Текст книги "Непокорный талисман (СИ)"

Автор книги: Ольга Цокота

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Цокота Ольга Павловна
Непокорный талисман

ГЛАВА 1. СТРАННАЯ ВСТРЕЧА

Вечерело. За окнами в свинцовых переплетах бесчинствовала буря. Угрюмому вою ветра вторили грозные всплески волн у подножия отвесного утеса, вздымавшегося над морем.

Казалось, маленькую крепость, выросшую на его вершине, вот-вот подхватит воздушная круговерть и сбросит в жадный зев водной пучины. Но замок уже несколько столетий упрямо держался за скудный клочок земли. И, невзирая на бесчинство стихии, этим вечером, как и прежде, весело потрескивали сучья в огромном очаге под сводчатым потолком, а обширный зал уютно освещало пламя факелов в бронзовых кольцах, укрепленных на потемневших стенах.

Сейчас отблески огня таинственно мерцали на золотых нитях и каменьях огромного покрывала, разложенного на длинном столе. Семнадцать женщин вышивали бесценную завесу для дворца своего повелителя его величества Рилана Шестого.

Работа близилась к концу. На тяжелой парчовой ткани причудливо сплетались венки из дивных цветов, порхали удивительные птицы и бабочки.

Но день рождения правителя был уже не за горами. Времени оставалось в обрез. Они так спешили, что сегодня даже не затянули грустные тягучие песни, спасавшие от монотонности работы. Стих и привычный гомон голосов.

Две старухи, несколько женщин во цвете лет, тесная группка девушек и пара девчушек трудились, молча, лишь изредка перебрасываясь словами. Самая младшая (ей едва ли минуло десять весен) мрачно разглядывала плоды своих усилий. Что-то у нее не ладилось. Вроде бы, точно следовала намеченному художником рисунку, но вышивка получалась скучной, неживой.

Сделала еще несколько стежком, поморщилась, иголка больно уколола палец. Капелька крови бурым пятнышком испортила золотую ткань.

Элис исподтишка взглянула на соседок. Кажется, никто не заметил. Впрочем, нет, рыженькая Коллет, годом постарше нее, украдкой подмигнула. Она не выдаст. Элис поспешно выхватила из корзинки самую крупную рубиновую бусину, прикрыла ею свой огрех.

Удивительное дело, узор сразу ожил, заиграл, словно, этого и дожидался. Старая Зелди, незаметно подошедшая сзади, одобрительно коснулась плеча:

– Молодец! Не только руки у тебя ловкие, но и глаз хороший.

За вечерней трапезой Коллет уселась рядом, приветливо улыбнулась:

– Видишь, как славно все получилось.

Лупоглазая толстуха Димла, любительница сплетен и скандалов, тут же насторожила уши:

– Вы о чем, девахи?

Элис сразу же дала ход своему воображению:

– Одноухий котище едва не сцапал воробышка-слетка. Но мамаша воробьиха налетела и чуть не выдрала ему глаз. А птенчик, не будь дурак, от страха замахал крылышками, взлетел и сумел упорхнуть.

Димла прищурилась недоверчиво и зло:

– Чему же тут радоваться? Бедный котик остался без обеда.

Коллет смущенно пожала плечами. А Элис подняла ясные серые глаза, и в них замерцал тот стальной блеск, от которого многим становилось не по себе. Димла стушевалась, недовольно поджав губы. До конца ужина она больше не проронила ни слова. Но в ее движениях, в раздувающихся ноздрях ощущалось холодное бешенство. Эту перезрелую барышню, тяготившуюся почти монастырским укладом маленького замка, всегда раздражала Элис. В присутствии девочки, исполненной удивительного достоинства и грации, Димла ощущала себя намного ниже и примитивней этой маленькой гордячки и невольно, вопреки собственному желанию, подчинялась ей.

В большой, тесно заставленной громоздкими кроватями спальне, в отличие от общего зала, было сыро и неуютно. Все поспешно раздевались до нижних сорочек, чтобы поскорее забраться под истрепанные ватные одеяла. Спали вчетвером, теплом своих тел согревая друг друга. И лишь две младшие делили тонкий тюфячок поверх кованого сундука в небольшом алькове.

Напряженная работа последних дней вконец измотала женщин. Заунывный рев бури не мешал, напротив, баюкал, словно колыбельная. Все уснули мгновенно. Лишь Элис все ворочалась на своем жестком ложе, пока Коллет не наподдала ей под ребра острым локотком и не прикрикнула сонным голосом.

Девочка притихла, и постепенно зыбкая дымка растопила границы яви. Она уже очутилась на тропинке зеленого леса своего раннего детства, когда слабый чуждый звук разбудил ее. Кто-то тихо и тонко всхлипывал за дверью. Но как только Элис шелохнулась, наступила тишина. Снова опустила голову на комковатую подушку, однако тревога не отпускала. Набросив верхнее платье на плечи, вроде шали, она на цыпочках подкралась к двери, осторожно приоткрыла тяжелую дубовую створку.

Коридор скупо освещал лишь лунный свет, струившийся через полупрозрачное пузырчатое стекло узкого окна. В этом призрачном сумраке Элис с трудом различила очертания странного существа, едва достававшего ей до пояса. Девочка была не робкого десятка. Но все же ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы прикоснуться к уродцу.

Маленькое тельце сотрясала крупная дрожь. Странное создание снова заплакало. Вероятно, оно знало или догадывалось, что, согласно закону, все необычные творения подлежали сожжению, как порождения тьмы.

Лишь одно убежище пришло в голову Элис (нужно отметить, не самое надежное из убежищ) – старая полуразрушенная часовня в дальнем конце их сада. Порою, она сама ненадолго пряталась там от назойливых глаз и голосов. Словно в ответ на эти мысли, крохотная ручка с острыми коготками легла в ее ладонь.

Резкий порыв ветра едва не сбил их с ног. Косые струи хлестали наотмашь. Ноги разъезжались на раскисшей земле. И все же они добрались до часовенки, которая, потеряв часть кладки стен, как ни удивительно, сохранила достаточно крепкую кровлю.

– Веди себя тихо, – строго сказала девочка подопечному уродцу. – Я забегу к тебе днем, принесу еды и питья.

Крошка обиженно засопела. Очевидно, она уловила смысл сказанного и боялась оставаться здесь в одиночестве. Но все же забилась в уголок за алтарем, присела на покрытую истертым бархатом ступеньку и покорно сложила ручки на коленях.

Надежда на то, что непогода поможет их предприятию, оказалась недолговечной. Когда Элис ступила за порог, в шум дождя и свист ветра внезапно вплелись гомон голосов, бряцание металла и приближающаяся тяжелая поступь.

В смятении она отступила назад, опустила щеколду, задвинула тяжелый засов, прислонилась к холодному камню. Эта предосторожность вряд ли могла помочь им. Там и сям в стенах зияли прорехи. Вломиться сюда даже в обход двери не составляло особого труда.

– Негодяйка с чертушкой здесь, я знаю, – визгливый голос Димлы звенел торжеством. Странное сувщество прижалось к девочке, от ужаса его колотило. Оно сунуло в ладонь своей спасительницы какой-то маленький предмет, наверное, пыталось ее задобрить, надеясь на помощь. От жалости к беззащитной малютке сжалось сердце, Элис даже почти перестала бояться за себя и от всей души пожелала крохе исчезнуть отсюда, вернуться в собственный мир, в собственный дом. И в то же мгновение огненная точка возникла перед ними. Она росла, превращаясь в туманный полукруг. Пахнуло озоном, туман стал прозрачным. Фиолетовая листва колыхнулась на фоне сиреневого неба. Маленько создание стремительно прыгнуло в открывшиеся врата, которые тут же сомкнулись.

Дверь задрожала и рухнула под напором могучих рук. Элис окружили суровые бородатые воины, которых прежде никогда не было в их замке. За их широкими плечами притаился серый силуэт Димлы.

ГЛАВА 2. ПОВОРОТ СУДЬБЫ

Главное – не подавать виду, что ты испугалась. Это Элис усвоила еще в ранние годы. В тесном мирке отгороженного от всех и вся замка отстаивать свои интересы непросто. Достаточно суровая и однообразная жизнь не благоприятствует теплоте человеческих отношений. С детьми обращались здесь строго, без скидок на юный возраст. Шалости и своеволие не приветствовались. Наказания были суровы. Но главная экономка и старшая наставница старая Зельди отличалась прямотой и справедливостью. И Элис не испытывала особого дискомфорта. Привычный уклад выработал и линию поведения, не дававшую загнать себя в тупик.

Угрюмые солдаты не застали странного создания. Одних только свидетельств Димлы вовсе недостаточно, чтобы доказать его существование. Тем более, что Лупоглазая – известная лгунья. А коли так, то и обвинить Элис не в чем. Ну, побежала ночью в часовню. Так, просто испугалась грозы, хотела здесь помолиться, попросить Всевышнего не гневаться, не губить. Да, именно так. Лучше всего, прикинуться глупой малышкой, которая считает смертным грехом свою злость на старую Зельди. Ведь наставница заставила их вышивать покрывало десять часов кряду. Эти успокоительные мысли давали надежду на благополучное завершение беспокойной ночи.

Грязь хлюпала под босыми ногами, девочка промокла и совсем окоченела в платьице потертого сукна поверх тонкой многажды латанной сорочке. Но до замка было совсем близко, а огоньки в его окнах сулили тепло и отдохновение. Однако коренастый закованный в черную кирасу командир резко отстранил Зельди, попытавшуюся увести Элис в спальню.

В сопровождении двух латников и их угрюмого командира девочка спустилась по узкой выщербленной лестнице в какой-то бесконечно длинный и низкий, словно склеп, подземный коридор. О существовании его она до сих пор даже не подозревала. Грубые руки втолкнули испуганного ребенка в крошечную вонючую камеру. С лязгом захлопнулась решетчатая дверь. Скрип ключа, несколько раз повернувшегося в замке, поверг Элис в полное отчаянье.

Никто так и не спросил ее об удивительном маленьком госте. Назойливую Димлу оттерли в сторону с той же бесцеремонностью, что и старую Зельди. И эта непонятная неизвестность казалась особенно опасной и настораживающей. И зачем только она проснулась среди ночи! Неужели таинственный маленький уродец так опасен, что на его поимку послали этих страшных и безжалостных солдат?

Но что Элис могла поделать, не бросать же малыша в беде. И старая Зельди всегда твердила, что Господь наш учил сострадать даже самым недостойным и падшим. Конечно, далеко не все с ней соглашались. Подопечные, та же Димла, к примеру, ей не прекословили, но за спиной передразнивали. А вот святой отец Петримус, живший в дальнем флигеле замка, как-то резко оборвал Зелди, заявив, что жалеть еретиков и порождения тьмы – непростительный грех.

Девочка нащупала под ногами охапку соломы, в изнеможении опустилась на нее. Что-то пискнуло и зашевелилось под нею, по полу зашуршали мышиные лапки. Впрочем, это уже не произвело никакого впечатления. Не осталось ни сил, ни эмоций, накатила смертельная усталость. Элис провалилась в темный провал забытья, лишенный ощущений и сновидений.

Она очнулась, как обычно, на рассвете. Но абсолютная темнота и сочащиеся влагой стены каменного мешка, без единой щелочки, без намека на окошко, лишали ощущения времени. Элис находилась в неимоверно мучительных Нигде и Никогда.

Шаги человека, спускавшегося по ступенькам, и слабый огонек возродили ее к жизни. Но узловатая рука просунула сквозь прутья узкий кувшин с водою и швырнула прямо на пол кусок черствого хлеба. А затем девочка опять осталась во Внемирье.

Наощупь нашла кувшин, отпила несколько глотков пахнущей затхлым воды. Есть не хотелось. Чтобы согреться, сунула руки в карманы. И внезапно пальцы коснулись округлого камешка. Во всей кутерьме прошедшей ночи Элис запамятовала, когда надела на себя впопыхах наброшенное на плечи вроде шали платьице, когда опустила в карман дар странного существа, непонятного уродца, ставшего причиной всех ее нынешних неприятностей.

Но внезапно кто-то не столько словами, сколько чувствами мысленно возразил, нет, причина в другом. И будто предложил прислушаться к голосам, зазвучавшим словно бы рядом.

Сначала тонкое, надломленное возрастом, сопрано Зелди:

– Но девочка ничего плохого не делала! Она послушная, религиозная. Наверное, испугалась грозы, побежала помолиться. Элис часто бывает в часовне…

Затем грубый нетерпеливцй бас:

– Убирайся отсюда, старая дура! Не твоего ума это дело. Девчонка будет в темнице до утра. Затем мы увезем ее, потому что ты не умеешь, как следует, охранять вверенную тебе преступницу.

– Какую преступницу! Она здесь почти что с самого рождения, обычный ребенок… Я буду жаловаться императору…

Издевательский хохот:

– У меня приказ Высочайшего Рилана Шестого. Девчонка опасна. Здесь ей не место.

– Вы ее убьете? – чувствовалось, старушка с трудом сдерживает слезы. – Но за что? За что?..

– Мы ее увезем! Эй, ребята, вытолкайте вон эту старую ведьму!

Камешек выскользнул из ослабевших пальцев. Голоса смолкли. Элис охватила паника. Ее собираются увезти отсюда и убить. Сердце колотилось, ее бросило в жар, на лбу выступила испарина. Воображение нарисовало жуткие картины истязаний и казни. В детстве так трудно осознать и принять вероятность своего исчезновения из жизни. Элис вспомнилась ее подружка Юлика, умершая в прошлом году от сухотки. Неужели и ей скоро предстоит лежать в гробу неподвижным негнущимся пожелтевшим трупом!…

Ледянящий страх буквально сковал девочку, стало трудно дышать. Усилием воли, Элис попыталась отвлечься от этих страшных мыслей. Чтобы как-то занять себя, начала искать удивительный подарок маленького незнакомца. Камешек упал в прогнившую солому. Найти его удалось не сразу. Шаря в соломе, наткнулась на попискивающих мышат, брезгливо отдернула руки. Однако еще через несколько мгновений заставила себя вновь взяться за поиски. Зато, когда овальный окатыш оказался в руках, сразу стало спокойнее на душе.

Девочка невольно поглаживала гладкую округлую поверхность и тосковала по хотя бы самому крошечному пятнышку света. Ей даже стало мерещиться, что стены начали слабо светиться. А затем она поняла, что и в действительности во тьме стали проступать очертания ее камеры, ворох грязной соломы, кувшин на полу и стальная решетка с дверцей посредине, отгородившие ее от тесного коридора. На противоположной стороне проступала такая же забранная железными прутьями стена другой камеры. Оттуда на нее пристально смотрели красные, горящие, будто уголья, глаза. Раздалось шипение. Невероятно длинный тонкий раздвоенный язык всего несколько дюймов не дотянулся до ее клетушки. Девочка невольно отшатнулась к дальней стене. Камешек опять выпал из ослабевших пальцев. Свечение стало гаснуть.

Вновь пришлось ползать на коленках по полу, ворошить вонючее колкое, облюбованное мышатами ложе. Но все это уже было неважно, Элис поняла, что чудесный талисман может ей помочь и, вероятно, спасет от неминуемой гибели

Поэтому, обнаружив пропажу, она первым делом вытащила из "кулиски" платьица тонкий поясок, крепко крест-накрест обвязала окатыш и повесила себе на шею. А затем, положив на него руки, вообразила небесную синеву, яркое солнце и теплые волны, ласкающие босые ноги. Совсем, как в удивительной книжечке стихов, которые порой читала им вечерами старая Зельди.

Каморка вдруг опрокинулась, завертелась, голова закружилась, смерч подхватил девочку. Тающие стены тюрьмы – последнее, что Элис увидела, проваливаясь во тьму.

Глава 3: МЕСЯЦ ПАДОЛИСТ…9 года. ВЕСТНИК

Он шагал через анфиладу дворцовых залов, привычно выпрямив спину, надменно откинув голову. Тяжелые веки полуприкрыли глаза. Это всегда помогало скрывать нерешительность и отчаянье так же, как громоздкая бархатная мантия, пышные буфы и пена кружев маскировали болезненную худобу, острые углы локтей и колен.

Гвардейцы, отсалютовав, распахнули золоченные двустворчатые двери. Наконец-то в тиши личных покоев императору можно было хоть ненадолго стать самим собою.

Рилан тяжело опустился в резное кресло. Верный Фредерик стащил с него сапоги тончайшей, словно шелк, кожи. Но и от них устало гудели вспотевшие ноги. Пурпурный бархат кровавой лужей стек на пол. Искалеченные подагрой пальцы освободили голову от сдавливающего золотого венца. Но разве правителю дано право на отдых?

Шарканье ног предвосхитило появление первого министра. Волару, согласно древнему этикету, позволялось входить к императору без доклада. Но старик старался не злоупотреблять привилегией. Его приход был всегда нарочито шумлив, а донесения действительно важны и лаконичны:

– Ваше величество! Прибыл маг-ведун из Задолья. Встревожен. Просит выслушать его без промедления. Придворный кудесник Симорин будет крайне признателен, если дозволите ему присутствовать на встрече с задольцем.

Фредерик, не дожидаясь приказа, поднес владетелю кубок с горячим имбирным медом. Настоянный на разнотравье напиток встряхивал, помогал Рилану обрести силы. На плечи императора вновь лег груз кроваво красного бархата, голову увенчала корона. Единственным благом были мягкие расшитые каменьями туфли вместо ненавистных сапог.

Чародеи вошли почти одновременно. Высокий русый молодец в простом деревенском кафтане опустился на колени:

– Дозволь говорить, государь.

Симорин, посверкивая угольями глаз, отвесил глубокий поклон и стал по правую руку от императора. Тот несколько мгновений молчал, словно прислушиваясь к внутреннему голосу. Затем тяжело и медленно упали слова:

– Говори.

И задолец начал свой рассказ:

– Последний день месяца Покосов – время празднеств и гаданий. Но неладно начался он в нынешнем году. На рассвете разбудила меня соседка, Кобыла ее принесла двуглавого мертвого жеребенка. Скверный это был знак в самом начале праздника. Поэтому я сразу же отнес несчастную тварь к жертвеннику Черной Асы. Попросил забрать бренные останки, полил их дорогим заморским пахучим маслом, положил вокруг спелые колосья и поджег, отдавая все богине смерти.

Пламя взметнулось, и в нем ясно увидел я странную птицу, похожую на зигзаг молнии. Отчаянно трепыхала она крыльями, пытаясь взлететь, но никак не могла оторваться от двуглавой мертвечины. И вдруг взмыла вверх, вылетела из костра, за ней потянулись огненные руки со скрюченными пальцами, пытались схватить, удержать, но не сумели. Птица поднялась высоко, исчезла в облаках. И трубный голос возвестил:

– Не будет этой земле покоя, покуда не вернется в ее землю утраченный оберег-талисман.

В зареве пламени возникла туманная фигура женщины. Слова ее тоже были туманны:

– Если птенец, заброшенный далеко, вновь воссядет в гнезде отцов, лишится головы супостат. Если же погибнет слеток, падет двуглавый конь, воцарится на земле этой голод и мор, а затем захватит ее вражье племя.

В серых глазах задольца плескался испуг:

– Пробовал я после этого иные гадания, бросал руны, читал по звездам. И все выходило, что утерялось что-то очень важное для государства нашего, а потому стоит оно на краю своей гибели.

Император стиснул костлявые пальцы. Казалось, он не слышал сказанных слов. Лицо его было бледным и отрешенным, Симорин сочувственно взглянул на властителя, затем обратился к ведуну, все еще стоящему на коленях:

– Государь выслушал твои речи. Благодарим, что принес важную весть. И хотя невесела она, получишь награду. Иди к Рагнару, он отвесит тебе серебра.

Сельский чародей тяжело поднялся, неловко потоптался на месте:

– Не за золотом-серебром пришел я сюда. Грядет беда. Может, и моя сила пригодится.

– Иди, – властно повторил Симорин. – Коли надо будет, кликнем и тебя.

Скрипнули двери, затворяясь за серым мужицким кафтаном. И такие же серые трясущиеся губы прошептали хрипло:

– Симорин, посмотри в заветном ларце, вот…

Крошечый простого железа ключик почти выпал из скрюченных болезнью пальцев. Чародей успел подхватить его, вопросительно посмотрел на властителя. Тот кивком указал на заморский сундучок, опиравшийся на гнутые ножки в форме когтистых волчьих лап:

– Нажми на средний глазок павлиньевого хвоста лицевой стенки, а затем на коготь большого пальца правой лапы.

С мягким шорохом отворилась потайная дверца в орнаменте сбоку. Симорин достал небольшую нефритовую шкатулку без узоров и отделки. Не без любопытства повернул ключик, откинул крышку и поднял на государя разочарованное лицо:

– Пусто…

Император откинулся на жесткую высокую спинку стула. Несколько томительных мгновений казалось, он лишился чувств. Симорин подбежал к нему, рванул ворот шелковой нательной рубахи. Но иссохшая рука властно отстранила его пальцы:

– Оставь. Я жив. Повелеваю, немедленно отряди людей, привезите мне дитя.

– Опасно, государь. Я не слишком верю этому деревенщине, но все же коню о двух головах не жить, государству о двух властителях не быть.

– А земле нашей не стонать под чужеземным игом, – резко возразил император. – Много на совести моей черных дел. Но изменником своей Родины я не был и не буду.

– Подумай о своем чаде, Великий!

– Это – моя постоянная боль и, думаю, – расплата за грехи мои.

Чародей нахмурил кустистые брови, но возражать не решился, попытался перевести разговор на другую тему:

– Но, кто мог украсть талисман, второй ключ ведь утерян. Да и зайти сюда постороннему невозможно.

Император грустно покачал головой:

– Говорили мне, что талисман – не вещь, живой он. И если захотел покинуть нас, ничто не могло удержать его. Талисман сам находит свои, неведомые смертным, пути.

Зашуршала тяжелая парча. Из-за завесы вышла ладная молодая женщина с печальными голубыми глазами. За ее руку крепко держался белокурый малыш лет пяти. На прелестном личике лежала печать того блаженного счастья, которым боги наделяют лишенных разума. Ребенок указал пальчиком на удивительные напольные часы работы знаменитых мастеровых братьев Лавровых:

– Тик! – внезапно звонко сказал он.

– Вот видите! – Ваш сын заговорил! – взволнованно закричал Симорин. Императрица залилась слезами, упала к ногам чародея, целуя полу его расшитого звездами плаща:

– Благодарю тебя, мудрый старец, – ты вылечил моего мальчика!

Государь потрясенно смотрел на наследника.

– Тик! – повторил малыш, восторженно глядя на громоздкий механизм, мерно отстукивающий минуты. Из маленького окошечка в верхней створке его выглянула кукушка и трижды прокуковала, возвестив время обеденной трапезы.

Императорской семье накрыли стол в малом столовом покое с самыми близкими придворными. Симорин же, ввиду неотложных дел, обедать не остался.

У его кельи уже подпирали стену просители. Повелительным жестом отправил он всех восвояси, кроме мрачного коренастого воина с короткой курчавой бородкой.

В просторном, удобном помещении, мало напоминающем келью затворника, чародей пронзил офицера таким зловещим взглядом, что тот буквально прирос к полу, ощущая непривычную слабость в коленях:

– Накир, ты уже провалил предыдущее задание. Если не справишься и теперь, пощады не жди. Волчонок должен погибнуть. Мне не нужны твои доклады и пустые слова. Привези его голову. А затем поразмыслим, как исправить твою ошибку на острове.

Чернявый попытался что-то сказать в оправдание, но умолк под пылающим взором колдуна, как-то сник, съежился и понуро вышел из комнаты.

ГЛАВА 4. НАЙДЕНЫШ

Легкий ласковый ветерок погладил Элис. Вокруг звучали громкие голоса, но слов было не различить. Казалось, стая буревестников клекотала над нею о чем-то совершенно непонятном человеческому уху.

Еще несколько мгновений девочка не открывала глаз, пыталась сосредоточиться и понять, что происходит, как вести себя. Но чьи-то руки бесцеремонно тормошили ее, на лицо обрушился водопад холодных брызг.

Элис помотала головой, пошевелилась, под нею поскрипывали, покалывая тело, песчинки. Она попробовала сесть и осмотреться. Мужчина со шрамом во всю щеку поддержал, жестом показывая: не надо торопиться. Солнце было слишком ясным и жарким, слепила нереальная синева неба. Рядом мягко шумел прибой. Море тоже выглядело непривычно – сияющее, поразительно яркое.

Вокруг столпились смуглые курчавые люди с обветренными лицами в домотканой, пропахшей рыбой одежде. Их речь звучала тарабарщиной. Но вот вперед выступил скрюченный старик и заговорил более-менее внятно, несколько коверкая привычные слова:

– Кто твоя, маленький девочка?

– Я – Элис, а кто вы? Где я?

– Наш деревня – Златберег. А кто привез твой сюда? Где пап и мам?

– Не знаю, не помню, – Элис расплакалась искренне. После всех испытаний ее отчаянье прорвалось очистительными слезами. Ей было жутко от воспоминаний, о том, что пришлось пережить, и страшно от непонятной новизны и чуждости места, в котором она теперь очутилась. Но в то же время был в ее слезах и некий расчет. Запуганный ребенок пытался оттянуть время, обдумать, что стоит говорить чужакам, а что – нет. И девочка решила притвориться утратившей память. Рыбаки восприняли это без особых сомнений. Малолетка казалась доверчивой и бесхитростной. К тому же, в маленькой общине, где большинство детей не доживало до пяти весен, здоровому и красивому ребенку всегда рады.

Рыбацкая деревушка пришлась беглянке по нраву. Ее приютили и пригрели бездетные Питер и Мавра. Эти простые люди отличались добрым нравом, и с ними девочка впервые за долгие годы ощутила тепло настоящей семьи.

Названный отец, тот самый мужчина со шрамом, которого она впервые увидела, едва придя в себя, был молчалив, надежен и как-то робко, очень скрытно нежен. Он почти не проявлял своих чувств перед женой и дочерью. Но каждый раз, возвращаясь с рыбалки, приносил ребенку что-то интересное: красивую ракушку, забавную черепашку, морскую звезду или причудливо источенный кусочек коралла.

А с Маврой на пару девочка стряпала, ходила за живностью, ухаживала за маленьким огородом и распевала песни на два голоса. Вернее, вначале Элис лишь тянула мелодию. Но, достаточно быстро освоив местную речь, вошла во вкус задиристых песенок, которые озорница Мавра знала без счету.

Подошла пора дождей, когда хозяйкам только и остается, что прясть, чинить сети, шить и вязать. В их уютном домике стало тесно от сельских женщин, любивших приходить сюда со своим рукоделием. Коротали время за разговорами и песнями, порою засиживались до первых звезд.

Сноровисто орудуя прялкой и вплетая свой голосок в общий слаженный хор, Элис часто вспоминала похожие вечера в замке на высокой скале. Она ничуть не тосковала о прежней более сытой, но безрадостной жизни, лишь скучала по старой Зельди и задушевной подружке Коллет.

Однако более всего ее занимала непостижимость произошедшего с нею. Дивилась не только мгновенному перемещению с севера на далекий юг. Самым загадочным было то, что из осени…9-го года она вернулась в лето за три года до этого. Вначале об этом не задумывалась, а теперь, повзрослев, услышала о грядущих торжествах во славу тридцатипятилетия имереатора и вдруг – будто мороз по коже. Значит, в одно и то же время она пока еще девяти весен от роду, сейчас на высоком утесе над Зимним морем расшивала занавес для Рилана Шестого и заодно, уже двенадцативесенной девицей, чинила рыбачьи сети у моря Синего, на южной оконечности громадной Империи. Это было совершенно непостижимо! И хотя, слыла она девочкой очень неглупой и развитой, детский ум отказывался понимать случившееся.

Однажды во сне явилось спасенное ею странное существо и попыталось все объяснить. Но она ничего не поняла, а утром напрочь забыла все, что говорил маленький приятель. Осталось лишь чувство, что не стоит ничему удивляться. Такова ее необычная судьба, и с этим стоит смириться.

Но, если взрослые в селении приняли и полюбили найденыша, то со сверстника отношения не складывались. Деревенские дети побаивались и остерегались молчаливой девочки с нездешней светлой кожей, льняными волосами и глазами-льдинками. А ее тоже отчего-то не тянуло к их шумным играм. Весьма примитивным играм, как считала она втайне. Не хватало ей и книг, что давала когда-то Зельди. Да и удивительных повествований старой наставницы тоже очень не хватало.

Вот и получилось, что Элис подружилась с серебристой чайкой, точно так же державшейся поодаль от прочих громогласных птиц своей породы. Девочка вечерами частенько сидела на берегу, любуюсь багровым диском, уплывающим за горизонт. А птица, молнией скользнув над головою, неуклюже ковыляла к ней на непривычных к земле лапах. Брала из детских рук мелкую рыбешку, позволяла тонким пальчикам гладить и ерошить серебристо-белые перышки.

И все чаще чудилось Элис, что чайку эту знает она с самого младенчества, и крепкая нить судьбы издавна связала их воедино.

Дождливая зима этих краев не страшила морозами, зато липкая сырость губила гнилью. Дома в эту пору покрывались зеленовато-серыми пятнами лишайников и черными кляксами грибков, людей настигала легочная хворь. Не обошла эта напасть и славный уютный домик, в котором заброшенный издалека ребенок отогрелся душою.

Злой неутихающий кашель вконец обессилил Мавру, она слегла в горячке. Суровое лицо Питера потемнело от горя. Он по-прежнему был скуп на слова, но шрам, пересекавший щеку, все чаще подергивался нервной судорогой.

Заглянув к ним в очередной раз, бабка Травница кивком позвала отца и дочку на крыльцо, а там, прислонившись спиною к тщательно закрытой двери, печально обронила:

– Не жилица она.

Элис вырвалась из утешающих объятий, ворвалась в дом, упала на колени, уткнувшись лбом в истончившиеся ноги больной, жар которых чувствовался даже сквозь прикрывавшую их холстинку. Твердый камешек, висевший на шее, уперся девочке в грудь. Стиснув его в кулачке, он взмолилась:

– О, пусть она выздоровеет! Пусть живет!!!

Камешек запульсировал, обволакивая лежащую женщину мягко светящейся аурой. Через несколько мгновений свечение погасло, но Элис чувствовала тонкую паутинку теплой энергии, обернувшую страдалицу.

Питер осторожно тронул хрупкое плечико:

– Не убивайся, родная! Ничего тут не поделаешь.

– Нет! – крикнула Элис, – она не оставит нас!

Так и простояла девочка на коленях возле приемной матери ночь напролет. Утром Питер с изумлением увидел, что дыхание жены стало ровным, на впалых щеках появился слабый румянец. А вот у дочки колени не разгибались. Отец осторожно поднял ее, отнес на лавку, помассировал затекшие ноги, помогая ребенку их распрямить.

Через неделю Мавра уже хлопотала по дому. Бабка Травница, только головой качала, глядя на чудом ожившую молодку. А Элис превратилась для родителей в настоящее божество. По утрам, заплетая ее золотистые косы, мать все шептала:

– Деточка моя дорогая! Ведь только твоя любовь и спасла меня от смерти.

И лишь одно портило девочке радость. Серебристая чайка исчезла. Не выдержав, поделилась огорчением с отцом и матерью. Питер улыбнулся, пошел в угол, где лежало снаряжение для рыбалки, покопался в сумке и протянул дочке руку:

– Думал подарить тебе к празднику. Нашел как-то в желудке у трески. Понимаю, живую птаху она не заменит, но все же…

На мозолистой ладони серебряным зигзагом лежала брошь в виде чайки. Пол качнулся под ногами Элис. И эту крохотную птицу когда-то знала и ведала ее утратившая воспоминания младенчества душа.