Текст книги "Яркими красками по небу (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
Глава 21. Яркими красками по небу
Глава 21. Яркими красками по небу
***
– Че-че? Еще не хватало тебя сейчас потерять… во имя какой-то брюхатой.
Захохотал, невольно краснея от смущения:
– Так… а если это ты ею будешь?
Таращу на него удивленно очи:
– КАК? Если ты даже притронуться ко мне нормально не решаешься…
Заливается язвительно:
– А тебе бы только, что бы я тебя потрогал, – вдруг движение и, силой, стальной хваткой впившись в меня, замер, заставляя тоже остановиться. Не сразу соображаю – вмиг принялся меня щипать, щекотать в бока.
– Дурак, что ли? – отчаянно визжу, пытаясь остановить его – ржет истерически и еще сильнее меня изматывает. Рычу взбешенно: – Да не боюсь я этой щекотки! Больно только! Перестань! ПЕРЕСТАНЬ, я сказала! – визжу, а сама так и заливаюсь смехом, радостью… что он хохочет и... что проявил хоть какое-то ко мне участие. Смелость. Попытка рвануть прочь – но тут же настигает, напор – и рухнули оба на траву.
Еще спазмы, глубокие вдохи, сражаясь со смехом – и обмерла под ним. Глаза в глаза.
– И че? – пристыжено улыбаюсь.
– И ниче, – перекривил. Вдруг прикоснулся рукой к моему лицу – провел вдоль скулы. Следит, скользит взглядом за своим движением, словно смакуя, пробуя меня на все свои ощущения. – Брюхатить тебя буду…
Едва слышно, но достаточно, чтобы вогнать меня в шок. Нервически ржу:
– Дурак, что ли? – а сама уже дрожу, сгораю от непонятного, внезапного трепета, волнения… страха.
– А другие обзывательства еще будут?
– А надо? – тихо…
– Ну… как-то креативней, заводяще, что ли, – шепчет в ответ… словно заговор.
– Че-то… ты осмелел, – попытка хоть как-то язвить, шутить, состроить вид неприступности. – Свежий воздух подействовал?
– Ага, – вкрадчиво. Ухмыльнулся. Вдруг дернулся и тут же забрался под платье, ловкое, уверенное движение – и потащил с меня одежину через голову – поддаюсь. Завидел картину, наигранно надул губы: – Оба-на! Вот те и сюрприз. И нагрудник сразу, и труселямбы…
Ржу звонко, позорно, пораженчески, не выдерживая:
– А тебе что… всегда сразу всё подавать? Тогда не захотел брать тепленькое… мучайся на холодненьком, разогревай…
Дерзкая, коварная ухмылка.
Приблизился. Нежные, ласковые… прерывистые поцелуи по телу, скользя от груди к животу. Шепчет:
– Я-то разогрею… главное, потом… не отпираться…
– Кто бы говорил… – рдею, бьюсь уже под ним… Касания на грани невероятных ощущений… То там, то здесь… вензеля языком по отвоеванным местам. И вдруг обмер, застыл… Несмело приподнимаю голову, испуганный взор на него. Смотрит, изучает… а затем и вовсе непонятно как-то, с осторожностью коснулся… креста, что под левой моей грудью.
– Че? – смеюсь пристыжено. – Глаз теперь режет?
Улыбнулся. Коротко, добро как-то… Смолчал.
– Только не говори, – вмиг расселась я, отчего и ему пришлось приподняться; глаза в глаза, – что ревнуешь… Только не это… не будь таким дураком, как Фирсов. Он мне потом еще долго этот крест вспоминал. Раз даже сам хотел вывести. Благо, мать образумила.
Оторопел Боря, вскинув бровями. Но миг – еще больше отстранился от меня. Взгляд около, а затем в очи:
– Расскажи еще чего-нибудь о нем… о том бомже…
– Что? – хохочу смущенно.
– Ну… не знаю, – пожал плечами. – Какой он был, что там произошло… Почему ты думаешь, что его завалили…
– Да что рассказывать? – поразилась ходу его мыслей. Скривилась я: – Мужик как мужик. Лица ж, говорю, не видно. Грязный, замученный, лохматый. Только крест его и помню на груди. И еще какие-то татуировки были, но их уже не запомнила.
– А что по событиям?
– Что? – нахмурилась; обмираю, выуживая прошлое из памяти. Нервически сглотнула слюну от неловкости: – По событиям? Ну, пришла, отыскала его… напоила, накормила, раны перевязала. Собралась уходить – шорох. Шепот на улице. Движение… Помню, мимо оконного проема кто-то метнулся… Я чуть с перепугу и не вскрикнула. Благо, Он меня схватил… и прижал к себе, заткнув рот рукой. Застыли оба, выжидаем: спалили – не спалили, зайдут – не зайдут?.. И, вообще, кто то был… – ничего непонятно. А я так испугалась, помню, сижу… оцепеневшая. И вдруг впервые… его голос и услышала. Шепотом на ухо… малопонятно, но…
– Дыши.
Выстрелом. Окаменела я, распятая услышанным.
Боря… меня перебил Боря, правильно продолжив, озвучив… Его слова.
– Д-да, – заикаясь, неуверенно киваю, ошарашено таращась на Кузнецова. – Д-дыши…
– Но нас не запалили… куда-то дальше побежали. В лес. Вроде… Ну я… и разжал хватку. Говорю ей: «Беги!» Сомневалась, стояла, противилась та – но еще немного… и перебежками рванула. Я в другую сторону – чтобы… если что, отвлечь внимание на себя.
Ошеломленная, выпучила очи я.
Не шевелюсь. Не дышу…
– Нет, – враз лихорадочно закачала головой, все еще не веря ни ушам, ни глазам. Отвожу взор. – Не может быть… Но у тебя же даже татуировок нет… – взмолившись, протянула я, утопая в изумлении, в жути.
– Я их вывел, Лесь… – неловкая попытка обнять: ухватил за плечи, сжал до легкой боли, отчего вновь глаза в глаза: – По малолетству, в тюрьме еще набили. А дальше – вышел, с Еремовым связался… сначала глупости, а затем – серьезные дела, бизнес мутить стали. И уже ни к чему было темное прошлое и… лишние опознавательные знаки. Вот и вывел… Да и крест же такой… корявый был. Сначала краски не хватило – не добили до конца. А затем и «художника» грохнули… В общем, не срослось художество дорисовать. Так потом лет пятнадцать и проносил на себе…
Вновь качаю головой, еще больше пуча очи и не веря происходящему:
– Нет, – уже неуверенно, испуганно шепчу. – Но, я же слышала… как стреляли, видела, как труп чей-то грузили. Фирсова… с*ки этой, ухмылку самодовольную… до сих пор забыть не могу.
Закачал отрицательно головой, прикрыв на мгновение веки, Кузнецов:
– Нет, Лесь… не знаю, кого они там ловили, кого поймали… но не меня. Я в лес – и деру. Вообще, шумные, веселые деньки... даже недели тогда выдались. Та еще... война. Не с ментами. Нет. Своя там была заруба, дележка... И, с*ки, почти ж уже нагнали... Подстрелили. Но ушел в последний момент. Заныкался в ближайшей деревне, в старом, заброшенном доме, потому что… сил дальше не было идти. Что уж – дохнуть, так дохнуть… А тут бабка твоя. Нашла, выходила меня: перевязки, еда, вода... Несколько дней там так и перекантовался. Оклемался. И я бы еще в тот день ушел, как только машина в деревне стремная нарисовалась, но, вроде, все тихо пока было. А еды с водой надо было раздобыть, так как скитаться предстояло неизвестно еще сколько… И, вообще, куда идти, бежать – тоже *** его знает. К кому податься… Ерема же – тоже неизвестно где, жив ли: может, и ему нужна помощь. А тут девочка пришла – я и охренел. Смелая, уверенная. Раны мне захотела обработать – я в отказ. А она на меня как гаркнет… матом – я и осел покорно. Сижу, слежу, принимаю ухаживания. А потом – все, как ты говоришь… шорох и прочее... Здесь же, – махнул рукой, – у леса, с той стороны. Деревня. Тогда еще большая была – это сейчас… чуть ли не три хаты живых осталось. Верно?
Киваю головой одобряюще – а сама осознаю нечто страшное. Жуткое, невероятное:
– А я не поверила ему, – шепчу взволнованно.
– Кому?
– Фирсову. Клялся, что никакого… – нервически рассмеялась, прокашлялась, – бомжа не видел. И, вообще, никого не видел. Но и соврал заодно: сказал… на рыбалку собрались. Спи**ел. Так как не прошло и полчаса, после всех тех событий, как все уехали. Да и труп, сама же видела, что грузили… Уехали – и ни слуху ни духу больше. И меня даже в деревне согласился оставить. Я же после них сразу в дом – тишь да гладь. Никого нет – а перед глазами… картина, да и звуки… жуткие.
– Лесь, – вдруг отчаянно позвал. Отчего снова отваживаюсь взглянуть в очи. – Но я-то… свой крест узнаю. Кривой, косой, недорисованный, – нервически тихо смеется.
– Покажи, где был…
Живо зашевелился, расстегнул пуговицы – стащил с себя рубашку. Ухватил мою руку и прижал к своей груди, в центре, чуть выше солнечного сплетения.
– Где-то тут… на цепи добротной, а здесь, – повел ниже к животу… – вот шрам, пуля прошила, навылет. Твоя бабка в войну еще фельдшером была. Вот меня и... вытащила с того света...
– Ну… не может такого быть, – взволнованно, испуганно прошептала, буркнула я, тотчас прижавшись, притиснувшись к своему Бореньке; уткнулась носом в шею: – Но… как так?
– Ну, как нет? Присмотрись, – вновь дернулся, насильно отстраняет меня от себя. Взор в лицо. – Там же даже след еще остался. Ну…
И снова провести ладонью по его груди, на которой плясал луч закатного зарева. Дрожу невольно от непонятного страха, волнения… а в голове идет отрицание очевидного, явного… Слишком долго я вынашивала, холила в себе эту свою историю… чтоб вот так легко поверить в то, что все было… в большинстве своем…
– Леська моя, – вдруг ухватил, утопил мое лицо в своих ладонях. Вынужденно глаза в глаза: – Разве это – не чудо, не судьба?
Нервически сглотнула слюну. Еще мгновение – и решаюсь, тихо, неуверенно:
– По-моему… это больше бред.
Хмыкнул, коротко рассмеялся. Всё так же не отрывает взгляд, сверлит, казалось… давно уже проникнув и теперь утопая в моей душе:
– По-моему, вся наша жизнь – бред. И что теперь? Лесь… но а по сути… разве это важно? Или… если бы я и дальше был мертв, что… нравился гораздо больше? Или… идолы красивы… лишь когда недостижимы?
Скривилась в болезненной ухмылке.
Не знаю, что ответить.
Более того – вообще, не знаю что думать. Как дальше жить.
Отвожу взор, болезненно качаю головой.
– Ну, хочешь… выведи его.
– Нет, конечно! – испуганно дернулась. Взволнованно: – Дело не в том… а то, что… вся моя жизнь – оказалась… враньем. Самообманом.
– Ну, где? – болезненно рассмеялся. – В чем? Леся, – сильнее сжал мое лицо в своих ладонях, приблизился губами к моим губам. – Ну, зай… ну ты чего? Плакать удумала?
– Дурак, что ли? – дрогнул голос предательски, проседая.
– Дурак, дурак… – шепотом, обжигая дыханием кожу. Еще миг – и прилип, накрыл мои уста своими.
Ловкое, голодное движение рук, напор – и бережно уложил на траву. Сладкая ласка по шее к груди – поддаюсь, не сопротивляюсь. Стащить лиф прямо вниз, не желая возиться с застежкой. Облизать и втянуть в себя отвоеванное запретное место. Дерзко сжать до сладкой боли… Проворно протиснуться под поясницу и резво схватить, потащить вниз белье… проявляю участие… И вновь поцелуи, скользя влажным языком, рисуя витиеватые дорожки, сладкие фантазии… Дрожу, трепыхаюсь, то и дело… не имея сил сдержать стоны. Проник рукой между бедер, нежные поглаживания, сжимания, откровенные движения, даря еще больше блаженства. Выгнулась, дернулась под ним, голодно заныв.
– Борь… ну… – горько, отчаянно, взмолившись.
Немного отстранился, быстрые, стремительные движения… Мгновения, жгучие, изматывающие – и ощутила его. Уверенный напор, но не резко, бережно… словно боясь сломать нечто хрупкое. Еще давление – и вскрикнула, взвизгнула от боли. Обмер, встревоженный. Нервически сглотнул:
– Ты как?
– Ну же, Борь! – алчно стону. Вмиг приподнялась, впилась поцелуем в губы – коротко ответил. Еще движение – и вновь кричу, заливаясь шальной страстью на грани сумасбродной сладости. Боль сжимала еще сильнее мышцы, заставляя замереть в исступлении. Но его робость больше бесила, чем манила. Мало его, мало мне его было. Хотелось сполна, резво, целиком, да так... чтобы утонуть сразу с головою в омуте его ласки. Полностью раствориться друг в друге. А потому еще напор, миг – и сама уже перехватываю инициативу. И пусть каждый последующий шаг дарил чувства вперемешку, оттого еще сильнее по венам разливалась эйфория, экстаз, казалось, заменяя собой целиком кровь… Еще напор, еще грубость – его, моя смелость… и уже мой зверь изнеможенно застонал, упиваясь… но, как и я, не напиваясь удовольствием.
– Борь, грубей… – шепчу едва различимо, стыдясь, но и не имея уже сил смолчать, уступая безумию… что впервые смогло по-настоящему пробудиться и разгуляться во мне сполна.
Сжал в объятиях едва не до хруста. Дерзкие, властные, резкие движения… поднимая градус внутри нас.
– Еще… – шепчу, казалось, вовсе не думая уже о последствиях, что хочу и на что подписываюсь.
Доли секунд дабы осознать и вдруг хватает, оборачивает меня к себе спиной, прогнул, за бедра подал к себе – и вновь ворвался в меня. Вдох – напор… и опять игра взорвала внутри меня музыку сумасбродства. Стоны, крики, боль вперемешку с наслаждением, словно кровь с молоком… Танго демона со своим супостатом, не смущаясь и не стыдясь… И чем сильнее боль, тем смелее Темная сторона, и тем стремительнее удовольствие, прорывая, вело меня в блаженства прострацию…
– Еще, – казалось… вот-вот… и я пересеку грань, свою какую-то давнюю, тяжелую, важную, забытую грань.
Вмиг ухватил за волосы и рванул на себя, выгнув кошкой. Еще рывок, еще вдох – и дернулась, вскрикнула я изо всех сил, не имея больше духу сдерживаться от боли. Тотчас сорвались с глаз слезы, а в груди спазмы перехватили дыхание. Еще миг – и предательское рыдание… разорвало мнимую тишину.
Прошлое взорвалось во мне. Жуткое, гадкое, болезненное... Вот только мысли, осознание того, что это со мной творит не тот черт, и никто иной, а именно Боря, мой Боря... – рождал внутри странную помесь, бесконечно сумасбродную, шальную феерию... чувство защищенности и покоя. Будто ничего раньше не было – игра. Больная игра... сознания, спектакль избранных актеров и внушённых ролей. Чувство отрицания и наслаждения, на грани очередного скольжения по лезвию ножа, где с одной стороны – бездна, а с другой – жизнь, существование. Где прошлое – выдумка, а мы – реальность.
Но еще миг – и осознаю нечто большое. Нечто жуткое... постыдное.
То, что мой Идол невольно узрел мою черную душу, мою порочность, низменность... То, что за личиной красок и чистоты – сплошные черные, мерзкие тона. Напрасность надежд и упований. Пустота вместо человека – и лишь демон, на пепелище души, играющий остатками гнили...
Обмер испуганно.
– Ты че, Лесь? ЛЕСЯ, б***ь!
Вмиг отстранился, в охапку, к себе лицом. Утопил оное в ладонях. Глаза в глаза, а я жмурюсь, позорно отворачиваюсь – не дает.
– Ты чего… родная моя? – взволнованно, голос дрожал от ужаса: – Зая… прости меня, я не хотел.
Не выдерживаю – и завыла, заныла я позорно, предательски. Вмиг хватаюсь своими руками за его запястья. Шепчу виновато:
– Это ты прости… прости меня, с*ку… пропащую, – нет больше сил удерживать личину… правда вылезла сполна, вместе со всеми моими чертями. – Прости меня… порочную.
Болезненно рассмеялся:
– Зайка… ты чего? – приблизился, короткий поцелуй в губы и шепотом, нежно, обжигая дыханием. – Нашла мне порочную… Котенок, родная моя, – живо обхватил за талию и силой напором усадил на себя сверху – поддаюсь, подчиняюсь. И снова обхватить мое лицо руками. Поцелуй в губы. Улыбается боязно, неуверенно: – Мне всё равно… как ты любишь, как ты хочешь, куда ты хочешь, где ты хочешь... Я всю тебя люблю… даже эти твои, – пристыжено рассмеялся, – тату и пирсинги. Всю люблю, и всё приму. И что тебе приятно – мне втройне приятно. И ни капли не осуждаю. Не глупи… Лесь… посмотри на меня.
Но не поддаюсь. Все еще жмурюсь, от стыда прячась в мнимой темноте.
– Жаль, что ты раньше… в моей жизни не появился… до того, как все это… во мне сломалось. До того, как стала демоном.
Смеется горько:
– Леська… хорошая моя. Ну, какой ты демон? Посмотри мне в глаза. Прошу… Ну…
Несмело поддаюсь, а на глаза вновь проступили слезы. Страшно своему судье всматриваться в очи.
– Во-от, – продолжил. Провел кончиками пальцев по губам. – Лесь… я бы никогда не полюбил демона. Никогда… Ты – нежная, добрая внутри. Хрупкая… хоть и принципиальная. Заледенела от постоянный боев, закалилась. Но позволь пробудить тебя… настоящую, – бережно провел по щекам, стирая один за другим соленые потоки. Обнял за шею и притянул к себе, прижал грудью к своей груди. Завораживающим шепотом на ухо: – Верь мне, пожалуйста… как я верю тебе. Хорошо?
И вновь движение, отстраняет слегка: глаза в глаза.
Долгая, жалящая, язвящая пауза – и несмело, неуверенно, киваю головой.
Короткий поцелуй в губы, бережный напор, ловко приподнимая меня над собой – и вновь ворваться, впустить – слиться со своим героем душой и телом, разрисовывая небо… в яркие краски. И вновь напор, и вновь рывки, подчиняясь страсти, вот только вместо боли и наслаждения в раздельных тонах, нотах, рождали одну общую, единую, бесконечно льющуюся, вьющуюся... искреннюю любовь.
Часть ТРЕТЬЯ. По осколкам жизни. Глава 22. По осколкам жизни
Часть ТРЕТЬЯ. По осколкам жизни
Глава 22. По осколкам жизни
***
Попасть домой только под утро...
Десять пропущенных от Фирсова.
Гад, очнулся? Что тебе еще надо? По-моему, еще при прошлой встречи все о всём высказались.
Отбросить прочь телефон – и завалиться в постель. Спать.
Наивная... глупая.
Слышу – шоркает. Мама...
Несмело приоткрыла дверь в комнату. Тихо, заспанным голосом:
– Лесь, спишь?
Хотелось, было, уже притвориться, соврать – но поддаюсь, рычу:
– Еще нет. Что?
Молчит вдруг. Мнется. Странную жуть нагоняет, отчего враз встрепенулось, заколотилось бешено мое сердце. Страшно сделать вдох, но еще хуже – уступить ужасу.
Горько, обреченно, с испугом:
– Что случилось? Макс?
– Артёма больше нет.
***
Странно, когда ты сходишь с ума, -
У меня появляется чувство вины
Я тебя понимаю, ведь мне иногда
Тоже снятся страшные сны
Снится, что мне не дожить до весны
Снится, что вовсе весна умерла
Страх во мне оставляет следы
Я думал, что страх – это просто слова…
Зачем топтать мою любовь
Её и так почти не стало
Я разбиваю руки в кровь
Я не сошел с ума – так надо…
Смысловые галлюцинации, «З. Т. М. Л.»
Артёма. больше. нет.
Слова приговором долбят в голову острыми, ржавыми прутьями, заставляя с каждым вдохом всё больше и больше себя ненавидеть.
Стою, молчу, дрожу... а он рассказывает. Тихо, взволнованно, с опаской. Рачительно подбирает слова. Макс – боится еще сильнее меня разодрать. Меня – распятую.
– Говорят, ушел вчера с работы рано. Судя по записям с камер видеонаблюдения – в магазин заезжал, по друзьям прошелся. А дальше решил – домой. Еще судмедэксперты не дали окончательного заключения, но предварительная версия: под действием сильного алкогольного опьянения и наркотиков... сел за руль, топил на полную: в какой-то момент не справился с управлением... не вошел в поворот. Вылетел на встречную, а там – КАМАЗ... На краю города, тут, недалеко, около нас. Смерть мгновенная. Без шансов...
– Я хочу его увидеть...
– Зачем, Лесь? – испуганно. – Там места... на нем не осталось.
– Я. хочу. его. видеть.
***
Ночь без сна... Алкоголь. Сигареты.
Бесчисленное количество звонков Бори.
Завтра похороны. Конец. Всему... конец. Мне – конец.
Лучше бы я ушла... вместо тебя. Лучше бы я, пропащая... чем ты, влюбленный.
Отверженный.
Стук, отчаянные удары в дверь Кузнецова, требуя участия, разговора... просто открыть...
Но не могу. Не хочу... не сегодня.
И мама не в силах сопротивляться – терпит, молчит.
Сегодня я буду примерной женой. Сегодня. И завтра...
Сегодня я буду... верной женой. Твоей женой, Артем. Твоей.
А потому очередная сигарета, очередной глоток – и вновь дурман по венам, меняя смысл, сознание – на пустоту.
***
Сегодня всех прогнала. Никого с собой не пустила.
Сегодня мы наедине. Наедине, даже если и собралась на кладбище целая толпа... Твоих девиц, поклонниц. Друзей, коллег. Родственников.
Сегодня мы только вдвоем.
Смотрю в глаза на фотографию – и выть хочется, реветь. Орать. Визжать – а сил хватает лишь на вдохи. Пустые, бессмысленные, предательские.
Я тебя предала, оттолкнула. Обманула...
Не остановила, не спасла...
И теперь тебя нет. А я – осталась...
Прости меня, Киселев... Прости...
Прости, Артем. За то, что... сука. За то, что... демон. За то, что – не твоя.
Позорно опустить голову и пройтись между могил чуть в сторону. Не могу, не хочу прощаться.
Не готова.
Нет. Просто... не хочу. Не могу.
Не сейчас... не сейчас, когда ты был в шаге от свободы, и в двух – от радости. От счастья.
Я дала надежду – ее и забрала.
Растерзала, растоптала, распяла – и прогнала...
Прости меня за всё.
Нет сил даже взять горсть земли и бросить – не могу. Не хочу...
Не отпускаю.
На выход, меж деревьев – и затушеваться в стороне, наблюдая вором за происходящим...
Не могу. Не хочу. Ничего... уже... в этой жизни... не хочу.
Вдруг шорох, шаги... чьи-то стремительные, уверенные.
Невольно вздрогнула, обернулась: обомлела, будто ураган, будто сама Смерть на меня шла напором.
Дико, горько заревела, что медведь, зарыдала, завыла, что беса, страшась:
– НЕ ПОДХОДИ! – воплю, ополоумев.
Обмер, огорошенный. Окаменел, боясь даже моргнуть.
Оцепенела и я – не зная, что делать, куда бежать.
Но еще миг и решается, тихо, едва различимо:
– Лесь, ты чего?..
И вновь движение – мигом отступаю, пячусь:
– НЕ СМЕЙ! – гневно, боязно, в исступлении.
– Пожалуйста... – тихо, несмело.
– УХОДИ, КУЗНЕЦОВ! УХОДИ! И не смей ко мне больше приближаться!
Заледенел, не дыша. Нервно, ошалев, выпучил очи.
А я дрожу, ходуном хожу, бьюсь в конвульсиях, заживо сгорая от ужаса, собственного предательства, что так явно, ярко передо мной... в его лице, в его глазах, на его губах.
Это себя я сейчас ненавидела, на себя орала, на себя вопила – а он лишь был олицетворением моего самого страшного греха. Самой большой моей... вины, проступка, преступления.
Шаги наощупь, пятясь – пока не уткнулась спиной в ствол дерева. Резвый разворот – и ничего не стыдясь и не боясь, рву когти долой. Бегу со всех ног – в сторону проезжей части, а там автобус – город, дом...
