Текст книги "Две дамы и король"

Автор книги: Ольга Играева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Во вторник вечером на Колю Щетинина обрушился удар судьбы. Он стоял перед прилавком совершенно ошарашенный, шевеля губами, и никак не мог понять, что происходит. Бутылка самой дешевой водки еще пару дней назад стоила здесь пятьдесят два рубля, теперь над ней же, той же самой! – висел ценник с цифрой 55. Коля заглянул в свой кулак и пересчитал деньги – ровно пятьдесят два. Пятьдесят купюрами плюс два рубля монетой. Он еще раз поднял глаза на ценник, а потом снова пересчитал – все те же пятьдесят два. Коля разглаживал купюры, еще раз пересчитывал, но ничего не менялось – все равно не хватало трех рублей.

Жена ушла на сутки, дети Коли отправлены на каникулы к теще, перспектива провести прекрасный вечер за бутылкой рушилась на глазах из-за чьей-то чудовищной несправедливости. Никакого иного плана, как провести вечер перед выходным, у Коли в запасе не было и быть не могло. Коля Щетинин, обнаружив новые привходящие обстоятельства, перестроиться, как это сделали бы многие, никак не мог.

Вечер с бутылкой должен был состояться – требовалось только найти способ. Но голова из-за волнения и ужаса остаться без «допинга» не работала совсем.

– Э-э-э, – обратился Коля к продавщице.

Девицы в этом частном магазинчике были молодые и ретивые, что для Колиных целей не подходило.

Какая-нибудь грустная, все на свете испытавшая и повидавшая «теть Маша» легче поняла бы печаль Щетинина. Но выбирать не приходилось – в этом магазинчике, торгующем рядом с домом круглосуточно, спиртное было самое дешевое в округе.

– Мне это… – Коля ткнул пальцем в бутылку и выложил на прилавок мятые десятки и мелочь.

Молодая деваха пересчитала деньги и отодвинула их в сторону Коли:

– Еще три рубля.

– Эта… Ну, поверьте три рубля, завтра принесу.

Я не думал… У вас тут… Еще недавно 52 стоило. Поверьте три рубля, завтра… Ну, поверьте… – монотонно забормотал Коля.

Но девка глядела поверх его головы и никак не реагировала. Потом повернулась и последовала в другой отдел. Щетинин пошел за ней, стукаясь о прилавок и повторяя: «Поверьте три рубля…»

Некоторое время они таким образом путешествовали вокруг торгового зала – Коля мычал свое, деваха с презрительной мордой его игнорировала. Коле хотелось взорваться, обложить ее матом, разбить ей прилавок, но он знал по опыту, что будет еще хуже и тогда уж никакой бутылки не видать.

– Иди отсюда! – вдруг заорала девица, которой все это надоело. – Покупателей мешаешь обслуживать! Так тебя растак!

Она выскочила из-за прилавка и угрожающе направилась к Щетинину. Коля ретировался за дверь.

Теперь он стоял на крыльце под магазинным козырьком, выглядывал оттуда в торговый зал и продолжал взывать к милосердию продавщицы: «Ну, поверьте три рубля!..» Наверное, вот так под дверями магазина он простоял бы всю ночь, если бы не случай.

– Чо, не хватает? – раздался голос рядом с Колей.

Коля с готовностью обернулся. Рядом с ним остановился какой-то мужик, одетый обыкновенно – брюки, рубашка, куртка, но чисто и аккуратно. За версту было видно – у такого есть не только три рубля.

– Слышь, мужик, – засуетился Коля, боясь спугнуть удачу, – у них тут бутылка еще вчера стоила 52, а сегодня – 55. Три рубля не хватает… И поверить не хотят, стервы… Я тут всегда… А они поверить не хотят…

– Ладно, – сказал тот лениво. – Местный, что ли?

– Да я тут живу, в этом подъезде… Три рубля поверить не хотят… Стервы… Вчера еще 52 было, а сегодня… – продолжал осторожно оживляться Коля.

– Добавлю, – бросил мужик. – Дома-то у тебя есть чем закусить?

Щетинин замялся, пытаясь вспомнить содержимое собственного холодильника.

– Вроде сырок был плавленый…

– Ясно, – проронил мордатый. – Я куплю чего-нибудь. Давай иди к себе, я отоварюсь – и через пять минут у тебя. Номер квартиры какой?

– Эта… – Коля назвал номер, но от двери не отступил. – Я подожду, помогу донести…

Он мысленно приготовился принять в объятия бутылку. Не мог уйти.

– Иди, иди, – подтолкнул мужик. – Не отсвечивай здесь. Приду, не обману. Иди, а то передумаю.

После этих слов Колю от дверей магазина как ветром сдуло. Он бросился к подъезду, дрожа от нетерпения. Молодое, но уже землистое, одутловатое его лицо, прорезанное морщинами, все дергалось. Он сосредоточенно пытался вспомнить, куда жена поставила чистые стаканы. Не вспомнил. «Ничего, на месте разберусь, найдется чего-нибудь. Хороший человек, золотая душа… Что-то я его раньше не встречал. Хорошо бы две взял. „Стрелецкой“ там или „Завалинки“… Кирюху надо позвать с седьмого этажа, если мужик не против. Везуха! А эти… Стервы… Три рубля не могут поверить…» Но душа Коли все равно уже пела в ожидании выпивки.

Ближе к двенадцати в комнатах притушили свет, оставив гореть только светильники на полу и стенах.

В гостиной топтались пары. А одна пара, видимо, в молодости баловавшаяся профессиональными танцами, выдавала под восторженные вопли окружающих какое-то немыслимое попурри из всех существующих на свете па. В данный момент они выполняли нечто из рок-н-ролла. Перед носом Киры просвистела шелковая юбка дамы и совершенно невообразимым образом пролетел, задев прядь Кириных волос, ее острый каблук. Кажется, это было сальто.

– Не повышайте мне бытовой травматизм! – возопила хозяйка дома, лучшая подруга Тая.

Про травматизм – это у нее профессиональное, Тая – классный невропатолог. Сегодня она была именинница и уже хорошенько разогрелась по поводу славного события. Нехуденькая Тая кинулась в гущу танцующих, стремясь разбить опасную для окружающих пару, а может быть, вздумала вместе с чужим партнером продемонстрировать головокружительный кульбит уже в собственном исполнении.

Выпив, лучшая подруга становилась лихорадочно весела.

Кира сидела с бокалом шабли в кресле и ждала, когда приедет Сергей. Она не могла отделаться от ощущения, что сегодня что-то не так. «Ну, что же, что?» – спрашивала она себя и не находила ответа.

В сознании сидела какая-то противная заноза, какое-то смутное напоминание о чем-то неприятном, опасном. Откуда появилось это чувство тревоги, когда?

Кира мысленно прокрутила в голове прошедший день. Утром все было как обычно – Сергей ушел, пока она спала. Как и всегда, проснувшись, обнаружила, что он оставил ей горячий кофе в термосе. Так повелось давно. Днем она приехала к нему в контору – он просил ее посмотреть последнее издание Фаулза. Увидеться с ним толком она не успела – у него в кабинете шли одно за другим какие-то совещания, заходили посетители. Она пила чай в комнате для гостей на диванчике, наблюдая в дверь за происходящим в приемной, – вдруг Сергей выйдет. Лица в приемной мелькали непрерывно. В конце концов Кира попросила секретаршу Милу передать мужу, что она будет ждать его вечером у Таи, и уехала домой. У Таи день рождения. Конечно, не очень удобно, что празднуют его во вторник, но Тая никогда не переносила празднования своего дня рождения и созывала гостей день в день.

Впрочем, чего голову ломать! Еще вчера, когда Сергей сообщил ей о Булыгине, под сердцем заныло, и появилось какое-то нехорошее предчувствие. Должно быть, в исчезновении Булыгина все дело, именно поэтому ей сегодня не по себе. Хотя что за проблемы, что за переживания! Обнаружится этот Булыгин, куда он денется – загулял, наверное, пока Элеоноры нет, на него это похоже.

Кира с удовольствием наблюдала за подругой. Тая, как ребенок, обидчива, любит шумное веселье и подарки. День рождения для нее – главный праздник в году, что вообще-то удивительно. Многие подруги Киры после 35 переставали праздновать дни рождения – чтобы не расстраиваться… А для Таи день рождения не отметить – все равно что год жизни попусту прожить.

Все-таки Булыгин нам по-настоящему не друг, оправдывала Кира свое равнодушие к исчезновению Булыгина. Честно говоря, он ей никогда не нравился.

Непонятно почему, но не нравился. Ей казалось, без всяких видимых на то оснований, что однажды он их всех неприятно удивит – особенно Сергея. Она намекала мужу, чтобы вел себя с Булыгиным поосторожнее. Но Сергей на эти «женские сопли» слабо реагировал. «Малыш, – говорил он, – мы работаем с Мишкой уже много лет. Я вижу его насквозь, и он это прекрасно знает». Внешне они поддерживали с четой Булыгиных самые милые отношения, регулярно приглашали друг друга в гости, ходили вместе на тусовки… Они с булыгинской Элеонорой слыли чуть ли не подругами. Ну, не совсем подругами… С его расфуфыренной Элеонорой, боже мой! Она, даже отправляясь на пикник в лес, надевала люрекс, шпильки и бриллианты. Но Булыгина обмануть Кира не могла – он чувствовал ее настороженность, ее холодность, несмотря на внешнее радушие, и – она могла поспорить – очень ее за это недолюбливал. Почему-то Кира была уверена, что Булыгин за спиной Сергея говорит про него и про нее гадости. Так и представляла – где-нибудь среди «своих», за стаканом виски, осклабившись… Например, сплетничает про Сергея и Регину.

Про Регину она знала давным-давно, еще, пожалуй, раньше, чем о своем интересе к ней догадался сам Сергей. Служащие его холдинга относились к Кире своеобразно – они почему-то полагали, что это она вывела Губина в люди, что она до сих пор «ведет» его по жизни, и потому считали своим долгом наушничать. Звонили, пересказывали сплетни, докладывали, куда Сергей поехал и что сказал… Тетушка Сергея, которую он взял в буфет при приемной, чуть ли не каждый день предоставляла ей подробный отчет, что происходило в президентском отсеке. Она любила племянника – своей семьи у нее не было, любила Киру, как ее любила вся его родня, и считала, что все делает им обоим во благо.

Сообщение о Регине в свое время не взбудоражило Киру – так, кольнуло чуть-чуть. За двадцать пять лет она привыкла к тому, что муж ее обожает, и не могла придумать, что могло всерьез навредить их отношениям. Она знала, что Губин навеки ее, – знала, и все.

Поэтому Кира предпочитала сохранять спокойствие.

Хотя та же Тая, посвященная в тайну, уговаривала ее не смотреть на роман Губина так уж благодушно. Подруга была не очень высокого мнения о мужиках и убеждала Киру принять меры просто в целях профилактики. "Дура! – твердила она. – Дождешься, что останешься одна. Мужики в этом возрасте перестают головой соображать при виде смазливой бабешки – особенно если та еще изобразит, что от них без ума.

На себе проверяла – мужик на подходе к пятидесяти низом думает. Им перед старостью непременно надо самоутвердиться – мол, они еще ого-го!" Уж Тая-то, можно не сомневаться, устроила бы своему Вовику театр одного актера, вздумай он сходить налево.

Кира советам подруги не внимала. Она видела, как Сергею трудно… И между прочим, права Тая, оба они ухе в критическом возрасте. И если Регина может добавить ему тепла в жизни – что же она-то, Кира, будет ему нервы трепать. Хотя все чаще Кира ловила себя на том, что внимательно наблюдает за мужем, ищет в нем признаки перемены к ней… Нет, она решительно не хотела сомневаться в Сергее и мысли ни о чем не допускала. Вернее, уговаривала себя, что не допускает.

Самое удивительное, что Регина ей нравилась. Она была сдержанна, умна, изысканно-насмешлива и совершенно не пыталась использовать Губина. И это Кире импонировало, она даже находила, что они с ней в чем-то похожи. Сергея всегда притягивали волевые, не поддающиеся укрощению женщины. Недаром говорят, что мужчинам всю жизнь нравится определенный тип женщины, только в разных обличьях. Они внешне совсем не похожи – Кира вызвала в своей памяти облик Регины. Нет, не похожи.

Они с Региной одного поля ягоды, люди одного склада, хотя Регина лет на десять моложе. Изредка они болтали о современной прозе – оценки Регины были любопытны, она знала все новости литературной среды. А Сергею – что-то фантастическое! – нравилось видеть их вместе. Иногда, когда Кира заходила в контору, а у него не было времени и он не мог уделить ей внимания, он звал Регину поболтать с женой.

Раздался бодрящий звук разбиваемого стекла и пронзительный визг – веселье у Таи продолжалось.

Кира сидела и ждала, когда подъедет Губин – он уже звонил с дороги. Его присутствие всегда ее успокаивало.

В кресло рядом плюхнулась разудалая Тая с очередным бокалом в руке. «Нет, ну ты видела, как с мы с Вовиком танцевали танго?» – начала допытываться она. То, что они вытворяли вдвоем на всклокоченном паласе, и отдаленно не напоминало танго, но Кира не стала разочаровывать подругу и просто кивнула. Тая тут же переключилась и возопила: "А твой-то где?

Манкирует!" – «Скоро приедет, уже звонил», – ответила Кира, пытаясь отобрать у Таи бокал, Но тут подскочил Тайн муж Вовик, ловко сам отобрал у Таи бокал и, подпрыгнув, отправил его на шкаф – теперь, чтобы выпить, Тае пришлось бы нести стремянку. Налить другой она не догадалась – в таком приподнятом была настроении. Вовик – тоже врач по профессии – критически оглядел обширную фигуру жены и проворчал: «Что ты какая-то маленькая! Заметил бы раньше – не женился!» – и увлек Киру на середину гостиной танцевать. Танцевать он хотел то самое «танго». И пока он ее швырял, перегибал в талии, заламывал руки и запрокидывал ей голову, Кира все стоически сносила, хотя плясать настроения не было. Она вернулась в кресло с ощущением проделанной утренней физ-зарядки.

– Ну что, как будто в новую автомобильную аварию попала? – загоготала поддатая Тая, довольная остроумием мужа Вовика. В трезвом виде такие идиотские шутки для нее не были характерны. Кира вздрогнула – она не любила вспоминать тот случай.

Но сейчас дело было не только в этом.

…Ее «Ауди» с тонированными стеклами стояла на перекрестке, ожидая зеленого света. Кира любила эту машину – складную, легкую, любила водить сама и всегда отбрыкивалась, когда Серей пытался навязать ей фирменные «Вольво» или «Мерседес» с шофером.

Вот и тогда выпросила у него эту издательскую «Ауди», чтобы съездить в тренажерный зал. Дали зеленый, приемистая «Ауди» рванула с места, и тут Кира краем глаза увидела, что справа в борт на нее несется внедорожник. Марку заметить она не успела.

Запомнилось – он казался огромным, заслонявшим весь мир чудовищем. А дальше… Она затормозила.

Наверное, надо было, наоборот, поддать газу, тогда был бы шанс проскочить. Впрочем, кто знает. Она давила на тормоз и не могла оторвать глаз от приближающегося, нависающего над ней глыбой автомобиля.

Она тормозила, а «Ауди» все равно несло все ближе и ближе к решетке внедорожника. Ее поразило, как медленно все происходило в те доли секунд. И еще – она не могла думать ни о чем, кроме того, что непосредственно видела, никаких абстрактных мыслей.

Она смотрела на внедорожник и очень четко и ясно думала: "Сейчас он врежется мне в правую дверцу…

Нет, не врежется" – ей вдруг показалось, что они разминутся. Но через мгновение – «Все-таки врежется». Больше ничего.

Снова зазвонил ее мобильник. Кира откинула крышку телефона, несколько секунд слушала. Потом как будто очнулась и медленным взглядом обвела Тайну гостиную.

– Ты чего? – суетилась рядом Тая. – Обиделась?

Глупость я сморозила про аварию, ну извини.

Но Кира уже не слышала. Она схватила с кресла свою сумочку и кинулась к двери.

– Ты куда, ты что? – перепугалась лучшая подруга. – Да прекрати из-за моей болтовни так психовать!

Что я Сергею скажу, он сейчас приедет!

В прихожей она, пошатываясь, рвала из рук Киры сумочку и накидку. Кира перехватила ее руку и задержала в своей, пытаясь успокоить.

– Я не обиделась. Я не из-за твоих слов. Мне срочно надо идти. Я Сергея внизу встречу, – у самой глаза огромные, невидящие. И хлопнула дверью.

Теперь она поняла, что зацепило ее сознание и не давало весь день покоя. Лицо, лицо… И эти всего лишь однажды, нет, дважды виденные знакомые глаза. В этом лице, в этих глазах, была убеждена она, угроза. Какая угроза, кому? Почему вдруг угроза?

Авария – это же несчастный случай, случайность.

Она не могла себе объяснить. А после звонка поняла – не зря у нее весь день было дурное предчувствие.

Кира нетерпеливо тыкала уже утопленную кнопку вызова лифта. Сейчас ни одной мысли она не могла додумать до конца. Просто бежала к Сергею. Внутри у нее все дрожало от нетерпения – скорей, скорей, мысли в голове скакали какими-то обрывками. «Ну, чего, чего я так боюсь? Ведь я только что с ним разговаривала… Ведь он сказал, что все обошлось. Нет, нет, не может быть… Ничего дурного…» – пыталась урезонить она себя. Это лицо – всего лишь совпадение, а может быть, ей и померещилось. Но в холодной глубине сознания она знала – не померещилось.

И глаза в проеме двери – она вспомнила их выражение – подтверждали ей, что не померещилось. И голос, знакомый голос по телефону… Страх не уходил, не слушался доводов разума. Она закрыла глаза и попыталась взять себя в руки – задержать дыхание, сжать кулаки – «спокойно, спокойно». Все напрасно.

Подошел лифт, Кира влетела в него, нажала первый этаж и все мысленно подгоняла его: «Ну же, ну же!» Лифт, казалось, шел целую вечность. Наконец дверцы раскрылись – но это был не первый этаж.

Попутчик. Кира подняла глаза – и заледенела. Она узнала вошедшего – но вид этого неподвижного, надвигающегося на нее безжалостного белого лица был жутким – и реальным, и одновременно нереальным.

Она непроизвольно дернулась назад, не в силах вымолвить ни слова. Подумала: «Этого не может быть» – и попятилась – неловко, будто через силу. Впрочем, пятиться особо было некуда. Она сразу же почувствовал под лопатками угол лифта. И, как тогда на перекрестке, ее мозг зациклился на одной фразе. «Этого не может быть, не может быть», – крутилось у нее в голове. Наблюдая за этим жутким лицом, она понимала, что надо закричать, выдернуть из сумки баллончик, бежать, что-то делать, как-то сопротивляться, но не могла сбросить оцепенения. И лишь это жалкое, беспомощное, бродящее по кругу «не может быть»…

Кира только и сумела, что поднять дрожащие руки и выставить их перед собой, защищаясь. Но какая же это защита?

Губин посмотрел на часы – скоро половина первого, а он все еще не доехал до именинницы Таи. Как бы им там не показалось это подозрительным. Дела делами, но все же… Губин откинулся на спинку заднего сиденья, нет, неудобно. Он уронил голову на грудь и помассировал пальцами мышцы шеи. Ах, Регина это делает гениально! Он поморщился от резкой боли в закаменевшем загривке – почему именно после долгой работы на компьютере или даже после напряженных переговоров шейные мышцы болят так, будто на нем воду возили?

Он недавно расстался с Региной, они задержались в его кабинете. Он стал вспоминать – она сидела боком на его высоком столе и листала Фаулза. Голова чуть склонена, но спина прямая, волосы упали на щеку… Одна нога Регины упирается в пол, другая болтается на весу. Она читала и думала о Фаулзе, а он смотрел, курил и думал о ней.

Губин давно перестал ее избегать – понял, что бесполезно. Она была не где-то там, в своем кабинете в издательстве, или в командировке в Вене, или дома с мужем у себя на окраине, она была в нем. А себя как избежишь? Что в конце концов говорят мудрые? Как избавиться от соблазна? Пойти ему навстречу и оставить его в прошлом.

Регина рассмеялась – встретила у Фаулза что-то смешное. А может, рассмеялась просто от удовольствия – так он ей нравился.

– Губин, это гениально, вы молодец, что первым додумались купить права.

Он разлил по бокалам шампанское.

– Это ты так считаешь, а некоторые говорят, что я хрен на этом заработаю.

– Ах, да разве в этом дело? – ответила Регина совсем в духе Подомацкина. – Деньги тут ни при чем.

Губин посмотрел на Регину – вот максималистка!

Продолжать их давнишний классический редакционный спор о том, может ли принести прибыль хорошая литература или массовый читатель в России темный, тупой и примитивный, не любящий в процессе чтения предпринимать никаких умственных усилий, ему не хотелось.

– Все равно – выпьем за гениального Фаулза и за умницу меня! – предложил Губин.

Регина оставила книгу на столе, перешла в глубокое мягкое кресло и взяла бокал – ни грамма тревоги, ни капли рисовки, сама естественность. Она не боялась мужчин. «Наверное, потому что знает: ни один ее не стоит», – подумал Губин. Регина, высоко запрокинув голову, допивала шампанское, а он не отрываясь смотрел на ее горло. Потом очень спокойно, размеренными твердыми движениями Губин тщательно затушил сигарету в пепельнице и, пока она еще не успела открыть глаза после длинного сладкого глотка, взял ее лицо в свои ладони…

В последнее время, когда он ехал от Регины к Кире или наоборот – от Киры к Регине, его всегда посещало чувство постыдного самодовольства. «Какие женщины – и обе мои!» Он прогонял эту мысль – слишком уж глупо. Но несколько секунд, пока мысль не уходила, испытывал самый настоящий кайф. Он старался не мучить себя дурацкими вопросами – можно ли быть влюбленным одновременно в двух женщин, и что будет дальше, и хорошо ли это. На эти вопросы не существовало ответов, и ни к чему было начинать бесполезную изматывающую рефлексию. Он просто сразу их разделил: Кира – это одно, а Регина – другое. Он никогда их мысленно не сравнивал и не видел здесь никакой проблемы.

Ну, конечно, Регину он не может назвать стопроцентно своею. Она из тех женщин, которые никогда не станут чьими-то, даже если будут принадлежать мужчине, – слишком независима. Даже став любовницей или женой, такая продолжает оставаться недостижимой, умеет создавать впечатление, что в любой момент вспорхнет – и только ее и видели. Мало кто из его знакомых мужиков мог терпеть такую муку – большинство предпочитало женщин по типу «крепкий тыл» – надежных, домашних, преданных и зависящих от них материально. Но Губину именно шальной женский тип щекотал нервы, держал в напряжении – и это ему нравилось. Он и за Киру всю жизнь дрожал, несмотря на двадцать пять вместе прожитых лет. Он знал, что она не уйдет. Но она была из тех, кто может уйти – как и Регина. А дорожат, как известно, тем, что можно потерять… Губин честно признавался себе, что хотел бы сохранить при себе их обеих. Но недавно он начал замечать, что Кира стала слишком задумчива, часто смотрит на него молча и будто чего-то ждет. Боже мой, думал он в такие минуты, неужели придется делать выбор? И самое ужасное, что он не знал, кого он в конце концов выберет. Он не мог смотреть Кире в глаза. Это было невыносимо.

Весь день прошел в не самых приятных хлопотах: требовалось принимать решения по «Пресс-сервису» – там и так из-за отсутствия Булыгина дела несколько дней стояли на месте, а теперь надо было решать, кто пока заменит Мишку. В очередной раз возникли проблемы с типографией – партнеры рвали и метали и божились, что прекращают печатать «Политику». Долг за печать предыдущих номеров достиг неприличной цифры в миллион. Приходили из налоговой службы и требовали заплатить за вывеску над входом – боже мой, в этом городе деньги дерут за каждый чих! Подомацкин рассвирепел и сказал, что они эту вывеску лучше снимут к чертовой матери, чем станут за нее платить, – еще неизвестно, в каком кармане эти деньги потом окажутся! Про налоги лучше и не упоминать… Срочно требовалось оплатить телефонные счета, а то вот-вот все номера вырубят. А еще приходил брат Булыгина. Сурнов, начавший поиски пропавшего Мишки, обнаружил, что в Москве жил брат Булыгина – старший, как выяснилось. Он оказался довольно неприятной личностью. Похож на Булыгина – такой же грузный, с залысинами, но в отличие от Михаила Николаевича – с полным отсутствием даже намека на светские манеры. Он приходил выяснять отношения, смотрел на Губина исподлобья своими маленькими свиными глазками, говорил неохотно, и выражение лица такое, что, мол, «если что с Мишкой случится, убью».

Сидел с угрожающей физиономией, интересовался долей Мишки в деле (с чего он вообще взял, что у Мишки есть доля?), позволял себе какие-то намеки…

Брат Булыгина непременно хотел знать, с чего это Мишка пропал, и не убили ли его, и не замешана ли здесь какая сука, потому что с рук суке это не сойдет.

Этот окорок действовал Губину на нервы, но Сергей терпел, отвечал на вопросы брата, успокаивал его:

«Ну что вы! Мишу все у нас так любили. Кому могла понадобиться его смерть!» Говорил и чувствовал – брат Булыгина не верит ни одному его слову. Было ясно, что эта нервотрепка скоро не закончится, – физиономия Булыгина-старшего говорила об этом более чем красноречиво…

Губин постарался переключиться на день рождения Таи. Там сейчас гуляет развеселая компания, на шестнадцатом этаже Тайного дома в Тушине. Он представил полумрак – верхний свет потушен, гости расположились в низких креслах, а кто-то в центре комнаты танцует в обнимку с партнером. Вовик развлекает гостей последними анекдотами из своей врачебной практики. В холодильнике специально для Губина оставили полную тарелку разных вкусностей.

Хозяйка Тая уже крепко поддала и вряд ли сдвинется с места, чтобы его покормить… Все как обычно.

Машина затормозила – приехали. Его личный телохранитель Олег – невысокий и на первый взгляд щуплый паренек, хотя и хорошо сложенный, – пошел проверить подъезд. Олег только казался безобидным, на самом деле не было такого вида единоборства, каким бы он не владел. Каждый день он два часа проводил в спортзале, без устали волтузя и пиная тренировочные снаряды. И каждую неделю упражнялся в стрельбе. С некоторых пор Губин сократил свою гвардию и из телохранителей оставил только Олега – денег не хватало.

Пока Олег проверял подъезд, Губин думал, что все эти Олеговы проверки и меры предосторожности – от честных людей. Если кому-то понадобится его убить, сделать это будет проще простого. Вот хотя бы сейчас, пока они парковались к подъезду, справа, где сидел Губин, к дверце подошел бы скромный молодой человек в черной кожаной куртке и черной вязаной шапочке – таков, кажется, типичный портрет наемного убийцы? – спросил бы, который час, а затем через стекло выпустил бы обойму в Губина и в самого Олега, который обычно располагался на переднем сиденье.

Олег вернулся и вместе с Губиным снова зашел в подъезд – узнавшая их консьержка кивнула им заискивающе: «К Ивановым, к Ивановым, знаю…» Когда подошел лифт, Олег по привычке прикрыл Губина плечом и слегка оттеснил к стене.

Когда дверь лифта отъехала в сторону, Олег, еще не успев толком ничего рассмотреть, спинным мозгом почувствовал что-то странное. Дальше все произошло автоматически – он плечом толкнул Губина еще дальше назад и в сторону, выхватил пистолет из-под мышки и направил его в глубь кабины. Он мгновение стоял, замерев и соображая, откуда может появиться опасность. Все было тихо, и только тогда Олег позволил себе осмыслить, что же он все-таки увидел.

На полу в лифте лежала женщина. Лежала так, что Олег сразу понял – это уже не человек, а нечто неодушевленное. Тело опирается лопатками в стенку лифта, подбородок касается груди, лица не видно. Он зажмурился на долю секунды – мозг не готов был воспринять сразу все увиденное. Потом снова стал смотреть, стараясь разглядеть детали – одна нога босая, запястье неловко подвернуто, колени в разные стороны, рядом валяется сумочка, какой-то шарф комком на плечах загораживает лицо…

Олег внезапно, толчком сознания вспомнил про Губина у себя за спиной и обернулся. И тут он обнаружил, что Губина нет. Губин исчез.

Регина добралась домой на издательской машине.

Открыла дверь ключом – в прихожей горел свет. Значит, муж был дома и еще не спал. Из большой комнаты к ней радостно приковылял бассет Троша – красиво-уродливый домашний божок, которому дружно поклонялись все домочадцы и друзья их семьи. Регина наклонилась почесать его за ушком – бассет с удовольствием завертелся у нее под руками, подставляя то один бок, то другой. Обычно с той минуты, как Троша подбегал к ней, задрав голову с волочащимися по полу ушами, а она начинала гладить его по лоснящейся складчатой холке, все мысли о работе отступали. С этой минуты она оказывалась дома – когда у ней под руками вертелся восторженный Троша, радующийся и хозяйке, и набитым чем-то соблазнительным сумкам, которые Регина, как все российские женщины, таскала домой ежедневно. Дальше, куда бы она ни пошла в квартире, Троша рысил рядом, не отступая ни на шаг. Естественно, пока у нее в руках были сумки. Как только сумки оказывались на стуле, он садился рядом сторожить.

Вслед за Трошей из большой комнаты появился муж. Он встал в дверях, опершись плечом на притолоку, и выглядел немного странно, необычно для себя. На лице его застыла какая-то смущенная и одновременно настороженная легкая улыбка.

– Привет, – кивнула ему Регина.

– Привет, – ответил он. – Как дела?

– Порядок, – ответствовала Регина, сбрасывая туфли с ног. Затем направилась на кухню выгружать .сумки, ставить чайник, смотреть новости по маленькому телевизору, который стоял на холодильнике.

Муж последовал за ней на некотором отдалении.

– Где ты была? – спросил он у нее.

Так получилось, что спросил в спину, пока она выкладывала из сумок купленное в местном «Перекрестке». По его тону она поняла, что он не хотел задавать этот вопрос, но не смог с собой совладать. Вопрос рвался наружу, в душе гнездилось мучительное сомнение – ни о чем другом муж думать не мог. Она это понимала, но все равно его поведение вызывало раздражение. «Чего он хочет услышать? Чего добиться? Чтобы я рассеяла его сомнения, сказала что-то утешительное?» Но это казалось глупо, смешно – как он сам этого не понимает? Регина обернулась:

– На работе задержалась, рукописи читала. Не думала, что ты уже дома, что-то рано ты сегодня.

– Я звонил тебе на работу.

«Боже мой, начинается…» – мысленно вздохнула Регина. Противно вести такой разговор, когда ты ни в чем не виновата. Если виновата – не менее противно. В общем, такой разговор вести в любом случае противно. И бессмысленно, считала она, но заявлять об этом вслух не собиралась.

– Я до девяти была в кабинете, а потом пошла к шефу – он попросил посмотреть Фаулза, а это последнее достижение нашего издательства, – постаралась спокойно объяснить она, хотя не любила, когда ей навязывали игру «в оправдания». У нее было мерзкое ощущение, что ее пытаются припереть к стенке, а это Регина ненавидела.

– Сегодня мне сказали, что у тебя роман с Губиным… – напряженным тихим голосом произнес муж.

– Кто сказал? – устало спросила Регина.

– Некто позвонил по телефону и предупредил.

«Да, мир не без добрых людей…» – подумала она.

Зависла пауза. Регина поняла, что муж ждет ответа, того самого утешительного ответа, и медленно проговорила:

– Я бы так не сказала…

– Что это значит? – нервно откликнулся муж.

– Это значит: нет, – вздохнула Регина, тяготясь объяснением.