Текст книги "За широкой улыбкой (СИ)"

Автор книги: Ольга Резниченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Благодарно улыбаюсь, невольно краснея:

– Спасибо. А ты как?

– А? Да как? – смутился; пристыжено рассмеялся. Взгляд около, а затем в глаза: – Женат, двое детей.

– Двое? – радушно удивилась.

– Ага. Пацаны. Погодки. Сам охренел, когда узнал, что опять беременна. Но я рад. Ни капли не жалею.

– Молодец! – искренне. – Поздравляю! А Фирсов?

– Что? – вздернул бровями.

– Как Марина? Дети есть?

– Да они там… то всё расходились, то сходились. Не знаю, не вникал. Но дочь нажили. Вот в школу в том или в этом году пошла.

– Ясно…

– А ты? Что там твой?

– Да мы почти сразу и развелись.

– В смысле? – оторопел, едва чуть не упав на землю – пошатнулся.

Иронично улыбаюсь сама над собой:

– А что? Кому нужна калека? Да еще и… «на всю голову е****тая», – невольно цитирую.

Вздернул бровями:

– Нормальному мужику и такая баба сойдет, если до этого он сам её в жены выбрал. А то что получается? Пока конфетка – пока и жую? Или что? Вот меня бы так разбомбили, как тебя, – и жена бы ушла?  Да нахрен она тогда мне б вообще такая сдалась, даже сейчас?

Поджимаю губы.

– Там всё не так просто было… Я действительно его достала.

– Ты всех тогда достала. И что? Мразь он! И нечего тут оправдывать его. Ясно?

– Давай лучше о деле думать, – от неловкости улыбаюсь. – А то уже, воистину, холодно очень стало, да и Евсеева скоро отпустят.

– Ох, этот Евсеев, – бесцельный взгляд пред собой, ухмыляется смущенно Андрей. – Он уже мне самому пару раз снился.

– Да ладно? – не сдержалась от смеха.

– Ага… – задумчиво. Шумный вздох. – Ты это, Том, прости нас…

– За что? – удивилась я. Глаза в глаза.

– За то, что тогда не успели… Эти гады раньше нас приехали, и так вцепились в этого ублюдка, что мы уже ничего не смогли с ним поделать. А так бы еще тогда со всем покончили. И не было бы уже ничего всего этого. И девки бы были живы, наверняка…

– Эй, романтики! – послышался где-то сбоку грозный голос Фирсова. – Хватит ностальгировать! Народ нервничает. Изучайте скорей – да поедем!

– Слушай, – игнорирую я, обращаясь к Грановскому. – Ты в голову-то не бери. Он даже в колонии выжил, а говорили – невозможно. Всё возможно. У него – всё возможно. А этих девушек – и не он убил, сам видишь. А какой-то, с*ка, подражатель. Не знаю… И вроде старается же, но и, вместе с тем, словно не дожимает нарочно идеал.  Что-то в этом не так. И надо понять что. Вряд ли это – неумение или отсутствие усердия. Да, Евсеев уникален, и он – явно фанатик, сдвинутый на всём этом, а не только на перфекционизме, хоть и  утверждает экспертиза в обратном. Но тут: ладно, один промах, ну, два. Ладно, много, но связью. А то штрихами, осколками.

– Выборочно?

– Выборочно. А еще, – ныряю в карман, достаю оттуда резиновые перчатки (ранее врученные экспертами) и натягиваю быстро на руки. – Смотри, вот застывшая грязь, спасибо очередному морозу, и она явно…

***

Осмотреть бедную, опять зверски изувеченную, измученную до смерти, девушку; оглядеть место преступления в целом; найти путь, откуда и куда мог ехать автомобиль, в котором привезли тело, дабы затем выбросить в людном месте…

В общем, всё как всегда. Ничего нового. Увы, ничего нового. Никаких толковых, кричащих зацепок. Лишь догадки и намеки. Предположения…

Замереть около автомобиля Макса. Фирсов с Грановским сплотились с остальными ребятами – и давай курить: на дорожку.

Идиотический ритуал.

Взгляд около. Пройтись немного туда-сюда, лишь бы не дышать этим вонючим дымом.

– Оба! – послышался голос Андрюхи. – Опять пятница – и опять Ерёмов вместе со своими шавками развлекается.

Мигом оборачиваюсь в ту сторону, куда все устремили взгляды: через сквер, через проезжую часть, рядом с пиццерией – «баня-сауна».  Около входа целый таксопарк дорогих джипов. На лестнице – ублюдки. Курят. Что-то рассказывают друг другу, активно жестикулируя, травят шутки, отчего тотчас все ржут, словно кони.

Скривился Фирсов  и тут же сплюнул на землю.

– Фу, б****, как же он меня бесит. Когда, с*ка, он уже задавится? А то всё к нему не подберешься, не подступишься никак. Изворотливый, как глист вонючий. Как не копни – тут же его треклятый адвокат из него святошу делает.

Виновато опускаю голову, нервически сглотнув слюну.

– Да ничего, – отзывается Грановский. – Задавится. Сами хорошо друг друга шмаляют – это уж у них не отнять. Молодцы, ребята.

Украдкой метаю взор на Ерёмова. И, гад, словно учуял. Вновь учуял. Взгляды сцепились, полностью обличая меня. Мигом делаю разворот – прячу очи от стыда и ужаса.

Затрезвонил телефон (невольно вздрогнула).

Испуганно, торопливо сую руку в карман и достаю аппарат. Взгляд на экран – неизвестный номер.

– Слушаю?

– Ну, здравствуй.

– Кто это? – едва различимым шепотом, чтоб другие не услышали. Быстрые шаги в сторону, плотнее придавливая к уху трубку.

– Урод, с которым ты больше не хочешь гулять.

Обмерла я на мгновение, пришпиленная к месту. Сердце отчаянно заколотилось в груди, не зная даже как реагировать: то ли страшиться, то ли радоваться…

И вновь шаги…

– Откуда у тебя мой номер?

– Следователь и такие глупые вопросы задает? – хохочет. – Хотя, чего это я?

– Вообще-то, бывший следователь. Зачем звонишь? – замерла я наконец-то на месте (да так, что б меня мои видели, но не слышали).

– Во-от, уже лучше!

– Что тебе надо? – раздраженно рявкаю, не выдерживая эту его странную игру.

– Слыхал, будто подражатель  у вас завелся…

Окаменела я, ошарашенная:

– А тебе какое дело?

– Мои люди кое-что нарыли на него. Интересно?

Еще больший шок распял меня. Глаза округлились.

– И что ты хочешь за это? – несмело шепчу.

Явно обрадовался. В голосе появился задор:

– Отличный разговор. Ты мне уже нравишься, – немного помолчал, но, видимо, не дождавшись моей «вставки», продолжил: – Предложение деловое, как раз по твоей части.

– По какой это моей части? – нахмурилась, не понимая куда ведет.

– Да по той, которая нас так безумно свела. Тут барышни на одного не хватает. Подсобишь?

Обомлела я, словно окатили меня помоями. Даже дар речи на мгновение пропал.

– Иди ты на**й! – мигом отбиваю звонок и живо прячу телефон обратно в куртку.

Выпучила ошалевши глаза, и не могу понять, что за чушь, что за сумасбродный разговор только что был, и что он на самом деле от меня хочет. Или он под наркотой и его просто таращит?

Оборачиваюсь, желая взглядом отыскать эту шатию-братию, да не свезло: неудобный ракурс, как раз вход скрылся за углом здания.

И снова звонок – тот же номер.

– Да?! – рявкаю злобно.

Смех в трубку:

– Шуток не понимаешь? Или чего такая нервная?

– Хобби у меня такое – нервной быть. Что тебе надо, а?

– Подходи к нам. Видел, что заметила. Вернее, все вы так откровенно пялились, что аж не по себе стало. Небось, влюбились? – хохочет. Слышно фоном ржание и остальных ребят – невольных слушателей глупого, печального цирка.

– Ерёмов, ты обдолбанный? – решаюсь на неприкрытую дерзость. – Или что ты несёшь?

– Ничего не несу, – ржёт. – И нет, даже не пьян. Приходи, пообщаемся – и я, дабы исправиться в твоих глазах, вручу тебе ту папку.

Глухо, видимо отстранился от телефона и обратился к кому-то другому:

– Как там его фамилия?

– Чья?

– Да *** моржового! Этого их, подражателя!..

– А… На букву «К»: Ка… Ку… Ко…. Ой, да *** его знает! Ты бы сейчас еще таблицу умножения спросил!

Опять хохочут.

– Короче, – уже мне (громко). – Слышала? Какой-то на К… Давай, жду. На входе скажешь к Ерёме – пустят.

– Слышь, Ерема, – передергиваю слова, откровенно грубя. – Ты меня, наверно, с кем-то путаешь! В бане я с тобой париться не собираюсь!

(хотя уже и более сдержано, ведь интерес подкупает)

Смеется.

– Да не боись, приставать не будем. Только шакалов своих не бери, и, вообще, отправь их домой, а то они меня раздражают. Особенно ваш Фирсов.

– Это у вас взаимное, – неосознанно вступаюсь.

Рассмеялся.

– Безмерно рад. Можешь так и передать ему.

И вдруг гудки… – повесил трубку.

За, против…

Ну? И что теперь делать?

–

Глава 6. «Банька»

–

***

– Я не разденусь! – оторопела в раздевалке я, когда Ерёмов явно стал напирать, желая расстегнуть на мне куртку.

Смеется.

– Идиот, отвали! – дико ору на него.

– Ну, хоть куртку, кофту! Вон в полотенце банное или простынь завернись! Ты же упаришься! Точно же поплохеет! – и снова наступление. Отмахиваюсь, отталкиваю его от себя.

– Я – не разденусь! – четко, мерно.

– Почему? – хохочет: пьян – не пьян, а подвыпивший точно.

– А ты у Бори своего спроси! – отступаю пару шагов назад.

Обмер. Буквально секунды – и вдруг хмыкнул. На лице проступила серьезность:

– Боря… Боря твой – человек чести: ни за что не признается, что  там видел.

– Повезло мне,  – иронизирую. – Хотя, по-моему, он еще тогда всё сдал!

– Не сдал, а жизнь тебе спас. И сомневаюсь, что прямо-таки «всё». Вряд ли бы простая пересадка сердца его так сильно впечатлила. Не той он породы, чтобы сюсюкать.

– Тогда детектива найми, – откровенно уже издеваюсь.

– Зачем? Я и так читал твоё досье.

Удивленно вздернула бровями:

– И?

– И ничего… словно не дело, а свалка какая-то. Половину листов выдернули. Так что того, что с тобой произошло – фактически нигде нет.

– Корявые источники? Соболезную, – из последних сил атакую.

Легкая, сдержанная ухмылка проступила на его лице.

– Да нет, как раз таки, что не есть самые лучшие. Достоверные. Просто, кто-то очень сильно хотел… что-то скрыть.

Пожала плечами (сие неизвестно и мне самой).

– И что ты от меня хочешь? Чтобы я разделась перед тобой и удовлетворила твое любопытство?

– Хорошее, конечно, предложение, но – нет, – шумный вздох. Черство, отчасти грубо: – Откуда вообще такие мысли? Я что тебе… предлагаю отдаться за эту папку? Я же сказал, что пошутил тогда – и причем неудачно. Всё? Вопрос решен?

Глаза в глаза. Напряженное молчание.

Но вдруг – разворот и, махнув в мою сторону рукой, – гаркнул:

– Короче, сама решай. Хоть шубу еще напяль, вон, – кивнул головой в сторону гардеробной, –  выбирай! Мне по х** уже.  Определяйся – и приходи. Мы в соседней комнате.

…

Скрылся за дверью.

Вот с**ин сын. Да и сама я дура… чего припёрлась? Что делать – даже не знаю. Раздеться – чтобы поржали, или наплевать на всё – ноги в руки и домой? А вернее, вызвать такси – и в отделение, к Максу или в дежурку.

Черт дери, а!

Но…а если не врет, если есть что-то важное, полезное? Ради девушек, уже ушедших, и новых, которых спасем. Ради того, чтоб навеки засадить Евсеева и его подражателя…

Черт! Черт! ЧЕРТ!

Не мог же Еремов меня так обмануть, развести? Ведь ради чего? Ради унижения? Но что я такого мерзкого ему сделала? Тоже унизила? …тогда в автобусе?

Или что?

Или «мусора», «менты» – не люди, и за все измывательства над ними только честь и хвала?

Бред.

Решаюсь. Резво бросаюсь на выход. Через коридор к двери…

Буквально нос к носу. Молодой человек, по пояс замотанный в банное полотенце.

Узнала.

– Боря? – растеряно шепчу.

– О, Тамара! Красавица наша! – казалось, вполне искренне. – Чего еще одета? Там уже все заждались!

Похолодело, сжалось у меня всё внутри от страха.

Молчу, не знаю даже, что ответить. Лишь идиотически моргаю.

– Я это… – наконец-то набираюсь смелости нарушить тишину (ответить на его выжидание).

– Что? – заботливый взгляд в глаза, приблизился (на мой шепот).

– Ну, мне же нельзя… – пытаюсь сыграть на его чувствах.

Смеется, добро так, понимающе:

– Так ты и не парься. Так посидим, пообщаемся. Чай попьешь вместе с нами, да баранки погрызешь.

– Баранки? – удивилась я.

– Баранки, печенье, бутерброды, всё, что найдешь, – хохочет.

– Борь, – решаюсь на главное. – Вы и вправду нарыли что-то интересное на подражателя Евсеева? Или что?

Оглянулся на дверь, словно ища кого-то взглядом. И вновь глаза в глаза.

– А что, не показал?

– Кто, что?

– Ну, Гриша – папку. Там куча всего. Странно, как ваши не наткнулись на это. Хотя… чего это я? – ржет.

Кривлюсь недовольно.

Тут же пресек себя, завидев реакцию.

– Прости. Виноват. А подражатель он, или не подражатель, – вполне серьезно продолжил, – это уже вам искать, решать. Но то, что у них связь странная, то это точно.

– Связь?

– Да. Дела какие-то мутные. В общем, пробивать инфу надо, и не по одному пункту.

Замерла я, задумавшись.

Черти что. Значит, правда? Папка существует? Как информация, как и сам подражатель? Хоть что-то толковое в этом сумасброде…

И что теперь делать?

Подыграть? В рамках приличия, конечно. Но… продаться?

Мать т***!

– Борь, – вновь отваживаюсь, странным образом доверяя ему.

– Что?

Глубокий вдох для смелости. Прячу взгляд, стыдясь слов:

– Вы меня зовете туда, чтоб посмеяться, да?

– ЧЕГО? – невольно захохотал от удивления.

Не поднимая глаз:

– Ну как? Я же тоже – в каком-то смысле, мусор…

Откровенно заржал. Внезапно движение – и обнял, как-то по-братски, за плечи; притянул к себе – носом невольно уткнулась ему в грудь.

– Тамарочка, дурочка ты моя, – слегка закачал меня из стороны в сторону. – Как десять лет назад мы все тебя любили, так и сейчас, не смотря ни на что.

Обмерла я, огорошенная услышанным. Глаза выпучила, страшно даже вздохнуть.

– Так что, – продолжил, – не дури голову…

Отпускает, отстраняет от себя – несмело поддаюсь движению. Но взгляд поднять еще не решаюсь.

Не могу поверить своим ушам.

– Это я, дурак, тогда тебя не признал...

– В смысле? – сухо, едва слышно шепчу.

– Что?

– Любили… любите?

– А ты посмотри на свою мордашку, – кивает на меня. Ухмыляется. Схватил за подбородок и подвел голову вверх. Глаза в глаза. – Как такую не любить?

Взволнованно сглатываю ком неловкости.

– Да и потом, – продолжил, выпуская из хватки, – молодая, строгая, принципиальная, честная, смелая, справедливая: не милиционер, а картинка! Сказка! Светлый образ служителя правосудия! По-моему, там у каждого на тебя флагшток стоял. …прости за грубость.

Печально хмыкнула: старая песня, как и мелодия к ней. Скривилась я в горькой ухмылке.

– Да… Все вы так пели, – откровенничаю в ответ. – Все, пока ваше дело не попадало мне на стол. И тогда вместо любви до гроба – ненависть животная, желая шею скрутить. Мат, угрозы. Не раз били, не раз пытались изнасиловать. Хороши кавалеры – пока не мои.

Скривился, нервически сглотнув слюну:

– Прости…

– Да ладно, чего там? Не ты же…

Горько хмыкнул.

Ну да, ну да…

– Ладно, – вовремя вставил в жуткую паузу слово Борис. – Так ты идешь к нам, или что?

– А так не отдадите папку, нет? – коварно ухмыляюсь, прищурившись: конечно, и без того заранее зная ответ.

Пожал плечами (искренне). Кивнул в сторону дверей в «зал».

– Что сказал?

– Не отдаст.

– Ну, – виновато поджимает губы. – Хозяин-барин. Его инициатива, его усердия, его средства. А я сам, как-то не подумал об этом, не заморачивался. Прости…

– Да нормально всё, – понимающе смеюсь. – Куда там? Я и так… за прошлое еще не отблагодарила.

– Прошлое? – нахмурился.

– На складах.

– А, это? Не чуди – сам дурак. Да и с ментами выручила. Кстати, это тоже – одна из причин, почему мы тебя сюда зовем. И, вообще, не дури. Никто тебя не тронет! Обещаю. Ерёмов – тоже нормальный. С закидонами, местами грубый, но нормальный. Так что переодевайся – и за стол.

– Вам-то, какая выгода? Почему ни один не скажет правду?! – не выдерживаю, и даже уже грублю: – Ностальгия, развлечения – я всё понимаю, всё это хорошо. Но мало, понимаешь? Что на самом деле нужно от меня?

Оторопел от таких перемен Борис. Вздох – и пожал плечами, всё так же на своей волне неподдельной доброты:

– Ну, если честно, – почесал затылок. – Ты этот вопрос ему задай, – кивает головой на дверь. – Ерёмову. Это – его придурь, из эпопеи того, что сам чёрт не разберет.

***

Замотаться, да рачительней, в огромную простыню – и вплотную подойти к двери.

Черт, я не то, что открыть, даже коснуться ручки боюсь. За полотном – чужие. И я, голая, на войну иду...

Звонко вздохнуть, сдерживая панику. Если что, к Боре подсяду: за таким шкафом – меня практически и видно не будет.

И вновь смех, на мгновение дружным строем прерывая беспардонный шум-гам веселой беседы.

Черт, Ерёмов. Сейчас я даже не против твоей «сверх чувствительности». Или, может, ты про меня уже забыл?

– А х*р с ним! – невольно, хоть и тихо, но в голос вырвалось.

Выдох – и пнула от себя полотно.

Тотчас все обернулись.

Ноги мои невольно подкосились, а по телу… побежала предательская дрожь.

Задыхаюсь. Сердце бешено колотится. Боюсь и шаг ступить. Человек двадцать, если не больше, собралось за громадным столом, что едва не ломился от изобилия блюд. Удивительно, но даже (действительно) и самовару с баранками здесь нашлось место.

– Ну, что ты?.. – наконец-то реагирует кто-то.

Поднимается и, не слишком ловко, пытается выбраться из-за стола: перелезть через лавку (скованный полотенцем, завязанным на пояснице). Еремов. Шаги ближе.

Меряет, скользит взглядом по моим плечам, рукам, до половины открытой груди. Невольно свожу, скрещиваю руки, обнимая себя, скрывая лишнее от посторонних глаз. Но куда их деть? Рубцы от ожогов, от порезов, а там и вовсе – выглядывает шов  после операции…

Нервно сглотнул, наконец-то ожив. Вдруг обнял за плечи и повел к столу.

Поддаюсь.

Попытка пустить взгляд около – в поисках Бори, но тщетно: глаза разбегаются, целый ряд незнакомых лиц. А затем и вовсе напор Гриши – присела на скамью… как раз рядом с его местом. И снова сражение с полотенцем – ржет, как и остальные над его корявостью.

– Не быть тебе балериной, Гриш! – кинула какая-то девушка шутку.

Смеются.

– Да и атлетом! – вставляет слово уже кто-то другой.

– Балеруном, тогда уже… – едва слышно шепчу язвительное, слегка, правда, с опозданием.

Услышала та, или прочитала по губам, но косой, недовольный взгляд на меня метнула.

То ли еще будет, если узнают, кто я.

Но вдруг, словно почувствовав, а может, и заметив всё это – не знаю, обнял меня за плечи Григорий и заботливо прижал к себе.

Поддаюсь. Не сопротивляюсь. Отчего-то меньше всего хотелось его, или Борю сейчас шпынять: в таком аду… и без того жарко, особенно мне – уродине.

***

– Кстати, Тамара, – отозвался какой-то незнакомый голос. – Что там Фирсову наплела?

Обмерла я в страхе, словно меня, ведьму, сейчас вся инквизиция разоблачит. Испуганный взгляд около, ища источник: однако, уже буквально каждый застыл, с интересом наблюдая мою реакцию и ожидая ответ. Отыскала уже даже Борю: сидел по ту сторону, чуть левее… с какой-то пышногрудой, белобрысой красавицей.

– Оно тебе надо? – внезапно гаркнул Ерёмов и, нарушая немую паузу, потянулся вилкой к нарезке. – Х**и застыли? – гневно рявкнул уже, не выдерживая. – Пейте, жрите!

– И что, теперь и вопроса не задать? – отозвался тот же голос с укором, но сдержанно, уступая. Оправдываясь.

– Не к вам она пришла, вот, б****, и отъе****сь! – миг и принялся жевать отвоеванный трофей.

– Гриш, ты че? – торопливо отозвался Борис, желая сгладить неловкость. – Перепил что ли, или что?

– Ты хочешь поговорить? – кидает злобное ему, не скрывая агрессию.

– О-о… всё понятно, – махнул товарищ на него рукой.

– Ты сейчас домашешься! – не сбавляет оборотов Ерёмов.

– Соврала, – громко, резко, дабы остудить пыл.

Обрушили все взгляды на меня, повернулся ко мне и Гриша.

Шумно сглотнуть слюну от волнения и продолжить:

– Сказала, что домой поехала. Будто у меня там какие-то документы по Евсееву остались, еще с прошлого раза.

– По маньяку, – уточнил Борис.

– А-а… – затянули многие.

– Ну, молодец, – вдруг схватил рюмку тот, кто и затеял всю эту неловкость. – Так выпьем же за наших!

– Угомонись! – рычит Ерёма.

– Да всё нормально, – отдергиваю его словом. Взгляды тотчас невольно встретились, отчего резко осеклась, отвернулась из-за смущения я.

–

Глава 7. Девочки и мальчики

–

***

Ох, уж эта банька: то девочки, то мальчики, то вперемешку… И меня барышни все пытались затащить. Если бы не грозный взгляд Гриши, то не за что б не отступили от затеи, думая, что, когда отнекиваюсь – шучу: прибедняюсь, играю, дразнюсь; боюсь, в конце концов, но уж никак не… отчаянно прошу смилостивиться и оставить меня в покое.

Но недолго счастье было. Дверь распахнулась – и без стука буквально ввалилось несколько мужчин: причем в верхней одежде и в обуви. Девки вмиг (обученные) вскочили с лав и гуськом, погоняя одна другую, потащились в парилку. Схватили и меня за руки.

Не сопротивляюсь, но в ужасе смотрю на Ерёмова…

Кивает мне с виноватым видом.

– В душевой посиди, – читаю по губам.

…

Но какая душевая, когда целая орава развеселых девиц? Буквально морем меня, волной затянули внутрь парилки.

Тотчас сбросили с себя полотенца, простыни – и развалились на скамейках.

Теснюсь в углу и я.

– Раздевайся, – хохочет одна из девушек, попытка проявить напор, но моя резкость тут же ее останавливает. Скривилась – но подчинилась. Вернулась на свое место обратно.

– А ты, – вдруг отозвалась другая, – от кого?

– В смысле?

– Дура, – хохочет та, которую я «поддела» с балериной тогда. – Она не по этой части.

– А-а, – ведет щекастая. – А то я думаю, какое-то незнакомое  лицо. Да еще и… Ереме – калеку?

– Ты че, больная? – вступается (на удивление) та же.

Поежилась я, прячу смущенно взгляд.

– Не ну, а что? Сами не видите? Ниже шеи – места живого нет, – пожимает плечами. – Ну, если она – ущербная, что я сделаю?

Резко встаю, шаг ближе. Глаза в глаза (напряглась «защитница», не то за меня, не то за нее):

– Я-то, может, и изуродована, …но никак не ущербна, в отличие от тебя, не имеющей мозга.

Резвый разворот – и пошагала на выход.

Глубокий, свободный вдох – подойти к душу. Включить воду на полную катушку. Присесть рядом на скамью, бесцельный взгляд пред собой.

– Ты прости ее, – вдруг послышалось сзади. Шаги ближе. – Она, и вправду, дура.

Поднимаю глаза.

Та самая «защитница». Надо же?

Смущенно улыбаюсь.

– Спасибо, что вступилась.

Хмыкнула девушка:

– Да брось ты. Любой бы так поступил…

Невольно ехидно рассмеялась я (вновь взорвавшись от злости):

– Ну да, я же – калека.

– Нет, – вполне серьезно, спокойно ответила та, присела около. – Не калека, а новенькая… во всем этом балагане. Особенно эти «временные» напрягают. Сегодня есть – завтра нет, а впечатления от них остаются надолго. Дольше даже, чем у самих парней. И это – факт.

Смеется. Не выдерживаю – и тоже поддаюсь на ее настроение: улыбаюсь. Короткое движение – и учтиво закручиваю кран.  Вновь уставиться на «новоиспеченную подругу».

– Я, кстати, – внезапно протянула мне руку она, – Елена.

– Тамара, – и только я, было, хотела пожать ладонь в ответ, как дверь распахнулась – завалился один из молодых людей и радостно вскрикнул:

– Де-воч-ки! А мы по вам уже соскучились!

Завизжали, захихикали враз счастливо барышни, тут же вскакивая с мест.

Улыбается и моя «защитница»:

– Пошли?

Киваю одобрительно головой.

Только встали, подались на выход, как тотчас к нам ворвался Еремов, едва не сбив нас с ног – невольно попятились.

– Идешь? – кинул мне, растерянно заметав взгляд то на меня, то на мою «соседку».

– Иду… – неуверенно шепотом.

Живо ухватил за руку и едва не силой повел, поволочил за собой.

Не могу понять, что не так.

Но секунды – и вот оно, прозрение. Новоприбывшие гости, да плюс еще, видимо, несколько – и всё: мест на всех не хватает. Но было бы желание, а решение всегда найдется: раззадоренные такими нескромными возможностями, вмиг парни хватают своих девиц и усаживают себе на колени.

Та же участь… постигла и меня. Попытка сопротивляться, отстоять свою честь, но Еремов даже не замечает. Силой принуждает замереть в его объятиях – и уже за разговорами, мыслями уходит куда-то далеко.

И всё бы ничего, и ко всему можно было бы привыкнуть, если бы это его «забытье» и «увлечение болтовней» не переходило все границы: то погладит меня по бедру, то сильнее сожмет за талию, то непременно под моей грудью нужно начать расчленять свой мандарин.

– Ты специально? – не выдерживаю и оборачиваюсь. Глаза в глаза, а лица невольно так близко, что уже даже о приличии сложно говорить.

– Что? – добродушно улыбается.

– Хватит меня лапать, – рычу тихо на ухо.

Взгляд в глаза. Смеется:

– Я не лапаю. Почисть лучше мне рыбку.

– Какую, нахрен, рыбку? – злобно возмущаюсь.

Не сбавляет улыбку:

– Ну, вон, та, что около Коляна.

– Не знаю, ни где твой Колян, ни где твоя рыбка! – бурчу.

– Я почищу! – внезапно вклинивается в наш разговор девушка, сидящая по соседству (одна, на лавке; и да, ей место нашлось).

Метнула я на нее злобный взгляд. Нервно сглотнула та слюну – но не отступила.

А этот только и потешался, ой, как вкушал мою невольную, неожиданную ревность.

Идиотизм. Отворачиваюсь. Делаю вид, что меня это вообще никак не заботит. Плевать.

Даже когда она начала кормить его с рук. Даже когда начал он ей шутки травить, а она -добросердечно заливаться, угорать над ними.

Глубокий вдох. Попытка резко встать, однако тотчас Еремов вмиг хватает меня за бедра (невольно, или нарочно) нырнув под простыню. Силой усаживает обратно.

– Отпусти! – пытаюсь выкрутиться, отбиться от него.

– Ты что, в белье? – игриво шепчет, а сам, словно не понимает, что я уже в бешенстве, что не шучу.

– ОТПУСТИ! – яростно, нарочно причиняя боль.

Поддается. Однако весь этот переполох задел всю тесную компанию – пришлось встать и соседям, чтоб я отчаянно выбралась из кучи.

Заторопился и Григорий.

– Ты чего?

Врываюсь в раздевалку. Покорно следует за мной. Закрывает дверь (щелкнул замок).

Разворачиваюсь к нему лицом:

– Хватит цирка! Я – домой.

– Ну, ты чего? Тут осталось – еще немного: посидим, да по домам уже разъедемся. Все, а не по одному.

– Ты надрался, и теперь у тебя чешется? Так вон, бери любую!

– Любую, да не любую… – многозначительный, пристальный взгляд.

Шумно вздыхаю. Отворачиваюсь на миг.

– Нет, я не понимаю! Ты же обещал, что будет всё цивилизовано! Но нет! – возмущенно взмахиваю руками. – Мало того, что я всю твою «радость» ко мне собой чувствую, так ты еще руки начинаешь распускать! КАКОГО ХРЕНА? Ты же обещал!

Молчит. Лишь пристыжено улыбается. Подался немного назад и устало оперся на стену спиной.

– Ну-ну, я слушаю, – подначивает. А глаза уже слипаются, словно вот-вот уснет. Ублюдок.

– Что «ну-ну»? Чего ты добиваешься? Мало тебе было унизить меня, да? Что еще хочешь? Отыметь?

– По-го-ди! – мерно, с сарказмом, проговорил он. Словно ожил. Глаза распахнулись. Кулаки сжались. Шаг ближе – и заглянул в очи. Тон голоса стал жестким, мерзким: – Унизил? И чем же это я тебя унизил, а? Тем, что привёл в свою семью? Или тем, что обнимал? Или что возбудился на тебя? А? Ну-ка, скажи мне! Чего молчишь? – грубо, вызывающе всматривается мне в глаза на расстоянии вдоха.  – То, что ты не принимаешь себя такой, какой ты теперь являешься, это – твоё собственное унижение… тебя самой. А не моё, или чье-либо еще. МНЕ – ПОХ** НА ТВОИ ШРАМЫ! Если ты еще это не догнала. То скажу я тебе так. Прямым текстом. А если у тебя маргарин в башке – то это твоя проблема. И топи его в себе сама. Мне некогда таким дерьмом заниматься!

– Да иди ты… в Ж**У!

Резкий разворот, хватаю свои вещи лихорадочно, перебирая на скамье кучу одежды.

– Если ты сейчас уйдешь, я ее сожгу.

Обмерла я, ошарашенная.

Несмело оборачиваюсь.

Папку. Держал в одной руке папку, в другой – зажигалку.

– Ну же, решай.

– Вот ты… мразь.

Хмыкнул, облизал губы – шаг ближе. Глаза в глаза.

– Ну, что?

Заледенела я от ужаса. Тяжело дышу. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Щемит, проклятое.

А на глазах – проступают слезы.

Обреченность.

Шантаж за шантажом. Эта с*ка просто играет. Тварь. Еще одна… мерзкая тварь.

– Сжигай, – отчаянное, шепотом. Но уверенно и черство.

Поджал на мгновение губы, закивал головой:

– Хорошо.

Вспыхнул огонек – резвое движение…

И черной полосой окрасилась моя надежда, сгорая истинностью бытия.

А ты, идиотка, размечталась, расслабилась. Думала, за свою примут.

Плюнули, наступили – и размазали.

Еще немного – и когда уже осталось меньше половины – швырнул в раковину остатки.

Открыл кран – и залил водой.

Шумный, горький вдох – гордо выравниваюсь, вытягиваюсь перед ним, душу согревая лишь одной мыслью: зато не продалась. Не перешла… черту.

Взгляд презрительный:

– Вот ты… козлина редкостная.

Побелел враз от ярости. Глаза округлились:

– Коз-ли-на?

Нервно сглотнула слюну я, предчувствуя ужасное. Попытка сгладить ситуацию, да не успеваю. Уверенные, стремительные движения Гриши – и, что дикий зверь, тотчас хватает меня за руки и заламывает их. Невольно пячусь назад, спотыкаюсь, прогибаюсь, едва не падаю на скамью, ложась под него, из последних сил держусь за его же хватку.

– Тварь, отстань! – визжу злобно. Пьяный – сильный, да не ловкий: удар в пах коленом, и кулаком в челюсть.

Попятился, тотчас скрючившись от боли. Рухнула, потеряв равновесие, и я.

– С*ка! – едва слышно рычит.

Живо встаю с колен и замираю, испуганно следя за каждым движением хищника. Страшно сделать сейчас какое-либо неверное движение, но еще ужасней – подпустить гада к себе. Если что – прямо в таком виде и буду драть на улицу (в зал-то еще тогда, сразу, запер дверь на ключ).

Выровнялся.

Странный, непроницаемый взгляд. Ни единой эмоции на лице – отчего еще сильнее жуть сдавливает разум. Сердце колотится, словно бешенное.

Шумно, часто дышу.

Мерные, четкие шаги палача ко мне ближе.

– Не подходи! – отчаянный визг.

Трясет меня уже словно в припадке.

Вот-вот зареву.

Но еще короткий натиск – и неспешно, осторожно, поднял руку вверх, видимо, не желая меня напугать еще больше. Куда-то в сторону, на антресоль…

Миг – и протянул мне… папку.

Поежилась, ошарашено выпучив на него глаза.

– Держи, – тихим, каким-то излишне спокойным, холодным, отрешенным голосом проговорил тот, отчего еще сильнее я вся сжалась от страха.

– Что это? – едва слышно.

– То, что ты так хотела.

Тысячи вопросов – и ни одного вслух...

Вмиг пнул в грудь мне документы, взывая к участию.

Не шевелюсь. И даже не моргаю.

Секунды выжидания – нервы сдали: бешено швырнул мне их в лицо (разлетелись по сторонам бумаги).

Шаги на выход. Щелкнул замок двери в зал.

– А та? – на грани реального.

Услышал. Не оборачиваясь, в последний момент:

– Твое досье.

–

Глава 8. Досье

–

***

Стремительно пройтись по кабинету – и бросить на стол Фирсову чертову папку.

– Что это? – удивился Максим.

– А ты загляни, – киваю головой.

Неспешно, лениво берет, открывает, бегло перелистывает документы, выписки. Еще буквально миг – и оторопел от прозрения.

С ужасом уставился мне в глаза:

– Откуда?

– Ерёмов подогнал.

– Ерёмов? – казалось, его вот-вот хватит удар. – С чего это?

Тягучая пауза. Тысяча жутких предположений, что ужасом отпечатались на его лице.

Решаюсь ответить:

– Сказал, что это – его долг, таких тварей уничтожать.

– А сам он… не тварь? Что же и на себя за раз папочку не передал?

– Макс! – рявкнула я на него, сама того не ожидая.

– Что?

***

На удивление, или нет, но порог Заболотного с прошением по поводу предоставить мне вновь работу в этом отделении первой пересекла не я: а Фирсов, и даже Грановский.