, все было картинно ярко и чрезмерно. Небо, море, песок – их будто раскрасил художник, любивший аляповатые режущие глаз краски. Глухая тоска волной захлестнула царевича. Тоска по высокому бледно-голубому своду небес, серебристым рекам и ручьям, неброским цветам и кустарникам его милого Светлоземья.

Бойкий толстенький перекупщик упругим мячиком прыгал на палубе, снуя между пленниками, ощупывая их короткими жирными пальцами и пронырливым взглядом, притаившимся в щелочках глаз.

Он отобрал с десяток самых сильных и красивых. Наиболее горячий торг разгорелся у него с капитаном из-за Алексиса. Атаман морских разбойников запросил за него немалую цену и не собирался уступать. Юноша не только был здоров и очень красив, в нем чувствовалась порода.

Алексис словно со стороны наблюдал за происходящим, видел самого себя бледного отрешенного, будто бы не имеющего отношения к гнусному действу. Торг напоминал ему театральное представление. Купец брызгал слюной, колотил себя в грудь пухлыми кулаками, несколько раз изображал, что порывается не заключать столь "проигрышную" для себя сделку. Но, в конце концов, он ударил с пиратом по рукам.

В плоскодонке, отчалившей от корабля с полосатыми парусами, было невыносимо тесно. Веревки, скрутившие запястья царевича, впивались в кожу. От боли и унижения он готов был броситься в воду и покончить счеты с жизнью. Но хитрый торговец живым товаром и его подручные предусмотрительно крепко привязали пленников к скамейкам.

На берегу их вновь окружила говорливая суетливая толпа мелких перекупщиков, ошивавшихся, словно шакалы, возле крупных хищников, закупавших большие партии невольников.

Визгливые голоса, липкие потные руки, теребящие "живой товар", непривычный зной, нестерпимый, невзирая даже на близость моря, слепящие лучи безжалостного солнца совершенно измучили обессиленного Алексиса. Он испытал облегчение, когда очутился в закрытом фургоне, именуемом здесь арбою.

Мерная неспешная поступь мулов, запряженных в повозку, убаюкивала. Дремота полупрозрачной стеной отгораживала от ненавистной реальности, давала краткое отдохновение душе и телу.

Но вот повозка остановилась. Юноша, пошатываясь, спустился на землю. Они находились внутри ограды, сложенной из крупных необработанных камней песчаника. Несколько длинных строений без окон, распахнутые двери которых выплескивали вонь немытых человеческих тел и испражнений, предназначались для рабов. У коновязи под навесом, крытым огромными разлапистыми листьями, нервно крутили хвостами мулы, отгоняя кровососов, Над ними возвышались диковинные горбатые животные с отвислыми губами и очами, полными вселенской печали.

Миска густой похлебки, источала аромат незнакомых пряных приправ. Виднелись в ней и крошечные кусочки мяса. Эта простая еда показалась изголодавшемуся царевичу невероятно вкусной.

– Подкармливают, чтобы на торгах мы выглядели получше, – хмыкнул крепыш с курчавой шевелюрой. Он говорил на общем с заметным певучим акцентом, свойственным обитателям Картеласа, лежащего за южной окраиной Империи.

– И когда же нас выставят на продажу? – поинтересовался мужчина, в каштановых волосах которого уже поблескивала седина. Его происхождение Алексис не смог определить точно. То ли ириец, то ли литавен.

– Думаю, завтра, – картеласец, жадно жевал жесткое мясо, – сейчас в период большой ярмарки, нет смысла тратить лишний день и деньги на наше содержание.

Рослый человек со спутанными русыми прядями, спадавшими на высокий лоб, сидел у стены напротив Алексиса и пристально глядел на него. Черты лица и какие-то неуловимые признаки в манере держаться выдавали в нем уроженца Светлоземья.

На время кормежки пленникам развязали руки, но спутали веревками ноги. И, тем не менее, земляк наследника, помогая себе могучими руками, подобрался к нему поближе. Не обращая внимания на возмущенные восклицания тех, кого он задел по пути и потеснив курчавого крепыша, сидевшего возле юноши, русоволосый водрузил свое громоздкое тело рядом с царевичем и внезапно властно потребовал:

– Посмотри мне в глаза.

Совершенно неожиданно для себя изумленный Алексис подчинился. Последовало несколько секунд тягостного молчания. Затем великан шумно вздохнул и почтительно склонил голову:

– Простите мне невольную дерзость. Хотел убедиться, что это действительно Вы, ибо воочию видеть Вас доселе не доводилось, – он избегал титулов и положенной формы обращения, но его тон более слов свидетельствовал, что русоволосый знал, к кому он обращается.

Слова на светлоземском явно были непонятны остальным, но, тем не менее, нескрываемое почтение, оказываемое могучим невольником юнцу, заставило всех обернуться в их сторону. Светлоземец, заметив это, тут же перешел на обычный тон разговора:

– Не серчайте, я должен вести себя с Вами, как с самым обычным своим соплеменником, – он наклонился, осмотрел опухшие щиколотки подростка, затем ласково и снисходительно потрепал его по голове, прибавив на известном многим общем, – ничего, жить будешь. Лекарь из меня не самый лучший, но постараюсь облегчить твою боль, – таким образом он объяснял свое внимание к юноше обычной заботой врачевателя-эмпата, которому трудно переносить слишком острую боль находящихся поблизости от него.

Разумеется, тут же со всех концов посыпались просьбы о помощи. Поэтому светлоземцу пришлось изрядно потрудиться в тот вечер.

Утром их подняли спозаранку. На завтрак дали лишь по горсти сухофруктов и орехов. Бывалый крепыш пояснил, что кормят так скудно, чтобы не было особой нужды в отправлении естественных надобностей во время торгов.

Скованных цепями по трое невольников колонной должны были гнать к городу, поднимавшему купола и шпили всего в полумиле от временных бараков.

Но Алексиса, еще одного миловидного мальчика и пяток самых красивых девушек снова усадили в запряженную мулами арбу.

Угрюмый русоволосый великан, расставаясь с царевичем, с горечью промолвил:

– Уже второй раз иду я к стенам этого ненавистного города. Попал в плен пару недель назад, пытался бежать, но стражники поймали и, дабы избежать лишних хлопот, тут же сбагрили этому перекупщику. Его холуи приволокли меня избитого в здешний сарай, дали отлежаться, а теперь вот снова ведут на продажу. Но я не тот человек, которого удержишь цепями и веревками. И тебя, царевич, спасу во что бы то ни стало. Потому как не верю в случайность нашей встречи. Знаю, предначертано мне вызволить тебя из неволи и вернуть Светлоземью.

Жилистый надсмотрщик с жестким взглядом щелкнул кнутом. Два дюжих молодчика швырнули русоволосого в колонну, защелкнув его кандалы на цепи, уже сковавшей курчавого крепыша и седеющего ирийца или литавена. Им предстояло идти до торжища пешком. Дорога, вьющаяся среди мелкого и редкого сухого кустарника еще не утратила ночной прохлады. Через несколько часов ступать по ней босыми ногами будет сущей пыткой. Купец и надсмотрщики спешили. Невольников следовало доставить на рынок в "товарном" виде.

Алексиса втолкнули под душный полог арбы, где же уже жались юные красавицы и горько плакал хорошенький большеглазый мальчик.

Царевич попытался утешить ребенка, но тот только качал головой и лепетал что-то невнятное на непонятном юноше языке. Одна из девушек, волоокая и тонкобровая владела общим, она и разъяснила Алексису:

– Вы оба предназначены для продажи богачам, возможно, даже султану. Такие красавчики служат евнухами в роскошных дворцах. Малыш очень боится умереть от боли и кровотечения во время кастрации.

Сквозь застилающий глаза туман юноша едва услышал испуганные девичьи крики и голос тонкобровой:

– Ой! Что с тобою, не падай.

Спасительные мрак и забытье поглотили законного наследника Хрустального Трона.

ГЛАВА 13. ОКОВЫ ТЬМЫ

Протяжный стон расколол хрупкую тишину императорской опочивальни. Рилана мучили кошмары. Он лежал на раскаленных камнях, в источающем зной небесном мареве над ним неистово кружили стервятники. Остервенело хлопали крыльями. Нетерпеливый клекот наполнял его ужасом, ожиданием предстоящей невыносимой боли.

Одна из птиц, черная с кроваво алым пятном на груди, стремительно ринулась вниз.

– Она целится прямо мне в глаз, – мелькнула жуткая мысль. Император проснулся, несколько секунд еще не осознавая, что привидевшееся уже кануло в небытие, морок отступил, и тончайшие простыни его ложа влажны от пота, а не от крови.

Рилан оттер лоб. Прикосновение массивного императорского перстня, который он никогда не снимал, успокоило и, казалось, придало сил. Но тревога не отпускала. Он протянул руку и не ощутил рядом теплого женского тела. Очевидно, Кира опять сидела у постели сынишки.

С тех пор, как ребенок пошел на поправку, она не только радовалась этому, но отчего-то стала беспокойнее. Матери все мерещились злоумышленники и тайные темные силы, стремящиеся навредить ее малышу.

Как ни старался император успокоить себя отговорками о бабьих предрассудках и странностях, однако и ему в непростом и долгом выздоровлении царевича многое казалось странным

В малом тронном зале, примыкавшем к личным покоям Рилана, Светозар оживал, становился резвым и все более и более сообразительным, разговаривал связно и внятно. А вот после ночей, проведенных в своей уютной, устланной шелками и бархатом спаленке, его чистые голубые глаза нередко снова становились бессмысленными, пустыми.

Мощные стены и массивные двери отгораживали императорскую опочивальню от посторонних звуков. Занавешенные и запертые окна не пропускали воздуха и лунного света. Темнота и тишина душили, отдавали в ушах нереальным несуществующим звоном.

Правитель Империи ощутил себя малым и слабым, он начал задыхаться. Порывисто встал, подошел к окну, резко отдернул парчовый занавес, ткань сорвалась с замысловатых заморских крючков, обвислый край упал на босые ноги. Рилан вздрогнул от этого прикосновения и еще более нервным движением рванул запор кованого переплета, заполненного искусно подобранными стеклышками, днем цветными и яркими, ночью же наполненные зловещей теменью.

Свежий воздух коснулся разгоряченного лица, бледный свет растущего месяца и мерцающие звезды ослабили оковы тьмы. Внезапно узкий серп на миг скрыло набежавшее облако, которое затем сгустилось, превратилось в черный смерч, стервятником ожившего кошмара упало на главную башню фронтона и словно растворилось в ней.

Трясущимися руками Рилан запер окно, выскочил из опочивальни. Верные надежные гвардейцы беспробудно спали, прислонившись к золоченым дверям. Факелы на стенах окутал неимоверно чадящий туман. И все вокруг было заполнено все той же чуждой живому организму дворца звенящей тишиной.

Ему чудилось, что каждое движение, каждый шаг, даже вдох и выдох набатным колоколом отдается в самых дальних закоулках погруженного в мертвую тишь дворца, а несуществующий звон в ушах лишь подчеркивает малейший оттенок реальных звуков.

У опочивальни сына ему стало трудно двигаться. Тишина и вязкий чадный полумрак сгустились в осязаемую преграду. Но он упорно продвигался, раздвигая руками липкую субстанцию. Там, где ее касался, императорский перстень, вспыхивала яркая искорка и мерзость, мешающая продвижению вперед, исчезала. Последние несколько шагов дались Рилану с особым трудом, однако он добрался до дверей, у которых также беспробудно спала стража. А шагнув за порог, император остолбенел. В тусклом задыхающемся чадом пламени трехсвечника увидел он силуэт огромной змеи, раскачивающейся в изголовье детского ложа.

И лишь теперь Рилан осознал свою оплошность. Он был безоружен. Возвращаться к лежащим за дверью гвардейцам за мечом или алебардой означало потерю времени. В нем проснулась безумная ярость, наполнившая больное тело невероятной силой. Обычно хилый и немощный Рилан, одним прыжком преодолел расстояние в несколько ярдов, стиснул шею чудовища. Коснувшись шершавой холодной кожи, перстень внезапно стал горячим, затем раскаленным будто уголь. Но несчастный отец не разжимал пальцев, не выпускал гадину, которая вначале извивалась и боролась, а потом обмякла и истаяла в его руках. Безумный крик сотряс дворец.

И тогда проснулись все остальные звуки. Люди шевельнулись, начали приходить в себя. Вскинулась Кира:

– Мой муж, когда Вы вошли? Что-то случилось? Светозар… с ним все в порядке?

Оба склонились над кроваткой. Мать поднесла к кроватке свечу. Мальчик был бледен, дышал немного прерывисто, но на его личике не замечалось признаков слабоумия.

Кира осталась у постели сынишки. Муж понимал ее состояние. Хотя он не сказал ей всей правды, сердце матери не обманешь. И все же, увидев, что ребенок цел, невредим и наваждение отступило, она просветлела лицом и согласилась прилечь на лавке у стены. Служанки засуетились, расстилая покрывала и раскладывая пуховые подушки. Рилан осторожно поцеловал сынишку, коснулся губами лба Киры, на котором уже залегли слишком ранние горестные морщинки.

Обожженные ладонь и пальцы горели. Он с трудом превозмогал боль от ожога, стараясь вновь не растревожить измотанную жену. Хотелось поскорее вернуться в свои покои к верному Фредерику, который постарается облегчить его страдания.

В коридоре теснились растерянные стражники. Послышались торопливые шаги. Стражников растолкал чернявый крепко сбитый офицер. Он тоже выглядел огорошенным и потрясенным:

– Ваше Величество! Симорин… С ним что-то неладно. Он повелел мне прийти к нему к полуночи. Однако на подходе ко дворцу меня задержала драка пьяных матросов. А здесь я на время словно бы потерял рассудок. Пришел в себя от жуткого вопля, раздававшегося из покоев чародея. Симорин не отвечает на стук и на просьбы открыть двери. Засовы же его невероятно крепки и запечатаны могучими заклятьями…

– Полагаю, смогу отпереть их, – промолвил государь. Морщась от нестерпимой боли, Рилан в который раз подумал о грустной участи повелителя, вся жизнь которого подчинена долгу. О, если бы это было известно ему в юности, когда всем его существом владела единственная цель – захватить корону, воссесть на Хрустальном троне…

У покоев Симорина гнилостный запах колдовского чада, еще не выветрившегося полностью из дворцовых стен, ощущался особенно явственно.

Собрав всю свою волю, Император сконцентрировался на отблесках света, играющих на золоте заветного перстня. Это требовало всех его сил и следовало делать лишь в крайних случаях. Затем он медленно обвел перстнем периметр двери. Она вспыхнула и растаяла.

Чародей лежал на полу среди осколков магического шара. Его почерневшее лицо с распухшим языком, вывалившимся изо рта, и багровая до черноты полоса на шее свидетельствовали об удушении. Но никого более в покоях не оказалось, а окна были крепко-накрепко заперты изнутри.

– Колдовствво, – голос стражника, высказавшего общую мысль, дрожал.

Рилан заглянул в громоздкий фолиант, раскрытый на вычурном столике, возле которого лежал труп, и отшатнулся. Ибо на исписанном непонятными значками листе был и рисунок: ужасный смерч, обращающийся в гигантского змея. Так вот, кто вызвал демона, затмевавшего разум Светозара!

Он брезгливо указал на труп чародея:

– Уберите его отсюда и непременно сожгите. И я должен при этом присутствовать, чтобы удостовериться, что прах колдуна развеян по ветру.

Имератор обвел присутствующих внимательным взглядом, задержался на чернявом офицере. Обычно собранный и подтянутый служака сейчас утратил обычную уверенность. Он казался потерянным и недоуменно морщил лоб, будто пытаясь поймать ускользающее воспоминание.

– Накир, – Рилан и сам изумился, что припомнил его имя, – сопроводи меня в личные покои, – он чувствовал, что ночная встреча назначалась колдуном неспроста. Но помимо всего, Рилану действительно требовался сопровождающий. Накир, не вел а буквально нес на себе обессиленного повелителя.

Пока верный Фердинанд возился с обожженной рукой императора, тот расспрашивал Накира о цели его визита к Симорину. Но офицер лишь недоуменно качал головой:

– Государь, не знаю, что со мною. Мысли путаются, будто я долго спал и лишь сейчас просыпаюсь. Я приехал откуда-то издалека, но привез не пакет, а некое устное сообщение от маленького хилого человечка с глазами-бусинками цвета ржавчины…

– И что же ты должен был передать Симорину? – тихо почти ласково спросил император, пристально глядя на еще недавно бравого служаку. Он пытался понять, насколько можно верить этому человеку, который, то ли был в плену темных чар колдуна, то ли оказался великолепным актером, искусно изображающим частичную потерю памяти.

Впрочем, Накир, покачав головою и будто очнувшись от забытья, продолжил:

– Он велел передать: "Устройте Лжеалексису проверку прикосновением к Хрустальному трону. В тот момент, когда артефакт уничтожает самозванца, царский перстень лишен магической силы, а император беззащитен, словно обычный смертный."

– Даже так… Лжеалексис. А где же подлинный царевич?

– Его след утерян, – каждое слово давалось офицеру с трудом, но все же под пытливым взором властителя память возвращалась к нему, воспоминания медленно проступали сквозь пелену, застилавшую его разум.

– А что с девочкой, с Элис, почему не привезли ее в срок?

– Элис! – Накир внезапно задохнулся криком. Глаза его расширились, он пошатнулся и упал в обморок у ног императора.

ГЛАВА 14. СНЫ НАЯВУ

Повозка, в которой в какую-то дальнюю неизвестность везли Коллет, была разубрана драгоценными тканями, словно праздничный шатер. Вооруженные до зубов стражники, писклявые пухлые евнухи и молчаливые рабы – все были невероятно почтительные и услужливы с юной наложницей Солнцеликого.

Вероятно, все это должно было бы удивлять, ибо, как известно, Всемогущий не из тех людей, которые прощают плевок в лицо, даже, если случился он не прилюдно, а в потаенных недрах его опочивальни.

Да, должно было бы удивлять…. Но не удивляло. Коллет находилась в каком-то странном оцепенении, на нее словно бы навалилась сонная одурь. Все окружающее казалось нереальным. Она не жила, а будто грезила во сне. Чувства и ощущения притупились: ни страха, ни гнева, ни потрясения от внезапно переменившейся жизни.

Вокруг сменялись пейзажи. Осталось позади раздолье степей, окутанное солнечной тишиной, напоенное запахом полыни, Теперь в воздухе с обманчивой умиротворенностью пахло хвоей, а темная подавляющая громада леса обступила их тесным кольцом. Здесь все шуршало, шелестело, перекликалось птичьим клекотом, пересвистом, уханьем, в которые изредка вплетались звериные голоса, вой и рычание. Рабам приходилось прорубать просеку, чтобы небольшой караван мог двигаться вперед.

Заметно похолодало. Сидевший возле Коллет главный евнух Устахан набросил ей на плечи пушистую меховую накидку. День отчего-то длился слишком долго. Затем враз стемнело. Утомленная тряской монотонностью пути юная женщина задремала, откинувшись на шелковые подушки. Проснулась же от лязга мечей и оглушающих криков.

Устахан растормошил ее и едва успел вытащить из-под загоревшегося полога. Общая суматоха помогла им вместе с еще двумя стражниками скрыться в зарослях.

В предрассветный час четверо добрались до опушки леса. Высокие сосны зеленой стеной уперлись в хорошо утоптанный тракт. Старший из воинов Селим, сняв доспехи и саблю и сунув за голенища и нарукавники дополнительные ножи, отправился в разведку. Вернулся он верхом, ведя в поводу еще двух крепких крестьянских лошадок. Морды и копыта животных были обернуты соломой и обвязаны. Разумеется, Селим не мог позволить себе купить лошадей.

Устахан торопил их. На Коллет напялили слишком большую для нее мужскую куртку, на голову нахлобучили шапку, скрывшую огненные кудри, и усадили ее на лошади впереди Селима. Она слышала, как евнух коротко бросил соратнику:

– Думаю, море уже близко, в паре-тройке дней пути. Корабль нас ждет. Нужно поспешить, но следует двигаться осторожно, ибо дорога эта опасна, можно наткнуться на дозор имперцев.

Вначале им везло, удавалось незамеченными продвигаться с заката до рассвета. Днем таились в лесной чаще. Но вот леса пошли на убыль, перешли в в кустарник, покрывавший невысокие холмы. В воздухе повеяло той знакомой Коллет с детских лет свежестью, что предвещает приближение к огромным водным просторам.

Несколько удачных воровских набегов на придорожные хутора позволили небольшому отряду обрядиться в местную одежду. Однако, не так легко было скрыть под крестьянскими лохмотьями стать и мускулы воинов. К тому же, внешность Устахана и Селима выдавала иноземцев. А вот младший стражник Ил, подобно Коллет, не отличался от местного населения. Высокий светлоглазый с копной каштановых волос, он здесь сходил за своего и, как выяснилось, разговаривал на местном наречии свободно, почти без акцента. Поэтому, если приходилось вступать в разговоры с кем-либо, эту роль брал на себя именно он.

И все же на исходе третьего дня их везению пришел конец. У переправы через полноводную реку, широко разлившуюся в преддверье слияния с морем, они напоролись на отряд светлоземцев. Хотя кафтаны тех были обычного покроя и расцветки имперского войска, на фуражках у солдат и офицеров красовались необычные кокарды с изображением орла с орленком.

Седоусый капрал сразу задержал цепкий взгляд на желтоватом узкоглазом лице Селима и оливковой коже Устахана. Внимательно присмотрелся он и к юному крестьянскому парнишке, сдернул нахлобученную на глаза шапку. Ворох огненных курей ниже пояса ярким отбеском отразился в глазах имперцев:

– Гляди, девчонка!

– Эти чурки похитили тебя? Из какого ты селения, девочка?

Но Коллет лишь смотрела на вопрошавших широко открытыми зелеными глазами. Она не могла говорить, что-то связывало, подавляло ее волю. Внезапно Устахан отодвинул в сторону Ила, пустившегося в туманные объяснения по поводу своей умственно неполноценной сестры. Евнух извлек из-за пазухи бляшку невзрачного серого металла, протянул седоусому со словами:

– Передайте Ревазу, главному советнику царевича.

Капрал нахмурился, но серую бляшку взял, повертел в руках, аккуратно положил в поясную сумку. Еще раз окинул внимательным взглядом неуклюжего толстого писклявого человечка с умными глазами-щелочками, утонувшими в лоснящихся щеках.

Захваченных под конвоем препроводили в раскинувшийся неподалеку военный лагерь. Вскоре Устахана увели. Вернулся он заметно повеселевший, велел собираться в дорогу, поинтересовался, где шайтан носит Ила. Селим лишь пожал плечами.

– Что ж, будем отправляться без него, время не ждет, – с досадой буркнул евнух.

Внезапно дверь отворилась и в палатку шагнул высокий стройный юноша, следом за которым шел человечек с узким насупленным крысиным лицом. Молодой человек тоже был крайне раздражен, он даже топнул ногою:

– Не понимаю, отчего мы должны позволить нашему врагу Солнцеликому отправить красотку в дар другому врагу Средиземья – правителю Полуденного Султаната.

При звуке этого голоса Коллет словно очнулась. Она подняла голову и увидела явившееся ей в зеркале ведуна лицо. Буря чувств поднялась в ее сердце. Но было в этом смятении не только присущее ей самой удивление. В ней словно бы возникло нечто иное чуждое ее открытой чистой душе – хищное желание захватить в свое полное владение этого красивого молодца, полностью подчинить его себе. И эта сила властно заставила ее бестрепетно устремить зеленое пламя своего взгляда в ясные глаза медового цвета.

– Эта девица останется здесь, – в звучном голосе прорезалась хрипотца.

– Ваше Высочество! Она давно не девица. Солнцеликий посылает свою бывшую "подстилку" султану. Я Вам объяснял, почему с точки зрения политической сейчас лучше не раздражать их обоих из-за подобного пустяка и позволить евнуху отвезти наложницу…

– Достаточно. Реваз! Я уже слышал тебя. Девушка остается со мною!

Крысомордый побледнел. Рыжие глаза-буравчики потемнели от гнева. Царевич (судя по всему, это был именно он) внимательно наблюдал за своим подчиненным, затем коротко и четко бросил, как отрезал:

– Хватит пререканий, – обернулся и громко хлопнул в ладоши. Два высоченных гвардейца, согнувшись, переступили порог палатки, – Отведите эту девицу в мои покои. И если с ней что-либо случится, вам не сносить головы!

Почти те же слова услышал от лженаследника и Реваз:

– Я очень ценю тебя и твое мнение, но в данном случае будет так, как я сказал. Девицу я забираю, и если хоть волос упадет с ее головы, неважно по твоей или по чьей-либо иной вине, в ответе ты и только ты!

Глаза-буравчики подернулись пеплом. Любому другому, кроме этого еще недавно босоногого мальчишки из рыбацкого поселка, подобные слова в адрес Реваза обошлись бы весьма дорого. Любому другому, но только не этому юному глупцу, не ведающему, насколько сильна его власть над страшным маленьким человечком:

– Хорошо, Ваше Высочество. Вы знаете, что я всецело принадлежу Вам и готов исполнить все Ваши желания. Главная моя забота – сохранить Вашу жизнь, уберечь Вас от опасности. Позвольте же, по крайней мере, провести одну из важнейших проверок, выяснить, не является ли эта прекрасная особа куклой-зомби, которая может Вас погубить, выполняя чужую враждебную вам волю…

Царевич нахмурился, поковырял землю острым носком белого сапога, недовольно буркнул:

– Ладно, согласен. Ты, конечно, перестраховщик, но мне, безусловно, верен. Впрочем, мое условие таково: я должен присутствовать при этой проверке, чтобы, паче чаянья, чародей-инквизитор не вздумал подогнать результат под желаемое тобою.

… Солнцеликий хохотал до слез:

– Попался, мальчишка! А Реваз действительно уж слишком усердно его опекает. Ты – умница, звезда моего сердца! Иди ко мне, моя радость…

Димла нехотя пододвинулась к жирному неповоротливому мужчине. Впервые ей было почти невыносимо терпеть его назойливые грубые ласки. Жирные пальцы бесцеремонно шарили по ее телу, она закрыла глаза и попыталась представить, что это другой, тот самый, высокий и стройный юноша, который теперь так часто являлся ей во сне.