Текст книги "Призраки солнечного юга"

Автор книги: Ольга Володарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

… В принципе, да, ответил себе ЧЕЛОВЕК. Бывают же форс-мажорные обстоятельства. Например, похороны, болезни, катастрофы, наконец. Может, придумать причину, растрезвонить всем про скоропостижную смерть мамы или папы, благо родители давно в могиле, не накаркаешь… Но стоит ли привлекать в себе внимание? Пожалуй, нет. Ведь все проверяется. И следователи, если капнут, выяснят не только то, что ни папа, ни мама у него не умирали (по крайней мере, в этом году), но и все остальное…

ЧЕЛОВЕК вздрогнул, он услышал, как высоко над ним скрипнула дверь. Значит, нашла. Ну что ж, на другое он и не рассчитывал. Вернее, рассчитывал, но до того, как узнал, что эта ушлая бабенка была свидетельницей Катиной смерти. Ладно еще он увидел, что она стоит на балконе, и поторопился скрыться. Иначе на его совести был бы еще один труп…

ЧЕЛОВЕК последний раз перепрыгнул через оставшиеся три ступеньки и, распахнув дверь, выбежал на улицу…

* * *

Идти было трудно, потому что ступени оказались не просто крутыми, а почти отвесными, к тому же перильца (тонкие рифленые прутья на таких же тонких штырьках) мало того, что шатались, они еще были неприлично грязны, по этому прикасаться к ним было противно, так что, держась за них двумя пальцами, я постоянно была на грани падения. Еще у меня леденели босые ноги, кружилась голова, от пыли слезились глаза, а икры болели от напряжения. А спускаться еще о-го-го сколько – как-никак тринадцатый этажей!

Передвигалась я медленно, а мысли мои текли быстро. На смену панике, ужасу, страху, нетерпеливой жажде действий, пришло запоздалое чувство вины. Я вдруг подумала, что окажись я порасторопнее, трагедии можно было бы избежать. Вот если бы я молниеносно среагировала на Катин крик, тут же протянула ей руку помощи, тогда, быть может, она была бы еще жива… Хотя вряд ли. Во-первых, все произошло слишком быстро, каких-то десять, двадцать секунд, во-вторых, Катя была крупной женщиной, а значит тяжелой, такую я вряд ли втащила бы на свой балкон, а в-третьих, убийца ни за что бы ни допустил ее счастливого спасения. Сначала добил бы Катю, потом прибил меня. Вот такой расклад!

Я поежилась. Ни то от страха, ни то от холода. Вдруг мне показалось, что я слышу скрип… Я замерла, вцепившись в шаткие перильца всей пятерней, прислушалась. Так и есть. Далеко внизу поскрипывают ступени.

Убийца там!

Мама дорогая, что ж мне вечно больше всех надо? За каким фигом я поперлась за ним, ведь могла просто указать на эту растреклятую дверь следователям? Нет, мне обязательно надо корчить из себя Шерлока Холмса… Мало меня Геркулесов ругал за самонадеянность, меня бить надо было… Вот как во-о-озьмет сейчас этот неуловимый душегуб, как шарахнет мне по тыкве монтировкой и гуд-бай, Америка…

Я постаралась прикинуть, какое расстояние разделяет нас, но не смогла, так как скрип больше не повторялся. Что сие значит? Что убийца притаился и ждет, когда я появлюсь, или он просто уже достиг конца пути и вышел? Предпочтительнее последнее, но и первого не стоит исключать.

Черт побери, что же делать? Под рукой нет ничего, чем можно бы было защититься. Ни газового баллончика, ни электрошока, ни лака для волос, ни вязальной спицы. Даже туфель на мне нет. Я со скорбью вспомнила свои шлепки с тонким длинным каблуком, таким ка-а-а-к двинешь, мало не покажется. Я огляделась, вдруг найду что-нибудь подходящее, железный прут, например, или хотя бы кусок цемента… И я нашла, но совсем ни то, что искала…

На одной из ступенек лежал обрывок бумаги. Когда я подняла его и поднесла к свету (в стене были малюсенькие окошечки-щелки), оказалось, что это часть меню, нам такие выдают каждый день, чтобы мы выбрали себе те блюда, которые хотим кушать завтра. Я пригляделась к поблекшим строчкам. На бумажке был еще различим карандашный росчерк с датой, числа не видно, но месяц я разглядела – месяц нынешний, значит, обронили ее недавно. Да о чем я? Обронили ее пять минут назад и ни кто-нибудь, а убийца…

Вау! Улика! И что она нам дает?

Я зашарила глазами по мятому обрывку. Что же нам эта улика дает? Какие выводы мы можем сделать, рассмотрев ее досконально? Какие… Э… Ну… Что убийца любит курицу и творог, а макаронам предпочитал рис. Ценная улика, ничего не скажешь! Я хотела уже бросить бумажку обратно, но тут заметила, что обратная сторона меню (она должна быть чистой, я точно знаю) исписана мелким круглым почерком. Значит, записка. Очень интересно! Почитаем.

«… жели вас никогда не мучила совесть? Неужели вы не раскаивались в содеянном? Ведь вы не просто поиздевались надо мной, избили, надругались, вы растоптали меня. Сделали инвалидом. И я сейчас не о физических последствиях (сломанные кости и отбитая селезенка – какая малость!), я о душевной травме… Вы сделали меня моральным калекой. И за что? За то, что я вас любила! Боже, как я любила вас тогда, семь лет назад! С первого взгляда потеряла голову.

Помните, как мы познакомились? Вы стояли на крыльце корпуса, держа в руках флажок с надписью «Солнечный юг», вам подарила его горничная, (она тоже была от вас без ума) и махали им, приветствую знакомых. Вы были так красивы и так трогательны в тот момент, что я не удержалась и подошла к вам. Я решила, что вы посланы мне судьбой. Я полюбила вас! Глупая баба со смешной фамилией За…»

Вот и все! Ни конца, ни начала. Даже не ясно, что за смешная фамилия была у анонимного морального калеки… К множеству загадок прибавилась еще одна. Я аккуратно положила записку-меню на то же место, где нашла – милиционеры должны ее найти, так же, как я, только они поумнее будут, они поймут, что к чему, – и с новыми силами, и в новом темпе понеслась по ступенькам вниз.

До первого этажа я доскакала минуты через две, так ни на кого не наткнувшись, видимо, тот отдаленный скрип был не скрипом ступеней, а звуком открываемой двери. Кстати, вот и она. Такая же маленькая, как и верхняя, только эта была обшита листом железа и не имела ручки.

Я ткнулась в нее боком и похолодела. Дверь была заперта! Я ткнулась посильнее. Ничего не произошло – дерево, обитое листовым железом, стояло на смерть. Мне стало дурно, и появились первые признаки клаустрофобии – головокружение и одышка. Если так пойдет, обморока не избежать!

Леля, попытайся взять себя в руки – произнесла я вслух и довольно громко. Попытайся, черт тебя дери! Итак, дверь заперта с той стороны. Зачем? Первая версия, убийца хочет выиграть время, чтобы замести следы, вторая: решил свалить (ну хотя бы попытаться свалить) вину на меня… А что? Очень логично. Скинула несчастную женщину с балкона, потом решила сбежать через черный ход, но не рассчитала – выход оказался перекрыт – и попалась в западню. И третья версия, самая страшная: убийца хочет меня пристукнуть! Время-то у него есть. Я видела, как тут на трупы реагируют. Пока поорут, пока поохают, пока обмусолят все подробности биографии, пока в администрацию сообщат… Милиция, дай бог, минут через двадцать приедет, да убийца за это время меня десять раз пристукнуть успеет. Быстренько поднимется на тринадцатый этаж, проскользнет в дверь, спуститься и тюк меня по башке… Стоп-стоп-стоп! Зачем ему меня убивать? Ведь я его не видела, ничего не знаю… Может, он (или ОНА?) просто надо мной издевается?

Я застонала. Что же мне делать? Подниматься обратно? Карабкаться на тринадцатый этаж? А если убийца и ту дверь успел закрыть? Тогда все псу под хвост! Я осмотрелась. Ничего примечательного, только пыльный пятачок пола перед дверью и ведущие вверх ступени. А если выбить одно из окошек-щелочек? Пролезть я, конечно, в него не пролезу, но хоть на помощь смогу позвать. Я сделала шаг – поднялась на одну ступеньку вверх – с тоской оглянулась на дверь… И увидела люк! Люк в полу, на котором я только что стояла. Вернее, сам пол и был люком. Квадратный лист железа с обломанной ручкой и буквально вросшей в пазы щеколдой.

Я бросилась на пол. Подобрав под себя ноги, уселась на нем, и начала отодвигать щеколду. Сначала у меня ничего не получалось, так сильно она поржавела, но немного погодя дело пошло. По миллиметру, по доли миллиметра щеколда начала отодвигаться.

Наконец, я откинула ее. Отползла на ступеньку, уселась на ней поудобнее, поднатужилась и потянула люк за обломок ручки вверх. Раздалось устрашающее лязганье, душераздирающий скрип.

Откинув крышку люка, я увидела темное пространство под ним. Ни зги не видно. Я свесила голову вниз. В нос ударил запах сырости, видимо, я нашла вход в подвал. И что мне это дает? Лезть вниз в кромешной тьме, это ж чистое самоубийство. Я свесилась на полкорпуса. В нос шибанул смрад канализации. Ну вот! Мало того разобьюсь, так еще в дерьме изгваздаюсь. Да меня такую вонючку и обмывать никто не согласится, так и положат в гроб грязную…

Когда глаза привыкли к темноте, я смогла разглядеть стену подвала, она была прямо передо мной. И на ней (О, чудо!) имелся выключатель. Я дотянулась до него, щелкнула пальцем по кнопке, и подвал осветился тусклым электрическим светом. Тут же оказалось, что до пола каких-то два метра и, что самое главное, он не залит нечистотами. Быстренько перегруппировавшись, я спрыгнула в подвал. Потом закрыла люк над своей головой.

Выход из него я нашла тут же. Разбитое окно, выходящее на задний двор. Через него я вылезла на свет.

Етишкин пистолет, как хорошо! Солнечно, жарко, не то что в темной сыром подвале. А запах какой! Розы, жасмин и спелая слива… Я огляделась, прикидывая куда мне идти. Вправо далеко, придется огибать все здание, влево близко, только не знаю, смогу ли я протиснуться между стеной и каким-то бетонным забором. Эх, была, ни была двину влево.

Расстояние между стеной и забором оказалось не таким уж узким – протиснулась я довольно легко. Единственный неприятный момент – извозила все ноги в гнилой сливе, она буквально устилала всю землю, нападав с многочисленных деревьев, что росли вдоль бетонного ограждения. Чертыхаясь, и вытирая ступни об траву, я вышла из-за угла.

Поляна перед корпусом была запружена людьми. Тут толклись и полуголые курортники, и облаченные в халаты горничные, и упакованные в строгие костюмы администраторы. Еще я увидела двух потных милиционеров в голубой униформе, и двух таких же потных милиционеров в штатском. Один из последних, худой очкастый русский, что-то записывал в блокнот, второй, полный небритый армянин, с кислой миной выслушивал истеричные жалобы ополоумевших курортниц. Причем солировала, как я и думала, скандалистка-активистка Светочка.

Труп Кати был прикрыт казенной простыней. Долгонько же я плутала по подсобным помещениям санатория!

Я подошла поближе. Притиснулась вплотную к очкастому, чтобы заглянуть ему в блокнот – уж очень хотелось рассмотреть, что он там карябает. Только встала на носочки, только прищурилась…

– Товарищ милиционер! – послышался просто оглушительный крик откуда-то из толпы. – Голубчик! Я знаю, кто убийца…

Тут из людской гущи показалась знакомая тучная фигура в топике и шортах. Это была Валя. Рядом с ней, как всегда, семенила Марианна. Валя была явно не в себе, глаза по пять рублей, обесцвеченные волосы дыбом, а устрашающих размером грудь так вздымалась, что грозилась вырваться из тесного трикотажного заслона наружу.

– Товарищ милиционер! Послушайте! – не удосужившись отдышаться, затарахтела Валя. – Вам никто не рассказывал про Артура Беджаняна?

Очкастый вопросительно посмотрела на своего товарища. Товарищ недоуменно пожал плечами.

– А между тем это он убийца! – выкрикнула Марианна вместо совсем разволновавшейся подруги.

– Еще раз фамилию, – попросил очкастый и нацелился ее записать.

– Беджанян. Это он Катю убил!

– Какие основания подозревать честного армянина? – взбеленился второй. – Как что-то случается, так сразу Беджанян, Гаспарян, Ованесян, не Петров или Сидоров…

– Вы утверждаете, что видели, как гражданин Беджанян столкнул покойную? – настойчиво вопрошал следователь, сверкая глазами от удовольствия. Рушил, дурашка, что уже раскрыл преступление.

– Я не видела! – Валя ткнула себя кулаком в колышущуюся грудь. – Я просто знаю! Он уже столько человек жизни лишил, больше некому…

– Рецидивист, значит. Что-то не припомню я бандюгана с такой фамилией, – он повернулся к коллеге. – Ты знаешь такого?

– Нэт! – отрезал тот.

– Как же так! – всплеснула руками Валя. – Артур Беджанян! Архитектор! Он погиб в 1974! Сначала гебист сбросил ее любимую с балкона, потом застрелился…

– Что вы сказали? – вытаращился на Валю очкастый. – Умер в 1974?

– Или в 1975, я не помню. Но это не главное! – Валя обернулась к толпе жадно вслушивающихся в ее бред баб. – Проклятие! Над санаторием проклятие! Сначала погибла Лена из Сургута, нет, сначала в номере повесился какой-то мужик…

– Вы свободны! – рявкнул очкастый, забрызгав слюной свой блокнот.

– Да погодите вы, – махнула на него рукой кликуша. – У них тут по санаторию призраки разгуливают! Людей убивают, а они…

Тут очкастый не выдержал, схватил Валю за жирную руку и пихнул в толпу.

– Катитесь отсюда дамочка, вместе со своими призраками! Не мешайте работать! Насмотрелись «Секретных материалов», теперь идиотничают…

– Как вам не стыдно! – заголосила Валя и вновь ринулась на передовую. – Обижать слабую женщину…

– Да! – встала на защиту подруги Марианна. – Тем более она говорит правду. Весь персонал санатория знает, что тут творятся темные пара-норамальные делишки, но скрывают это от нас, отдыхающих…

– Точно! – присоединилась в скандалисткам еще одна дама, очень миленькая блондиночка с идиотскими сережками в ушах (чешского стекла – шик семидесятых) и таким же идиотским бархатным бантом в волосах. – А потом говорят, что ничего не произошло! А люди пропадают! – Она тряхнула головой, и ее серьги угрожающе затряслись. – Вот Вася Галич пропал, а никому нет дела! Уж я ходила, я просила…

– А уж как я просила! – выдвинулась на передний план Светочка. – Как умоляла! – Ее нос заострился до такой степени, что им хоть масло режь. – А они все равно отказываются делать мне гидромассаж!

– Да что вы глупости болтаете! – прервала ее блондинка. – Я о серьезных вещах, а вы… Человек пропал, исчез, испарился, а они и в ус не дуют… Милиция тоже мне!

Очкастый начал интенсивно багроветь, казалось, что если к его лицу поднести зажигалку, он вспыхнет.

– Люди! – раздался душераздирающий крик из зарослей кустарника с роскошными багряными колючками. – Люди, послушайте меня!

Люди с огромным удовольствием навострили уши. Особенно любопытные даже привстали на носочки, чтобы не только послушать, но и посмотреть. Я оказалась в их числе.

Из зарослей, пошатываясь, вышла Гуля. Она была исцарапана, обвешана какими-то вьюнами, перепачкана землей и совершенно невменяема.

– Я видела! – страшно закричала она и бухнулась на колени. – Видела призраков. Они повсюду! Они не успокоятся, пока не переубивают нас всех… Та-а-ам! – она выпростала свою длань и указала ей на кусты, из которых только что показалась. – Там тени! А там! – рука метнулась в другом направлении. – Там ночами бродит нечисть! Я видела! Каждую ночь…

– Это еще кто? – устало спросил армянин у своего русского коллеги.

Но коллега не ответил. Он стоял молча, красный, потный, тяжело дышащий, и был смутно похож на паровой котел, который вот-вот взорвется. Я даже побоялась, что у него сейчас из носа вырвется пар, а изо рта дым.

Но, к счастью, обошлось. Вместо пара и дыма из его рта вырвался вой:

– Все во-о-о-он! – Грудь его вздымалась, на лбу вздулись вены. – Марш в столовую! Сидеть и не высовываться, пока следственная бригада не закончит работу! – Он все еще кипел, по этому бешено завращал глазами и, остановив взгляд на двух своих коллегах, что с интересом следили за происходящим, гаркнул. – Немедленно всех разогнать! Иначе…

Он не договорил, потому что я, до сего момента молча стоящая рядом, прошептала.

– Мужчина, я видела, как все произошло…

Мужчина вздрогнул и резко обернулся. Его увеличенные очками глаза недовольно уставились на меня.

– Я видела, как ее столкнули. Она сопротивлялась, но он, то есть она…

– Как фамилия? – рявкнул он, буквально пронзив меня взглядом.

– Чья? – не поняла я.

– Ваша.

– Володарская, то есть Геркулесова. А что?

– А вы знаете, гражданка Володарская, то есть Геркулесова, что за дачу ложных показаний дают…

– До пяти лет. Знаю, у меня муж адвокат. – Я почесала одну ногу об другую, что-то она сильно зудела, уж не ободрала ли, когда лазила по подвалам. – Вы меня не перебивайте. Я видела, как некто толкнул Катю…

– Как это некто? Следствию известно, что столкнул ее Артур Беджанян, умерший в 1975 году, – оскалился следователь.

– Перестаньте скалиться! – возмутилась я. – Лучше запишите, ведь я вам даю показания… Я заявляю, что некто, скорее всего, женского пола, столкнул Катю с балкона. А потом покинул место преступления по потайной ле…

– А ну катитесь отсюда, – прошипел он, недобро прищурившись. – Иначе я за себя не отвечаю…

– Но…

– У меня есть два свидетеля, которые видели, что ее никто не сталкивал, ясно вам? А еще у меня есть глаза, и я сам лично видел, что вы подошли сюда две минуты назад. И шли вы со стороны пляжа, – цедил он сквозь зубы. – Услышали, поди, что разбилась женщина, вот и примчались, даже обуться забыли. – Он пренебрежительно сплюнул. – Ну народ! На все готов, лишь бы привлечь к себе внимание…

Закончив свою речь, он развернулся и размашистым шагом двинулся к крыльцу.

Я не знала, что мне предпринять, то ли бросится за ним вдогонку, то ли обидеться и уйти. С одной стороны, мне хотелось помочь следствию, но с другой, не было нужды навязываться – раз они не хотят меня слушать, им же хуже. Тут моя мстительная мысль оборвалась, уступив место другой, а именно – откуда взялись два свидетеля, которые видели, что «…ее никто не сталкивал, ясно вам?». А нам вот не ясно! Ведь Катю столкнули – и я могу подтвердить это под присягой… И тут меня осенило… Убийца! Именно он мог сказать дурковатому следователю, что видел, будто Катя упала без чьего-то вероломного вмешательства. А уж второй свидетель нашелся тут же, из числа истеричных особ, любительниц во все совать свой нос и быть в центре событий, именно с такой сравнил меня очкастый сыщик.

Не известно, до чего бы я додумалась еще, если бы меня не окликнули.

– Лелик! – услышала я знакомый Сонькин голос. – Канай сюда!

Я обернулась и увидела, что под кустом акации сидит моя подруженция, сидит тихо, стараясь не привлекать к себе внимания.

– Ты чего тут прячешься? – спросила я, подгребая к кусту.

– На всякий случай, – шепотом ответила она. – Вдруг они сейчас начнут санаторно-курортные карты проверять.

– Вряд ли, – с сомнением протянула я. – Им сейчас не до этого…

– Ну не скажи! – Сонька еще дальше вдавилась в заросли. – Вдруг они думают, что в санатории орудует пришлый маньяк. Эдакий засланный казачек-экстремист!

– Да они вообще не уверены, что это убийство… Говорят, что она сама того… – Я изобразила, как ныряют рыбкой. – Сиганула… Как ее теска в бессмертном произведении «Гроза»…

– А ты? Ты как думаешь? – Сонька возбужденно заерзала и на мгновение вылезла из укрытия, но тут же опасливо отбуксовала назад. – А, Лель?

– О чем я думаю, я тебе потом расскажу. Меня сейчас другое заботит… – Я нахмурилась и вновь почесала ногу – все-таки я ее раскарябала, иначе она бы так не зудела. – Ты, случайно, не знаешь, кто из местной шатии вызвался засвидетельствовать, что Катерина сиганула с балкона по собственной воле?

– Я не знаю. Я пришла слишком поздно… – грустно молвила она. – А вон наша соседка сидит, – встрепенулась Сонька, отодвигая от лица ветку акации, – может, она знает.

Недалеко от нас действительно сидела Эмма. Что самое удивительное сидела прямо на траве, не соизволив прикрыть голову (она жутко боится солнечного удара, по этому всегда носит панаму) и, забыв налепить на нос обслюнявленную бумажку.

– Эмма Петровна, – позвала ее я. – Ау!

Эмма подняла на меня совершенно пустые глаза, поднесла руки к груди, затрясла плечами, сморщилась и совсем по-детски захныкала.

– Девочки! – гнусила она сквозь слезы. – Девочки, какой кошмар! Катя-то, Катя… – Эмма неинтеллигентно высморкалась в панаму, которую сжимала в руке. – Я ведь видела, как она упала, я и следователю об этом сказала… Так и так, говорю, стояла на балконе, а потом бац… Уже лежит на земле…. Мертвая-я-я-я-я! – заголосила она, теперь совсем не по-детски.

– Вы видели, что… – Я удивленно заморгала. – Погодите… Она стояла, а потом упала, и все?

– Стояла спиной, наверное, белье вешала, потом начала пятится, затем резко обернулась, ну и не рассчитала, наверное… – Эмма утерла нос все той же многострадальной панамой. – Леля, у нас же лоджии шире, я еще вчера заметила, что в люксах очень узкие лоджии… А она еще не привыкла…

– И кроме нее на балконе никого не было? – строго переспросила я.

– Никого! Только она и белая простыня, которую она вешала. Стояла спиной, руки подняты… И простыня… Или большое полотенце…

– Эмма Петровна, – вкрадчиво проговорила я. – У вас какое зрение?

– Хорошее! – Нагло соврала она, но потом смущенно добавила. – Для моего возраста.

– Минус три?

– Три с половиной, но я привыкла обходиться без очков. Я зрение тренирую…

– Тогда понятно, – хмуро пробурчала я. – И следователь, значит, поверил вашим словам, не удосужившись поинтересоваться вашими минусами…

Я замолчала, не закончив фразы. Что теперь распинаться? Однако картина преступления вырисовывается все четче. Итак. Некто, назовем его (ее?) Х задумал убить Катерину (зачем – это другой вопрос, сейчас не об этом), для этого он выбрал удачное время, когда в корпусе и вокруг него минимум народа (либо назначил ей свидание именно на этот час и именно в ее люксе), затем Х, откуда-то знавший про черный ход, открыл дверь внизу, освободил дверь вверху и пошел «на дело». Что между ними произошло в номере, можно только догадываться, но что Х явился туда с определенным намерением – убить, не вызывает сомнений (значится, предумышленное убийство, так и запишем!), так как пути к отступлению он подготовил конкретные. Х столкнул Катю, при этом очень удачно спрятавшись за висевшее на веревке полотенцем. И не смотря на то, что Катя пыталась задержаться руками за поручни, убийца ее все-таки столкнул. Катя упала. Х вышел из ее номера, быстро прошмыгнул в потайную дверь, сбежал вниз и вышел на задний двор. Как мне думается, в его планы входило тут же вернуться, спрятать дверь за щитом (не думаю, что это бы помогло – менты все же не дураки), потом спуститься на лифте вниз и смешаться с толпой. Однако вышло все не совсем по плану, а всему виной заезжая выскочка Леля Володарская…

– Леля Володарская! – донесся до меня голос Эммы. – Очнись…

Я очнулась. Оказалось, что Эмма продолжает утирать нос панамой, а Сонька отсиживаться в кустах.

– А нам можно в номер идти, как думаешь? – обеспокоено спросила Эмма.

– Понятия не имею.

– А обедать?

– Почему нет? Идите…

– А ты? – И только тут она заметила, в каком я виде, и ахнула. – Леля! Что с тобой?

– Не успела переодеться, – буркнула я. – И обуться…

– Это ладно! Но где ты нашла коровьи лепешки?

– Какие еще лепешки?

– Твои ноги! Они, прости, в коровьих фекалиях…

Я задрала ногу, глянула.

– Эмма Петровна, это не какашки, это гнилая слива, я наступила…

– Где ты ее нашла? – взволновалась Сонька – страстная любительница всех ягод без исключения, а халявных в частности. – Тут слива не растет, тут только пальмы да репьи…

– Иди на задний двор, там полно.

– А что ты делала на заднем дворе? – подозрительно спросила Сонька, приподнимая одну бровь. – Ты же должна была быть в номере…

Меня как прострелило. Номер! Он же так и остался незапертым. А там, между прочим, масса ценного: деньги, тряпки, косметика, телефон с камерой, не говоря уже о Сонькином лифчике-сейфе, за который она меня на ремни порежет.

– Вы тут посидите, – выпалила я, срываясь с места. – А я мигом.

Я ласточкой взлетела на крыльцо, распахнула тяжелую дверь, ворвалась в фойе. Включив сразу третью скорость, ломанулась к лифту. Но когда до заветного механизма оставалось каких-то несколько скачков, путь мне преградил уже знакомый паренек в голубой форме.

– К сожалению, – строго проговорил он. – Пока в корпус вход запрещен.

– Как это? – не врубилась я.

– Очень просто.

– Но мне на минуточку… У меня номер не заперт!

– Нельзя! – прикрикнул он, потом смилостивился и почти ласково объяснил. – Идет опрос свидетелей. Скоро закончат, подождите полчасика.

Я не могла ждать, мне казалось, что если я протяну еще несколько минут, номер точно обчистят, причем, если не вороватые отдыхающие или наглые горничные, то нечистые на руку милиционеры. На мое счастье, голос у меня громкий, по этому мои вопли услышала проходящая мимо сестра хозяйка, она вошла в мое положение и пообещала закрыть наш номер своим универсальным ключом. С чувством исполненного долга я вернулась на улицу.

Сонька сидела под той же акацией. Эммы же видно не было, скорее всего, верная режиму дня, она не смогла пропустить обед.

– Сонь, – протянула я, подсаживаясь к подруге. – У тебя деньги с собой?

– Есть маленько, – осторожно ответила она. – А что?

– Маленько, это сколько?

– Сотенка.

– Точно? – переспросила я, зная, как Сонька любит прибедняться.

– Ну… Может, две.

– Мне надо рублей пятьсот. Где бы занять?

– Зачем? – ахнула она.

– Купить самые дешевые сланцы и шорты с майкой. Хоть секонд-хэнд… – Я надвинула Сонькину шляпу на ее удивленные глаза. – Менты в корпусе до вечера шуровать будут, в номер не попадешь, не оденешься, а я хочу свалить отсюда. Прямо сейчас и на весь день. – Я передернула плечами и добавила. – И желательно на всю ночь.

– Ты что-то натворила? – ужаснулась подруга, вцепившись мне в предплечья. – Тебя подозревают в убийстве?

– Просто мне хочется убраться подальше отсюда. Не хочу тут оставаться! – Плаксиво пропищала я – похоже, нервишки начали сдавать. А-то уж забеспокоилась: где бурная бабья истерика, вечная спутница происшествий, смертей и преступлений. – Особенно сегодня! Сейчас же все будут мусолить Катину смерть. Болтать глупости! Я не хочу этого слышать…

Я сбилась на неразборчивый шепот. Я не могла объяснить своего состояния ни себе, ни ей. На меня словно навалилось что-то. Мне было плохо, тошно, противно. Только недавно я была бодра, сдержана, относительно спокойна, и вдруг… Тоска. Боль. Усталость. Дурное предчувствие. И желание бежать без оглядки. Почему-то казалось, что за стенами санатория все будет по-другому. Все уйдет, забудется… Забудется Катино лицо с пустыми от ужаса глазами, страшный хруст ее костей, и глухой удар ее тела о землю.

– Я не усну этой ночью, – прошептала я, прижимаясь к Сонькиному хрупкому плечу. – Не смогу…

– Давай сегодня пустимся во все тяжкие! – возбужденно воскликнула Сонька, стряхивая меня со своего плеча. – Обожремся шашлыками и нарежемся, как поросята!

– Споем под караоке! Я всегда мечтала, только стеснялась, у меня же слуха нет.

– Прыгнем с тарзанки!

– А потом пойдем купаться голышом!

– Чего мы тут рассиживаемся? – вскочила она. – Побежали деньги занимать.

Уже через пять минут мы заняли у безотказного Юры Блохина тысячу рублей. Рассудив, что на сланцы мне хватит Сонькиных двух сотен, на гардероб нечего тратиться, если его можно у кого-нибудь позаимствовать (мы позаимствовали у Тани – просто сорвали с балконной веревки сохнувший на ней сарафан), а на кутеж двум красивым женщинам штуки хватит за глаза.

В три часа по полудни мы покинули территорию санатория.