Текст книги "Призраки солнечного юга"

Автор книги: Ольга Володарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Кто кричал? Вы кричали? А что с вами? – загалдели они, приблизившись ко мне.

– Вызовите, пожалуйста, милицию. На меня напали, – четко проговорила я, после чего встала с банкетки и, пошатываясь, побрела к фойе.

– Вы с ума сошли? – кинулась мне вслед спасительница. – Вам нельзя ходить!

– Вызовите милицию, – настаивала я.

– Но куда вы? – Она вцепилась мне в руку, пытаясь задержать. – Вы не дойдете, вы же того гляди упадете…

– Надо срочно связаться с милицией… Перекрыть все выходы из здания… – бормотала я. – Скажите, Гуля убита! А Ольгу я покусала и выбила ей зуб… Позвоните…

– Хорошо, хорошо, я позвоню, а вы полежите…

– Нет, я не могу лежать, я должна поймать убийцу… – Я стряхнула ее руку со своего плеча. – Со мной все в порядке …

Конечно, со мной все было далеко не в порядке, скажу больше, я еле держалась на ногах, но не понятно почему, я не желала в этом сознаваться. И совсем не ясно, на кой черт я поперлась ловить убийцу. Ведь, ежу понятно, что не поймала бы, а если б и поймала, то ни за что бы с ним (ней) не справилась, я здоровая-то проиграла этой терминаторше в рукопашной схватке, а уж битая да резаная и подавно… Но в тот момент я не могла мыслить логически, я знала только одно – надо действовать незамедлительно, потому что пока менты до нас доберутся, эта чокнутая Ольга еще чего-нибудь натворит.

… Я добрела до фойе, держась за стеночку. Превозмогая слабость в ногах, доковыляла до лифта. Нажала на кнопку вызова. Пока ждала кабину, меня качало, как пьяного матроса, но я держалась, понимая, что если я сейчас упаду, то уже не встану.

Наконец, лифт приехал. Двери распахнулись. Я ввалилась в кабину. Нажала «однерку». Привалилась к стене и закрыла глаза. Когда кабину качнуло, я поняла, что приехала.

Двери разъехались. Я отлепилась от стены, сделала шаг и поняла, что сил у меня совсем не осталось. С этой мыслью начала падать. Когда узорчатый пол был в каких-то сорока сантиметрах от моего лица, меня подхватили чьи-то сильные руки. Я подняла голову, чтобы узнать, в чьи объятия попала, и увидела красивое мужское лицо. Знакомое. Любимое. Родное.

Лицо своего мужа.

Глюки! – весело подумала я, перед тем, как потерять сознание. – Но до чего приятные!

Глава 10

– Никогда себе этого не прощу, – бушевала Сонька, глядя на мои забинтованные ноги. – Никогда!

– Да ладно тебе, Сонь, все же обошлось, – вяло успокаивала я подругу.

– Обошлось! – возмущенно сопела она. – А могло бы и не обойтись! Ведь ты могла умереть! Разбиться в лепешку! – Сонька вскочила и начала метаться по палате. – А меня не было рядом! В трудную минуту меня не было рядом!

– Сядь и не мельтеши! У меня и так голова кружится.

– Сотрясение? – участливо проговорила она.

– Обезболивающие. – Я показала ей руку со свежими следами от уколов. – Истыкали всю, сволочи…

– Зато не болит.

Я кивнула. Боли действительно нет. Ни в изрезанных ногах, ни в израненных руках, ни в груди – ее я ушибла, когда, нырнув через окно, упала на пол коридора. Врачи говорят, легко отделалась.

– А с лицом что? – тревожно спросила Сонька, дотрагиваясь пальцами до моего залепленного пластырем виска.

– Ерунда, – отмахнулась я. – Разрезала стеклом, когда на полу лежала.

– А шрама не останется?

– Врачи говорят, нет.

Сонька села рядом со мной на кровать, поправила одеяло. Вообще-то ее не хотели ко мне пускать, мне ведь покой нужен, но, как я говорила, легче отделаться от агентов ЦРУ, чем от Соньки, по этому врачи решили сделать для нее исключение. Остальные жаждущие меня увидеть, а таких оказалось два десятка, остались за дверью. Врачи даже ментов ко мне не пускали, хоть я и просила. Так что я по-прежнему была в неведении, поймали они убийцу или нет.

– Сонь, – неуверенно протянула я. – Слушай, я никому не говорила, а тебе скажу… У меня глюки…

– Да ну? – ахнула она. – После уколов?

– Нет. До. – Я сморщилась. – Мне Геркулесов мерещится…

Как только я это сказала, дверь в палату распахнулась, и на пороге возник… Геркулесов.

– Ко-ко-ля? – заикаясь, спросила я. – Т-т-т-ы?

– Я, – просто ответил он. – Как ты себя чувствуешь?

– Если ты мне не мерещишься, то хорошо, – пролепетала я.

Он засмеялся (на щеках показались знакомые ямочки), подошел ко мне, постоял немного, пристально глядя на мое бледное лицо, потом резко наклонился и так сильно обнял, что, если бы не анальгетики, я бы взвыла от боли.

– Как ты меня напугала, – прошептал муж мне на ухо. – Когда я увидел тебя все в крови, я думал, ты умираешь…

– А как ты тут очутился? – спросила я, высвобождаясь из его медвежьих объятий.

– Прилетел на самолете…

Тут Сонька, чтобы напомнить о себе, покашляла, а когда я посмотрела на нее, проговорила:

– Это я его вызвала.

– Как это? – растерялась я.

– Позвонила и сказала, чтобы ехал.

– И он тебя послушался?

– Не сразу… Пять раз отключался, – насупилась она. – Столько денег псу под хвост… Но ты же меня знаешь, я кого хочешь достану…

– Она мне поведала, обо всех странных и страшных событиях, произошедших за эти пять дней… – вмешался Колюня. – Рассказала, что люди погибают. И что ты, как всегда, в центре всех событий. Я понял, что надо ехать… – Он насупил брови. – Как чувствовал, что ты без моего присмотра обязательно попадешь в какой-нибудь переплет!

– На самом деле, я не подозревала, что все так далеко зайдет, – призналась Сонька. – Я просто повод нашла, чтобы позвонить, знаю же, как он относится к твоим расследованиям.

– Больше никаких расследований! – рыкнул мой муж.

– Во-во! – ухмыльнулась она. – Вот я и решила рассказать ему обо всем, чтобы выманить из дома, была уверена, что он примчится… – Сонька виновато на меня посмотрела. – Не могла видеть, как ты из-за него мучаешься…

– Она мучилась? – недоверчиво переспросил Геркулесов.

– Еще как! А ты еще постоянно «…временно не доступен»! Она даже плакала, думала, что ты по бабам пошел…

– Ты плакала? – обалдело уставился на меня Колька.

– Да, – уверенно соврала я. В конце концов, я действительно очень из-за нашей ссоры мучилась, а что не плакала, так это только потому, что я вообще редко плачу.

Колька потянулся ко мне, чтобы поцеловать, но не успел, так как дверь в очередной раз распахнулась, и в палату вошли двое: мой врач Алексей Палыч и очкастый следователь. Последний сразу бросился к графину с водой, а Палыч ко мне.

– Как себя чувствуем? – поинтересовался он, хватая меня за запястье.

– Хорошо.

– Хорошо – это хорошо. Пульс нормальный, – он переместил руку с запястья на лоб, – температуры нет. Значит, с милицией поговорить можешь?

– Могу.

Палыч благодушно кивнул, поцеловал мне ручку (вот старый ловелас!) и удалился. Как только за ним закрылась дверь, я вскочила с кровати и бросилась к следователю.

– Ну как? Поймали?

– Эй, гражданочка, – испуганно шарахнулся он. – Вы поосторожнее, вам вставать нельзя. С вами что случится, я потом буду виноват… – Он дернул подбородком в сторону Геркулесова. – Николай, усади жену на место, очень прошу…

Геркулесов силком уложил меня в кровать, накрыл одеялом, а края его для верности (чтоб, значит, не брыкалась) подоткнул под матрас. После чего обратился к очкастому:

– Все в порядке?

– Да, уже и показания записали.

– В отказ не пошла?

– Нет, все выложила…

– Эй! – выкрикнула я гневно. – Вы чего, так и будете загадками говорить? Мы тоже хотим знать!

Они меня даже не слушали.

– Под дуру косить не будет, как думаешь, Юр? – живо поинтересовался Колька.

– Может закосить, если адвокат подскажет, ты, Коль, сам знаешь, что я тебе говорить буду…

Значит, Юр, значит, Коль. Уже спелись! Вот она ментовская солидарность! Братство Кольца, а в их случае, Наручников и Нагана. И сколько волка не корми… В смысле, сколько в адвокатуре не служи, а мент (Геркулесов несколько лет проработал в органах) ментом и останется…

– Так не честно! – взвыла я. – Я жизнью рисковала, убийцу ловила, а вы мне ничего не говорите… Да если бы не я, вы бы до сих пор думали, что Катя сама свалилась с балкона…

Следователь Юрий хмыкнул и весело глянул на Кольку.

– Всегда она у тебя такая или только под наркотиками?

– Всегда.

– Если бы не я, – продолжала верещать я, – никого бы вы не поймали!

– У нее мания величия, – прокомментировал Колька. – Но я к этому привык…

– Вы бы дело закрыли, если бы не я!

– Кто вам это сказал? – удивился Юрий.

– Вано, – вместо меня ответила Сонька, она тоже была обижена на этих двух шифровальщиков. – Ованес Гаспарян, брат вашего Велика или Валика.

– Наш человек, – кивнул головой Юрий. – Валик его попросил всем это говорить, чтобы не сеять панику среди отдыхающих…

– Это значит, – Сонька прищурилась, – это значит, что вы сразу поняли, что Лену и Катю убили?

– Была такая версия…

– Так что же вы сразу убийцу не арестовали?

– Если бы некоторые несознательные граждане не скрывали от следствия информацию, – повысил голос Юрий, – мы бы его арестовали гораздо раньше…

– Ты о ком? – перебил его Колька.

– А супруге твоей.

– Леля скрывала информацию?

– Она была свидетельницей убийства и скрыла это.

– Не может быть! – выдохнул Колька. – Обычно она в каждой бочке затычка!

– Он все врет! – завопила Сонька, решив на сегодня стать моим адвокатом. – Леля ему говорила, только он слушать не стал! Я свидетель!

– Вас потом трое суток вылавливали, поговорить хотели, да вы прятались…

– Мы не прятались, – обиделась я. – Мы отдыхали…

Юрий махнул на меня рукой, и следующие слова обращал уже только Геркулесову.

– Если бы не Ованес, зять моего напарника, мы бы так ничего и не узнали. Представляешь, твоя женушка спелась с местным журналистом Эдиком Касумяном…

– Что-о-о-о? – рявкнул Колюня, буквально подскакивая на кровати.

– Коля, спокойно, ты не так меня понял, – успокаивающе проговорил Юра. – Я имел в виду, что они решили провести собственное расследование. Утереть нос милиции… – Он кинул на меня хмурый взгляд. – Зачем это журналисту, я могу понять, а вам-то по кой бес понадобилось в это влезать?

– Вы же сами только что сказали – чтобы утереть нос милиции, – процедила я.

– Юра, ты ее не слушай, – перебил меня Колюня. – Она вечно глупости болтает… А влезла она в это расследование, потому что считает себя гением сыска… Я ж тебе говорю, у нее мания величия…

– Это точно, – буркнул Юра. – Ладно еще эти два горе-сыщика на последнем этапе расследования попросили помощи у Ованеса, предварительно все ему выболтав. А Вано гражданин сознательный, не чета некоторым, как все узнал, сразу в милицию пришел, все, что знал, рассказал… После этого следствие сдвинулось с мертвой точки и мы буквально за несколько часов смогли вычислить убийцу…

– Значит, наша информация вам пригодилась? – обрадовалась я.

– Пригодилась, – буркнул Юрий. – Но в следующий раз, гражданочка, соблаговолите своевременно сообщать следствию информацию… За сокрытие сведений, это ваш муж подтвердит, статья светит… Это вам не шутки!

– Юра, миленький, – взмолилась я, – ну расскажите мне все… Ну пожалуйста… – Я выдернула руку из-под одеяла и вцепилась ею в Колькину ладонь. – Коленька, солнышко, скажи ему, пусть он расскажет… Мне же нервничать нельзя, а вы…

Я очень артистично всхлипнула и приготовилась реветь, если они так и будут отмалчиваться, но, похоже, моя кислая мина и влажные глаза произвели на них впечатление, они переглянулись, и Юрий примирительно пробурчал:

– Ладно уж, расскажу…

– Это Ольга всех убила? – воскликнула я и вновь попыталась вскочить. – И Катю? И Гулю?

– К счастью, Гульнара Садыкова жива, состояние ее тяжелое, но стабильное. Черепно-мозговая травма, дело серьезное, однако врачи говорят: будет жить… – Он покачался на каблуках и, сменив официальный тон на неофициальный, добавил. – У этой тетеньки оказалась очень крепкая черепная коробка, другой бы на ее месте после такого удара камнем по голове сразу кони бы двинул…

– Значит, Гуля жива! Слава богу! – обрадовалась я. – Но ведь это Ольга ее камнем шандарахнула, да?

– Да.

– И Катю она убила?

– И Василия Галича.

– А Лену?

– Ее нет.

– Сама упала?

– Пока мы придерживаемся этой версии, но у меня есть кое-какие соображения…

– А кто она такая? Ее правда зовут Ольга?

– Нет, конечно, зовут ее иначе…

– И она не из соседнего люкса?

– Нет, – он грустно улыбнулся. – Но вы, между прочим, с ней знакомы…

– Я?

– Вы обе.

– Я никогда раньше ее не видела, – уверенно сказала я.

– Вы ошибаетесь…

– А как вы ее поймали?

– Вы не поверите… – Он по-детски хихикнул в кулачек. – Столкнулись в дверях. Мы входили в здание, она выходила, вернее, выбегала. Мы шли ее арестовывать, а она навострила лыжи для побега. Глупо, конечно, все равно бы далеко не убежала, но она, по ее же собственным словам, не понимала, что творит… Сопротивления, правда, не оказала, хоть на этом спасибо…

– Вы давно ее подозревали?

– Нет. С сегодняшней ночи, то есть вечера.

– Так что ж вы раньше-то… – досадливо воскликнула я. – Вчера бы прямо… Глядишь, Гуля бы не пострадала, и я бы рожу не изодрала…

– Ждали ответ на запрос из паспортного стола одного Российского города, – туманно ответил он.

– В смысле? – переспросила я.

– В смысле – ждали подтверждения наших догадок. А так как рабочая версия у нас появилась в полночь, то ждать пришлось долго… Пока нужного человека нашли, пока его разбудили, пока заставили среди ночи ехать на работу…

– Можно еще раз, только более доступным языком, – жалостно попросила я.

– После визита Ованеса, – терпеливо растолковал Юра, – следствию стало ясно, что смерть Катерины Одинцовой не была случайной…

– То есть до вас, наконец, дошло, что ее убили? – не очень вежливо спросила Сонька.

– Если бы ваша подружка соизволила своевременно сообщить…

– Если бы вы соизволили ее своевременно выслушать…

– Хватит болтать! – рявкнул Юра. – Не заткнетесь, я вам ничего не скажу!

– Она будет молчать! – клятвенно заверила его я. – А вы продолжайте… Продолжайте…

Он сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться, и продолжил:

– Короче, когда мы повторно сверяли списки отдыхающих ранее, а именно, с 1978 по 1997, со списком отдыхающих нынче… – Он глянул на меня из-под очков. – После визита Вано, я решил их перепроверить, потому что пришел к тому же выводу, что и вы, а именно, что убийца уже бывал в «Солнечном»… Так вот, когда мы повторно сверили списки, более тщательно, нам кое-что показалось странным…

– Что именно? – с готовностью спросила я.

– Когда компьютер сличил списки, вылезло кое-что новое… Кстати, мы немного изменили программу, если до этого искали совпадения по четырем пунктам, то есть фамилия, имя, отчество, дата рождения, то теперь по трем, а именно: имя, отчество, дата, исключив фамилию, потому что, как вы правильно заметили когда-то, убийцей могла быть женщина, а женщины, как известно, выходят замуж и меняют фамилию…

– Ну и? – не вытерпела Сонька.

– Совпадений оказалось тринадцать. То есть, чертова дюжина людей с одинаковыми именами, отчествами и датами рождения. Всех пришлось проверить. Шестеро оказались людьми случайными, то есть в «Солнечном» они никогда не отдыхали – обычное совпадение, их мы сразу исключили, еще шестеро, замечу, все до единой женщины, тоже нас не заинтересовали, почему, я вам рассказывать не буду – долго и не интересно, зато последняя личность оказалась очень подозрительной… В 1996 году отдыхал некто по фамилии Заяц, а нынче отдыхает Ганец…

– И что тут подозрительного? – удивилась я. – Что женщина со смешной фамилией Заяц поменяла ее на такую же смешную Ганец, а не на Петрову или Сидорову?

– Подозрительно то, что этот Заяц не женщина… – Юрий выдержал такую долгую паузу, что ему бы поаплодировал сам Станиславский, – … а мужчина!

– Так я и знала! – выпалила я, опять вскакивая на кровати. – Я знала, что у этой маньячки был сообщник… У нее ведь был сообщник?

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Просто я голову могу дать на отсечение, что Гулю убил мужчина… Я, конечно, плохо вижу, но я уверена … Так у нее был сообщник?

– Она действовала одна, – добил меня Юра. – Я вам скажу еще кое-что интересное… – Еще одна театральная пауза. – Мужчины с указанными в документах данными в городе Х, родном городе этого Зайца-Кролика, нет…

– Тогда я ничего не понимаю, – приуныла я.

– Сейчас поймете, – заверил меня Юрий, после чего достал из кармана телефон, потыкал в кнопки и, приставив трубку к уху, заговорил. – Ну что, Валик, закончили? Все подписала? Без эксцессов? Нормально… Показания с гражданки Геркулесовой сниму позже, – он криво мне улыбнулся, – пока слишком слаба… Когда выводить будете? Сейчас? Ну давай… Только, знаешь что… лучше задним двором веди, чтобы не на виду было… Хорошо, бывай!

Он убрал телефон, снял очки (без них его лицо стало совсем беззащитным), устало потер свои воспаленные глаза и проговорил:

– Сейчас выведут, смотрите, – он водрузил очки обратно на нос. – Как раз под вашими окнами будет проходить.

Мы бросились к окну, отдернули занавеску и прилипли к стеклу. Спустя пару томительных минут, на дорожке показалась процессия. Впереди Волоха, следом еще один штатский, за ними два милиционера в форме, придерживающие за руки закованного в наручники человека. Ольгу. Или, как там ее. Она была все в той же майке, в тех же шортах, в тех же примодненных очках, с тем же хвостом, правда, разлохмаченным. Бледное лицо (помада успела стереться), хрупкая фигурка, волнистые волосы каштанового цвета. Нет, эту женщину я не знала.

– Я с ней не знакома, – удивленно проговорила Сонька. – Кто это?

Ответить Юрий не успел, так как в сей момент с арестованной произошел небольшой конфуз – она споткнулась о камень, и чуть было не свалилась. Спасла ее от падения хорошая реакция конвоиров, они успели ее поддержать, зато очки, на носу не удержались и соскользнули на землю, одновременно с ними с волос соскочила резинка…

И пред нами предстал совершенно другой человек!

Без очков лицо стало наивным, благостным, на переносице тут же обнаружился небольшой шрам. Кудри, избавившись от резиновых тисков, мгновенно встали шапкой, заклубились вокруг лица…

– Женя! – ахнула Сонька. – Это Женя!

– Кто? – переспросил Геркулесов.

– Наш сосед! Он из Ростова! Он поэт!

– Преподаватель в школе, – добавил Юрий. – Филолог.

– Но он же мужчина! – осипшим голосом проговорила Сонька. – А это женщина… Вон у нее грудь!

– А у Жени не было? – поинтересовался Юра.

– Не было, конечно, он же мужчина…

– Но ведь он купался в футболке, – вспомнила я. – Говорил, что у него крапивница…

– Так значит, он под футболкой грудь прятал? – осенило Соньку. – Но зачем?

– Он, наверное, трансвестит, – высказалась я. – Или транссексуал, я не помню, чем они отличаются…

– А как ее… его… ее зовут? – встряла Сонька.

– Женя. Евгения.

– И фамилия у нее…

– Ганец. В девичестве Заяц.

– Она еще и замужем была? – не поверила она.

– Фиктивный брак. Чтобы фамилию сменить.

– И как эту Евгению к мужику поселили? В путевке же должно указываться, что у нее пол женский…

– В путевке только Ф.И.О.

– Ну и что? Как Евгений пусть и Ганец поселила к Павлу Аляскину?

– Вы хотите услышать историю с начала до конца? – спросил Юрий.

– Хотим, – горячо заверили мы.

– Хорошо, вы ее услышите… Только имейте в виду, – он грозно зыркнул на нас с Сонькой. – Если хоть пикните кому…

– Юра, не волнуйся, – прервал его Коленька. – Я тебе обещаю, они будут молчать.

– Ладно, Коля, под твою ответственность… Пойми, я не имею права… Только из уважения к тебе… – Он подошел к стоящему на подоконнике старенькому магнитофончику, достал из кармана аудио кассету, вставил ее и включил «Пуск». – Слушайте внимательно. Дважды прокручивать не буду…

Мы навострили уши, притихли.

Сначала из магнитофона слышался только слабый треск, но минутой спустя, раздался знакомый чуть хрипловатый голос.

– Меня зовут Женя Заяц. Бесполое имя, не правда ли? Сразу и не поймешь, то ли бабе оно принадлежит, то ли мужику… Мне оно никогда не нравилось… Да еще эта фамилия, будто не фамилия, а кличка… До тридцати двух лет я была Женей Заяц. И только семь лет назад стала Ганец. Вышла замуж, чтобы сменить фамилию, чтобы забыть… Не помогло, конечно, но я хотя бы попыталась…

Качество записи оставляло желать лучшего, к тому же говорила Женя не очень внятно, иногда просто тихим шепотом, делая огромные паузы между предложениями, по этому нам пришлось сильно напрячь слух, чтобы понять все до конца.

– Я никогда не ощущала себя женщиной… Никогда… Не знаю, фамилия ли с именем тому виной, или то, что я с детства дружила с мальчишками… Хотя мужчиной я себя тоже не чувствовала. Нечто бесполое… Унисекс… Я ходила в брюках, коротко стригла волосы, не красилась, но при этом жестокие мальчиковые игры в войну меня тоже не привлекали… И к девочка меня не тянуло, чтоб вы знали… Я не буч, ну вы, наверное, знаете таких… мужеподобные бабы, активные лесбиянка, я видела их у нас в Ростове, мне они не понятны… И всякие трансвеститы… Подделка, что те, что другие, я никогда не хотел походить на них, просто мне бы хотелось родиться мужчиной… Во мне было много мужского: взгляд на жизнь, пристрастия, привычки, даже походка, мама всегда меня ругала за мальчишечью походку… Да еще это имя… Но не об этом речь! Лет до двадцати жилось ничего, но потом, когда все начали сбиваться в пары, я поняла, как одинока. Думала, родись я мужиком, я бы и женщин любила, а так… Ни к мужикам не тянуло, ни к бабам… А любить-то хотелось, особенно после двадцати… Я тогда только институт закончила, устроилась работать в престижную школу, ушла от мамы в общежитие, думала начну новую жизнь… Но! Стало еще хуже. Меня невзлюбила директриса, ей не нравилась моя бесполость, или как она выражалась, мужиковатость, она видела в этом угрозу для учениц! Она считала, что я подталкиваю их разврату только своим внешним видом… Пришлось научиться носить юбки, каблуки, красить губы и укладывать волосы… Так я научилась быть похожей на женщину… Быть похожей, но и только… – Повисла еще одна пауза, сопровождаемая шуршанием, не иначе следователь сменил бумагу. – До тридцатника дожила монашкой. Работала в школе, тихо жила в общежитии, на досуге читала, писала стихи. С людьми общалась мало, потому что с женщинами болтать о всякой ерунде не интересно, а мужики в свою компанию не брали… Влюбилась один раз, в коллегу. Звали ее Елена, миленькая такая, пухленькая, смешливая. Любила я ее на расстоянии, не домогалась… Да, если честно, никакого секса с ней мне хотелось, просто нравилось за ней наблюдать, разговаривать с ней… Но прошло это, не заметно прошло, видно, не сильно я ее и любила… – Послышался тяжкий вздох, такой тяжкий, что даже плохое качество записи не могло этого скрыть. – И вот на тридцать первом году жизни поехала я в санаторий. Назывался санаторий «Солнечный юг», знакомое название, не правда ли? Не очень мне хотелось ехать, да путевку дали бесплатно, глупо было отказываться… Тем более, вдали от дома, от школы, от мегеры директрисы, я могла побыть собой… И вот тут начинается самое интересное… – Женя невесело хмыкнула. – В путевку, как и положено, было вписано мое имя: Заяц Евгения Николаевна. Но в пути на нее крем пролился, для загара… Пара капель упала как раз на окончание имени и отчества… Кто бы мог подумать, что эти расплывшиеся буква сыграют такую весомую роль в моей судьбе… Когда я по приезде пришла в администрацию устраиваться, дежурная, глянув на заляпанную путевку и на меня, всю такую мужеподобную: в брюках, кроссовках, со слабовыраженной грудью и короткой стрижкой, решила, что Заяц Евгении… Николавев… мужчина. Паспорт она тоже не очень внимательно просмотрела, по моему, только гражданство и проверила, а серию и номер я по памяти сказал… Так я стала тем, кем мечтала стать всю жизнь… Мужчиной. Пусть только на три недели… Меня подселили к веселому хохлу, кажется, его звали Петро, он беспробудно пил и беспрестанно ел чеснок. Хороший мужик, добрый, только приставучий очень. Все звал меня по бабам и норовил споить… С ним мне хорошо жилось, он был постоянно под мухой, по этому не замечал некоторых странностей моего поведения… Я никогда не писал в писсуар, никогда не раздевался до гола, даже на пляже, никогда не мылся в общем душе, и по возможности избегал тесных объятий, а обниматься Петро любил, особенно напившись горилки… Это было хорошее время… Я сдружился, позвольте мне употреблять это окончание, ведь именно тогда я ощущала себя полноценным мужчиной… так вот, я сдружился с несколькими мужиками. Мы вместе ходили в пивную, где вели разговоры о футболе и рыбалке, играли в бильярд, катались на катамаранах, ходили на танцы… Я даже как-то закадрил одну дамочку, так, для смеха, ну и чтобы парни от меня отстали, они ведь не одной юбки не пропускали… До конца отпуска оставалась всего неделя, когда я встретил… нет, теперь уже встретила… Я встретила ЕГО! Вася Галич! Он и в сорок шесть был красавцем, а уж в тридцать девять… Настоящий мачо, высокий, мускулистый, с горящими черными глазами, с копной волнистых, тогда лишь посеребренных сединой, волос… В нем чувствовалась порода, и он просто излучал сексуальную энергию… Все санаторские бабы по нему сохли, что отдыхающие, что обслуга… Влюбилась и я. – Женя то ли всхлипнула, то ли вздохнула, и не понятно, чего в этом всхлипе было больше: горечи или восторга. – Так горячо и страстно может влюбиться только изгой. Только моральный урод! Пародия на мужчину, карикатура на женщину! Я полюбила его со всей страстью старой девы, и со всем пылом перезрелого холостяка… Я – человек робкий, даже зажатый, для меня подойти к незнакомому человеку большая проблема, но к Василию я подошла тут же… Увидела, влюбилась, подошла. Я не робела, на мне же была маска, маска мужчины… Причем, именно в тот момент я ощущала себя самой настоящей женщиной… Женщиной, готовой к любви… Я заговорила с ним, попросила закурить, рассказала какой-то пошлый анекдот. Мы подружились… Он называл меня Заяц, превратил фамилию в прозвище, я не обижалась. Я прощала ему все! И невнимание, и приступы ярости, и жадность. Да, он был скуповат, несдержан, отстранен. Иногда он проходил мимо меня, не поздоровавшись… Он был капризен, инфантилен, впрочем, как и все красавцы… Он был женат, но при этом не пропускал ни одной юбки. Ни одной! Он презирал женщин, и не мог без них прожить и дня… Он был слаб, я теперь это понимаю, тогда же я принимала эту слабость за мягкость, надменность за самоуважение, желчность за остроумие. Я ошибалась на его счет, я была слепа, как любая влюбленная баба… – Женя прокашлялась, перевела дух, после чего продолжила. – Даже когда я прозрела, а прозрела я очень скоро, я все равно продолжала его любить… Потому что любовь не признает компромиссов и не нуждается в аргументах. Она или есть, или ее нет! Хотя… Я допускаю, что у более уравновешенных, рассудочных, сдержанных людей все по-другому… Быть может… Но я по-другому любить не могла… – Она застонала. – Господи! Как я страдала! Особенно от того, что представилась ему мужчиной, ведь будь я женщиной, у меня был бы шанс, тем более, что он был крайне не разборчив в связях… Так в любовных терзаниях прошло шесть дней. На следующий я должна была покинуть санаторий. Вася предложил отметить это дело, я с радостью согласилась. Мы пили с ним весь вечер. Слава богу, что вино, а не водку, иначе я свалилась бы под стол. К двенадцати часам мы уже были в том блаженном состоянии, когда море по колено, и Вася предложил мне проникнуть в проклятый номер (тот самый 666, о котором до сих пор рассказывают небылицы) и поохотится на призраков. Сам Вася жил в 665, и клялся мне, что самолично слышал стоны и плач, раздающиеся в соседнем номере, а мы оба знали, что на тот момент люкс пустовал…Ему, как видно, хотелось острых ощущений, а мне хотелось быть с ним, по этому я согласилась, хоть и считала это глупым… Прихватив с собой бутылку вина, мы двинули. Но не на лифте, и не по центральной лестнице, нет, для особого куража мы решили подняться по пожарной. Вы, наверное, в курсе, о какой я лестнице говорю, тогда она считалась пожарной и была открыта круглосуточно… Мы достигли тринадцатого этажа как раз в 00 часов. Полночь. Самое бесовское время! Открыли дверь – Вася умудрился стянуть у горничной универсальный ключ – вошли. Не включая света, сели на диван, тесно прижавшись друг к другу, и стали ждать… То ли в тот день у призраков был выходной, то ли я совсем осоловела из-за близости его сильного тела, но я ничего не слышала, ни стонов, ни всхлипов, только оглушительный стук своего сердца… Мы просидели так, безмолвно, не шевелясь, минут тридцать (видит бог, это были самые счастливые полчаса в моей жизни!), потом плюнули на призраков и, усевшись на пол, распили оставшееся вино. Вот эти полбутылки и сыграли со мной роковую роль… Я очень резко опьянела, я и до этого была под мухой, но как-то держалась, а тут… Меня развезло, я не могла себя контролировать… – Речь ее стала отрывистой, путанной, по голосу было ясно, что она страшно волнуется. Тут же послушался звон стекла, видимо, ей дали воды, а она разбила стакан. Наконец, все стихло, даже не было слышно извечного шуршания пленки. И в этой тишине раздался ее тихий, но внятный голос. – Я призналась ему в любви! Взяла и призналась… Господи, видели бы вы его лицо! Его аж перекосило от отвращения… И тут я поняла, какую глупость совершила, ведь я знала, как он ненавидит голубых… Вася вообще ненавидел всех, как он выражался, извращенцев. И геев, и лесбиянок, и трансвеститов, и зоофилов, всех! Еще он терпеть не мог негров, китайцев, евреев, цыган, нищих, больных, убогих! Бездомных собак он бы расстреливал, как и бомжей, и калек-попрошаек, и цыган! Цыган он почему-то особенно ненавидел, хотя на мой взгляд, в нем самом текла цыганская кровь… Впрочем, все это не важно, важно то, что я призналась ему в любви… Да, призналась… Но я, кажется, уже об этом говорила… Он ударил меня по лицу! Грязный педик, – процедил он, – я давно заметил, как ты на меня смотришь… Я люблю тебя, повторила я и, скинув с себя футболку, показала ему свою грудь… Это не помогло, даже усугубило положение… Увидев мое женское тело, он аж передернулся и начал методично, спокойно, зло меня обзывать. Как он только не поносил меня… И двустволка! И извращенка! И блядь! А я твердила только одно – я люблю тебя! Вот тут он и озверел… Не знаю, вино ли на него так подействовала, или моя обнаженная грудь, но он ринулся ко мне и с каким-то животным урчанием вцепился зубами в мой сосок. Потом повалил на пол. Ах любишь? – шипел он, расстегивая ширинку. Ах любишь! Тогда получи! Я испугалась! Конечно, я хотела бы заняться с ним любовью, я только и мечтала об этом последнюю неделю… но то, что он хотел со мной проделать сейчас… это была не любовь… Я попыталась отстраниться, потом увернуться, потом защититься, но… Он был очень силен, к тому же похоть и вино утроили его силы… Я заплакала, взмолилась, чтобы он меня отпустил… Я отдамся тебе и так, шептала я, только не делай мне больно, ведь я девственница… Но так ему было не интересно. Так ему отдавались все. Все бабы санатория мечтали о его ширинке, а он мечтал причинить женщине боль, унизить, надругаться… Он сам был извращенцем. Садистом… Только скрытым… И вот в тридцать девять лет он понял это… Понял благодаря мне!