Текст книги "Две дамы и король"

Автор книги: Ольга Играева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4
В ПОИСКАХ БОГАТОГО ОЧКАРИКА

В понедельник утром в кабинет к Занозину ввалился загадочно улыбающийся Карапетян. Занозин только собрался позвонить Регине Никитиной, чтобы проверить, прекратилась ли с субботы слежка. Он уговаривал себя, что сведения, которые он намеревался от нее получить, очень важны для расследования убийства Киры Губиной. Дело пока продвинулось мало, что там говорить. Тем не менее Занозин колебался, подозревая себя в посторонних мотивах. Он пытался сосредоточиться и спокойно проанализировать свои ощущения, заглядывал внутрь себя, чтобы убедиться, что никакого иного интереса, помимо профессионального, к Регине Никитиной у него нет. «Это было бы слишком пошло», – выговаривал он себе. Но хитрое приспосабливающееся сознание тут же услужливо подбрасывало Занозину оправдание: «Просто кто-то должен ее защитить. С моей стороны это естественно – это мой долг». Фраза про долг звучала фальшиво – и Занозин, как человек умный, это чувствовал и досадовал на себя, что ничего поубедительнее выдумать не может… В итоге он плюнул на пустые душевные переживания, ибо истока их найти так и не смог, и схватился за телефонную трубку.

Как раз в это время и появился Сашка. Занозин знал это выражение лица своего напарника – оно означало, что у него есть какая-то курьезная новость.

Он положил трубку на рычаг и обратился к Карапетяну без особого энтузиазма:

– Ну что?

– Приветствую вас, дражайший начальник! Должен сказать, сегодня вы особенно любезны…

– Ну ладно, ладно… Привет! Не тяни кота за хвост, говори.

Но Карапетян не спешил. Он взгромоздился на стол, вынул сигарету, прикурил и объявил:

– Звонили из сто пятидесятого. Они там задержали двух каких-то алкашей.

– Ну и что? Знаешь, сколько алкашей по Москве каждый день задерживают? Отчего ты так взволновался?

Занозин не забыл про несостоявшийся звонок Регине Никитиной и был неприветлив – Карапетян подметил верно.

– Нервы, нервы, начальник, – ехидно протянул Карапетян, пуская кольца дыма в потолок.

Занозин уже начал жалеть о своей природной демократичности. «Распустил их на свою голову. Что за фамильярность! Ей-богу, заставлю всех в погонах ходить строем и честь отдавать при каждой встрече», – думал он с досадой. Впрочем, Занозин предпочел не срывать зло на подчиненном – это непристойно, к тому же он старше Карапетяна и по званию, и по возрасту и потому, рассудил он, должен быть умнее Карапетяна и выше его подколок.

– Задержали двух алкашей… – терпеливо напомнил он увлекшемуся курением Карапетяну.

– Да, – спохватился тот. – И представляешь, что у них обнаружили?

Он выдержал паузу, выразительно блестя на Занозина черными глазами. Но тот не поддался – не стал его подгонять. Более того, взял со стола какое-то дело и углубился в чтение, всем видом показывая Сашке, что не очень-то и хотелось знать его новость. Прием сработал – Карапетян понял, что дальше интриговать начальника бессмысленно. «Вот ведь, толстокожий!» – с досадой подумал темпераментный Карапетян, которому скучно было просто так взять и выдать информацию.

– Ну, короче, у них обнаружили сережки желтого металла с прозрачными камешками посередине, похожие по описанию на те, что пропали с трупа Губиной, – наконец выдал он, Занозин оживился, тут же отбросил дело и, опершись локтем на стол и навалившись на него всем телом, воззрился на коллегу.

– Похожие, говоришь? – переспросил он. – Сто пятидесятое – это в Тушине, кажется?

– В Тушине, в Тушине, – обрадованно закивал Карапетян. – Причем на их земле, обрати внимание, располагается тот самый дом, в котором произошло убийство Губиной.

«Алкаши?» – удивился Занозин про себя. Эта версия ему в голову не приходила. Впрочем, пока рано делать выводы.

– Как все получилось? – требовательно спросил он Карапетяна.

– В деталях пока неизвестно, – ответил тот. – Вроде бы вчера вечером мужики пытались продать сережки продавщицам в местном магазине за бутылку водки. Причем они, понимаешь ли, тоже не дети, соображали, что не ерунду какую-то продают, – требовали за серьги баллон «Юрия Долгорукого». Охота им было попробовать эксклюзива. А продавщицы попались недоверчивые… Вообще, начальник, надо все перепроверить – золото ли, Губиной ли принадлежало. Может, бижутерия грошовая, а мы тут пыль поднимаем.

– Проверим, проверим, – задумчиво пробормотал Занозин. – Вот что, – продолжил он, – звони Губину и, пожалуй, Таисье Ивановой. Мужики в драгоценностях плохо разбираются, даже описать толком не умеют. А женщины – особенно подруги – украшения друг друга наизусть знают и с закрытыми глазами нарисуют, что как выглядит. Пусть и он, и она подъезжают и серьги опознают. А нам надо ехать прямо сейчас.

До отделения Занозин с Карапетяном добрались минут через тридцать. Типовое – а значит, серое, невзрачное и обшарпанное – здание милиции располагалось в глубине новостроек. Внутри было пусто, почти безлюдно. У дежурки стоял вышедший размяться из-за загородки черноглазый милиционер.

Они справились у дежурного о своем деле и по его указанию поднялись на второй этаж в один из кабинетов. Местный опер Гриша – молодой лохматый блондин с финской фамилией – приветствовал их рукопожатием и, не теряя времени, вынул из сейфа серьги, изъятые у парочки друзей-собутыльников.

Занозин с Карапетяном переглянулись – сомнений в том, что это золото, не было. Жирный сдержанный блеск, теплая поверхность, мягкая тяжесть драгметалла… Пальцу держать миниатюрное изделие было приятно – золото, без сомнений. И по описанию серьги действительно очень походили на пропавшее украшение Губиной.

– Похоже, «наши» серьги, – произнес Занозин. – Откуда?

– Да понимаете, ребята, вчера мне продавщицы из круглосуточного магазина сигнализировали, что один местный алкаш – они его давно знают, он у них постоянно отоваривается – предлагает им купить золото. В другой раз они, может, и купили бы по дешевке и мне бы ни гугу, девки ушлые… Но после этого убийства – магазин-то в двух шагах от того подъезда – они побоялись связываться, – рассказывал Гриша хриплым голосом.

Вид у него был помятый. Он изо всех сил старался сохранять вежливый тон и хорошие манеры, но было ясно, что это дается ему с трудом после вчерашнего.

– И тут что еще – в первый раз он им предлагал.

Обычно брал самую дешевую и денег всегда в обрез.

А тут такая вещь. Одна говорит, этот Коля недавно пришел бутылку покупать, а та на три рубля у них подорожала, так он чуть в обморок у прилавка не грохнулся, все уговаривал ее продать в долг, мол, три рубля позже принесу. Канючил-канючил, да без толку…

Продавщица не поддалась – с алкашами дело ненадежное, да и хозяин у них там, Алиев, недавно гайки закрутил, они в долг теперь – ни-ни… Девки и поостереглись…

– Что за алкаш? Что можешь о нем сказать?

– Да я поговорил с участковым – там Михал Иваныч, – он говорит, что вроде спокойный мужик и ничего такого за ним никогда не числилось. Всегда где-то работает – то грузчиком, то разнорабочим, ну, выпивает, пару раз соседи на него жаловались – жену бьет, визг у них там порой стоит ночью… А так, чтобы он был замешан в каких-то делах – не водится за ним такого. С собутыльником своим, с которым его вместе задержали, иногда подерется, ну, с разбитой мордой домой придет… В общем, безвредный, безобидный…

Раньше не привлекался, только так, на несколько суток. Жена у него, двое детей, – рассказывал Гриша.

– А что за собутыльник?

– Да тоже местный. Водопроводчик в дэзе – такой же.

– Ну, и чего говорят по поводу серег?

– Да ничего толком не говорят. Базарят, права качают… Честно говоря, вчера с ними поговорить как-то не очень получилось. Устали все вчера слишком, – признался Гриша, кося глазами и еще больше разлохмачивая рукой светлую шевелюру.

– Да, слушай, – вспомнил Вадим. – Участковый не говорил, что оба были замечены в последние дни в каких-то непомерных тратах, что деньги у них завелись против обыкновения?

– Да вроде нет, денег не заметили, и гульбы особенной тоже не было. Только вот эти сережки, которые они пытались продать…

Занозин с сочувствием поглядел на блеклого, выпадающего в осадок Гришу:

– Ну, ладно, давай своих алкашей.

Гриша пошел за задержанными, и через несколько минут в коридоре послышались возня, вопли и истерика – причем, что было удивительно, истерика женская. Занозин с Карапетяном, заинтригованные, выглянули в коридор. На подходе к кабинету стоял Гриша и двое милиционеров с задержанными. На груди одного из помятых алкашей – длинного, вислоусого – билась внушительных размеров девушка, по всей видимости, боевая подруга. Девушка отличалась выбеленными волосами, забранными в хвостик на затылке, красными мощными щеками и всесокрушаюшим голосом. «Ой, не пущу-у-у! – вопила она и цеплялась за куртку длинного. – Ой, отпустите вы его-о-о-о! А-а-а-а!» Обликом и манерами девушка напоминала продавщицу овощного ларька со стажем, еще с советских времен, таковой, видимо, и была на самом деле. Она поддала звука, явно рассчитывая на слабые нервы милиционеров. Те морщились, но терпели. Сам вислоусый, на чьей груди билась девушка, глядел в сторону и вообще имел отсутствующий вид, как бы говорящий: «Ну, что с бабы возьмешь». Второй задержанный – невысокий, склонный к полноте молодой мужик с серым лицом – лыбился.

– Ладно, Оксан, – пытался успокоить посетительницу Гриша. – Хорош голосить, будто его на каторгу отправляют. Максимум пятнадцать суток дадут за появление в общественном месте в нетрезвом виде, – пошутил он. Кстати, познакомились они всего минуту назад, но Гриша уже общался с ней по-свойски.

Толстощекая Оксана подняла голову, злобно посмотрела на мента и завыла вреднее прежнего – с какими-то невыносимыми ультразвуковыми взвизгами.

Отдирать ее от вислоусого пришлось силой, два милиционера еле справились. Они с трудом посадили ее на скамейку перед кабинетом, а Гриша уговаривал возлюбленную задержанного, что вот приехали специалисты из управления, они во всем разберутся. Оксанка косилась на Занозина и Карапетяна, причем последний явно привлек ее повышенный интерес – на долю секунды она позабыла выть и застыла с открытым ртом, но тут же возобновила свой плач и готовности прекратить скандал не выказывала. Она то и дело вскакивала со скамейки и рвалась снова пасть на грудь задержанного.

– Мадам, – вступил вдело специалист, коим оказался, естественно, Карапетян. Он рукой остановил милиционеров, вознамерившихся в очередной раз усадить подругу длинного на скамейку, и укоризненно посмотрел на Гришу, как бы говоря: «Зачем? С дамами надо лаской…» Гриша ответил ему недоверчивым взглядом: «Лаской, лаской… С каждой возиться никаких сил не хватит». Но у Карапетяна сил хватало на все. Он взял Оксанку под руку и стал прохаживаться с ней по коридору, негромко увещевая и гладя по руке. Он не доставал ей до мощного плеча. Длинный покосился на эти манипуляции Карапетяна, но ничего не сказал.

И чудо произошло.

– Ладно, под твое слово! – угрожающе произнесла Оксанка и, утихомиренная, плюхнулась на скамейку. – Ответишь, ежели что! – предупредила она Карапетяна и стала устраиваться на скамейке, всем видом показывая, что просидит здесь столько, сколько нужно, да и вообще в любую минуту может вернуться к воплям.

Вся компания предпочла быстро прошествовать в кабинет. Там все расселись и для начала помолчали.

Занозин разглядывал задержанных, пытаясь определить, что они за птицы. Те пялились по углам и имели скучный вид.

– Ну что, друзья, влипли, – бросил Занозин пробный камень.

– С какой стати влипли?

– А я-то тут при чем? За компанию пошел…

Оба задержанных заговорили агрессивно и одновременно:

– За что нас вообще замели, командир?

– Что мы такого сделали? В магазин уже зайти нельзя…

– Мы никого не трогали! Культурно проводили время…

– Мои серьги! Кому хочу, тому продаю…

– Шагу ступить по улице нельзя – хватают почем зря…

Менты с полминуты слушали этот бестолковый галдеж, потом Занозин замахал руками, утихомиривая задержанных приятелей.

– Так чьи серьги? – спросил он.

– Изъяли у Щетинина, – дал справку Гриша.

– Ну, мои, – выдержав паузу, проговорил низкорослый.

– Сам, что ли, носишь? А уши вроде не проколоты… – не меняя серьезного выражения лица, поинтересовался Занозин.

– Иди ты, знаешь куда! – взвизгнул Коля, аж подпрыгнув на месте.

– Откуда они у тебя?

– А чего это я должен отчет давать, откуда у меня что? Может, тебе интересно, откуда я свои штаны взял? Где взял, где взял…

– Купил то есть? – иронически спросил Занозин.

Щетинин промолчал – сообразил, что утверждение его, будто серьги он купил, прозвучало бы несколько не правдоподобно.

– Да какое вам дело, купил не купил!

– Ты вот что, не задирайся, – жестко предупредил его Занозин. – И хамить мне я тебе не советую. А что касается того, какое нам дело, скажу. Эти серьги сняли с убитой в вашем доме женщины.

– Чего-о-о? – изумился Коля.

Санек даже потерял свой индифферентный вид.

Он повернулся в сторону приятеля и посмотрел на него с удивлением:

– Ну, ты даешь. А сам – Валькин любовник, Валькин любовник…

– Какой любовник? – насторожился Карапетян.

– Подождите, мужики, подождите, – оторопел Коля. – Подождите, – повторил он.

Было видно, что Коля взволновался и пытается собраться с мыслями. Он хмурился, лицо его дергалось, сам он ерзал, хватался за колени и края стула руками и чуть ли не подпрыгивал.

– Почему… Да почему я должен тебе верить… про убитую и что серьги с нее? – наконец сформулировал он.

– Если ты мне не веришь, то сейчас сюда приедут родственники жертвы – и я уверен на сто процентов, опознают серьги, – Занозин продолжал говорить очень жестко.

Коля совершенно преобразился и выглядел деморализованным. «Господи, неужели я спьяну кого-то убил?» – мучительно думал он про себя, напрягался и не мог вспомнить ничего определенного.

– Ладно, мужики, меня-то отпустите, – подал голос Санек. – Я тут вообще ни при чем. Мы с Коляном пиво пили, поспорили, золото или нет, ну и пошли в магазин проверять… Я-то ни при чем и серьги эти первый раз в его руках в тот самый момент увидел.

Милиционеры повернулись к Саньку.

– Чего ты там про любовника толковал? – еще раз спросил Карапетян.

– Так ведь Колян сказал, мол, серьги его жены, Вальки – мол, любовник у нее завелся, вот и подарил…

Гриша хмыкнул. Занозин посмотрел на Щетинина:

– Так было дело?

Коля, так и не нашедший для себя ответа на главный вопрос, сокрушенно кивнул.

– Ладно, отпускай его, – дал Занозин команду Грише.

– Ступай, Санек, – обратился к тому Гриша. – Только пока далеко не отлучайся и, если вызову, пулей сюда. Да, и Оксанке передай, что в следующий раз, если появишься в пьяном виде в публичном месте, точно на пятнадцать суток упрячу.

Борющийся с похмельем Гриша рассмеялся собственной шутке, а Санек недолго думая встал и, кивнув всем на прощание, скрылся за дверью. Из коридора раздались новые вопли Оксанки – на этот раз радостные. Присутствующие в комнате несколько секунд прислушивались к происходящему в коридоре и, когда там все стихло – Оксанка с сожителем удалились восвояси, – облегченно вздохнули.

– Ну что, поговорим всерьез? – предложил Занозин растерянному Коле.

Тот ответил беспомощным взглядом.

– Так откуда серьги? – еще раз задал тот же самый вопрос Занозин.

Коля усиленно забегал глазами. Он никак не мог для себя решить, что делать – врать или говорить правду. Зачем ему понадобилось бы врать в данном случае, какая в этом вранье состояла бы выгода, Коля объяснить не смог бы. Единственное объяснение – так, на всякий случай… Ничего более вразумительного в голову не приходило. Но вопрос тем не менее стоял и требовал ответа. «Может, сказать, что нашел на улице, и вся недолга? Где сядут, там и слезут…» – рассуждал Коля, забыв, что уже проговорился Саньку – серьги он обнаружил дома. Продумать вранье про улицу он еще не успел – и вздумай его мент спросить, где, на какой улице, в каком месте он якобы нашел серьги, Коля бы просто застыл с раскрытым ртом. А кроме того, вранье про улицу даже ему самому в его нынешнем беспомощном состоянии после ночи, проведенной в ментовке, не казалось убедительным. Но разговоры про дом и кухню тоже покажутся ментам глупыми, неубедительными и вводящими в заблуждение, был уверен Коля. Тоже мне объяснение – на кухонном столе откуда ни возьмись появились золотые серьги с бриллиантами! Кто в это поверит? Бред какой-то… Но кроме этого бреда, никакого иного объяснения у Коли не было.

Коля молчал, не в силах ни на что решиться. Вся его внутренняя борьба отражалась на лице гримасами, но Коля этого не замечал и лицо свое не контролировал. А Занозин оценивающе смотрел на него и не мог поверить, что Щетинин способен был убить Киру Губину. Все говорило за то, что убийца был личностью в высшей степени хладнокровной, сильной и решительной. А перед Занозиным сидел молодой спивающийся мужик, трясущийся по любому поводу, рыхлый, нездоровый, уже не умеющий собрать волю в кулак. Хотя… Жизнь приучила Занозина ни о чем не судить категорично.

– Ну, хорошо, – зашел Занозин с другого бока.

Он пока сохранял жесткий, но доброжелательный тон. – Твой приятель говорил что-то про любовника жены… Что это за история?

– Да, эта… – неохотно замычал Коля. – Я думал, откуда еще серьги возьмутся? Ясно, что от любовника, больше неоткуда… Ну, и сказал Саньку – мол, раз от Валькиного любовника, то теперь серьги мои, имею на них полное право.

– А про любовника уверен, что он серьги подарил?

Кто он такой?

– Да откуда я знаю? – раздражился Коля на непонятливость ментов и продолжил злобно:

– Откуда еще серьги возьмутся? Она, сука, конечно, с любовником каким-нибудь трахается, а он ей за это подарки дарит… Богатого, видать, завела.

"О-о-о, – подумал Занозин. – А мы ревнивые…

Вот это новости".

– Так ты что хочешь сказать, будто толком ничего не помнишь, откуда серьги взялись? – спросил он.

Коля глянул на него как баран на новые ворота и честно отрицательно мотнул головой.

– Слушай, – с напором начал Занозин. – Ты, кажется, не понимаешь, в какую историю вляпался…

– Колись, Щетинин, колись, пока не поздно! – завопил в унисон и Гриша, желая помочь товарищам из управления. Он отлип от стола, на котором размещался, и кинулся к Щетинину. Карапетян поймал его за ремень.

– Серьги с убитой в вашем доме женщины обнаружены у тебя, – продолжил Занозин, остановив рукой Гришу. – Откуда они взялись, ты объяснить не можешь или не хочешь. Продавщицы из магазина говорят, что у тебя не хватало на бутылку накануне. Что из этого следует? А из этого следует, что ты зашел с досады в лифт и в состоянии аффекта и, может быть даже, белой горячки убил женщину, снял с нее драгоценности, взял деньги из сумочки. Деньги потратил на выпивку, а через неделю пошел серьги продавать, чтобы достать на бутылку. Для суда достаточно. И пока ты мне не объяснишь более или менее правдоподобно, откуда у тебя серьги, я не склонен придерживаться иной версии происшедшего.

Разумеется, в эту версию Занозин сам не верил.

Такой, как Коля, в состоянии белой горячки (еще не факт, что в этом состоянии человек физически способен на убийство) не догадался бы стереть отпечатки пальцев с сумочки или, пуще того, надеть перчатки.

Потом, он мелковат и не кажется крепким. Может, был раньше, но не теперь, в стадии ярко выраженного алкоголизма. Кстати, эксперты утверждают, что, судя по отметинам на шее, убийца был высокого роста, выше Губиной, а этот – мелочь пузатая… Но Занозину было важно хоть что-то вытянуть из Коли, зацепить конец хоть какой-то ниточки.

– Да от любовника, точно от любовника! – заорал Щетинин. – Не помню я, откуда у меня серьги!

– Слушай, – вздохнул Вадим. – Ты же понимаешь, что мы спросим у твоей жены, у соседей, знакомых и выясним, что никакого любовника нет. И нет никаких подарков от него. Давай вспоминать.

Вадим знал, что это легко сказать – вспоминай, а от такого, как Коля, воспоминания выудить – тяжкий труд, легче повеситься. Он решил, что разумнее будет Колю не трясти и не запугивать, а помочь ему.

– Ну, когда у тебя был последний раз выходной? – осенило Занозина.

– Ну, по средам и воскресеньям у меня выходной, – буркнул Коля.

– Значит, в прошедшую среду был твой выходной… – Занозин держал в уме, что убийство произошло со вторника на среду, ночью. – Что ты делал накануне, во вторник вечером? – Что, что… – засмущался Коля. – Известно, что.

Валька, как сейчас помню, на сутках была, дети у бабки. Пошел за бутылкой.

– Куда пошел, в какой магазин?

– Да в наш же, круглосуточный. Там цены самые низкие в округе, я всегда туда хожу…

– С Саньком ходил?

– Не, Санька, кажется, не было. У него лучше спросите…

– Так, – продолжил Занозин, чувствуя, что подбирается в главному. – А что в магазине?

– В магазине? – переспросил Коля и замолчал, напрягаясь. – Да ничего…

– Продавщицы вроде вспоминают, у тебя не хватило на бутылку – водка подорожала…

– Точно! – оживился Коля. – Точно! Так и было! Не хватило! А они, стервы, эта… в долг не давали.

– А дальше что?

– Да ничего…

– Откуда ты все-таки достал выпить? Ведь достал?

– Достал…

– Откуда?

Коля снова замолчал, парализованный неожиданно пришедшей мыслью: «Неужели я действительно зашел в лифт, убил женщину, взял у нее деньги и водку купил?» Ничего подобного он не помнил, но поклясться, что такого не было, тоже не мог. И больше, сколько ему вопросов ни задавали, не сумел вымолвить ни слова.

Когда Колю увели, Занозин оглядел коллег и объявил:

– Ну, что? Надо просить санкцию на обыск в квартире Щетинина. Чем черт не шутит, а вдруг обнаружим доллары, или рубли в большом количестве, или еще что-нибудь, принадлежавшее Губиной, чего мы пока не заметили… Да с женой его надо поговорить – есть к ней вопросы.

Гриша энергично и понимающе кивал на каждое слово Занозина. Карапетян хранил молчание. Занозин вполне понимал его молчание. Он и сам по-прежнему не верил, что Щетинин убийца. Но как ни крути, получалось, что к смерти Губиной несчастный алкаш имеет отношение.

Тут снизу позвонил дежурный и сказал, что приехали Сергей Губин и Таисья Иванова и спрашивают Занозина.

Как и ожидал Занозин, муж убитой Губиной и ее подруга серьги опознали. Сергей Губин, приехавший в отделение с охранником, лишь взглянув на серьги, тут же сказал:

– Да… Это Киры. Я сам ей эти серьги привез из Голландии. Кажется, где-то до сих пор чек сохранился… – И замолчал, глядя на два кусочка золота.

Таисья Иванова свое дело сделала более основательно. Она взяла серьги в руки, крутила их, вертела и попутно выдавала комментарии:

– Да, серьги очень похожи на те, в которых Кира была на моем дне рождения… Офигительные серьги.

Я всегда ей завидовала. Как-то попросила дать примерить – ах, как они мне шли! Если бы не подарок – это подарок Сергея, – я бы ее упросила мне их продать… Вот смотрите, здесь сбоку штампик с латинскими буквами. Серьги голландские… Ах, бедная Кира! Это ужасно!

Она нервно порылась в сумочке и вынула платок…

Занозин, вспомнив первую беседу с ревущей Таей на кухне в ее квартире, поспешно задал вопрос:

– Так вы опознаете серьги?

Тая перестала хлюпать носом и горячо закивала:

– Да, я опознаю серьги. Это серьги Киры Губиной.

В тот же вечер Занозин, Гриша и Карапетян наведались на квартиру к Щетинину – по сведениям сопровождавшего их участкового, жена задержанного Валя в этот день не работала и обреталась дома. Они вошли в знакомый подъезд и на том самом лифте, в котором была найдена убитая Кира Губина, поднялись на седьмой этаж. Меловой силуэт мертвого тела на полу лифта был уже стерт – все давно запротоколировано, зафотографировано…

Жена Щетинина Валя открыла им дверь – она уже была предупреждена о целях визита, и ей было все равно. Даже отсутствие мужа ее не тревожило – ему уже случалось пропадать по несколько дней, в том числе и в милиции. В такое время у нее и детей выдавалась пара дней покоя. Собственно, «открыла дверь» – это некоторое преувеличение. Замок в двери был раздолбан и вырван с корнем. «Колька позавчера поздно ночью пришел, ключи забыл. Вот и разломал дверь…» – пояснила она и надолго задержала взгляд на раскуроченном замке. Смотрела, не замечала гостей, не реагировала на их приветствия, видимо, соображала, как теперь быть: где новый замок доставать и как ставить.

Участковый – пожилой милиционер – называл жену Щетинина по-отечески Валюшей. Кстати, версию о любовнике Михал Иваныч со своей стороны не подтвердил: "Какой любовник! Валентина вся измотана, заезжена, вся на нервах. Только и думает, как детей поднять, а потом сбежать от своего Щетинина.

Давно бы сбежала – она сама из Ростова, – да как с квартирой, непонятно. А в Ростов обратно не хочет, родственников там уже нет, да и за детей боязно – как они там… Не знаю, конечно, чужая душа потемки, но, по-моему, нет никакого любовника. Да еще говорите, богатый? Да вы сначала на нее посмотрите…"

И вправду, мысль о богатом любовнике при виде Валентины никому в голову не приходила – серое ненакрашенное увядшее лицо, водянистые неподвижные глаза, застиранный халатик… Женщина, имеющая богатого любовника, так не выглядит.

Дети – мальчик лет семи и девочка пяти, – вышедшие в коридор поглядеть на гостей, были под стать матери – неулыбчивые, с остановившимися взглядами, молчаливые… Пока менты ходили по квартире, дети следовали за ними и, не отрываясь, глядели им в лица. Гриша, к вечеру вполне отошедший от утренней грусти, покосился на них, а затем, улучив минуту, шепнул Карапетяну: «Слушай, а ведь дети у них дебилы… Я несколько лет фельдшером отработал на „Скорой“ – насмотрелся». – «Почему ты так думаешь? – не поверил Карапетян. – По каким признакам?» – «Это трудно объяснить. Просто, когда насмотришься на них, потом без ошибки начинаешь распознавать…» И все же Карапетян не верил – дети как дети, ну, не очень общительные, диковатые, не очень воспитанные. Но дебилы? Как-то трудно поверить, что придешь ты в простую нашу семью, каких миллионы, а там дети – маленькие, а уже дебилы…

– Валентина Каюмовна, – обратился к ней Занозин, – посмотрите на эти серьги – они вам знакомы?

Он вынул из внутреннего кармана куртки украшения, и протянул Вале на ладони. Валя сделала, как просили, и тут же отрицательно замотала головой.

Занозин переглянулся с участковым, и тот заговорил сам:

– Валюш, ты подожди, не спеши. Посмотри внимательно… Может, тебе неловко сказать… Дело-то серьезное. Кольку твоего из-за них задержали. Если знаешь, что за серьги, ты нам скажи. Не бойся, Колька лишь обрадуется. Может, подарил тебе их кто?

– Да вы что? Шутки шутите?

Валя снова замотала головой. Она не возмущалась, не горячилась, сохраняла тот же устало-безразличный вид. Как и ожидал Занозин, версию о любовнике постиг полный облом.

– Валентина Каюмовна, – осторожно сказал Занозин (ему было ее жалко, да еще и дети…). – Нам бы надо кое-чего поискать.

– Что поискать? – все так же безразлично спросила Валя.

Занозин посмотрел на нее и вдруг понял, что она действительно вся на нервах и в любую минуту может сорваться. Любая мелочь – и от безразличия не останется и следа. Он как воочию увидел перед собой то, во что она может превратиться, – руки задрожат мелкой дрожью, зубы перестанут попадать друг на друга, она беспорядочно замечется по комнате, выкрикивая бессвязные слова и судорожно хватая все, что подвернется под руку, пугая детей жутким, странным поведением и видом…

– У вас в доме деньги есть? Доллары? – как можно мягче спросил Занозин.

Валя засмеялась деревянным смехом – глаза при этом не потеряли застывшего выражения:

– Какие доллары? Откуда? Ищите, если надо.

И протянула ему свою сумку.

Мужики разбрелись по комнатам и попытались поискать доллары – впрочем, искать было почти негде. Квартира была полупустая, очень бедная, с минимумом мебели. Конечно, они ничего не нашли – не только доллары, но и ни одного рубля. В Валиной сумке тоже ничего не оказалось, кроме жалкой десятки с мелочью. «У меня зарплата в конце недели должна быть», – глухо объяснила она. Дети стояли рядом.

Карапетян увидел, что мальчик любит мать и боится за нее. «Никакой он не дебил…» – упрямо, будто в пику Грише, подумал он.

Поутру Занозина вызвал к себе замначальника управления, курирующий работу по уголовным делам, – с отчетом по убийству Губиной. Как он сам объяснил, прокуратура проявляет к делу повышенный интерес. Все-таки Сергей Губин – фигура в издательском бизнесе крупная, с политиками тоже дело имеет, выступал спонсором нескольких демократических кандидатов на последних выборах. Видно, депутаты надавили, попросили уделить особое внимание – и пошла волна по инстанциям сверху донизу, настигла непосредственное начальство и накрывает теперь Занозина…

Занозин рассказал о деле.

– Ну, значит, подозреваемый есть, улики тоже имеются, мотив пристойный. Что тянете? Добывайте признание. – Шеф докладу обрадовался – все не так плохо, как он предполагал. Есть о чем отрапортовать наверх.

– Да понимаете, товарищ полковник, не похоже, что Щетинин убил. Отпечатков пальцев нет, денег у него на квартире тоже не обнаружили. Эксперты говорят, что убийца был высокий, а этот хлипковат…

– Подожди, подожди, – расстроился шеф. Он откинулся в кресле. – Это все слова, рассуждения.

Серьги у него нашли? Нашли. Добывайте признание – я уверен, если поднажать, он сознается…

– Пожалуй, сознается, – согласился Занозин. – Если рассказать ему в красках, как было дело, сам поверит, что убил. И на суде повторит… Если адвокат не убедит отказаться от предыдущих показаний.

– Ладно, ты не драматизируй, – махнул рукой шеф. – Сам поверит… Нечего из меня слезу давить.

Все мудришь, а убийцы люди простые. Нужно было выпить, денег нет… Пошел да убил. Серьги есть?

Есть – не поспоришь. Что, твой Щетинин такая уж овечка невинная? Если не он убил, откуда у него серьги?

– Вопрос, – кивнул головой Вадим.

Шеф посмотрел на Занозина с неудовольствием Тот никогда яро не спорил, был немногословен, вот как сейчас, любил ненавязчиво тыкать начальство носом в парадоксы, особо не прекословил, но всегда оставался при собственном мнении. Начальство обычно такую умственную самодеятельность недолюбливает.

– Я не настаиваю, чтобы ты закрывал Щетинина, – терпеливо разъяснил шеф Занозину. – Я на тебя не давлю. Я просто хочу уяснить ситуацию. Мне результат нужен.

– Будет, – пообещал Занозин. А что он еще мог сказать, чтобы начальство отвязалось и не мешало работать?

– Ну, что? – встретил его Карапетян, когда Вадим вернулся в свой кабинет, который делил с напарником. – Требуют, чтобы мы назвали убийцей Щетинина?

– Да не то чтобы, – нехотя ответил Вадим. – Начальство, как всегда, хочет ясности, и как можно скорее. Ты веришь, что алкаш убил Губину?