Текст книги "Нежная королева (Хельви — королева Монсальвата)"

Автор книги: Ольга Елисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Глава 7

Консорт покинул первый этаж дворца с его пышными залами и поднялся в жилые покои, где надеялся дождаться Хельви после исповеди. Их прерванный накануне Совета разговор беспокоил его. Значит она считает, что Деми отобрал у нее власть? Но ведь она сама… Тут в голову принцу пришла мысль, казалось, способная объяснить все. «Как хорошо она держалась на Совете. Как спокойно и разумно говорила. Не то что со мной!» Он не раз слышал, что женщины во время беременности иногда бывают не в себе. То им хочется чего-то непонятного, то едят несъедобные предметы, то бросаются на мужей, то подозревают окружающих в молчаливом домашнем заговоре против них, то боятся смерти.

Хельви, конечно, не пила клея и не глотала гвоздей, но последние три симптома были на лицо. Тот факт, что она выплеснула перед мужем обуревавшие ее нелепые тревоги, а потом, при посторонних людях, вела себя как вполне нормальный человек и сильный государь, неожиданно представился Деми не как намеренное оскорбление с ее стороны, а как величайшее доверие, проявившееся, правда, в весьма странной форме. Она не боялась при нем обнаружить слабость, глупость, испуг, закатить истерику. Она не хотела быть лучше, чем есть на самом деле.

Харвей толкнул рукой дверь и уже собирался войти в комнату, когда услышал приглушенные расстоянием голоса. «Ах, да. Ведь Хельви сказала, что они будут в молельне». На мгновение консорт заколебался. Честь требовала от него немедленно уйти, но, с другой стороны, принца так и подмывало услышать, что именно королева будет говорить отцу Роберу. Харвей почему-то был уверен, что речь пойдет о нем и о терзавших его жену сомнениях. Он дорого бы дал, чтоб понять, какие мысли ее мучают и почему? Деми на цыпочках приблизился к двери и замер.

Однако Хельви и ее исповедник говорили о столь высоких материях, что им было не до такого приземленного предмета, как семейная жизнь королевы.

– Вы понимаете, что таким образом навсегда лишитесь благодати? – серьезно и без малейшего пафоса спросил отец Робер. Порвав с папой, вы порвете тысячелетнюю цепь, передающую нам благословение Божие от первых апостолов. Некому станет рукополагать епископов, затем священников и даже диаконов. Стены рухнут. Никто не сможет даже снять сглаз с молока, в которое плюнула ведьма, помочь скоту, вокруг которого обежал деревенский колдун. Я уже не говорю о том, чтоб окрестить ребенка и подарить ему ангела-хранителя. Вы этого хотите?

В ответ послышался странный хлюпающий звук. Харвей не поверил своим ушам. Хельви плакала.

– Ну не надо, не надо, девочка моя. – утешал ее отец Робер, так словно между ними не стояло десяти лет отчуждения. – Что делать? Все мы заложники. Подумай сама, разве мне, воину, соратнику твоего отца легко подчиняться этому святейшему бесу? Но он держит в кулаке благодать Божию. И она ни от кого не может прийти к нам, кроме как от него.

– Но почему? Почему? – сокрушенно всхлипывала королева. – Почему именно он? Я слышала, что в Альбици стекается золото со всех краев земли, что святой престол утопает в роскоши в то время, как вся Милагрия полна нищих калек. Что папа погряз в разврате… – она помедлила, а потом решилась, – что, помимо других любовниц, он живет с собственной побочной дочерью Лукрецией и даже с мальчиками-певчими. Что он сделал двух своих незаконных сыновей – подлецов и насильников – кардиналами. Разве справедливо, что в руках такого человека находится святая сила и он может запугивать нас ею?

Как видно, епископу тяжело было и слушать ее слова о Гильдебранте, и отвечать на них.

– Личность носителя не имеет значения, дочь моя. – мягко сказал он. – Налей вино в чеканный золотой кубок или в деревянную кружку, разве вкус от этого изменится? Не все ли равно из чего пить, если твердо знать, что именно ты пьешь?

Хельви молчала.

– Ты причащаешься у простых деревенских священников с толстым слоем земли под ногтями от работы в огороде. – продолжал старик. – По сравнению с тобой они невежды, часто не знают даже альбицийского, а все Писание заучивают наизусть. Но ты, королева, утонченная дама, все детство проведшая в библиотеке, встаешь пред ними на колени. Потому что ни их скудные познания, ни их грязные руки не имеют для тебя значения, по сравнению с вином и хлебом, которые они могут тебе дать. И которые ты больше не найдешь нигде.

– Отец мой, – возразила Хельви, – но и святой источник можно замутить, каждый день вливая в него яду. Если «могильщики» свили себе гнездо под покровом альбицийского престола, то папа причастен к такому колдовству, по сравнению с которым магия Золотой Розы меркнет.

– Значит ты все же признаешь, что бывшие рыцари братства – колдуны и еретики? – спросил отец Робер.

– Не ловите меня на слове, отче. – вздохнула королева. – Мне ли, столько времени проведшей в беседах с Монфором, не знать о таинствах ордена?

– Тогда, почему, дитя мое, ты все еще продолжаешь защищать их? Ведь Роже давно нет с ними. Они виновны.

– Они люди. – мягко отозвалась Хельви. По шелесту ее шагов, а потом по стуку металлического оклада о стол Харвей понял, что женщина взяла Библию. – Вот притча о человеке, посеявшем доброе семя. – сказала королева. – «Когда люди спали, пришел враг и посеял между пшеницею плевелы… Рабы домовладельца сказали ему:.. хочешь ли мы пойдем выдерем их? Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали и пшеницы. Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь; а пшеницу уберите в житницу мою». – Хельви кончила читать. – Если сам Господь запретил слугам вырывать сорняки до урожая, чтоб вместе с ними не погибли и добрые колосья, то почему же мы позволяем себе нарушать слово Божие?

Епископ помолчал.

– Помнится, много лет тому назад ты цитировала Монфору совсем иные строки, когда он говорил, что таинства ордена – всего лишь другая дорога к божественному, которой мы, простые смертные, не знаем.

Деми снова услышал шелест тяжелых листьев пергамена.

– «Если кто скажет вам: „вот здесь Христос“, или „там“, – не верьте… Если скажут вам: „вот, Он в пустыне“, – не выходите; „вот, Он – в потаенных комнатах“ – не верьте. Ибо как молния исходит от востока… до запада, так будет пришествие Сына Человеческого». – прочитала королева. – Я и сейчас не отрекусь от этих слов. Но сегодня речь не об ордене, а о папе. Я боюсь, отче, – она снова шмыгнула носом, – я не готова к выбору. С кем должен остаться Гранар: с Богом или с Церковью? Для моего сердца невыносимо это противопоставление.

Деми осторожно заглянул в щелку и увидел, как отец Робер гладит королеву по голове.

– Значит я не даром тебя учил. – грустно сказал он. – И ты ничего не забыла. Не бывает Бога вне Церкви, не бывает Церкви вне Обряда. Отказавшись от папы, мы потеряем и Церковь, и Обряд, а значит потеряем дорогу к Богу.

– Но мне противен обряд, проводимый священнослужителем, связавшегося с «могильщиками»! – воскликнула королева. – Я не ощущаю чистоты в его руках.

– Дитя мое, – тихо произнес епископ. – Кажется, я знаю, кто тебе нужен. Поезжай в деревушку Дюкасс на южном побережье. В миле от нее, в скалах над морем живет отшельник Исидор, люди почитают его святым. Он лечит и унимает душевную боль. Поговори с ним.

– Что мне это даст? – с сомнением спросила королева.

– Этот человек творит чудеса. – мягко увещевал ее отец Робер. – Он великий подвижник, потому что поборол дьявола в себе. Может быть, он поможет и тебе обрести смирение?

– Говорят, он слеп? – задумчиво протянула Хельви.

– Это правда. – кивнул епископ. – В день, когда он ослеп, его душа прозрела.

– А как он лишился глаз? – почти с испугом спросила Хельви, на которую человеческое увечье в последние месяцы производило тягостное впечатление.

– Он ослеп от дыма. – отозвался священник. – От дыма костра, на котором должны были сжечь его, а сгорел совсем другой человек. Это наказание за подмену.

– Хорошо, – кивнула Хельви, – я поеду. Спасибо, отец мой, за поддержку. Теперь я хотела бы отдохнуть.

Харвей, как ошпаренный, отскочил от двери и успел пересечь комнату, скрывшись в гардеробной, когда королева и ее исповедник вышли из молельни. На прощание отец Робер перекрестил Хельви.

– Благослови тебя Бог, дочь моя.

Женщина поцеловала его руку и, неуклюже двигаясь, пошла к креслу у камина.

Вороватое явление мужа из гардеробной ничуть не удивило ее. Она смерила Харвея долгим отстраненным взглядом и отвела глаза к огню. Сейчас они казались особенно темными и печальными. Смирение Хельви в разговоре с отцом Робером ободрило консорта, и он решил возобновить утренний разговор. Напрасно. Покладистость ее величества явно не распространялась на семейные дела.

– Мы не закончили. – сказал Харвей, садясь напротив жены.

Хельви подняла на него взгляд, в котором читалась бесконечная усталость.

– Ты сказала, что я посягаю на твою власть. Объяснись.

– Я отдала тебе только то, что и так по праву было твоим. – измученным голосом отозвалась королева. – Но не заставляй меня радоваться по этому поводу. Я привезла Гранару короля, и довольно. – ее ладонь тихо стукнула по подлокотнику кресла. – Большего от меня никто не смеет требовать. – Ее глаза почему-то опять налились слезами.

«Возможно, я остолоп, но я ничего не понимаю», – подумал Харвей.

– Разве ты ничего не получила в замен? – спросил он. Для Деми было естественным считать, что та маленькая толика власти, которой с ним поделилась королева, сторицей оплачена его нежностью и заботой о ней. Его любовью, наконец.

– Взамен? – откровенная насмешка в голосе молодой женщины покоробила мужа. Взгляд Хельви стал холодным и колючим. – Мужчину я нашла бы себе где угодно. – с расстановкой сказала она. – Пока была королевой.

Глава 8

Дорога шла через скалы. Поднявшийся над морем ветер яростно трепал воду, так, что даже сверху, с тропы была заметна частая рябь. По небу быстро летели рваные клочья грязно-серых облаков, в дырах между которыми просвечивало бледно-голубое, по-весеннему нежное небо.

Море казалось темным, но пробивающиеся широкими косыми столбами солнечные лучи выхватывали то один, то другой кусочек бесконечной водяной чаши. Хельви любила бывать в пустынных местах, ей нравилось наблюдать молчаливую мощь природы, не оскверненную человеческим присутствием.

«Господи! Чуден мир твой». – вслух сказала она, улыбнувшись тишине и спокойствию своих мыслей. Уже давно королева не чувствовала в душе такого равновесия: словно две чаши весов были наполнены по края и встали, наконец, вровень друг с другом. Чаша ее долга перед короной и чаша ее измученного, усталого сердца. Сколько можно? Она всего лишь женщина и принимать решения не ее дело. Но и подчиняться – тоже не для нее.

«Почему нельзя быть свободным? Либо то, либо другое. А если я не хочу выбирать? Просто встать и уйти. Шагать между этих обломков, ни о чем не думая, ни о чем не жалея. Все выше и выше. Туда, откуда бьет солнце. Если б можно было отказаться от долга… отказаться от сердца…»

Начался апрель, и здесь на побережье приход весны казался заметнее, чем в глубине страны. Теплый ветер дул со стороны Фаррада, через море. Хельви вспоминала, как провела в этих местах пять лет изгнания, после смерти отца. Она полюбила крошечное герцогство Грот, его крикливый прибрежный народец, но больше всего степь и скалы, сожженные солнцем кривые деревца терна, священные рощи золотых сосен на взгорьях, древние руины – немые свидетели других эпох.

Влажный порыв ветра раздул шелковый, подбитый песцом капюшон. «Уже апрель», – со вздохом прошептала королева. Ровно год назад в такую же оттепель она приняла решение круто изменить свою судьбу и привезти из Плаймара лорда Деми… Теперь в конце месяца Хельви предстояло родить наследника. «Надеюсь, большего от меня никто не потребует!»

Каменистая тропа между белых кручей вывела ее к вершине небольшого мелового холма, на котором несколько вертикально стоящих глыб образовывали стены, а кое-как сваленные на них вязанки сухих веток крышу убогого жилища. Пенка шел ровно, словно понимая всю ответственность своей миссии – доставить королеву до места в целости и сохранности. Небольшой отряд охраны Хельви оставила в миле отсюда, внизу в деревеньке Дюкасс. Она собиралась поговорить с отшельником наедине.

Вдруг конь заартачился и задергал головой. Из-за угла жилища вышел большой, облезлый по весне волк и зарычал, оскалив желтоватые клыки.

– Ну куда же ты, Фенрир? – раздался за камнями ровный укоризненный голос, от которого королева едва не потеряла равновесие. – Куда ты побежал? У нас гости? Прими гостей как подобает.

Волк перестал скалиться и нехотя завилял хвостом.

– Не бойтесь его, Ваше Величество. – из-за серых камней навстречу всаднице вышел человек в грубой дерюжной хламиде, подпоясанной широким кожаным ремнем с давно стершимся золотым теснением.

Этот пояс – явный знак рыцарства – был первым, что бросилось в глаза молодой женщине. Но и остальные черты святого старца удивили ее не меньше. Он был высок и очень хорошо сложен, но чрезвычайно худ. Годы, проведенные без тренировок, не ослабили крепость его мышц, и, оглянувшись вокруг, Хельви поняла почему. У стены стояла ровная поленица сосновых дров.

– У вас фигура воина, а не отшельника, отец мой. – произнесла Хельви, внимательно разглядывая длинные, некогда рыжевото-русые, а теперь поседевшие волосы. Вместе с не слишком заботливо расчесанной бородой они скрывали половину лица и старили его.

«На самом деле ему около сорока», – с изумлением подумала королева, готовившаяся встретить в этих местах замшелого старца.

– Так и есть. – улыбнулся отшельник, протягивая гостье руку, чтоб помочь ей слезть с седла. – Когда-то я был воином Божьим. Во всяком случае нам так говорили, – он вздохнул, – что мы воины Божьи.

Сердце Хельви забилось так сильно, что она едва удержала дрожь в пальцах, которые положила на большие, огрубевшие от тяжелой работы ладони хозяина здешних мест. Она не испытала неприятного ощущения от того, что человек, живущий фактически на улице, подошел к ней так близко. От него пахло костром, разводимым на воздухе – один из любимых запахов королевы со времен походов и ночевок в лесу – свежей хвоей и солнцем.

Королева долго, не отрываясь, смотрела на его руки – сильные, кряжистые, с красной потрескавшейся кожей. «Нет, нет, не может быть», – сказала она себе и осторожно сползла на землю.

– Отец мой, как вы видите, где я? – с изумлением спросила молодая женщина.

Его выцветшие голубые глаза с остановившимися зрачками глядели мимо нее, куда-то так далеко, что Хельви не могла себе даже вообразить. Отшельник явно был слеп и в тоже время совершенно точно знал, где находится его гостья, чтоб вовремя поддержать королеву под локоть. «Боже…» – Хельви прижала ладони к щекам.

– Как вы узнали, что я королева?

– Не слишком ли много вопросов? – усмехнулся он. И от этой мягкой, чуть высокомерной улыбки женщине защемило душу.

– Господь лишил меня простого человеческого зрения, – пояснил отшельник, – в наказание за то, что я был так слеп. Но, – он снова улыбнулся, – зато теперь я вижу гораздо больше… Осторожно! – хозяин подхватил споткнувшуюся о камень Хельви. – Осторожнее, Ваше Величество, вам теперь нельзя думать только о себе. Мать не имеет права быть такой эгоистичной!

«Неужели он и это знает?» – поразилась Хельви.

– Отец мой, все и дело-то в том, что я никогда не хотела быть матерью. – призналась она. «Что это меня вдруг понесло? – рассердилась на себя королева. – Откуда такая откровенность?»

– Тише. – отшельник приложил палец к ее губам. – «Не оскорбляй провидение словами лишенными смысла».

– Книга Неемии. – машинально отозвалась женщина.

– Книга Иова. – мягко поправил ее старец – Ваше величество совсем забросило Писание. У Вашего величества ни на что нет времени. Даже на себя.

Хельви в ужасе схватилась за свою растрепавшуюся во время верховой езды прическу.

– Я так некрасива? – «Что слепой может мне ответить?»

– Вы прекрасны. – отозвался он с таким искренним чувством, что королева вздрогнула и вновь внимательно посмотрела на него. – Даже мой волк больше не осмеливается рычать на вас.

Хельви оказалась на пороге хижины.

– Не побрезгуйте моим бедным жилищем. – отшельник радушно пригласил сою гостью внутрь. – У меня нет ни золотой посуды, ни удобной мебели, но ваше присутствие, – он чуть заметно улыбнулся, – может превратить любую хижину в царские чертоги.

Его старомодная любезность тронула королеву. Дверь скрывал кусок мешковины. Отшельник поднял его, пропуская королеву внутрь. Остромордый волк улегся у входа и широко зевнул.

В сумраке жилища, пронизанном тонкими лучами солнца, бившими сквозь щели в потолке, Хельви не сразу рассмотрела круглое костровище на земляном полу. Оно было обложено камнями и заменяло очаг. Королева потянула носом запах золы и с удивлением констатировала, что в такой убогой хижине топят яблоневыми поленьями. Справа стоял стол из не струганных сосновых досок, на нем красный глиняный горшок с прозрачным медом, по которому плясали золотистые пятна солнечных зайчиков. Слева несколько вязанок ржаной соломы, прикрытые белыми козьими шкурами грубой выделки – женщина догадалась, что это постель. Единственным достоинством хижины был свежий воздух, ветер свободно продувал ее сквозь большие дыры в стенах, и Хельви поежилась, представив, как холодно здесь зимой.

– Отшельник должен терпеливо встречать невзгоды, – улыбнулся старец, усалив королеву на шаткую скамью перед столом, – а моя прежняя закалка позволяет мне не болеть.

– Вы держите волка вместо домашнего пса? – спросила Хельви, с опаской поглядывая на зверя.

– Нет, – покачал головой отшельник. – Они все приходят ко мне, когда им хочется или когда нуждаются в помощи. И медведи, и орлы, и дикие козы. Этот волк несколько месяцев назад попал в капкан. Я лечил ему ногу.

– Вы не боитесь их? – спросила королева.

– Нет, – улыбнулся старец, – Бояться в этом мире следует только людей.

Хельви согласно кивнула.

– Вы правы, мы придумали даже убийство во имя Бога. Как язычники. Хотя Господь сам себе принес себя в жертву, чтоб раз и навсегда прекратить человеческие жертвоприношение.

– Счастлив Гранар, имея такую королеву. – тихо произнес отшельник.

– Я больше не королева. – одним вздохом ответила Хельви. – Я сосуд, в котором до времени держали вино, пока оно не обрело крепости. Но скоро оно выплеснется, а сосуд можно будет и разбить.

– Как ты горда. – с осуждением покачал головой отшельник. – А гордость отнимает счастье. Я знавал гордость. – в его голосе послышались тоскливые нотки. – Не ту, что ты. Другую. Мне казалось, моему уму подвластно все. Стоит только перечитать древние книги. Понять заклинание. И я буду управлять духами стихий, узнаю, как создан мир, проникну в его сокровенные тайны… Тщетно. Ничего, кроме боли. А Бог так и остался непостижим в своей простоте.

Хельви склонила голову на руки. «Почему бы и мне просто не пойти… к Харвею. Сказать, что он для меня значит?»

Отшельник удовлетворенно кивнул.

– Наша гордость заставляет страдать тех, кто нам особенно дорог. – подтвердил он ее мысли. – Зачем вы мучаете его? Ведь без него ваша жизнь потеряет смысл.

Хельви вскинула на собеседника бесконечно усталый взгляд.

– Много лет назад, – медленно начала она, – я любила одного человека. Очень. – королева умолкла и долго смотрела на свои руки. – Я была готова умереть, ради одной минуты его жизни. Но не уберегла его.

– Вы не могли этого сделать, – глухо отозвался старец, – Потому что Бог написал для вас и для него разные судьбы. Когда вы его встретили, у вас уже была другая дорога…

– Откуда вы знаете? – с испугом спросила женщина.

Он не ответил.

– Значит наша встреча была напрасной. – тихо произнесла она. – Но почему Бог попускает такие встречи? Бесплодное цветение и страшную боль? – по ее щекам сами собой потекли слезы.

– Неужели вы все еще любите его? – потрясенно спросил отшельник. В его голосе послышалась слабая нотка раскаяния.

– Да, отец мой. – просто ответила королева. – Моя память сильнее сердца. Мне кажется, я всегда любила и буду по-настоящему любить только его.

– А если б он не погиб? – мягко спросил гостью старец. – Если б вы встретили его сейчас, через много лет, когда в вашей судьбе все уже так изменилось?

Хельви вдруг представила, как перевернулся бы для нее мир, и вместе с недоверчивой радостью испытала необъяснимый испуг. Что бы она стала делать? Куда бы пошла? Ведь ее жизнь и правда сильно изменилась. Харвей, от которого ей предстоит родить ребенка, для нее не просто муж. Он еще и король.

– Вот видите. также мягко произнес отшельник. – Я не прошу вас отрекаться от того, что вам дорого. Но, – он улыбнулся с грустным пониманием, – прошлую любовь надо оставлять в памяти, а не в сердце. Попробуйте понять: вы ни в чем не виноваты перед ним. И, позволяя себе снова любить сейчас, никого не предаете.

Хельви тряхнула головой.

– Нет, это не так. Я не смогла тогда защитить свою любовь, а сейчас отдаю другому человеку чувство, предназначенное не для него.

Она совсем запуталась и не знала, как выразить свою непонятную для постороннего человека мысль. Но отшельник, казалось, ясно сознавал, о чем говорит королева.

– Бедная девочка. – он погладил ее по светлым спутавшимся волосам, и тут Хельви прорвало.

– Просто он умер. – всхлипнула она. – Умер, а я осталась. Одна. И куда же мне было девать свою любовь? Я выплеснула ее на первого попавшегося… Потому что он так похож… иногда…

Искренняя жалость сдавила сердце отшельника. «И почему я…?» – подумал он, но тут же остановил себя.

– Не стоит называть лорда Деми первым попавшимся. – покачал головой старец. – Ты грешишь против истины. Прошло десять лет, прежде чем твоя душа снова улыбнулась. Вспомни, разве ты отдала хоть каплю этого чувства достойному и сильному лорду Босуорту? И разве тебя не мучает порой раскаяние за то, что ты не смогла заплатить за его любовь той же монетой?

«Он и правда святой, раз так легко читает в чужом сердце».

– Пока ты просто развлекалась с горцем, – сурово сказал отшельник, – ты не считала это предательством твоей старой любви. А лорда Деми ты любишь, и именно это терзает твою душу. Тебе кажется, будто ты предала того, другого человека, который давно умер.

– По моей вине. – упрямо заявила Хельви.

– Говорят, что людям нравится упиваться своими страданиями. – почти рассердился отшельник. – Вашему Величеству нравится считать себя виновной и ранить себе сердце. Даже боль, принесенная памятью о Монфоре, кажется вам сладкой. Но это не любовь, поверьте.

– Возможно. – протянула королева. – Я так устала и не знаю уже, где правда, а где моя собственная выдумка.

– Правда в том, – смягчившись произнес старец, – что вы с рождения предназначены были лорду Деми – последнему отпрыску второй королевской династии древнего Монсальвата. И не можете любить никого другого. Без вашего взаимного чувства невозможно возрождение Сальвы – ни гор, ни морей, ни лесов, ни рек, ни полей. Не сознавая, вы любили его с того самого мига, как увидели еще ребенком. И не Деми похож на Монфора, а несчастный командор Золотой Розы задел вашу душу, чем-то неуловимо напомнив мальчика, с которым вы были обручены когда-то давным-давно. – отшельник не сдержал тяжелого вздоха. – Вам пора перестать смотреть в перевернутое зеркало, хоть мне и больно говорить это.

– Почему? – Хельви, наконец, заставила себя внимательнее вглядеться в его лицо.

Но старец поднял руку и, вытянув ее вперед, осторожно коснулся глаз королевы.

– Спи, дитя мое. Ты так устала. – прошептал он.

– Я не хочу спать. – попыталась возразить женщина, чувствуя, как ее веки наливаются свинцом, а тяжелая голова клонится на стол. – Что вы со мной сделали?

– Спи, не бойся. – улыбнулся отшельник. – Тебя здесь никто не потревожит. – Он подхватил на руки готовое соскользнуть со скамьи тело королевы и бережно отнес его на ложе в углу. – Тебе надо все вспомнить Хельви, чтобы суметь забыть. Хотя, – отшельник почувствовал, что глаза у него начинает щипать, – я отдал бы все на свете, ради твоей горестной памяти.

Сделав волку знак, покинуть хижину, старец вышел из нее на гребень холма и сел на высокий серый валун лицом к морю. Слабый ветер обдувал его разгоряченные щеки. Десять лет он провел в этих краях. Десять долгих лет! Даже не надеясь встретить королеву. И вот она сама приехала к нему, чтобы… освободиться от него самого. «Какой прекрасной она стала. И какой беззащитной. – монах улыбнулся. – Если б моя воля… Я не отдал бы тебя никому! Но я должен».

Он поставил лицо ветру и поднял невидящие глаза на бесконечную морскую гладь. Такой же обзор открывался когда-то с башен замка Мон-Кер, хотя путь с горной кручи до побережья занял бы целый день верхом. Слепота не мешала отшельнику живо представлять себе далекую синеву, позлащенную лучами закатного солнца и легкую рябь волн – все то, что так радовало и утешало его сердце.