Текст книги "Я и мои (бывшие) подруги"

Автор книги: Ольга Эрлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

Глава 6
Снова я

Я так быстро, за день, написала первые главы моего второго произведения, что решила сделать небольшой перерыв. Ибо, если так пойдет дальше, я напишу роман за неделю. Напомню, свой первый я писала более шести лет.

А с подготовкой – все тридцать. Даже обидно получается.

Мои надежды на погоду оправдались. Я же не зря утверждаю, что Боже меня любит. Ночью прошла гроза, сбила жару и на следующий день благодарное население той страны, в которой я живу, наслаждалось 25 градусами.

После – это счастье. Это как после четырех человек гостей – пустой дом, после сессии – каникулы, после брака (слово-то какое!) – развод.

Смешно: прогуливая вчера внучку в коляске в соседнем жилом районе, встретила своего бывшего мужа, прогуливающего в коляске своего сына. Обратите внимание – его сыну от новой молодой жены и его же внучке обоим по десять месяцев, то есть полудядя и полуплемянница – одного возраста. Меня этот факт регулярно веселит.

Странно, мои пятнадцать совместных лет с ним начисто испарились из памяти. Просто невероятно смотреть на этого человека и думать, что ты прожил с ним пятнадцать лет. Абсолютно никаких эмоций внутри, ничего.

Совершенно ровное, спокойное отношение, как к постороннему, прохожему.

Несколько лет после развода я не могла думать о нем без раздражения. Так же, как и несколько лет до развода. А сейчас – полнейшая тишина в сознании и подсознании, одно удивление. Вот этот испортил мне жизнь? Вот из-за этого я так страдала, была несчастной? Впала в архетип «только не бросай»? Стыдобище, как говорил Горбачев. Да нет же, люди, не он меня сделал несчастной, а я сама. Просто, тогда я еще не знала того, что знаю сейчас: Жизнь такова, какой МЫ ее видим.

Никто и ничто, кроме тебя самого, не несет ответственность за то, счастлив ли ты.

Можно быть счастливым всегда.

Счастье – это умение принимать жизнь такой, какая она есть.

Ничего нельзя бояться.

Любой конец всегда означает новое начало.

Жизнь прекрасна!

Пожалуй, хватит напоминать прописные истины.

Умному – достаточно, как говорили древние, sapienti sat – так звучит эта народная мудрость по-латыни. Да и вообще, мне кажется, неумных на свете нет. Каждый умен в чем-то или по-своему, от любого человека можно чему-то научиться.

Не хочу возвращаться в грустное прошлое, потому что привыкла жить настоящим – сиюминутным. И приучилась не допускать в свою драгоценную жизнь негативного. Спасибо, нам не надо.

Увиделись, мило поговорили о детях и разошлись без всяких претензий. Все – отработано, спокойно-положительные эмоции тому доказательство. Я простила этого человека. Я желаю ему добра. Между нами ничего не стоит.

Значит, миома не от этого.

Может, все же от молока? Есть такое мнение, что молочные продукты вредны и провоцируют появление новообразований. Я всегда была молочной девочкой, в детстве по три литра в день выпивала. Шла с бидончиком на зов колокольчика к молочной бочке, брала свежее молоко с фермы – сейчас это называется биопродукт и стоит в два раза дороже отравленного гормонами и антибиотиками молока нормальной, то есть биологически грязной коровы.

Как же мне повезло! Какое счастливое детство мне выпало.

Свежее молоко от здоровой коровы, собственные, бегающие по земле, куры, овощи с огорода, фрукты без пестицидов и с характерным для своего вида вкусом и запахом. Это сейчас помидор отличается от огурца не по вкусу, а только по форме и цвету.

А что ждет мою маленькую внученьку? Загаженная планета, озоновая дыра, ненатуральным способом выращенные или генетически модифицированные продукты питания, измененный климат: северный полюс без снега, белые медведи только на картинке, муссоны-пассаты в центре Европы? Уже сейчас в одной стране наводнение, а в соседней засуха. Замучились имена искать для ураганов, уничтожающих с лица земли миллионные города.

Задержимся немного на времени моего счастливого детства. Во втором классе я мечтала стать оперной певицей.

Согласитесь, это очень странное желание для нормальной восьмилетней девочки. Потом оно исчезло и я не помню, кем я хотела стать с 3 по 8 класс. Но откуда оно вообще взялось? И почему именно оперной? Кроме регулярного воя наших оперных див по радио, который никак не может полюбиться ребенку, у меня не было никаких встреч с миром оперы. В пионерско-комсомольском возрасте мы семейно ходили в театр оперетты, оперного в нашем городе не было, на премьеры местной труппы или гастроли московских солистов. Но я никогда не любила и до сих пор не полюбила оперетту. Скорее наоборот, характерные опереточные голоса раздражают меня. В те времена Образцова еще не вела на телевидении своих музыкально-просветительских передач, это произошло в начале 80-х. Так откуда же у парня испанская грусть, спрашиваю я себя?

Чтобы найти себя, вернуться на свою дорогу, психологи всегда рекомендуют вспомнить свои любимые сказки, книжных героев, которым ты хотел подражать или детские мечты, – кем ты хотел стать в детстве, когда ты еще – ты. Чистый, истинный, божий ребенок, не ампутированный воспитанием и окружающей средой.

Мое желание петь оперным голосом, или выть, как выражается народ, молчало во мне с восьми до приблизительно тридцати трех лет. Тридцать три – возраст Христа, важная веха в жизни любого человека. Уже живя в той стране, где я живу до сих пор, я вдруг (а вдруг ли?) решила заняться вокалом. С таким же успехом можно было решить заняться теннисом, конным спортом или гольфом – эти элитные хобби весьма дороги. Везде, кроме Англии.

Там гольф – народный спорт, обычное дело – как у нас футбольный мяч попинать во дворе.

Я всегда жила на минимальную зарплату или, если оказывалась без работы, на пособие по безработице, что еще минимальней. Помните репортажи советских времен о безработице, неуверенности в завтрашнем дне, тяжелой жизни трудящихся в капиталистических странах? Мол, люди там недоедают и так далее. И наш ответ: ой, ну если недоедают, то пусть пришлют нам, мы доедим. Голодать мне, слава богу, не приходилось, как некоторым друзьям в России в начале 90-х и после реформ и обвалов. А с остальными прелестями капитализма знакома. Но я ни на что не жалуюсь. Мы все, на наше счастье, рождены не в нищей Северной Корее или провинции Дорфур в южном Судане, раздираемой гражданской войной.

Итак, пение. Я занялась поисками учителя вокала в моем районе. Умные люди еще не придумали гениальный интернет, и я начала поиски с примитивной телефонной книги. Такой учитель нашелся, и мы договорились о прослушивании.

«Спи, моя радость, усни», – пела я на языке оригинала задушенным дурным голосом – так я представляла себе бельканто. Учитель отнесся ко мне снисходительно, даже с симпатией. Это вообще характерно для маленьких лысеньких пожилых дядечек по отношению ко мне. Он позволил поприсутствовать на уроке, который давала его жена, тоже певица – красивая, молодая, высокая женщина.

Эти факты заставил меня поверить в то, что мужчинка – действительно величина в своем деле. Величина аккомпанировал на рояле; вся идиллия происходила в огромной квартире – у нас подобная квартирно-метражно-потолковая роскошь называлось «старым фондом» и слыла пределом мечтаний жителей хрущоб. На фоне этой божьей благодати, под звуки классических арий, я казалась себе исключительно не на своем месте. В итоге учитель соглашался взять меня в ученицы за сорок денежных единиц за урок. Таковы были его тарифы для простых смертных, с профи, которые обращались к его услугам за консультацией и корректурой, он брал восемьдесят. Мне это было не по карману. Тогда он дал телефон бывшей коллеги по активному времени на сцене, у которой я и приземлилась за вдвое меньшую плату.

Так началась моя первая попытка поставить голос.

Она длилась года два-три и закончилась, по моим понятиям, неудачей. Голос хрип и садился после пятнадцати минут пения, а это явный признак того, что я что-то делаю не так.

Сложность обучения пению заключается в том, что технику невозможно объяснить вразумительно. Говорят много и витиевато – небо подними туда, дыхание направь туда, челюсть, язык туда, диафрагму (что это вообще за зверь, и где он обитает?) опусти туда. Но понять все это невозможно.

Похожее чувство бессилия возникало у меня, когда я училась водить машину. Мне трудно совместить в единицу времени и пространства массу разной информации.

Женщины, не обладающие техническими способностями, поймут меня. Вот и с пением так же. Я чувствовала себя идиоткой и бывала постоянно недовольна собой. Если метафоры и образы учителя остаются тебе непонятными, то толку не будет. Например, она все время твердила и каком-то состоянии «горячей картошки» во рту. Ну, какое это состояние, люди добрые? Выплевываешь все обратно, попирая все правила поведения за столом. Когда много лет спустя моя русская учительница по вокалу сказала мне:

«Зевни, не открывая рта, так оставь и пой», – я все поняла.

Я, наконец, поняла! Хиггинс, она, наконец, поняла!!!

Несмотря на то, что я не замечала за собой никакого прогресса или намека на маломальские способности к академическому пению, моя учительница предложила мне поступать в консерваторию. Я безмерно удивилась. Не забывайте, мне тогда было за тридцать! Разве в таком преклонном возрасте поступают? Какая же я была дура!

Поскромничала, побоялась, не верила в себя. Надо было попытаться! Попытка ведь не пытка. Что бы со мной стало?

Опять проклятая неуверенность, так обедняющая и грабящая нашу жизнь. Только сейчас, во второй половине жизни, я поняла связь между желанием восьмилетней девочки и последующими подступами к миру музыки и пения. Это же богом данный дар! Не великое дарование, нет.

Его получают избранные единицы – неограненные алмазы, из которых в Амстердаме делают бриллианты. Мне был дан в дар малодрагоценный, но неплохой камушек, скажем, янтарь. Море часто выбрасывает эти, на первый взгляд, невзрачные камушки на берег. Но его можно обработать до вполне миленького камня в колечко на каждый день. Мне бриллианты не нужны. Большой талант означает большую ответственность, большие труды и большие муки. А гении нередко несчастные люди. Назовите мне хотя бы одного благополучного из них!

Почему я написала сейчас именно об этом. В последние несколько лет я пою в хорах. Начала в академическом, регулярные спевки которого хорошо сказались на связках. Перепела массу классического и церковного репертуара. Как раз той музыки, которую я люблю и хочу петь. Попела в концертах, на публике, лизнула, как волк, свежей крови.

Свой первый академический хор я нашла уже в интернете. Хотя первоначально искала вообще-то русский хор, но компьютер мне его не выдал. А выдал иностранный академический, в котором я и осела на несколько лет. Но желание о русском народном хоре было высказано. Космос его услышал и помнил про него. По прошествии положенного срока Бог мне помог. (Помните еще, что он меня любит?) Как-то, возвращаясь с репетиции своего академического, в метро я услышала русскую речь. Говорили о репетициях, концерте. Я подошла – вы кто такие, что за хор, где находитесь, меня возьмете?

Все сложилось. А складывается то, что должно сложиться. Так я стала петь в двух хорах одновременно, да еще и дни репетиций совпадали. Бежала с одного хора на другой, получалось, что пела в день пять часов подряд.

Кто бы подумал, что я, воротившая нос от заезженной «Калинки» или еще более ужасной «Маруся, раз, два, три калина» – этого казачье-станичного шедевра, ничего не имеющего общего с настоящим фольклором, все это я буду петь со сцены, обряженная в псевдо-казачий костюм фиолетового цвета – цвета последней надежды. Причем петь хорошо, с душой, с огоньком, зажигая публику.

Вот так, не зарекайся от сумы, тюрьмы и пения народной попсы.

Пиком моей хоровой карьеры было участие в третьем хоре – полупрофессиональном, международном, серьезном. Две трети его участников составляли певцы-музыканты из семи европейских стран, одну треть – любители вроде меня. Исполняли большие произведения в сопровождении симфонического оркестра, с солистами из музыкальных агентств. Они, как ни странно, часто оказывались куда хуже, чем профи-участники хора, которые не нашли себе агентов или постоянной работы в оперном театре. Одним словом, коллектив был действительно солидный. И туда я попала по чистейшей случайности. Милые читательницы, вы уже заметили определенную тенденцию в моем попадании «куда-то» и непопадании туда, куда хочется.

Сначала я побывала в качестве зрителя на их концерте в Филармонии. Исполняли «Страсти по Матфею», мое любимое хоровое произведение Баха, четыре часа божественной музыки. Огромный хор, оркестр, хор мальчиков не уместился на сцене Филармонии, стояли в проходе.

Отличное звучание, а главное – музыка – сделали свое дело.

Я сказала себе: хочу, ой, хочу-у!!! Сказано – сделано.

Я пришла в этот хор сначала на разведку, просто посмотреть. Хормейстер – тенор из Испании, взял меня без прослушивания – ему хватило того, что он слышал при распевке. Он тут же дал мне в руки два тома партитуры произведения, которое они учили три месяца, и я стала петь с листа – в первый раз в жизни, по какому-то наитию! С листа я могу играть одной рукой на пианино, а петь не могу, не хватает знаний сольфеджио.

Мало меня «били» родители, когда я из-под палки занималась музыкой. Честно говоря, совсем не били. И зря.

Как я сейчас жалею. Сильна, как и многие, исключительно задним умом. Родителей надо слушаться, а учить надо все в детстве, позже – уже бесполезно.

На репетиции присутствовало человек пятнадцать женщин и два несчастных мужчины, что показалось мне весьма странным и несолидным. Потом я поняла, что мы – это только одна из многих групп сборного коллектива. Все участники съезжаются из нескольких стран Европы на заключительные репетиции и концерты, и всего в хоре звучит около семидесяти молодых хороших голосов.

Если бы вы знали, какое наслаждение петь с людьми, которые умеют петь! Это тебе не калинка-малинка в русском полупенсионерском хоре. Хотя и «Калинку» мы поем хорошо и с душой, а некоторые, за неимением уже сильного голоса – только душой.

И выступила я с солидным хором тоже не где-нибудь, а в Филармонии, лучшей музыкальной площадке столицы той страны, в которой я живу. К сожалению, пропела я там недолго, с полгода. А Баха попеть мне так и не довелось… Потом из-за работы, и по семейным обстоятельствам пришлось уйти. Но я не жалею. В моей жизни была целая площадь из роз.

Оперное пение такое же противоестественный процесс как, например, балет. Там выворачивают ноги и руки в обратную, чем предусмотрено природой, сторону. Посмотрите, как балерины и танцовщики ходят по улице. На сцене эта неземная походка выглядит восхитительно. В жизни – противоестественно. Жалко мучеников, они уже просто не могут ходить нормально, все кости-суставы деформированы. Зато, когда начинают танцевать – глаз не оторвать – просто волшебный полет бабочек и мотыльков. А все какой ценой! Не зря в тридцать пять лет идут на пенсию!

Так и пение, в нем нет ничего естественного, так мне кажется. В последнее время я снова занялась вокалом, ибо все еще не могу смириться с собственной несостоятельностью. Снова дышу в матку. Скажете, это нормально?

Для «полетности» голоса кричу с оскаленной пастью «на тот дом» – просто вопли Водоплясова. Произношу «о» как «а», «а» как «о», «и» как «ю» – так почему-то надо. Хрипну по-прежнему на десятой минуте и своими вокальными потугами привожу в ротацию косточки тех композиторов, произведения которых пытаюсь петь.

Выходит вой и писк – пением это назвать трудно.

Но что поделаешь. Мне дан в дар маленький невзрачный камушек. Может, мне еще удастся отшлифовать его до приличного блеска и вставить в простенькое колечко.

А, может, внутри него окажется комарик или муха – современница динозавров, и это повысит его ценность. Но даже если и нет. Янтарь так горит на солнце! Надо пытаться.

Попытка – не пытка.

Глава 7
Рита

На заре моей жизни в той стране, в которой я живу до сих пор, на языковых курсах я познакомилась с несколькими девочками и парой мальчиков. Мы находились в одинаковой ситуации: муж (жена) коренной житель, а для нас – иностранец, маленькие дети, нулевое знание языка, то есть, его плачевное незнание. К счастью, у всех была работа. А у некоторых счастливчиков и блатных даже по специальности. Так сложилась милая компания людей, с которыми при других обстоятельствах я никогда бы не познакомилась. Ну, где бы я встретила надменную литовку из семьи кинематографистов литовской киностудии? Или пронырливую житомирку, дитя природы, отхватившую себе мужа на две головы выше и на два порядка краше себя?

Или хохотушку из Хабаровска – это вообще край земли, я полчаса по карте ползала в поисках его. Вот поищите сами ради смеха. Даже представительница такого экзотического народа как ханты-манси попала в круг моих знакомых. И даже настоящая чукча – очень умная девушка, отучившаяся по квоте для нацменьшинств не где-то в провинции, а в МГУ, попала в число моих приятельниц. Обращаю ваше внимание, все эти знакомства произошли в центре Европы.

Рита была москвичкой. Окончила библиотечный, а работала в аптекоуправлении. «У нас там одни евреи» – смеялась она, – «Они меня за свою принимали». Я их могу понять: отличное чувство юмора и кое-что в лице давали повод так думать. Но Рита была совершенно русской девушкой: белолицей, голубоглазой, с длинными светлыми волосами, изрядно попорченными завивками, которые она делала сама. Голь на выдумку хитра. Она отличалась прекрасным, доброжелательным, легким, даже беспечным характером. И отсутствием неуверенности в себе, зажатости, которую люди обычно стыдливо называют скромностью. Сказалось столичное происхождение – она не была самоуверенной нахалкой, но и провинциальным синим чулком тоже не была. Сейчас я вижу ее правоту, тогда же вместе с остальными намного критичней смотрела на эту черту. Ничего удивительного. Это сейчас я столичный житель приличной европейской страны, а тогда сама была провинциалкой из второго мира.

Помните выражение «страны третьего мира»? Живо оно еще? Многие ли из вас задумывались, кто относился к первым двум мирам? Первым миром совершенно справедливо считались развитые капиталистические страны, вторым – социалистический лагерь во главе с нашим нерушимым союзом, который, однако, рухнул в два счета, как карточный домик. Я еще долго по привычке продолжала говорить «еду в Союз», не могла выговорить безрукое-безногое, лишенное союзных республик, слово «Россия», и к слову «российский» не могу приспособиться.

Вам, возможно, трудно меня понять, но некоторые русские слова я воспринимаю из своего марсианского далека как новояз, даже если они таковыми в строгом смысле не являются. А новояз и сленг я не жалую. Про смешное в моих глазах слово «евроремонт» мы уже поговорили. Таким же непривычным и пока что неприемлемым для меня является слово «россияне». Оно мне и по звуку не нравится, вызывает какие-то не очень симпатичные ассоциации: сеянный-рассеянный с улицы Бассейной, рассохшаяся рессора, коллежский асессор, поселяне и другие глупости.

Я решили себя россиянкой пока что не называть, язык не поворачивается. Вопрос гражданства все равно возникает только при пересечении границ, а там все смотрят в паспорт с пометкой: гражданка Российской Федерации.

Такое определение меня вполне устраивает.

Но вернемся к москвичке Рите с умом и легком характером. Он не любила создавать себе проблемы.

Например, она не очень увлекалась домашней работой и готовкой. Посреди кухни на полу у нее образовалась яма, грозившая каждый день превратиться в дыру к соседям снизу. Ей это совсем не мешало. Мебель она находила на помойке. Не пугайтесь, это не те зловонные грязные помойки, на которые вы подумали. Это места, куда люди сносили старую мебель после ремонта, по принципу: возьми боже, что самому негоже. И мы с мужем – бедные молодожены – брали с удовольствием. Нашу первую обстановку мы частично приобрели таким же образом: с помойки или из подвала дома, где накапливалось всякое старье, а иногда можно было напасть на настоящий дорогущий антиквариат. Так в мою первую квартиру из подвала перекочевало огромное старинное зеркало с резной рамой из настоящего дерева. Для сравнения: новая, купленная в магазине в то же самое время стенка, стоящая у меня до сих пор, была из ДСП.

Ритиному мужу, добродушному розовощекому Портосу, совершенно не мешало отсутствие уюта и порядка в доме. Мужчины часто не замечают пыли, крошек на столе, или новой стрижки и цвета волос своих жен. Рита и Портос прекрасно ладили и отлично гармонировали, то есть подходили друг другу привычками и отношением к жизни.

От Риты я переняла выражение «а як же!», подхваченное ею на курорте в Крыму, во время поездок на «юг».

Это самое «на юг» меня умилило, потому что мы, южные жители, говорим не «на юг», а «на море». Нам южнее некуда, там Турция. Я – южанка, имела счастье вырасти и прожить полжизни в двух часах езды от Черного моря и Кавказских гор. В райском краю. Мы, южане, живем там, где другие за большие деньги проводят отпуск.

Рита и я начали работать в книжных магазинах, где продавалась литература на разных языках, в том числе на русском. Моя мама, приехав в гости спустя год после моего переезда, познакомилась с Ритой. В первые десять лет жгучей – я не преувеличиваю – тоски по родине любые гости из Союза были огромным событием не только для того, к кому они приезжали, но и для всех членов нашей компании. «Ну, как там» – интересовало всех. Поэтому специально устраивались вечера встреч, вопросов и ответов, организация передачек.

Я сейчас пишу об этом со слезами на глазах. Какой же это все-таки ужас – тоска по родине, по всей своей прошлой жизни, по семье, по друзьям, по дому, по родной речи. Даже по Алле Пугачевой. Лет десять-пятнадцать у меня ушло на то, чтобы отвыкнуть от родины и перестать ненавидеть ту страну, в которую тебя занесла нелегкая. И ненавидеть только за то, что она другая. Не лучше, не хуже – другая. И лет двадцать ушло на то, чтобы перестать чувствовать себя чужим, и начать ценить несомненные преимущества страны – твоего теперешнего дома. Раньше главным событием года был отпуск в Союзе. Это был глоток из кислородной подушки для задыхающегося. Помню, как по-чеховски, в прямом смысле этого слова я плакала на «шкапик мой», на кривую березку, на простор и пыльный бурьян у дороги.

Сейчас доминирует другое чувство. Куда бы я ни улетала, я всегда рада приземлиться в одном из трех аэропортов того города, где я живу, и ощутить себя дома в чистой благоустроенной стране, где царит достаток и порядок. Ах, как же он облегчает жизнь!

За год жизни в чужой стране язык не выучишь.

Наличие языковой среды играет гораздо меньшую роль, чем утверждают лингвисты. Без крепких базисных знаний не будет и общения, которое, якобы, творит чудеса. Язык надо изучать как любую науку – систематически. Тогда и выучишь лет за пять, а потом постоянно будешь совершенствовать его при условии непрерывной работы.

Отсюда народная мудрость – век живи, век учись (дураком помрешь).

Мы обе, Рита и я, в то время бекали и мекали.

Смущенно улыбались покупателям и отделывались стандартными заученными фразами. Но вот вам разница между человеком с комплексом перфекциониста, которым долгое время была я, и человеком, умевшим уже в молодые годы относиться к себе хорошо. Маме я призналась, что говорю на чужом языке плохо. Из того, что говорится вокруг, понимаю процентов двадцать, а из того, что говорят мне – половину. Я сказала чистую правду. Когда мама поинтересовалась у Риты, как у нее с языком, та ответила, что отлично. Мама ей, конечно же, поверила и была под большим впечатлением, пока я ей не объяснила, что Рита мекает еще хуже, чем я. Вот что значит – жизнь такова, какой мы ее видим. Рита видела ее такой, и как же она была права! Мудрый человек. Не зря аптекоуправленческие евреи ее за свою держали.

Я только к годам сорока поняла, что говорить «я могу что-то» надо, если ты можешь это процентов на шестьдесят, а не когда ты можешь это на все сто двадцать процентов. Пятьдесят процентов, фифти-фифти, по-русски: могу, но плохо. А шестьдесят процентов – однозначно больше половины и означает определенное и несомненное «могу». Вот вам очередной пример проклятой скромности, которая на самом деле не что иное, как комплекс.

Рита жила без комплексов. Поэтому рядом с ней было хорошо, легко и весело. Я и большинство моих русских подруг под разными соусами с детства приобретали букеты комплексов. Немалую роль в процессе всеобщей коплексизации населения играла наша великая литература. Начиналось все необходимостью иметь цельную натуру «тургеневских девушек», несчастных идеалисток, если посмотреть в корень. Потом из нас вырастали некрасовские бабы, готовые входить в горящие избы вместо специально обученных и оснащенных пожарников.

А кончится все, наверное, превращением в малосимпатичных старух-процентщиц или злющих баб Яг? Кстати, откуда такое странное имя – Яга. От Ядвиги, что ли? У меня была одна польская коллега – гордая шляхтичка Ядвига.

Красивая, молодая, обеспеченная женщина. Но какая же она была недобрая! Точно, Яга…

С Ритой мы соседствовали и мило общались года четыре, столько времени она прожила в сытой спокойной Европе. Потом… вернулась в Москву. Во-первых, своего мужа она, видимо, любила недостаточно. Во-вторых, несмотря на свою общительность, активность, интерес ко всему, она скучала здесь, ей не хватало скорости и вихря ее московской жизни. Официальной версией стало именно последнее соображение – скучно здесь, тоска. Хотя, настоящая причина лежала в неудавшейся личной жизни, о брожениях которой она, человек воспитанный, не очень распространялась на людях. С милым рай и в шалаше, и в квартире с дырой в полу. Но не был он ей мил, так я думаю.

А расстались они, как и жили – друзьями.

Накупив на распродаже меховых полушубков из котов, покрашенных под шиншиллу и кролей, покрашенных под соболей, она вернулась домой в приличном статусе разведенной женщины. В те времена это было куда лучше, чем самый низкий статус женщины, ни разу не побывавшей замужем, даже как бы и не женщины совсем, а чуть ли не представительницы индийской касты «неприкасаемы».. Не перестаю ужасаться, в какой дикости мы жили еще совсем недавно. Моя здешняя знакомая, незамужняя русская женщина, которая никогда особо не стремилась замуж, рассказывала, что для нее самое приятное в новой стране оказалось спокойно-равнодушное, нормальное отношение к ее незамужнему состоянию, от которого окружающие «вынуждали» ее страдать в Союзе своим жалостливо-презрительно-подозрительным отношением.

Рита приезжала еще пару раз на распродажи. Останавливалась у бывшего мужа, пока того не прибрала к рукам местная бойкая и уверенная в себе Катрин, с ребенком от предыдущего друга. Она дала нашему Портосу семейный уют, ежедневный горячий обед и жизненные рамки: это делай, а это – нет. Бывшую жену больше не приглашай, иначе секса лишу. А заодно и горячего обеда. Видимо, ему нужна была именно такая жена. Не жена-друг, разводившая демократию в семье, а жена-жена, не тиран, но и без всяких там подозрительных вольностей. Просвещенный монарх, одним словом. Екатерина Вторая.

Потом Рита по объявлению познакомилась еще с одним местным жителем, в наших глазах, с иностранцем – благо разговорный язык она приобрела. Не пропадать же знанию иностранного! Она приехала по его приглашению, пожила у него некоторое время, но, видимо, и там что-то не заладилось. На обратном пути она остановилась у меня.

Это была наша последняя встреча. Мы много смеялись, болтали легко и непринужденно – с ней ведь всегда было весело и интересно. А потом распрощались, расстались и разошлись как в море корабли. Похоже, навсегда.

Я так многому научилась у нее. Лишь с годами я поняла, как мудра и права она была в своем отношении к жизни. Жизнь похожа на детскую книжку-раскраску. Она – нейтральная. И лишь от нас зависит, какими красками мы ее расцветим. Лишь от нас.

По молодости и глупости я не понимала этого и провела свои лучшие годы в серых, мрачных тонах. Я боролась с судьбой, жалела себя и мечтала о несбыточном: вернуться в свое светлое прошлое, в свою страну, к любимым друзьям и семье, в комфортную атмосферу привычного, с ясными перспективами и уверенностью, что все будет. Я не принимала, не ценила и не наслаждалась той единственной жизнью, которая только у тебя и есть – не раскрасила свою книжку-раскраску в яркие, веселые и счастливые тона. Хорошо, что Боже наказал меня всего лишь миомами, всего лишь… Я легко отделалась. А Ритка – умница – она каким-то чудом знала, что жизнь прекрасна всегда и везде, и нечего устраивать из нее античную трагедию.

Милая Рита, как ты там? Как сложилась твоя судьба.

Нашла ли ты свое счастье, как в конце концов его нашла я.

Раньше, изредка бывая в Москве, я все порывалась позвонить ей, да так и не позвонила. Поскромничала. А зря.

Когда я вспоминаю ее, у меня всегда невольно на губах появляется улыбка. Ритка, ты была классная девчонка.

Жаль, что нас развела жизнь. Ей-богу, жаль. Я помню тебя.

Я желаю тебе добра!