Текст книги "Моя бульварная жизнь"

Автор книги: Ольга Белан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Греческая смоковница

Весной по редакции пронесся слух – Ясная едет в отпуск в Италию на целый месяц! И вскоре после ее отъезда ко мне прискакал Костылин. Он, как всегда, принес на хвосте новость – Хозяин собирается запускать еще одно издание – глянцевый журнал. На какую тему? – хотела спросить я, но вопрос был совершенно лишний – ничего, кроме сисек-писек делать здесь не умеют. Но Костылин забеспокоился – нет-нет, они хотят глянцевый светский журнал, такой как Космополитен или Оффисиел. Костылин прямо винтом крутился на стуле от догадок – кто возглавит новый журнал? «Как кто, – удивилась я, – неужели ты не понимаешь, что все это создается для одного-единственного человека – Юли Ясной?» Костылин даже оцепенел:

– Да что ты! Да никогда в жизни Хозяин не сделает такого – она же не журналист!

Ему казалось, что это достаточно весомый аргумент. Мне стало смешно. А он вытаращил глаза:

– Ты думаешь, между ними ЭТО?

– Заметь, не я произнесла эту чудовищную ложь! – расхохоталась я.

– Да что он в ней нашел? – начал размышлять понимающий толк в женщинах Костылин. – Ни кожи, ни рожи…

Я этот разговор поддерживать не хотела. Хотя иногда на планерках, разглядывая Ясную, тоже размышляла над этим вопросом – что он в ней нашел? Дело даже не во внешности, хороший секс не зависит от размеров частей тела – мы столько раз писали на эту тему в газете! Но ведь между сексом люди обычно разговаривают, шутят, общаются – и именно это делает секс и отношения вообще человеческими и трепетными. А ведь с Ясной совершенно не о чем поговорить! Книжек она не читает, фильмов не смотрит, спортом не увлекается – одни «бабки» на уме. Кто-то из сотрудников предложил скидываться на подарки ко дню рождения не по 50 рублей, как это было в старом «Виче», а хотя бы по сто. Согласились все, кроме Ясной, которая еще и возмутилась, что «цену» подняли сразу в два раза! Куда она деньги девает при таких доходах? И одевается так себе – словно на Черкизовском рынке, и машину не водит, и по ресторанам не ходит, а вот поди ж ты. Я однажды не выдержала – язык мой проклятый, спросила как бы в шутку: «На что деньги копишь, Юль?» А она очень серьезно и даже жалостливо начала рассказывать мне, что живет в квартире сестры, а сестра, пока у нее ребенок маленький – с мамой, а у нее самой сын подрастает, и квартира ох как нужна. Но к этому времени мне уже донесли, что живет Ясная с сыном в престижном районе и в шикарном доме. И никого из коллектива она туда никогда не приглашала, хотя кто-то из наших даже подвозил ее до самого подъезда и намекал на чашку чая.

Да Бог с ней. Неблагодарное дело считать деньги в чужом кармане. Костылин тем временем стал приводить мне аргументы, по которым Ясная никак не могла стать главным редактором. А я и возражать не стала. Предложила только поспорить – жалко, что не на деньги. Костылин легко согласился: «На что?» «На поход в дорогой рыбный ресторан» – я не сомневалась, что выиграю спор, поэтому сразу же заказала рыбу.

– Не, ну я всегда ценил твою интуицию, мать, – пожимая мне руку, почему-то радовался Костылин, – но сейчас ты стопроцентно ошибаешься. Я, конечно, рыбу тоже люблю, и пойдем к Новикову – потянешь?

Он имел в виду новомодный тогда ресторан Аркадия Новикова «Сирена», где только чаевые насчитывают от 5 до 10 тысяч рублей. Кстати, этот спор я выиграла, а вот к Новикову меня Костылин так и не сводил.

Месяц пролетел незаметно. Ясная вернулась загорелая, веселая. Зашла ко мне в кабинет и вместе со скромным сувениром – набором греческих специй – огорошила меня новостью:

– Я привезла интересные статьи из Греции.

– А разве ты была в Греции?

– Мои итальянские друзья на яхте возили меня по побережью Греции. Там мне удалось познакомиться с русскими содержанками очень богатых греков. Они мне рассказали массу интересного.

– Конечно, пиши. В следующий номер и поставим.

– Там материала не на один номер, – скромно потупила глаза Ясная. – Наверное, придется давать главы с продолжением.

Я удивилась. Не было в истории газеты случая, чтобы здесь печатались материалы с продолжением – да это и правильно, ведь газета выходит два раза в месяц, читатель уже забудет, что было в предыдущем номере. Но я промолчала.

Свой очерк она принесла через неделю – он действительно был огромным. Я по редакторской привычке почиркала все лишнее – тема-то, в общем, была не нова, еще Даша Асламова лет этак пять назад писала про таких же русских девчонок-содержанок богатеньких набобов из Турции. Девочки находят богатых иностранцев, желая обеспечить свое будущее, ложатся с ними в постель, некоторым из них «везет» – их берут замуж, но пятой или десятой женой в гарем богатые «заморские принцы». Об этом же повествовал и материал Ясной, изобилуя по вичевской традиции интимными подробностями и смакованием их. Юля пришла за своими заметками, взяла их в руки, увидела мои «чиканья» – и надо отдать должное ее выдержке, ничего не сказала, тихо удалившись. И ровно – тут уже я время засекала – через десять минут звонок из Америки от Хозяина. Он даже поздоровался ледяным голосом. И дальше поехало:

– Будем печатать Ясную с продолжением – я планирую в одиннадцати выпусках газеты. То, что она написала, это настоящая литература, это новая Оксана Робски (кто не знает, была такая дамочка новомодная писательница – из Рублевских женушек, как раз вышел ее первый роман и ударно раскручивался по каналам ТВ), мы потом еще и книгу издадим, такого еще не было! – и так далее в таком духе.

Поскольку я молчала и никак не поддерживала восхищений Хозяина новой Оксаной Робски, голос его леденел и леденел. И тут я смалодушничала. Вместо того чтобы уже тогда сказать все, что я думала по этому поводу, я начала льстиво предлагать варианты, как можно повыгоднее напечатать греческую эпопею Ясной. Если бы сказала правду, то немедленно была бы уволена. Это понятно. Зато не была бы в том дерьме, в котором оказалась сейчас. Но… история не знает сослагательных наклонений. А я проблеяла:

– Давайте начнем печатать эту историю с начала номера, со второй полосы с отсылом на основной кусок. Тогда и сокращать меньше придется, и значимость материала поднимем.

Вот пишу эти слова – и даже сейчас стыдно за них… Значит, я все-таки получила по заслугам…

Зато голос Хозяина сразу смягчился, он высоко оценил мое лицемерие!

И начались мучения! Уже через три абзаца в очерке Ясной читатель запутывался, кто есть кто и кто с кем спит. Править и редактировать это гениальное творение было запрещено даже Недобежкину, который, кстати, первым начал возмущаться «Зачем мы печатаем такое дерьмо!» В обязанности Недобежкина входило прочитывать все материалы перед отправкой их в типографию. Прокричал все это он в моем кабинете, слава Богу, и тут же я ему все объяснила. Он покачал лохматой головой и удалился. «Надо как-то сказать коллективу, а то еще начнут критиковать на планерке» – озабоченно подумала я тогда. Каждую среду мы собирались в большой комнате нашей редакции и обсуждали текущий и вышедший номера газеты. Я считала такие летучки чрезвычайно полезными и всегда просила высказываться всех без исключения. Товарищеская критика хоть и бывает иногда обидной, но она – лучший стимул к совершенствованию.

Однако коллективу ничего объяснять не пришлось – они у меня умненькие, золотые головы! Они сдержанно похвалили первый вышедший греческий кусок – без надрыва, но и без злорадства. А у меня на столе лежал уже следующий шедевр. Я подписала его, не читая – а какой смысл читать, если править и рецензировать все равно нельзя? – и отправила на верстку. Но тут позвонили верстальщики и сообщили, что материал не умещается на полосе, и из него вылез так называемый хвост. В любой другой ситуации я бы сократила его без сожалений – нет таких материалов, которые нельзя было бы не сократить. Этому меня еще Александр Иванович учил. Но тут особый случай, ярмарка лицемерия продолжала работать!

Я вызвала Ясную.

– Юля, – вкрадчиво сообщила я ей, – из твоего материала вылез хвост. Я предлагаю кусочек, который не вмещается на полосу, напечатать в следующем номере – мы с него начнем твою третью главу.

Ясная поджала губы и вышла из кабинета. Та-а-ак, смиренно подумала я. Сейчас проснется Америка в неурочный час. И я не ошиблась. Ледяной голос в трубке сообщил:

– Мне кажется, вы что-то не понимаете. Очерк должен быть напечатан в полном объеме. А если он не умещается – снимите рекламу.

Вот это да! Любой газетчик вам скажет, что реклама – это святая корова любого издания. Это – живые деньги, на которые живет редакция, это бизнес, в конце концов. Можно сократить любой материал, уменьшить до спичечного коробка любую картинку – но не рекламу!

У меня до сих пор этот ледяной голос стоит в ушах: «Мне кажется, вы что-то не понимаете!»

Я ничего не имею против служебных романов. Наоборот, считаю их даже полезными – как для отдельного сотрудника, так и для всего коллектива в целом. Влюбленность в собственном офисе заставляет человека с удовольствием и радостью торопиться на работу каждый день – а ведь это так хорошо, когда сотрудник идет на службу, как на праздник! Коллектив, наблюдая за развитием романа коллег, сплачивается и проникается разными противоречивыми чувствами – то сопереживает, то завидует, то злобствует. И это все же лучше, чем подсиживать друг друга или бездельничать. Любовь вообще хороший стимул в работе, она вдохновляет на подвиги, которые при умелом руководстве можно использовать для общего дела. Я сама была свидетелем, как результатом влюбленности сотрудников становились отличные статьи, интересные командировки, всплески бешеной работоспособности и вдохновения. Даже когда парочки занимаются любовью на столах в кабинетах – как это случилось с Лешей и Ниной – это в принципе делу никак не вредит.

Плохой эта ситуация может оказаться только в одном случае: когда один из влюбленных начинает двигать карьеру своего фаворита. Что может ждать газету при таком раскладе, даже представить страшно. Юля – девушка амбициозная, жадная, строптивая. Куда приведут всех нас ее аппетиты – тогда можно было только догадываться…

Новый журнал

Слухи о новом издании, которое задумал выпускать Хозяин, курсировали по издательскому дому все больше и больше. Об этой новости заходил разговор всякий раз, когда в одном месте собирались больше двух человек. Ясная появлялась в офисе все реже и реже – и это тоже был довод в пользу моей гипотезы о ее будущем повышении. С Недобежкиным мы все чаще вели задушевные разговоры – его кабинет располагался в самом конце длинного коридора, там было удобно и уютно покурить, поболтать и при этом остаться совершенно незамеченной. В этот раз Слава почему-то нервничал, краснел, ерзал на стуле и нервно курил. Он даже не мог поговорить о чем-то другом для отвода глаза и выпалил сразу, как только я опустилась на стул:

– Ты серьезно полагаешь, что Ясная станет главным редактором нового журнала?

– У меня в этом нет никаких сомнений, – кивнула я. И черт опять потянул меня за мой длинный язык! Мне показалось мало этой достаточно опасной фразы, и я брякнула:

– А тебя, Слава, она возьмет к себе заместителем.

Недобежкин вспыхнул, как от удара.

– Что ты такое говоришь! Никогда такого не будет! – он минуту соображал, потом снова с пафосом заверил: – Даже если представить невозможное, и твой прогноз сбудется – я ни за что не буду с ней работать! Я лучше уволюсь! Я лучше застрелюсь!

На сей раз я свой язык прикусила, хотя меня так и подмывало сказать: «Да куда ты денешься!» Я прекрасно понимала, что такому редактору, как Юля, неопытному и абсолютно непрофессиональному, непременно понадобится профессиональный человек с опытом – для подстраховки, для помощи, для того, чтобы журнал вышел, в конце концов! И лучшей кандидатуры, чем Недобежкин, представить было невозможно – он абсолютно карманный для Хозяина подчиненный, Ясная уже сработалась с ним, она привыкла к тому, как Слава легко и изящно правит ее опусы, да и вообще не конченная же она дура, понимает, насколько нужен рядом такой профессиональный человек.

На самом деле эта мысль родилась у меня в процессе нашего разговора. Она казалась мне понятной и логичной. Главный редактор вообще такая странная должность, которая не может быть обусловлена ни образованием, ни умом, ни даже талантом. Здесь все решает опыт – как профессиональный, так и жизненный. Это как режиссер в кино – им никогда не может быть выпускник каких угодно режиссерских курсов и институтов. Только человек, поработавший в кино десять, а лучше двадцать лет, может стать Феллини или Тарковским. А может и не стать! Вот Федя Бондарчук, бедный, пыжится-пыжится… Или Егор Кончаловский. Но начинали они правильно – с режиссирования клипов и рекламных роликов. Другое дело, что сытая жизнь за спиной знаменитых родителей не дала им возможности набить шишек, получить душевные травмы, набраться ОПЫТА БОЛИ, без которых невозможно стать ни Феллини, ни тем более Тарковским.

Поэтому, размышляла я, пока Недобежкин нервно курил и судорожно бегал по кабинету, Юлечка будет исполнять исключительно представительские функции, а пахать будет Слава. Ну, если я и ошибаюсь насчет его кандидатуры, найдут другую шею, которая легко впряжется в хомут и будет его безмолвно волочь.

– Ты слышишь меня или нет? – Позвал меня Слава. – Я не буду у нее заместителем! Ни за что!

Я промолчала. Уже наступил сентябрь и начался грибной сезон. Какое мне дело до нового журнала, когда в лесу под елочками подрастают шляпки моих маслят и боровичков? И все помыслы мои уже в любимой деревне Соболево, в трех километрах от которой разбросаны удивительные по красоте леса и перелески, и завтра, в субботу, я уже буду топтать ногами мягкий ковер изо мха и лишайника, в которых, как дети, прячутся мои любимые боровички.

Но рано уехать из редакции мне не довелось – в кабинет прискакал Костылин. Он редко засиживался в редакции по пятницам – его тоже зычно звал лес с охотой и рыбалкой. Но новость, с которой он прибежал ко мне, была сильнее даже охотничьего азарта.

– Пришел признаться, что проиграл. – Костылину нелегко дались эти слова. – Ясная с понедельника начинает работу в должности главного редактора. Хотят к новому году запустить проект.

– Он про что хоть будет, журнал? Как называться? Для какой аудитории?

– В том-то и дело, что неизвестно.

– Но вообще-то все делается наоборот. Ты сам меня учил, что сначала придумывается концепция журнала, просчитывается читательская аудитория, потом…

– Это по правилам, а здесь все делается по понятиям.

– Это как?

Костылин задумался. Я не дала ему опомниться и спросила:

– Когда поведешь меня в ресторан?

– Дождемся приказа.

Он опять завел свою волынку:

– И что он в ней нашел?

Я разозлилась:

– Ты столько лет работаешь в такой газете, уже пора знать, что дороги любви неисповедимы и замысловаты, что они не поддаются ни законам, ни логике. Ты сам-то…

Я вовремя спохватилась. Все в редакции знали, что помимо мелких любовных интрижек и, само собой, жены Ляльки, у Костылина была давняя, душевная и телесная привязанность – секретарша Женечка. Это прелестное дитя пришло в редакцию «Успеха» на Поликарпова. На работу ее принимал Костылин. Легко могу представить, как он сверкал глазами, шевелил усами и раздувал щеки, чтобы произвести впечатление на прелестную девочку. Девочка влюбилась до беспамятства, Костылин стал ее первой любовью и, наверное, первым мужчиной. Юрка тоже к ней привязался, что было странным, учитывая его предательскую натуру. Более того, он обучил ее всем премудростям рекламного бизнеса, создал для нее отдельное предприятие, купил ей квартиру прямо напротив офиса, машину и даже начал строить дачку в каком-то коттеджном поселке. Костылин эту связь не скрывал – вместе с Женькой приезжал утром на работу, демонстративно под ручку уезжал с ней в ресторан на обед, и в разговоре даже с чужими людьми называл ее «Моя Женька». Поэтому хоть я и не договорила фразу – он меня понял. Удивился:

– А что я? Я бы никогда не стал двигать Женьку в ущерб бизнесу.

– Хозяин тоже так думает, – успокоила я его. – Он же ее идеализирует, и не только как женщину – как журналиста, как руководителя. Ну что я тебе такие банальные истины объясняю?

Мне стало скучно. И грибы. Они сидят там под елками и ждут меня с моей корзинкой, а я сижу здесь и произношу банальности, хотя меня все это совершенно не касается! Помечтать о грибах помешал звонок от Уткина. Впервые он обратился ко мне с просьбой придумать название для нового журнала. Я даже удивилась. Но надо же, черт возьми, знать, о чем будет журнал, какова его тематика и на какую аудиторию он рассчитан. Сказала об этом Уткину. Лучше бы промолчала, потому что своим вопросом поставила его бедного в такой тупик, что даже по телефону почувствовала, как он там вспотел на другом конце провода. Но задание надо выполнять. Собрала своих самых креативных сотрудников, посидели за чашкой чая. Самое приемлемое, что придумалось – «Арбуз». Вроде и запоминается легко, и любую тематику можно впихнуть. Прекрасно понимая, что мои варианты – даже если они будут супергениальными, ни за что не пройдут, я все же отправила «служебку» на имя Уткина. Я же хорошо понимала, что ему она нужна не для дела – а для ВИДИМОСТИ ДЕЛА, он сегодня же вечером при вечерней связи с Америкой отчитается Хозяину о проделанной работе!

Журнал, в конце концов, назвали ВИМ, что расшифровывалось как «Vich-info Magazin». Кому пришла в голову эта богатая идея – не ведаю.

Слава Богу, что меня это не касалось. Слава Богу, что Ясная ушла из коллектива, и прекратились ужасные греческие материалы. Пришла осень – пора ехать в отпуск. В Кисловодск, по купленным еще по весне путевкам.

«Добей, чтобы не мучились»

Никонова в редакцию привела я.

Мы с ним пересекались в «Собеседнике», но постольку поскольку. Саша дружил с Быковым. Дима, как человек увлекающийся, очень любил талантливых людей.

Они с Никоновым прославились в середине 90-х. Первого апреля – в день дурака в качестве эксперимента в «Собеседнике» приложением выпустили газету «Мать». Подоплека понятна: русский язык без мата не может существовать, мат – неотъемлемая часть нашей речи. Газетка была забавной, думали, что первого апреля все сойдет за шутку. Но скандал получился огромный. Блюстители нравственности набросились на авторов – и на «Собеседник» в том числе – со всем своим праведным гневом – дело дошло до суда. Вынесли тогда какое-то общественное порицание…

Потом я Никонова только читала. Писал он всегда хлестко, провокационно и с огромным чувством юмора. За чувство юмора я многое могу простить автору… Интервью с Лаховой в «Огоньке» – это был реальный шедевр. Я так мало когда смеялась – чтобы с первой до последней строчки. Подобные интервью он делал блистательно – выбирал жертву понелепей, приставал с такими заковыристыми вопросами, что жертва падала в изнеможении после первых двух. Вопросы, кстати, были порой смешнее и интереснее, чем ответы.

Конечно, в «Виче» я не могла не вспомнить про Никонова. Нужны были свежие авторы, незамыленные темы, неожиданные повороты – все это появилось в газете благодаря колонкам Никонова.

Тогда его любимой темой были сорокалетние женщины. Как только он не издевался над нами, как не глумился! Пафос был такой: сорокалетки – и все кто старше – больше не могут возбуждать и интересовать мужчин, главную детородную функцию тоже уже выполнили, а, значит, их нужно сослать в какое-нибудь гетто, чтобы они там жили вместе и не болтались под ногами у настоящих мужиков. Добивать их, чтобы не мучились, он, конечно, не призывал, но план расправы с ними тоже был довольно жесткий.

Никонов часто продумывал главные мысли своих колонок – и предлагал их редактору. Но и дежурный по номеру редактор нередко подбрасывал или советовал Никонову ту или иную тему – чтобы наш любимый автор не зацикливался так сильно на сорокалетках. Однако даже заданную и обговоренную идею неиссякаемый Никонов мог вывернуть так, что она мало походила на первоначальное задание.

Цель этих колонок была проста: спровоцировать читателей на возмущение, а значит, на горячие отклики. Читатель провоцировался – да что читатель, планерки часто превращались в обсуждение одного-единственного материала – колонки Никонова. Я была довольна: раз сотрудники так горячо спорят над его часто нелепыми идеями, значит, и читатель не останется равнодушным.

Скандал, который разразился не так давно по поводу идеи Никонова (он по традиции высказал ее в своей колонке) убивать детей-инвалидов, вышел за рамки читательской аудитории. Я уверена, в самой редакции ликовали: наконец-то газету рекламируют совершенно бесплатно по центральным телевизионным каналам: ведь Никонов буквально неделю не сходил с экранов разных каналов ТВ! Но реклама эта… как-то дурно пахнет.

Я написала в своем жж-блоге, что Никоновым двигало вовсе не желание обратить внимание на проблемы детей-инвалидов (хорошенькое решение проблемы – убивать их при рождении!) Подоплекой всех этих провокационных выступлений было желание прославиться – и встать вровень с Быковым. А Дима сейчас – известный писатель и публицист, получил за свою книгу престижную литературную премию, и к тому же не вылезает с телеэкрана – и как ведущий, и как гость разных программ. Мне все казалось, что Никонов втайне завидует своему более успешному другу (Быков резко не согласился со мной и отписал мне в ЖЖ гневную отповедь). Но позвольте и мне остаться при своем мнении.

Зато теперь и Никонов знаменит. Так же, как и Быков, возлюблен всеми телекомпаниями, мелькает на голубом экране. Даже программа «Время» в течение пяти минут показывала симпатичное лицо Никонова, с пеной у рта доказывающего, что детей-инвалидов надо-таки убивать.

Мне другое было непонятно. Когда газета печатала этот материал, никто из редакторов не подумал о матерях, которые воспитывают таких детей, – эти мамочки и их дети нечто неконкретное, виртуальное. Но рядом в кабинете за соседним столом сидит молодая журналистка – их коллега, которая день и ночь молотит заметки в газету, чтобы оплатить лечение своего сына, больного церебральным параличом. Ей-то как коллеги-редакторы в глаза смотрят?

Самая большая сложность работы в желтой прессе – чувствовать вот ту самую грань, где кончается желтизна и начинается пошлость, воинствующее хамство да и просто уголовно наказуемое действо: публичные призывы к насилию пока еще являются таковыми.