Текст книги "На расстоянии взгляда (СИ)"

Автор книги: Ольга Адилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 28 страниц)

Глава 24.

Помню тот день, когда мне подарили мой первый собственный паззл. Набор маленьких красочных кусочков, которые при правильном составлении являли миру интересную цельную картинку. На составление незамысловатого рисунка у меня тогда ушла вся новогодняя ночь, на которую и пришелся этот подарок. Зато по итогу гордости моей не было предела и уже очень скоро я смог осознать, что без какого-то, даже незначительного, кусочка паззла жизнь твоя не сможет сложиться в единую полноценную композицию.

И когда-то я думал, что нашел этот кусочек. Однако очень серьезно просчитался и, в конечном счете, смел все, что имел, подчистую, начав собирать свою жизнь заново.

Анна – так ее звали.

Анюта, Аня, Анечка… миллион вариаций и всего лишь одна она. Та, что сумела перевернуть жизнь и так легко пустить ее в ином направлении.

Когда мы познакомились, ей было всего 17. Еще совсем маленькая, хотя считавшая себя безумно взрослой и самостоятельной. Она была душой любой компании и имела потрясающие голубые глаза, которыми просто невозможно было не любоваться. Мне всегда казалось, что они умеют гипнотизировать. Меня уж точно. Ведь как еще иначе объяснить то, что я, никогда ничего не знавший о чувствах, которые воспевали великие поэты, пустился в них с головой, едва лишь встретив ее.

Как-то раз я даже предположил, что она – ведьма.

Так ведь говорят о голубоглазых?

Или все-таки речь шла о зеленом цвете?

В любом случае каким-то образом у нее получилось сделать так, чтобы я думал только о ней, пока она тусовалась с кем-то другим и виляла хвостом направо и налево, отшивая меня. Все это было сродни какой-то забавной игре, напоминающей мне салочки. Я за ней – она от меня. Снова. И снова. И снова.

В какой-то степени это было даже весело, если не учитывать того, что не один я был участником этой игры. У меня имелся серьезный соперник. И его наличие злило меня гораздо больше, чем вся эта ситуация. С таким соперником играть было намного труднее, а выигрывать опаснее. Я это прекрасно осознавал.

Этот человек на протяжении всей моей жизни был самым близким для меня человеком, но Аня своим ведьмовским взглядом смогла затмить для меня и его, мгновенно настроив нас друг против друга и устроив поле битвы на костях многолетней дружбы.

А когда она ушла – осталось одно лишь пепелище и ничего больше.

Я чувствовал себя всемогущим, когда смог завоевать ее. И это ощущение оставалось со мной до самого конца, когда она, бросив мне фразу о том, что я бесперспективное дерьмо, которое ни на что не годно, взмахнула своими блестящими волосами и даже не взглянула на преподнесенное ей кольцо и бутылку шампанского, которым мне хотелось отметить нашу помолвку.

Я ведь серьезно был намерен жениться на ней тогда. И даже был готов к ее отказу, после которого я бы все-таки смог завоевать ее снова и добиться положительного ответа. Но ее слова о моей бесперспективности оказались гораздо сильнее. Гордость с самого рождения преобладала над всеми чертами моего характера. Вплоть до того момента, пока и ее мне не пришлось в себе усмирить.

В тот вечер я был безумно зол на Аню, но, сумев взять себя в руки, так и не показал ей этого.

Сказал лишь, что в таком случае она может быть полностью свободна от наших отношений и просто ушел, успев по пути прихватить с собой ее сигареты и зажигалку, которые нашел возле самого выхода.

Тогда-то мой паззл окончательно и рассыпался, а я остался один, совершенно не зная, что теперь со всем этим делать.

«Пошла ты к черту», – думал я, делая несколько глотков дорогого шампанского.

Я купил лучшее из всего, что только смог найти и на что хватало заработанных средств. Я всегда считал, что моя женщина достойна самого лучшего, а она швырнула мне всем этим в лицо, заявив, что это все, чего я смогу добиться в своей никчемной жизни.

Себя моим главным трофеем она и вовсе никогда не считала, и лишь в тот момент я окончательно пришел к осознанию этого. Аня никогда не была моей, а я никогда не выигрывал ее в борьбе с лучшим другом. Она всего лишь играла. А мы были ее любимыми марионетками, с которыми было весело, но которые не имели абсолютно никакой ценности.

В моей памяти до сих пор можно воспроизвести тот гулкий звук, что раздавался вокруг, когда я двигался в сторону клуба, где должна была проходить студенческая вечеринка. Кажется, это был день первокурсника, о котором я слышал от одного из приятелей по универу, с которым старался поддерживать хоть какую-то связь. Просто так, чтобы не ощущать себя предателем, собственноручно лишившим себя друзей, променяв их на какую-то девчонку.

Я шел туда, сам не понимая, зачем именно.

Хотел ли я отомстить Ане и переспать там с какой-нибудь пьяной студенткой?

Нет, я никогда не падал так низко.

Думал ли о том, чтобы реально повеселиться и поглазеть на молодое поколение ненавистного мне учебного заведения?

Тоже не то.

Я просто шел, потому что считал, что мне нужно туда идти. Возможно, чтобы просто отвлечься, а быть может, чтобы закрыть для себя эту историю там, где она и началась – в том самом клубе, куда каждый год сгоняли зажигательную молодежь, устраивая ей веселое посвящение в новую взрослую жизнь.

Я пробыл в клубе от силы около часа, потратив его на разговор с компанией знакомых парней, которые уже были достаточно пьяны и уговорили выпить вместе с ними за всех, кого они только смогли вспомнить.

Злость на кинувшую меня возлюбленную постепенно отпускала и, в конечном счете, когда я собрался уходить, решив, что все эти тусовки больше не для меня, был лишь очень уставшим, но почти полностью спокойным и отбросившим эту ситуацию в самый дальний ящик. Так что, когда какая-то девчонка с наивными и испуганными серыми глазами пролила на меня стакан сока, я просто отшутился и пошел себе дальше, решив не устраивать из-за этой мелочи каких-либо разборок. А вскоре по ее блестящему взгляду понял, что она была мне за это благодарна.

Еще за пару часов до этого я и подумать не мог, что проведу ночь таким образом – гуляя по набережной с какой-то незнакомой мне девицей, напоминающей скорее младшую сестренку, нежели девушку, которую хотелось завалить в постель, и, распивая с ней одну на двоих бутылку шампанского, которое было куплено для абсолютно другой девушки с совершенно иным взглядом. У нее он был чистым и каким-то настоящим что ли. От нее веяло чистотой, хотя я и не знал всей ее истории от начала и до конца.

Возможно, если бы не эта конкретная ночь, Юля могла бы стать кем-то большим для меня, кроме как девочкой, которую я, поддавшись моменту, зачем-то поцеловал на рассвете, а потом просто выбросил из головы, решив, что больше не попадусь на эту уловку. Может быть, она даже помогла бы мне не стать тем, кем я в итоге стал. Однако об этом я тогда даже не задумался, а потому не стал искать ее где-либо ни в один из последующих дней, схоронив лишь в собственной памяти.

А уже следующим вечером, когда хорошенько отоспался, и вовсе решил для себя, что никогда больше не стану так унижаться перед девушками, добиваясь их внимания ко мне. Если понадобится, я превращусь в бесчувственный камень, но не дам кому-либо снова сделать из себя своего раба. Раба своих собственных эмоций и неуемных глупых гормонов. Я буду первым, а они всегда будут оставаться на подпевках.

А потом я снова пил. Много и в одиночестве. Даже отец, зная то, в каком я состоянии, перестал лить мне в уши свои нотации и просто отошел в сторону, позволяя мне вымещать свою злость на груше, привычно висящей под потолком, и дожидаясь того момента, когда я все-таки приду в норму и смогу вести с ним конструктивный диалог.

И случилось это спустя несколько дней, за которые на моем теле успело появиться первое тату, а на бумаге оказалась парочка записей о моих вполне четких установках на дальнейшую жизнь, которую я совершенно точно не собирался тратить в пустую.

– И что это? – спросил тогда недоверчиво отец, глядя на исписанный моим корявым почерком блокнот.

– Мой бизнес план, – ответил я серьезно, считая себя в этот момент настоящим гением. Я ведь столько времени убил на то, чтобы расписать свою идею, которая уже давно зрела у меня в голове.

Отец только сдержанно фыркнул и отодвинул блокнот в сторону.

– И ты думаешь, что я помогу тебе? Вот с этим? – он с отвращением ткнул на разрисованный листок пальцем.

Действительно, как я мог об этом подумать?

Кто он мне? Всего лишь отец. Папочка, которым он так и не смог стать после ухода из семьи моей матери. И дело было даже не в том, что сам он, воспитывавшийся с рождения в детском доме, не имел никакого представления о том, кто такие родители по своей сути. Он даже не пытался разобраться во всем этом, и являлся не более чем человеком, обремененным лишним голодным ртом и возомнившим в какой-то момент, что он самый настоящий Бог, раз сумел добиться чего-то в жизни самостоятельно.

Да, у моего отца водились деньги. Я бы даже сказал, что однажды их стало настолько много, что они затуманили его разум окончательно, превратив из подобия человека в настоящую машину, которая могла с чистой совестью идти по чьим-то головам, ни разу не оглянувшись. У него было все, о чем только можно мечтать меркантильному человеку, в том числе хорошие связи и влияние. Он считался одним из самых крупных бизнесменов нашего города и проворачивал иногда такие сделки, что за его советом выстраивались очереди. Вот только все это принадлежало исключительно ему – не мне.

Я с самого детства знал, что такое жить в чьей-то тени. Причем тень эта была настолько темной, что меня из-за нее просто невозможно было рассмотреть.

Еще в совсем юном возрасте, лет этак в 7, когда дела у отца и его партнера, а по совместительству и лучшего друга, пошли в гору, я дал ему слово, что никому не скажу о том, чей я сын и какие деньги он теперь зарабатывает. Для всех я был сыном простого риелтора, коим он и работал вплоть до ухода матери, которая, как вскоре и Аня, потянулась за лучшей жизнью, не дождавшись совсем немного. Я рос самым обычным парнем не более чем с сотней рублей на карманные расходы в день и поездками в общественном транспорте вместо дорогих автомобилей с личным водителем. И я держал слово, потому что со временем и сам больше не захотел иметь ничего общего с этим человеком, с которым у нас не было ничего общего. Даже фамилии. Я всю свою жизнь носил фамилию женщины, которой тоже не был нужен.

Единственным человеком, который был всегда рядом и понимал меня как никто другой, оставался мой лучший друг и почти брат, которого через какое-то время я предал сам, устроив глупое соревнование, которое из-за своей азартности и твердолобости попросту не мог проиграть.

Думаю, склонность к предательству близких в угоду себе передавалась в нашей семье по наследству.

– Я думаю, что ты можешь хотя бы попробовать вспомнить о том, что у тебя есть сын, – ядовито отозвался я, глядя в практически чужие утомленные глаза грязного болотного цвета.

За свою жизнь я множество раз смотрел в них в надежде увидеть хотя бы отблеск настоящих отеческих чувств, но каждый раз натыкался лишь на зыбучую трясину.

– А я думал, что ты закончил экономический в этом году и умеешь достойно презентовать проект, в который я, по-твоему, должен вложить свои средства, – отец потер подбородок с седеющей щетиной двумя пальцами.

«Его средства», – мысленно хмыкнул я, в очередной раз понимая, что имею дело с деловой бизнес-машиной без капли человеческих эмоций.

– Ах, да. Я же совсем забыл, что ты все это время потратил на сомнительные компании и какую-то вертихвостку. Тебе просто было не до учебы.

Напоминание о той самой вертихвостке, которую так не любил родственник, еще жестче полоснуло по сердцу. Я все еще не мог простить ей те слова, что она произнесла на прощание. И, наверное, не смог бы уже никогда. Я не умел держать рядом с собой людей, которые в меня не верили.

– Я все верну, – будто не слыша обидных слов в свой адрес, упрямо произнес я, глотая вставшую комом в горле гордость. Она шептала, чтобы я прямо в эту же секунду встал и ушел, не дожидаясь ответа.

Но я знал, что тем самым сделаю только хуже. А мне впервые в жизни действительно требовалась помощь человека, которого хотелось называть не более, чем своим временным спонсором, который любил свои деньги намного больше, чем меня. Я представлял себе, что пришел в банк, где не требовалась куча справок, которые я просто не мог получить на своей подработке, и мощный поручитель, коего у меня никогда не было. Но также я видел перед собой и свой единственный шанс начать делать хоть что-то, пока злость в моей душе могла пойти мне во благо.

– Самонадеянный мальчик, – хмыкнул отец, насмешливо глядя на меня. – Думаешь, у тебя получится отбить хотя бы половину той суммы, которую ты просишь, этим своим кофе? В твоих закорючках нет ни слова о рисках. Да и достоинства прописаны отвратительно.

«Твоя роль моего единственного родственника тоже прописана отвратительно», – подумал я, все-таки молча поднимаясь со своего места и резко хватая со стола блокнот. Если бы я остался сидеть за одним столом с этим человеком еще хотя бы минуту, могла бы начаться третья мировая.

– Я не прошу мне помогать, отец, – произнес я сдавленно. – Считай это моим деловым предложением, которое пока не до конца проработано. Так ведь для тебя понятнее?

Отец в ответ небрежно дернул бровью.

А у меня в душе зародилось огромное сомнение в том, действительно ли я хочу всего этого. Действительно ли мне нужно что-то кому-то доказывать. Тем более таким образом.

И ответ легким ветерком влетел в мою голову.

Да, я хотел этого. Хотел доказать им всем, что я чего-то стою. Хотел заставить отца видеть во мне равного себе. И если он не понимал отношений «отец – сын», я мог добиться от него отношения «партнеры по бизнесу», хотя это изначально и не входило в мои планы.

И на самом деле, я не был удивлен, когда, в конечном счете, смог добиться и этой вершины, все же проработав свой план более тщательно и склонив отца на свою сторону. Я привык добиваться того, что задумал и выигрывать. Эта черта моего характера была единственной, которую всегда уважал во мне отец. По крайней мере в его глазах я не выглядел неудачником. Это вносило хотя бы какую-то нотку тепла в наши непростые отношения.

Возможно, поэтому я и стал таким твердолобым и целеустремленным. Я с ранних лет ждал от кого-то похвалы в свой адрес и буквально из кожи вон лез, чтобы заработать слова одобрения. А когда понял, что все это мне больше не нужно, стал кайфовать от самого процесса получения желаемого. И в итоге стал тем, кем стал.

На самом деле, было даже немного забавно, когда спустя два года, встретившись за ужином с отцом, я услышал от него:

– Знаешь, сын, а я ведь думал, что из тебя совсем ничего не выйдет, – надменным голосом. – Но я рад, что все получилось именно так, и что первый вклад в твое дело был сделан мной.

Тогда я еле удержался от того, чтобы бросить ему в ответ какую-нибудь ядовитую колкость. Меня так и подмывало выкинуть что-нибудь эдакое, проявляя ту своевольную сторону своей личности, которую он просто терпеть во мне не мог. Вообще-то я умел ему перечить, и делал это довольно часто в подростковом возрасте, но сейчас был не тот случай, когда я мог разговаривать с ним, не подбирая слов как можно тщательнее.

Да, за это время мы с отцом стали общаться намного чаще и теперь в его глазах отражалось некое одобрение, а порой даже уважение. Но в глубине души мне по-прежнему было жаль того мальчишку, который, не выбирая для себя того, жил по законам жестокого бизнеса, находясь в собственном доме будто бы в холодном и бездушном офисе под надзором злого начальника.

И, сколько себя помню, я никогда не был достаточно хорошим сотрудником, которого хотел видеть во мне родственник. Я не походил на примерного мальчика Ярослава, которого сам же, по словам родителя, позже и испортил. Я не был отличником и никогда не участвовал ни в одной из бесконечных олимпиад, за которые мои одноклассники получали призы. Вместо этого я дрался за школой, вступаясь за какую-нибудь девчонку, впервые пробовал курить и всю ночь рассекал на тачке чьего-то отца, который потом отвалил нам хороших подзатыльников. Я не хотел следовать чьим-то правилам, а теперь заслуживал от самого строгого члена жюри такой высокой оценки. Это, несомненно, льстило мне, но в то же время вызывало негодование. Я одновременно радовался тому, что добился того, к чему стремился, и злился на то, что стал заметен для этого человека только тогда, когда ему это оказалось выгодно.

Это по-прежнему были не те слова, что я хотел бы от него услышать.

И я знал, что нельзя принимать их близко к сердцу. Когда ситуация изменится хотя бы самую малость, все вернется на круги своя и я из подающего надежды молодого бизнесмена превращусь для него в глупого мальчишку, который много лет крутился под ногами, пока он не купил ему отдельную квартиру и не выставил его вещи за дверь.

Именно так и случилось, когда мое дело настиг первый в его существовании серьезный кризис. Тогда у меня получилось выкарабкаться практически в одиночку, но с тех пор отец вдруг решил, что держит меня на своем крючке, словно задыхающуюся мелкую рыбешку. И когда вторая волна существенных неприятностей настигла меня, он подумал, что неплохо бы использовать это в своих целях, потребовав от меня практически невозможного.

– Присаживайся, – сказал он мне в тот день, кивая на кресло, расположенное возле его массивного стола.

Дело происходило в одном из самых священных мест в теперь уже его доме – кабинете.

– Я постою, – ответил я, сунув руки в карманы, по привычке продолжая доказывать свою независимость.

Мне не хотелось плясать под его дудочку даже в таком незначительном вопросе.

– Как угодно, – изящно развел он руки в стороны, а затем вальяжно положил их обратно на резные подлокотники. – Ты знаешь, сын, в последнее время мне стало одиноко в этом доме. Все время чего-то не хватает.

«Можешь вызвать себе элитную проститутку на этот случай», – так и хотелось ответить мне, но вместо этого я только сдержанно хмыкнул.

– И я не хотел бы, чтобы ты повторял мою участь, – продолжил он. – Понимаешь, о чем я?

«О том, что я не должен становиться таким мудаком к своим сорока пяти?»

Я только передернул плечами.

– Мне хотелось бы видеть рядом с тобой постоянную женщину, – как ни в чем не бывало, произнес он. – И, конечно, мне бы хотелось, чтобы в скором времени у тебя появились дети. Мой род не должен завершиться на тебе…

«…такой плохой версии меня», – закончил я фразу за него, все еще не до конца осознавая, к чему он клонит и насколько серьезно обо всем этом говорит.

– Я хотел бы иметь и других наследников. И раз уж ты не захотел продолжить мою деятельность, выбрав иной путь, у меня должны появиться и другие варианты.

– Ты сам сказал мне, что не возьмешь к себе на работу, отец, – произнес я довольно спокойно, хотя слово «наследники» уже замерцало перед моими глазами красным тревожным маячком.

– Ты не был достоин.

– Зато будут достойны мои дети, – с нескрываемым сарказмом добавил я.

– Возможно, – ничуть не стушевался он. – Может быть, у них будет хоть что-то от меня и я смогу привить им любовь к тому, что я делаю. Твой друг Ярослав все же пришел к этому, как ты видишь, хотя ты настойчиво портил его поведение много лет.

При упоминании о лучшем друге, внезапно превратившемся во врага, меня будто окатило ведром холодной воды. Хотя мы и были неразлучны практически с самого рождения, появившись на свет в семьях, которые тесно общались, наши жизненные ситуации сильно отличались. И уже в свои четырнадцать я точно знал, что Яр окажется в этой системе, с которой я сам не хотел иметь ничего общего. У него не было повода ненавидеть ее, хотя воспитание наших отцов было примерно одинаковым – ему точно так же запрещалось чувствовать себя особенным среди простых людей, которые обитали вокруг. Вот только в духовном плане у него всегда было чуточку больше, нежели у меня.

– В общем, к чему это я, – произнес родитель, слегка приподнимаясь и облокачиваясь на стоящий перед ним стол. – Я хочу, чтобы ты женился. По любви или нет, на бедной или богатой – не важно. Важен сам факт. Я хочу внуков и как можно скорее.

Произнесенные им слова показались мне настолько абсурдными, что, не сдержавшись, я нервно рассмеялся.

– Ты в своем уме? – спросил я, скептично глядя на мужчину, одетого с иголочки даже в собственном доме.

– Вполне.

– Я не собираюсь жениться. Никогда.

Этот вывод для себя я сделал еще два года назад, когда набивал свое единственное тату.

Мне не нужна была вся эта драма и очередная зависимость. Эту страницу своей жизни я уже давно закрыл. У меня были и другие дела помимо сопливых чувств, которые, однажды появившись, не принесли мне ничего хорошего, очень многое вместо этого отняв.

– Придется, – ответил легко отец, глядя мне в глаза.

Ему было настолько просто указывать мне, что делать.

– С какой стати?

– Ты забыл, кто тебя сделал? Кто вложился в тебя?

Деньги. Деньги. Деньги. Всегда все сводилось к ним, заполонившим его разум.

– Я все помню, – ответил сквозь зубы.

– Ты думаешь, что всего добился сам? Думаешь, что я не слежу за всеми твоими решениями? – отец взял в руку небольшой металлический шарик, который лежал у него на столе как часть замысловатой композиции. – На самом деле ты всегда был у меня вот здесь, – показал он мне его, а затем сжал ладонь. – Без меня ты – никто.

Его слова тяжелым грузом падали мне на плечи.

«Ты – никто», – зазвенело в ушах эхом.

– Твое самомнение не имеет границ, отец, – произнес я сухо, проклиная тот день, когда мать ушла от нас, оставив в душе этого человека необъяснимую злобу.

Я давно догадывался, что он продолжал видеть во мне ее отражение, а потому еще больше злился и уходил в себя, когда ему приходилось общаться со мной. Своим поведением он наказывал не меня, а ее. А я в свою очередь злился на них обоих, людей, которые не смогли найти в себе силы обратить внимание на то, что творится за пределами их носа. На то, чтобы заметить в своем бескрайнем эгоизме такого неприметного меня.

– Я не буду делать того, о чем ты просишь, – продолжил я. – Считай, что твоя очередная сделка не состоялась.

А когда я развернулся, чтобы покинуть эту комнату и больше никогда в нее не возвращаться, услышал последние слова, брошенные мне отцом:

– Я предупредил тебя, сын.

И затем за мной захлопнулась тяжелая дверь.