Текст книги "Парагвайский вариант. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Олег Воля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Брешешь! – выдохнули оба собутыльника.

– Господом Иисусом клянусь. Там во дворе несколько сотен человек было. У любого спроси!

– Эх, – выдохнул толстяк. – Жаль, я не сходил.

– А я звал тебя, – усмехнулся рассказчик. – Так нет! Пол песо пожалел. Надо было хоть через неделю сходить.

– Так, там вход уже два песо стал стоить, – огорчённо протянул толстяк и почесал затылок.

Санчо нервно влил в себя стакан с крепким пойлом местного винокуренного завода и закинул в рот кусок мяса. Интуиция вопила, что неизвестные колдуны – это Франциско и Патиньо. И чертовщина, которую они творили, говорила сама за себя.

«Нет, это не может быть правдой. Он не мог так быстро пасть… Или мог?» – с ужасом думал он.

Какое-то мрачное предчувствие наполнило его душу. Он вышел из кабака и сразу же направился в Кафедральный собор, где молился с истовостью верующего, но нетрезвого человека. Увидев первого попавшегося священника, Санчо поспешил к нему и упал перед ним на колени.

– Святой отец, я хочу просить тебя о совете. О моих грехах говорить нет смысла – скоро их рассмотрит высший судья.

– Рано себя хоронишь, немолодой сын мой, – в голосе священника прозвучала насмешка, но Санчо не обиделся. – Ну что же. Поведай свои тревоги, и я подумаю, чем можно помочь тебе.

Удивлённый священник взмахом руки отправил своих спутников туда, куда они и шли, а сам предложил незнакомому кастильцу занять место в исповедальне.

– Святой отец, – начал Санчо, – полгода назад один юноша, сын господина, которому я служу, стал одержим злым духом. Священник из ордена францисканцев взялся провести обряд экзорцизма и, казалось, добился успеха. Но каким-то образом и дух самого юноши оказался почти изгнан, и он превратился в подобие молчаливого дурачка, неспособного обеспечить свою жизнь. Безутешные родители не смогли принять такое испытание, ниспосланное Господом, и поступили опрометчиво, как я теперь понимаю. Они прибегли к помощи местных колдунов, дабы те вылечили мальчика. Но произошло именно то, чего я боялся. Злой дух, торжествуя, занял тело юноши, и теперь он полностью дееспособен, оставаясь лишь личиной невинного мальчика.

Священник за занавеской тяжело вздохнул.

– Сын мой, давай ты придёшь ко мне в другой день, когда винные пары не будут отравлять твой разум.

– Святой отец, я совершенно трезв. Те колдуны, что выступали в университете, – это и есть тот самый демон в теле мальчика и один из моих спутников, полукровка кечуа, принявший его волю. Господом клянусь. Они затевают что-то ужасное.

– Сын мой, давай на сегодня закончим. Приходи в другой раз. Мне кажется, ты напрасно отнимаешь моё время.

Падре встал и решительно вышел из исповедальни. А Санчо уткнул лицо в ладони. Он не знал, что ему делать.

Старый шаман ненадолго задержался в Куско, и вскоре его караван двинулся дальше по дороге инков в сторону великого озера. Теперь его сопровождало ещё пять повозок и почти полсотни индейцев. Санчо по-прежнему следовал за ними на расстоянии, делая вид, что никуда не торопится. Через пять дней стала понятна цель этого движения. Санчо узнал об этом, когда очередной встречный путник не смог рассказать об идущем впереди караване индейцев. Это означало, что они куда-то свернули на этом участке пути.

Короткий опрос о местных индейских святынях сразу же указал направление.

Рядом с местечком Ракчи, оказывается, существовал большой разрушенный храм языческого бога. Со всех сторон последние дни туда стягивались старики народа кечуа с молодыми спутниками. Местные даже обеспокоились таким нашествием, но по слухам, это кечуанские христиане решили вместе отпраздновать 24 июня – День святого Иоанна Крестителя – в приходской церкви Ракчи.

Санчо, конечно, ни на секунду не поверил этому объяснению и, сохраняя осторожность, двинулся к цели. Незамеченным, по склону горы он добрался до удобной площадки для наблюдения за долиной. Прямо перед ним стояли руины огромного храма, от которого осталась только одна стена и основания колонн по сторонам от неё.

Справа от руин виднелось маленькое поселение с непропорционально крупной церковью, судя по всему, сложенной из обломков этого самого языческого храма. Слева от руин правильными рядами стояли многочисленные круглые постройки без крыш. У каждой был виден вход, но не было ни намёка на окна. Внутри этих круглых построек и нашли себе временное пристанище сотни индейцев.

Прямо на глазах у Санчо одна группа свернула с дороги инков и зашла в этот импровизированный лагерь, расположившись в двух свободных постройках. Общее их число Санчо определил в сто пятьдесят, и свободными оставались только половина.

До самого вечера Санчо наблюдал за лагерем индейцев, но ничего не происходило. Они общались, перемещались и, видимо, чего-то ждали. Единственное, что было необычно – это их активность в явно избыточной заготовке хвороста и дров. Вереницы индейцев несли отовсюду вязанки хвороста в сторону руин храма и выкладывали их в какую-то фигуру. Санчо пришлось даже сменить укрытие, поскольку в его сторону направилась большая группа, собирающая сухие по зимнему времени ветки.

Переночевал Санчо прямо на склоне, закутавшись в два тёплых пледа из шерсти ламы. И, как оказалось, правильно сделал. Ещё не рассвело, как началось оживление в лагере индейцев. Около руин загорелись огни. Очевидно, скоро должно было начаться какое-то событие, ради которого все они сюда съехались. Санчо решил, что надо подобраться поближе, ибо с нынешнего его места он почти ничего не различал.

«Я должен увидеть это своими глазами. Я должен знать, с чем имею дело» – думал он, спускаясь по тёмному склону. Незамеченным он затаился в кустах прямо напротив торца храмовой стены.

Как только солнце коснулось заснеженных вершин, начались пляски и песни, которые прервал знакомый уже Санчо Кураку Акуллек. Он что-то недолго провозглашал на непонятном языке, и после его речи несколько молодых индейцев торопливо подожгли весь разложенный хворост. Когда он разгорелся, все аборигены начали скандировать, призывая какого-то Инти, и смотреть в небо.

Санчо тоже стал туда поглядывать и вскоре остолбенел так же, как и участники ритуала. В небе, подсвеченная восходящим солнцем, парила огромная красная птица, в когтях которой болталась маленькая чёрная фигура человека. Долетев до храма, птица существенно снизилась, но вдруг, не делая взмахов крыльями, начала наворачивать круги над костром и подниматься всё выше и выше к небу. Где её снова осияло солнце.

Приглядевшись, Санчо понял, что маленький чёрный человек с огромной головой вовсе не сжат когтями. Он сам держался за них. Да и птица была больше похожа на парус корабля. Да, чёрт побери, это и был парус! Санчо ясно видел, как раздувается ткань под напором воздуха.

«Что за дьявольщина это? Как он может летать? Это колдовство, чистое колдовство!» – в ужасе думал Санчо.

Тем временем, забравшись высоко в небо, крылатый человек стал снижаться, делая ещё большие круги, чем раньше. Толпа индейцев, как заворожённая, следила за ним, крутя головами. Наконец, рукотворная птица скользнула к земле, и перед самым приземлением задрала свой тупой треугольный нос. Человек под этим крылом пробежал несколько шагов и остановился, отстёгивая замысловатую сбрую. Ткань сразу же провисла, как парус, потерявший ветер.

Практически одновременно солнце поднялось над гребёнкой гор и залило своим светом долину. Человек в чёрном костюме прошествовал к Кураку Акуллек, а вокруг на колени опускались язычники. Когда он снял свой большой чёрный шлем, Санчо с мрачным удовлетворением узнал в нём Франциско. Именно этого он ждал и боялся.

Парень произнёс горячую речь на кечуанском языке, которого в принципе не мог знать до этого дня. Даже выучить его за месяц с небольшим было невозможно. Тот, кто говорил ртом Лопеса, знал этот язык не хуже Патиньо, который обнаружился рядом с одержимым и шаманом Кураку Акуллек.

Горячие слова юнца нашли отклик в толпе. Она раз за разом взрывалась криками одобрения в ответ на его, судя по интонации, вопросы. И каждый раз он продолжал речь, всё больше и больше распаляя толпу. По ощущениям Санчо, лже-Франциско говорил больше часа. Уже костры прогорели, когда он наконец закончил. После него снова выступил Кураку Акуллек, и по его слову все индейцы снова встали на колени перед лже-Франциско и многократно ему кланялись. И даже подлец Патиньо делал это вместе со всеми.

Санчо был раздавлен этим зрелищем. Ведь это было именно то, чего так боялась госпожа Хуана и с чем сражался отец Базилио – пришествие Сатаны.

Глава восьмая

Иван-Солано спускается с небес и получает выстрел в спину, после чего прячется в подземельях Инков

Там, вдали у руин,

Разгорались огни.

В небо ясное люди смотрели.

Сто индейских старшин

И парней из общин

Снисхождение бога узрели. (1)

Так напевал Солано, немного забегая вперёд. Огни у руин, конечно, разгорались, но шаманы и парни из общин ещё не узрели снисхождение бога, потому что он ещё только разбегался с дельтапланом на плечах по каменистому склону вулкана Кинсачата.

Андское высокогорье зимой – отвратительный вариант для дельтапланеризма. По ощущениям и очень приблизительным замерам Солано, его дельтаплан в неподвижном воздухе терял высоту (фактически падал) со скоростью примерно полтора метра в секунду при скорости горизонтального полёта сорок километров в час. То есть за минуту полёта он пролетал почти семьсот метров и снижался почти на сто метров. Именно от этой характеристики и приходилось плясать при выборе стартовой точки. Самым надёжным вариантом стал ближайший к месту проведения ритуала склон потухшего вулкана.

Вершина, с которой стартовал Солано, была примерно на четыреста метров выше точки приземления, а пролететь надо было всего полтора километра. Это давало ему запас по высоте в сто метров для одного манёвра с разворотом, ну или для набора высоты. Поэтому задача-минимум была – аккуратно спланировать к руинам без особых изысков. Этого должно было быть вполне достаточно для нужного настроения зрителей.

Но, уже пролетая над руинами, Солано почувствовал, что идея с искусственным термиком сработала. Поток воздуха, поднимающийся от множества костров, подхватил утлое летательное средство и стал поднимать его вверх намного быстрее, чем оно падало. Причём безразмерная память Солано подсказала ему, что в южном полушарии восходящие потоки закручиваются в естественных условиях по часовой стрелке, как в циклонах. Поэтому он вошёл против потока и начал выписывать «левую спираль».

Это дало Солано возможность покрутиться несколько минут и набрать высоту, давая толпе полюбоваться собой в свете солнца. Но затягивать смысла не было. Он с высоты полёта видел, как по земле бежит граница света и тьмы. Поэтому широким пологим манёвром он снизился вне пределов восходящего потока и подгадал свою посадку как раз к моменту, когда солнце должно было осветить руины храма и собравшихся там людей.

«Фу-у-х! Не облажался. Слава Виракоче!» – выдохнул Солано после посадки, отстёгивая кованые карабины от подвеса. Ремни он перекинул через плечо, не утруждая себя снимать лётный кожаный комплект. Только шлем стянул, подставляя вспотевшие волосы холодному перуанскому ветерку.

Комитет по встрече в неистовстве скандировал: «Инти! Инти!»

В сознании этих людей совершенно непротиворечиво сошлись несколько фактов. Во-первых, день зимнего солнцестояния был праздником бога Инти. Во-вторых, Инти был сыном Виракочи. А кого могущественный отец обычно посылает решать сложные проблемы в пределах своего государства? Разумеется, сына. Ну и в-третьих, второе имя Франциско, которое он решил избрать своей «партийной кличкой», было Солано, то есть «Солнце» по-испански. Одно к одному.

Когда Солано всё это понял из разговоров с кечуа, он решил не возражать и считать это бонусом. Хотя, конечно, испытывал жуткие сомнения в том, что его поведение может быть хотя бы чуточку похоже на божественное.

«Фигня, – решил Солано. – Привыкнут».

– Пусть никто из вас не надеется на быстрый успех, – закончил Солано свою длинную речь о бесчисленных обидах, что пришлось претерпеть народу кечуа, и о том рассвете, что уже поднимается над истерзанной землёй предков.

– Даже при нашей дружной работе. Даже при поддержке простых кечуа. Восстановление дома кечуа займёт не меньше дюжины лет. Это время мы потратим на выращивание новых героев. На создание тайного правительства. И когда Европа будет охвачена большой войной, у нас появится шанс. Шанс возродить империю. Местных креолов мы победим. С метисами и племенами мы договоримся. И когда победа будет за нами, мы восстановим этот храм. Он станет самым прекрасным храмом на земле. Храмом богу-учителю. Богу-созидателю.

Солано замолчал, дав своим словам осесть в умах слушателей. Толпа замерла, но в их глазах уже горел огонь. Они готовы были броситься в бой прямо сейчас, стоило только ему кивнуть. Но Солано знал: энтузиазм – это мимолётно. Настоящая работа строится не на энтузиазме.

– Братья мои, – взял слово Кураку Акуллек, старый шаман с лицом, изрезанным морщинами. – Давайте оставим молодёжь пообщаться с Поликарпо, а сами поговорим между собой. Думаю, у вас остались вопросы к Солано.

Тут-то Солано и понял, что просто не будет. Он говорил о светлом будущем, о единой религии кечуа, но почти сразу посыпались претензии.

– Почему приморские считают, что Апекатекель – бог погоды? – раздался голос из толпы, резкий и недовольный. – В Урубамбе все знают, что это Кон.

– А почему ты всё время говорил о Виракоче? – добавил другой, его тон был язвительным. – Пача Камак разве не его ипостась? А прочие боги, что? Недостойны упоминания?

Кураку Акуллек посматривал на Солано, и в его глазах читалась лёгкая насмешка: «Что, избранный, не ожидал?» Но старик проявил мудрость. Он не стал ронять авторитет молодого посланца. Ловкой риторикой он заткнул старых ворчунов и перевёл разговор на нужную тему:

– Виракоча глядит далеко и требует больших дел, но начинать всегда приходится с низких поклонов Пачамаме. Мать-земля – наша сила, – произнёс старик то, с чем все присутствующие немедленно согласились. – Руки нашего народа трудолюбивы, сердца наполнены добротой. Но нам не хватает знаний. Молодой посланник многое хранит в своей голове. Послушайте его.

– Виракоча сказал, – начал Солано ровным голосом, – что народ кечуа рано опустил руки и согласился на рабское ярмо. Вас по-прежнему много, а с народами-соседями – вас очень много. Всё, что вам нужно, – это единство. Как на уровне одной общины, так и между всеми общинами. Задача связать все общины в единый организм возложена мной на Поликарпо. Оказывайте ему помощь.

– Он полукровка, – проворчал один из старцев, его голос звучал скептически. – Как мы можем доверять ему? Он даже не похож на нас. Кровь чужаков течёт в его жилах.

– Человек смешанной крови служил мне проводником и ключом при поиске анчо этого юноши, – пояснил Кураку Акуллек. – Дыхание Виракочи задело и Патиньо. Я чувствовал это. Теперь он, пусть и не по крови, но по духу – истинный сын нашего народа.

Солано с интересом выслушал пояснение старого шамана. Сам он о техниках шаманизма не удосужился побеседовать. А зря. Это, оказывается, можно использовать в полемике.

– Поликарпо будет создавать тайную организацию, которая накроет собой всю Южную Америку. Вы обязаны помочь ему в этом, – подхватил эстафету Солано. – Но для этого вы должны понимать, какова же цель. Наша цель не мятеж, не уступки от властей и подачки от кровопийц. Мы уничтожим существующие порядки и установим власть простого трудового народа. Вас, – Солано обвел пальцем слушающих. – Все, кто будет против – землевладельцы, церковники, аристократия – пойдут под нож без всякой жалости. Нас не интересует, что думают паразиты. С промышленниками мы будем договариваться. Армия будет народной с офицерами из народа. Законы в государстве будут установлены так, чтобы доходы от рудников и земли шли на пользу народов Америки, а не в карманы заокеанских богатеев.

Кечуа загудели в удивлении.

– Воздержитесь сейчас от сомнений и недоверия. Я знаю, как это сделать, а Патиньо сделает. Но самое интересное будет потом. Церковь наверняка встанет на сторону угнетателей. Она – часть той силы, что гнетет вас и пьет вашу кровь, и по-другому она поступить не сможет. А это значит, что у нас появится отличная возможность развеять её святость в глазах сородичей, что приняли ярмо рабского креста. Они будут искать духовного утешения, и вы, – Солано подчеркнул свои слова жестом, – должны будете воспользоваться этим и предложить им культ Виракочи. Не думайте, что я за вас всё сделаю. Я только создам для вас благоприятные условия. А говорить с людьми вы будете сами.

Шаманы на этот раз сидели молча, переваривая концепцию.

– Через уважаемого Кураку Акуллека я дам вам новые слова. Ибо времена веры в толпу мелких богов и духов ушли в прошлое навсегда. Новые времена требуют новых слов. С новыми словами вы сможете привлечь даже испанцев. Предчувствую, что вам лично будет трудно их произносить, тогда позаботьтесь, чтобы рядом был тот, кто сможет думать по-новому. У каждого должен быть ученик – не только посвящённый в ваши духовные тайны, но и умеющий читать и писать по-испански. По мере успеха в построении государства рабочих и крестьян религия Виракочи будет становиться одной из мировых религий. Нашими совместными усилиями. И тем мы заслужим его милость и выполним его волю.

Солано закончил речь и уставился на стариков, стараясь не мигать. Они тихонько перешёптывались, тряся своими перьями и бусами. Их настроение по-прежнему было сложно разгадать. Дряблые морщинистые лица скупо отражали их внутреннее состояние.

– Ты говоришь, что мы обязаны помочь твоему полукровке, – наконец высказался пако Атау, знакомый прежнему Франциско Солано по первой неудачной попытке шаманства на озере. – Помочь людьми мы, конечно, сможем. В общинах хватает беспокойной молодёжи. Но ведь твой человек потребует от нас и деньги. А мы и так бедны и в долгах. Нас грабят все подряд. Откуда мы возьмём лишнее даже для благого дела?

Его слова все поддержали гулом и тяжелыми вздохами.

Солано кивнул и спокойно ответил:

– Мы сами себе добудем деньги, уважаемые, – он постучал себя кончиком указательного пальца по голове и пояснил: – Знания об этом вложены мне Виракочей. От вас мне потребуются только люди и подчинение общим правилам. Есть тут кто-нибудь с реки Инамбари? – внезапно спросил он и оглядел шаманов.

Один из присутствующих, с татуированным лбом, покачал головой и ответил:

– Инамбари? Это река, что течёт в джунгли на востоке. Там нет наших общин. Там живут амахуака. Дикари, не знающие ни богов, ни законов.

– Хорошо, – кивнул Солано. – А кто ближе всех к этой реке?

Тот же шаман ответил:

– Недалеко от истоков Инамбари есть община нашего народа. Там есть свой пако, и он прислал своего человека. Но слишком молодого и необученного.

Солано кивнул, принимая ответ.

– Это хорошо. То, что я скажу, должно быть нашей тайной. Эта река и те, что текут с тех же склонов, таят под своими песками горы золота. Оно будет нашим. Мы потратим его на обучение наших молодых людей и на покупку инструментов и оружия. Это золото будет нашим ровно до тех пор, пока кто-то из нас не проболтается. И этот человек обязательно умрёт. Согласны?

Шаманы покивали, соглашаясь. Но Атау всё-таки возразил:

– Солнце не спрячешь. Рано или поздно кто-то заметит, что наши люди ходят в джунгли. Раньше-то нам там делать нечего было.

– Разумное возражение, но мы сможем скрыть наш интерес к равнинным рекам за обычной торговлей.

– Уважаемые пако, – вмешался Кураку Акуллек, – мы отвлеклись. Посланник бога, несомненно, найдёт деньги, но золото не сделает нас счастливее, пока земля предков не принадлежит нам. Давайте послушаем его слова о том, что зависит от нас самих.

Солано благодарно кивнул и перешёл к теме земельных кооперативов. Тема немного преждевременная с экономической точки зрения, но Солано решил, что в попытках создавать такие кооперативы быстрее выяснятся ценные кадры для организации. Да и свое нутро многие покажут. Так что вбросить тему он счёл нужным.

– Нет второго такого народа на земле, – беззастенчиво начал он льстить аудитории по заветам Джина Шарпа (2), – кто был бы так отзывчив к бедам своего соседа, как народ кечуа. В самой глубине наших сердец живёт понимание, что только вместе можно противостоять угрозам этого мира. Я говорю о «Айни».

Старцы понимающе закивали. Слово это имело широкий смысл и в общем случае обозначало обмен трудом с соседом по принципу «ты мне – я тебе». Но равновесность услуги не была обязательной. Главное было – помочь соседям в тяжёлой ситуации, а там уж на их усмотрение. Такой массовый альтруизм действительно встречался нечасто в истории. И во многом именно он позволил кечуа выдержать геноцид со стороны завоевателей.

– Христианство, как вероломный грабитель, в первую очередь набросилось на эту нашу особенность, которая даёт нам силу. Нас всеми силами превращают из сплочённых взаимной выручкой общин в одиноких и беззащитных пеонов на чужих землях. Айни – это наша линия обороны. Наш щит и стержень. И надо придать ей ещё больше силы, чем доселе. Новая айни требует, чтобы землю обрабатывали всей общиной, не деля её на участки. Стада лам и альпак тоже должны быть объединены. Все работают сообща и делят только результат труда, оставляя часть на развитие.

– Как же так! – перебил его один из стариков с лицом, похожим на безжизненную маску от оспин. Его голос дрожал от возмущения. – Всегда найдётся лентяй, который будет лежать в тени, пока другие пашут. А те, кто пасёт альпак, и вовсе не захотят вступать в такую айни. Они привыкли к свободе.

– Айни – дело добровольное, – подчеркнул Солано. – Кто не хочет работать сообща, волен работать в одиночестве. Но община не должна таким помогать. Ни в чём. Я говорил, что всему народу кечуа надо обрести единство? Оно начинается с айни. Отныне тот, кто не готов работать сообща и ставить общинное выше личного – не кечуа.

– Будет много ссор. Нехорошо это, – покачал головой Атау.

– Бывает, что у некоторых не лежит душа к крестьянскому труду, – вступил в разговор Кураку Акуллек. – До сих пор у них выбора не было. Но теперь общины могут отправлять таких к Патиньо. Он найдёт применение их талантам. Так что ссор можно и нужно избегать.

– Я объясню, почему нужна новая айни. Общины, устроенные по-новому, смогут обрабатывать больше земель и выпасать больше лам меньшим количеством рук. Общий инвентарь будет лучше и полнее использоваться и даст прирост товарной шерсти, нитей и ткани. Везде новая айни позволит немного, но увеличить доход и обустроить быт.

– Ты всё верно говоришь, посланник, – подал голос ещё один старец, его голос звучал устало. – Но не получится у нас жить лучше. Трибуто, будь оно проклято, высасывает из нас все соки. Не будет у нас даже маленького богатства, пока с нас требуют выплачивать этот налог (3).

Все старцы горестно закивали. Кивнул и Солано. Он прекрасно знал, что это удавка на шее коренного населения, накинутая ещё конкистадорами. Его величина устанавливалась совершенно произвольно. Не было никаких критериев его начисления. Если земли нравились властям, то трибуто убивало и разоряло всех, кому не повезло на них жить. Продажа земли для уплаты налога была нормой. А безземельным была одна дорога – в шахты. Где смертность доходила до 80%.

– Мы будем бороться против трибуто. Но для начала – не насильственно. Я говорил про новые кооперативы-айни не просто так. Они будут самым маленьким звеном сети сопротивления. Принципы у него должны быть такие. По мере организации кооперативов кечуа больше ничего не должны покупать сделанное не кечуа. Инструмент должен быть только из кооперативных мастерских кечуа. Соль мы должны брать только напрямую у наших братьев, что добывают её на солончаках. Не покупайте никакой одежды и вещей, сделанных не кечуа. Даже если они хороши и дешевле, чем сделанные соплеменником. Пусть ни одно судебное разбирательство не выйдет за пределы общин. Судите своим судом и игнорируйте суды белых господ.

– Власти будут нас карать, – раздался голос из толпы, полный сомнения.

– Не вступайте в драку. Пусть карают. Семье схваченных будут помогать все айни вокруг и наша тайная организация. Мы будем давить власти протестом и неповиновением. Они не смогут сломить всех сразу и вынуждены будут договариваться. После того как кооперативов-айни станет много. Когда они охватят хотя бы половину кечуа, мы создадим народный конгресс и постановим прекращение выплат трибуто. Мы не откажемся платить налог, но мы сами установим его справедливый размер.

– Нас просто уничтожат, – проворчал тот же шаман, его голос звучал безнадёжно.

– Не смогут. Кечуа в десять раз больше, чем всех креолов и европейцев вместе взятых. И мы покажем им, что нас много. Мы будем проводить время от времени многотысячные марши протеста. У них просто нет столько тюрем, чтобы пересажать нас.

– Это ты с принявшими крест считаешь, а они нам не помогут.

– А это уже от вас зависит, – покачал головой Солано. – Относитесь к ним как к родне. Забудьте, что они приняли крест. Пусть кооперативы-айни включают их в свою работу. И они встанут на нашу сторону. И даже креолы поддержат нас, если мы будем справедливы и честны.

– Они будут убивать, не задумываясь, а выживших загонят в шахты, – тоскливо произнёс всё тот же пессимист.

– На насилие мы ответим точечным насилием и террором. Командиры вражеских отрядов будут просыпаться с перерезанными горлами. Будут гореть усадьбы сеньоров вместе с их семьями. Их скот будет умирать от отравы, а урожаи будут переполнены жучками и гнилью. Наши братья-шахтёры будут ломать оборудование шахт, а погонщики перестанут перевозить их грузы. Испанцы не выдержат долго. Они будут договариваться. И мы пойдём им навстречу. Но помните. Мы неизбежно смахнём всех господ с лица нашей земли и сами установим свои правила жизни. От Колумбии до Аргентины. К тому времени мы будем уже сильны и организованы для этого.

– Надеюсь, я не доживу, – хмыкнул пессимист.

– Трусишь, да? – поддел его пако Атау.

– Нет. Но я не хочу увидеть тысячи моих родичей, лежащих в крови. А это будет. Помяните моё слово.

– Я не буду обещать бескровной победы. Но даже тысячи жизней за нашу победу спасают миллионы погибших, если мы проиграем. Они, выжившие, будут благодарны нам, не испугавшимся и не отступившим.

В этот момент раздался выстрел. Что-то больно ударило Солано в бок, а сидевший напротив старик-пессимист вскрикнул и схватился за плечо. Его лицо было покрыто алыми брызгами, и из-под пальцев начала струиться кровь. Солано проверил себя, но, к счастью, раны не обнаружил. Пуля только чиркнула по толстому привязному ремню и полетела дальше.

Солано вскочил и обернулся. К месту, над которым поднималось облачко дыма, уже бежали молодые кечуа вместе с Патиньо. Солано тоже поспешил туда и подоспел в момент, когда несколько крупных камней смачно прилетели в незащищённую голову старика Санчо. Тот упал, держа окровавленный нож.

Один кечуа лежал рядом и стонал, зажимая рану.

– Не убивать! – закричал Солано, видя, что над бесчувственным стариком уже занесли булыжник размером с голову. Молодёжь с сомнением оглянулась, но команду выполнила. – Оказать помощь раненому, а старика связать.

– Хозяин, почему ты не хочешь его убить? – в волнении Патиньо забыл о договорённости. – Он не заслуживает снисхождения!

– Камрад Поликарпо, – одёрнул его Солано, – ни о каком снисхождении речь не идёт. Он обязательно умрёт. Но только когда я скажу.

В этот момент Санчо очнулся и застонал. Один глаз у него был залит кровью, но второй уставился на Солано с бешеной яростью.

– Ты! Дьявол!

И Санчо плюнул в Солано кровавым сгустком. Патиньо тут же засадил ему в живот носком сапога.

(1) Среди читателей может оказаться тот, кто не догадается, что за песню переделал герой. Для вас: «Там, вдали, за рекой». Слова Н. Кооль, музыка А. Александрова.

(2) Джин Шарп – американский общественный деятель, известный своими книгами по методам ненасильственной борьбы с авторитарными режимами.

(3) Трибуто – грабительский подушный налог, которым испанские колонизаторы систематически выкачивали ресурсы из покорённых индейских общин. Размер подати устанавливался произвольно – чиновниками и энкомендеро, – зачастую превышая реальные возможности плательщиков. Неспособные внести трибуто индейцы обращались в долговое рабство, их земли и имущество конфисковывались, а семьи разорялись. Этот налог не просто эксплуатировал, а методично уничтожал автохтонные общества под предлогом «цивилизационной миссии».

* * *

Наутро второго дня старики-пако собрались в дорогу и покинули руины храма – даже раненый пессимист. Общее согласие по тактике борьбы было достигнуто, осталось всё это примерить к реальности. И это уже была их забота и труд.

Двинулся домой и Кураку Акуллек в сопровождении Солано и толпы новых камрадов, которая состояла из девяти дюжин относительно молодых людей в возрасте от шестнадцати до тридцати лет. Они были очень разные, и Солано на ходу много общался с ними, потихоньку составляя для себя психологические портреты.

Но в самом начале похода состоялся разговор со старым шаманом. Кураку Акуллек задал Солано вопрос: «Почему ты не хочешь казнить Санчо?»

– Не знаю, слышал ли ты весь мой разговор с Виракочей. Но одной из причин, по которой он сумел меня притянуть в это тело, было моё предсмертное проклятие. Я не знаю, как всё это работает. Но подозреваю, что у того, кому строят храмы по всей планете и молятся миллионы верующих, возможностей очень много. И я не хочу тревожить христианского бога раньше времени. А ненависть этого старика может стать сигналом.

Кураку Акуллек задумался.

– А что помешает ему воззвать к своему богу в молитвах? Мы не можем связать этому старику мысли, как связали ему руки.

Солано подумал и начал чуть издалека.

– Ты должен знать, что в прошлой жизни я был атеистом, – Солано произнёс это греческое слово автоматически, поскольку в языке кечуа ему не было аналога. Но тут же поправился: – Я не верил ни в каких богов вообще. И, возможно, ты удивишься, но то, что со мной произошло, веры мне не добавило.

Шаман и правда был удивлён.

– Мне нет необходимости верить в Виракочу, поскольку я знаю. Он убедительно доказал мне своё существование, – Солано улыбнулся. – Но речь сейчас о другом. Я вынужден допустить существование и христианского бога, и иных богов. И могу уже с некоторым разумным допущением судить об их возможностях. Например, само существование Виракочи полностью опровергает тезис о всемогуществе христианского бога и о его всеведении. Он так же ограничен, как и бог кечуа. Только границы у него, вероятно, значительно шире. А если он не всеведущ и не вездесущ, то и вероятность, что он услышит молитву одной овцы из своего многомиллионного стада, ничтожна. А вот смерть одного из своей паствы от рук служителей иного культа, практически принесение в жертву – это он вполне может заметить. Согласен?