Текст книги "Камень второй. Горящий обсидиан"

Автор книги: Ольга Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

«Глупая… – с тоской и нежностью думал Лайнувер. – Не боится она никаких октопистов… Это ее отец не понимает ни… чего… а она просто не боится. Должно быть, никогда не видела, как человек убивает человека, и думает, что старуха Смерть бродит где-нибудь далеко-далеко и никогда не пройдет рядом…»

Начинало светлеть небо.

Понаблюдав за Кариной несколько часов, Лайнувер сделал для себя кое-какие выводы и решил, что игра стоит свеч. Медленно, держа на виду дружески открытые ладони, он вышел из темноты…

Карина не закричала, лишь изумленно уставилась на чужака… Что ж, хороший знак: значит, Лайнувер не ошибся в своих предположениях… Только вот кем она видит его: быть может, защитником несчастных, явившимся под покровом ночи?..

– Я тебя знаю, – сказала девушка, ничуть не выглядя испуганной. – Как ты сюда попал?

– Дверь была не заперта, – пожал плечами Лайнувер и присел рядом, надеясь, что у него в этом черном плаще не слишком разбойный вид.

– Зачем ты пришел? – спросила Карина.

– За обсидианом, – уже второй раз Бойер ответил совершенно честно. – Вот этим, горящим.

– А-а… – грустно протянула Карина. – Отец рассказывал мне… Скажи, он правда разорил храм?

Лайнувер кивнул. И встретил искренне сочувствующий взгляд.

– Как жаль… – девушка вздохнула и опустила плечи; она молчала некоторое время, теребя цепочку Горящего. – Слушай, возьми его, а… – вдруг сказала она. – Верни этим людям хоть малую часть того, что отец у них отнял… Он не плохой, правда… просто… просто… Он не знает ничего, кроме науки. Не ведает, что творит…

Красный глаз перекочевал с тонкой шеи Карины в открытую ладонь пораженного до глубины души Лайнувера. Ему бы встать и уйти, раз дело сделано, но… он просто не мог.

– Спасибо… – вот и все, что он сумел ответить.

– Как тебя зовут? – спросила девушка, улыбнувшись и склонив голову набок, словно маленькая птичка.

– Лайнувер Бойер, – ответил он, чувствуя, как лицо заливает краска: ничего глупее в данной ситуации он не мог сделать, только назвать свое настоящее имя…

– Скажи, а это правда, что у Сохраняющих Жизнь нет семьи? – последовал следующий бесхитростный вопрос.

– Не совсем… – смущенно усмехнулся Лайнувер, потупив взгляд. – Только у тех, кто решил всецело посвятить себя служению Омнису и воспитанию новых хранителей мира. Таких самоотверженных немного…

– И ты не относишься к ним? – казалось, это было сказано с надежной.

– Видимо, отношусь, – со вздохом и грустной улыбкой ответил на это Лайнувер. – Прости… мне пора: небо светлеет. Не хочу, чтобы меня видели здесь…

– Я ничего не скажу об этом отцу! – заверила его Карина. – Я совру… что… что один из октопистов забрал обсидиан!

– Ты не умеешь врать, – покачал головой Лайнувер. – Просто скажи, что не знаешь, куда он делся.

– Но ведь это тоже ложь…

– Не совсем…

– Хорошо… Ты возвращайся, Лайнувер Бойер. Когда переговоры закончатся. Я очень… очень хочу, чтобы ты вернулся.

– Я постараюсь. Но ничего не могу обещать.

Он застегнул на шее цепочку с горящим обсидианом, чтобы ненароком не потерять его, и, уже заслоняя собой проем в стене, когда-то бывший обычной узкой бойницей, помахал Карине рукой на прощание.

Беспрепятственно миновал он и стену, и двух часовых, все еще пугливо жмущихся к своему костру, слепившему их и в предрассветных сумерках. Он был спокоен, сосредоточен и мертвенно бледен после ночи, проведенной без сна. Только по стеклянному взгляду можно было догадаться, что что-то с парнем не так.

Карн встретил его в лесу, неожиданно выскочив навстречу из-за кустов. Лишь тогда с Лайнувера сошло то странное оцепенение: он шумно выдохнул и, опустившись на колени, уткнулся носом в пятнистое меховое плечо Карна. Тот ласково заурчал, словно успокаивал испуганного котенка.

А ведь горячее чувство под самым сердцем и вправду было сродни испугу… что-то ломалось в душе Лайнувера. С мучительной и сладкой болью.

Больше всего на свете он хотел сейчас со всех ног помчаться обратно… к Карине… наплевав на Орден и выбросив в мокрую траву проклятый обсидиан… Возможно, и Пай чувствовал нечто подобное, когда ему запретили остаться в колледже…

Найти то, что всегда искал – и отказаться от этого ради долга – вот беда и благодетель Сохраняющего Жизнь…

«…Таких самоотверженных немного…» – «…И ты к ним не относишься?..» – «Видимо, отношусь…»

Солнце поднималось над горизонтом. По равнине размеренно бежала огромная пятнистая чарга. Всадник, тонкий и хрупкий на ее фоне, спал прямо в седле, уткнувшись носом в холку разумного зверя.

Вряд ли кто-то надолго задержал бы взгляд на этой картине. Меж тем, этот всадник вез с собой легендарный горящий обсидиан, именуемый иначе оком войны.

Глава одиннадцатая. Последняя сказка Ориона

Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него – как у медведя, а пасть у него – как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть…

Священная книга мира-первоисточника. Апокалипсис. Откровение 13:2

«Сколько себя помню, всю жизнь Абадар учил меня понимать карты, располагать войска, сражаться самому и вдохновлять к сражению других… Он растил меня полководцем. Но вот я вырос – и армии для меня нет, есть лишь маленький отряд, почти полностью состоящий из безусых мальчишек. И этот отряд разрушил все, чему меня учил Абадар: они так и не стали для меня фигурками на доске, хотя я и старался душой не прикипать к ним.

Ты так и не сделал меня генералом, учитель. Подвел ли я тебя? Или так нужно? И зачем всё?..»

Джуэл Хак смотрел на восходящее солнце, не моргая; лишь слегка опустив веки. Он вспоминал. И пытался понять Кангасска Абадара. Любовь к учителю у Джуэла была замешана на страхе, на подчинении старшему (что и говорить, маленького опасного файзула Абадар держал строго), но все же тому, кто никогда не знал своих родителей, учитель – самый родной человек во всей Вселенной и разочароваться в нем – все равно, что предать себя самого… Потому Джуэл искал объяснения. Любые объяснения тому, чего не понимал…

Городок Татиан еще меньше Кириака, и близость Дикой Ничейной Земли здесь чувствуется куда сильнее: дома жмутся друг к другу, а не разбросаны вольно по равнине, как в Кириаке. Есть стена и смотровые вышки. И, как ни странно, – постоялый двор. Грустная, поблекшая вывеска на нем гласит: «Приют у Озера».

По прибытии Джуэл отчего-то остался ко всему безучастен – в мрачном, задумчивом настроении. Так что договаривался с хозяином и щедро отсчитывал монеты Орион. К вечеру люди разместились по комнатам (Орион откупил всем по одной, заняв почти все, что были на постоялом двое и озолотив хозяина), а расседланные чарги были отпущены на охоту в лес.

Вечер прошел впустую. Ждали Лайнувера и беспокоились за него; из-за этой внутренней сосредоточенности не удавался ни один разговор. Потому в общем зале, конечно, посидели, подкрепившись жареным мясом, сыром и сушеными диадемовыми плодами на сладкое, но каждый молчал и блуждал в собственных мыслях. Особенно Джуэл… Орион, в общем-то недолюбливавший сурового файзула, теперь даже пожалел его: казалось, тот несет на плечах гигантский камень, который наливается тяжестью с каждым шагом.

…То было вчера. Теперь же над Татианом горит рассвет – и все иначе…

Вдали бежал Карн, в окружении восьми других чарг, и Лайнувер, такой крохотный, что его едва можно было различить с этого расстояния, радостно размахивал рукой. Как ни странно, встречать его вышли не только девять товарищей по отряду, но и половина жителей городка, хотя они и понятия не имели ни кто он такой, ни с чем приехал. Тем не менее, парню в черном плаще, красиво развевавшимся на ветру, даже радовались: видимо, для кого-то его появление стало светлым событием, разбавившим тяжелую однообразную жизнь на окраине Дикой Ничейной Земли.

…Лайнувер остановил Карна и спрыгнул в траву. На груди у него сиял горящий обсидиан, видимо, выбившийся на скаку из-под рубашки. Вряд ли угольно-красное сияние можно было назвать многообещающе добрым, но отряд ликованием встретил его. Обнять Лайнувера, потрепать и похлопать его по спине счел долгом каждый из девяти его товарищей. Общему примеру последовал и Ирин: в конце концов, рад он был тоже.

Таркил, хозяин «Приюта у Озера», спокойно протирал высокие стаканы, в которых здесь принято подавать светлые напитки, когда в общий зал ворвалась эта сохраняющая жизнь компания, откупившая вчера почти все комнаты. Известно, Сохраняющие Жизнь часто дают суровые задания своим юнцам, но даже то мастерство, с которым эти задания выполняются, еще не делает их взрослыми.

Вчера мальчишек (а рядом с Таркилом и Джуэл – мальчишка) было только девять. Сейчас они с криками и песнями несли на руках десятого… Черный плащ; кинжал у пояса – какая мечтательная девушка устоит перед таким мрачным красавцем!.. Да еще и этот камень – алый, как глаз разъяренного шлыка.

Молодые герои…

– Мы сегодня празднуем, хозяин!!! – со всей молодецкой удалью заорал один из старших. Орион (людей Таркил всегда хорошо запоминал).

– Вина и угощений! И музыки! – потребовал второй, Бала, черный островитянин.

– Гостей много будет? – добродушно осведомился хозяин, снисходительный к бесшабашной молодости.

– Нет, только мы, – уточнил мальчишка помладше. Коста. Хех… тихоня с мечом.

– Ничего подобного! – возмутился мелкий прохвост. Оазис. – Пусть все желающие приходят! За свой счет, конечно…

Тут Орион затянул веселую мирумирскую песню, имеющую, без сомнения, древние пиратские корни. Скорее всего, слова принадлежат Зиге-Зиге, в ту пору когда он был влюблен и богат…

 
Я пел веселую песнь тебе
О белых пяти кораблях.
Веселую песнь тебе я пел
О неизвестных морях.
 
 
Гитара взывает к душе твоей,
И к мысли твоей – слова.
Красивая песня – но что за ней?
Поймешь ты это едва…
 
 
Ох, я рад!
А ведь я пират!
Я много морей повидал.
 
 
Ох, я рад!
Отыскал я клад!
С разбоем я завязал.
 
 
С былых времен мне осталась песнь
Для несокрушимых сердец.
О том, что давно у меня уже есть,
Мечтает любой юнец.
 
 
А я же мечтаю лишь об одном.
Твоей я руки прошу.
Мы счастливы будем с тобой вдвоем,
Весь мир я тебе покажу.
 
 
Ох, я рад!
Отдыхай пират!
Ты битвам полжизни отдал.
 
 
Ох, я рад!
Отыскал я клад,
Как только тебя увидал!
 

Непонятно, почему эту песнь так любят припоминать все, вернувшиеся из трудного путешествия или совершившие большой и важный поступок. Поют ее и от большого отчаянья, тогда, когда совсем нет надежды. Казалось бы, и о любви, и пират в ней изменяет своему пиратскому духу, и клад не такой, как положено… А вот надо ж! Стало быть, все дело в энергии, которую эта песня заключила в себя, будучи написанной, и сохранила на три тысячи лет. Этот свет не тускнеет со временем. Эта песня подобна заклинанию, вызывающему теплый Южный Лихт…

Губы Таркила тронула грустная улыбка. Слушая молодые веселые голоса, он вспомнил собственную молодость, когда и сам от души орал, радуясь победам, и, потерпев поражение, злился так, что готов был сокрушить весь несправедливый мир до самых основ. И вот – все ушло куда-то, все искреннее счастье и горе. Осталась лишь грусть по ним…

…О, у этих ребят будет праздник. Такой, что запомнится навсегда и им, и всему городку.

Происшествие с ассассинами ничуть не устрашило Сумаха, как должно было бы устрашить любого здравомыслящего человека, заставив его быть осторожнее, осмотрительнее и не путешествовать по глухим дорогам хотя бы некоторое время. У иного и вовсе развилась бы мания преследования.

Сумах остался спокоен. Осторожничать он не стал. Даже вояк взял с собой десять: столько же, сколько было с ним по дороге в Таммар. Должно быть, судьба воздала должное его молчаливой храбрости или отступила перед его равнодушием к смерти – как бы там ни было, а в Татиан он добрался без происшествий. И застал город в праздничном настроении.

«Приют у Озера» пестрел разноцветными лентами, отражал свежевымытыми окнами закат и весь гудел изнутри. Конечно, по меркам Мирумира, Аджайена или Торгора все это сошло бы в лучшем случае за скромное семейное торжество, но здесь, на краю Дикой Ничейной Земли это большое событие, ибо здесь вообще редки праздники; чего еще ожидать, когда выбор встает обычно такой: повеселиться на свободные десять монет или покрыть меч серебряным напылением, что заставит еще пару видов детей тьмы держаться подальше от тебя и твоего дома?.. Так что тут даже думать не надо – музыку сейчас заказывает кто-то из приезжих… Вот у того парня, Ориона, явно водились золотые монеты в кармане. И, судя по переполоху, царящему в Кириаке, и жутким слухам, передаваемым там из уст в уста, камешек свой он нашел. И отобрал. Вот и повод для радости.

– Ну что, народ, – лучезарно улыбнувшись, Сумах обвел взглядом своих спутников, – заглянем на вечеринку?..

Послышался одобрительный гул.

Сумах спешился и отпустил чаргу. Остальные последовали его примеру.

Таркил подошел к организации праздника со знанием дела: играла музыка; столы были сдвинуты к стенам, чтобы освободить место для танцев; а с кухни доносились вкуснейшие запахи. Самый разгар веселья намечался на вечер.

Народ уже собрался. Большинство пришедших окружили виновников торжества и раз за разом просили Ориона спеть то одну, то другую морскую песню, из тех, что так обычны в Мирумире и Аджайене и так удивительный здесь, на берегу тихого озера. Пел парень душевно; Сумах даже заслушался. К слову сказать, на белокожего незнакомца в огромных очках и десяток его спутников, сплошь покрытых боевыми шрамами, мгновенно переключилась добрая треть внимания. Не заметили их только Орион и остальные амбасиаты, так как они беспечно сидели к двери спиной. Воину такое простительно, только если он действительно амбасиат: перерожденная магия обостряет чувствительность. Неси Сумах хоть малейшую угрозу, все десять юнцов тут же обернулись бы и схватились за мечи.

Стоит заметить, что элемент внезапности сорвался у шлыководов тогда по одной единственной причине… Да, у Сумаха тоже изрядно амбассы плескалось в чаше. И почувствовал он именно угрозу. А харуспексы, из которых были сделаны стекла для его очков, всего лишь сдвинули предчувствие на более раннее время, что дало возможность лучше организовать оборону.

…Сумах отпустил своих вояк развлекаться с условием, что те будут вести себя достойно (этому условию, высказанному с улыбкой, самым доброжелательным тоном, никто противиться бы не посмел: последствия неповиновения были известны), сам же он занял тихое место в углу, откуда было удобно наблюдать за происходящим, до поры, до времени оставаясь незамеченным.

Намереваясь неплохо провести время, Сумах заказал пару экзотических блюд местной кухни: сильфовую мякоть под грибным соусом и – с особым злорадством – шлычье сало, нашпигованное красным перцем и чесноком.

К угощению подали светлого эля в высоком прозрачном стакане.

Вечер обещал быть приятным…

…У Джуэла отнюдь не было праздника на душе, но он не стал возражать против веселья: может случиться, что кому-то не повезет вернуться из предстоящего путешествия – так как отказать людям в последней радости? Не строя иллюзий, Джуэл понимал, что среди не вернувшихся может оказаться и он сам, потому нашел в себе силы на время оставить тревоги за порогом общего зала и порадоваться вмести со всеми.

Когда прошло время песен и танцев, где каждый успел отбить ноги и устать до полусмерти, когда все блюда были перепробованы, пришел черед развлечений, после которых для многих праздник обычно заканчивается. Специально по такому случаю хозяин выставил бочку самого крепкого эля. Черного.

Младшие – Пай, Милиан, Коста и Оазис – от такого зелья благоразумно отказались, соразмерив силы. Бала сделал пару поучительных замечаний о том, что эта черная жидкость творит с человеческим организмом. А Джармину никто даже не предлагал. Так что в числе первых соревноваться стали Орион и… Джуэл. Жуткий эль пили на скорость, и, когда с файзульским боевым криком Джуэл вскочил на ноги и поднял последнюю опустошенную кружку над головой, ему уже собирались присудить почетное первое место – и присудили бы, не упади бедняга без чувств на пол: что ж, черный эль коварен, он бросается в голову неожиданно – не пей, коли не умеешь… Исполненный достоинства и скромности победителя, из-за стола поднялся Орион и неспешно, почти лениво допил свою последнюю кружку…

Толпа встретила своего героя могучим ревом. Джовиб подбросил опустевшую кружку в воздух правой рукой и ловкой поймал у себя за спиной – левой, в знак того, что, несмотря на все испытания, все так же ловок, как раньше. Болельщики издали дружный вздох восхищения. Послышались даже аплодисменты. Сумах в своем углу не сумел скрыть ностальгичной улыбки и с тихим восторгом покачал головой.

Но никто не безупречен: со временем молодецкой удали у Ориона поубавилось, и толпа скоро оставила своего героя отдыхать на скамеечке за одним из столов в надежде, что он вернется к веселью попозже.

Тогда Сумах покинул свое укрытие, неспешно пересек зал и сел напротив Ориона.

– Здравствуй, герой, – сказал он с добродушной усмешкой.

– Здравствуй, – ясным голосом ответил Орион. Пьяным он не выглядел нисколько; усталым, разве что… – Ты что здесь делаешь?

– Да так… проезжал мимо, решил завернуть на праздник, – небрежно ответил Сумах, даже не пытаясь придать фразе правдоподобное звучание. – А ты, смотрю, нашел то, что искал?

– Нашел, – отозвался Орион беззаботно. – На том тебе спасибо.

Взгляд у парня с каждой минутой становился все более отсутствующий. Черный эль неопытного валит с ног сразу, а опытного корежит постепенно. Даже если тот умудряется сохранить здравый ум при любом количестве спиртного, то после черного эля у него затуманится взгляд, потом собьется речь… и так далее, и так далее… Надо признать, в любом питейном поединке победитель всегда один и тот же: черный эль.

– Пьешь ты лихо, не пьянея, – заметил Сумах и добавил задумчиво: – Почти, как я… Это у нас семейное, должно быть…

– Не… п… понял… – запнувшись, произнес Орион. Так, речь начала ломаться. Еще чуть – и рухнет под стол, как недавно его приятель, которого подвела хваленая файзульская выносливость.

– Давай хлебни, – Сумах протянул парню стеклянный пузырек, даже в густом душном воздухе праздничного зала распространявший запах аптеки. – Глотни-глотни. А потом поговорим.

Орион выпил пузырек полностью – один глоток в нем как раз и был…

И тогда безобидная с виду прозрачная жидкость, имеющая вкус микстуры от кашля, сотворила с ним то, чего не сумел даже черный эль: ударила в голову так, что перед глазами поплыли кровавые круги. Не в силах ни двинуться, ни произнести что-либо, Орион беспомощно уронил голову на руки. В беспамятстве он пробыл от силы пару минут, но перед мысленным взором время изогнулось уродливой кривой спиралью и показалось не то часами, не то неделями.

Стоило заставить себя открыть глаза, как наваждение прошло само собой. Орион шумно выдохнул – воздух, вышедший из легких, оставил во рту привкус каких-то сладких специй. Не веря самому себе, Орион выдохнул еще раз – в кулак и принюхался. Так и есть: специи…

– Я дал тебе антидот, – терпеливо пояснил Сумах. – Он действенен против самых распространенных ядов, включая алкоголь. Это тоже яд, знаешь ли. В черном эле его действие усугубляет еще несколько десятков разнообразных продуктов брожения лепестков рамниру. Антидот этот замечателен тем, что он переводит все это в нетоксичные летучие вещества, которые тут же выводятся через легкие… – Сумах принюхался, раздувая ноздри. – Хм… пахнет, как размолотые семена горной диадемы, собранные в середине осени…

Орион невольно состроил озадаченную гримасу. «Трезв, как стеклышко, – мысленно оценил Сумах. – Ну и шустрый же обмен веществ у тебя! Обычно антидоту требуется пара часов…»

– Так ты мне не ответил… – деликатно кашлянув, сказал Орион, заметив, что собеседник увел разговор за тридевять земель от темы. – Зачем ты, все-таки, нашел меня?

– Вообще-то первым меня нашел ты, – парировал Сумах, забавляясь. – И я тебя не спрашивал, зачем.

– Я просто помог тем, кто оказался в беде, – пожал плечами Орион. Шутки он не принял.

– Понимаю. Кодекс Сохраняющих Жизнь… Судьба – странная штука, – Сумах задумчиво повел рукой. – По всем мыслимым законам мы с тобой не должны были встретиться… – оборвав лирическую ноту, он посмотрел прямо в глаза собеседнику; очки уже давно лежали на столе, и ничто не скрывало жутковатые красные радужки. – Орион Джовиб, названный в честь Ориона, сына звезд!.. Мне не так повезло с именем. В моей семье я третий сын. Потому мне дали обычное имя, а Орионом и Зигой назвали моих старших братьев. Фамилии у нас с тобой тоже разные: тебе досталась та самая, легендарная: часть названия корабля, ушедшего в Фееру. А я – обычный Даргбис, каких много на мирумирском побережье… – он помедлил; подпер кулаком щеку; постучал по столу костяшками свободной руки… – Я твой родич, Орион.

Джовиб удивленно моргнул… кажется, не зря Сумах с первой встречи был симпатичен ему: черты белого, как мел, лица были в чем-то схожи с его собственными, особенно разрез глаз: говорят, именно такой был у возлюбленной Зиги-Зиги – Мералли. Сумах унаследовал от нее куда больше, чем Орион, которому достался широкий, почти квадратный подбородок прародителя.

– Я тебя сразу узнал, – сказал Сумах. – Ты просто копия Зига. Сам посмотри…

С этими словами он протянул Джовибу древний кристалл изображения. (Эти кристаллы редки в известном Омнисе. По структуре они напоминают музыкальные, но вибрируют с несколько другой магической частотой). Одну из граней кристалла зачищают, и ее нужно приблизить к глазу, чтобы увидеть объемную картинку, замурованную внутри.

На нее Орион смотрел очень долго, с волнением и чувством нереальности происходящего… Сияющее нутро кристалла навеки запечатлело Ориона, сына звезд, Зигу-Зигу, до сих пор самого знаменитого пирата в Омнисе… они улыбались, такие похожие в своей веселой самоуверенности; похожие, как бывают похожи друзья, многое пережившие вместе. И между ними, положив тонкие руки им на плечи, стояла Мералли. Легкая, изящная, с ореолом пушистых кудрей, собранных в затейливую прическу на голове, она улыбалась, но в синих, как море, глазах навеки осталась светлая грусть.

У нее не было ничего, кроме этих двоих – человека и сына звезд. Она была подобна деве, рожденной из морской пены, ибо не помнила, кто она и откуда. Возможно, ей действительно нечего было вспоминать, и ее породило море?.. И для чего так печальна оказалась ее судьба?..

…Орион Джовиб почувствовал, что глаза защипало: кажется, он слишком долго смотрел в кристалл, не моргая…

– Это семейная драгоценность, – сказал Сумах. – Говорят, Мералли отдала этот камень своей дочери, а та своей, и так далее. Но в моей семье дочерей не было. И сам я владею камнем единственно потому, что я последний… но это долгая история… и невеселая. Тем не менее, – он усмехнулся, – вижу, впечатление камень на тебя произвел.

– И все же я не понимаю, зачем ты нашел меня… – покачал головой Орион, возвращая камень.

– Чтобы позвать с собой, – положив локти на стол, Сумах приблизил свое лицо к лицу собеседника. – Я решил повременить с этим там, в Таммаре, потому что знаю, что думают Сохраняющие Жизнь о долге… Теперь же ты нашел то, что искал. А значит, ты свободен…

Орион промолчал, опустив глаза.

– Признаюсь честно, я пират, – продолжал Сумах все настойчивее. – Я иду путем Зиги и ничуть не жалею об этом. И зову тебя с собой. Ты Джовиб. Ты Орион. И заслуживаешь лучшей участи, чем выполнять сомнительные задания в Ничейной Земле. Я сделаю тебя капитаном и обучу всему, что знаю сам.

Сумах Даргбис понятия не имел об Ордене и его «сомнительных заданиях» и даже не представлял, что попал в самую точку! Сердце Ориона так и заныло, и острое чувство тоски, поднявшееся откуда-то из самых глубин, стерло последние следы радости с его лица…

Орион мечтал о море. Всю жизнь, сколько себя помнил. И никогда не понимал ни своего места в Ордене, ни его целей. Понимал только, что, связанный давней детской клятвой, принесенной перед Черным Алтарем Гердона, никогда не будет счастлив…

– Зачем тебе это, Сумах? – со вздохом произнес Орион.

– Я пират, но не бездушный болван, какими сейчас представляют пиратов, – сдержанно произнес Даргбис. – И мне одиноко, пойми ты это! Сколько себя помню, всю жизнь завидовал Зиге-Зиге и Ориону, сыну звезд… Они были друзьями. У них были почти несбыточные мечты, вроде Океана Фееры. Я взывал к Небу и спрашивал: почему я лишен всего этого? Почему вокруг меня одни варвары, которых ничто не волнует, кроме собственной утробы?.. И вот появляешься ты…

Орион машинально кивнул. Сумах говорил искренне, без тени лукавства. Говорил, как с любимым младшим братом…

Соглашайся – и займешь в жизни место, положенное тебе по праву…

– Мне надо подумать, – сказал Орион, взглянув в болезненно красные глаза, обрамленные ореолом пушистых белых ресниц.

– Хорошо, – холодно произнес Сумах, поднимаясь. – Мы с парнями двигаемся в Кириак. Три дня я жду тебя там. Приходи, если надумаешь.

Он вновь надел черные очки, водрузил на голову свою широкополую шляпу с жестким черным пером и неспешно двинулся к выходу. Отделившись от празднующей толпы, за ним выстроились еще десять пиратов. Вскоре последний из них исчез в темнеющем дверном проеме: теперь лишь звезды светили сквозь приоткрытую дверь…

А Орион искренне пожалел, что загадочный антидот выветрил весь хмель из его головы: в полупьяном тумане жизнь казалась прекрасной. И не нужно было думать над выбором…

…Джуэл проснулся где-то под утро; пронзительные крики птиц резали слух, как острые лезвия; широкой полосой из окна свет падал на лицо и грудь. Черный эль оставил в голове такую тяжесть, что все на свете казалось слишком громким, слишком ярким и мучило несчастный мозг.

А проснулся Джуэл там же, где упал вчера: все-таки он был слишком велик и тяжел (за сотню килограммов весом), чтобы поднять его по лестнице наверх, потому его и оставили здесь. Правда, кто-то позаботился, чтобы ему было удобно: положил под голову подушку и накрыл его одеялом. Через минуту после того, как файзул обнаружил это, над ним склонился улыбающийся Коста с цветущей веточкой драконника за ухом. Он протягивал Джуэлу дымящуюся кружку, распространявшую нежный аромат эфирных масел.

– Доброе утро, Джуэл! – сказал Коста.

– Ооооооооохххх… – только и смог ответить Хак, настолько ему было скверно.

– Я тебе подходящего чаю заварил, – продолжал младший Оллардиан. – Рецепт Бала дал, а я его даже усовершенствовал немного… Выпей – легче станет.

Джуэл приподнялся на локте и послушно выпил горячий напиток. После того, как неведомое зелье заструилось по жилам, стало легче голове, перестали трястись руки, а в душе совершенно улеглась тревога. Так уютно Джуэл себя еще никогда не чувствовал. Словно не было ни Ордена, ни горящего обсидиана, ни мрачного долга, который предстояло исполнить. Только утро, горластые веселые птицы и улыбающийся Коста Оллардиан рядом.

– С каких это пор ты стал учеником лекаря? – поинтересовался Джуэл. И, хотя его грубый голос заставлял и добрые, и суровые слова звучать почти одинаково, Коста, кажется, сумел отличить одно от другого. Он смущенно улыбнулся:

– Все люди учат друг друга чему-то… – и с виноватым видом добавил: – Жаль, я не могу научить Балу ничему полезному. Все, что я знаю, это тьма и то, что с ней связано…

– Тьма… – шепотом повторил Джуэл.

Жаль, недолга добрая власть любого эфирного масла: все равно все, что тревожило тебя, вернется в свое время. Но Джуэл долго думал об этом моменте, так долго, что понял и принял неизбежное. И готов был защищать его, как самое верное из собственных убеждений. Он должен. И если донести горящий обсидиан до драконьего моря – это все, что он успеет сделать для Ордена… что ж, значит, так тому и быть.

…Орион и Лайнувер наслаждались утренним видом с крыши «Приюта у Озера». В чистом утреннем воздухе порхали стрижи; Озеро Тай отражало небо и плывущие по нему облака, как гигантское зеркало; над лесом Дикой Ничейной Земли, начинавшимся на противоположном берегу, висел пушистый туман. Татиан был почти безлюден: многие жители ушли на работу в поле еще с рассветом, несмотря на праздничную ночь, а остальные еще не проснулись. И во всем, что открывалось с покоренной двумя амбасиатами небольшой высоты, сквозило какое-то прекрасное, мудрое одиночество.

– …вот так я и добыл Горящего, – закончил свой рассказ Лайнувер. Обсидиан мерцал у него на груди, подобно шлычьему глазу.

– Занятная история… – Орион почесал щетинистый подбородок. – А теперь скажи, отчего ты выглядишь таким несчастным. И не вали все на черный эль: я знаю, ты его не пил.

– Ну, понимаешь… – Лайнувер до боли закусил губу. – Я… я ведь обманул ее. Предстал эдаким героем в черном плаще, защитником обиженных. Как будто вышел из той баллады, что она пела… Теперь я не смогу к ней вернуться: потому что, когда она узнает правду, очарование все будет разрушено и дело закончится пощечинами и слезами. Но не вернуться я тоже не могу…

– Глупый… – беззлобно усмехнулся Орион. – Кто же тебя просит с порога ей всю правду выкладывать? Вернись для начала. И побудь пока героем, который ей так понравился. Глядишь, полюбит тебя таким, какой ты есть.

– Спасибо… – зябко пожал плечами Лайнувер. – Не веришь – никогда ни по кому так не скучал… а вот надо же…

– Если собрался уходить, уходи сейчас, – перебил его Орион. – На том берегу, – он указал туда, где воды почти касалась туманная пелена, – нас должны ждать… Сайнар и кто-нибудь из Кангассков. Они тебе уйти не позволят.

– Сам-то ты тоже собрался, а?

– Думаю пока.

– Вот и я думаю… Аранту жаль. Она пятнадцать лет положила на то, чтоб меня выучить. Не могу я уйти вот так, понимаешь?.. У Сайнара ничего просить не буду. А у нее спрошу.

– Ааа… – понимающе закивал Орион. – Это только мы с Ларом давно все решили. Что когда Горящий будет у нас, я могу сделать последний выбор. Я бы уже ушел…

– А что?

– Да так… на душе неспокойно… И вообще, давай уже спускаться к завтраку.

К завтраку Таркил велел подогреть несколько блюд, оставшихся от праздника, и подать к столу мятного чаю, дабы освежить измученных и понурых гостей. Когда в общий зал спустились Лайнувер с Орионом, все остальные были уже в сборе. Припозднившихся к завтраку встретил внимательный взгляд Ирина. Оценив обстановку, маленький хмырь расплылся в улыбке и вернулся к поглощению грибного супа.

– О чем ты говорил с тем белокожим вчера? – спросил он через некоторое время.

– О жизни, – беспечно отозвался Орион, пододвинув к себе супницу.

Больше мальчишка вопросов не задавал.

– Какие планы на сегодня? – спросил Орион у Джуэла. Тот был сер лицом и, похоже, вкушал все последствия распития черного эля, потому ответил далеко не сразу.