Текст книги "Яркими красками по небу (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)
Глава 7. Финиш
Глава 7. Финиш
***
Свалить почти сразу с корпоратива. Разрешить Киселю провести домой, вручить обратно ему рубашку – и послать... восвояси, отмазываясь всем, чем угодно, рисуя причины буквально из ничего. Глупо, явно, но и плевать... Глубоко плевать. Уже было не до приличия.
Зайти в квартиру – беглый взгляд по стенам пустой, одинокой квартиры... (мать у бабки осталась ночевать).
Пройтись на кухню. Глоток воды и в спальню.
Вспомнить о жутком – живо забуриться в сумку и достать трофей.
С*ка... Резвый взмах и запулить в стену – отчего враз разлетелся на части хрусталь.
«Е**сь оно все конем!» – опуститься на кровать, сесть и обреченно утопить лицо в ладонях.
Дико, отчаянно зареветь, душась в рыданиях.
Всё, б***ь! Всё для него и ради него... а теперь я еще и шалава... Шалава, которую хочет весь "ОНГМ", но которой нужен только тот, для кого она теперь хуже мерзкой швали, грязной подстилки... Которую с радостью променяет на послушную, "приличную" сиськастую... барышню. Леди, мать ****! Порядочную девушку, а не конченную дуру, которая из кожи вон лезет ради Него, но и вместе с тем играет, как умеет и как может. Провоцирует – а Он... никак не ведется, ни одного резвого, уверенного, стопроцентного шага. Одни... терзания, метания, дерганья.
И сама виновата, и сама дура... и он – дурак.
Но не могу больше... не могу!
Проиграла...
Благо, последний день был. Благо, финиш...
***
Немного прийти в себя. Встать... пойти в ванную. Принять душ...
Резвые, болезненные движения, силой отдирая, отмывая себя от мерзкой, гадкой чужой похоти, собственного позора... – и что-то важное, опять, с*ка, важное... и ключевое, колючее вспыхивает воспоминанием в моей голове.
Вылезти из-под струй кипятка, быстрые шаги в коридор. Включить свет – и вполоборота уставиться в зеркало.
Подпись. С*ка, подпись этого козла... на всю мою поясницу стертыми штрихами и расползающимися потеками-фронтолизами.
Мразь!
Молнией устремиться обратно под воду. За мочалку – и жадно, обижено, гневно... тереть-стирать его письмена.
Не твоя, ублюдок. НЕ ТВОЯ Я! Больше не твоя... сам отказался. Вот и подавись ты своей Сиськастой...
***
Кое-как дожить до понедельника.
Черт, надо было в четверг все закончить – нет, б***ь, до последнего тянула. Пятница, как оказалась, не в счет, а посему вот – все прут в универ уже, а я лечу с отзывом руководителя (который сама и сочинила – вернее, из интернета скачала) и отчетом по практике в этот... уже всем сердцем ненавистный "ОНГМ".
Едва ли не с ноги открыть дверь этого упыря и без приглашения ввалиться в кабинет.
Повезло, никого, кроме этого гада не было.
– Простите, Борис Федорович, но...
– Всё нормально, – машет в сторону испуганной секретарши, что застыла в дверях.
Секунды – и щелкнул замок захлопнутого полотна, оповещая заботливо, что наконец-то мы остались одни.
– Слушаю? – с важным, умным видом бросает мне Кузнецов, а на лице – словно только пуля в лоб его спасет: видимо, без меры бурные выходные выдались, что сейчас хлопни в ладони – и его башка просто взорвется.
Невольно, неосознанно морщится.
Шаги ближе – и швыряю бумаги на стол.
– Что это? – удивленно кивает.
– Конец практики. Больше не смею Вас тревожить...
Нервически сглотнул слюну, обмер, ошарашенный на миг, осознавая нечто большее для себя, чем просто мой "неприятный визит". Поджал губы на миг. Закивал вдруг головой.
– Я смотрю, – решаюсь на дерзость, – она тебя совсем замотала за эти дни...
(присаживаюсь на край стола)
– Кто? – нахмурился.
– Сиськастая...
Хмыкнул ядовито. Шумный вздох.
Вдруг встал – обогнул стол и замер напротив. Взгляд сверху вниз – а расстояние до неприличия близко:
– А тебя, как я вижу, – решается на слова, – Кисель не дотягал... потому такая злая и неудовлетворенная? Да? – циничная ухмылка.
– Не переживай, – неприкрыто в ответ грублю, не смотрю в глаза. – Сегодня дотягает.
Дрогнули болезненно его уста. Шаг в сторону, прочь.
Вдруг разворот:
– Лесь, че те надо?
– Подписи...
– И всё?
Обмерла, я прожевывая злость... и страх, что упущу последнюю возможность – хотя, по-моему, и так все решено...
Вдруг звонко, болезненно вздохнул – и потер ладонями лицо, сдирая с него напряжение.
Взор на меня:
– Вот ты увязалась за мной... – неожиданно искренне, серьезно проговорил. – И тебя ни разу не смутило... что я в два раза старше тебя? Что в отцы гожусь?
Оторопела я от сказанного. Тягучие мгновения – и отваживаюсь на правду:
– Нет. А тебя?
Скривился, пристыжено рассмеявшись. На секунды отвел взгляд, и снова лицом к лицу:
– Пока о цифрах думаю – смущает, – долгая... пугающая пауза. Шаг ближе. Глаза в глаза... пристально с вызовом, но внезапно исказила его губы едкая, хоть и несмелая, улыбка: – А когда твой зад вспоминаю... особенно в ту нашу первую встречу – то не очень...
Осмеливаюсь уже и я на иронию, добрую, робкую:
– Хочешь повторить? – ухмыляюсь, облизав губы.
Вдруг разворот – и, вновь утопив лицо в ладонях, вскрикнул:
– А-а-а! Б***ь! Что же ты... за с*ка-то такая?.. – сжалась я невольно от испуга, обмерла ошарашенная; не дышу; выдыхает, смущенный взгляд на меня: – Пи**ец, с тобой я сам не свой, просто... башку сносит. Леся! ЧТО. ТЫ. ТВОРИШЬ?! – разъяренно затряс руками, будто душу выдирая из своей груди; взмолился от отчаяния.
Сижу, еще больше огорошенная переменами, искренностью, разговором, рдею от стыда и смущения...
– Ну, не верю я! – внезапно продолжил, гаркнув, – или не хочу... верить. Хоть убей! Но... НЕ ТАКАЯ ТЫ!
– Какая такая? – нервически, тихо смеюсь.
– Б***ь тупоголовая...
Обмерла я, еще больше удивлением распята, невольно округлив очи (и это после тех слов, что на сцене...).
Боязно, шепотом веду:
– А какая тогда? Умная? – попытка сыронизировать. Не неудачно, глупо выходит.
Печально рассмеялся – горько так, сдержанно, смиренно:
– Напротив. Я бы второе как раз таки оставил...
Неожиданно резво, стремительно подошел к столу, схватил бумаги, ручку и живо расписался в пустых, необходимых графах.
Полуоборот – еще больше изумилась:
– Даже не читая? А вдруг... подстава?
Еще штрих и собирал все в стопку, пару ударов об столешницу и протянул мне. Взгляд в глаза:
– Тогда будет, за что наказать.
Обмерла я, глотнув звуки. Но тотчас его серьезность обрисовалась в улыбку:
– Жестко и беспощадно, – сквозь радушное коварство продолжил, видимо, все же найдя в себе силы спрятать истинные переживания, мысли. – Бери, – вновь тычет мне в грудь.
Неуверенно, нехотя поддаюсь – подчиняюсь, хватаю, но тут же откладываю обратно на стол. Сижу, не двигаясь с места.
– И вообще, – вновь отозвался, шаги по кабинету, а затем и вовсе сел в свое кресло, отчего пришлось обернуться. – Ты же не думала, что я тебя за красивую фигуру сюда взял, довольствуясь коротеньким намеком на твою конфронтацию с братом? Всё пробили, всё узнали, всё прожевали. Вот только... некоторые вещи для меня так и остались загадкой.
С вызовом взгляд, подначивая на новую игру, решаюсь:
– Что именно? – нос к верху, готова к бою.
– Что же такое надо было натворить... чтобы тебя родная сестра так возненавидела, что готова пойти на все... ради того, чтоб сделать в ответ больно и неприятно?
– Я бы даже сказала, – игриво язвлю, найдя и в себе запас лжи для укрытия чувств; забросила ногу на ногу, до неприличия оголяя тем самым бедра, – вызвать звериную ярость...
Следит, скользит взглядом по отрывшимся видам.
Продолжаю речь:
– И это всё... что тебя интересует?
Еще сладкие мгновения откровенной его заинтересованности – и наконец-то выстреливает мне взглядом в очи:
– И почему Киселя не бросишь... раз у вас ничего такого, и он ничего для тебя не значит?
Победно смеюсь (чувствуя, как вновь рыбка заходит на крючок):
– Уже интереснее... но тоже невпопад. Я же не спрашиваю, зачем ты себе... Сиськастую завел – по-моему, ответ очевиден... Пока один плошает, другой...
Вдруг встал из кресла, оборвав меня тем самым на полуслове. Неспешные, играя с волнением и трепетом внутри меня, врастяжку шаги ближе. Замер вплотную. Чуть нагнулся...
Взволнованно сглотнула я слюну.
Едва ли не губы к губам:
– Обиделась что ли? – цинично стебется.
– Нет, – глупо вру, а сама уже дрожу под его напором.
– Не было ничего...
– Ну да... – отчаянная, сгорающая в поражении язвительность.
– Ну да, – шепотом, утвердительно. Вдруг движение и отстранился немного, взор около и снова на меня, растопленную под его жаром. – Отвез домой – и хватит.
Нервически смеюсь:
– От не пи**и...
Ржет.
Казалось, вполне искренне:
– Одному неэффектно уезжать, да и тебе хотелось отомстить...
Резвый взгляд мой ему в глаза, выстрелом. Но молчу.
Продолжил:
– А ты с Киселем?..
Пристыжено рассмеялась я, отведя очи вбок. Томные, давящие мгновения тишины – его выжидания – и сдаюсь, враз встаю со стола, шаги на выход, но замираю у двери, полуоборот. Взгляд гордый, саркастически заливаясь победной ухмылкой:
– А это, Борис Федорович, вам необязательно знать.
Пораженчески, хотя и смиренно, рассмеялся:
– Ну, и ты стерва...
Ухмыляюсь:
– Зато желанная...
Закрыл веки и в негодовании закачал головой. Миг – и добро как-то улыбнулся. Глаза в глаза:
– Прощай, Лесь, – вдруг движение, сгреб со стола мои бумаги, подошел ближе и ткнул мне в грудь. – Хватит уже с нас... Давай жить порознь. Жить, как до этого жили... Ибо ничего у нас толкового не получается, и не получится. Да и я... едва уже сдерживаюсь, чтоб тебя не пристрелить.
***
И пусть уже все слова сказаны, и все надежды разодраны, перед самым финишем вновь иду в его кабинет.
– Там совещание, – взволнованно бросает мне Лиля, секретарша.
Улыбаюсь ей, игриво подмигнув:
– Ниче, я быстро.
– Лесь... ну... – отчаянное.
Но уже тарабаню в дверь.
Несмело приоткрыть и просунуть нос в дверную щель.
Не сразу, но заметил Кузнецов.
Обернулись и почти все "граждане-заседатели".
– Я сейчас, – живо подрывается с места и топает ко мне. Сильнее приоткрыть полотно, шаг ближе – застыли мы на пороге.
– Ну, что еще? – с негодованием, отчаянием и сдержанным раздражением.
– Одну подпись забыл поставить...
– Смеешься? – удивленно вздернул бровями. – Прямо сейчас? Давай потом?
– Тут всего лишь один штрих, да и мне давно пора... бежать отсюда.
И снова давлю на мозоль: застыл под чувством тяжести действительно окончательного нашего прощания (и даже уже невзначай ничего не будет). Поддается. Горький, звонкий вздох:
– Где? – взгляд на бумаги.
Живо передаю всю пачку – подчиняется, подхватывает.
– Там, чуть ниже, – тычу пальцем.
– Ручка? – взгляд на меня.
– Да, сейчас, – ныряю в сумку и достаю "подарок", игнорирую его ступор и силой запихиваю оного в карман его пиджака.
Секунды, мгновения, дабы отойти от шока – и наконец-то сухим, охриплым голосом бормочет:
– Что это?
Едко ухмыляюсь:
– То, что теперь не только у Киселёва будет.
Глаза округлились. Нервически сглотнул слюну. Окаменел. Побледнел от прозрения, бедолага.
Забираю, вырываю из его хватки свои бумаги – дерзкий разворот и, победно дефилируя, виляя бедрами, вновь маня без белья задом, в одной только обтянутой, тоненькой юбке... пошагала я прочь, взрывая прошлое... и увлекая Его за собой в наше, общее, но не менее беспощадное, будущее.
Глава 8. Дипломированный юрист
Глава 8. Дипломированный юрист
***
Закрытие практики. Та же картина, та же пьянка, что и на открытие, только уже на дворе – месяц апрель, и жара стоит неприличная…
Опять укуренные, пьяные полутрупы валяются в креслах-«плетенках» и на скамьях на веранде дачи Дробышева. Кто-то еще шевелится, а кто-то – уже в полной отключке.
– Вот ты мне тут… всего понарассказывала, – неожиданно отозвалась ожившая Шурка. – И я чё-т не догоняю… Так х** ты Киселя не бросила? Сама же всем этим и пох*ерила себе…
Печально ржу… Лениво тычу мордяку солнцу, и нет желания даже веки приподнять:
– А того, – решаю ответить, – что если бы я уступила – Борюсик тут же бы меня и оприходовал, причем, наверно, не отходя от кассы, на том же месте, где бы и услышал сию новость… И всё: плакали мои планы, мечты… чувства…
– Чувства? – удивленно взвизгнула (аж затарахтело кресло, когда та, судя по всему, провернулась, уставивши на меня изумленный взгляд).
Игнорирую:
– И вскоре бы я стала той же «сиськастой», которую он просто бы отвез домой, даже после хорошей синьки, – и на том бы всё закончилось, «и на том хватит» (если, конечно, не пи**ит). Нет уж! Дудки… А так… из-за бешенной ревности к Киселю, неприступности, недоступности из-за своих же стальных, непоколебимых принципов… при одной только мысли обо мне, даже одетой, – у него там сразу всё… закипает, горит невъе**нным пламенем. И у меня уже рождается шанс… Вопреки всем моим страхам – я достигну вершины. Вот увидишь. И черт с этим «ОНГМ». Главное, что на одной планете…
Немного помолчав, вновь отозвалась неугомонная Саня:
– Я, конечно, поражаюсь… терпению Фирсова…
– А ему деваться некуда… Боится повторения моего первого курса.
– А что там? Это… когда ты болела? – голос ее стал оживленным, взволнованным.
– Ага, – неприкрыто язвлю. – Боле-ла, – паясничаю, коверкая интонацией слово, – …по подвалам, по теплотрассам, по вокзалам, по электричкам… Пока до Питера не доехала… Там-то меня его «коллеги» и приняли. А чё мне? Восемнадцати еще нет, вот Максу и стуканули, слили, уроды. Приехал – извинялся, клялся, умолял… Чуть «на пузе крест не рисовал», что больше никогда звереть не станет, в жизнь мою лезть не будет и указывать, что, как и где мне делать.
– А чё он упорол? – тихим, напуганным шепотом. – Вернее, – вдруг тотчас себя поправила, – что ты отчебучила, что он?..
Ржу цинично, всё также не роняя взгляда:
– А это, мать, уже не твоего ума дело…
Но не обиделась та. Отнюдь – давно привыкла, что я – сплошная закрытая книга, а потому и сему скромному откровению, что только что вырвалось из моей груди, из пьяного сознания, была безмерно рада.
Но вдруг:
– А бомжи к тебе приставали?
Даже поперхнулась я слюной от такого поворота мыслей в башке у Кути.
Хохочу язвительно:
– Я к ним приставала…
– Фу! Девки, б***ь! – внезапно гаркнул в негодовании Митя. – Чё за х**ню вы несете? Да и потом… Леська – сто пудово еще целка. Пять лет квасим до одури – а так никому и не дала.
Смеюсь издевательски:
– Ну… а толк? Никто из вас брателлу моего вызверить не сможет. Да и сами зассыте тягаться. Поди, разные весовые категории… То ли дело Кузнецов, или хотя бы Киселев… А вот с девственницей – тут уж извините, ребята. Разочарую: чего нет во мне, того нет. Не сваяю обратно…
Ржет, давясь сарказмом, Димка:
– Чё? Всё-таки принца встретила, да?
– Ага, – не сбавляя оборотов яда, отвечаю я, – Принца. Именно его… Заломал и не спросил: хочу ли я быть его Золушкой, али не хочу. Домурыжилась в своё время… Вот теперь и практикую, проверяя и остальных на смелость…
– Че? Реально? – живо подорвался со скамьи, оперся на локоть. Взгляд на меня.
Не сдержалась от интереса и Шура.
Строю вид, что не заметила, что по**ю всё: как и доныне, блуждаю взглядом в облаках.
– Нет, б***ь, фигурально… Да так, что потом не один день пришлось заживать. А чё? – желчная ухмылка; взор на всполошившегося кобеля: – Тоже хочешь?
Нервически сглотнул слюну. Мигом отвернулся, вновь разлегся на лежанке.
– Разве что… голову тому ублюдку свернуть, – шепотом.
– Сверни, – ржу, не сдерживаясь от дерзости.
– А Макс что? – не унывает с этим Фирсовым Кутюхина.
Раздраженно скривиться и отвернуться. Снова взгляд устремить в небо.
– А он знает? – решаю ответить на вопрос, не без упрека за его глупость.
– Я бы сказала… – едва слышно, задумчиво буркнула Шура.
– Ой! – не выдерживаю и гавкаю я. – Ты бы много чего сделала, чему бы он был безмерно рад! Да только сестра у него – я, конченный выродок. И не умею я поступать, как хорошие девочки. А только лишь… как тупая, бахнутая на всю голову, тварь.
– Так из-за чего заруба-то у вас с братом? – внезапно вновь отозвался Митяй.
Нервически смеюсь, осознавая правду:
– Из-за того, что он – праведник, а я – чёрт зло***чий…
***
Время пролетело, как очумевшее. Уже и лето, июнь.
Кузнецов молчал… и ни единой весточки, ни единой встречи невзначай. И я не звонила. Диплом, дела... да и обдумать всё надо было, пережевать. Пережить. Новый план, в конце концов, составить. Хотя... если уж мой подарок его, Борясика сего строптивого, не расшевелил, ни на что серьезное, конкретное не подтолкнул, не побудил, не сподвигнул, то сложно уже на что-то иное, существенное надеяться... И, вообще, стоит ли вновь всё... это безумие, безмозглость... затевать? Шальную игру, в которой в прошлый раз... едва друг друга не поубивали.
Кисель же до сих пор гуськом бродит. Всё надеется, что вновь на меня найдет безумие, как в первый день практики, – и тут уж он свое счастье… не упустит, чего бы это ему уже не стоило. В какой-то момент мне даже стало казаться, что отмотай время назад – и оставь прежние разумы, пропитанные опытом, Артем бы и Кузнецова не постеснялся. Засадить – уж точно бы засадил, ну… а потом бы уже выкручивался, извинялся и так далее. Всё так же отгреб от начальства – вот только было бы уже за что.
Злость Компота все чаще выходила за рамки приличия, а внутренняя неугомонная жажда, что уже, видимо, и секретутки не в силах были притупить, буквально уже душила меня морально своей назойливостью и пошлыми намеками. Я же играла… исправно играла с огнем, хотя и не страшилась итога… Как говорится, больно только первый, с*ка, раз… А потом – свыкается… даже если и хочется затем их всех поубивать.
Но он терпит, терплю и я.
Жду… сама уже не знаю чего. Ибо Боря залег на дно, а я нового повода вызвать его на тропу войны так всё еще и не нашла. Сдался? Позорно сдался? Или же я – позорная? А он – красавчик, что выбрал принципы, выбрал дружбу, совесть… а не такую конченную б***ь, как я, шарахнутую на всю голову…
Одно обидно – что, как бы не собачились, не дрались, всё равно не достаточно оказалась важна, чтобы хотя бы потерзаться, пометаться в сомнениях… за пределами одного котла, за пределами… «ОНГМа». Не настолько хороша, чтоб кобели цапались и делили трофей вне спальни. Досталась одному – пусть и пользуется, а выбросит – и того быстрее оба забудут. Спокойно выдохнут… и вновь начнут эту жизнь по-братски делить, и наслаждаться ею.
Хотя… какой он ему брат? Так, шпана недорезанная. Не шестерка, но и до Короля далеко, не говоря уж… чтоб когда-то в Тузы метить.
***
… двадцатое июня. Защита уже до тошноты бесящего диплома. Выучила вдоль и поперек. Пусть только… какая зараза мне «доп» засадит не по теме – сама лично удушу, даже жаловаться никому не стану.
Хотя… кому я когда на что жаловалась? Не считая последних «укуренных» откровений, никто и никогда ничего толком… не знал обо мне: ни мать, ни брат, ни «товариСЧи».
Выйти в центр, стать за кафедру. Шумный вздох. Пустой взор на комиссию (не видя лиц), в зал (для приличия… воспринимая всё как одно большое, неважное, несуразное пятно) – и стартонуть свою эпическую «элегию».
И, с*ка, уже оставалось буквально несколько абзацев, выводы, с*ка, ВЫВОДЫ! И надо было вновь пустить взгляд по аудитории – и словно что-то кольнуло, дернуло меня в ту сторону. Миг – и обомлела, словно расстрелянная. У самого выхода, за последней партой, столом сидел… Кузнецов.
Запинки, заикания… еще несколько позорных хлопков – и старая «копейка» окончательно заглохла. И с толкача не завести.
Ни подсказки препода, научного руководителя, ни собственные шпаргалки-записи: ни буя. С*ка… Боря. Просто напрочь всё вышибло из головы, словно на меня только что «КАМАЗ» попёр – и уже… ничего не остается, кроме того как смириться и тихо ссаться..
– Олеся, Фирсова, хорошая наша… не нервничай. Всё так хорошо рассказывала, а тут на тебе… Успокойся, выдохни… и начни с того момента, с которого помнишь.
С*ка, выдохни?
Да я и вдохнуть боюсь – метаю ошарашенные, колкие взгляды на этого ублюдка, что так не вовремя взорвал, разорвал мою унылую жизнь.
Нервически сглотнуть слюну – и снова позорно уставиться в бумажки: сплошные несвязные слова, отрывки…
Попытки мямлить…
– Ладно, – вдруг не выдерживает председатель комиссии. – И так мы всё хорошо поняли. Давайте парочку дополнительных – и уже отпустим девушку.
С*ка. С*ка. С*ка!
Не менее бредовые ответы на не менее бредовые вопросы.
Краснея, белея, седея, утопая в гадком позоре, протиснуться меж рядами – и швыряю на свой стол бумаги.
Еще миг – и иду дальше. Колкий, уничтожающий, полный ненависти взор на гада – и выруливаю из аудитории.
Поддается. Мигом затарахтело за спиной – вовремя перехватывает дверь, а потому лязг не удался: скромно прикрыл деревянное полотно за нами.
– Х** лысого ты приперся? – дико взревела я, резко обернувшись. Лицом к лицу, глаза в глаза – отчего тут же оседаю, проигрываю… у топаю в его голубых озерах. Невольно дрожу.
Нервически прожевал эмоции, играя скулами.
– Прости… – несмелое, шепотом, виновато повесил голову. – Думал, сразу заметила…
– Думал? – попытки воевать, но уже сдержанно, лживо. – Так, чтоб у меня вообще двояк был? Дура, понадеялась на четверку! Х*як – и на тебе, обухом по голове. Теперь радуйся карьере юриста, начиная с трояка.
– У меня и того нет…
Запнулась от удивления. Скривилась:
– Оно и видно.
Ухмыляется, с*ка, видя… что уже явно сдалась, уступила его харизме.
Невольно заулыбалась и я.
Пристыжено опускаю взгляд.
– Гад ты, Кузнецов… пришел, так хоть бы раньше, или позже…
– Я почти с самого начала и сижу…
Обмерла я, округлив очи.
– И не уснул? – язвлю, осмеливаюсь выстрелить ему взором в очи.
Улыбается победно, что всё же смог пробить мою злость. Вдруг шаг – и обнял меня, притянул к себе… отчего тотчас плюхнулась ему на грудь.
Задыхаюсь, захлебываюсь… ароматом, теплом, чувствами…
Несмело подвожу голову вверх, отчего губы оказались до неприличия близко. Мурашки по телу.
– Всё хорошо там, – внезапно продолжил, немного отстранившись. – Да, косячный конец, но в остальном – твердый пятак.
– Х**к, а не пятак, – ржу с него.
– Че ты материшься… как сапожник? – вдруг не то язвит, не то воспитывает. Глаза в глаза.
А я уже дрожу в его объятиях неприкрыто, не в силах играть – растаяла, размякла, поплыла от его грубой, повелительной, но нежной хватки.
– Вам можно, а мне – нельзя, так? Или что? …не нравится – не общайся, – обижено рычу, пряча взгляд (а голова уже пошла кругом от внезапного, словно бомба разорвавшегося, счастья).
– Ну, ладно… не дуйся, – приблизился, игривым шепотом на ухо: – Может, по кофейку?
– Ага, – ехидничаю. – Осталось еще пропустить объявление результатов.
Глаза в глаза. И вновь губы на расстоянии дыхания.
– Тогда, хочешь… здесь стой, а я принесу? – улыбается паршивец.
Мысль, что придется от него оторваться – сродни Армагеддону.
– Кузнецов, зачем ты здесь? – попытка сменить тему, удержать.
Ржет пристыжено, еще миг – и пристальное мое внимание заставляет замереть, смириться в давлением:
– Хотел свою «ученицу» поддержать.
– Поддержать? – бросаю едкое, смеюсь.
– Ага, – ухмыляется злокозненно.
– Я и чувствую, как ты поддерживаешь, придерживаешь, удерживаешь…
– Отпустить? – колкое, с издевкой.
Скривилась, проглотив удар.
Стыдливо прячу очи.
– А если честно? – пытаюсь не уступить, не признать окончательно свою капитуляцию под его всепоглощающим напором. – Зачем здесь?
– Соскучился…
– И прямо сегодня, сейчас…
– Так повод есть.
– А как же принципы? Как Кисель?
– В смысле? – обмер, ошарашенный. Хватка невольно ослабилась, руки едва ли уже удерживаются на моей талии. – Вы же вроде… уже не того? Он…
Понимаю, вмиг понимаю, к чему ведет.
Жестоко смеюсь – не над ним, над собой… тупоголовой и позорной.
– Если Киселев тр**ает всё подряд, еще не значит… что мы с ним не вместе.
Обомлел, лицо вытянулось.
Вдруг рыкнула дверь за нашими спинами, послышался шепот Шурки:
– Лесь, бегом иди сюда…
Оборачиваюсь – вмиг выпускает из объятий, отступает в сторону ошеломленный Кузнецов.
– Что там?
– Что-что? – раздраженно шипит подруга. – Иди давай!
…
«Пять»… реально, с*ка, «пять».
И я даже не знаю – это заслуга Бори и его «проплат» (всякое возможно в нашем мире), или моя собственная – но факт есть факт… и за все страдания-старания… мне уже плевать и я рада.
Мигом оборачиваюсь назад, в конец аудитории – в надежде… что мой Борясик не поверил мне, не повелся на мой бред (сварганенный на нервах, на эмоциях, в плену помутневшего разума от радости)… и остался до конца, захочет выслушать меня, или «образумить», как вдруг словно молнией меня прошибло: нет, не ушел. Но зато рядом с ним у стены теперь нарисовался… и Киселёв… с огромным букетом роз.
С*ка… вот это точно уже… самая что не есть «с***, мать ****, б***ь».
***
Вылететь за дверь – и едва ли не матом, ором загнуть на Киселя:
– Ты-то, б***ь, что еще здесь делаешь?!!
– Не понял… – оторопел тот. – В смысле? – короткая пауза (его, моих жутких мыслей, рассуждений, прозрений, сомнений) и осмеливается продолжить, причем впервые так резко и откровенно: – Это ОН, – презрительно сплевывает, – что ОН здесь делает? – разворот к Борису.
Взбешенный взор на конкурента, скалясь от ярости.
Нервически сглотнула слюну, осознавая, признавая окончательно, кто здесь неправ… и что я… окончательно заигралась и вляпалась в самое жуткое… д*рьмо.
Вернее, сама его замесила.
Опустить голову.
– Он… как руководитель… – тихо, неразборчиво, себе под нос, позорно оправдываясь, выдавливая чушь, – преддипломной практики…
– А я, б***Ь, ТОГДА КТО? – рявкнул на меня Артем.
– Потише, – вдруг вклинивается Кузнецов, отдергивая за рукав товарища.
– А ты не лезь, – рявкнул на него вдруг осмелевший Киселев. – И давно ты ее е**шь?
Оцепенела я, огорошенная, выпучив глаза.
Жду, что ответит.
Хмыкнул вдруг Борис, прожевал ругательства. Взгляд около:
– Вот ты какого обо мне мнения, да?
– А тогда какого х** ты сюда пришел? – не отступает со словесным напором Компот.
Молчит Федорович, позорно опустив взгляд.
– Или че? – вдруг выпаливает Киселев. – Мне не дала, так думаешь, тебе перепадет? Так?
Обмер, распятый. Брови выгнулись – а на лицо проступила бледность. Казалось, от прозрения омертвел враз Кузнецов.
«Вот, с*ка..» – я лишь пристыжено скривилась, осознавая фиаско всего творящегося последнее время. Такого болота, такой каши – даже я не готова была заварить.
– Чё молчишь, б***ь? – вмиг вызверился вновь Артем, уже просто трясясь от ненависти к врагу-товарищу.
Шумный вздох и вдруг полуоборот, нервически, истерически смеясь, стер с лица эмоции Борис:
– А-а-а! – взгляд на меня, на него. – Да е**тесь, как хотите! Я, б***ь, просто пришел поддержать! Помочь с дипломом, если понадобится.
– И без тебя справился бы! – дерзкое, пренебрежительное.
– Да уже… вижу.
– Вот и пи**уй отсюда!
Рассмеялся:
– Да без проблем. Себе же спокойнее…
Еще одно метание взора на меня – живо развернулся и пошагал прочь, словно смирившийся, проигравший, сверженный… вождь.
А мне противно. От себя противно – как еще никогда не было… так гадко, мерзко, что даже реветь сил нет.
– На, с*ка, – вдруг разворот и швырнул цветы мне в лицо Киселев. – Держи. С праздником, б***ь.
Не успела поймать – упал букет на пол. Разворот – и тоже пошагал Киселев долой, гордо, не оборачиваясь, не цепляясь за гнусности и глупое прошлое...
