Текст книги "Две дамы и король"

Автор книги: Ольга Играева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

Карапетян мотнул отрицательно головой, однако обронил:

– Хотя поручиться за него мы тоже не можем.

Улики есть… Почему бы и не он? Это не вопрос веры.

Занозин задумчиво поднял на него глаза – Карапетян встретил его взгляд спокойно. В принципе Занозин был согласен с тем, что назначить Щетинина убийцей легче легкого, а если и останутся сомнения, девять из десяти всегда скажут, что так ему и надо, – пить нужно меньше и всегда помнить, что, где, когда и с кем делал накануне вечером. Особой жалости у Занозина Щетинин, в общем, не вызывал – скорее уж его жена и дети. Но Вадим от природы был добросовестным человеком и даже считал, что это его проклятие. Ему обязательно надо было сделать все как следует.

"Ах ты… – мысленно обругал он с досады Щетинина. – Упился до чертиков, ни хрена не помнит.

Чтоб ты сдох! Ты у меня все вспомнишь, сволочь такая, с кем ты застольничал вечером в день убийства…" Он досадовал на этого дурака-алкаша, на его беспамятство, на его бестолковость… «Вот отпусти его сейчас под подписку о невыезде, как требуют правозащитники, так ведь он от глупости и со страху сбежит куда-нибудь, только хуже себе же сделает! А то пить станет беспробудно – тоже для нашего дела ничего хорошего. Нет уж! Каждый день буду допрашивать, но заставлю вспомнить все как было». Вадим выговорился про себя, поостыл и задумался – а как заставить-то?

– Слушай, мужик, ты мне надоел, – раздраженно набросился он на Колю, которого ввел в его кабинет милиционер.

Занозин переписал его на себя и перевез в управление. Карапетян к этому времени уже удалился – Занозин послал его к экспертам за заключением по поводу осколка стекла, найденного на месте происшествия.

– У меня времени нет с утра до вечера с тобой валандаться. Или ты вспоминаешь все как было, или тебе выносят обвинение и любой суд посадит тебя за убийство. Думаешь, не посадят? А серьги, приятель?

Это улика!

Коля смотрел затравленно, но не говорил ни слова.

Чем дольше он сидел в камере, тем больше подозревал, что именно он и убил ту женщину в лифте. Ужас состоял в том, что он никак не мог вспомнить, что было накануне среды. И начинало казаться, что как раз в этот-то промежуток времени он натворил бог знает чего – воображение рисовало жуткие картины, в которых убийство женщины выглядело как детские игрушки. А вдруг он кого-нибудь изнасиловал, а вдруг несовершеннолетнюю, распространял наркотики, торговал оружием или подкладывал куда-нибудь взрывчатку? А вдруг он совершил государственную измену? «Эта…Ты свихнулся! – мысленно завопил на самого себя Коля. – Какая государственная измена! Ты ни одной государственной тайны не знаешь! Какие гостайны в твоей подсобке на задах магазина… Как служащие товар приворовывают и выносят через служебный вход? Тоже мне тайна! Это всем известно. Какая к едрене фене тайна?» Государственная измена, решил Коля, отпадала, но все остальное вполне могло быть… Ужасно было то, что он ни хрена не помнил. А вдруг его зомбировали? «Зомбировали, как же! – услышал он голос жены Вальки и увидел ее перекошенное лицо, каким оно бывало в минуты семейных перепалок. – Сам ты себя зомбировал, пропойца несчастный! Каждый выходной себя зомбируешь!»

Хотя представить что-то ужаснее убийства было все-таки трудно. Провалы в памяти после выпивки с ним случались регулярно, но никогда не заканчивалось такими тяжелыми последствиями. Ну, морду набьют за то, что забыл вернуть пятерку, которую занял накануне у собутыльников. Но тут – боже мой, убил и забыл! Ужас от этой мысли парализовал его и лишал способности соображать.

Занозин вынул из ящика стола фотографии убитой Губиной и хряпнул их на стол перед Колюней. Тот опустил глаза и замер в еще большем ужасе.

– Кира Ильинична… – прошептал он.

– Ты что, ее знал? – удивился Занозин.

Почему-то раньше мысль о том, что алкаш мог быть знаком с Губиной, не приходила ему в голову.

В принципе это ничего не меняло, но тем не менее придавало всей истории особый колорит, что ли. Ограбить и убить знакомую психологически гораздо труднее, чем первую встречную бабу на улице. Упившемуся алкашу, которому не хватило на бутылку, скорее всего, без разницы. Но все же…

– Кира Ильинична… Хорошая женщина, пару раз денег мне одалживала, а потом, случалось, забывала.

Давала и никогда проповеди не читала, все понимала.

Она к знакомым часто ходила в нашем подъезде – они где-то на верхних этажах живут. Хорошая женщина. Кира Ильинична… Так это она убита. Так это я…

Щетинин замер в ступоре. Он выглядел совершенно раздавленным.

– Ты встречал ее вечером во вторник? – быстро спросил Занозин и, шокированный, увидел, как Колюня завороженно кивает головой – да, встречал.

«Плохо дело!» – подумал Занозин. Пока его версия о непричастности Щетинина к убийству не получала ни одного подтверждения. Зато подтверждения обратного множились на глазах.

– Где именно? Когда?

– На площадке перед лифтом вроде. Вечером, я тогда, кажется, в магазин шел за бутылкой. Мы еще поздоровались.

– Деньги у нее занял?

– Нет, кажется, тогда не занимал, – проговорил Коля заторможенно, подняв глаза на Занозина. – Уже достал.

– У кого достал?

– Не помню… – Коля мотнул головой после непродолжительного молчания, заполненного тщетными умственными усилиями.

Занозин просто умаялся с ним. Только продвинутся чуть-чуть, сразу опять – «не помню»… Он вздохнул.

– Слушай, – начал втолковывать он Коле. – Тебя сейчас отправят обратно, сиди и вспоминай. Слушай сюда! Уясни, о чем надо вспоминать.

Занозин заговорил медленно, с остановками, проверяя по реакции Коли, доходит до него или нет.

– У кого ты занял деньги на выпивку во вторник.

Раз. В котором часу и где именно ты встретил Киру Губину. Два. С кем ты пил. Три. Все, для начала достаточно. Свободен, то есть возвращайся в камеру.

Когда Колю увели, Занозин устало откинулся на спинку кресла. Он чувствовал себя выжатым лимоном. Пока он не начал работать в милиции, ему в голову не приходило, какой это адский и неприятный труд – задавать вопросы людям и выслушивать их ответы. А ведь бывает еще, что клиент врет как сивый мерин, отпирается вопреки всякой логике, каждый раз талдычит разное… Пожалуй, он даже не назвал бы тогда это трудом. А сейчас он сидел и чувствовал себя после бестолкового разговора сначала с полковником, а потом с этим распадающимся алкашом совершенно разбитым. Надо срочно как-то отвлечься и восстановиться.

Занозин взялся за телефонную трубку. «Регина…» – всплыло у него в голове. Он оторопел и убрал руку. Немного посидел молча, потом снова взял трубку и внимательно набрал номер. И пока набирал…

«Не перепутать имя», – напоминал он себе настойчиво.

– Светик, – промурлыкал Занозин, когда на том конце провода ему ответили. – Почему бы нам прямо сейчас не пообедать в нашем месте? Сможешь уйти на часок?

Через пять минут Занозин, схватив со спинки стула куртку, скрылся за дверью.

"Ее поразила тишина. Шумели верхушки сосен, шелестела высокая некошеная трава, кричали птицы, иногда раздавался шорох шин автомобилей, проезжавших по расположенному недалеко шоссе. Звуки раздавались, но их характер был настолько иным, чем в городе, что все равно это была глубокая тишина.

Безлюдно. «Ты просто давно не выезжала за город», – сказала себе Регина. Она стояла на веранде губинской дачи и пыталась осмыслить происходящее. Все поменялось так ошеломляюще быстро! Всего за каких-нибудь два-три решающих дня… Еще неделю назад она и помыслить не могла, что вот так запросто войдет в его дом, будет ходить по комнатам.

Об этом даже речи не было. И тем не менее…

День был рабочий, но утром Сергей зашел к ней в кабинет, посидел задумчиво в кресле «для авторов».

Потом наклонился к ней, обнял за шею, ткнулся лицом в ее волосы и прошептал на ухо: «Давай сбежим после обеда». Регине не очень понравился его странный вид – в последние дни он вел себя непривычно и порой непонятно, – но перечить она не стала. Хотя при других обстоятельствах не поехала бы. Не стоило дразнить общественность, она старалась, чтобы все оставалось как при жизни Киры, чтобы никто не посчитал, что они с Губиным в последние дни слишком быстро сближаются. Кстати, ее саму это стремительное сближение пугало. Вот и сейчас, как бы они ни конспирировались, покидая контору по одному, все сразу заметят их общее отсутствие и сделают правильный вывод, что они проводят время вместе.

Но пока Регина не могла «затормозить», ее сковывало его горе – она вела себя с Губиным очень осторожно и, пожалуй, даже бережно. Сначала смерть Киры, потом известие о гибели Булыгина… Как бы она к Булыгину ни относилась, но он был многолетним испытанным приятелем и партнером Сергея – это что-нибудь да значит.

Так она оказалась на губинской даче. Регина ничего не сказала Губину про слежку – кстати, с тех пор вроде бы все прекратилось. Она думала, что надо бы позвонить Занозину, еще раз поблагодарить его и сказать, что все кончилось. Но думала-думала, а потом забыла и сейчас корила себя за это. Сколько она ни ломала голову, кто за ней следил и зачем, так ни к какому выводу и не пришла, а прошло три дня. Больше господина Мигуры она не видела – и стала забывать. «Все-таки удивительная беспечность с твоей стороны! – обращалась она к самой себе. – Ты так и не поняла, что это было. А непонятное и есть самое страшное и опасное. А что, если он опять появится на углу у булочной? Все-таки надо выяснить все до конца. Ты просто откладываешь решение проблемы…» Но теперь образ коварного преследователя Мигуры поблек в ее глазах и не вызывал того ужаса и беспокойства, как три дня назад. Не волновал он ее сейчас, как будто перевернула страницу с помощью Занозина – и нет Мигуры, вроде сдунули. "Дурочка!

Какая ты дурочка…"

Регина стояла на веранде, слушала тишину и не могла не признать, что здесь хорошо и что идея сбежать из конторы и приехать сюда была благотворной.

Она не собиралась оставаться на ночь и вечером хотела попросить Губина отвезти ее домой – для полного счастья не хватало только семейных сцен с Игорем!

Честно говоря, в последнее время она все реже оглядывалась на мужа, все реже задавалась вопросом, что он скажет, подумает по тому или иному поводу, что предпримет в ответ на те или иные ее действия. Просто не думала о нем – наверное, это было бессердечно, но как это исправить, она не знала. Вот уехала на дачу к Губину и пока даже не придумала, что сказать Игорю… Врать не хотелось. Но как можно признаться мужу, что была на даче у хозяина, в которого к тому же, кажется, влюблена? Немыслимо! Хотя то ли американские феминистки, то ли психологи по семейным отношениям советуют как раз противоположное. Изменила – тут же расскажи мужу и обсуди с ним ситуацию, проанализируй, как это произошло и почему… Дескать, только так можно сохранить отношения. Но, на взгляд Регины, подобный совет подпадал под русскую поговорку «простота хуже воровства». «Представляю сцену, – усмехнулась она. – Я пытаюсь объяснить Игорю и проанализировать вместе с ним, почему я провела вечер с Губиным…» Бессмыслица!

– Что ты там увидела? – раздался за ее спиной голос Сергея. Он спустился по лестнице со второго этажа и неслышно подкрался со спины.

– Здесь так тихо, – она медленно обернулась к нему.

Он подошел ближе и обнял ее со спины за талию.

Они молча стояли так какое-то время. Регине нравилось, что Сергей вел себя как бы слегка отрешенно и сдержанно. Стоял, обняв ее, прижавшись щекой к ее макушке, и смотрел вдаль, как только что смотрела она – на верхушки сосен, и ничего больше не предпринимал.

– Пойдем прогуляемся в лес, – предложил он.

Регина опустила голову и критически осмотрела свой наряд – туфли на каблуках, узкая юбка до колен и ослепительно белая блузка для таких занятий не очень подходили.

– Я найду, во что тебе переодеться, – сказал Сергей, заметив ее взгляд.

Регина насторожилась – ей совсем не хотелось, чтобы он предлагал ей надеть Кирины вещи. Она стала ломать голову, как бы ей отказаться так, чтобы не обидеть его. Но она плохо о нем думала – Сергей взял ее за руку, повел наверх в одну из спален и остановился перед шкафом с собственной одеждой. Они вместе нашли ей какие-то неновые, но чистые Сергеевы джинсы – штанины пришлось высоко закатать, а ремень затянуть потуже, так что вокруг Регининой талии образовались равномерные складки.

Сергей помогал ей одеваться как ребенку – застегивал пуговицы, крутил, вертел, отходил назад, чтобы полюбоваться. Регина надела старую Сергееву рубашку – она доходила ей до колен, а рукава тоже пришлось закатать несколько раз. Она не побоялась надеть и старые его кроссовки. Хотя выглядела в них как коверный – все-таки его размер ноги с ее размером было не сравнить. Но ее это не смущало. Регина подумала, что в новом наряде, наверное, выглядит как какой-то недомерок, но, судя по взгляду Губина, устремленному на нее, он находил в ее дурацком виде новую прелесть.

Сам Губин успел переодеться, пока Регина стояла на веранде и таращилась на верхушки сосен.

За домом начинался луг, за ним – лес. Туда они и отправились. Регине почему-то пришло в голову, что Губин как-то эпизодически, фрагментарно и непоследовательно заботится о своей безопасности. В городе он не расстается с телохранителем Олегом – с работы и на работу только с ним, не говоря уже о переговорах и прочих передвижениях. А здесь, на даче, запросто идет один (только с ней) в лес. Шофер и Олег остались на даче. Как будто в темном лесу намного безопаснее, чем в Москве, и как будто злоумышленники и недоброжелатели, если таковые у Губина есть, здесь его не достанут.

Как только они переступили черту леса, стало прохладнее и темнее. Они шли, взявшись за руки, и молчали. Регина покосилась на Сергея – он не терял задумчивости, и она не могла понять, о чем он думает.

Знала только, что не о ней. Она чувствовала, что ему приятно ощущать всей кожей ее присутствие, держать ее за руку, но все-таки думает он не о ней, и ее это не задевало. Она понимала, что все неприятности последних дней, обрушившиеся на Губина и на его контору, угрожали самому существованию его дела, к которому он относился всерьез. Было бы странно, если бы голова его была забита чем-то иным, кроме мыслей о том, как преодолеть все эти проблемы.

И потом, она не уважала мужчин, которые постоянно думали о бабах и слишком часто обращали внимание На их капризы. По ее понятиям, это было не очень по-мужски. Регина вспомнила одну свою подругу, которая вообще считала, что настоящая женщина днями и ночами должна сидеть у телефона и ждать звонка от любимого. А настоящий мужчина должен разговаривать со своей женщиной так, чтобы та каждый раз после разговора с ним клала трубку вся зареванная. Это был ее идеал. «Да, феминистки нас с Танькой за такие мысли заплевали бы!» – подумала Регина. Впрочем, одновременно она была сторонницей женской независимости и считала, что женщина должна сама собой распоряжаться, сама выбирать линию поведения, и если подчиняться мужчине, то по свободному выбору и добровольно. Вот ей никто не прививал взглядов, что настоящий мужчина не должен слишком много думать о женщинах, она сама к этому пришла… Регина снова покосилась на профиль Сергея, стиснула его руку и прижалась плечом к его к плечу. Он рассеянно улыбнулся и ответил ей легким пожатием пальцев.

Они сошли с тропинки и углубились в лес. Под ногами шуршал разросшийся папоротник, внимание Регины привлекали все чаще попадающиеся дикие колокольчики, она подумала, не нарвать ли букет, но потом отказалась от этой затеи. Не хотелось отпускать руку Губина, да и потом, ведь в букете цветы, что ни говори, скоро умрут… Какое от этого кому-нибудь удовольствие?

Они остановились на середине поляны, заросшей папоротником. Губин поднял голову и посмотрел вверх, Регина последовала его примеру. Солнце ушло за облака, и становилось пасмурно. В рыжеватых кудрявых волосах Регины застряли еловые иголки, в сумраке леса ее лицо казалось особенно бледным, глаза – глубокими… Губин видел это, любовался – но как бы издалека, не вникая и не приближаясь, все скользило по поверхности его сознания. Весь день он думал, что ему делать. Смерть жены, а потом Булыгина сотворили новую реальность, в которой, как с удивлением обнаружил, он терялся. Этот отчасти ожидавшийся двойной удар выбил его из колеи. Он мысленно проводил ревизию своих дел и пришел к выводу, что в момент, когда его бизнес балансирует на краю пропасти и кругом не осталось ни одного родного человека, ему практически не на кого опереться. Он был не таков, чтобы приходить в отчаяние, – природная энергия никогда не давала ему опускать руки, но Губин чувствовал, что ему нужна пауза для осмысления новой ситуации. И он взял паузу.

"Дима Сурнов? Он хороший парень, но по большому счету не боец. У него все всегда шло более или менее удачно. Он не знает, что такое зубами драться с судьбой, как это делал я. Он идеальный исполнитель, но отойдет в сторону, когда запахнет жареным. Да еще, пожалуй, попытается оттяпать «НЛВ» – слишком уж лакомый кусок. Попытается оттяпать не нагло, а тихой сапой, пока я расхлебываю дела в «Пресс-сервисе» после Булыгина. Я его понимаю – соблазн большой… Лощеный Эдик Подомацкин?

Эдика, несмотря на все его хорошие манеры и внешнюю доброжелательность, на самом деле никто и ничто не колышет по большому счету, кроме собственной персоны. Ему и на сотрудников издательства плевать – он слишком ценит свое душевное равновесие. И если что, он пальцем о палец не ударит ради меня, а просто останется при своих и будет ждать, когда явится новый спонсор. Только Козлов. Один Козлов. Негусто. А дела такие, что парой контор придется пожертвовать: временно прикрыть либо консультационный центр – там клиентов мало, – либо «Политику». Вот е-ка-лэ-мэ-нэ! Не хочется – трудно будет потом обратно внедряться на рынок. Но с кредитами просто катастрофа. Продать пакет акций «НЛВ»? За него можно получить хорошие деньги, но полностью финансовую брешь даже они не прикроют".

Губин провел рукой по Регининым волосам – пряди приминались, вытягивались, но тут же снова упруго сворачивались под его пальцами. Начал моросить дождь, припорашивая ее рыжую копну микроскопическими блестящими каплями. «Регина… Вот на кого я могу рассчитывать всегда. Откуда я это знаю? Понятия не имею. Еще недавно не знал, сомневался, глядел в ее строгие глаза и все бы отдал, чтобы посмотрела не насмешливо, а растерянно, беззащитно и с нежностью. А сейчас знаю – моя…»

Губин перевел свою руку на Регинин затылок и намотал ее волосы на кулак, оттягивая голову назад. Регина, с запрокинутым к Губину лицом, чуть поморщилась, но голову высвобождать не стала. Он вглядывался в ее лицо, как будто они встретились после долгой разлуки – по сути так оно и было, наверное.

Губин все эти дни чувствовал, что она рядом, но на самом деле ее не видел. Не видел в глубине ее глаз этой тихой, но отчаянной влюбленности, не видел этой линии губ, искаженной нежностью… Неужели когда-то она казалось ему властной, волевой, неприступной? Сейчас все в ней было размягчено, податливо, каждый кусочек ее кожи, каждый изгиб тела откликался на его движение и принимал его. Это было удивительно – Регина и волновала его, и одновременно вселяла в него глубокое чувство спокойствия, уверенности. Он знал: что он сейчас ни сделай, что ни взбреди ему в голову, самое сумасшедшее, самое невообразимое, все будет ею принято, все встретит понимание и отклик. Ее тело влекло как магнит.

Поцелуй был упоительным – такого она не ожидала. Еще полчаса назад Регина спрашивала себя: то, что она ощущает к Губину, – может быть, это просто человеческое сочувствие? Ведь Сергей потерял жену… Но поцелуй в лесу перечеркнул сомнения. Время исчезло – сколько они стояли обнявшись на этой поляне? Пять секунд? Минуту? Десять? Она не могла бы определить. Ей казалось, они целовались вечно.

В этом поцелуе, мерещилось ей, испарились, растворились оба их "я", пропало ощущение собственного тела, как за секунду до этого пропало ощущение времени.

Дождь усилился. Небесные капли превращались в струйки, Регина чувствовала, что рубашка уже промокла – спине было холодно. Она передернула плечами от озноба. Куртка Сергея под ее руками уже тоже была мокрой насквозь. Громыхнула молния, на них обрушился настоящий поток воды. Губин поднял лицо к небу – в его взгляде был восторг. «Бежим!» – крикнул он Регине, стараясь перекричать шум падающей воды и грома. Они отстранились друг от друга и, снова схватившись за руки, побежали к тропинке, которая уже успела размякнуть и превратиться в мокрое месиво. Регина смеясь бежала позади Губина, поскальзываясь в своих больших кроссовках на примятых мокрых листьях папоротника. Казалось, в этом шуршащем от воды сумеречном безлюдном лесу никого, кроме них, нет и уже не будет. Регина, замедляя шаг, оторвалась от руки Губина, остановилась и оглянулась вокруг, стараясь запомнить, впитать в себя все увиденное – все представлялось ей таким странным, необычным и прекрасным. Темные качающиеся над головой ветки ели с зависшими на кончиках иголок прозрачнымикаплями. Полузаросший, забитый валежником, наполненный мутной водой овраг. Под самыми ногами листья земляники – ярко-зеленые, мокрые. Обрывок серого свинцового неба высоко, ограниченный темными верхушками сосен. Шум серых капель, падающих на траву и листья. Напоенный дождем и прохладой звонкий воздух.

Они одни во всем этом мокром первобытном лесу.

Внезапно ее пронзил ужас, почудилось жуткое – вдруг они сейчас выбегут на опушку, а там… ничего.

Нет никакого луга, никакой дачи, никакого шоссе – только пролесок, а за ним новая темная чаща. А над ними – низкое, черное, ужасное, пронзаемое молниями небо. Вокруг них – бушующий, непрерывный, непролазный поток воды. Внизу – сбивающий с ног стремительный леденящий ручей. Некуда бежать, и спасение – только друг в друге. Только встать под этим водопадом, обняться крепко-крепко, изо всех сил, зажмуриться, прижавшись щеками, и так встретить смерть. Сергей оглянулся и медленно протянул к ней руку…

Когда они подбежали к дому, на них не было сухой нитки. Волосы Регины висели темными мокрыми патлами, облепляя голову, – хоть выжимай. С рубашки стекала вода. Она, оставив Губина внизу – он кинулся возиться с чайником, – побежала на второй этаж в ванную, содрала с себя мокрую одежду и встала под горячий душ.

Через пять минут, вытирая волосы одним полотенцем и обмотавшись другим, Регина вышла из ванной и отправилась в комнату Губина, чтобы найти сухую одежду. Она встала перед открытым шкафом и критически осмотрела его содержимое. Потом обернулась и оглядела комнату – на спинке стула висела большая джинсовая губинская рубашка, и Регина выбрала ее. Рукава, конечно, пришлось снова замотать, но в целом получилось очень уютно. Край рубашки доходил ей до колен, на Регине она выглядела как платье.

Джинсовая материя была плотной и теплой, в нагрудном кармане что-то лежало. Она заглянула туда и вынула очки – разбитые очки. Она повертела их в руках, рассматривая. «Ну вот, моя любимая губинская оправа», – пожалела она. В ободках очков еще держались осколки стекол, дужки покрылись трещинами.

Держа очки в руке, Регина босиком спустилась по лестнице на первый этаж в гостиную. Коленки сверкали из-под края рубашки. Влажные волосы прядями висели вдоль щек. Сергей стоял в проеме двери, ведущей на маленькую кухню, и смотрел на нее – вернее, на ее коленки.

– Где же ты разбил очки, растяпа? Мои любимые… – улыбнулась она ему. Уже несколько дней она говорила ему «ты» – кажется, впервые это было сказано в пятницу вечером после похорон Киры.

Губин подошел к ней и, нежным медленным жестом забирая из ее рук очки и наклоняясь к ее лицу, тихо сказал: «Какая разница?» Его взгляд был долгим-долгим, тягучим. Регина почувствовала, что голова туманится, а она сама будто теряет волю. Они постояли некоторое время, целуясь, потом Губин, стиснув руки на ее талии, поднял ее и усадил на край стола. Сергей еще не успел снять пропитанную водой куртку – или просто забыл о ней, – и теперь его мокрые плечи прижимались к ее плечам и холодили кожу под рубашкой. Регина взяла куртку за лацканы и потянула вниз – сообща они содрали с Губина мокрую одежду, она упала где-то у него за спиной. Регина перебирала пальцами его волосы, чувствуя усиливающуюся тяжесть его тела на своих плечах. Его руки по-прежнему были сцеплены сзади на ее пояснице, губы бродили вокруг основания шеи и по ключицам, проглядывающим в разрезе рубашки. Регина, попытавшись сохранить равновесие, выгнулась и оперлась сзади на стол руками. Когда давление его тела стало невыносимым, она, рассмеявшись, опрокинулась спиной назад, и начавшие высыхать рыжеватые пряди свесились с края стола…

На плите чайник просто сходил с ума – шипел, плевался, ворчал, гудел, возмущенно заполняя гостиную белым паром.

Во вторник Занозин так и не вернулся в управление – обед со Светиком плавно перешел в загул. Та тоже сбежала с работы, попросив подруг ее прикрыть.

Светик работала то ли лаборанткой, то ли референт кой в академическом институте и чаще всего маялась на работе бездельем. С такими же, как она, референтками-лаборантками проводила время в чаепитиях, пересудах и телефонных разговорах. Когда изредка в институте появлялся шеф лаборатории, Светик срочно начинала стучать на машинке какой-нибудь никому не нужный отчет с научной конференции или с деловым видом собиралась в библиотеку – якобы для того, чтобы подобрать специальную литературу по просьбе ведущего научного сотрудника. Смыться с работы для нее никогда не составляло труда – референтки-лаборантки только и делали, что прикрывали друг друга. Платили в институте гроши, зато жизнь была спокойная, без напряга.

Занозин лишь позвонил Карапетяну и передал «специально для начальства», что ежели что, то он дома «работает с документами». «Причем учти, – наставлял он Карапетяна, – работаю так плотно, что и к телефону не подхожу».

– Начальник, – орал в трубку Карапетян. – У меня интересные сведения по поводу стекла! Слушай!..

– Завтра! – оборвал его Занозин.

Светик стояла рядом – он, кстати, звонил по ее мобильнику, подаренному родителями на день рождения. Он отключил телефон и обратил свои взоры к Светику. «Черт побери, манкируешь служебными обязанностями, – упрекнул он себя мысленно. – А впрочем, ладно, не так уж часто это случается. И мы не виделись целую вечность…» Светик явно настроилась на веселенький вечер и выглядела беззаботной и оживленной, только что не пританцовывала. Занозину нравилось в ней именно это качество – она ни из чего не делала проблемы и всегда была готова от души расхохотаться. Он не помнил, чтобы когда-нибудь видел ее унылой или озабоченной. На все вопросы и предложения всегда – «конечно!», «да, милый!», «все будет хорошо, дорогой!». Казалось бы, идеальное качество для жены, но… в их отношениях не было глубины, оба это осознавали и обоих это устраивало.

Светик радовалась, когда он звонил, и не переживала, когда он пропадал. А Занозин уж одно-то знал твердо – когда он ей позвонит, она будет искренне рада. На его взгляд, это было не так уж и мало.

– Ну, что? Куда двинем? – спросил он ее.

– К одному приятелю, – ответила Светик.

– К какому приятелю? – с подозрением поинтересовался Занозин, шутливо изображая ревность.

Светик с готовностью расхохоталась над его интонациями ревнивца.

– У него годовщина свадьбы, и мы званы, – снисходительно объяснила она. – Вадим мимоходом подумал: с кем бы она пошла в гости, если бы он ей не позвонил? Подумал – и забыл. Светик, схватив Вадима за рукав, внезапно потащила его через дорогу поперек потока мчащихся автомобилей. Занозин в ужасе попытался упираться, но Светик только со смеху покатывалась. Они перебежали улицу, лавируя между автомобилями, – Занозину их метания напомнили улицы испанской Памплоны, когда перед корридой быков прогоняют по улицам города. Некоторых психопатов хлебом не корми дай попрыгать перед рогами разъяренных парнокопытных. Никогда Занозин не думал, что может оказаться таким же психопатом…"А еще мент! – весело подумал он. – Только бы не попасться постовому".

Перебежав на ту сторону улицы, Занозин обнаружил, что они оказались перед огромным супермаркетом. «Вперед на закупки продовольствия и подарка!» – скомандовала Светик, и они, пихая друг друга и дурачась, устремились к разъезжающимся дверям магазина.

Когда Занозин со Светиком прибыли к ее приятелю, веселье было в разгаре. Кто открыл им дверь, было непонятно. Квартира была полна людей, и Занозин не мог определить хозяина. Никто уже не сидел за столом, все разбрелись и развлекались кто как мог, но с большим энтузиазмом. Вновь прибывшая парочка все-таки протиснулась к порядочно разоренному столу. Они поставили на стол принесенную бутылку шампанского. Светик стала изыскивать чистые приборы и преуспела в этом. Они сели рядом в шуме, гаме и табачном дыму и потянулись друг к другу, сближая за секунду до этого наполненные бокалы.

– За нас! – глядя в глаза Занозину, предложила она тост.

– Подожди, может быть, сначала выпьем за твоего великомученика? Все-таки семь лет в браке… И неудобно, даже с хозяевами не поздоровались. И подарок… – засомневался Вадим.

– Потом! – отмахнулась Светик и звонко ударила свой бокал о бокал Занозина.

Вадиму ничего не оставалось, как выпить вместе с ней. После этого Светик вскочила и побежала искать юбиляра, а Занозин, воспользовавшись тем, что его никто не отвлекает, принялся с удовольствием закусывать. Светика не было довольно долго, но Вадима это не тяготило. Атмосфера торжества была такова, что каждый и без компании чувствовал себя прекрасно. Слегка насытившись, Занозин откинулся на спинку дивана, на котором сидел, и закурил. В течение нескольких минут он ловил кайф, а потом решил обратить внимание на происходящее вокруг. Прямо за его спиной топталась танцующая пара, успевающая одновременно развивать бешеный флирт. Партнерша то и дело прыскала со смеху, пока ее кавалер что-то басил ей на ухо. Музыка гремела.

В углу вокруг бутылки сгруппировалась тройка молодых людей, они о чем-то оживленно спорили, их дамы скучали на тахте. Одна то и дело пыталась схватить своего, видимо, спутника жизни за рукав, но тот вежливо, но твердо ее руку отводил со словами: «Секундочку, солнышко!» Другая из дам, в декольтированном платье с блестками, обстоятельно разглядывала Занозина. Вадим улыбнулся ей специальной улыбкой, означавшей знак опасности – «осторожно, чужой!». Женщина была поддатая и ему не нравилась.

– ., права толстых. Просто совершенно не защищены, – донеслось до Вадима с противоположного конца стола.