Текст книги "Я и мои (бывшие) подруги"

Автор книги: Ольга Эрлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Ольга Эрлер
Я и мои (бывшие) подруги

Жизнь любит тех, кто любит жизнь.

Предисловие

Есть у меня шапочные знакомые – занятная парочка вдовцов из дома престарелых. Ей 85, ему 91! Про свою подругу мужчина говорит, что взял ее практически невинной девушкой. Хотя невинная многие десятилетия состояла в браке, имеет детей, внуков и правнуков. Она соглашается с утверждением о своей невинности, объясняя ее тем, что жизнь прошла в трудах и заботах – было не до любви, не до секса. Говорит без всякого смущения, но и без особого энтузиазма. Ее нынешний партнер по жизни куда словоохотливей и, как любой мужчина, любит рассказывать о своих победах. Гордо вспоминает, что в первый раз она легла в совместную постель в ночной рубашке, во второй – уже без нее. А сейчас они обожают вместе принимать ванну.

Что ж, замечательно, если людям хорошо вместе, прекрасно, что у них есть силы и желание на полноценную личную жизнь. Быть счастливыми никогда не поздно, а они производят впечатление счастливых людей. Секс в пожилом возрасте – тема-табу, она только-только начинает завоевывать право на жизнь и нормальное отношение. Но не потому я говорю об этом.

Больше всего меня поразило их отношение к будущей смерти партнера. Женщина предпочитает, чтобы первым ушел он. Она не хочет, чтобы он страдал от потери и одиночества, если первой умрет она. Мужчина тоже пожелал уйти первым, но его обоснование было другим. Привожу ответ дословно: «Если она умрет первая, опять начнется этот театр». – ??? – Услышав это, я внутренне поперхнулась, но все же уточнила – вдруг неправильно поняла.

Он пояснил: опять эта морока – новую искать! Вы еще помните, что мужчине 91 год? Прелестный пример взаимоотношений полов. Что в 20, что в 90 лет – ничего не меняется, мужчины остаются мужчинами, женщины – женщинами.

Почему я начала свою повесть о дружбе таким странным образом: рассказом о людях, которые ни к теме, ни к дальнейшему повествованию не имеют отношения?

Поясняю. Начиталась многочисленных советов мэтров литературы о том, как написать книгу. Все в один голос рекомендуют начать чем-то необычным и интригующим.

Вот я и послушалась. Насколько необычно получилось, судить вам. Мое дело проверить, есть ли смысл в подобных рекомендациях.

А теперь позвольте перейти к незамысловатому повествованию о себе и своих (бывших) подругах. Почему-то мне кажется, что читать эту книгу будут в основном женщины. Думаю, в жизни любой из вас случались болезненные потери подруг, разочарования в дружбе, возможно, даже предательства, которые вы не могли забыть или простить многие годы. И все же, несмотря ни на что, надо стремиться к дружбе и взаимопониманию, к состраданию и солидарности с женщинами. Ведь мы сестры.

Приятного чтения, милые женщины!

Глава 1
Я

Жаркий день, тридцать пять градусов, духота. Изменение климата, о котором так много говорили большевики, извините – ученые-климатологи, уже давно произошло и идет своим необратимым ходом. Ночью прошла гроза с молниями в самое окно и запоздалыми бутафорскими громами. Почему я обращаю внимание на грозу? Я боялась, как бы гром не разбудил ребенка, нашего ангела. А, кроме того, как бы шаровая молния не залетела в раскрытое окно.

Есть у меня первобытный страх шаровой молнии. Привил мне его один советский фильм: в нем молния залетела в дом, шипя, побродила по его закоулкам, и, не причинив вреда, вылетела в другое окно. Как бы то ни было, шаровая молния – мое слабое место. Странно, скорее может убить нормальная, а боюсь шаровой. Видимо, играет роль ее редкость, «элитность». А нормальная и есть нормальная, что ее бояться?

Спасибо, накануне по ТВ просветили народ, как надо спасаться от молнии в чистом поле (когда это мы там бываем?). Нельзя прятаться под деревом. Ну, это известно давно. Не рекомендуется ложиться на землю, хотя именно это до недавнего времени считалось правильным. А что надо? – Присесть на корточки! Ну, слава Богу, я успокоилась.

Наука имеет большой вес для моего сознания.

Итак, сплю при раскрытом окне, просыпаюсь от грозы, в полусне закрываю окно (шаровая молния), сплю дальше, и при этом пытаюсь запомнить сон. Сейчас объясню, почему. Если дать себе задание его запомнить, то он действительно запоминается. Утром его желательно вспомнить, проанализировать и попытаться понять, что он хочет тебе поведать. Существует мнение, что он несет в себе подсказку для решения твоих проблем, например, со здоровьем. Эта идея не нова и не так абсурдна, как может показаться на первый взгляд. Так уже лечили в античности.

Укладывали людей спать в храме бога врачевания Асклепия, предварительно наказав им думать, то есть медитировать, о своих болячках. И бог во сне действительно посылал подсказки: отчего возникла болезнь и как от нее лечиться.

Я вычитала эту идею в книге одной американки, врача-гинеколога. Эта книга будет всплывать в моем повествовании еще много раз. Она вообще стала толчком к написанию данного «романа». Но сначала небольшое лингвистическое отступление по поводу словесного монстра: женщина врач-гинеколог.

Когда мы, наконец, введем в язык женские обозначения профессий; равноправие полов все еще никак не отражается в речи. В других языках таких пробелов уже давно нет. А раз равноправия нет в языке, значит, его нет и в жизни. Почему есть нормальное слово жрица, воспитательница, секретарша, учительница, шаманка, певица, но нет врачица или гинекологиня? Вернее, оно есть, но считается разговорным и неправильным. Мы же не говорим: певец Алла Пугачева или балерин Майя Плисецкая, гимнаст Алина Кабаева, фигурист Ирина Роднина? Если врачица так режет ухо, то можно придумать что-то новое – врачительница, врачевальница, врачевательница, да все что угодно, лишь бы женского рода. Ведь эта врач – женщина!

Милые читательницы, мое удивление кажется вам странными? Объясню: я давно живу в стране, где обозначения профессий имеют как мужской, так и женский эквивалент.

Я к этому привыкла быстро, как ко всему хорошему, и считаю такой порядок вещей справедливым.

Но вернемся к книге, заставившей меня написать тот роман, который вы сейчас читаете. Вышеназванная американская гинекологиня в своей частной практике лечит женщин комплексно: не только по канонам современной медицины – лекарствами и операциями, но и альтернативно, привлекая знания далеких эпох и народов о душе, интуиции, 8 внутреннем голосе, который есть не что иное, как божественное в нас. Мы используем наш мозг процентов на пять (гении, может, на шесть). А девяносто пять процентов – это и есть то иррациональное, подсознательное, неподвластное мудрецам. И роль этого непознанного огромна.

Возникновение женских болезней американка связывает не только с физиологией, но и с психологией, видит в них психосоматическую связь. По ее мнению, когда страдает душа – начинает страдать и тело. Возникновение миом на матке она связывает сразу с несколькими аспектами жизни.

Прежде всего, с нераскрытостью творческого потенциала женщины, неудачной личной жизнью, крахом дружб и отношений, финансовой нестабильностью и другими нерешенными или непроработанными проблемами, от которых мы подспудно страдаем, и которые выходят нам вот таким «боком» – в виде новообразований на матке.

Почитав главу о роли сна в нашей жизни и, в частности, в диагностике миом, я захотела проверить, выйдет ли что-нибудь из «разговора с собой», получу ли я какой-то ответ, если попрошу подсознание дать мне его в форме сна.

Пока не очень выходит, потому что сон я просто-напросто не запомнила. А вопрос перед сном был задан серьезный: что мне хочет сказать моя миома? Почему это доброкачественное новообразование появилось в районе второй чакры, отвечающей за многие важные вещи: за неизжитые эмоции, боль и потери, за отношения между людьми. Но прежде всего, как я уже говорила – за творческое начало в человеке.

Мне казалось, что в творческом самовыражении у меня дефицитов меньше всего. Природа наделила меня многими, хотя и не очень яркими способностями: к музыке, пению, танцу, рисованию, сцене, писанию-графоманству. В разное время мною овладевали те или иные интересы, и я удовлетворяла их по мере возникновения. В детстве-юности я занималась музыкой, пела, рисовала, играла в театре.

Потом, в послерасцветном возрасте, ближе к сорока, занялась самым подходящим, если не единственно возможным для этого возраста видом танца – танцем живота, благо живот появился. И танцевала за милую душу. Даже преподавала другим и сочиняла собственные композиции, ставила танцы как хореограф. Ну, просто как Петипа или Баланчин. Но вы это и сами знаете, милые женщины: жизнь заставит – и хореографом станешь, и всем, чем угодно.

Что я еще перечисляла из своих способностей? Ага, писание. Я имею в виду не святое писание – я не святотатствую, а существительное от глагола «писать». Писательство я сказать не могу. Это означало бы, что я считаю себя писателем. Нет, не считаю. Вот это было бы самым ужасным святотатством. Писатель для меня – Чехов, поэт – Пушкин, драматург – Шекспир. Это мне подсознание сразу любимых выдало – небожителей. Вот оно какое, а мы его так часто недооцениваем.

Пишу. С четырнадцати лет. Вот и сейчас: что я делаю – пишу. Пишу не из-под палки, как в случае с обучением игре на пианино, или ради здоровья и сохранения формы, как танец живота, сальса или пилатес, а с удовольствием и даже страстно. А в какие-то времена, причем такие продолжительные, что даже странно подумать, писание было основным содержанием моей жизни.

Раньше я долго стеснялась признаться кому-либо, что пишу: как будто я барышня-дворянка 19 века. В те давние времена это было нормальное «хобби». Я тоже всегда с удовольствием писала письма, дневники, прозу, но не признавалась всем и каждому – знала, в каком обществе живу.

Не поймут. Даже близким друзьям призналась поздно.

Видимо, не верила в себя. Да не видимо, а очевидно, что не верила. И не без основания боялась, что дорогое для меня занятие не найдет одобрения и интереса у моих друзей.

И не ошиблась…

Только одна подружка, которая писала сама, заинтересовалась и прочла мое произведение. Спасибо, Вера.

Хоть мы и не подружки больше, а только бывшие – боже, как грустно это осознавать – но в тот момент ты была для меня самым главным человеком. Ибо единственная поняла важность писания для меня. Остальные из вежливости послушали о моем увлечении и при первой возможности поменяли тему разговора. Это жизнь. Обидно, досадно, да ладно. Ударение на первых двух словах… До сих пор! А ты, глупая, еще спрашиваешь, откуда миома!.

Разум и подсознание – вот я опять уперлась в вас носом. Разумом я понимаю, почему получилось так, как получилось, почему поменялся статус моей дорогой Веры.

Вижу все причины и следствия, прощаю головой. И все же, ужасно, когда любимые подруги превращаются в бывших.

Подсознание знает, как это грустно. И совсем, совсем не ладно. Сколько бы ни говорилось, что человек обречен на одиночество, – разум противится признавать эту истину.

Мы все панически боимся одиночества, точно так же, как древние боялись его, оставаясь в холодной темной пещере без поддержки и общества себе подобных.

Вера мне до сих пор снится: там, в подсознании, наша связь еще не разорвана..

Но хватит о грустном. Что это меня повело в сторону? И речь о бывшей без кавычек, действительно бывшей, подруге Вере еще впереди.

Назад, к нашим баранам, к началу начал, к писанию.

К четырнадцати годам. Конец детства, заря взросления и ужасы переходного возраста. Хотя, как я потом убедилась на собственной шкуре, главные ужасы переходного возраста переживают все же родители, а не сам проходящий через него. Тогда я еще не знала, что пребываю в светлом времени превращения куколки в симпатичную бабочку.

Тогда я просто жила себе и жила. Ходила в школу. Дружила с хорошими девочками. Читала книжки. Вот, ключевое слово и прозвучало – книжки.

Читать я начала поздно. Читала, конечно, сказки, детские книги, но читать, то есть открывать для себя лучший из миров – мир фантазии умных талантливых людей – начала поздно. Видимо, так было предусмотрено судьбой: и возраст, и первая книга, взятая из библиотеки, – все определило мою дальнейшую жизнь. Эта книга называлась «Герои Эллады». Качок-Геракл с двенадцатью подвигами, об эротическом тринадцатом в детской книжке не написали; бедняжка Гелла, так глупо упавшая в море; несчастная и коварная Медея; ворюги-аргонавты. Это сейчас я вижу их так, а тогда они казались мне романтическими, мужественными героями. Нет, Жизнь все же любит меня. Это она привела меня в городскую библиотеку, дала в руки изодранных «Героев». Дома я благоговейно подклеила страницы, цветными карандашами нарисовала новую обложку взамен совершенно затертой и истрепанной – мощного Геракла с дубиной в руке. Это произошло лет в одиннадцать. Первая ласточка.

А вторая прилетела в тринадцать-четырнадцать и называлась «Таис Афинская» Ивана Ефремова. Коричневая такая, 73-го года издания, последний роман советского писателя-фантаста, писавшего в основном книги об идеальном коммунистическом будущем.

Последнюю он посвятил жене, тоже Таисии. Написана его типичным тяжелым наукообразным языком. В ней слишком много философских отступлений, и слишком мало о любви. Я очаровалась и заболела этой книгой, видя все ее недостатки, а это и есть проявление настоящей любви – иррационального чувства.

Я перечитывала ее бесконечно, как верующий Библию. Александр Македонский проходит по книге почти эпизодически, как тень отца Гамлета. Девушка Таис описана мудрой, прожившей жизнь женщиной. По-видимому, Ефремов списывал ее образ с собственной любимой жены.

Я заболела античностью, Александром, Таис, полюбила все это, жила этим страшно сказать как долго – всю свою сознательную жизнь. Как не сказать спасибо Ефремову? Он написал свой роман так, как МОГ и как ХОТЕЛ: с мудрой Таис, эпизодическим непонятным Александром, собственной философией. Мне, сверстнице главной героини, не хватало такой же молодой, неопытной, эмоциональной девушки Таис, какой была я и мои подруги, не хватало живой любви, Александра, не тенью мелькающего за углами и поворотами повествования, а определяющего его.

Свято место пусто не бывает. Сначала я стала «дописывать» роман Ефремова, заполнять пропущенные отрезки жизни, дополнять образы героев своими фантазиями, вдыхать в них жизнь.

На многие годы для моих друзей был решен вопрос подарка на день рождения. Конечно же очередную монографию про античность или новый роман об Александре. Цель моих ежегодных отпусков тоже определялась однозначно: туда, где бывал он, где разворачиваются события моего романа. Посмотреть своими глазами и «увидеть» то, что там происходило две тысячи триста лет назад.

Со временем я поумнела и осмелела, количество знаний, опыта и пропущенных через себя чувств перепрыгнуло в новое качество – то ли открылся третий глаз, то ли какой-то канал в подсознание – новая жизнь, переполнявшая меня, рвалась на волю. Года в тридцать три я купила толстую амбарную книгу, и начала писать уже совершенно СВОЕ, последовательно, с первой страницы до последней. Писать – не совсем правильное слова, скорее записывать картины «с натуры», обличать в слова то, что посылалось мне откуда-то, из глубин подсознания, опыта прошлых жизней? Не знаю…

Спустя шесть с половиной лет и пятнадцать амбарных книг я вывела слово «конец». Потом полгода перепечатывала в компьютер, еще пару лет правила и редактировала. Потом пять(!) лет, почти потеряв всякую надежду и нервы, искала издателя. Когда же моя книга под чужим, придуманным редакторами, названием и аляповатой серийной обложкой все же вышла в большую жизнь, я еще долго не могла перерезать пуповину.

Но пока я писала и редактировала свой первый и главный роман, я была счастлива этим как ничем другим! [1]1
  Роман О. Эрлер «Александр Македонский и Таис. Верность прекрасной гетеры» вышел в 2009 г издательством АСТ. Первоначальный тираж успешно распродался, и было сделано несколько допечаток.


[Закрыть]

Представьте ситуацию, милые сестры. У меня тяжелый день, недомогание или неприятности. Но стоит мне подойти к компьютеру, почитать пару страниц, и, все проходит. Я получаю свою дозу. Я счастлива попасть в мир людей, которых сама же создала, которых люблю и понимаю.

Пусть я автор, то есть слепо любящая мать, но я не могла представить, что мой роман не произведет, по меньшей мере, хорошего впечатления на других людей.

Ведь я писала его не на заказ в модном жанре или на ходкую тему, не ради денег. Я просто не могла не поделиться тем, что наполняет меня таким счастьем, во что я вложила всю душу и страсть.

Мое детское увлечение:

1. привело меня на исторический факультет университета, который я закончила;

2. вынудило на трех языках прочесть все, что смогла достать по интересующей теме;

3. написать свой роман о нем так хорошо, как я могла.

И еще одно. Писать – это огромное счастье. Если бы вы знали, какое это счастье, люди. Пишите! Наш язык дан нам неспроста. Это как мука. Из нее можно испечь хлеб насущный или элементарные блинчики, а можно сотворить чудо кулинарии из пяти слоев с пятью видами кремов и начинок. Так и язык. Кому-то для жизни хватает сленга или даже мата. Кому-то хочется выражаться богато и изысканно, кому-то необходимо создать из слов новый мир, другую действительность, в которой он – за творца! А кто-то даже может писать стихи! О, это мастерство высшего пилотажа, это искусство золотошвейки или нейрохирурга.

Вначале ведь было слово. Все неспроста…

Приняла душ, освежилась, пять минут можно жить.

Духота и жара прежние, но дело идет к вечеру, к ночной грозе, которая собьет жару. Так обещали синоптики, а я науке доверяю. На завтра прогнозировали двадцать пять градусов. Боже, что может быть лучше двадцати пяти градусов! Только двадцать четыре. Замотав мокрую голову, полуодетая, я легла на кровать, положила на живот подушку, а на нее тетрадь, чтобы продолжить мое произведение. Я пишу быстро. Едва успеваю своими каракулями записывать поток сознания, а иногда – бессознания, и именно тогда выходят лучшие места.

Итак, душ, полуодетая, живот, о котором я упоминала. Миома отвечает в лучшем случае за треть его фантастического увеличения. Видите, какая я самокритичная. Две трети я наела сама, люблю сладкое и шоколад, тем более что в нем открыли гормон счастья, это немного успокоило мою совесть обжоры и лентяйки. Пару лет назад живот вырос и сильно изменил мой силуэт, и, кроме того, потерял способность втягиваться. А это для женщины существенная потеря. До сорока лет я держала свой девичий вес, а потом начала поправляться – в год по килограмму. Ох, уж эти сорок лет! С сегодня на завтра, то есть буквально с первого на второе марта энного года мое здоровье и внешний вид покатились под откос. Больше всего меня поразила моментальность этой жестокой метаморфозы. Я стала уставать просто так, без всяких причин, плохо себя чувствовать, по-другому болеть.

Смешно сказать, но элементарная простуда превратилась в серьезную болезнь с вовлечением в воспалительный процесс всех органов дыхательной системы.

Теперь я простужаюсь так: все начинается с сильнейших болей в горле, как при ангине, которой я не болела с десятилетнего возраста. К ним присоединяются всемирные потопы из носа, сам он утрачивает свою физиологическую функцию и торчит только для «красоты». То есть для уродства, потому что распухает и краснеет. Дыши, чем знаешь, спасайся, как можешь. То же происходит и с глазами, залитыми конъюнктивитными слезами, – похлеще, чем у Ярославны в Путивле – ни почитать, ни ТВ посмотреть, никакой отрады болящему. И это невзирая на все меры профилактики и лечения: горы витаминов и гриппостата, вдыхание паров горячей картошки, которое ничего не дает, кроме расширения пор, что само по себе не плохо, но все-таки второстепенно, когда нечем дышать.

Даже раскладывание чеснока по всему дому для борьбы с вирусами и литры горячего молока с медом ничего не меняют. Насморк превратился в серьезное заболевание.

Что же будет, если меня, не дай бог, посетит настоящее тяжелое заболевание? Что случилось с моим иммунитетом с первого на второе марта энного года, когда мне стукнуло – вот он, богатый и могучий – сорок лет? Он покинул меня вместе со второй молодостью и стройной фигурой.

Вернитесь, любимые, я все прощу!

Но назад, к животу. Миома размером с грейпфрут.

Матка увеличена как на четвертом месяце беременности.

Плюс жирок сверху такой гла-а-аденький, эдакая перинка-одеялко. Раньше живот состоял из двух частей – выше и ниже талии, как у всех женщин. А теперь стал сплошным, как у мужчин, и толстым. Женщины меня поймут – это непроходящая печаль. Проснулся задний ум – какая же я была глупая и не ценила свою идеальную фигуру и вес. Все выискивала недостатки и проблемные зонки. Вот, получай теперь свою зонищу. Брюки, которые сейчас я могу носить только стоя и только на вдохе, я носила раньше с поясом – спадали. Где то время? Раньше, когда я загорала на спине, живот проваливался и прилипал к позвоночнику. Выпиравшие кости бедер казались крутыми берегами над Амуром, через который впору было перебрасывать мост.

Сейчас даже если лежу, на мне сопка Маньчжурии, кости куда-то делись. Так и хочется воскликнуть – кому они мешали? У меня все как у Маяковского, не зря я его люблю.

У него не любовийка, а любовище, у меня не миомка, а миомище. Но! Я себя люблю. А, следовательно, и все, что во мне. Если есть, значит, так надо. Во всем есть смысл, даже если мы его не видим. В том числе в доброкачественном новообразовании, которое хочет мне что-то сказать, а что – я постараюсь понять с помощью этого писания.

Письмотерапии? Спасибо, что образование не злокачественное: тогда бы я писала совсем другое произведение.

Остановимся на модной мысли о необходимости любить себя. Хорошо, что она постепенно вытесняет из умов женщин утверждение о скромности, их, якобы, украшающей. Дело в том, что прекрасное слово скромность часто невольно путают со стеснительностью и неуверенностью.

Какие странные слова-оборотни: самоуверенность – уверенность в себе. «Сам» стоит то перед, то после «уверенности», и от этого смысл полностью меняется! В языке той страны, в которой я сейчас живу, нет двух противоположных понятий: хорошего – «уверенность в себе» и плохого – «самоуверенность». А раз нет в языке, то нет и в умах людей. Эти понятия слились и приобрели единственное, положительное, значение. Когда я с этим столкнулась, я довольно долго удивлялась, не соглашалась, сопротивлялась, как сопротивляешься поначалу всему непонятному и новому. Но в итоге мне пришлось пересмотреть и изменить свои взгляды.

Нечего прикрываться скромностью, если ты просто-напросто закомплексованный, неуверенный в себе человек.

А уверенным быть надо, потому что это хорошо и правильно, и оставим демагогию и политкорректность! Себя надо любить, если хочешь, чтоб тебя все любили. А будешь любить себя, полюбишь и других. Как же ложно понятая скромность отягощает нашу жизнь, навязывает комплексы, гирей весит на ноге, мешая жить и развиваться. Да, некрасиво быть самовлюбленной эгоисткой и выскочкой.

Но жаться и прибедняться, не верить в свои силы тоже глупо. Глупо, а не скромно. Это я говорю не только вам, милые сестры, но и себе, так как сама еще не изжила сей порок воспитания. Надеюсь, что для молодого поколения (пусть это и звучит так, как будто мне восемьдесят семь лет) эта мысль стала общим местом, понятным и без моих увещеваний.

А почему я вообще начала про эту скромность? Ну, начала и начала. Ведь ничего «просто так» не приходит в голову. Значит, надо было об этом сказать. В моем повествовании я еще вернусь к стеснительности в главе о скромной девушке Ане.

Теперь же мне хочется поговорить о человеке, не страдающем мучительной скромностью, не отягощенном явными комплексами, а наоборот – полном прекрасных и поучительных достоинств – моей (бывшей) подруге Ире. А так как всем душевным движениям следует давать волю – начнем этот разговор!