Текст книги "Охота на журавлей (СИ)"
Автор книги: Ольга Николаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
– Малыш… Ты злишься на меня из-за того вечера, да? – Рина думала, что окончательно свихнется от боли, горечи и бессилия за те долгие дни, когда она молчала, а Миша и не настаивал особенно на разговоре. И вот, наконец-то, решил к ней обратиться.
Они, конечно же, перебрасывались и до того какими-то бытовыми фразами, вроде того, где лежат мусорные пакеты, и не забирала ли она квитанции из почтового ящика. Миша спрашивал, она сухо и односложно отвечала. Сама старалась вообще не обращаться к нему, ни по какому поводу. Как выяснилось, сильной необходимости говорить с ним по делу и не возникало. Девушка уже почти привыкла дома витать в собственных мыслях, лишь автоматически отмечая, где и чем занят муж. Боль не прошла, но будто притупилась от этого: то ли холодного мира, то ли необъявленной войны. И вот, неожиданно, когда уже и ждать перестала, Миша заговорил. Удивил вопросом.
– Я не злюсь. – Сама поразилась, как сухо и холодно прозвучал голос. А еще больше тому, что и правда – не злилась.
– Ну, как же, не злишься? – Муж растерянно взмахнул руками. – Не хочешь ни говорить со мной, ни смотреть… Спать ложишься в другой комнате…
– Я не злюсь. Просто не хочу. – Констатация факта. Безжизненная. Она говорила, а внутри ужасалась: неужели, это все? Вот так, сгорели все чувства, даже пепла за собой не оставив? Но когда? Ведь вчера же еще болело, нарывало, Рина помнила это точно. А сейчас, когда пришло время выплеснуть эмоции, их уже и не осталось?
– Малыш… Ариночка, милая… Ну, как так? Ну, прости меня, правда! Я дурак. Я знаю! Но поговори со мной, а? Пожалуйста…
Это тихое и грустное «пожалуйста» что-то сломало в ней. Слезы хлынули градом, некрасиво, грубо, жалко… Арина рыдала, захлебываясь, пряча лицо в руках, давясь рыданиями, но никак не могла скрыть от мужа, как ей больно и плохо. Убежала опять в ванную, закрылась, холодной водой заплескала в лицо, пытаясь остановить истерику. Через какое-то время, кажется, отлегло.
Но, открыв дверь, обнаружила за ней Мишу, сидящего на полу, привалившись к стене. С красными, воспаленными глазами. По его виду нельзя было сказать, что Аринина истерика далась ему легче, чем ей самой…
Он подскочил, пытаясь обнять и прижать к себе, наверное, хотел успокоить, но получилось плохо: сама того не желая, Рина снова захлюпала носом. Правда, теперь уже бежать не хотелось. Будто прорвав плотину молчания, из нее хлынули слова. О том, как он сильно ее обидел. И сначала, и потом, когда делал вид, что все нормально. И как ей больно, и что не нужно держать ее из жалости, и лучше сейчас разойтись, чем жизни друг другу портить…
Миша почти ничего не говорил в ответ, кроме просьб о прощении, разными словами, со всем возможным спектром интонаций – от молящего до приказного – он упрашивал ее успокоиться, не придумывать лишнего, и чтобы даже думать не смела о разводе. Под конец, когда девушка просто устала плакать и говорить, говорить и плакать, он лишь тихо гладил ее по голове, плечам, спине, снова просил прощения и говорил, как сильно ее любит.
Потом взял на руки и отнес в комнату (до того они так и сидели на полу рядом с ванной), укрыл пледом и напоил чаем. Арина сама не заметила, не запомнила, в какой момент ее веки сомкнулись, а сознание уплыло, погрузив ее в такой необходимый сон. Вот, казалось, только что смотрела в свою кружку, упорно не желая поднимать глаза на мужа… Слишком уж виновато и побито он в лицо засматривал… Рина не хотела видеть его таким, похожим на наказанную собачку, она другого мужчину любила, сильного и умного. Вот она продолжала что-то высказывать, объясняя Мише законы загадочной женской логики, а по факту – обычные основы психологии, и не только женской… А вот она открывает глаза навстречу бьющему яркому солнцу.
Или нет. Не солнце ее разбудило. Поцелуи. Легкие, как бабочки, они порхали по ее лицу, касаясь мимолетно бровей, век, скул, кончика и крыльев носа; пробежались мимолетно по линии подбородка, чуть спустились к шее, потом обратно вернулись…
Это было так здорово и привычно сладко – быть разбуженной любимым мужем, что Арина решила подумать потом о сомнениях и претензиях, что так до конца из ее головы и не выветрились. Она, улыбаясь, снова закрыла глаза, подставила мужу сначала губы, в которые он прошептал «привет, любимая», потом шею, потом ямку между ключицами. Очень любила, когда он так ее целовал, легко и невесомо, только обещая будущее удовольствие и жаркое наслаждение. А Миша, видимо, решил в этот раз сделать все, чтобы Арине понравилось. Он ведь прекрасно знал, что и как она любит, поэтому сложностей и не возникало, как правило. Тихо спустил одеяло, не забыв при этом огладить плечи, поймать запястья, задрать их наверх, на подушку. Как оказалось, не просто так, а для удобства: нужно было стянуть футболку, оставшуюся на жене с вечера. Процесс раздевания превратился в медленное и упоительное соблазнение. Каждый сантиметр, который ткань проделала по телу Арины, проследили сначала его руки, затем теплое дыхание, а потом и руки. Ей оставалось только млеть и нежиться. Тело, соскучившееся по ласке, выгнулось и запело только от первых прикосновений мужа, а он ведь только начал…
Тело, соскучившееся по ласке, выгнулось и запело только от первых прикосновений мужа, а он ведь только начал… Это стало понятно, когда девушка попыталась уже самостоятельно избавиться от спортивных брюк, в которых уснула, но услышала «тшшш, не торопись…» Но вот с этим она уже не готова была мириться. Что бы там Миша ни задумывал, а ей этой прелюдии было уже с лихвой. Пока муж продолжал медленно и томительно расстегивать лифчик, Арина вывернулась и сняла с себя брюки вместе с трусиками. Верхнюю часть тоже помогла расстегнуть.
Миша попытался снова притормозить ее, растянуть удовольствие, что-то там начал успокаивающее шептать…
– Миша! Нет! Я не могу больше ждать! Как ты не понимаешь? – вместо требования-приказа, как должно это было звучать, получился то ли стон, то ли просьба, вымученная, утробная.
Но, как ни странно, мужа она убедила. Откинув в сторону нежности, он жадно вжался в Арину всем телом, впечатываясь сам, втискивая ее в себя. Так, что не оставалось никакого сомнения: и хочет, и нисколечко не устал. А для нее теперь это было слишком важно…
Одна мужская пятерня крепко держала ее затылок, не позволяя ни спрятаться, ни увернуться от голодных губ, что впились в ее в каком-то жадном, требовательном поцелуе. Миша так раньше никогда не целовался. Но сейчас ей только такой и был нужен. Вторая рука так же крепко и плотно обвила ее тело, не давая возможности вывернуться, шевельнуться ни вправо, ни влево. Пальцы прошлись по ягодицам, в ласке, граничащей с собственническим захватом, затем двинулись ниже, по бедру к колену. Арина и сама цеплялась за мужа, стараясь слиться с ним как можно плотнее, а ему все мало было: закинул на себя ее ногу, будто зафиксировал, и снова вернулся к ягодицам, пояснице, спине, плечам… Ласки на грани боли, поцелуи, похожие на укусы… Она и сама от него не отставала: забыла, что ногти давно уже не короткие, впивалась ими в плечи, в спину, хваталась за поясницу, старалась ухватиться крепче, но каждый раз сбивалась, начинала гладить его, наслаждаясь ощущением горячей гладкой кожи, а потом снова цепляла ногтями. Миша, кажется, совершенно не был против.
Оба давно уже жаркие, потные, шальные от желания, сталкивались зубами, пытаясь поцеловаться, но выходило плохо: губы не слушались, им было надо двигаться дальше, по шее, по плечам, по скулам…
– Малышка, я так скучал по тебе, моя хорошая… – Миша еще был в состоянии что-то шептать ей связно, во всяком случае, она понимала слова. Хоть они и походили больше на сдавленное шипение или короткие стоны… – Так хочу тебя…
– Я тоже.. Очень… – Все, на что была способна Арина. Только повторять много раз эти отрывистые фразы. Или протяжное «даааа», когда Миша, наконец, решил, что хватит баловаться, и заполнил ее целиком.
После этого – ни одного внятного слова. Стоны, отрывистое дыхание, а порой – тишина, когда Арина в моменты самого пронзительного удовольствия вдруг забывала, как дышать, и только сильнее веки сжимала, чтобы не сойти с ума. Ведь от кайфа тоже с катушек слетают… И Миша, кажется, слетел. Он наращивал темп движений, когда, казалось, быстрее и сильнее уже некуда, а потом замирал на время, заставляя девушку хныкать от нетерпения, довольно хмыкал, и снова разгонялся.
Рина скучала по этим ощущениям так долго, что сейчас они были почти болезненными, но от того удовольствие стало еще острее. Казалось, что его просто пережить невозможно. Несколько коротких, но таких насыщенных минут, и она взорвалась. Миша – секундой позже.
Приходила в себя, собирая мысли по кусочкам, а они лениво кружились в голове, не желая собираться в кучу. Одно желание было ясным и точным: хотелось мурлыкать, будто сытая довольная кошка. Даже веки не желали разлепляться…
Однако же, лежать так бесконечно было невозможно. Удовлетворенное тело вдруг вспомнило о других потребностях: жутко захотелось пить и есть. Пришлось, хоть и с усилием, разлепить правый глаз, затем и левый.
– Миша! Ё-моё! Я проспала на работу!
Глава 20– Я поняла, Ирина Петровна… Да… Больше такого не повторится… Конечно, я все прекрасно понимаю… Нет, я очень дорожу своей должностью и работой… – Очень сложно было вставлять ответы в непрерывную речь директора, состоящую из сплошных обвинений и угроз. Будто нашкодивший подросток, Рина стояла перед столом начальницы (присесть ей никто не предложил, а сама она ни за что не рискнула бы), склонив голову, спрятав руки за спиной. Краснела, бледнела, смущалась, выталкивая из себя слова. Было стыдно до безобразия. И даже не столько за опоздание, а за то, что ей приходится так вот унижаться.
А это было форменное унижение, практически распятие на доске позора: ведь, кроме директрисы, в кабинете сидели все три ее заместителя, и Анна Борисовна, и Елена Дмитриевна, и Сергей. Вообще, это было нормальной практикой в их жизни: вызывать на ковер провинившегося и распекать его всем руководящим составом. Но так, чтобы все три зама собирались в один день, случалось крайне редко. Вернее, Арине вообще ни разу еще не приходилось вот так стоять и оправдываться – поводов не было. А сейчас еще и присутствие Сергея, отчего-то, делало ситуацию в разы болезненнее. Он, кажется, находился в кабинете больше для проформы, чем реально собирался участвовать в воспитании подчиненной. И, вполне возможно, был бы не против и встать на ее защиту. Даже пытался что-то сказать, когда Ирина Петровна сделала паузу, чтобы набрать в грудь воздуху…
– Ирина Петровна, я думаю, на этот раз достаточно будет для Родионовой…
Вот зря он, вообще, открывал рот…
Такая милая и обходительная, с тихим и вкрадчивым голосом, директриса неожиданно перешла на визг. Арина даже подивилась той скорости, с которой женщина разогналась от простой нотации до откровенного ора, а возможности ее голосовых связок так и вовсе вводили в прострацию… Правда, визг был настолько неприятным, что пришлось поморщиться…
– А ты слишком добрый что-то у нас, Сережа! Разве не знаешь, как дисциплину легко развалить? Одну простим, вторую не заметим, третьей дадим еще один шанс, и что у нас тут будет? Притон или бордель? Мне тут раздолбайки и прогульщицы на… не нужны! Что ты ее защищаешь? За какие такие услуги вдруг такой добренький стал, а?
С одной стороны, Арине было жалко Сергея и неудобно, что он пострадал, встав на ее защиту, ведь ему тоже, наверняка, неприятно все это было выслушивать… А с другой: у нее появилась возможность хоть немного передохнуть и собраться с мыслями, чтобы сказать начальству какие-то внятные фразы и пояснения, а не мычать, как овца виноватая.
– Так, Сергей, я с тобой эту тему потом отдельно обсужу. Слишком много вопросов накопилось, пора бы их решить. – Так же неожиданно, как завелась, Ирина Петровна и успокоилась. Говорила обычным тоном, вполне приятно звучащим. Чем снова повергла Арину в шок. А вот все окружающие, видимо, привыкли к таким перепадам, и даже бровью не повели. – Но сейчас я вас всех попрошу выйти отсюда, кроме Родионовой. Мне нужно еще пару слов наедине сказать.
– Ну, и как ты планируешь дальше себя вести, интересно? – Поразительная женщина. Арина никогда не могла угадать заранее, куда ее начальница повернет разговор.
– Как обычно… – Протянула неуверенно, явно понимая, что ответ неверный. Но ничего более толкового придумать не смогла.
– Это как? Расскажи-ка мне… – Наверняка, у этой дамы где-то в психике спрятаны наклонности к садизму. Иначе, как понять эти изощренные издевательства? Ну, что можно ответить на такой дурацкий вопрос? Так, чтобы идиоткой при этом не показаться, и, в то же время, не нарваться на грубость или чего еще похуже…
– Ну, как раньше работала… Я ведь столько лет без единого замечания трудилась. Ни прогулов, ни опозданий, ни каких либо других нарушений дисциплины не было… Меня ведь много раз выбирали в лучшие сотрудники месяца, премиями награждали…
– Вот ты и зазналась, как я посмотрю! Некоторых людей хвалить вообще нельзя, у них корона резко отрастает! И все, потерялся человек, слишком много возомнил о себе, и сразу все себе разрешил, чего раньше не позволялось…
Обидно до слез было слышать такие слова от человека, который буквально пару месяцев назад вручал тебе грамоты принародно, обнимал, целовал в щечку, елейно говоря, как для компании ценны сотрудники, подобные Арине… Всего-то и достаточно было, что на десять минут задержаться… Десять минут опоздания, впервые за несколько лет безупречной работы! И ее распекают, словно пьяная приперлась на смену, ругалась матом на охранников и кидалась посудой в клиентов… Да-да, такие чудеса у них тоже случались, но Арина же в число залетчиков не попадала никогда.
Сейчас она с тоской пыталась вспомнить все предыдущие события, чтобы понять: что и где пошло не так? Ведь другим девчонкам за опоздания тоже прилетало, конечно, да только вот никогда за десять минут не вызывали к директору на ковер. Достаточно было объяснительную написать да повиниться кому-нибудь из заместителей и начальнику отдела персонала. А тут… Ерунда какая-то…
Самое обидное, что она очень радовалась удаче своей: несмотря на то, что проспала, смогла собраться на работу в рекордные сроки, такси прилетело за три минуты после вызова, и доехали быстро, не попав ни в одну пробку, и светофоры дали «зеленую волну»… Всего десять минут, хоть проспала она больше, чем на час… И смена была вечерняя – по-любому, другой администратор был на месте, и уйти должен был только часа через два, не раньше, то есть работа вообще никак не пострадала. Да и Галька, в конце концов, душа родная, ни за что бы Арину не выдала…
Или, все же, Галька-то и настучала? Помня ее злорадство, когда уволили Катерину… А еще ревность ее, которую невозможно было ни предотвратить, ни утихомирить… Да нет, характер у девчонки, конечно, был гадкий временами, особенно, если что-то угрожало ее благополучию и комфорту, но на подлость она пойти не могла. Арина решила, что надо жить по принципу «не пойман – не вор», иначе совсем будет свинством, если обвинять в своих бедах и проблемах всех, кто под руку подвернется.
– Ты поняла меня, я надеюсь? – Девушка на автомате кивнула головой, с ужасом осознавая: она задумалась настолько глубоко, что не слышала последнюю часть речи директора. Просто кивала, готовая согласиться со всем, в чем ее еще обвиняют, лишь бы окончить экзекуцию поскорее… И не ожидала, что придется отвечать еще на какие-то новые вопросы. Теперь оставалось надеяться, что ни на что страшное и противозаконное она сейчас не подписалась своим кивком.
– И не дай бог, я еще раз услышу от кого-нибудь, что ты трешься рядом с Назаровым! – Рина даже не сразу сообразила, кто такой этот Назаров, и когда она с ним могла где-то тереться… А ведь речь шла о Сергее, Александровиче, которого по фамилии никто и никогда у них не звал…
Когда сообразила, глаза испуганно вскинула: ей только этих обвинений для полного счастья не хватало.
– Не надо так на меня смотреть, словно овечка невинная. В твоем случае, это выглядит, как тупая овца. – Обидно, оскорбительно, однако, молча проглотила. – Я все про всех вас знаю, Родионова. Даже если вам кажется, что чего-нибудь не заметила. Поэтому даже не думай, что обведешь меня вокруг пальца.
– Хорошо. – А что тут спорить, если она не собиралась никого обманывать? Тем более, «тереться с Назаровым»? Оно ей надо, разве? Только бы понять еще, откуда у этого обвинения растут ноги…
– Еще раз узнаю про ваши шашни, вылетишь отсюда, как миленькая. У нас б…ство в коллективе запрещено. – И это ей сообщил человек, который совсем недавно от всей души поздравлял со свадьбой официантку, вышедшую замуж за их же повара по залету. И это у нее шашнями не считалось.
Но сказать такое в лицо Ирине Петровне – сродни тому, как потыкать голой рукой в гадюку. И это Арина ясно понимала.
Поэтому ей оставалось лишь снова кивнуть и со всем согласиться:
– Я вас поняла. Даже намека на шашни не будет. Я буду вести себя идеально. Еще раз прошу прощения, Ирина Петровна. – Тошнило и от этих слов, и от своего униженного тона. Но у Арины не было запасного аэродрома, чтобы вот прямо сейчас взять и уволиться со скандалом.
– Свободна. Мне тебе больше нечего сказать. – Противным, отстраненным голосом. И тут же уткнулась взглядом в монитор компьютера. Будто Арина для нее – пустое место.
Нет. Показалось, что не замечает: когда девушка подошла к выходу, услышала в спину:
– Сергею скажи, чтобы зашел ко мне.
Арина передала распоряжение, проследила взглядом, как парень скрылся за дверью, а потом услышала новые, лишь слегка приглушенные стенами, возмущенные крики.
Часть 2. Сергей
Глава 1Серега любил женщин, а они любили его. На этом, в общем-то, и можно было бы поставить точку. Потому, что и так все ясно. Женский пол никогда не обделял его вниманием и лаской, а парень от этих благ никогда не отказывался. Более того, зная о своей привлекательности и обаянии, не стеснялся пользоваться дарами, доставшимися от природы, а может, и от непутевых предков. Какими были родители, Сергей почти и не знал: мать и отец родили его очень рано, испугались ответственности и навалившихся забот, поэтому бросили ребенка на бабушку с дедом, а сами свалили куда-то в неизведанные дали. Официальная версия – на заработки, чтобы материально обеспечить сына и родителей, а по факту – просто сбежали подальше, так как помощи от них семья Сережи так и не увидела. Но мальчика это не сильно и огорчало: бабушка и дед окружили его заботой и вниманием, каких не всякие родные мать с отцом готовы подарить. А еще куча дядек и тетушек по отцовской линии нещадно пеклись о нем и баловали. Бывало, и подумается пареньку, что надо бы о маме погрустить, да многочисленные родственники тут же от грусти отвлекали. Вот и не мог сказать Сергей, в кого он пошел, такой весь из себя привлекательный и обаятельный: в отца ли, в мать ли… Родню по матери он вообще никогда не видел, она в их селе была приезжей, залетела ненадолго, а потом и улетела, да еще и отца его с собой прихватила. Никаких данных о себе не оставила, да никто ее особенно и не разыскивал. Бабка Евдокия о сыне своем Александре, беспутном, грустила, конечно же, но ей тоже особенно некогда было горевать: Сережа был внук не единственный, старшие дети (два сына и три дочери) тоже своих малышей постоянно подкидывали, поэтому забот ей и без пропавшего Сашки хватало. Но, несмотря на большую, шумную и беспокойную семью, Евдокия умудрялась одарить внучка – почти сиротку – безграничной заботой и лаской. И, что самое главное, никто из других детей никогда не обижался за то, что бабушка его среди всех выделяла. Ну, а у деда, в честь которого Сергей был назван, кажется, другого света в жизни и не было, кроме его ненаглядного Сережи.
Может быть, от того, что рос он в любви и заботе, парень никогда, ни на секунду не сомневался, что он – один из лучших, наидостойнейших, первосортнейших людей. Эта уверенность ему в жизни очень хорошо помогала: там, где другие пасовали, Сергей добивался всего лучшего, не напрягаясь особенно. Не стеснялся просить, когда это было нужно, не отказывался брать, когда предлагали. Не видел ничего зазорного в том, чтобы дорогу в жизни не лбом прокладывать, пробивая все двери, а открывать их с помощью улыбки, смекалки, иногда хитрости, иногда – сговорчивости…
В том, что касается женского общества, было и того проще. Особенно и напрягаться не приходилось, чтобы получить внимание, заботу, нежность и страсть. Главное – подойти правильно, с нужной стороны и в нужное время, а дальше все само собой складывалось.
Самое забавное, что к его тридцати годам женские прелести Сереге так и не приелись. Девушки не стали ему скучны или неприятны, сам Сергей не начал, вдруг, ощущать себя циником или этаким прожженным бабником, который женщин меняет как перчатки. Расскажи ему кто про таких вот «скучающих мачо», он бы посмотрел с недоумением и расхохотался. Более того, не поверил бы. А еще постарался бы доказать, что такого на свете просто не бывает. Эти мужики только лишь притворяются. Ибо «зажраться» женской любовью невозможно. Или они просто нормальных баб не встречали. А от нормальных оторваться просто нереально. Как только оторвешься от одной – тут же к другой прилепишься. Надо сказать, что и сразу за двумя ухлестывать он тоже не стеснялся.
Иногда и промахи случались, конечно. Не с каждой, на которую глаз положил, закручивались отношения и любовь. Но у него всегда было несколько других красоток на примете, с которыми он тоже безбожно флиртовал. При этом, флирт всегда был филигранно точным: никаких конкретных обещаний и обязательств не звучало; ни одна девушка не слышала от него откровенных признаний и предложений; но при этом каждая была уверена, что только в нее Сережа влюблен без памяти, а все остальные – это так, просто привычка всем улыбаться, ничего серьезного не означающая.
На новом рабочем месте привычку флиртовать Сергей не потерял. Она уже давно стала частью его натуры, позволяя за легкими, ни к чему не обязывающими улыбками и словами прятать свои проблемы. А они были у него, как и у каждого нормального человека. Но всегда приветливый, постоянно готовый помочь, никогда ни на кого не поднимающий голос, Сергей Александрович казался всему окружению просто идеальным рыцарем без страха и упрека. Он уже настолько привык к этому образу, что даже когда очень сильно уставал, по привычке старался ему соответствовать. Маски, они такие – если долго не снимать, прирастают к лицу намертво, потом без кожи не отнимешь… Это не сам Сергей фразу выдумал. Услышал где-то, но очень сильно ему по душе пришлась, хоть никогда и ни с кем не делился ею.
Ему было даже весело, когда увидел столько новых женских лиц, а на них – столько располагающих к общению улыбок. Однозначно, в новом городе ему уже можно было не беспокоиться о развлечениях. Были свои нюансы, конечно, которые могли помешать… Но не впервой уже было обходить и эти нюансы.
Нюансом про себя Сергей называл Ирину. Да, ту самую Ирину Петровну. Для всех – страшную и ужасную директрису, которую боялись все подчиненные, а начальство уважало и тоже слегка опасалось. Имело все основания: у Ирины были такие связи, знакомства и должники на всех уровнях власти в их немалой сети развлекательных центров, что даже самые важные шишки не были уверены в своей безопасности, когда сталкивались с этой женщиной.
Не боялся ее лишь Сергей. Потому, что смешно и нелепо бояться свою жену. Пусть по документам они и не приходились друг другу никем, а по факту, жили вместе давно и счастливо. Ну, или Ирина считала себя счастливой, а Сережа рядом с ней быть несчастным просто права не имел. Это, конечно же, по ее мнению.
Собственно, он никогда и не оспаривал, что живется с Ириной ему хорошо, и все его в этой жизни устраивает. Он ее действительно любил, уважал, заботился о здоровье, спокойствии и благополучии. Старался создать для нее максимальный уют и комфорт, чтобы уставшая в боях за показатели, Ира могла хотя бы дома расслабиться и почувствовать себя слабой, но защищенной. Ей это было необходимо, а Сереге не трудно. Поэтому их пара была вполне себе стабильной и устойчивой, несмотря на явный диссонанс в возрасте, способностях и статусе. Ведь Ирина была старше своего гражданского мужа на восемь лет, всегда выше его на одну-две ступени по должности, да и должности эти Сергею доставались только с ее подачи. Он бы и мог их сам заслужить старанием и терпением, умом и обаянием, но гораздо проще и быстрее было получать их с помощью жены. Он считал, что отказывать от легкого пути и пробивать дорогу самому – глупо и неэффективно. Зачем тратить время на добычу того, что тебе и просто так отдают в руки?
