Текст книги "Шпионская сага. История шестнадцатая. И жизни тоненькая нить...(СИ)"

Автор книги: Ольга Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Дождавшись, когда ее глаза закроются, несколько минут прислушивался к ее ровному дыханию. Поднявшись, тихо вышел, прикрыв дверь.

Несколько секунд стоял на нижней ступеньке лестницы. Леон вдруг молча поднял на него голову, так же молча налил коньяка во второй стакан, подвинул. Скрипнуло кресло, горечь обожгла горло.

– Ему было больно?

– Нет.

– Хорошо.

Снова запах, снова горечь в воздухе. Жан не волновался, Леон знал меру. Но ей Богу… лучше бы он напился сейчас.

– Где Оливье?

– В кабинете… Криса… – голос Леона дрогнул, – обзванивает его… друзей… Ещё надо будет подготовить заявление для прессы. И президент! – вдруг обеспокоенно затрясся, оглядываясь по сторонам, найдя, схватил с комода телефон. – Надо сообщить президенту!

– Кароль, – Жан поймал руку Леона, сжал ее, – уже все делает. Президенту сообщили.

– Хорошо… – Леон, снова оцепенев, положил телефон на стол перед собой. Дрожащей рукой случайно нажал в меню пункт «последний вызов». На экране высветился номер Кристиана. – Я зачем-то набирал его… – не поднимая головы, просто почувствовав взгляд Жана, тихо произнес. – Вне зоны действия…

Трель школьного звонка заставила Макса вздрогнуть, вырвавшись из плена мыслей. Сорокавосьмилетний мужчина, прошедший разведку, побывавший в таких переделках, что не приходили в головы лучшим голливудским сценаристам даже в самых смелых мечтах, он смотрел на бегущих к нему мальчика и девочку и предпочел бы сейчас вернуться в любую из них, чем…

– Десять баллов! Йоху! – Венера радостно подняла руки вверх, повисла на шее отца, отпустив, повернулась к подбежавшему следом Рону. – Спасибо.

– Зря что ли мы с тобой два вечера над опытами корпели, – с гордостью в голосе произнес Рон. Повернувшись к Максу, улыбнулся. – Ваша дочь еще не до конца потеряна для науки.

– Тоже мне наука, – фыркнула Венера, – и вообще зачем медикам физика? Вот химия там или даже естествознание, я еще понимаю. А физика?

– Ну, ты даешь, – покачал головой Рон, – да то же искусственное дыхание в первую очередь основано на законах физики, а потом уже все остальное. И вообще, как говорит папа – не бывает ненужных знаний.

– Я хочу есть! – возвестила Венера, не заметив, как вздрогнул отец при последних словах Рона.

– Поехали домой. Я там мясо замариновал, как на пикнике у месье Брошана. Папе тогда очень понравилось, он все маме говорил – надо повторить. Хочу успеть к его возвращению!

Рон побежал в сторону припаркованной машины Макса. Тот замер, с трудом открыл рот:

– Рон… – что-то похожее на хрип вырвалось из него. Рон удивленно повернулся к нему. Венера тоже приподняла брови. Макс, еле передвигая ногами, подошел к Рону, присел на корточки. – Рон… – слова дрожали в горле, застревали, словно рыбная косточка.

– У него снова полно работы, да, – улыбнулся Рон, – и он будет очень поздно. Ладно, тогда зав…

– Рон, случилась беда… – прервал мальчика Макс и, пока голос снова не окаменел, быстро закончил, понимая, что все-равно придется это сказать. – Покушение. Был взрыв. Твой отец погиб.

Воцарившаяся тишина звенела громче школьного звонка. Окутывала их, словно коконом, и вдруг разбилась от надрывного детского крика, словно выпавшая из рук чашка. Задремавшие птицы шумно сорвались с веток куда-то к облакам, где, подняв полные слез глаза, взрослый ребенок пытался разглядеть того, кого они забрали у него…

– Какой матери вы не сказали мне, что материал не готов!?

Молоденький паренек вжался в стену. Редактор новостей сочувственно посмотрел в его сторону. Не предупредили парнишку, что гнев выпускающего новостных программ страшнее цунами, землетрясения и урагана вместе взятых. Потому что от последних можно укрыться, а пронзительный взгляд серо-голубых глаз найдет везде. Словно сканир, словно лазер, пробьет любую преграду.

– Две минуты, чтобы закончить! – отвернувшись, она сдула прядь волос, подошла к пульту, повернулась к звукорежиссеру. – Заставка для экономического блока готова? Отлично, – кивнула на утвердительный кивок, замерев, вдруг резко повернулась к слившемуся со стеной парнишке. – Минута уже прошла!

Того тут же сдуло ветром, в дверях он налетел на самого директора канала, едва не выронившего из рук листки. Забыв о провинившемся, она вместе со звукорежиссером уставилась на него, потому что появление последнего всегда означало либо головную боль, либо взбучку, либо что-то горячее.

– Срочно в выпуск! – протянул он ей листок и, не дожидаясь ответа, вышел.

Они со звукорежиссёром переглянулись. Чтобы директор канала лично принес новость для выпуска? Она опустила голову.

Он многое видел. И как она устраивала разнос опытным журналистам, предпочитавшим горячие точки взбучкам от нее. И как строила фотографов, минута опоздания которых равнялась для них концу света. И как доводила до белого коленья главного редактора канала, и его «хорошо, только замолчи!» слышала вся редакция. Но никогда раньше он не видел, чтобы она, прочитав новость, побледнела, задышала тяжело, прерывисто, словно задыхаясь, и на подкашивающихся ногах выбежала из студии.

– Лали! – крикнул он вслед хлопнувшей двери, поднял выпавший из ее рук листок.

«Сегодня утром в результате покушения погиб Директор Генерального Управления внешней безопасности Кристиан Рокье…».

Вечерние сумерки вкупе с набежавшими тучами еще больше погрузили дом в темноту. По стеклу застучали первые капли дождя. Свет не включали. Только на кухне горела подсветка, Одри то и дело ставила чайник. Еда ни в кого не лезла, а кофе шло нарасхват. Как и коньяк. В гостиной тусклая лампа на комоде давала достаточно света, чтобы просто не натыкаться на стулья, углы и друг друга.

Оливье вышел из кабинета, прикрыв дверь. Пройдя в гостиную, сел рядом с Максом на диван.

– Я не дозвонился до Этьена, он в командировке. Автоответчик Николя сообщил, что тот уехал на неделю в Арктику снимать что-то для географического журнала. Телефон Элен постоянно недоступен, я оставил сообщение. Дозвонился до Жозе и Себастьена. Он, кстати, уже был в курсе. Сказал, что еще днем прошло по всем новостным каналам.

Макс сначала удивленно посмотрел на него, потом кивнул. Телевизор не включали, но такая новость не могла не попасть в выпуски.

– Как Рон?

Оливье видел в окно подъехавшую машину Макса, видел выскочившего из нее Рона, слышал, как он пробежал через коридор и буквально взлетел по лестнице.

– В своей комнате его нет, – поставив на столик пустой стакан, глухо ответил Макс. Коньяк был давно выпит. – Наверное, к Джоанне побежал. Но туда я соваться не стал.

– А девочки?

– Вики еще слишком мала, ничего не понимает. – Одри вошла в гостиную с очередной чашкой кофе в руках. – А Леа мадам Флор увезла к себе на ферму, якобы погостить, цыплят, уточек покормить. Не надо ей сейчас здесь быть. Потом… мы ей все объясним. Как-нибудь… И до Москвы я не смогла дозвониться.

Все больше сгущались сумерки, все звонче кричала тишина, царящая в доме. Лишь часы на каминной полке то и дело отмеряли очередной час. Час без Кристиана.

Промелькнувший за окном свет фар не сразу и заметили. Да и прозвучавший звонок в дверь сначала приняли за очередной звон часов. И лишь когда трель оттрезвонила несколько раз, Одри, наконец, вздрогнула и поднялась. Все дружно повернули головы в сторону двери и так же дружно раскрылись рты, когда в гостиную вошел президент:

– Совсем не доброго вечера, друзья мои…

Еще не открывая глаз и даже не до конца проснувшись, Джоанна почувствовала, что лежит не одна, кто-то лежал рядом, обняв ее за живот. Может, все это просто жуткий сон!? Просто кошмар!? Она сейчас откроет глаза и увидит, что снова утро, и это Кристиан обнимает ее. Она повернется к нему и привычно зарывшись руками в его волосы, коснется губами его губ. Обнимет, ощутит тепло его рук, услышит его голос. И все будет, как раньше… Распахнув глаза, Джоанна резко повернулась.

От ее движения Рон тоже проснулся, открыв глаза, молча смотрел на нее. Засохшие следы слез в уголках глаз, еще больше повзрослевшее лицо. Она протянула руку, коснувшись его щеки, губы дрогнули. С годами он становился все больше похож на Кристиана – тот же разрез глаз, та же форма носа, подбородка. Ей иногда казалось, что даже взгляд у него такой же, как у отца. Глаза снова заволокло пеленой, а Рон вдруг прижался к ней и уткнулся в плечо. Она почувствовала, как задрожали его плечи. Он душил, прятал свой плач в ней, сжимал ее руку что есть силы. Ее большой маленький мальчик… Частичка Кристиана… И только он, и две маленькие девочки не давали ей сейчас сойти с ума.

Мама дождалась, пока он немного успокоится, пока сам не отведет от нее своего лица. Он даже не прятал сейчас своих слез, не пытался казаться сильным и взрослым. Потом он сможет, он должен, ведь он остался единственным мужчиной в семье. Но сейчас… эту пустоту в доме и в душе не заполнить ничем, кроме этих слез. Они молчали, ничего не говоря друг другу. Но слова и не нужны были сейчас. Одна боль, одна потеря, одна разбитая жизнь.

Промелькнувший в окне свет заставил вздрогнуть. Короткий взгляд на часы, обычно в это время отец возвращался с работы. Переодевался и приходил к нему, или они вместе сидели на кухне, пока он ужинал. Не зная, зачем, Рон вскочил и подбежал к окну. Но вместо черного джипа отца у дорожки, ведущей к дому, остановился лимузин. Рон даже не стал дожидаться, кто из него выйдет, отошел от окна. Скорее всего, кто-нибудь с очередными соболезнованиями. Потянутся сейчас… А нужны ли они им, их соболезнования!? «Можем ли мы чем-нибудь помочь?» Отца можете вернуть!? Нет!? Тогда проваливайте! Он не хотел никого видеть, не хотел никому показывать свое раненое сердце.

Но мама должна была, положение обязывало. А потому она медленно поднялась с кровати, поправила волосы и, поцеловав его, тихо вышла из комнаты. На кровати осталась лежать рубашка отца. Рон взял ее в руки, сжал, поднеся к лицу, снова ощутил запах отца, его тепло. Губы задрожали, глаза заволокло пеленой. Он упал на кровать, закрыв лицо этой рубашкой, и дал волю слезам.

– Я уже распорядился провести полное расследование.

Джоанна, еще не ступив на лестницу, услышала знакомый голос.

– Пока все не выясниться, дело не будет закрыто. Это я вам гарантирую. Что касается Управления… Я понимаю, у всех шок, всем еще долго приходить в себя. Поэтому я пока не буду принимать кадровых решений. Я попросил Пьера на время вернуться на пост Директора, он согласился.

Оливье, Леон и Жан дружно выдохнули. Признаться, они уже думали о том, кто же займет место Кристиана. И боялись, что все то, что он уже сделал и начал, будет погребено новым начальником. Но если вернется Брошан, то есть шанс завершить все дела, начатые Кристианом.

– Теперь что касается… – президент замолчал, но все и так догадывались, о чем он собирается говорить.

– Спасибо, но мы справимся…

Все дружно повернулись на голос. Президент поднялся и подошел к лестнице. Джоанна стояла на нижней ступеньке. Полумрак комнаты скрывал серый цвет ее лица, потухшие глаза смотрели словно в пустоту.

– Джоанна… – президент говорил не как руководитель страны, не как начальник, а как друг, как человек, уважавший и ценивший Кристиана, – позвольте мне помочь… Кристиан был…

– Он хотел, чтобы его похоронили рядом с родителями. Он так просил в завещании и как-то говорил мне об этом.

– Позвольте мне хотя бы взять на себя все организационные моменты. Кристиан был мне не просто подчиненным, он…

Все находящиеся в комнате впервые услышали, как дрогнул голос президента.

– Спасибо, – кивнула Джоанна. Она чувствовала искренность стоящего напротив нее человека и не могла отказать ему. – А сейчас… простите меня… – теперь уже ее голос дрогнул.

– Конечно… – кивнул президент.

Она повернулась и медленно снова поднялась наверх. Никто не стал ее окликать или бежать за ней вслед. Все всё понимали…

Поднявшись, она прошла по коридору, на секунду остановившись у дверей спальни, слышала сдавленные рыдания Рона в подушку. Тихонько прикрыв дверь, давала сыну побыть наедине со своей личной болью. Дошла до перехода к оранжерее, замерла у кадки с розами. Какой-то особый сорт, который Кристиан привез из Эмиратов в последнюю свою командировку туда. Два года, два года они зеленели, но не цвели. И вдруг она заметила маленький одинокий бутон посреди пышных листьев. Опустившись на колени, осторожно раздвинула руками стебли.

– Это ты… Я знаю…

====== Глава 4. Принятие отрицания. ======

Солнце. Какое яркое солнце. В такой день не может быть такого яркого солнца. Машина мягко шуршала шинами по асфальту. Джоанна смотрела в окно, сжимая в руках платок. Впереди показались очертания Пер-Лашез. И снова этот ком в горле, снова, как и много раз за эти дни, голова налилась свинцом, руки взмокли, сердце сжалось, острыми шипами боли вновь закровоточив. Повернув голову, она посмотрела на Рона. Тот сидел рядом и теребил пальцами черную пуговицу черной рубашки. После того первого дня она больше ни разу не видела его слез. Если он и позволял их себе, то только наедине с собой. А при ней и при других ни разу. Но всегда был рядом. То чай ей принесет, то на очередной звонок журналистов ответит уже поставленным тоном: «без комментариев». Лишь однажды замер, не положил привычно трубку телефона, а принес его ей. Протянув, молча вышел.

– Я могу что-то сделать для тебя? – услышала она тогда в трубке сдавленный голос Лали и не выдержала. А подруга молча, терпеливо ждала, когда она успокоится. Но Джоанна чувствовала, та, как и она, сейчас глотает горькие слезы отрицания происходящего.

Лали взяла на себя прессу, пообещав, что ни одна вспышка камеры не вторгнется в их день прощания с Кристианом. И Джоанна знала – так и будет. И спокойно сказала президенту, что насчет папарацци можно не беспокоиться. Их не будет.

Президент, как и обещал, взял на себя все организационные вопросы. Джоанну лишь оповещали о подготовке. Как и хотел Кристиан, свое последнее пристанище он найдет в северной части Пер-Лашез, рядом с отцом и матерью.

Посмотрев на сидящего впереди Макса, открывшего уже вторую за это утро пачку сигарет, Джоанна вновь повернула голову к своему окну. Уже была видна выставленная президентом охрана. Сегодня Пер-Лашез было закрыто для посетителей до обеда. Чем ближе они подъезжали, тем сильнее сжималось сердце. Джоанне казалось, что как только прозвучит «reposez-vous en paix»*, как только упадет первая горсть земли, ее жизнь уже не просто разделиться на «до» и «после», она остановится. Навсегда. И если тело и сознание еще будут что-то делать, то сердце останется там, с ним.

Ворота открылись. Джоанна сжала платок еще сильнее, даже сквозь ткань почувствовала, как ногти впились в ладони. Солнечные лучи превращали желтые листья в всполохи огня, и перед ее глазами невольно вставала картина – пустынная дорога Венсенского леса и горящая машина. Кто-то взял на себя право не просто забрать у нее Кристиана, а даже лишить ее возможности последний раз посмотреть на него, коснуться его, поцеловать, оставив взамен лишь небольшой свинцовый ящик, такой же холодный, как ее будущее.

Машина остановилась возле узкой дорожки, вдали которой уже можно было разглядеть небольшую группу приехавших до них. У Джоанны была к президенту единственная просьба – чтобы на похоронах не было никаких официальных лиц, только самые близкие и родные. Те, кто любил Кристиана и кого любил он, кто были его друзьями, для кого жизнь так же, как и для нее, разбилась вдребезги, сгорев в первых лучах того сентябрьского утра. Кто-то открыл ей дверь, она, не глядя, вышла из машины. А когда подняла голову… Губы сжались и снова задрожали.

– В любой момент, хорошо? – Жозе приобнял ее за плечи. За его спиной, прижав к губам платок, стояла Бене, то и дело поправляла темные очки.

Джоанна кивнула и вдруг упала на его грудь. А он, не говоря больше ни слова, гладил ее по спине. Наконец, отпрянув от него, она увидела в нескольких шагах у свежей ямы Лали и Себастьена. Ее Лали, всегда звонкая, как колокольчик, яркая, как солнце, полная жизни, энергии и света, сейчас стояла, придерживаемая мужем, и тихонько всхлипывала. Чуть поодаль от них возле уже почти до верху заполненной окурками урны стояли Леон и Оливье.

Движение воздуха сбоку. Обернувшись, Джоанна увидела Жана. Подойдя к ней, он просто молча посмотрел на нее.

– Я в порядке, – глухо сказала она. Жан вздохнул и покачал головой, что-то шепнул подошедшему к ним Рону.

– Не волнуйтесь, – только и ответил тот. Ее маленький мужчина, ставший ей опорой. Глава семьи.

Хруст гравия за спиной. Макс молча поздоровался за руку с Жозе и Себастьеном, с подошедшими к ним Леоном и Оливье. Одри присела на корточки перед Роном, что-то тихо говорила ему.

Дэймон подошел к Джоанне. Жозе немного отошел в сторону, уступая ему место возле нее.

– Я, наконец, дозвонился до Москвы, – тихо сказал Дэймон, склонившись к Джоанне, обхватил ее за плечи. – Все эти дни Саша сидела в реанимации у кровати Людмилы Николаевны. Кризис миновал, но я попросил ей пока ничего говорить. Надеюсь, она простит меня потом, но она и так слишком вымотана сейчас, не хватало ей еще сходить с ума от того, что не успела попрощаться с отцом.

Джоанна кивнула. По крайней мере, они узнали, что с Сашей все в порядке. Молчавшая все эти дни Москва добавляла беспокойства и в без того тревожные дни.

Снова шуршание шин за спиной. Обернувшись, Джоанна увидела два одновременно подъехавших такси. Из первого выскочила Элен, не обращая внимания на выбившуюся прядь волос, подбежала к ней, резко остановилась, смотрела на нее несколько секунд. Губы дрогнули, руки привычно обхватили за шею. И Джоанна словно вернулась в студенческие времена, когда объятия подруги всегда приносили успокоение и уверенность, что все образуется. Но не сейчас…

Когда Элен отпустила ее, и Джоанна подняла глаза, то тут же то ли выдохнула, то ли вздохнула. Брошенный на Лали взгляд, в котором восхищение смешалось с тихой благодарностью. Только Лали могла сотворить такое чудо – в конце дорожки стояли Этьен и Николя, те самые, которых не смог вызвонить никто. А Лали смогла. Перевернула вверх дном Арктику и Африку. Пообещав Джоанне, что на последнюю встречу с Кристианом придут все его друзья, выполнила свое обещание.

Этьен и Николя молча замерли около нее. Та ситуация, когда хочется много сказать, но никакие слова все равно не смогут в полной мере рассказать, прокричать, простонать о той боли, что сковала тела и сердца. Кати просто молча обняла ее. Молчание сейчас говорило громче любых слов.

Снова шуршание гравия. Смогли… Джоанна тяжело задышала, словно задыхаясь, смотрела на выходящих из очередного такси Брайана и Аделину. Хоть в чем-то звезды оказались благосклонны к ним. Брайан уже два года работал в службе охраны президента США и как раз сопровождал его во время визита в Париж. Аделина же была на каком-то суперважном форуме. Сообщение о покушении на Кристиана пришло во время выступления главы ОПЕК. Звук каблуков выбегающей из зала Аделины перебил даже громкий голос оратора.

Они были готовы послать всё и всех, потому что не могли не быть сейчас с ней. Аделина остановилась напротив нее как раз в тот момент, когда на дороге показался черный лимузин. Медленно повернувшиеся головы, вмиг замершие сердца. Молчание, нарушаемое лишь шепотом ветра в листьях над их головами и шуршанием шин. Из лимузина вышел Жак и молча посмотрел на них. Макс, Леон и Оливье подошли к задней дверце.

Когда они вчетвером вытащили из машины небольшой серый металлический ящик, Джоанна вдруг застонала, ноги подкосились, но Этьен успел поймать ее. Приглушенное «Крис…» Аделины, краем глаза Джоанна заметила, как она просто рухнула на руки Брайана. Тут же рядом появился Жан, резкий запах нашатыря ударил в нос.

Все, что было потом, было с ней и не с ней. Придерживаемая с одной стороны Максом, с другой Этьеном, она словно смотрела плохое кино. Молча кивнула подъехавшему президенту. Слов не было. Никто ничего не говорил вслух, но каждый, подходя к яме и бросая в нее горсть земли, говорил что-то свое про себя, даря дорогому им человеку свое последнее «прости» и «прощай».

Как она сделала эти три шага, как опустилась на колени… Песок сыпался сквозь дрожащие пальцы. Руки сына легли на плечи. И вдруг она завыла, как раненый зверь. Упала на свежую насыпь, вцепившись в нее руками, не желая отпускать, не зная, как… Как теперь дышать без него, говорить, ходить… Как засыпать и просыпаться в пустой, навсегда остывшей постели…

Как… жить!? Как…?

Снова запах нашатыря, чьи-то крепкие руки, поднявшие и крепко обнявшие ее. Полу-плач, полу-вой Аделины рядом. Чей-то сдавленный мужской стон. Все это было не с ней, а в параллельном мире, в котором ее больше не было. Потому что она только что умерла. Вместе с ним.

Как ее посадили в машину, она не помнила. Как приехали в опустевший дом, тоже. Как помогли подняться наверх, раздеться… Помнила лишь холодное прикосновение иглы, мягкие руки Жана и вмиг окутавший ее туман.

Снова это прикосновение иглы, снова этот холод и окутывающий ее туман. Не надо… пожалуйста, не надо… Из-под ресниц покатились очередные обреченные слезы. Она уже потеряла счет, сколько раз вот так снова и снова проваливалась в темноту. Едва сознание начинало возвращаться к ней, как его опять отключали. Она лишь могла догадываться, что это либо сильное снотворное, мгновенно вырубающее ее, либо препарат, вызывающий медикаментозную кому.

Сколько времени она провела здесь? В одно из просветлений, за несколько минут, пока к ней не пришли и не вырубили снова, смогла разглядеть, что находится в каком-то темном подвале, из освещения ей оставили лишь тусклую лампочку под потолком. Видавший виды матрас под ней составлял все ее удобства. Ни голода, ни жажды она не чувствовала. Значит, вместе со снотворным ей вкалывают что-то еще. Последнее, что помнила, как в такси водитель предложил ей воды, протянул бутылку.

Сознание в очередной раз потихоньку просветлялось. Но в этот раз в окружающей тишине она уловила новые звуки. Что-то похожее на стон донеслось до нее. Она что, в логове какого-то маньяка? Или может, ее похитили, чтобы отдать в сексуальное рабство, и она только что слышала голос очередной жертвы, такой же, как она? Она попыталась открыть глаза, чтобы посмотреть, кто здесь с ней, но тяжелые веки отказывались подниматься.

Вдруг послышались шаги. Она замерла, делая вид, что по-прежнему спит.

– Все в норме, спит… – послышался глухой голос над ней. – Хорошая штука, я тебе скажу. Как он и сказал, вырубает мгновенно. Спи себе, отдыхай.

– Поди, он разбирается в этом, – усмехнулся второй голос. – Все-таки…

Голос не успел закончить, вновь послышался стон.

– Этот, кстати, тоже почти оклемался. Надо позвонить, сказать.

– Не надо. Сам недавно звонил, сказал, к вечеру приедет, как только сможет незаметно вырваться.

Судя по раздающимся звукам, один из пришедших открыл ампулу. Она невольно напряглась, приготовившись в очередной раз принять иглу, но ничего не произошло.

– Вот так… Точно по написанному им графику и в установленной дозировке.

Похоже, укол сделали ее сокамернику.

– Вообще, не понимаю, чего мы с ними так возимся? И чего он так взвился, когда я забыл этому вовремя укол сделать? Чуть не убил. Я вот думаю…

– Наше с тобой дело, – прервал его второй, – следить, чтобы девчонка спала, а этот не сдох. А думать будут другие. Кому положено. Ладно, пошли поедим что ли… С вечера не ели. Только смотри не проболтайся ему, что ночью из-за твоей забывчивости снова этого откачивали.

– Я что, самоубийца… – проворчал голос.

Удаляющиеся шаги стихли, заскрежетал засов. Эти минуты пошли во благо, веки, наконец, медленно, с трудом, но открылись. Когда туман в глазах рассеялся, она смогла разглядеть, что у противоположной от нее стены, почти в самом углу на таком же, как у нее, матрасе лежит еще один человек. Лицом к стене и спиной к ней. И, как и у нее, с прикованной наручником к стене рукой. Туман в глазах и темнота в подвале не помешали ей, однако, понять, что это мужчина.

Она долго лежала и смотрела на него, но он так и не пошевелился. А она все смотрела и смотрела, пока измученное сознание и без дополнительной помощи не покинуло ее. Наверное, впервые за последние дни она уснула сама. Сквозь зыбкую дрему пустила тихую слезу, когда почувствовала очередное прикосновение иглы.

Туман, густой, липкий. Боль, тянущая, монотонная. Вспышки памяти, как осколки взлетающей в воздух машины. Веки дрогнули, полуоткрытые глаза разглядели земляную стену. Тишина. И вдруг… чей-то тихий стон. Или плач?

Превозмогая слабость и боль, он медленно повернулся. Тяжело дыша, ждал, пока туман в глазах рассеется. Наконец, в полумраке подвала смог разглядеть фигуру девушки в противоположном углу. Шальная, словно пуля, мысль залетела в голову. В тот же момент девушка, застонав, повернулась, и он смог разглядеть ее лицо.

Не может быть… Заскрежетал засов.

– Что… ты… сделал… с ней… – хрипло прошептал он, смотря на появившегося в дверях человека.

Комментарий к Глава 4. Принятие отрицания. * reposez-vous en paix – покойся с миром (фр)

====== Глава 5. Скелет в шкафу. ======

Едва заметная в полумраке подвала усмешка коснулась губ мужчины. Он прошел немного вперед и сел на какой-то сундук, бросил рядом газету. Поправив скомканный угол, вдруг поднял на него глаза.

– Что ты сделал с ней? – голос все еще плохо слушался его. – Гнида…

– Вот те раз… – театрально вздохнул тот. – И это твоя благодарность? После того, как я спас тебя? Вот помогай после этого людям.

– Сучонок…

Девушка в углу зашевелилась, как бывает на границе сна. Когда ты еще там, во власти царства легкости и покоя, но уже ощущаешь реальность с ее запахами, звуками, эмоциями и чувствами. Он дернулся в ее сторону, напрочь забыв про наручники.

– Уймись! – голос мужчины прозвучал тихо, но холодно, словно острый клинок разрезал воздух. – Она просто спит… – снова усмешка.

Как же хочется стереть ее с этого самодовольного лица. Он молчал, смотря ему в глаза, все пытался понять, мог ли он разглядеть раньше это лицемерие в глазах, расслышать металл голоса, почувствовать идущий от него холод. Почему он…?

– Почему ты не раскусил меня раньше? – усмехнувшись, мужчина, словно прочитав его мысли, посмотрел на него. – Не зря же я изучил про тебя все, начиная чуть ли не с самого рождения. Все твои привычки, пристрастия, – мужчина поднялся и подошел к нему, остановился на том пограничном уровне, уже совсем близко, но протяни руку, не достанешь какие-то пару сантиметров. Не поднимая головы, он лишь чуть повернул ее в сторону мужчины, а тот, присев на корточки, посмотрел в сторону девушки, – слабости…

Резко повернул голову обратно в его сторону. Противостояние взглядов, казалось, они даже не моргают. Они даже не шелохнулись, услышав вновь прозвучавший от стены стон.

Сквозь отступающее болото бессознательности, она слышала приглушенные голоса. Двоих. Такие знакомые и такие для нее родные. Ну, конечно! Подвал и все остальное ей приснилось. Все хорошо, она просто спала. Но скоро Морфей отпустит ее в новый день, она откроет глаза, укутавшись в шелк халата, босыми ногами спустится на кухню, где они сидят за утренним кофе и спорят, как всегда в таких случаях, на повышенных тонах, грозя перебудить весь дом, кто в этом году окажется выше в турнирной таблице: ПСЖ или Лионский Олимпик. Она подойдет к ним, скажет, шутя: «брейк», обнимет и поцелует каждого по очереди. Они замолчат, потом засмеются и, схватив со стульев куртки, сделают по последнему глотку уже остывшего кофе, поцелуют ее одновременно в щеки, сядут каждый в свою машину и разъедутся после ворот в разные стороны. А она будет сидеть у окна и, улыбаясь, допивать их кофе.

Глубоко вдохнув, она даже улыбнулась от этих мыслей, потянулась, но рука вдруг дернулась в наручниках. Улыбка медленно сползла с ее губ. Она открыла глаза. Что? Как? Пока туман в глазах рассеивался, а лица мужчин обретали четкость, она пыталась сопоставить звуки, голоса и окружающую действительность.

– Как спалось?

Она вздрогнула от голоса, память никак не могла объединить в приближающемся к ней мужчине теплоту воспоминаний и холод действительности. Она даже закрыла глаза, словно оттягивала страшное откровение, вдруг молнией пронзившее ее сознание. Почувствовала движение воздуха, он остановился около нее, присел рядом. Знакомое прикосновение, он всегда так проводил за ее ухом, когда она никак не желала просыпаться. Не поднимая головы, она открыла глаза и посмотрела на второго мужчину, у стены. Он же смотрел на нее привычно тепло, в глазах все та же любовь, прикованная рука дернулась к ней.

– Ты, наверное, хочешь знать, – первый голос над ухом, она не смотрит на него, она не хочет этой действительности, – что происходит…

Она вдруг резко повернула к нему голову:

– Почему????

Теплый плюш пледа обнимал ее плечи. Но почему тогда так холодно? Почему она дрожит, как осиновый лист? Джоанна лежала, не спеша открывать глаза. Возвращаться в мир без Кристиана не хотелось. Если бы не дети, она бы, наверное, ушла за ним. Неважно, каким способом, она бы нашла. Не представляя, как жить без него, она сейчас существовала только Роном, которому скоро заканчивать школу, Леа, которой еще надо будет как-то объяснить, что папа больше никогда не почитает ей перед сном про мишку Паддингтона, Вики, которая будет теперь знать отца только по фотографиям и воспоминаниям матери и брата. Джоанна пыталась принять произошедшее, разумом понимая, что все равно это придется сделать. Боль никуда не денется, все врут, время не лечит. Но она нужна детям, она должна взять себя в руки. Почему же сердце так упорно зовет его, отказываясь верить в то, что…

– Знаешь, я никогда не смогу поверить, что его больше нет…

Джоанна открыла глаза. Аделина сидела в кресле у окна и листала фотоальбом. Совсем недавно, всего месяц назад они с Кристианом решили распечатать самые удачные фотографии. При свете луны, такой же яркой, как сейчас, сидели, выбирали кадры, смеялись, вспоминая те или иные события.

– За эти дни я, как дура, несколько раз набирала его, – не смотря в ее сторону, не отрывая глаз от фотографий, Аделина сейчас изливала свою боль той, которая понимала ее, как никто другой. – Все казалось, что вот сейчас он возьмет трубку и скажет привычное: «Привет, кнопка». В детстве мне хотелось убить его каждый раз, когда он так называл меня. А сейчас… – Аделина всхлипнула, прикрыла рот рукой, – сейчас я бы отдала все на свете, чтобы снова услышать это…

Она, наконец, подняла голову и посмотрела на нее. Сколько они молчали, глядя друг на друга, глотая вновь нахлынувшие слезы. Аделина медленно закрыла альбом, положила его на столик рядом. Протянув руку, включала и выключала кнопку на лампе.