Текст книги "Камень второй. Горящий обсидиан"

Автор книги: Ольга Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Глава четырнадцатая. Избранник

«Как часто бывает, что судьбой оказывается отмечен самый маленький и слабый!»

Сайнарнемершгхан Сайдонатгарлын в разговоре с Кангасск Евженией

Прекрасный зеленый мир, по-весеннему яркий и свежий, был залит золотым солнечным светом. Небо в столь ясный день казалось очень высоким; по нему неспешно плыли пушистые белые облака. Над юными цветами порхали большущие пестрокрылые бабочки. В обе стороны, на сколько хватало взгляда, убегали пестрые заросли карламана… В такой мирной обстановке легко оставить позади все тревоги, особенно если ты очень устал, а изменить уже ничего не можешь…

Амбасиаты побросали рюкзаки и дремали прямо на траве; она теперь казалась мягче любой постели. Джармин и вовсе спал, свернувшись калачиком. Он давно уже легко засыпал где угодно, как бродячий котенок.

Джуэл Хак дремать и валяться на траве себе не позволил, и то и дело оглядывался по сторонам или бросал тревожные взгляды в сторону линии карламана: ведь это вовсе не запретная граница для детей тьмы, при случае они могут и перейти ее. Ирин сидел напротив Джуэла с закрытыми глазами, но по напряженному выражению лица было видно, что не дремлет парень, ничего подобного…

Поодаль от отдыхающих стоял Пай. Трансволо он творил молча, глядя куда-то в пустоту. Вся фигура мальчишки выдавала усталость; плечи опущены, голова бессильно упала на грудь… Справится ли?.. Должен справиться.

– Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно! – сначала послышался только противный, до боли знакомый голос, говоривший откуда-то из пустоты, а затем показался и сам его обладатель.

Боевые маги всегда подбираются поближе под заклинанием невидимости и объявляют о бесполезности сопротивления, таков порядок…

Тот, кто недавно ползал тут на коленях и умолял его не убивать, а потом лихо притворялся своим парнем контрабандистом, теперь стоял, подбоченившись, с мечом за поясом, в сером охотничьем плаще поверх все той же пыльной гражданской одежды, служившей, видимо, маскировкой. Пальцы его рук слегка светились: похоже, держал боевое заклинание наготове…

Вид у парня был довольный, дальше некуда. И все бы ничего, да за спиной у него стояла боевая семерка магов, все пожилые и опытные – других на границу не посылают, даже удивительно, что делает здесь этот молодой прохвост… небось, с отцом приехал…

– Вот дрянь… – сквозь зубы процедил Ирин, пристально глядя на молодого Охотника. Тот лишь криво улыбнулся в ответ: под взглядом маленького хмыря не очень-то поулыбаешься.

– Сдавайтесь, парни, – с некоторым сочувствием произнес белоснежно-седой Охотник, видимо, главный маг семерки, выступая вперед.

– Мальчишки… – вторил ему другой. – Младшему и шести-то нет, небось…

Джармин ничего на это не ответил, лишь подобрался весь, словно загнанный в угол зверек, и положил ладонь на рукоять своего маленького меча.

– Звереныш!.. – брезгливо усмехнулся молодой Охотник.

Сочувствие сочувствием, а боевое заклинание заготовил каждый – у кого огненная сфера малой мощности, у кого сеть… и убирать их никто не даже думал до тех пор, пока нарушители порядка не сложат оружие.

Милиан невольно оглянулся на Пая, но тот лишь виновато пожал плечами. Конечно, глупо надеяться пусть на очень талантливого, но все же мальчишку: с восемью боевыми магами ему никак не справиться… Милиан отвернулся. Пай оглядел готовых к масштабной атаке Охотников и до боли закусил губу…

…У одного из магов висевшая над ладонью огненная сфера неожиданно сколлапсировала и потухла, как у зеленого новичка.

– Что за… – начал он.

Но вскоре понял, что он не один такой: другие Охотники тоже потеряли свои заклинания. На любые попытки восстановить их магия отзывалась глухо. Нет, энергия уходила куда-то, но куда?..

Не сговариваясь, маги посмотрели на тихого мальчика, стоявшего позади всех… Когда они поняли, в чем дело, их пробрал ужас…

– В атаку! – закричал главный маг.

Он даже не успел обнажить меча: Джуэл вскочил с места, как отпущенная пружина, и рванулся к нему с быстротой просто немыслимой для высокого и тяжелого файзула. В ту же секунду Охотник захлебнулся криком и собственной кровью. Он едва успел упасть на землю, когда был убит один его товарищ и сбит на землю второй.

О, Кангасск Абадар вырастил великого воина. Воина, умеющего побежать одним точным ударом. И в битве с Охотниками Джуэл выложился полностью. И все же он был так молод! И ему так не хватало опыта. Так же как и Паю. А талант, пусть и подпитанный амбассой, далеко не всегда может перевесить опыт за многие десятки лет…

Битва закончилась быстро. Упал последний пожилой Охотник, следом за ним медленно осел на землю раненный в живот Джуэл… Он почти… почти сумел сделать невозможное – выйти живым и невредимым из этого боя…

Остальные амбасиаты едва успели вмешаться, взяв на себя всего двоих – тех, кто кинулся к Паю, справедливо считая его источником всех бед. Каким-то образом мальчишка держал их магию, делая бессильными даже простейшие ускоряющие заклинания, которыми Охотники привыкли пользоваться в бою, чтобы получить преимущество.

…Судьба этих двоих тоже сложилась трагично…

Первому кинулся под ноги Джармин. Охотник запнулся, но не упал – ушел в правильный кувырок, ловко поднялся на ноги… и получил от Ирина стрелу в упор. Перед смертью он еще успел метнуть кинжал в сторону Пая. Бала пытался поймать его, но не сумел схватиться за рукоять – и лезвие пронзило ладонь…

Что касается второго, так это был тот самый молодой «актер», что встретил их в карламановых зарослях. Как начался бой, он шарахнулся от Джуэла сразу же и ринулся к неподвижно застывшему в стороне от боя Приору, но дорогу ему загородил Оазис. Оба были молоды и неопытны, и бой у них вышел довольной длинный – удара в четыре.

Оазис сражался храбро и очень достойно, несмотря на то, что Охотник был его лет на пять старше, но слишком обрадовался, увидев спешащего на помощь Милиана, это его и подвело. На какую-то долю секунды мальчишка утратил внимание – и лезвие меча Охотника, не встретив сопротивления в виде гарды, прошлось ему по рукам (о Небеса! Сколько Сохраняющих Жизнь пострадало так же!). Следующим ударом тот хладнокровно добил противника, полоснув наискось…

Только тогда молодой Охотник заметил, что победа его ничего не значит, потому что он остался один. Не мешкая, парень быстро сложил меч в ножны и, как недавно у линии карламана, шустро припустил бегом.

– Не догоняйте… – злорадно произнес Ирин, поднимая лук.

Спокойно прицелившись, он выпустил одну за другой две стрелы. Стрелял Фатум по ногам…

Раздался крик боли и отчаянья; вдали плеснул по ветру серый плащ – Охотник упал. Стеная, он все еще боролся за свою жизнь, пытаясь ползти. Но деваться здесь, на открытом пространстве, ему было уже некуда…

Сняв с пояса нож, Ирин неспешно, вразвалочку направился к нему…

Никто и не думал его останавливать: битва ошеломила всех. Милиан в оцепенении склонился над мертвым телом Оазиса, не в силах даже плакать от горя. Надо ли говорить, что он винил одного себя в этой смерти?.. Бала, наскоро замотав собственную руку, осматривал раненого Джуэла. Тот был не так плох, как казалось; будь рядом хотя бы безопасная крыша над головой, под которой можно отлежаться с месяц, никто бы и не сомневался, что парень поправится. Ранение в живот Мараскаран счел «удачным», если это вообще можно сказать о ране: такая доставит много боли, но при должном уходе заживет; еще одна рана, длинная, тянулась по боку наискось – в данном случае ее можно счесть не серьезной. Бала быстро и умело обработал обе и стал уже накладывать повязку, когда с той стороны, куда пытался убежать молодой Охотник, раздался душераздирающий вопль… Человек может кричать так, только когда боль невыносима…

Милиан опомнился услышав этот крик и ему стало тошно, когда он понял, что может быть этому крику причиной… Он вскочил и побежал туда…

…Ирин тогда еще оглянулся на полпути и, увидев, что никто не придал значения его уходу, подошел к Охотнику с такой улыбкой на лице, которая не предвещала ничего хорошего. Парень сумел превозмочь боль, потянулся к мечу, но Фатум с невозмутимым видом вогнал стрелу прямо ему в запястье, пригвоздив руку к земле. Тот не закричал, лишь глухо взвыл от боли.

– Подлая, двуличная тварь! – с ненавистью бросил Ирин. – Ты хуже любого морока, хоть и зовешься человеком… – маленький хмырь плюнул Охотнику в лицо. – И что же по-твоему нужно сделать с тем, кто предал воина, сохранившего ему жизнь? – вкрадчиво произнес он, глядя, как лезвие острого, точно бритва, ножа, блестит на солнце.

– Не… не надо… – взмолился Охотник и в отчаянье попытался ухватиться за соломинку: – Я… я же беспомощен… Разве ты, Сохраняющий Жизнь, убьешь беспомощного врага?..

– Коне-е-ечно! – рассмеялся Ирин, словно услышал глупую шутку. – Да не просто убью. Ты у меня таким красавчиком уйдешь в мир иной!..

– Нет… пожалуйста, нет… ааааааааааа!!!

Крики подгоняли Милиана сильнее всякого ветра в спину. Но все равно ему казалось, что он бежит слишком медленно.

– Ирин! Не надо! Прекрати это!!! – закричал он на бегу, стремясь хотя бы голос послать впереди себя.

Ирин услышал. Обернулся. Нож в последний раз блеснул в солнечном свете. Затем хмырь вытер его об одежду Охотника и неспешно отправился обратно к месту битвы. По пути он сурово переглянулся с Милианом.

Тот невольно замедлил бег. К лежащему на земле телу он и вовсе подошел с опаской. Когда наконец решился взглянуть, к горлу подступила тошнота. Милиана вырвало бы, да только он с утра ничего не ел… Такое сделать с человеком… ей-богу, никто ни за какие грехи не заслуживал подобной пытки! Но самым страшным было то, что парень все еще оставался жив… Он часто дышал; то и дело из груди вырывался тихий, мучительный стон.

Охотник открыл глаза и посмотрел на Милиана. Сквозь туман боли и страха он видел лишь темный силуэт с кудрями, обрамленными золотым сиянием солнца, светившего за спиной мальчишки, и едва различал черты лица. Но это были приятные черты и они выражали страдание… сострадание…

– Убей… – хрипло произнесло жалкое существо, некогда бывшее красивым, самоуверенным парнем. – Убей… убей… – молил он нерешительного мальчишку и тянул к нему уродливую беспалую руку.

Слезы потекли по щекам Милиана… он уже простил этому несчастному все, даже смерть Оазиса… в конце, концов это хотя бы была честная битва.

В суровом молчании Ворон обнажил меч. Охотник закатил глаза и откинулся на спину, открыв грудь для удара. Вскоре все было кончено. Милиан стряхнул кровь с клинка и, повернувшись спиной к мертвому, решительно зашагал обратно.

Он нашел всех выживших собравшимися вокруг Пая и, почувствовав недоброе, тоже подошел посмотреть, что случилось…

Пай Приор лежал на спине, раскинув руки, и тяжело дышал. Он был сед – волосы так и блестели белизной горного снега, – и черен лицом: кожа сморщилась и казалась теперь измазанной сажей.

– Милиан… – Пай словно почувствовал, что пришел его друг. Он открыл глаза; белков было не видно, настолько густа была сеть вздувшихся алых сосудов.

– Пай… – горько сказал Милиан, сжав руку друга. – Что же ты с собой сделал?..

– Это Дрейн… – вздохнул юный маг и попытался улыбнуться. – Мой собственный Дрейн. На настоящий он похож не больше, чем мой Фиат-люкс – на настоящий Лихт… Настоящий Дрейн требует согласия донора. Мой же – нет… Хех… энергетический вампиризм чистой воды… Я забрал всю их магию себе. И они ничего не смогли сделать…

– Но почему… – начал было Милиан.

– Это передозировка магии, Мил, – пояснил Пай. – Когда магия копится сверх чаши медленно, она перерождается в амбассу – видимо, та занимает меньше места… А когда быстро – просто льет через край и уничтожает человека… Моя беда в том, что я амбасиат. Иначе все шесть чаш разместились бы в моей спокойно. Или, если б я знал хоть одно мощное заклинание, вроде щита, я бы выпустил лишнюю магию наружу… а так…

– Пай, не надо, прошу тебя… – у Ворона упало сердце. – Бала придумает что-нибудь…

Мараскаран только безнадежно вздохнул при этих словах.

– Нет, Мил, – все еще рассеянно улыбаясь, произнес Пай. – Меня скоро не станет. Смирись с этим. Еще несколько минут – и моя чаша не выдержит, тогда я умру. Я бы хотел, чтобы эти несколько минут ты побыл со мной…

…Джуэл лежал на траве; так он видел перед собой высокий купол ясного неба, синева которого выдавала приближающийся вечер, и заслоняющие это небо три лохматые головы: над раненым командиром склонились Ирин, Бала и Джармин. Милиан же остался с Паем, как тот просил…

Такой вот вышел военный совет…

– Что делать будем? – хмуро спросил Ирин. – Здесь оставаться… сам знаешь… Когда этих Серых хватятся, сюда нагрянет целая армия.

– Придется уходить, – сжав зубы, произнес Джуэл; рана очень мучила его. – Обратно… в Ничейную Землю…

– Там мы тоже пропадем, – покачал головой Бала. – Без Косты мы не пройдем эти места.

– Все равно надо идти… – повторил Хак. – Возможно, мы даже встретим его…

– Он умер… – раздался тонкий голосок…

Все трое удивленно посмотрели на Джармина… и отвели взгляд: было в его больших детских глазах что-то такое, чего никто не замечал раньше.

– Да откуда ты знаешь… – отмахнулся Ирин, злясь на себя за это неуместное замешательство.

– Я знаю, – непреклонно произнес мальчик.

…Последний клочок неба над головой Джуэла заслонила еще одна голова. Курчавые волосы, красные от слез глаза; дорожки, прочерченные слезами по щекам… Раз пришел Милиан, значит, Пай…

– Вспомни меня у леса Магров, – внимательно посмотрев на Милиана, произнес Джармин. – Посади диадемовое деревце в память обо мне…

– Откуда?.. – почти испуганно произнес Ворон. – Об этом Пай просил меня перед смертью. Ты не мог слышать…

– Я помню всех, кто ушел, – горячо сказал Джармин. – Все они в моем сердце.

– Как такое возможно? – с удивлением и восхищением прошептал Бала. – Это чудо!.. Неужели друзья даже после смерти не оставили нас… Скажи, – вновь погрустнел он, – как погиб Коста?

– Он победил веталов, хотя их было шестеро, и был серьезно ранен. Дрекавак добил его, раненого. Но даже тогда он боялся Косту, до самого последнего мига его жизни.

Не сговариваясь, героя почтили несколькими минутами молчания. Потом вновь заговорил Джармин:

– Я помню и умею все, что и они – Лайнувер, Коста, Оазис, Пай… Я проведу вас через Ничейную Землю.

– Тогда идем, – сказал Джуэл, поднимаясь. – Нечего нам ждать здесь…

– А как же наши мертвые? – робко возразил Бала.

– Придется оставить… – Джуэл скривился от боли, но на ноги все же встал. – Только мечи… нужно забрать.

Ирин коротко кивнул и шустро сбегал за оружием Оазиса и Пая. Конечно, следовало бы забрать и рюкзаки тоже, на случай, если в них окажутся личные вещи, которые могут выдать погибших владельцев. Но людей оставалось слишком мало. Хватило и того, что пришлось распределить между собой вещи Джуэла, который всегда нес самую тяжелую ношу.

Поредевший отряд выглядел печально. Слишком много смертей вот так, сразу. Что бы ни говорил Джармин, а они все же умерли, покинули этот мир до срока – и это тяжело было принять.

Джармин… теперь становилось понятно, отчего уже после смерти Лайнувера мальчик так резко изменился. Стал не по годам серьезным и рассудительным. Да и взгляд у него давно уже не детский, даже жутко делается, как посмотришь ему в глаза…

Насчет памяти Косты мальчонка не соврал: к вечеру, когда отряд углубился в лес, все с леденящим кровь чувством узнали знакомое сипение и хрипы в его голосе. Джармин начинал задыхаться… «Они далеко, – говорил он, тщетно пытаясь откашляться, – но уже знают о нас»…

Джуэл… о, он держался мужественно. Даже шел с приличной скоростью, наравне со здоровыми членами отряда, хотя, кто знает, чего ему это стоило… Файзул был бел лицом, почти как тот странный парень в обсидиановых очках, с которым в свое время ушел Орион… Орион! Знал бы прохвост, как его сейчас не хватает!..

Бала… Лекарь был тих. Раненая рука мучила его; он вообще не мог долго выносить боли. Но сейчас он не выдал своих страданий ни единым словом. Прямо на ходу он поменял повязку и полил рану походной настойкой. Вид у него был отрешенный: Мараскаран вспоминал Косту – своего друга и ученика…

И то, что Джармин помнил все, что принадлежало младшему Оллардиану, почему-то лишь делало боль потери сильнее. Она никуда не делась эта боль, даже в тумане горького порошка равнодушия, который вновь пришлось принять всем. Боль и неизбывная тоска… Балу всегда называли слабовольным. Но, кажется, именно сейчас он потерял волю к жизни. Ему без всякого порошка уже было все равно – жить дальше или нет. Понуро опустив голову и плечи, лекарь плелся в хвосте отряда.

Милиан. Еще один воин с тяжелой печалью на сердце. Оглушенный порошком равнодушия, он просто вспоминал. Вспоминал тех, кто ушел. Их слова, поступки, цвет глаз… ведь именно цвет глаз исчезает первым, когда начинаешь забывать человека.

Долго думал он и о Джармине. О том, что он – особенный, не такой, как они все. Картины, которые он рисовал в Фираске, изображали мир-первоисточник. Солнце мира-первоисточника мальчишка узнал в кривом трансволо Пая. И теперь – все ушедшие остаются в его сердце… Кто же он такой?.. Надо отдать Милиану Ворону должное: даже горе и равнодушие не отняли у него способности трезво мыслить и находить закономерности. Только вот причины исключительности Джармина он найти не мог.«…Хотя, – подумал он, – быть может, нет смысла искать ее, причину. А есть смысл подумать над тем, зачем такого малыша отправили с отрядом?»

Ирин… Надо сказать, он единственный в отряде не ощущал горя. Фанатики редко считают потери в борьбе за «правое дело». И, само собой, врагов не жалеют тоже.

У Фатума была совсем другая беда и совсем иные думы. А ведь все началось с Ориона, будь он неладен… Тот их разговор, последний… тогда Ирин почувствовал, что пройдоха Джовиб в чем-то прав. И как маленький хмырь ни пытался отмахнуться от этой мысли, она возвращалась. В данной ситуации можно было сделать только одно: измениться до неузнаваемости и пересмотреть все от начала до конца… Так и должен был бы поступить истинный Сохраняющий Жизнь, обнаружив, что склоняется в сторону зла. Но чего бы стоило все это? Как бы он выглядел, как бы чувствовал себя? Как бы позволил себе слабость в самый ответственный момент, когда обсидиан уже почти в руках? И вообще – решил тогда Ирин – как бы то ни было, менять что-либо уже слишком поздно. Да и не нужно.

Такое негласное решение он тогда принял. А обида осталась. И семена сомнения множились в душе, подобно злостным сорнякам. Ирин проклинал Ориона тысячи раз, но ничего не мог с собой поделать. Если разобраться, он оттого и выместил зло на молодом Охотнике… О, Фатум в своем фанатизме был слеп, но тем более необычна была его слепота, что он боялся прозреть. Но почему? Наверное, потому, что, прозрев, потерял бы себя, стал бы кем-то другим. А это нелегко. И немногие на это решаются. Тут требуется храбрость высшей пробы…

Но к добру тянется любая душа, и если сознание фанатично и злобно, то рано или поздно человек начинает мучиться от этого противоречия. Ему становится невыносимо тяжело самому с собой. Так и чувствовал себя Ирин, пока порошок не притупил остроту всех переживаний. Вряд ли он ясно сознавал, что его мучило, но туманному равнодушному покою был рад и занял себя тем, что оглядывал окружающие отряд заросли, держа лук наготове.

На лес, вновь принявший в свои объятия маленький, к тому же изрядно поредевший отряд амбасиатов, спустилась невероятно красивая, бархатная ночь. Так и хотелось подняться в чистую высь, к звездным россыпям, луне и облакам – туда, где ни одна беда не коснется тебя…

Прислонившись к шершавому стволу кряжистого драконника, Джуэл смотрел, как мерцают звезды сквозь жидкую, прореженную старостью крону. Порой мягкие иглы падали ему на лицо… Было больно. Боль присутствовала всегда – как фон; а при любом движении пронизывала все тело…

Подошел Мараскаран. Видно было, как лекарь бережет свою раненую руку. Здоровой рукой он поднес Джуэлу порошка равнодушия.

– Мерзкий порошок… – горько произнес Джуэл. – Что делает с человеком… Даже не верится, что вчера я спокойно отпустил мальчишку на смерть. Оставил его на съедение темным тварям… Равнодушие… – он поморщился от боли. – …равнодушие – это страшная штука…

– Я знаю, – кивнул Бала. Судя по голосу, ему и порошок уже был не нужен.

– Не поддавайся… унынию… – Джуэл закрыл глаза. – Не сдавайся… Мы пройдем…

– Тебе не следует так много говорить, Джуэл, – грустно улыбнулся Бала. – Отдыхай. Ты сильный. И травы тоже сделают свое дело: завтра будет легче. Послезавтра – еще легче. Отдыхай…

Долгой же была эта красивая, обманчиво спокойная ночь!.. Дежурили по очереди. И прислушивались к хриплому дыханию уже не Косты, а Джармина. Ничего опасного не происходило. Лес жил своей жизнью и не трогал чужаков. Где-то рядом рыскали ночные хищники, то и дело сверкая во тьме глазами, но они не были столь голодны, чтобы трогать людей: зачем кидаться на меч, когда рядом бродят безрогие олени и скачут мягкие пухляки?

Дети тьмы – хищники иного толка – не появлялись.

…Милиан дежурил предпоследним. Под утро его сменил Бала. Лекарь выглядел неважно; его трясло, а уж жаром в прохладном воздухе от него веяло на расстоянии. Тяжело же ему давалась его рана… Заново перевязав руку и отхлебнув походной настойки, Бала отправил Милиана спать.

Уснул Ворон сразу же. Крепко и без сновидений, как всегда спят напереживавшиеся дети, полностью отключаясь от мира, проявившего себя безжалостным и страшным. Во сне он успел забыть, где он и кто он, потому, проснувшись, почувствовал, как в равнодушном тумане, окутывавшем его разум, шевельнулась тень горького разочарования: ничего ему не приснилось, все было так…

Бала сидел возле Джуэла. У островитянина был острый слух: он обернулся, едва услышав шорох травы, которую Милиан потревожил, поднимаясь.

– Разбуди всех… – холодно произнес он. – Джуэл умер…

…Джуэл Хак выглядел спящим. Лицо его было бледно и спокойно. Наверное, он и не заметил, как его сон плавно перешел в смерть.

– Этого не может быть… – сокрушенно говорил Бала. – Рана была не смертельной. Крови он потерял не много. Заражение я предотвратил… Почему?!.

На этот вопрос некому было ответить. Даже Джармин промолчал.

Все смотрели на Джуэла и не верили своим глазам. И каждый о чем-то сожалел. Милиан вспоминал первую встречу, когда файзул показался ему жестоким деспотом. Все, что произошло потом, либо смягчало, либо усиливало это впечатление… Только сейчас Милиан понял, что потерял друга. Друга, отдавшего свою жизнь за него и остальных. И ему стало больно, и сердце глухо и мучительно билось в груди…

Словно проникнувшись истинным – не навеянным порошком – равнодушием, как Бала, Ворон не стал сдерживать эмоций. Горе поглотило его. И чувство вины теперь раскрывало серые крылья над каждым воспоминанием о Джуэле. И о тех, кто ушел до него…

– …Он не мог умереть… – вновь повторил Бала. – Почему?..

Вначале Ирин, а потом и все остальные вспомнили о горящем обсидиане и остановили взгляды на нем. Внутренний огонь все так же тлел внутри черного стекла, но уже не мерцал, как должен мерцать на груди у живого человека. Камень словно затаился. Выжидал…

Жуткая догадка зародилась у каждого…

– Что ты говорил про камень, Ирин? – осторожно спросил Милиан. – Тогда, в «Приюте у Озера»…

– Только то, что слышал, – бесстрастно ответил тот. – Что он сам выбирает, кто его достоин.

– Может он убить? – Милиан подвел разговор к главному.

Ирин внимательно посмотрел ему в глаза, словно пытаясь увидеть, какие же чувства шевелятся у Ворона под пеленой тумана равнодушия.

– Лайнувер нес его первым. И погиб так нелепо и неожиданно… – продолжил Бала. – Теперь Джуэл, который по всем признакам должен был выжить…

– Харуспексы не убивают, – отрезал Ирин решительно. – Не забивайте голову всякой ерундой. Собирайтесь. Я теперь веду отряд, и мы будем у этого проклятого моря!

Последние слова он произнес мрачно и торжественно и забрал у мертвого горящий обсидиан. Оказавшись на груди Ирина, око войны вновь начало зловеще мерцать. Фатум не ощутил ничего необычного, и это несколько разочаровало его. Тем не менее, он чувствовал себя избранником и был очень горд собой. Горд не меньше, чем если бы победил Джуэла Хака в честном бою.