Текст книги "Я и мои (бывшие) подруги"

Автор книги: Ольга Эрлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глава 2
Ира

Ира пришла в нашу школу в классе пятом, и я полюбила ее раз и навсегда. Мы подружились, как могут подружиться девочки в лучшем девчачьем возрасте. С ней у меня связаны воспоминания о трудовом лагере, из которого мы – безрассудные – бегали на реку-текучку с сильным течением и опасными водоворотами. Мы переплывали ее – один раз я чуть не утонула! – и оказывались на острове, утопающем в живописных кудрявых ивах, казавшимися с берега зеленым взбитым кремом. Для нас остров был населен сказочными существами и назывался «островом красавиц». По моей детской терминологии он был первым чудом из четырех «чудес», важнейших вех моего детства. Вторым чудом был лошадиный вечер – поход с классом на природу с ночевкой в палатках и приход, как исполнение невысказанной мечты, белой лошади, на которую я взобралась вне себя от счастья. До сих пор помню, как грела и успокаивала его шерсть мои дрожащие от страха и гордости ноги.

Наши тайны и радости, наша детская романтика, давно ушедший и изрядно забытый мир. Хотя, забытый он, возможно, только для меня с моей катастрофически плохой памятью. Например, что было третьим и четвертым чудом, я совершенно не помню, но точно знаю, что их было четыре.

Помню поездку с классом в зимние горные Лаганаки. Мы жили в общей спальне, вечером вместе с аппетитом съедали взятую из дома еду, болтали полночи напролет. Чувствую холод на следующий день, вижу необыкновенно красивые заснеженные окрестности, черные силуэты крючковато-ажурных деревьев на фоне снега. Ранние зимние сумерки, ледяная вода ручья, которую я, конечно же, испила и околдовалась ею. «Охотники на снегу». – не даром эта картина осталась с детства и до сих пор моей самой любимой. Там тоже снег, черные стволы деревьев, галки, мороз, синий вечер и атмосфера, в которой мне дышится лучше всего. Эту картину я впервые увидела в книге по искусству из домашней библиотеки, а потом в фильме Тарковского «Солярис». Помните, висела у них на станции. А музыку при этом помните? Бах, хоральная прелюдия фа минор, орган. Мороз по коже до сих пор от одного воспоминания.

Ах, какое же впечатление произвел на меня этот фильм, когда я посмотрела его впервые лет в тринадцать! Я ничегошеньки не поняла, но настоящее искусство действует напрямую на подсознание, минуя разум. Вот и подействовало. На долгие годы этот фильм оставался моим любимым. Помню, моя подруга Валя, о которой речь впереди, меня чуть не под руки из кино вывела, всю в слезах, в полнейшем смятении.

Помню, учительница по домоводству – трусы, фартук, юбка, все из одной ткани – рассказывала нам о типах женской фигуры. Самая лучшая из них, как сейчас помню – так называемая перегибистая: грудь вперед, попа назад. Намеков на грудь у нас тогда еще у всех не было и в помине, а попы были. С ними рождаются. Ира с энтузиазмом восприняла новое знание и долгое время вырабатывала у себя эту самую перегибистую фигуру. Вижу картину перед глазами: она у доски, бойко и многословно объясняет решение теоремы, в белой рубашке и серой юбке в складку с оттопыренной на максимально возможное расстояние попой. Честно сказать, когда попа не уравновешивалась пышной грудью, эта идеальная перегибистая фигура выглядела смешно. С переходом в комсомольский возраст попа вернулась на свое, предусмотренное природой, место, грудь появилась, но не такая пышная, как у той же Вали. А Ира превратилась в прелестную девочку – тростиночку с мальчуковой фигурой, идеальной для любой одежды. Такой же изящной, грациозной пацанкой она остается и до сих пор, и четыре беременности не превратили ее в типичную тетку – мать семейства.

Часто после школы мы оставались в классе, и наслаждались свободой и гулкой тишиной и пустотой школы. Садились на подоконник ногами на улицу, и это на пятом этаже (!) и болтали о своих детских делишках. Но это еще не все по части нашей тогдашней глупости и легкомыслия. Мы обожали лазать на крышу и сидеть там, свесив ножки и беседуя о прекрасной ерунде. Почему нас так тянуло в опасные места? Это так не вяжется со мной сегодняшней, которая с опаской высовывается из окна, крепко держась обеими руками за раму. Потому что сейчас я понимаю учение о центре тяжести, знаю, к чему приводит его смещение за пределы окна. Ойкнуть не успеешь. Да еще раздавишь кого-то невинного на тротуаре. Запоздалое осознание опасности – край, бух, вава!

В нашем школьном дворе, на выходе, росла плакучая ива, которую мы, компания из пяти девочек, облюбовали для себя. После уроков мы рассаживались или укладывались на ней, каждая на своей ветке, болтали, фантазировали. Читали вслух свои романы. Мы в то время увлекались Дюма и писали в его стиле приключенческие романы о графинях и баронессах, которыми были мы сами. Придумывали им истории, приключения, поклонников. Рисовали платья и шляпки с подробным описанием того, из какого материала они сшиты. Согласитесь, не самое плохое увлечение для девчонок. Другие в этом возрасте или слегка постарше учились пить, курить и отдаваться в грязных подъездах таким же безмозглым товарищам по компании.

Были и в наше время и в нашей школе такие девочки и мальчики на выпуск раньше нас. Одного из них даже помню по фамилии – Луцкий. Не успел окончить школу, сел в первый раз. А одним разом такая карьера не кончается.

И девочек из той лихой компании помню – накрашенные, наглые, грубые, задиравшие нас, порядочных, чтобы покуражиться. Не знаю, чем они кончили. Карьерой жены зека, видимо.

Счастье не длится вечно. Однажды, выходя из школы, я увидела, что уютного мирка, надежно скрывавшего нас ветвями от глаз посторонних, больше нет. Ивушку срубили. Почему? Кому мешало развесистое, красивое, здоровое дерево?! Это был знак и удар в сердце. Нашего зеленого ажурного приюта, символа детства, больше не было.

Придя домой, я бросилась к телефону, позвонила Ире:

«Нашу ивушку срубили!» – из-за слез в голосе она даже не сразу поняла, о чем я.

Больше у нас не было прекрасного тайника, и все литературные посиделки на лоне природы прекратились. Жаль!

После школы Ира уехала к своим родителям на север. Мы переписывались и виделись, когда она приезжала на сессии в техникум, где училась заочно. В один из таких долгожданных приездов она сообщила, что выходит замуж.

Я была смущена скоропалительностью решения. Мое предчувствие, а, может быть, и здравый смысл говорили мне, что ничего хорошего из брака с малознакомым, чуть ли не «первым встречным пареньком», не выйдет.

Хотя, как посмотреть. Вышла жизнь, двадцать лет жизни, семья, дети, свои радости и свои трагедии. Романтическая история их короткого знакомства в аэропорту – он на семь лет старше, не сопляк, а настоящий мужчина в ее глазах, конечно, произвели на нее сильное впечатление. Она созрела для первой любви, расцвела, как цветочек расцветает для пчелки. Пришла пора, вот и все. Она ко всем нам пришла. А уж кто оказался первым встречным пареньком – это кому как повезло…

В мое время люди в основном сначала женились, а потом жили вместе и заводили детей. Сейчас все не так железобетонно: можно сначала пожить с человеком (было бы где), проверить свои чувства и элементарную психологическую совместимость. А детей заводят или поздно, или никогда. Так происходит в той стране, где я живу, в России, скорее всего, тоже. В эпоху глобализации прогресс и более или менее одинаковое развитие распространяется на всех. Да так и раньше было. Сравните, например, эстетику кино, тенденции в литературе или музыке в 60-е годы. Дух времени в конце концов проникает всюду, какой бы стеной ты не отгородился от мира.

Хотя, существуют люди, сознательно идущие против течения. Говорят, сейчас в Америке распространилась новая мода среди молодых христиан – никакого секса перед браком. Во времена, когда общество, наконец, добилось обратной возможности, это звучит по меньшей мере оригинально. Ну, да ладно, каждому свое. Главное, чтобы была свобода выбора. А в рациональной Европе уже всегда господствовал более трезвый взгляд на человеческие отношения, питаемый правильным знанием об их природе.

Вот один пример.

У нас есть сказка о «лягушонке в коробчонке», которая, когда никто не видит, превращается в Василису Премудрую, и делает свои расчудесные дела, выручает своего менее умелого, но любимого мужа. Я подробностей не помню, но вы меня поняли, милые читательницы. Мы и сами в Василис превращаемся, если от нас это требуется. А шо робыть? Кто сделает, если не ты? То-то же…

А в европейской сказке о заколдованном в лягушку принце все наоборот. Там принцесса с характером, можно сказать, эмансипированная – знает себе цену, не то что наши безропотные Аленушки, Марьюшки или Василисы. По «сценарию» сказки европейская принцесса должна была ублажать урода-лягушку (заколдованного принца) с ужасным характером и непомерными требованиями. Потом он ее все же довел, и принцесса швырнула вредного лягушонка в стену. Этим проявлением норова девушка невольно расколдовала земноводное, и он превратился в хорошего принца. Ну и потом, как водится в сказках, они друг друга полюбили, прожили счастливо долгую жизнь и умерли в один день. (Это чтоб старцу-принцу не надо было новую искать! Вспомните начало книжки.) А мораль в этой сказке очень интересная: чтобы найти настоящего принца, то есть подходящего для жизни приличного человека, надо размазать по стенке не одного и не двух гадких лягушат.

Вдумайтесь в эту умную мысль. Разве не так? С первого раза вообще редко что удается. Это печально, но факт. Первый блин – комом. Первые пельмени больше похожи на галушки, первый пирог – на мокрую резину. И первый брак, как правило, тоже – брак.

И еще на одну мысль обращаю ваше внимание.

Пока принцесска не запустила лягушонка в стену, он над ней измывался. А как понял, что она может за себя постоять, так у него совесть-то и проснулась. Так стоит ли ублажать и терпеть хамство «принцев», ехидненько сидящих у вас на шее?

Видите, какое отличие в психологии европейской принцессы и, хотя бы, нашей Аленушки? Вспомните сказку про Морозко. Он нет, чтоб молча заморозить бедняжку, – еще и ожидает от нее притворного кайфа уже упомянутой выше скромности и ложно понятого смирения. Мол, тепло ль тебе, девушка? А она ему в ответ безропотно-мазохистское: «тепло, тепло, батюшка». А мы такими образами восхищаемся и прививаем своим детям сомнительные идеалы, как нам – наши мамы.

А потом многие из нас лучшие годы своей жизни отдают первым встречным паренькам, тем, кто уступает им практически во всех отношениях и превращает их жизнь в вечную борьбу за собственное достоинство.

Кстати, в той стране, где я живу, конечно же, есть конституция. Так вот, самая первая и главная ее статья состоит из трех слов и звучит следующим образом: «Человеческое достоинство неприкосновенно». Все. Я не знаю современной Российской конституции, но по школе помню советскую. Там долго и нудно говорилось о направляющей и руководящей роли партии. Иногда имеет смысл внимательно почитать не только сказки, но и конституции.

Но вернемся в то святое время, когда нами руководила партия, мы сами были молоды, влюблены и замужем в первый раз.

Ира переехала в Москву и вышла замуж за героя своего короткого романа. Ее первая дочь на девять месяцев старше моей. Это я почему-то запомнила. Ира, как опытная мать, еще учила меня по телефону, что сейчас «отказались от плотного пеленания» (от этого садизма над детьми). С Ирой случилось то, что так неприятно поражает всех, кто до конца дочитывает гениальную «Войну и мир» и наблюдает метаморфозу прелестной Наташи Ростовой.

Напомню, она превратилась в самку. То же самое в какой-то мере произошло и с Ирой.

С этим превращением помучилась не только я, лучшая подруга, но и все, знавшие Иру по школе. Никто не ожидал от нее такого развития – эволюция в домашнюю хозяйку и мать троих детей. В наше время это казалось крайне непривычно. Все женщины тогда работали, сидеть дома считалось тунеядством. Обычно заводили в лучшем случае двоих детей – одного по незнанию и неопытности, другого, чтобы первому не было скучно. Иметь троих считалось большой редкостью. По статистике и сейчас на семью в среднем приходится полтора ребенка, то есть в некоторых – по одному, в других – по два. Хотя, конечно, всегда существовали женщины, мечтавшие о бытии матери многочисленных детей и стремившиеся только к такой судьбе. Мы все – разные, и каждому – свое. У людей индивидуальные представления о счастье, и слава Богу, что это так. Главное, чтобы они достигли своего счастья. Но в Ире ничего не предвещало подобного развития личности и интересов. Больше всего поражало ее полнейшее растворение в этих интересах – в быте и детях. Казалось странным, что человек, имевший разносторонние задатки, так много самобытных черт личности, вдруг добровольно превращается в квочку с выводком цыпляток и даже не мечтает о другой судьбе, нисколько не страдает от столь односторонней жизни. Даже наоборот – именно ее одну и желает!

Мы все мамы, любим своих детей и желаем для них самого лучшего. Но мы не только мамы. У нас есть и другие качества, «делающие» нас. Так думало большинство женщин моего поколения. Оказывается, для некоторых счастье состоит в патриархальном бытии мамой и больше ни в чем. Понять и принять эту точку зрения подразумевает наличие определенной толерантности и широты взглядов, которых у меня тогда не было. Теперь я искренне признаю свою ошибку.

Сейчас я рада, что Ира счастлива той жизнью, которую она имеет. Между делом, в сорок один год, она родила еще одного – четвертого – ребенка. И я восприняла это на ура. Сейчас у нее снова появилась цель и содержание жизни на следующие двадцать лет – вывести этого ребенка в люди, вложить в него как можно больше из того хорошего, доброго и умного, чем в избытке обладает она сама.

Она нашла себя и свое призвание – быть мамой. И счастлива своими заботами. Что ж, я, к примеру, далеко не во всем нашла себя и оказалась востребованной жизнью не во всех своих проявлениях. Мне было дано куда больше, чем я сумела реализовать, и периодическое осознание собственной невостребованности очень омрачает мою жизнь.

И приводит к миомам? Конечно, невозможно осуществить в жизни все свои мечты и планы. И все же. Что-то очень существенное отсутствует в моей жизни. Я не могу чистосердечно и совершенно искренне сказать, что моя жизнь несомненно удалась. Я не могу говорить неправду. Есть у меня такой недостаток – патологическая честность к себе.

Я и все мои подружки вышли замуж по большой взаимной любви. И все, кроме одной, Ани, в конце концов разошлись со своими мужьями после долгих лет семейных драм и трагедий. Не избежала этой судьбы и Ира. Сказка о вечной любви и совместной жизни до гроба осталась сказкой.

Когда Иисус проповедовал, что разводиться нельзя, он обращался, прежде всего, к мужчинам. Историческая культурология объясняет этот постулат так. Раньше, вплоть до последних десятилетий, – да-да, мы еще по уши в патриархате, – у женщины была одна возможность не умереть с голоду – это выйти замуж. То есть работать в поле, делать всю домашнюю работу, воспитывать детей, обслуживать мужа. За это он обязывался ее кормить.

Других вариантов или жизненных сценариев не существовало. В Индии вдов, лишившихся мужей, до сих пор родной сын вправе выкинуть из дому на улицу, где они и доживают свой век в нищете среди отбросов. До сих пор в отсталых странах приход невестки означает приобретение в дом новой рабы, которую свекровь, до той поры самый бесправный и униженный член семьи, вправе третировать как еще более бесправную. Такая своеобразная домашняя дедовщина. Во времена Иисуса Палестина и Иудея были отсталым государством с первобытной дикой моралью, а женщина – бесправным, униженным существом второго сорта. Муж мог выгнать ее, завести побочную жену. Чтобы воспрепятствовать этому, Иисус призывал жить с одной женой до гроба и не выгонять ее из дому, отняв детей. Для того времени его требование было действительно прогрессивным и направлено на защиту интересов женщин.

Спустя 21 век развития, человеческое общество немножко изменилось (но далеко не везде и не во всем!).

Кое-где женщины сняли паранджу и даже завоевали право участвовать в политических выборах. Но в нашей генетической памяти, в наших клетках патриархат еще жив-живехонек. Например, откуда у девушек и даже взрослых женщин ожидание, что мужчина ее защитит, поймет(?!), что она за ним, как за каменной стеной? Что он ей вообще для чего-то нужен? Что он может что-то, чего не может она сама? Вот оттуда – из генетической памяти. Не из жизни же.

Даже современные психологи внушают женщинам по-хорошему: успокойтесь, не дергайтесь – мужчины, выражаясь образно, с Марса, а вы – с Венеры, у вас не может быть взаимопонимания и мирного сосуществования. Вы разные специи. Не ожидайте того, чего быть просто не может, – это поможет вам избежать многих трагедий, неврозов и разводов. Но нет, фантазия о принце на белом коне, который придет, спасет, завоюет ее сердце и сделает ее счастливой принцессой, жива и неистребима. Генетическая память – это не шутки, хотя так и хочется пошутить: против этого лома нет приема.

Ирин принц настиг ее в аэропорту, где летают самолеты, где царит атмосфера романтики, откуда недалеко перебросить мосток к волшебному, мудрому и доброму Экзюпери. Начало было, как всегда, за здравие, а потом пошла жизнь, которую они прожили не только в любви и покое, хотя и покой, и любовь, и разное хорошее наверняка тоже присутствовали в их жизни. Но даже я, редкий гость в их доме, заметила, что там царят не только покой и любовь. В мои приезды я их как раз и не заставала. Свою семейную жизнь они, влюбленные и полные радужных ожиданий, начинали в коммуналке – в своем раю с клопами. Кончили, выражаясь образно, инвалидами семейной жизни, в рубцах и с плохо сросшимися переломами костей, зато в шикарной трехсотметровой квартире с тремя балконами и джакузи, в настоящем материальном раю. Да только не в нем счастье…

Оказывается, действительно, не в нем!

Я рада, что Ира смогла вырваться из этой жизни, рискнула все начать сначала, пошла наперекор обстоятельствам и нормам принятой морали. Я по своему опыту знала: если она прекратит эти изжившие себя отношения, то будет счастлива. Никогда не стоит реанимировать то, что умерло естественным путем. Сама она спустя несколько лет после развода так описала свою семейную жизнь: «Были свои сто часов счастья, и я ни о чем не жалею. Я сознательно шла на компромиссы, а когда стало нечем платить за них, когда круг моей личной свободы сузился до размеров моего тела, – а за ним идет только душа – я поняла, что этот кусок жизни закончен».

Побеждает тот, кто рискует. Она начала новую жизнь с новым, да еще очень молодым человеком. Пугачеву обскакала! Нашла новую работу, соответствующую ее призванию. Родила нового ребенка. Молодец! Ура! Виват!

Стойкий оловянный солдатик – так я ее всегда называла. Большая умница и настоящий лев – неунывающая, двужильная, в ровном уверенном состоянии духа, бодрая, доброжелательная, компанейская, с вечной улыбкой на губах. Не лезет в карман за ответом, не устает делать добро, не поддается смертному греху уныния (да и что ему поддаваться, когда есть шесть других, куда более приятных), способная на гусарские поступки и широкие жесты. С таким человеком хочется быть рядом.

Одно время на несколько лет моя связь с Москвой совсем зачахла, и Ира превратилась в бывшую подругу, бывшую без круглых скобок. Она совсем исчезла из моей жизни. Из видимой, конечно, но не из подсознания-души.

Там она продолжала жить, а я продолжала ее любить.

Помните еще: «я полюбила ее сразу и навсегда». И вот однажды боженька-подсознание послал мне сон. Про Иру.

И я поняла послание. Если мне снится кто-то из моих подруг, а такое случается регулярно, я всегда пишу или звоню героине моих снов, потому что знаю – зря не снится.

После этого протуберанца подсознания я написала Ире о том, что люблю ее и очень сожалею, что мы позволили жизни развести нас.

Она ответила. Написала своим корявым, таким знакомым и совсем не изменившимся с пятого класса почерком. Сообщила, что ждет ребенка. Но от кого, сказать не может. Если бы могла, то я была бы первой, кому она это сказала бы. Потом мы созванивались пару раз. А потом настало время нам свидеться после долгой-долгой разлуки.

Может быть – всему свое время? Есть время разлуки время свиданий, встреч… Так хочется в это верить.

Два года назад, в мой последний приезд на родину, она оказалась на море с детьми в то же время, когда там была я с сестрой. Мы сняли комнату неподалеку и провели прекрасные пять дней вместе, большим табором, в жаре и тесноте. Ира суверенно управлялась со своей командой в полосатых купальниках – один ребенок двух, а двое тринадцати лет. Поход на море, купание, катамараны, ласты, фрукты, домой, обед, сон, снова море, покупки, варка, стирка, разговоры одновременно со всеми. Она напоминала мне жонглера, который бросает пять мячей руками, а ногой еще крутит стул. Я осталась ею очень довольна. Она продолжает быть все тем же стойким оловянным солдатиком, но сейчас уже без меланхолии и скрытой грусти времен своего несчастливого брака. Она – самка Толстого, богиня-мать, даже не мать, а матерь – древняя и необходимая, без которой не существовало бы жизни на Земле. Именно на таких держится мир.

Я тогда не знала, есть ли в ней осколочки, очистки, лузга Наташи Ростовой – такие, которые я выкапываю и извлекаю на свет божий и в себе, редко, все реже, не будучи уверенной, что это вообще надо. Я сейчас припомнила, когда в последний раз «видела» Иру времен нашей ивушки, нашего острова, трудового лагеря и защиты теоремы у доски с оттопыренной попой: на их трехэтажной деревянной даче лет пятнадцать назад. Нам удалось оставить мужа с гостями и накрытым столом внизу в столовой. Дети в резиновых сапогах разбрелись месить грязь по дачному поселку. Мы наконец на минутку остались одни. Сидели на втором этаже в комнатке, пахнущей свежей древесиной.

Ира рассказывала, как у нее на руках умерла ее бабушка, которая ее практически вырастила и которую Ира взяла к себе доживать век. Она рассказывала и заливалась слезами, как и я тогда, да и сейчас, когда пишу это.

Значит, мы еще живы. Жизнь не превратила нас в высушенных деревянных истуканов. Нас – нет!

Одно время, пару лет назад, тема собственного заматерения очень беспокоила меня. Помню, мы даже обсуждали ее с Рузанной, речь о которой впереди. Меня волновало, что, борясь с жизненными ударами, мы настолько покрылись броней, что она постепенно превратилась в нашу кожу, а наши живые чувства окаменели под ней.

Мужество превратилось в невозмутимость и эмоциональную закостенелость, чистота и восторженность в равнодушие и цинизм. Сейчас я больше так не думаю. Я знаю, что индивидуальная Наташа Ростова жива и во мне, и в Ире, и во всех моих подругах. И чтобы добраться до нее, совершенно не надо вести археологические раскопки, снимая с души слой за слоем остатки разочарований, неудач, обид, потерь, несбывшегося.

Ничего никуда не исчезает. Наша бессмертная душа все сохраняет в себе, а если она временами черствеет, можно размягчить ее слезами. Слезы – хорошая помощь, данная нам матерью-природой. Они облегчают душу. Об этом знали уже древние. Они вообще обо всем все знали. А современные установили, что со слезами выходит гормон несчастья, названия которого я не помню, что не удивительно при моей ужасной памяти.

Моя дочь ушла в школу вождения и оставила меня с ребенком, которого надо было покормить, помыть и уложить спать. Последний пункт несколько растянулся и вылился в нешуточное противостояние под названием «кто в семье главный». Поединок с младенцем закончился вничью. Но ничьей особого, бородинского толка. Помните школьный учебник по истории: русская армия посчитала, что победила она, французы решили, что победили они.

Факты же говорят о следующем: русские войска не только отошли с поля боя, но и сдали столицу империи, да еще сами ее и подожгли. Так чьей победой закончилась Бородинская битва?

Вот и я провела такое Бородино с десятимесячным младенцем. Я пошла на компромисс, оказавшийся военной хитростью и принесший мне нежданный успех. Я ее все же вытащила из кроватки. Она вмиг забыла о слезах. Бодро поиграла пять минут перед телевизором, с улыбкой вырвала мне клок волос. Потом я молча, без «усталых игрушек» положила ее снова, и она моментально уснула, стоя раком поперек кроватки.

Командует тот, кого мы любим. Хуже было бы, если бы командовал тот, которого мы не любим. Нашу крошку со звучным окололитературным именем Эвелина никто этим именем не называет. Муся – это от меня, Зая – это от мамы.

Это имена-присказки. Есть в употреблении и более экзотические обращения. Например, Тоскана. Это красивая область а Италии, но имя не от нее, я от глагола «таскать».

На руках. Или Тирана. Но это тоже не албанская столица.

Это от слова «тиран», потому что она нас частенько тиранит.

Эти имена пока что подходят нашей малышке куда больше, чем Эвелина, как звали возлюбленную Бальзака. Оговорюсь сразу. Ни к страстным поклонникам Бальзака, ни к воинствующим славянофилам мы не относимся. Просто имя красивое, по чистой случайности польское, к которой мы вполне спокойно дышим. А имя прекрасное – и Ева и Лина в одном.

Но тиран уложен и спит, и я смогла вернуться к главе. Ее заключение, сама того не подозревая, продиктовала мне по телефону сама Ира. Вот оно: я счастлива, уравновешена, живу, как считаю нужным. Стала очень ценить время. Меня бесит чужая неорганизованность, ворующая мое драгоценное время. Ведь жизнь это то, что успел, а не то, что хотел. Хочу много успеть.

Ира, Бог в помощь!

И слава ему, что мы снова нашли друг друга, не поддались рутине, равнодушию, лени. Сделали встречное усилие. Потянулись друг к дружке руками и коснулись пальцами, как на фреске Микеланджело «Сотворение Адама». Замкнули цепь. И побежал ток-энергия по нашей цепочке, ток жизни, дружбы и любви. Сделали маленькое усилие, совсем маленькое, и все случилось и продолжилось.

И вернулась наша ивушка. Это – счастье. Не разрывай цепочку, держи пальчик, мы еще нужны друг другу.

Я тебя люблю.