Текст книги "За широкой улыбкой (СИ)"
Автор книги: Ольга Резниченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)
Но что поделать?
Я знаю. Я чувствую. Вопреки всем мнениям, Евсеев – ЖИВ. Он РЯДОМ. И он ПРИДЕТ за мной.
Просто обманывает, дурит, усыпляет бдительность. Хочет доказать, что не Каренко где-то там закопан, а будто сам Анатолий Сергеевич покоится… И как только я выпущу из своих рук оружие – тут же меня настигнет.
***
«Я ему не верю. И он умнее меня», – повторяла слова, словно мантру, уверенно отбивая каждый шаг.
Умнее – то умнее, но вот я – безумнее. Уже безумнее.
И я дождусь тебя, тварь.
***
Очередной вечер. Очередная безрассудность.
Пора менять тактику. Хватит нарезать круги по району. Нужно осесть и тупо ждать.
Недалеко отсюда есть озеро, около больницы. Обустроенный парк. Народу днем, обычно, тьма-тьмущая... А вот сейчас (окинуть взором пространство) – ни души.
Удивительно. Даже на проезжей части (что примыкает сюда) машин практически нет.
Идеальное место.
Присесть на скамью и утопить лицо в ладонях.
Прислушиваться к каждому шороху, быть наготове. Ждать.
Не знаю, сколько прошло времени: может, с полчаса, может, больше, но где-то вдалеке наконец-то раздались шаги. Не одного человека – несколько.
Мигом подвожу взгляд.
Двое. Стремительно приближались ко мне неизвестные молодые люди.
Еще секунды – и застыли рядом:
– Девушка, вам плохо?
Нервно сглотнула слюну, лихорадочно закачала головой:
– Нет, спасибо, ребят, – хрипло. – Всё в норме, – поморщилась.
– А чего грустишь? – не дожидаясь особого приглашения, в момент присел на скамью коренастый, темноволосый мужчина, попытка заглянуть мне в лицо. Смущенно отворачиваюсь.
– Да так, глупости лезут в голову.
– Так, может, мы развеселим? – живо отозвался, вмешался второй (высокий, худощавый), тотчас опустился на корточки рядом.
– Меня муж будет ругать, – кисло улыбаюсь (мурашки по телу).
– Муж? – удивленно переспросил Коренастый. Язвительная ухмылка: – А чего одну-то отпустил... в такую темень?
– Поссорились, – усердия правдоподобно лгать.
Поджал на мгновение губы Высокий:
– Бывает. Мне он моя тоже весь мозг уже выела, из-за чего домой уже неохота идти.
– Зря, – взволновано улыбнулась я (попытка проявить участие, задобрить незнакомцев). – Мы же ради семьи стараемся…
– Что?! Доводить до бешенства?! – от негодования вмиг взорвался собеседник. – До ненависти? Или унижать – это у вас, женщин, такое проявление любви?
Нервически сглотнула слюну я – лучше бы молчала. Опускаю взгляд.
Но деваться уже некуда... Вынужденно продолжить:
– Думаю, – пожала плечами, – она не хотела тебя обидеть или унизить.
Громко заржал вдруг Коренастый, не сдержался от улыбки и сам виновник разговора.
– Ты просто не знаешь его жены, – отозвался товарищ. – Она у него реально... е****тая.
– Ой, – дрогнул уязвленно бас. – Уж лучше такая, чем как у тебя: сегодня – одна, завтра – другая, а послезавтра – вообще никакой нет.
– Ладно, чего о грустном? – недовольно, пристыжено перебил Коренастый. – Ну, так что, красавица, пойдем?
– К... куда? – испуганно дернулась я. Лицом к лицу: до неприличия близко вышло. Вмиг запах перегара, смешанного с табаком, волной ударил в меня, отчего неосознанно поморщилась, а затем и вовсе отвернулась.
– К нам, вернее ко мне, – продолжил тот. – Винцо, тортик. У нас как раз со дня рождения осталось. Идем? – ухмыляется.
– Нет, ребят, – лихорадочно замотала тотчас я головой, вжимаясь в спинку скамьи, медленно отползая в сторону – едва уже не падаю на землю. – Благодарю, поздравляю... но нет.
– Да ладно тебе! Будешь здесь киснуть! – с задором вскрикивает новоиспеченный "кавалер" и мигом срывается на ноги. Резко хватает меня за руки и тащит на себя. От неожиданности растерялась, не совладала с собой – и тут же плюхнулась ему на грудь. Сжал в объятиях.
Поравнялся с нами и Высокий.
– Ну, что ты такая не сговорчивая?! – продолжил Коренастый. – Глупо грустить, когда весна на дворе! – радостно вскрикнул и напором попытался сдвинуть меня с места. Сопротивляюсь.
– Ребят, нет! Честно, не могу! Я лучше домой пойду! – силюсь выдраться из его рук.
– Да ладно, отдохнем. Повеселимся. А мужу как раз наука будет: понервничает, подумает над своим поведением.
– Пожалуйста! – отчаянное, силой, ногтями уже впиваюсь ему в кожу. Но не реагирует. Еще сильнее разгорается подонка азарт.
– Руки убрали! – послышалось грозное за нашими спинами. Тотчас мое сердце заколотилось, словно бешенное. Резво оборачиваемся все трое.
– Дядя, а вам чего? – саркастически гаркнул на него мой "кавалер".
Но на лице "гостя" эмоции даже не дрогнули:
– Руки от нее... УБРАЛ!
Нервно сглотнула я слюну.
– А? – оторопел захватчик. – Ты че такой дерзкий?! – кидает гневное.
– Это муж мой, – испуганно, отрешенно прошептала я.
Миг – и хватка расслабилась. Отступили шаги в сторону.
– Муж? – взгляд на меня, на него. – Так это и есть муж? Тогда "сорян"! – поднял позорно руки вверх Коренастый, сдаваясь. – Без обид, чувак, виноват.
Разворот – и буквально как по команде, лишь пару раз оглянувшись, пошли, помчали эти двое восвояси, скрываясь в темноте соседских дворов.
Тягучая, жуткая пауза. Боюсь даже пошевелиться.
Но Он решает все за меня: движение вперед. Замер рядом. Обнял за плечи и вдруг прижал к себе.
Едким, больным, жутким голосом, подобно скрежету металла, прошептал на ухо:
– Ну, здравствуй, родная... Заждалась?
Рука моя сама потянулась в карман... медленно и аккуратно.
Пытаюсь отвлечь словами:
– Очень, – нервно сглотнула слюну. – Даже не представляешь насколько, – попытка плешивой самоуверенностью не уступить кислотной слабости.
– Да я вижу... – потянул неспешно. – Ходишь, манишь... на свиданку всё зазываешь... да еще без хвостов.
– Зачем за новых взялся? – решаюсь на бой (хотя дрожу); пальцы уже обвились вокруг рукоятки, курка. – Старых мало?
Обмер на миг, вкушая нежданную прямоту. Хитро прищурился. Хмыкнул. Взгляд в глаза:
– Перед тобой разминался, – мурашки тотчас побежали по моему телу, заново старые раны бороздя. – Хотел, чтобы было всё на высоте, – продолжил. – А вот ты, Балашова, разочаровала меня. Очень разочаровала. Подвела... Постарела, поглупела. Вместо дела – дурью занялась.
– А может, я устала бегать: за тобой, от тебя? – с вызовом уставилась и я в очи, выровнялась. – А, Евсеев? Что тогда? Не без твоей помощи – нет сил больше на кроссы.
Короткое движение – и тотчас впиваюсь дулом ему в грудь.
Ухмылка. Впервые... искренне, победно улыбаюсь, наслаждаясь дурманным превосходством.
Обмер, ошеломленно уставившись на ствол...
Несмело ослабил хватку. Еще миг – и тотчас заметались взгляды, заплясали по сторонам, просчитывая варианты, как устранить угрозу.
В момент отдаляюсь, силой выдираюсь из его рук, живо пятясь, – не сопротивляется. Взгляд не отрываю ни на секунду. Замираю в пару метрах.
Уверенно обхватила пистолет обеими руками и злорадно залилась широкой улыбкой:
– Вот и всё Евсеев: либо ты, либо я.
Секунды мыслей, рассуждений, скрытой паники – и вдруг захохотал цинично:
– Ты не выстрелишь, – осмеливается на яд. – Тебе самой же невыгодно…
– С чего это? – удивленно вздернула бровями.
– С чего? – победно ухмыльнулся (откровенно наслаждаясь своим умением склонить жертву к "правильному" диалогу): – А с того, что тогда узнаешь правду, – словно удар, слова. – Правду, которая тебе будет… вовсе не по нраву.
– Да неужто? – храбро рублю в ответ, с небывалой дерзостью (а на душе – кошки).
– Да… – едкое.
(а сила всё больше и больше прибывает в руки, сердце отчаянно колотится, и рассудок требует скорей всё завершить)
– И какую же? – поддаюсь.
Хохочет Анатолий:
– А ты не догадываешься?
– Нет, – лживо улыбаюсь.
Жуткий, до дрожи, мерзкий смех. Поморщился лукаво:
– Ничего этого вокруг, – вдруг завертелся на месте, смело, самоуверенно (пули не страшась), развел руки в стороны. И вновь взгляд мне в лицо, не унимая веселье: – … НЕТ, – стеганул ужасом.– Да, ты выжила! – кивает головой. – Выжила: я тебя упустил. Однако... и не вернулась обратно. Всё это, – водит, крутит пальцем около, – сумасбродство... Вымысел. Больные фантазии... под действием препаратов, наркотиков. Умо-поме-шательство.
Глюк.
Заледенела, окоченела вся изнутри. Еще миг – нервно сглотнула скопившуюся слюну. Замотала отрицательно я головой, отбрасывая мысли. Позорно безмолвствую.
– Не веришь? – вновь заливается жалящим хохотом ублюдок. Шаг ближе, отчего я машинально дернулась, отступая ровно на то же расстояние. – И боишься… Всё ещё меня боишься, – иронично, упиваясь своим господством, ухмыляется гад. – Но это всё призрачно. Тамара. Всё это – выдумка твоя, – качает в негодовании головой. – Даже я – вымысел. Так что... пока ты не выстрелила, пока не прервала мое видение – пока все еще можешь надеяться, что мои слова – ложь. Хочешь стрелять? Стреляй. Мне от этого ничего не будет. А вот ты – свой мир потеряешь. Своего выдуманного Еремова, Кузнецова. Кто там еще был? Ах, да! Фирсов, Грановский. Последний вообще молодец: перестал быть скотиной. Но лишь на время, да? Странно еще, почему ты мужа своего… прогнала.
Поежилась я от ужаса, горло сдавил страх, запекло в груди.
– Я не верю тебе, – жестко, злобно, хоть и сухо, не столь категорически...
Пожал плечами. И вновь зашелся диким, гортанным смехом Евсеев. Шаг ближе – но я стою уже твердо на месте: страх – страхом, а решение принято, налилась я им сполна – не шелохнусь.
– Стреляй! – гаркнул вдруг. – И разрушь всё к чертовой матери! Сотри иллюзии! Узнай правду... Хлебни горькую сполна.
Еще шаг (его) ближе.
Да так, что дальше некуда: действительно, либо он, либо я.
– Прости, Евсеев. Но мне уже – всё равно.
...зажат курок – взвизгнула пуля.
–
Глава 24. Хищники и жертвы
–
***
Зажат курок – взвизгнула пуля…
Рухнул. Грохнулся на землю передо мной мой демон. Конец эпохи. Тиран пал.
Но что теперь остается мне? Что дальше?
Несмело опуститься на землю рядом. Взгляд в окаменевшее лицо с ледяными глазами.
А что если не врал? Что если этот мир – больная выдумка, галлюцинация, фантазия? Что если я все еще в коме, или в бреду? А может, и вовсе умерла? Что если из морга меня никто живой не возвращал обратно?
Несмело потянуться к нему рукой, но так и не отважиться коснуться.
А если он исчезнет? А если это – сон?
Но не решусь сейчас – и уже никогда не узнаю точно.
Отчаянное движение – прилипла пальцами к шее, выискивая пульс, словно и здесь Евсеев может обвести меня вокруг пальца. Но кровь не вальсировала в жилах. И сам не дрогнул, не отреагировал супостат. Ничего. Один – ноль,
в мою пользу.
Глубокий вдох и стереть с лица непрошенный слезы.
Мигом срываюсь на ноги и вынимаю из кармана телефон. Отыскать нужный контакт и сделать вызов.
Жалящие гудки – и наконец-то:
– Слушаю.
Вдох-выдох:
– Я убила Евсеева.
...
– Ты где сейчас?
– В парке, на озере, около больницы на Летней.
– Видел кто?
– Нет.
Шумный вздох собеседника.
– Там темно? Заметить сразу смогут?
– Не сразу, но...
– Отойди тогда подальше, – резко перебивает, – но из поля зрения его не теряй. Лишних движений не делай. Уже еду. Жди.
...
Пройтись ближе к деревьям и присесть на перекошенный бетонный обод канализационного люка. Жадно прижать колени к груди и, психопатически покачиваясь туда-сюда, напряженно всматриваться в темноту, словно выжидая там явление мессии...
Не осознаю... ничего еще не осознаю толком, что произошло. Что СДЕЛАЛА... Не верится. Кажется, бред – померещилось. Надумалось. Приснилось. Однако лицо, жадно выпученные стеклянные глаза Евсеева застыли этюдом передо мной, являя лик кошмара в странном, неестественном состоянии, замирая навеки оправдательно-обвинительным приговором в моей разреженной, вакуумной прострации...
...
Недалеко от приемного отделения замигал стоп-сигналами черный джип. Еще миг – и вовсе остановился. Стукнули двери. Высыпало на улицу несколько мужчин. Стремительное приближение...
Страх вскарабкался дикой кошкой по коже...
Окаменела я на месте. Взвесить все за и против.
А если что-то пойдет не так? И вдруг... Он окажется не на моей стороне?
Буквально минуты – и сами уже у скамьи наткнулись на труп. Короткие распоряжения жестами.
Взгляд около – вероятно, выискивая меня.
Деваться некуда.
Мигом подрываюсь и, путаясь в собственных ногах, мчу к своим судьям.
Тотчас отреагировал мой "спаситель".
– Тома! – враз развел руки в стороны мужчина, отчего я уже и не сопротивляюсь – падаю ему на грудь. Крепко, жадно обнял, слегка закачав из стороны в сторону. Поцелуй в макушку. Насильно отстраняет от себя. Взгляд в глаза (заботливо стирая с моих щек слезы):
– Никто не заметил?
– Нет, – лихорадочно мотаю головой.
– Хорошо.
– Макс, я убила его... – отчаянно сжимаю его руки своими.
Едва заметно, коротко кивнул, виновато поджав губы. Взгляд на ребят:
– Принимайтесь.
Роли розданы. Декорации возведены.
Фирсов взял всю вину на себя. Я же фигурировала исключительно как добровольная приманка. Вопрос стал только о пуле и о пушке, с которой стреляли, но слишком много народу хотело смерти Евсеева, чтоб помешать сыграть этот спектакль.
Нет человека – нет проблемы: жутко, но факт. И даже дело шьется плавно и тугими нитками. Среди вещей убитого были найдены зацепки, которые и привели следователей по запутанному пути к логову изуверов.
По крупицам мозаика собрана. И вот уже дело о серийном маньяке... подходит к своему логическому финалу: закрыто на основании смерти подозреваемого; "домыслы" о существовании "Подражателя" исчезли ровным счетом, как и материалы о Каренко. Убийца наказан... "судьбой".
Похвала, благодарность. А кому-то даже награда.
Справедливость восстановлена, хотя и неверным... гадким путем.
Но я свободна, и даже жива. По-моему, это единственное, что должно быть для меня важным, однако совесть моя глуха.
Заболотный предложил вернуться на службу. Опять кабинет, опять стол, где такая кипа бумаг, что даже головы за ней не видно: но уж лучше так, среди привычного мира, нежели отбросом-тунеядцем на грани выживания сражаться за жизнь.
***
Время шло, мчало, как ошалевшее: поди уже и третий год на носу. Ни с Кузнецовым, ни с кем-нибудь еще из их шатии-братии я больше не сталкивалась. Ровным счетом, как и вести о Еремове впредь не доходили до меня (ведь даже с Максом мы эту тему больше никогда не затрагивали).
Прошлое осталось в прошлом. Кануло на темное дно. И все сомнения, метания "старой Балашовой" о том, где "свои", а где "чужие", казались уже странным сном.
Упорный труд с утра до ночи, временами сериалы по телевизору, книги, редкие дружеские вечера за чашкой чая с Фирсовым у него в кабинете – вот теперь моя жизнь. Вот какие ритуалы я теперь соблюдаю.
И все бы ничего, всё бы было терпимым, если бы не боль и не одиночество, что так предательски гнили в душе.
***
Странный переполох внизу, причем у кабинета Макса.
Живо спуститься по лестнице и, протиснувшись через взбудораженную толпу, прорваться за двери.
Человек десять обступило кого-то, сидящего за столом. Вот только это был не Фирсов: тот сидел на подоконнике и, нервно куря, бесцельно всматривался за окно на вечерний город.
– О! Балашова! – внезапно заметил кто-то меня из гурьбы и радостно вскрикнул. – Тебе-то точно это будет интересным!
По телу вмиг пробежала дрожь. Не дышу.
Расступились учтиво, раззадоренные новой, не менее веселой картиной. А вот и виновник: Грановский, в кресле сидел он. В руках – телефон, где и шипит, бурчит, судя по всему, какое-то видео.
– Ну, же, иди, смотри!
Испуганно метаю взгляд на Максима – но тот вовсе не проявляет участия.
Делаю глубокий, шумный вздох – и вынужденно шагаю ближе.
– Что там? – киваю головой на аппарат.
Едко, презрительно улыбается товарищ:
– Не поверишь, кто баллотируется в мэры!
Нервически сглатываю слюну. Еще один вдох и осмеливаюсь:
– Кузнецов?
– Холодно, подруга! – откровенно, убийственно хохочет тот. – Еремов.
–
Глава 25. Как жили, так и будем жить…
–
***
И это была не шутка...
Что самое жуткое – это. была. не шутка.
Гриша вернулся. Причем явно не сегодня и не вчера.
Дело Фирсова, которое еще недавно так красиво держалось на показаниях убитого Блохина, с треском развалилось. Не знаю, кто, где поднажал, какие страницы "изъял", но всё оказалось опять пустым, недоказуемым, сплошной водой...
Все обвинения сняты. А шишки если и сыпались, то исключительно на мертвого "лжесвидетеля" и его соратников.
Так вот почему Фирсов нервничал, вот почему был вне себя: все труды и ночи без сна... ГОДА (!)... снова насмарку.
Подойти и поговорить на эту тему я с ним... не отважилась. Так как, даже самому отдаленному от всех тех наших страстей, человеку в этом здании была известна наперед моя истинная реакция на сию новость. А потому глупо было даже притворяться, или скрывать. Увы, но я вновь среди этой толпы... стала чужая.
...
Однако и Еремов ко мне не спешил. Не звонил, не писал... и не приходил.
В тот вечер я сидела до последнего в своем кабинете, тихо моля, надеясь, что он придет ко мне. Но тщетно. Ни в отделение, ни домой... Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра.
У него была своя жизнь – и в нее я больше не вписывалась.
Сама встречи не искала, и звонить не пыталась.
Глупо. Глупо гнаться за тем, кто, если чего-то хочет, то сам приходит и смело берет это.
А потому, вдох-выдох, стереть слезы со щек и в очередной раз вынырнуть темным вечером в одинокую, пустую «личную жизнь».
...
Самое жуткое, страшное, горькое... было выбираться за пределы кабинета. Везде был Он: на плакатах, в телевизоре, на рекламных щитах.
Серьезный, важный, обещающий светлое будущее.
Как же это... на тебя похоже.
Вот только что потом?
Разбитые мечты? Боль? Обреченность?
Три года, с*ка, три года я тебя ждала! А ты явился обратно – и даже номер мой не набрал. Просто "привет". Хотя, наверно...
...и вправду, лишнее. К чему слова, когда действия говорят сами за себя: проигрался – и бросил. Забыл. Вот только я так не смогла...
***
Еще больше погрузиться в работу, и чем больше дел – тем невольно счастливее я. Меньше мыслей – больше покоя.
Очередная неделя, очередной месяц...
Вот и всё. Точка.
... постучал кто-то в дверь.
– Да? – раздраженно скривилась я. Меньше всего хотелось, чтоб сейчас отвлекали. Рабочий день давно закончился, а дел еще по горло.
– Можно? – заливается едкой ухмылкой Грановский, просовывая голову в дверную щель.
– А есть выбор?
Смеется. Широко распахнул полотно и мигом ввалился внутрь.
– А вдруг Заболотный тут – опять получу по шапке за то, что тебя отвлекаю.
– Вот и не отвлекай, – неприкрыто грублю.
Вновь взгляд в документы, попытка вспомнить, на чем остановилась.
А тот заливается какой-то странной радостью, хохочет. Но и интрига так себе: ничего доброго он никому никогда не принес. Очередная возможность поиздеваться, и жертва, судя по всему, нынче – я.
– Поверь, – наконец-то совладав с собой, продолжил, – это тебя очень позабавит. Еще больше в работу нырнешь.
– Иди ты на х**, Андрюша! – не выдерживаю, задетая воспоминаниями позора, что так "по-товарищески", щедро он мне тогда вручил.
Еще сильнее давится смехом:
– Или ты уже знаешь?
– ЧТО?! – гаркаю на него, едва сдерживаясь, чтоб уже не кинуться на него с кулаками.
Глаза в глаза.
– Еремов победил.
Обмерла я, словно расстрелянная.
...
Что-то еще говорил Грановский, какие-то шуточки травил, с которых сам и смеялся, но затем... когда у меня уже не было сил сдерживать слезы... обмер, что-то буркнул себе под нос, живо развернулся – и смылся восвояси.
Еремов. победил.
ЕРЕМОВ ПОБЕДИЛ.
Все никак не могло это уложиться в моей голове.
Еремов. Мой Еремов. Еремов Григорий Викторович, 1974 года рождения, тот, кто еще совсем недавно считался местным "криминальным авторитетом", теперь... – мэр. МЭР... нашего города. Высшее должностное лицо городского округа и руководитель мэрии города.
Стереть слезы и подойти к окну. Открыть форточку. Вдохнуть прохладный, ночной летний воздух.
Еремов окончательно вернулся. Опять город в его руках, вот только... уже официально. И Фирсов уже ему ничего не сделает. Теперь... как бы уже самому Максу не влетело, если он не бросит сие гиблое дело. Вот она... ирония, или даже сарказм, плевок... судьбы.
***
В голове такая свалка, такой беспредел, что даже мысли сбиваются, погоняя одна другу. Хаос. Дурман. Прострация…
Нет сил больше ни на что. Какая уж тут работа?
Собраться кое-как, закрыть кабинет – да вытолкнуть себя на улицу.
Черти что…
И что дальше? Вот ЧТО?
А ничего! Как жили... так и будем жить.
Так и будем...
Добраться до остановки, дождаться нужного автобуса и прыгнуть в салон.
Повезло, или благо позднего времени: почти половина сидячих мест – свободные.
Протиснуться за не очень-то вежливую, учтивую даму ближе к окну и опуститься в кресло. Взгляд за стекло. Дождаться кондуктора…
А тот не спешил, а тот… словно нарочно издевался, тянул резину, заставляя меня всё еще сознанием плясать в этой чертовой реальности.
Пять минут, десять – и лишь потом расплатиться за проезд, вставить в уши наушники – и победно уткнуть бесцельный взгляд в ночные, мимо пролетающие, виды засыпающего города…
И снова мысли тугой пеленой, отчего даже не сразу заметила, что рядом произошли перемены. Женщина ушла, а вместо нее взгромоздился какой-то тучный мужчина с огромной поклажей. Да так, что и мне досталось, что «придерживать». Тычет, колет, пинается каким-то громадным коробком, из последних сил обтянутым черным пакетом. Бросить на противного соседа недовольный взгляд – и опять отвернуться к окну. Однако странное, жуткое чувство внезапно засело у меня внутри: будто кто-то, стоя чуть дальше, в стороне, смело, откровенно, вызывающе пялится на меня, да то ли «любуясь», то ли взывая к вниманию.
Черт, кого еще принесло? Лишь бы не очередной нерадивый кавалер…
И не охота же даже смотреть – то, б***ь, так бесит, раздражает, выводит из себя, что уже готова с кулаками на него (аль на нее) броситься. Едва сдерживаясь, дабы в голос не выругаться матом, перевожу, устремляю взгляд на нахала – или разуверюсь в глупостях, или же укором остужу пыл подонка. Доля секунды, движение глаз – и оцепенела, заледенела я, распятая в кресле. В груди сдавил спазм, лишая права на вдох. Изумленно выпучила глаза, не моргая.
Еремов. Буквально в двух метрах от меня стоял мой Еремов, держась за поручень, и откровенно сверлил меня взглядом, словно желая испепелить им, здесь же, на месте, не щадя.
Не знаю, сколько прошло времени… пять минут, полчаса, вечность, одна остановка – три, десять, но внезапно дрогнул мой супостат, переведя взор на миг куда-то за окно. Его губы зашевелились. Различаю слова, хотя и не слышу:
– Выходишь?
Дернулась невольно. Взгляд по сторонам, на улицу.
Мигом, что черт из табакерки, вскочила я с места – отчего громадная поклажа «соседа» враз едва не грохнулась на пол, проделав кувырок.
Ошарашено уставился на меня мужчина.
– Пропустите, пожалуйста, – сухим, осиплым голосом шепчу (живо выдираю из ушей наушники и прячу оных в карман). Ожидание.
Не сразу соображает, не сразу реагирует, не сразу поддается… незнакомец. Но минуты – и я наконец-то выныриваю из ловушки. Страшно подойти к огню, к своей бездне, но выхода нет – ждет, выжидает, заманивает в свои сети.
Двери распахнулись – мигом вылетаю на улицу, едва ли не пойдя кубарем.
Но еще шаги по тротуару, по инерции – и замираю, застываю, словно пойманный, пристыженный вор.
Шорох отовсюду – еще недавнишние пассажиры, уже прохожие, усердно торопились домой.
Но слышится и несмелое движение где-то сзади.
Секунды, мгновения – и замирает за моей спиной…
Руки дрогнули в попытке обнять – но коснуться не отваживается.
Вновь перехватило мое дыхание… Невольная дрожь взорвалась внутри, разливаясь волнами по всему телу. Страх вскарабкался по спине и залез в душу.
Не может быть... Нет. Это бред.
Такого... просто не может быть – мне чудится. Галлюцинация. Я просто… сошла с ума.
От недосыпа, нервов, перенапряжения… Но обернуться и того страшнее. Страшнее внять, что права: и Он действительно – вымысел…
Легкое дуновение теплого ветра – и вмиг дюжий запах алкоголя и знакомых, до боли, до слез, сигарет, вперемешку с нежным, терпким ароматом грубой силы, морем обволокли меня, унося в свой плен сладкого, умопомрачительного дурмана, уверяя, что если это и выдумка – то безмерно реалистична, и в ней в пору утонуть…
Еще мгновение – и наконец-то мы остались одни. Под покрывалом ночи и в плену усталой тишины. Движение ближе – и всепоглощающее тепло обдало меня, казалось, заживо прожигая кожу. И вновь попытка быть смелым – и в этот раз он сильнее себя: бережно коснулся моих плеч.
Не отталкиваю. Не сопротивляюсь... Отчего тотчас прижался всем телом, губами касаясь края уха... шепнул пьяняще, завораживающе, сладострастно, словно тот распутный инкуб:
– Здравствуй, моя хорошая...
Зажмурилась, в момент болезненно стиснула веки я, отчаянно сдерживая слезы – но те проворнее меня... Скатились предательские по щекам, испуганно убегая от пожара.
Еще сильнее сжал, обвил руками, словно цепями, меня мой мучитель и зарылся носом в волосы. Томные, горько-сладкие мгновения и вновь осмеливается на слова:
– Зайка... прости меня. Прости, долбо**а... За всё прости… – шумные, нервические вдохи. – Ну, не мог, б***ь, я раньше вырваться... Не мог. Как бы того не хотел – НЕ МОГ! Даже сейчас… Выборы? Да, е**** его в ро*, это – та еще война! Я с трудом ее победил… и не только ради себя... Тома, прости меня. Прости, идиота... Прости меня, если когда-нибудь сможешь. Что в лесу тебя одну тогда бросил... Что про ту с*ку, Евсеева, не поверил... Что всю ту х**ню... тебе пришлось пережить – из-за меня... и из-за того урода тоже. Что всё пришлось пройти одной. Прости, родная…
Молчу. Дрожу и всхлипываю, не в силах сдержать боль, жалость к себе, горечь, что вмиг прыснули из меня, словно из пробитого гнойника, высвобождая место для чего-то нового, и старого… Для чего-то важного и единственного, по истине, существенного…
Внезапно дрогнул, пытаясь от меня оторваться – в момент отчаянно реагирую, тут же хватаю его руки своими и удерживаю на месте. Смелый взгляд вперед, на серый, полупрозрачный пластик стен остановки – словно в зеркало: ловлю с ним наше отражение... – бледную картину на темном, беспробудном полотне. Как наши грезы на холсте жизни.
Устало откинула голову назад, обвисая в его объятиях, упиваясь сладким дурманом и потаенным грехом.
Нежные, сводящие еще больше с ума... ласки губами, от уха робкой дорожкой по шее. Невольно поддаюсь, уступаю его напору, все больше подыгрывая затее.
Но еще миг – и силой разворачивает меня к себе лицом.
Глаза в глаза.
(Господи, неужели? неужели не сон? не сумасбродство? не выдумка?)
Жадно, повелительно впивается поцелуем в губы, тотчас врываясь в меня языком. Отвечаю, отчаянно, бешено, голодно. Словно и я не я… и честь не моя.
Подхватывает на руки и куда-то тащит в сторону: на остановку. Усадил на скамейку и мигом забрался под юбку. Испуганно хватаю его за руки, вынуждая остановиться. Отрываюсь от его губ и рычу, шепчу, молю:
– Гриш, котик, не здесь… Нельзя. Не на людях же…
Не слышит, сопротивляется, напор все сильнее и грубее.
Уверенно хватаю в свои ладони его лицо и вынуждаю замереть. Взглянуть мне в очи:
– Пошли домой, – нежным шепотом. – Пожалуйста… – тугая пауза, не хочет, злится, противится. Давлю дальше: – Ты же теперь публичный человек. К чему скандалы?
Секунды нервных, возбужденных вдохов – и сдается, обреченно, обижено зарычав, застонав. Резво отстраняется, хватает за руку – и молча, силой тащит в сторону дома.
…
Чертов лифт. Едва схлопнулись створки, как тотчас зажал Еремов кнопку «стоп» – и накинулся на меня, словно дикий зверь.
Визжу, смеюсь, отбиваюсь… Попытка протиснуться сквозь его хватку вбок и вновь выбрать нужный этаж.
Но этому нахалу уже и все равно – давно под юбкой, нагло тащит вниз с меня белье…
– Гришенька, зайка, мы же уже рядом…
Раскрылись двери – и силой пнуть, оттолкнуть от себя своего пылкого властителя…
Выскочить наружу. Лихорадочно сражаясь с замком – открыть дверь.
Не успели переступить порог, как дико взревев сквозь смех, словно ополоумевшее животное, тотчас Еремов набросился на меня и повалил с ног, на пол…
Грубые, резкие движения, сдирая с меня одежду. Уже безумствую и я, стягивая с него пиджак, расстегивая рубашку, брюки. Короткий поцелуй в губы – и, схватив меня за бедра, немного подал на себя. Уверенное, стремительное действие – и уже в следующее мгновение ворвался в меня, взрывая вместе с шальной, сладкой болью переливы звонкого счастья. Жесткие, требовательные, дерзкие напоры, движения, рывки, лишь иногда прерываясь на украдкой поцелуи в уста, шею, грудь, что взрывали внутри нас еще больше страсти, бешенства и ненасытности – громкие стоны вожделения и едкого наслаждения уже оба были не в силах сдержать...
Мы победили, время победили – и теперь оно покорилось, уступило нам.
–
Эпилог. За широкой улыбкой
–
***
Говорите, сложно забыть юбилей Еремова, который гремел в 2014 году? Видели бы вы, что творилось, когда этот гад женился… Там уже не только милиция на ушах стояла, но и весь город…
Чего только стоила паника гостей, когда свадебный кортеж после ЗАГСа ко входу ресторана прибыл удачно, в полном составе, однако в последнее мгновение – лимузин с женихом и невестой сделал разворот и покатился прочь, дерзко наплевав на всех собравшихся (и очень даже разной величины и важности личностей) – ошарашенных и бранящихся... И длилось это безумие несколько часов, пока голодное животное хоть чуток не насытилось своей новоиспеченной женой... и мы не выбрались из пробок.
Дальше – пьянка, разборки, много разборок – и чуть ли не по любому поводу (и уже без Еремы)... Драка, много драк... со смачным таким рукоприкладством.
Недалекие друзья, решившие «удачно, круто, ядерно» пошутить, устроили «маски-шоу» – и под эту шумиху «своровали невесту»... С*ка, Кузнецов – не ожидала, что и он на этот бред подпишется. Благо, конечно, узнала сразу – а потому нервничать не пришлось. Мне не пришлось. А вот Ереме – тут историю без мата сложно описать. Ад, сумасбродная эксплозия... Там уже даже ни начальник милиции, ни главный прокурор города (наши же гости) не смогли успокоить это чудовище своими обещаниями, клятвами и уговорами, что, хоть это – дело не их рук, всё быстро сейчас порешается, и жену мэра доставят обратно в лучшем виде. А после – уже даже сознавшийся в грехе Борис не смог остановить сию сорвавшуюся лавину... Чудом меня вовремя доставили, вовремя вернули... С*ка, буквально на минутах – а иначе бы с десяток трупов, для начала, этот мой безумный организовал: и тех смелых (что сдерживали), и тех глупых (что организовали), и тех добрых (кто силился привести Еремова в чувства, остудить). Только когда меня увидел, только когда я сама на него вызверилась благим матом, за тот беспредел, что там успел учинить, только тогда мой местами неадекватный, ополоумевший муженек, попустился и выдохнул... Только тогда смог прийти в себя.
