Текст книги "Занимательная геометрия (СИ)"
Автор книги: Ольга Николаева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 6
Дэну снова было обидно. До сжатых зубов, до зуда в пальцах, стремящихся что‑нибудь смять и уничтожить. До сумятицы в мыслях, которые очень хотелось отбросить, но… не удавалось.
Он снова и снова переживал прошедшие сутки. Восстанавливал по кусочкам, чтобы удержать в памяти каждый момент, каждую проклятую секунду. Вытягивал по капельке из воспоминаний все: от первого его звонка Евгению и до её последнего "Пока. До завтра"
Почему эта девочка другому досталась? Не ему? И зачем она встретилась по дороге, которую он спокойно топтал уверенным шагом, не оглядываясь назад, ни о чем не задумываясь? Ему было легко и просто было жить эти несколько лет. Без ненужных душевных терзаний, без морали… совсем…
Он когда‑то решил для себя, что верность и преданность – это выдумки каких‑то дурацких романтиков. В реальной жизни им места нет. А боль от измены… это ненормальная слабость, которая не положена взрослому, сильному, успешному человеку. Он переболел и вылечился. Приобрел иммунитет. Полезная прививка – очень помогла ему в последующем. Не париться, не чувствовать, не строить несбыточных планов. Жил – не тужил.
И тут – на тебе… Горькие слова девушки, произнесенные ломким шепотом, словно сковырнули давно подсохший рубец…
Почему? Почему Дашка не смогла быть такой правильной, как эта девчонка? Ведь она была почти в её возрасте. Ведь, если бы не её глупость и жадность, и бессмысленность, все могло бы сложиться иначе… Но – не сложилось и не срослось.
А какому‑то Мише невнятному, который готов отпустить свою женщину к черту на кулички, да еще так надолго, так круто и нечаянно повезло…
Дэн сейчас глухо и глупо завидовал, и почти ненавидел себя за это, незнакомому мужику за эту верность. Незаслуженную – так хотелось думать и верить.
А еще… А еще – он понял, что хочет Вику сильнее, намного сильнее, чем до этого разговора. И – совсем по – другому. Он хотел иметь не только все её вздохи и стоны, всхлипы и поцелуи. Всю. Чтобы о нем думала, и только о его плохом настроении сожалела.
Все гаже становилось от этого желания – глупо – необузданного, смешного, наивного, безнадежного.
Странная горечь закрадывалась в душу: ведь и эта, слишком не взрослая девушка, как‑нибудь повзрослеет. Первый шаг уже сделала, благодаря ему. О чем он не жалел нисколечко. Но пусть кто‑нибудь другой проведет её по этому пути полностью. Ломать её хрупкую чуткость Дэн совсем не желал…
Он старался не думать о ней слишком часто, да Вика и поводов не давала: попадалась ему на глаза крайне редко, разговаривала коротко и по делу, отчеты писала по почте, раз в неделю, исправно.
О том, что девушка появлялась в его приемной, и постоянно, мог сказать лишь остывающий системный блок выделенного ей компьютера и новые закорючки в блокноте. Все те же ромбы, квадраты и стрелочки, сопровождаемые непонятными буквами и значками…
Все это можно было бы отнести на простое совпадение: ну, подумаешь, стажер увлеченно осваивает новые премудрости их нелегкого дела, и её режим не совпадает с режимом шефа… Но даже Евгений заметил что‑то неладное.
Где‑то через неделю после памятного разговора, заместитель выдал очередной отчет и, слегка помявшись, огорошил:
– Денис Игоревич, я понимаю, что это не совсем мое дело… Но, вы Веронику ничем не обидели? Может, где‑нибудь были с ней слишком жестким?
Денис, который сосредоточенно вглядывался в цифры отчета, даже поперхнулся.
– С чего бы это тебе в голову пришло? Это раз. И какое тебе до этого дело? Это два. – Он уставился на Женьку, видимо, слишком грозно, потому что парень замялся еще сильнее…
– Дела никакого, и меня это, в общем‑то, не касается… Вот только, не могу понять, почему Вероника старается попасть в офис, когда вы здесь точно отсутствуете. А если вы, ненароком, на месте – она предпочтет отсидеться в машине, чем идти сюда. Или бегает по другим отделам, чтобы вам не попадаться. Честно говоря, я немного устал так работать, и давить на нее не хочу. Не хватало мне еще истерик стажера….
– Так что, по – твоему, Вика прячется от меня? Так, что ли?
– Ну, она прямо не говорит, но, судя по всему, так и есть… Не удивлюсь, когда она развернется и побежит, если ненароком встретитесь где‑нибудь в коридоре…
Что ж, это был повод для размышлений. Приятных или не очень – Дэн еще не решил. Но знать об этом посторонним, вообще‑то, не следовало. Не хватало еще, чтобы подчиненные начали их обсуждать.
– Работает Вика нормально, без косяков? По утрам не опаздывает?
– Нет. В этом плане я сам себе уже позавидовал. Мечтаю уже, чтобы у всех наших менеджеров были такие же мозги. Совершенно не женские.
С этим Денис мог бы поспорить. Будь у Вики мужской взгляд на вещи, она бы переступила через их случайный секс, не заморачиваясь. И, уж точно, не стала бы прятаться от него, как испуганный заяц…
И эти размышления он предпочел оставить при себе.
– Значит, не стоит и думать о том, почему она не хочет со мной сталкиваться. Если её закидоны никак не отражаются на рабочем процессе, пусть сходит с ума, как ей нравится…
Сделал вид, что его информация совсем не задела. Очень надеялся, что качественно. Но при этом решил, что Евгений, в последнее время, что‑то работает совсем без контроля. На одном доверии. Нужно бы присматривать за его деятельностью как можно чаще.
Потому, уже на следующее утро, собрал народ в кучу и сообщил, что вернул в рабочее расписание планерки – ежедневные. И отчет о проделанной работе по вечерам. С обязательным обсуждением возникших проблем и вопросов. Присутствие всех менеджеров – самой собой, без вариантов.
Ему показалось, что услышал недовольные вздохи и поскрипывание зубов, причем сразу от нескольких сотрудников. Поставил галочку – нужно присмотреться бы к ним повнимательнее. Но в этот момент его взгляд старательно избегал угла, в котором сидела Вика, и так же старательно к нему возвращался. На борьбу со своим желанием разглядеть её повнимательнее ушли основные силы. Остатки – на то, чтобы приглушить недовольство собравшихся.
Правда, уже через пару дней он засомневался в правильности своего решения: все сложнее было себя удерживать от того, чтобы не остановить девушку после собрания и не поговорить с ней. По душам. Выворачивало наизнанку от того, что она старательно отказывалась смотреть на него прямо, отводила глаза, и хмурилась, когда, все‑таки, он умудрялся поймать её взгляд, настороженно – испуганный.
Как будто он застал её за чем‑то запрещённым. За тем, что очень хотела сделать, но отчего‑то боялась…
Однажды, не выдержал: пока секретарь нудно зачитывала показатели и распределяла ответственных за какую‑то ерунду, он прямо уставился на Вику, дождался, когда исподлобья глянет, и подмигнул. Без всякого злого умысла. Просто хотел дать ей понять, что пора уже прекратить дуться, хватит прятаться, нужно делать шаги навстречу друг другу.
Теперь уже он честно мог себе признаться: не хватало её общения. Вредных вывертов. Кофе по вечерам, когда можно говорить все, что думается. И даже немного жалел, что сохранить такие отношения не получилось. Что Вика не смогла воспринять произошедшее проще. Может быть, стоило ей помочь…
Но девушка на его выходку среагировала совсем нежданно: вспыхнула, как маков цвет, нервно поправила и без того гладкие волосы, потупила взгляд в свои записи и больше его не поднимала. Совсем. Вот и помог, наладил, блин, отношения… И снова заставил себя отвернуться, не смотреть на нервно закушенные губы, которые становились все более яркими.
Вере казалось, что она потихонечку сходит с ума. Каждое утро она просыпалась в твердой уверенности, что все произошедшее между ней и шефом (иначе своего нежданного партнера называть отказывалась) – нелепая случайность. И она в ней виновата не может быть, потому, что сама не ведала, что творила. Не ведала? Нет, конечно же. Значит, не нужно себя корить и маяться от нечистой совести. Это соображение, а еще ласковый говорок Таисии Павловны, которая каждое утро норовила поболтать с ней по душам, растормошить, отогнать хмурое настроение, – все это помогало ей собрать себя в кучу и создать в душе правильный настрой.
Настрой жил и радовал ровно до того момента, когда она умудрялась пересечься с начальником. Как ни старалась избежать встреч, а на глаза ей он время от времени попадался. Каждый день. Вот незадача…
Стоило наткнуться на его взгляд – выжидающе – оценивающий, ни черта не равнодушный, как она надеялась – и вся уверенность в своей правоте и невинности исчезала, таяла, как легкий дымок от сожженной листвы по осени…
Потому что ей очень хотелось не прятать глаза, а посмотреть в ответ – точно так же, оценивающе, с ожиданием и вопросом: " Ну, и что дальше?".
И страшилась признаться сама себе, что вопрос этот выедал нутро, плавил, будто щелочью… В ней просыпалось что‑то, неизвестное даже ей самой, то, что пугало до дрожи в коленках…
Казалось, что в ней снова может проснуться та глупая девочка, влюбленная, словно кошка, готовая ластиться и все прощать объекту своей влюбленности. Только за то, что он "правильно" на неё посмотрел. Дэн казался ей слишком похожим на первую дурацкую любовь – на Андрея. Такой же нагловато – самоуверенный пофигист, коллекционирующий женские души походя, не задумываясь… Она прекрасно запомнила и засосы на шее после поездки "по делам", и фразу о том, что женат. Пополнять коллекцию не хотелось. А о том, что уже попала в нее, Вера думать отказывалась.
Раньше ей казалось, что слепая потребность в Андрее – от переизбытка юношеских гормонов, от желания привязать к себе яркого парня, получить от него все, что хотелось. Гормоны утихли, голова включилась – влюбленность прошла.
И больше к ней эти ощущения не возвращались. С Мишей все было по – другому, так, как ей казалось правильным: постель – продолжение отношений, а не их исток и причина. Не было буйства чувств, сводящих с ума, заставлявших творить глупости, не узнавая себя. Зато была нежность, внимательная и бережная, только от неё одной хотелось плакать и петь одновременно. Вера ни на что её не променяла бы… Так казалось…
Она до того привыкла жить с этим миром в душе, со спокойным знанием, что все в её жизни – так, как должно быть… А теперь выяснилось, что темные желания никуда не делись, что эмоции могут шкалить за самые крайние отметки – от яркого пламени до сурового минуса… Её ломало каждый раз, лишь стоило вспомнить эту треклятую ночь и горячее тело, что смогло разбудить упрятанную в самый темный закоулок чувственность. И каждый раз, поймав на себе взгляд Дениса, она не могла не вспомнить… А глаза, терзаемые преступным любопытством, пытались изучить, исподтишка, то, что в тот раз некогда было разглядывать: мощные, сильные плечи – ни одним пиджаком не спрячешь, крупные руки с длинными пальцами – чуткими, нервными, вечно играющими с какой‑то вещью… Иногда получалось незаметно рассмотреть смуглое лицо, словно раньше внимания не обращала, – твердый подбородок, с едва заметной ямочкой, чисто, до синевы, выбритые скулы, аккуратный прямой нос, виски, в которых тонкими нитками высвечивала первая седина, оттеняя смолистую чернь волос… Однажды рискнула – очень хотелось рассмотреть лоб, глаза, брови… Наткнулась на внимательный, слегка насмешливый взгляд… Больше не рисковала…
А потом, вечером, перебирая в памяти отрывки этих полу – взглядов, полунамеков, чувствовала себя последней дрянью… Потому что Миша не заслужил – того, чтобы она о другом думала и вспоминала. И выныривала в горячке из снов – не с ним…
Твердо была уверена: Михаил никогда не узнает о том, что с ней случилось здесь. Не от кого. Денис, однозначно, никогда не опустится до разборок с её мужчиной. Права на то не имеет никакого, да и ни к чему это… Но разве от этого легче?
Она сама, в своих собственных глазах, потеряла право честно смотреть в лицо самому дорогому человеку. Лишь недавно обрела твердую почву под ногами, и сама же её у себя и выбила.
Хуже всего, что ни с кем своими мучениями Вера поделиться не могла. Даже с Никой. Сомневалась, что подруга поддержит её настрой. Та могла, со своим кредо "лучше сделать и пожалеть…", убедить и черта окатиться святой водой… Что уж говорить про Веру…
Вот и сейчас, на этом дурацком совещании, она искренне старалась уловить смысл нудных фраз, что‑то записывала, запоминала… А все органы чувств, будто локаторы, были настроены только на одну волну… Исходящую от крупной фигуры, непринужденно умостившейся на углу стола… Прямо напротив Веры. И, что странно, девушка точно помнила: выбрала стул в углу, подальше от Дениса. Как он умудрился расположиться так, что каждый её нечаянный взгляд падал на него – абсолютно прямо?
Или она выдумала себе невесть что, а шеф уже и забыть успел про маленькое приключение? И плевать хотел на маленькую, незаметную стажерку, посмевшую отказать его царскому хотению?
Девушка уже почти убедила себя в том, что дело обстоит именно так: Денис Игоревич о ней и думать забыл… В последний раз глянула на него, чтобы удостовериться, и обмерла: он подмигнул и еле заметно улыбнулся. Обдав жаркой волной лицо, шею, и даже уши…
Оставалось надеяться, что никто из сотрудников не заметил эти перемигивания…
Она отсидела, уткнувшись носом в блокнот, почти до конца собрания. Даже когда взял слово Денис, просто слушала, головы не поднимала, только вот – с очень большим трудом улавливала смысл. Голос шефа звучал таким глубоким баритоном, так обволакивал, что воспринимался как музыка – мелодия, без ненужных фраз.
Вера констатировала факт: все, вляпалась. Снова на те же грабли, и очень метко. Ручка инвентаря еще летит, приближаясь ко лбу, но уже и так известно: будет очень болеть. До темноты в глазах, до звездочек, до сотрясения и синяка.
Осталась одна надежда: может, получится увернуться на этот раз? Все‑таки, признаки замечены, предварительный диагноз есть… Может быть, это на ранних стадиях лечится?
– Правда же, Вероника?
– Что? – Почувствовала себя полной идиоткой: замечталась о шефе, прослушала его речь, да еще и пропустила какой‑то вопрос… Надо ж так вляпаться…
– Я рассказывал вашим коллегам о том, что практика летучих совещаний очень объединяет команду. Если собравшиеся не отсиживаются по углам, а активно участвуют. Вы ведь обязаны это знать. Насколько я знаю, Александр Павлович постоянно их проводит. Разве не так? – В голосе Дениса не было и тени насмешки. Отчего же почудилось, что он изысканно издевается сейчас?
Может быть, оттого, что Палыч искренне терпеть не мог эти "сборища", предпочитая решать все вопросы на ходу? А слова Дениса – откровенная выдумка, направленная на то, чтобы подловить её на вранье? Или посмеяться над невнимательностью?
И что ответить, чтобы не выглядеть в глазах коллектива дурочкой? То, что Денис её видит именно так, осталось уже без сомнений.
– Так… – То ли промычала, то ли проблеяла, невнятно. Ненавидя себя за то, что попала в такую ситуацию. Как там любила раньше повторять? Не бывает безвыходных? Ну – ну… Получите, пожалуйста, выставочный образец. Можете не расписываться…
– Что вы говорите? – Мучитель продолжил издеваться: вместо того, чтобы спокойно кивнуть на её ответ, решил придраться. – Я не расслышал.
Вера набрала побольше воздуха в грудь и, как могла, отчетливо, почти по слогам, произнесла:
– Да. Я с вами абсолютно согласна.
– Спасибо. Потом обсудим подробнее. – На этом, как ей думалось, шеф потерял всяческий интерес.
Зря думалось.
Распустив совещание, Денис поблагодарил участников за активность…
Вера попробовала прошмыгнуть мимо, серой незаметной мышью.
Как бы не так.
– Вероника. Задержитесь, пожалуйста. Нужно обсудить пару моментов.
Как она жалела сейчас, что не умеет проваливаться сквозь пол!
Ей, к чему‑то, подумалось, что теперь знает, как себя чувствуют идущие на эшафот… Потому что, примерно так же себя ощущала, заходя в кабинет директора, слушая щелчок закрывающейся двери.
Ирония в повторении: снова вдвоём, в закрытом помещении, и опять – понимание того, что ничего от её воли сейчас не зависит. Главную партию не она ведет. Ей остается лишь поддерживать хорошую мину при плохой игре, да пытаться совсем не расклеиться, не наговорить лишнего, не ударить в грязь лицом.
Вера, затаив дыхание, ждала… Молчала и наблюдала – что сейчас будет делать Денис, не начнет ли опять домогаться, как было при их прошлом разговоре…
Нет. Он уселся в свое крутое кожаное кресло, откинулся, руки на подлокотниках, пальцы "домиком" сложил, постукивая кончиками друг о друга… Очень серьезный взгляд из‑под слегка изогнутой брови…
– Ну, присаживайся, Вика. В ногах правды нет. Посидим, пообщаемся…
Она глубоко вздохнула, вбирая с воздухом терпкую смесь облегчения и разочарования: поганенькая часть её сущности, все же, надеялась, что вот сейчас повторится все… А ей нужно будет посопротивляться, для приличия, а потом сдаться на милость. Противно было это осознавать, но Вера предпочитала честность в отношениях. А с самой собой – тем более.
Она послушно присела на стул, на самый краешек, готовая сорваться при первом намеке на опасность… Сложила руки на коленях, как школьница. Подняла глаза, показывая: все, готова, можно разговаривать.
В темноте карих глаз промелькнул отголосок усмешки, разжигая недовольство и злость: как над маленькой, издевается, похоже… Хоть и держит лицо максимально серьезным.
– Зачем ты соврала, Вика? – Чего угодно ждала, но только не этого вопроса.
– Когда? О чем вы? – Вот, как он умудряется вечно сбивать её с толку?
– Мы опять перешли на официоз? Что ж, пусть будет так, если тебе проще…
Она решила не комментировать. Ни к чему. И вообще: лучший собеседник тот, кто умеет слушать…
– Ладно. Давай по делу. Повторю вопрос: объясни, с какой целью ты соврала мне и еще толпе людей?
– Когда? Я не понимаю… – Такие обвинения, как минимум, оскорбительны. Но, возможно, где‑то закралась ошибка, которую нужно исправить…
– Минут десять назад. Когда подтвердила, что Палыч любит собрания. Мы же оба знаем, что это не так… Рассказывай, почему не сказала правду?
– Денис Игоревич, я похожа на самоубийцу?
– Нет… А что, должна быть? К чему это клонишь?
– К тому, что только малахольный рискнет на совещании вслух сообщить всем, что вы неправы.
– Это почему еще?
Вера начала ощущать под ногами знакомую твердую почву. Язвительность – наше все, когда больше нет вариантов….
– Потому что все знают, чем грозит несогласие, тем более – принародное. – Вера помялась немного, но решила признаться. – Если быть честной, то просто не хотела подрывать авторитет. Ваше слово должно быть самым веским и окончательным. Да и смысла не было спорить…
– Что ж… Ладно… А то я, невзначай, подумал, что тебе просто страшно слово мне поперек сказать. Раньше ты мне более смелой казалась.
– Нет. Я вам объяснила причины. Теперь, надеюсь, могу быть свободна?
Она уже готова была сорваться с места и – бежать, бежать… Чтобы не продлевать эту пытку неоднозначными вопросами, на которые так сложно выбрать верный ответ. И совсем не хотелось ощущать себя мышкой, с которой забавляется большой, матерый, взрослый кот. Ему, наверное, вообще неважно, чем игра для мышонка закончится – успеет сбежать восвояси, или испустит дух… Денис происходящим, видимо, забавлялся. А Вера боялась, что не сможет придти в себя, после таких развлечений…
– Торопишься? Или боишься меня? Что происходит, Вика? Неужто, ты думала, что я тебя звал ради одного вопроса?
– Ничего не происходит. Спрашивайте, что вас еще интересовало. На все отвечу. – Тусклым, бесцветным голосом. Стараясь не выдать, как задело её за живое участие, мелькнувшее в этих банальных фразах…
– Ну, так расскажи мне правду, Вика. Что с тобой происходит? – Жгучие, внимательные, цепкие глаза будто прощупывали, сканировали мимику, улавливая, казалось, мельчайшие изменения.
– А вы мне кто, собственно, Денис Игоревич? Психотерапевт, духовник, мама, близкий друг душевный, чтобы я вам тут исповедовалась? Вас не устраивает моя работа? Я что‑то делаю не так? Ну, значит, укажите на ошибки, ткните пальцем… А что со мной происходит – забота, простите, не ваша. И вас не касается. – Она сама ужасалась наглости слов, что сейчас выстреливали пулеметной очередью. Но сдержаться не могла – слишком уже достала эта нервотрепка. И этот насмешливый, всепонимающий, почти отеческий тон грёбаного начальника. Главный виновник раздрая в душе, прикидываясь божьим агнцем, решил сыграть в заботливого, пекущегося о крепостных барина. Чуть не сорвалось с языка вечное определение всех представителей мужского пола, хоть козлами мужчин Вера никогда не считала. Сдержалась, не произнесла.
– Ошибаешься, моя хорошая. Очень даже. Очень касается. И особенно – меня.
Этот оттенок голоса, неуловимо – вкрадчивый, тон, упавший до грани интимности – еще чуть – чуть, и перешагнет её, эту грань, – заставило прикусить язык, замерев от неожиданности. Внутри, не желая слушать вопли разума, все затрепетало противной дрожью: " Ну же, ну, что дальше? Давай, говори, внимаю, слушаю, готова плавиться…". И от этого еще сильнее заскребли кошки на душе, от той сумятицы, что творилась.
– Зря вы так думаете… – Слова скребли сухую гортань, абсолютно не желая подчиняться. Язык перестал ворочаться. Всего‑то, минуту назад, говорила, как по – писаному…
– Нет, Вика, не зря… – Он смущал её взглядом, очень пристальным. Таким, будто надеялся что‑то разобрать, вглядеться поглубже.
Она молчала, стараясь молчать и ничем себя не выдать. Не хватало еще растечься карамельной лужицей, прямо у его ног. Не заслужил ничем. Недостоин. А Вера себя не на обочине подобрала, чтоб вот так сдаваться. Ей так хотелось думать, и она так думала, очень напряженно думала. Это почти помогло отвлечься от предвкушения, которое нарастало ежесекундно.
– Вы заблуждаетесь. Мое внутреннее состояние – только мое личное дело. Вам не стоит о нем беспокоиться. – Ох, как она сейчас гордилась тем, что смогла все сказать, практически без запинки…
– Хм… Это, могу тебе сказать, ты очень ошибаешься. Мы с тобой оба прекрасно знаем, кто виноват и причастен к твоему мандражу… И не надо рассказывать, что ты от меня не прячешься, и совсем не молчишь там, где раньше спорила… И сейчас ты краснеешь не от того, что я рядом, а просто ни разу не оставалась наедине с начальником… Этакая робость неопытного сотрудника, да? – Вера уже не смотрела на Дениса, а упрямо рассматривала пальцы, стиснутые в кулаки, на своих коленях. Но точно была уверена: он сейчас приближался, навис над ней, обдавая жаром, от которого снова вспыхивало тело, неконтролируемо вздрагивало… – Кого ты обманываешь, Вика?
– Что вы от меня хотите, Денис Игоревич? Почему не оставите в покое? – Это могло бы звучать обвиняюще, но вышло – жалко и жалобно, на полувздохе…
– А я сам не знаю, Вика, чего от тебя хочу… – И аккуратное движение костяшками пальцев, невесомое, по лицу… – Наверное, просто скучаю… Никто не заглядывает вечером в офис, кофе не предлагает…
Простые, ничего не значащие фразы, от которых встает комок в горле, и лицо его – абсолютно спокойное, только ноздри нервно вздрагивают, и зрачки расширены – это все от нехватки света… И жарко от того, что воздух в помещении спертый, дышать нечем…
– Ну, хорошо… Я могу оставаться здесь вечером, мне несложно… Все равно, дома делать нечего, только с Таисией Павловной болтать про сериалы… – Ей, нечаянно, показалось, что небольшой компромисс поможет, а она, уж как‑нибудь, переживет эти долгие вечера.
– И ты веришь в то, что вот так легко отделаешься? Да? – Ухмылка, опять снисходительная… Только вот, за ней что‑то прячется, знать бы – что…
И уже обе его руки аккуратно касаются пальцами висков, приглаживают невесомые выбившиеся пряди, обводят скулы, касаются контуров губ…
Как мышонок под гипнозом удава, завороженная хамским (конечно же, хамским!) действом, все ещё надеясь на то, что отделается легким испугом, прерывисто шепчет:
– Я… постараюсь…
– Не нужно стараться. Я сам все сделаю. Только не прячься от меня. Все просто.
Эта легкомысленная и такая весомая фраза – "Я сам" – словно отпускает какую‑то очень тугую пружину. Глаза распахиваются ошеломленно, а потом смыкаются – в покорности. Ему и себе. И снова губы, память о которых будит ночами, снова – и совсем иначе. Жадно и голодно впиваются, так, что на минутку становится страшно. Но потом, словно опомнившись, сдерживают напор, ласкают бережно и сладко, будто здороваясь после долгой разлуки…
А ей только всего и нужно – вцепиться в его запястья, держаться за них, чтобы совсем не потеряться, не утонуть в омуте… таком запретном… и таком манящем…
Он аккуратно тянул её вверх, заставляя подняться, встать рядом, прижимаясь всем телом. Мысли о сопротивлении возникли, но тут же куда‑то пропали, как совершенно лишние…
Его пальцы легко и неуловимо порхали по коже, очерчивая скулы, подбородок, шею… слегка поглаживали ямочку на затылке, заставляя гнуться навстречу невесомой ласке, все острее чувствовать их жар и легкую шершавость…
Денис больше ничего не делал – только целовал и гладил, не позволяя рукам опуститься ниже линии воротника на её блузке, почти по – пионерски… А ей уже не хватало чего‑то еще, более смелого, в чем сама себе никогда не призналась бы..
Дэн с трудом соображал, что сейчас делает. Вернее, сам процесс сомнений не вызывал. А вот зачем и с какой целью он снова взялся за соблазнение девушки, он даже себе объяснить не взялся бы…
Приглашая на разговор в закрытом кабинете, он, четко помнил, собирался расставить все точки над "и". Объяснить, что не планирует домогаться до подчиненной против её воли. У него такой привычки никогда не было: если дама против, значит, и нам не нужно. Это и планировал донести. Возможно, немного в более мягкой форме. А потом уже планировал убедить, что Вике от него совершенно не нужно прятаться. ни к чему это. И нормальной работе мешает.
В общем, намерения были совершенно благие, правильные, джентльменские…
И какой черт его дернул задавать ей эти непонятные вопросы? Чего добивался? Зачем давил? Всего‑то и нужно было, что внести ясность в их отношения. А к чему пришли?
А пришли к тому, с чего и начали: Вика тает в его руках, и никакие попытки изобразить равнодушие сейчас не прокатывают. Стоило коснуться её кожи, вдохнуть запах – и его спокойствие тоже кануло в небытие. Да что там врать – намного раньше это случилось. Он только поймал её потерянный взгляд, только увидел, как нервно сжимаются пальчики, собирая в горсть непослушную ткань юбки, как только понял, что девушка не его боится, а саму себя – к чертям полетели все официальные доводы. А он ведь почти подготовил речь о дружбе, уважении и взаимопонимании. Пакт о ненападении готов был подписать. Ага. Хорошая параллель получалась…
Понимал, что некрасиво использовать свой опыт, чутье, умение против молодой, неискушенной девочки… И не мог себе в этом отказать. Хотелось напиться её чистотой, как водой родниковой в июльскую жару. И он упивался. Тем, как легко сдалась, не сопротивляясь, как реагировала на ласку умелых губ, как прижалась к нему, без всякого давления со стороны, как обмякла, с трудом удерживаясь на ногах… И почти висела, цепляясь тонкими пальцами за ткань пиджака. А он не хотел ей сейчас помогать. Зачем‑то, было нужно, чтобы обняла сама. И не так, как тогда, ночью, в полусне, а вполне сознательно…
Он по – тихому выпрямлялся, радостно чувствуя, как Вика тянется вслед за его губами, как привстает на цыпочки, чтобы не оторваться, даже на миг… Глупая, не понимала, что он этому случиться не даст – самому было страшно, боязно сделать даже свободный вдох. И дураку ясно – дай девчонке хоть пару секунд, чтобы опомниться, и – поминай как звали. По роже заедет или сбежит. Или и то, и другое, в произвольном порядке… Ни один вариант не устроил бы…
И он, таки, дождался: прерывисто всхлипнув, Вика покачнулась, не открывая глаз, вцепилась в его рубашку, царапнув ноготками сквозь ткань, скорее всего, нечаянно… А он подобрался весь, как перед прыжком, одной рукой перехватил за талию, прижал, вторая – придерживала затылок девушки, не позволяя шелохнуться… Всего один шаг – и надежной опорой им служит стена кабинета, давая простор неуёмным рукам, словно с цепи сорвавшимся…
– Денис Игоревич, я вам распечатки на завтра принесла… Ой, простите…
Черт бы подрал эту зловредную тётку – секретаря! Ведь ни разу ещё, за все время, она не заглядывала к нему по вечерам без приглашения… Любопытство, наверное, бедную извело… Интересно, без стука вломилась, или они не услышали, увлеченные важным делом?
Дэн устало уперся лбом в стену, над плечом девушки… Накуролесил, мать его так… Теперь еще утешать, из‑за того, что их кто‑то видел…
Вика стояла, замерев, будто окаменела. Кажется, даже ресницы не дрожали.
Денис, постепенно успокаивая дыхание, внимательно наблюдал.
Вот брови нахмурились, нервно сглотнула, дернула головой… В то же время, глаза распахнулись, а ладошки уперлись в грудь, в безнадежной попытке отодвинуться…
Ему показалось, или в глазах что‑то заблестело, предательски похожее на влагу?
– Тшш… Тихо, тихо… Успокойся, Вика… Не нервничай… Сейчас разберемся со всем… – Он обнял её, уже совершенно иначе, поцеловал в висок, в глаза, в кончик носа – пытался, таким образом, показать свою поддержку и заботу… Получалось плохо, видимо: девушка норовила отодвинуться подальше, уворачивалась от его губ…
Пришлось просто прижать её голову к груди, покачать, убаюкивая, как ребенка…
– Ну, давай, малыш, попробуем без истерики… Хорошо? Мы сейчас разберемся со всеми, никто тебя не обидит… Я не позволю, поверь…
Девушка вздрогнула, что‑то невнятно пробурчав, и затряслась – всем телом… Денис обеспокоенно отстранился, попробовал заглянуть в лицо, в страхе, что она рыдает – до нервного тика не переносил женских слез… Но она упорно пряталась на его груди, отказываясь смотреть прямо…
– Вика… Вик, ну… пожалуйста, успокойся… ну, скажи мне что‑нибудь… – Он не знал, что теперь делать – то ли держать её дальше покрепче, то ли бежать за стаканом с водой, чтобы отпаивать…
– Никто не обидит! Господи, да зачем еще кому‑то меня обижать, а?! – Неожиданно, подала голос. Давясь не от слез – от смеха. Дэн растерялся пуще прежнего… – Вы меня уже обидели! Вы, Денис Игоревич… Как с игрушкой обращаетесь… А я…
– Что ты несёшь, Вероника? Чем я тебя обидел, скажи? Что плохого сделал?
Он радовался, что не плачет, и боялся такой веселости – не здоровой, точно…
– А вы не понимаете, нет? – Вика сложила брови изумленным домиком. – Действительно, я же радоваться должна – меня одарили вниманием! И кто? Даже страшно подумать – сам Дмитриев! Страшный и могучий! Собственной персоной, а я выделываюсь… – Фразу она, почему‑то, закончила горьким шепотом…
