Текст книги "Я и мои (бывшие) подруги"

Автор книги: Ольга Эрлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава 8
Миома

Не зря меня посетило такое беспокойство по поводу визита к новому врачу. Это не регулярный поход в кабинет веселой гинекологини в альтернативно-феминистском платье из холщовой ткани и подобием чалмы на голове.

Есть и такой тип среди коренных жительниц той страны, где я живу. Правда, живу без корней. Предстоял поход к главному врачу поликлиники при университетской клинике, а это калибр значительный. И вот он состоялся.

Оказалось, что у моей миомы-матери появилась миома-дочка. И, может, не одна, просто остальные через УЗИ рассмотреть не удалось. Матка большая и прикрывает их всех, как настоящая мамаша-курица прячет под крыльями своих птенчиков от коршуна-хирурга. Итак, теперь я «счастливая» обладательница по меньшей мере, двух миом, и впредь следует обращаться к ним во множественном числе.

На этот раз, мои милашки, я вас отстояла. Врач оказался хирургом, и ему сразу захотелось вмешаться в мое нутро, пусть минимально-инварсивно, лапароскопически, (что не одно и то же с микроскопически), и установить там свои порядки. Мой внутренний голос обрел силу звука труб Иерихона, и громоподобно возмутился: «Не-е-ет! Еще чего!» Да я и без внутреннего голоса придерживаюсь убеждения, что на операцию не по жизненным показателям соглашаться не надо. Народ в своей простой мудрости выражает это следующим образом: пока петух не клюнул, под нож не ложись.

За свою жизнь я была в больнице один раз, добрый Бог в безграничной милости меня миловал. Этот единственный раз я очутилась в советском роддоме, как сейчас помню, номер четыре. То есть, поясняю, в фашистских застенках я не была, удачно родилась на сорок лет позже этой жуткой теоретической возможности. А вот в роддоме номер четыре была. Все, я подчеркиваю, все женщины, бывавшие в советских роддомах, все равно с каким номером, поймут меня с полуслова. Я там пролежала пятнадцать дней и это были пятнадцать худших дней моей жизни. Хотя должны были стать счастливейшими – ведь я родила своего единственного и горячо любимого ребенка.

Интересно, что в языке той страны, где я живу, нет понятия «родить ребенка». Говорят довольно странное – получить ребенка. Например: «Она получит своего ребенка в сентябре». Как подарок высших сил. Дар небес. В этом что-то есть, правда? Когда своего первого ребенка «получила» моя дочь, я и ее папа присутствовали при этом божественном акте, в то время как нерасторопный отец младенца сидел в поезде – нашел время разъезжать, ей богу…

Я могла сравнить мои роды в роддоме номер четыре и роды моей дочери в центре Европы, в самой обыкновенной, не частной, больнице. Отдельная акушерка, которая вела ее последние три месяца беременности. Отдельная палата со мной, ванной, душем и туалетом, всеми приборами и мониторами, которые фиксировали схватки, пульс, давление и все, что надо. Потом роздал для нее одной с тихой музыкой, приглушенным светом и мягкой мебелью.

От анестезии мы отказались сами. Акушерка заходила и выходила тихо, как тень, спокойным голосом шутила и ободряла. Никто не орал на тебя как на последний кусок грязи, не бил тебя по щекам, не устраивал паники. Из соседних палат, метко прозванных нашим народом «кричалками», не неслись душераздирающие вопли других несчастных рожениц, проклинающих день и час, когда они по глупому любопытству решили начать половую жизнь.

Никакого применения средневековых орудий принятия родов в виде допотопных щипцов, сомнительного вакуума, наваливания всем персоналом тебе на живот. К тебе относятся по-человечески. Никто и ничто не роняет твоего достоинства и не омрачает величия минуты – как-никак происходит акт творения, рождается новый человек, гарант вечности жизни.

В решающий момент как из-под земли появилась молодая приветливая врач, дала новоиспеченному дедушке (за отсутствием нерадивого отца) перерезать пуповину.

Ребенка тут же приложили к груди. Первые два часа своей жизни малышка пролежала на материнском животе, там, где она провела предыдущие 9 месяцев, только уже с внешней стороны. Когда рожаешь так, без шока и потрясения на всю оставшуюся жизнь, тебе захочется родить еще не одного счастливого ребенка.

Я все думаю, откуда мои миомы, что они символизируют, какие страхи, унижения, боль я загнала в свое нутро? По утверждению врача-гинеколога, книгу которой я сейчас читаю, матка символизирует креативность нашей жизни. Но с этим у меня не так-то и плохо. Я уже подробно объяснила это в самом начале. Другими причинами, приводящими к заболеваниям матки, могут быть нелады в личной жизни, финансовые проблемы, трудности с детьми, окружением, игнорирование собственных потребностей, которое выражается в рабском принесении себя в жертву кому угодно: родителям, чтобы не огорчать их, мужу, чтобы не бросил, детям-эгоистам.

Я вроде никому не позволяю пить свою кровь. В последние годы у меня хорошие отношения и с гражданским мужем, и с дочерью. Денег у нас никогда лишних не было, но я всегда прекрасно обходилась малыми средствами. Единственное, что меня угнетает – моя профессиональная неустроенность. Мне не удалось не то что сделать шикарную карьеру, но даже устроиться маломальски удачно.

Миома появилась года три-четыре назад, обнаружили ее случайно. Я заметила, что полнею, но не знала, почему. Последние годы были для меня вполне удачными и благополучными почти во всех отношениях. Значит, причины лежат глубже, в глуби веков, так сказать. И надо основательно поворошить прошлое, что я сейчас и делаю на ваших глазах.

Бывший муж, попортивший мне в свое время много крови и нервов, сейчас не в счет, это я установила. Я больше не держу на него зла.

Что еще травмирующего случалось в моей жизни?

1. Несчастливая первая любовь. Так, думай, голова или прозвучи, внутренний голос. Он подсказывает мне, что первая любовь инфицировала меня в …надцать лет, длилась пять лет и потом еще продолжалась «в мыслях» пару лет. Итого, если все сложить, получается двадцать шесть. В двадцать шесть лет я от нее избавилась, залечила раны и зарубцевала все шрамы на сердце. То есть, я смирилась с таким ее исходом и положением вещей уже давно. Дело прошлое, можно положить в архив. Вряд ли это разгадка нашего криминального случая – поиска причин моих миом.

2. Переезд в чужую страну, которого я ужасно не хотела. Об этом тоже была речь. Лет десять я страдала очень сильно, еще пять лет сила страданий шла по нисходящей. Подсчитаем: я успокоилась в тридцать с гаком лет. Интересные у меня даты выходят. Все такие не круглые. В моем случае и эту причину можно отбросить. И это для меня отработанный материал, изжитые негативные эмоции.

3. Переходный возраст моего ребенка. Спаси и сохрани!!! Больше ни слова. Он не переварен мною эмоционально, но не хочу ворошить эти переживания, даже ради излечения. Путь лежат в подсознании под спудом. Пусть там окаменеют и превратятся в уголь.

Это печальное время имело место с четырнадцати до двадцати лет, то есть, во временном отношении страсти взросления уже позади. Прошли и ладно. Не буду оборачиваться, чтоб не схлопотать себе судьбы Орфея в аду или остолбеневшей жены Лота.

4. Карьера. Вернее, ее отсутствие. О, да, в этом плане у меня жизнь пока не удалась. Если бы я была человеком глупым и негативным, я бы с полным правом могла назвать себя неудачницей. Моя горячо любимая история из профессии перешла в разряд горячо любимых увлечений. Профессия превратилась в хобби.

Жаль, что за хобби не платят денег. В качестве учителя я работала более успешно. В этом отношении меня можно назвать удачницей (вспомните правило шестидесяти процентов из рассказа о комплексе перфекционистки). Да, преподавать я люблю, делаю это вполне хорошо и, самое главное, мне все равно, что преподавать, хоть японский язык, хоть квантовую механику – это вопрос подготовки. Но и преподавательская деятельность имеет место спорадически, не кормит меня, не дает финансовой независимости и уверенности в рабочем месте до пенсии. А это плохо.

5. Моя креативность. Пишу я легко, а издаю – тяжело. Хотя, если вы, милые женщины, читаете мое писание сейчас собственными глазами – это означает, что книга издана, нашла своего читателя, я счастлива и, если теория окажется правильной, здорова.

6. Напоследок самое главное: меня стабильно мучили случаи потери друзей, их перехода в разряд бывших. Никто из нас – ни я, ни друзья – в итоге не превращались в активных врагов. Таких экстримов, конечно же, не было. Друзья, хоть и имеющие сейчас устойчивый эпитет «бывшие», остаются для меня по-прежнему друзьями, то есть любимыми людьми, оказавшими мне честь разделить с ними часть их жизненного пути. Я никого не возненавидела, никто не разочаровал меня так, что мне захотелось выбросить его из памяти. Никто не совершал подлостей и не разжигал во мне первобытной жажды мести. «Око за око» – это вообще не про меня. Это Старый завет, а мне ближе Новый. Я, видимо, не злой человек. А мои друзья – все без исключения – добрые люди. Это качество их объединяет и именно оно поражало меня в них больше всего.

Итак, подведем промежуточный итог: причиной моих болячек следует признать пункты четыре, пять и шесть.

А сейчас настало время рассказать вам о моей самой доброй бывшей подруге.

Глава 9
Валя

Но прежде, чем начать рассказ о ней, позволю себе небольшое интермеццо.

Может, вы обратили внимание, что первые три главы намного интенсивней и легче, чем последующие.

Скажу по секрету, они написаны в день выброса моей яйцеклетки, когда женщина бодра и нацелена на внешний мир. Следующие четыре главы я писала во второй половине моего цикла, когда женщина больше погружается в себя.

Это наблюдение является прямым доказательством постулата, вычитанного в книге американского врача-гинеколога, о которой я бесконечно твержу. Как же она права и как здорово, что мне представилась возможность в течение нескольких дней убедиться в ее правоте. Как важно знать, что, несмотря на мороки цивилизации, жизнь в городском молохе, вдали от матери-природы, ты все же – ее дочь.

Слово Бог мне не очень правится, оно мужского рода. Мы не его дети, мужчины не рожают детей. А вот понятие матери-природы не вызывает во мне никакого протеста. Мы – дети природы, мироздания. Я очень счастлива, что родилась женщиной. Мне повезло! У меня есть интуиция, предчувствия, внутренний голос, цикл. У мужчин есть другие, несомненно, хорошие, качества. Но они лично меня не привлекают, я бы не хотела, чтобы они были моими качествами. Те, которыми обладаю я, кажутся мне несравненно лучшими. Не обижайтесь, мужчины, вы прекрасны такие, какие вы есть. Но. У вас, все же, как-то поменьше тонкости, гибкости, психологического чутья, многогранности, тайны. Гормоны у вас не те. А ведь они – настоящие вожди и правители нашей жизни. Согласны? И потом, у вас даже нет цикла!

Если вы, милые читательницы, потрудитесь обратить внимание на себя, понаблюдаете за собой с высоты птичьего полета, трезво и отстраненно, вы заметите, что в первой половине цикла вы открыты в мир, активны, полны идей и энергии для их осуществления. Пик вашей активности и творческий взлет приходится на четырнадцатый-пятнадцатый день цикла – день выброса яйцеклетки. То есть зародыша, искры жизни, произведенной ВАМИ. Это божественный акт матери-природы. И вы каждый месяц являетесь той богиней-матерью, во власти которой создавать новую жизнь, то есть продолжить этот мир. А это не слабо!

Во второй половине цикла женщины как будто поворачивается вовнутрь себя. Наступает время подведения итогов, рутинной работы и очень важных размышлений. К мыслям, чаще невеселым, приходящим в голову в это время, надо отнестись серьезно, ибо они продиктованы вашим нутром, природой, божественным.

Кстати, город Дельфы, где в античной Греции находился важнейший оракул, место предсказаний бога солнца Аполлона, считался пупом земли, ее центром. А происходит название местности от «дельфос», что означает матка.

Вот так-то.

Ну и самое последнее отступление. Обещаю, что говорю о личном в последний раз. Но как-то не могу успокоиться – в голове все еще визит к гинекологу-хирургу, заведующий отделением университетской клиники. Он еще свеж и волнует меня. Этот человек неспроста выбрал свою профессию. По роду своего жизненного занятия он имеет дело с женщинами и должен понимать их хотя бы немного.

Как мог он, не моргнув глазом, предлагать мне лишить меня моего главного центра, моего женского начала, моей матки, при хороших анализах, отсутствию сильных жалоб – когда на то нет показаний? Или хирургу лишь бы резать – все равно, что?

Существует статистика, что в девяноста процентах случаев операция по удаления матки не оправдана. Ее делают на всякий случай, чтоб предупредить все возможные будущие проблемы. В среде гинекологов-хирургов даже бытует шутка, что матка способна производить только детей или рак. Какой цинизм! Говорят, что врачу без цинизма невозможно работать. Но нельзя же показывать его пациентам – людям, которые обращаются к тебе за помощью, приходят к тебе не от хорошей жизни! Вы же для нас – боги в белых халатах… Абсолюты.

Будь это вопрос жизни и смерти, я с радостью позволила бы ему спасти мне жизнь. А потом, на протяжении всей оставшейся спасенной жизни, благодарила каждый день за подаренные годы. Но если жизни нет прямой угрозы?.. Удалить матку! На всякий случай? Не моргнув глазом!

Хирург… Мужчина. Что с него взять. У него даже цикла нет.

При этом я точно знаю, как бы он возмутился, если бы ему без особых на то показаний предложили удалить его мужские органы. Представьте ситуацию. К вашему другу, мужу, брату подходит на улице человек со скальпелем и предлагает произвести кастрацию. Реакция вашего друга-мужа-брата? Не в бровь, а в глаз.

Простите мне мою резкость. Надо было выпустить пар, это важно.

А теперь хватит об этом. Усе.

Итак, начну рассказ о самой доброй подруге Вале.

Перенесемся на тридцать лет назад в мое прекрасное школьное далеко. Валя пришла в школу в классе шестом. Без проблем влилась в коллектив и нашу девчоночью компанию. Она смело спорила с учителями, отстаивала права невинно обиженных. Имела необычную для наших «техасских краев» речь. Откуда она ее привезла, непонятно.

Явно не из Херсона, откуда прибыла их семья. Свою необыкновенную речь она сохранила на всю жизнь. Даже Москва не изменила ее своим выговором недовольного заики, которое невольно перенимаешь за пару дней. У нее было произношение английской леди, род которой уходил корнями во времена донорманского завоевания. Она уже тогда была не такая, как все.

Английский ей как раз не давался, зато математика шла без проблем. Она занималась танцами, балетом, обладала несомненной музыкальностью, любила петь. «Романс о влюбленных», пластинка Тухманова «На волнах моей памяти» – на этой музыке мы выросли, она объединила и породнила нас с детства. Я до последнего времени к месту и не к месту упоминаю, слыша Равеля или Дебюсси, что это были любимые композиторы Вали. Ни с какой другой подругой меня не связывала в такой степени музыка, как с ней.

Она приобщила меня к чудесному Андрэ Моруа. Его «Письма к незнакомке» стали нашей настольной книгой. А фраза «слишком поздно, не позволяйте, мадам, этим двум словам врываться в вашу жизнь» превратилась в крылатую.

Она еще ворвется и в повествование этой главы.

Я хорошо помню ее вещи. Это тоже особый вид памяти, как и память на чувства, запахи, картины природы.

У меня прекрасная эмоциональная память, а нормальной нет совсем. В школе у нас у всех было, по меткому выражению Вали, по одной юбочке и полторы кофточки. Я помню ее школьную форму. В старших классах мы уже не носили покупные однотипные школьные коричневые платья. Как можно было обряжать детей в такой старушечий цвет! Носили сшитые – тоже коричневые с белым воротником. Но, если снять фартук, они превращались в повседневные платья, которые мы носили остаток дня. У нашей троицы – меня, Вали и Иры – были сестры, на 4 года старше нас. Мое форменное – кремпленовое, досталось мне от старшей сестры, а она всегда обладала хорошим вкусом. И Валино платье с большим острым воротником я хорошо помню.

Потом, будучи уже студентками, мы пошили себе для Ириной свадьбы платья из искорки, был такой струящийся материал в наше время. Не знаю, существует ли он еще или, может, называется по-другому. Мое, с коричневым орнаментом, я, такая глупая, перед отъездом за границу сдала в комиссионку. До сих пор не могу себе простить. Думала, за границей лучшее куплю. Да-да, до сих пор покупаю! Ни в какой загранице не одевались и не одеваются лучше, чем у нас. А Валино из искорки служило ей верой и правдой всю жизнь. Оранжевое, обтягивающее ее божественную фигуру, которой позавидовала бы сама Софи Лорен. Валя была очень женственной. Лицом не писаная красавица в голливудском смысле этого слова, но с той самой изюминкой, которая затмит идеальную красоту: ореховые глаза, греческий нос, маленький пухлый рот с мелкими зубами, волосы, которые надо было каждый день накручивать, что было вечной мукой. Зато талия, грудь – мужчины оборачивались. И ноги отличные. Хотя сама она называла их «как у доярки». Я возражала, нет, как у балерины.

Она действительно в детстве занималась танцами и балетом, и казалась мне небожительницей, девочкой, которой было доступно то, о чем я только мечтала, и что оставалось недоступно мне. Я бредила балетом, художественной гимнастикой. В третьем классе даже по собственному почину пошла в спортивную школу, выполнила все упражнения, которые велел сделать тренер – даже шпагат и стойка на руках в первый раз в жизни чудом получились у меня. Вот как хотела! А тренер честно объяснил мне: «Девочка, ты все делаешь хорошо. Но ты будешь большой. А для гимнастики нужны маленькие девочки». Он оказался прав. Но в третьем классе я еще не предполагала, что буду большой. Почему у нас занимались только перспективными детьми, из которых можно выдрессировать чемпионов с загубленным здоровьем. Ну и позанимался бы ребенок пару лет для себя, для собственного удовольствия. Моя двоюродная сестра, тоже небожительница, занималась художественной гимнастикой. Дошла до кандидата в мастера, хотя врачи категорически запрещали ей всякие нагрузки с ее врожденной болезнью позвоночника. Зато ее мама – фанатка спорта – очень хотела видеть ее на ковре с лентой в руках. Жизнь, почему ты так несправедлива? У меня позвоночник был в порядке, и я так мечтала.

В классе восьмом-девятом я увлеклась Ремарком и Хемингуэем, которого прочла всего. Валя напоминала мне всех его героинь сразу, таких ненашенских непонятных женщин. Вот и в Вале было нечто такое, что выделяло ее из круга других девочек. Лишь позже я поняла, что это было.

Нашлось и ненашенское слово для его определения – «sex appeal».

Вы наверняка слышали или еще помните, мои дорогие читательницы, признание середины 80-х годов, что в Советском Союзе секса нет. Это, отчасти, правда. Молодым девушкам нелегко давался предусмотренный матерью-природой переход в мир женщин. О сексе не только молодые девушки, но и их матери и бабушки имели самые фантастические представления. Животрепещущая тема замалчивалась и табуизировалась, как будто основного инстинкта и нет вовсе. Не существовало в продаже ни соответствующей хорошей литературы, ни противозачаточных средств, ни элементарных презервативов, которые имелись уже четыре тысячи лет назад в Египте и две с половиной тысячи лет назад в античной Греции и Риме. Даже слова такого стеснялись. Единственный завод, производивший презервативы, стыдливо называл его резиновым изделием номер два. Номером один, говорят, был противогаз. Откуда берутся дети – никто не объяснял, ни в школе, ни в семье.

Прекрасный процесс их зачатия назывался нехорошим матерным словом. Одним словом, неслыханная дикость.

Кажется, Маркс писал, что уровень развития цивилизации определяется отношением к женщине. Он очень прав. От себя я еще добавлю, что хорошим показателем является также наличие и состояние общественных туалетов и степень табуизации вопросов пола.

Моя мама, как я догадалась позже, не очень радовалась нашей с Валей дружбе, видимо, чувствовала в ней задатки девушки, нравящейся мужчинам. Но моя мама – мудрая и деликатная женщина, она никак этого не высказала. В школе об этом не было и речи. Мы не были переспелками. На подвиги нас всех не тянуло. Мы не разговаривали переменки напролет о мальчиках. Во-первых, мальчики того не стоили. Во-вторых, у нас имелись более занимательные темы.

Девятый класс оказался самым счастливым в моей молодой жизни. У меня сохранился дневник с того времени, мой первый из длинного ряда других. Серая толстая тетрадь с моими рисунками Пат из «Трех товарищей» Ремарка и леди Эшли из «Фиесты» Хемингуэя на обложке.

Я не собиралась пользоваться никакими дополнительными материалами, лишь тем, что в данную минуту выдает моя ненадежная память, но, представив эту серую тетрадь, мне непреодолимо захотелось взять ее в руки.

Память меня, конечно же, подвела. Серая тетрадка оказалась второй, за десятый класс, а ей предшествовала коричневая. И она начиналась следующими словами: «Сегодня у меня была Валя. Я ее очень люблю. Мы снова болтали о жизни. Она такая прелесть!» Как жаль, что я не записала поподробнее нашу «болтовню» о жизни. Интересно и показательно, что моя самая первая запись – именно о Вале.

Мне пришлось перечитать обе тетрадки. На это ушло время. Волей-неволей пришлось прожить девятый-десятый классы и первый курс, вспомнить и ощутить себя, такую далекую и забытую, с пятнадцати до семнадцати лет.

Девятый класс отличался от десятого как небо от земли. Я сама весьма метко и лаконично описала этот тяжелый процесс переходного возраста и прощания с детством в одной фразе – «превращалась из цыпленка в курочку».

Я прошла это превращение рука об руку вместе с другими подружками, в том числе с Валей. В конце девятого класса она уже носила туфли на шпильке. Я называла ее леди Эшли – это из Хэмингуэя, которым я тогда восхищалась. Интересно, что только тогда. Когда лет в двадцать пять я попыталась перечитать какой-то его роман, то сильно разочаровалась в нем, он показался мне юношеской литературой.

Существование противоположного пола Валя стала замечать, видимо, раньше меня. По крайней мере, влюбилась она раньше, чем я, на первом курсе, в рыжего мальчика из приличной семьи. Валя была технарем, пошла в строительный. Я – в университет, но мы продолжали встречаться, несмотря на то, что новая жизнь подхватила и закружила нас, как вихрь – сухие листья. Новая веха в жизни, учебы в вузе, новый статус студента, новые друзья, конечно же, доминировали в нашей жизни.

Однако нас с Валей связывала другая степень близости – мы были подругами детства, мы вместе простились с ним и прыгнули во взрослую жизнь, крепко держась за руки. У нас существовали свои традиции, например, отмечать последний день времен года. Мы регулярно встречались, и эти встречи становились событием.

Я решила для иллюстрации просто процитировать мою дневниковую запись об одном из таких дней, который мы провели вдвоем: «07.10.19… Вчера был замечательный, замечательный, замечательный день. Трудно вообразить более замечательный и подходящий день. Представьте себе: вечер, прохладный и сырой. Осенний ветер, льет дождь.

Мы сидим с Валентиной под навесом, рассуждаем о концах и началах. И наши мысли, как сигаретный дым, подхватывает и уносит сырой ветер. Рядом на земле стоят мокрые зонтики (Москва Олимпийская) и мы сидим, прижавшись друг к дружке бочками. А потом мы садимся в троллейбус с намерением сделать круг и поговорить в тепле.

Но, видимо, мы имеем вид девушек, ищущих приключений, и мы их находим: мой зонтик довольно резко опускается на голову одного подвыпившего весельчака, но мое хорошее расположение духа делает эту ситуацию ужасно забавной.

Мы расстаемся уважающими друг друга людьми. И снова дождь. Главная улица города. Мы бежим наперерез всему транспорту, догоняя троллейбус».

Первой из нас вышла, вернее, выскочила замуж чуть ли не за первого встречного принца наша третья подружка – Ира. Вы уже знакомы с ней. Свадьба была в Москве. Мы с Валей, а она со своим парнем, в платьях из искорки запечатлены вместе с невестой и женихом на Воробьевых горах. Единственная фотография с того времени. Я ее очень люблю. Серьезный жених как аршин проглотил. Невеста – девочка-цветочек. Валя такая знойная, даже роковая женщина – леди, рядом ее рыжий из хорошей семьи. Я держу разлетающиеся волосы, и какая-то чужая тетка ни к селу, ни к городу пристроилась рядом со мной. Надо бы ее, наконец, отрезать, она к нашим судьбам не имеет никакого отношения.

Таким образом, наша третья подружка, выйдя рано замуж, перекочевала в Москву. После окончания института туда же перебралась и Валя с семьей и уже мужем, тем рыжим. А я вскорости отчалила к заморским берегам, на другую планету. С тех пор наши встречи происходили в Первопрестольной. Я останавливалась у них по дороге в родной город на юге нашей Родины и на обратном пути – когда возвращалась с юга на север, а потом на ненавистный запад.

Валя работала на очень тяжелой работе – мастером на стройке, по сменам, с мужиками-работягами, подчас пьянью и грубиянами, далекими от тонких манер английских аристократов. А ее муж тем временем благополучно пристроился за пульманом в теплом бюро за треть тех денег, которые зарабатывала Валя. Прожив без детей положенные первые семь лет, супруги осознали, что следующие семь лет они не одолеют.

А тут случился мой первый развод – я была в ужасном нервном состоянии. Ведь в первый же раз! Валя приехала ко мне заграницу поддержать меня морально.

Этот ее первый визит на другую планету, которую я для удобства назвала, как вы помните, Марсом, оказался весьма курьезным. Уже сам перелет с Венеры на Марс так взбаламутил ее, что она не сразу сориентировалась в ситуации и не нашла нужного тона.

Уже в аэропорту я встретила ее в несколько опьяненном, в прямом и переносном смысле этого слова, состоянии. Летящие первым классом мужчины, видимо, новоявленные бизнесмены или политики – бывшие комсомольские лидеры, на борту угостили ее коньком.

Последовавший потом разговор на кухне до утра прошел в том же приподнятом настроении. Она рассказывала о своих похождениях и приключениях, естественных для молодой женщины, работавшей в большом мужском коллективе. Все вполне невинно, никакого особого «криминала». Но мне, которую как раз бросал муж, нашедший себе на работе же – где еще! – новое увлечение, все это было крайне неприятно.

Дальше больше – Остапа, в данном случае Валю, понесло. На следующий день, пока я была на работе, Валя чуть ли не на улице познакомилась с местным жителем, красивым парнем, чудом оказавшимся потомком первой волны русской эмиграции и немного говорившим по-русски.

На следующий день – еще с одним, о котором я уже упоминала, – бывшим мужем моей приятельницы Риты – Портосом, тоже рыжим. С ним дело пошло дальше, что меня, такого апостола морали и несчастную-брошенную, сильно удивило. Ведь Валя к тому времени была замужем и, по моим впечатлениям, за порядочным человеком, изменять которому, даже в мыслях, было некрасиво.

Если быть честной, я немного завидовала, что все эти «знакомства» произошли не со мной. Они были куда нужней мне, чем Вале, думала я в своем эгоизме и оскорбленности брошенной женщины. Они вылечили бы мою разводную депрессию в миг.

Я призналась Вале, что от ее приезда ожидала совсем другого, и ее «пускание во все тяжкие», пусть и полуплатонические, меня удивляет. К ее чести надо сказать, что она быстро осознала свой перегиб, и остаток времени мы провели душа в душу. Уезжая, она оставила мне записку, которую я всю жизнь вспоминаю, как одиннадцатую заповедь Господа-бога: «Смейся, подруга, смейся».

Как часто я прибегала к ее мудрому совету.

Через несколько месяцев она приехала снова, но уже по приглашению рыжего Портоса. И жила попеременно то у него, то у меня. Оказалось, что муж Вали ушел к другой, с которой встречался еще до всех Валиных «измен». Она отпустила его с миром: нагладила рубашки, снабдила новым комплектом постельного белья и отпустила. Даже утешала его, когда он ссорился с новой пассией. Оказывается, они никогда не жили так хорошо, как всем внушала Валя, и сам он не был таким порядочным, как о нем, с ее подачи, думала я. Валя просто создавала в обществе лучшее мнение о своем муже, чем он того заслуживал. Оказалось, что ребенка не мог зачать именно он. Валя делала вид, что это она не хочет рожать, брала «вину» на себя. Почему?

Потому что была порядочным, интеллигентным человеком.

Бывший муж не оценил ее благородства, он еще долго портил Вале нервы тем, что не выписывался из коммунальной квартиры, лишая ее возможности обмена или приватизации. Он оказался человеком, способным на мелкие подлости. Я ошиблась в нем, я слишком положилась на его рыжую интеллигентскую внешность и тот имидж, который ему создавала Валя.

Мне стыдно, что я упрекала Валю в аморальности.

Я была глупой оскорбленной женщиной, совсем не знающей жизни.

Я прошу прощения за это еще раз. Валя, прости, что я усомнилась в тебе. Я была сама не своя. Оскорбленная в искренних чувствах жена, которую увезли на край земли и бросили с ребенком на руках накануне тяжелых социальных катаклизмов.

Я еще не знала, что человек должен жить сообразно своей натуре, не загоняя себя в рамки так называемой общественной морали. Морально то, что морально для тебя.

Личная жизнь женщины очень коротка и подчинена правилу «то густо, то пусто», причем густо случается в лучшем случае один раз в жизни, а пусто – все остальное время. Я поняла это намного позже тебя, но благодаря тебе.

Спасибо за урок, подруга.

Рыжий Портос – бывший муж Риты, влюбился не на шутку, ездил к Вале, звал замуж. Но Вале никогда не давались иностранные языки.

Она правильно поступила: наверное, жить лучше дома, в своей стране, какой бы она ни была.

Наша следующая встреча летом в Москве оказалась не менее курьезной. Я обычно оставалась на сутки у моих подружек, летя к родителям на самолете и обратно через месяц-полтора. Валя встретила меня в Москве несколько напряженно, как будто что-то не договаривая. Прибыв в свой южный город, я поделилась впечатлениями, что ее знаменитая талия как будто поплошала. Когда на обратном пути через месяц-полтора я снова оказалась в Москве, к моему изумлению, я обнаружила у нее живот, который уже невозможно было скрыть никакими силами. Наконец, слава богу. Ей уже было под тридцать, а в то время это считалось критическим возрастом для первой беременности. Тогда же наша третья подруга Ира ходила на сносях уже своим третьим ребенком.