Текст книги "Парагвайский вариант. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Олег Воля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

«Как только представится возможность, запатентую и налажу производство нормальных авторучек, – пообещал он себе усмехаясь. – Заодно и состояние сколочу».

Много закупили хорошего слесарного и плотницкого инструмента. Английского в основном. Солано очень подробно исследовал рынок, пытаясь понять, что уже изобретено, а на чём можно заработать, «изобретя» самому и запатентовав на себя. К сожалению, Лима новинками техники похвастать не могла, и потому картина текущего технического прогресса была неполноценной.

Показательной в этом плане была столичная оружейная лавка. Продавец даже не слышал о револьверах Кольта, хотя Солано был уверен, что те уже должны выпускаться массово. Пришлось довольствоваться увесистым малокалиберным пепербоксом Allen Thurber.

Поликарпо купил себе двуствольный охотничий штуцер и монструозный тромблон с дулом-раструбом. Дульнозарядные, разумеется, но хотя бы уже капсюльные. Тромблон предназначался для Супно.

Вообще, проблема с оружием решилась удивительно легко. Власти оборот оружия не контролировали, но надо было «знать места». Британский консул их знал и, оснащая экспедицию своего сына, недорого купил старые кремнёвые мушкеты Brown Bess на всех участников. Ну а по просьбе «партнёров» купил ещё два десятка лишних и солидный запас пороха. Ему это особого труда не составило.

Груз, расфасованный на вьюки, оказался велик, и пришлось докупить мулов. А также парочку верховых лошадей, специально выведенных для работы в высокогорьях.

Пока боссы закупались для дела, кечуа, получившие наконец обещанные карманные деньги – по три десятка песо на брата, – радовались как дети. Вскоре они украсились новыми пёстрыми пончо, нарядными фетровыми шляпами и новыми крепкими ботинками. Впрочем, из-под новинок торчали старые штаны и выцветшие белые рубахи. Так что образ деревенщины, закупившейся в столице, был целостным.

Караван в итоге составил два десятка мулов, из которых пять были верховыми для кечуа. Двое ехали в хвосте колонны, двое посередине и ещё один вместе с Солано и Патиньо впереди. Неудивительно, что издали все они выглядели как типичные беспечные торговцы.

А чего им бояться? Всего-то в полутора лигах от столицы?

Но стоило голове каравана въехать на мост Пуэнте-де-Сурко, как из-под моста с дикими криками высыпала толпа оборванцев, состоящая из чернокожих и индейцев. Вооружены они были в основном мачете и дубинками. Только у одного, видимо, главаря, был мушкет.

Ехавшие впереди Солано и Патиньо поступили по-разному. Патиньо ударил пятками коня и заставил его в два прыжка вырваться вперёд, стоптав по пути одного из нападающих. А Солано скатился с седла гарцующей от страха лошади и утвердился на собственных ногах. Но, несмотря на разницу в принятых решениях, первые выстрелы прозвучали почти синхронно.

Патиньо снёс первым выстрелом из штуцера голову вожаку. Второй выстрел ушёл мимо, и раздражённый метис выхватил мачете и пришпорил лошадь, посылая её в атаку.

Солано в упор разрядил один из стволов своего пеппербокса в набегающего самбо с занесённым мачете. Нажимая тугой спуск, вручную поворачивая блок стволов и громко ругаясь матом на русском языке, Солано расстрелял все заряды своего недоревольвера. В итоге четыре пули из шести нашли свою цель. Благо дистанция была короткой.

Кечуа Руми прикрывал Солано со спины и чуть позже дорезал своим мачете всех недобитков. Точку в сражении поставил оглушительный выстрел тромблона в руках Супно. Жаль только, что половина заряда картечи полетела не в разбойников, а хлестнула по мулам.

Прочие кечуа после короткой заминки не проявили малодушия, выхватив свои мачете и бросившись в контратаку. Через считаные минуты нападение было подавлено, и всех преступников поголовно перебили совершенно беспощадным образом. В азарте и от испуга для допроса не оставили никого.

– Потери! – закричал Солано. – Есть убитые? Сколько раненых?

Выяснилось, что все живы, но трое получили резаные раны. Да ещё три мула пострадали от дружественного огня.

– Господин, тут кто-то есть, – крикнул один из кечуа, выскакивая из-под моста.

Вскоре на свет извлекли связанного европейца, два трупа и вывели стреноженных лошадей с вьюками. Похоже, это были жертвы предыдущего нападения той же банды.

– Благодарю вас, господа, – принялся жать руки Патиньо и Солано освобождённый от пут европеец. – Вы мои спасители! Если бы не вы, меня ждала бы такая же участь.

Произнёс он с дрожью в голосе, указывая на трупы своих спутников.

– Вы зря решились ехать по дорогам Перу в одиночку, – произнёс Патиньо.

– Мы ехали вовсе не в одиночку! – воскликнул европеец. – Мы примкнули к каравану мулов, перевозящих лёд. Они возвращались в горы, и мы сочли, что с ними будет вполне безопасно.

– Судя по всему, вы ошиблись, – улыбнулся Солано, вслушиваясь в акцент говорившего.

– Вы правы, – понуро кивнул европеец. – Разбойники напали на нас, совершенно игнорируя караван горцев. И те тоже на нападение никакого внимания не обратили. Как шли себе, так и продолжали путь. А нас сначала избили, а потом, выяснив, что мои спутники местные – убили их. С меня они планировали получить выкуп, потому я и остался жив.

– Да. Поучительная история, – кивнул Патиньо. – Кстати, разрешите представиться. Меня зовут Фарабундо Марти, а моего спутника – Юджин Дебс. Мы торговцы и следуем в Куско.

– О! Простите мне мою рассеянность. Она, увы, объяснима и простительна, – развёл руками европеец и поклонился. – Доктор Иоганн Якоб фон Тшуди, натуралист и исследователь, к вашим услугам (1).

– Мне показалось, что вы француз? – удивился Солано.

– Нет. Я швейцарец. Но французский – это мой второй родной язык, – улыбнулся натуралист.

– Вы владеете знаниями по медицине? – прервал обмен любезностями Патиньо. – У нас есть раненые.

Выяснилось, что Тшуди представлял собой идеальный образец учёного своего времени: врач, биолог, лингвист и знаток множества наук. Открыв багаж, он извлёк походную аптечку, которой хватило, чтобы обработать раны пострадавших. И сделал это уверенно, чисто и аккуратно, продемонстрировав, что представления о гигиене и антисептике середины XIX столетия были уже достаточно развиты.

Раненых мулов тоже обиходили и разгрузили.

– Возьмите лошадей моих покойных спутников, – предложил Тшуди. – Только давайте довезём их тела до ближайшего погоста и похороним по-человечески.

Так и поступили, побросав раздетые трупы разбойников в сухое русло реки.

(1) Иоганн Якоб фон Тшуди – https://fr.wikipedia.org/wiki/Johann_Jakob_von_Tschudi

Совершенно реальный человек, именно в это время путешествовавший по Перу и оставивший прекрасные путевые записки. Которые и легли в основу всего моего текста. Спасибо ему огромное.

* * *

– Это в вас говорит юношеский романтизм и максимализм, – покачиваясь в седле, вещал Тшуди. – К сожалению, наука утверждает прямо противоположное. Развитие рас, возможно, ещё и не завершено, но сейчас итог неутешителен. Чёрная раса намного менее способна к умственному усилию, нежели белая. И никаким воспитанием и обучением этого не изменить.

Тшуди оказался удивительно разговорчивым и общительным типом. Но что самое неприятное – он был ужасно любопытен, и большого труда стоило отвлекать его от попыток задавать неудобные вопросы. Одним из надёжных средств была тема превосходства белой расы.

Долова, конечно, коробил этот европейский расизм, но, например, Патиньо эти разговоры нравились, и он их раз за разом инициировал. Попутчику хватило ума высказаться в духе, что, дескать, метисы от браков белых и индейцев обладают высоким умственным потенциалом. И для метиса Патиньо это было приятно слышать. Но не меньше удовольствия доставляли ему разглагольствования натуралиста по поводу ущербности других полукровок.

– Но хуже всего – это смешение рас. Если чёрная раса в целом способна к созидательному труду и соблюдению правил, то их скрещивание с мулатами или индейцами порождает самую бесполезную и подверженную порокам расу – самбо. Я ни от кого не слышал ни об одном полезном для общества самбо. Зато четыре пятых преступников в городской тюрьме как раз состоит из них.

«Вот сейчас Уго Чавесу или Джими Хендриксу было бы обидно», – подумал Солано, но, разумеется, промолчал.

– Это жалкое порождение кровосмешения просто неспособно на сопереживание и милосердие. Вот, например, – продолжал Тшуди. – Недалеко от Лимы есть посёлок Парачичи. Там небольшой бойней владеет самбо по имени Манданго. Он изготавливает бурдюки из козьих шкур для транспортировки бренди через горы. Способ снятия шкур, используемый им, чрезвычайно жесток и нелеп. Негр подвешивает живое животное рогами вверх и делает круговой надрез вокруг шеи, не проникая глубже плоти. А затем он снимает кожу с тела корчащегося животного, издающего страшные вопли. Лишь после полного удаления кожи животное убивают. Этот самбо утверждает, что таким способом кожа легче снимается и становится прочнее.

– Какой кошмар, – согласился Патиньо.

А Солано опять промолчал, отмечая про себя, что многие из белых джентльменов уходят куда дальше в своём живодёрстве.

Избавиться от Тшуди удалось в посёлке Чаклакайо, где швейцарцу потребовалось провести тщательные барометрические замеры. Это место, оказывается, уже фигурировало в записках трёх разных путешественников, и все трое дали различную цифру измерений. Тшуди специально для этих целей вёз барометр, который «калибровали в Парижской обсерватории», и намерен был внести свою лепту в этот заочный спор.

Изобразив огорчение от расставания с учёным, Солано погнал отряд дальше в горы.

Дорога в Куско ожидаемо оказалась труднее. Отвыкшие от высокогорья лёгкие снова протестовали против кислородного голодания. Но на этот раз с собой были шарики кокаиновой жвачки, и организму было полегче. А вот лошадям, которых продали с уверениями, что они прирождённые горцы, помочь было нечем. Они совершенно раскисли и едва шевелили копытами. К счастью, парочка, доставшаяся от покойных спутников Тшуди, чувствовала себя в высокогорьях отлично, за что Солано им был очень благодарен.

День за днём, неделя за неделей.

Пейзаж практически не менялся. Узкие горные долины. Старые инкские дороги. Подвесные мосты. Солано эта логистика крайне раздражала, и он вслух размышлял о том, как здесь всё надо по уму переделать и перестроить. Тут взорвать, тут тоннель пробить, а здесь мост через пропасть перекинуть.

– Да в силах ли это человеческих? – возразил Патиньо и как-то осёкся, вспомнив, с кем говорит.

– Именно человеческих, – усмехнулся Солано. – Придет время, я сделаю взрывчатку и проложу нормальные дороги повсюду, без этих ужасных деревянных жердочек над пропастью. После победы революции мы обязательно займёмся дорогами вплотную.

– Нам бы эту взрывчатку сначала для нужд революции, – ухмыльнулся Патиньо.

И как в воду глядел.

* * *

На полпути к Куско им повстречался гонец от Тика Чоке – проводника по подземельям инков. Он передал печальную новость. Оказывается, в городе прошли аресты. В застенки попала вся учебная группа кечуа вместе с ректором Фейхоо, частью студентов и дворником с семьёй. Также схвачен Чинко Чукито с семьёй, кроме сына, которого отец спрятал в тоннеле инков. Теперь в доме торговца шерстью сидит засада. Были и иные аресты по всему городу, в основном среди кечуа и осевших в городе боливийцев.

Делалось всё это по распоряжению президента Гомарры в рамках якобы борьбы с агентами Боливии. А командует арестами какой-то доминиканский монах. Поскольку город и так переполнен войсками и идут последние приготовления к походу на Боливию, то всех арестованных запирают в подвалах монастыря Санто-Доминго. Того самого, который возвели на руинах Кориканчи.

Тика Чоке пока что взял на себя командование всеми посвящёнными кечуа в Куско и укрыл их в тоннелях. Гонцов он выслал на всякий случай во все стороны, ибо не знал, откуда будут возвращаться Солано и Патиньо.

– Вам нельзя с обозом в город, – добавил уже от себя гонец. – На въезде в город стоят солдаты. Все грузы обыскивают.

– Чоке говорил, где нам лучше спрятаться на время?

– Он предлагает сделать крюк к северу, по долине Урубамбы, и остановиться в городке Писак. Там уже много ждущих воли посланца Виракочи. Оттуда за четыре часа гонец может добежать до нашего укрытия в Куско.

Так и поступили. В сам Писак даже не входили, свернув в чисто кечуанский посёлок Маукатараи. Там Солано и его спутникам выделили пустующие дома. К сожалению, пустующих домов здесь было много. Кечуа понемногу уходили отсюда. Ибо земли в этой долине уже лет сто, как были отняты у общины во владение очередного белого сеньора. Отняты строго по закону, с помощью конфискационного налога – трибуто. Кечуа в первый же вечер набились во двор дома посланца бога и жаждали услышать слова утешения и ободрения от Солано. И он, как мог, их воодушевил.

Доклад об обстановке в Куско, сделанный лично Тика Чоке, оптимизма не добавил. Схваченных отпускать не торопились. Сын торговца шерстью по имени Пача сумел получить весточку от отца через сердобольного монаха из обители, превращённой в узилище.

Выяснилось, что доминиканец разыскивает Солано и Патиньо. Взяты все, с кем Патиньо контактировал, в том числе торговцы и кузнецы. Пленники сидят в обширных подвалах монастыря и охраняются десятком солдат, из которых двое дежурят прямо рядом с камерами, а остальные караулят единственный оставшийся действующий вход в монастырь через храм. Остальные входы заперты по приказу отца Кальво, прибывшего из Лимы с полномочиями от самого архиепископа.

Тика Чоке, узнав об этом, сразу же разведал подземный путь к храму Кориканча.

– К сожалению, проходы почти под самый потолок занесло илом и залило водой, – с огорчением констатировал он. – Это и неудивительно: сотни лет никто их не обслуживал. Водоотводы засорились, и грязь стала оседать в проходах. Чтобы докопаться до подвалов монастыря, нужно очень много времени. И при этом я не уверен, что ходы доведут до самого монастыря. Они могут быть завалены на большом от него расстоянии.

Солано понимающе покачал головой.

«Жаль, что я не в книжку попал, – подумал он. – По законам жанра обязательно нашёлся бы подземный ход, и я вывел бы всех тайными ходами инков. Как всегда, реальность не так кинематографична, как хотелось бы».

– Хорошо. Опиши мне монастырь. И нарисуй мне план.

Кечуа недоумённо посмотрел на Солано, сжимая карандаш.

– Представь, что ты птица и смотришь на монастырь сверху, – подсказал ему Солано. – Нарисуй его, как выглядят дома и дворики монастыря при взгляде с небес.

Проводник глубоко задумался, а потом неуверенно нарисовал три последовательных квадрата и нарост храма с одной стороны. После устных пояснений стало ясно, что монастырь состоит из трёх патио. К храму присоединён квадратный комплекс зданий мужского монастыря с мощёным двором. Как раз в подвалах этого двора сидят пленники.

Резиденция настоятеля монастыря образует второй дворик. Там разбит сад, и проход в этот дворик из мужского монастыря только один. Второй проход ведёт в комплекс зданий женской обители. У неё своя церквушка и отдельный вход.

– Там сейчас тоже пост охраны стоит, – предупредил проводник.

– А отдельный вход в резиденцию настоятеля есть? – спросил Солано.

– Есть, но им не пользуются уже очень давно. Вероятно, он не просто заперт, а может, и заколочен. Я не знаю, – развёл руками Тика Чоке.

– Вернёшься в Куско, выясни это. Напои допьяна какого-нибудь монаха из этого монастыря и всё вызнай о входах и выходах. И ещё: в монастырь поверху можно незаметно проникнуть?

– Через крыши? – задумался проводник. – Ну, ловкому парню это по силам. Но толку-то? Пленников верхами не вывести.

Солано отмахнулся, дескать, «и сам знаю».

– Какие ближайшие входы в Чинканас ты знаешь?

– Ближайший как раз в доме Чинко Чукито. Все остальные на севере города, и к ним придётся через центр добираться, а там в центре уйма солдат нынче.

– Понятно, – поморщился Солано. Путь от Кориканчи до дома торговца тоже не был коротким. – Ну что же. Выбора у нас нет. Надо вскрывать проход в резиденцию настоятеля или делать проход в стене. После чего нейтрализовать охрану и выводить всех узников из подвала. А потом весь этот караван сопровождать почти милю по городу, охраняя от солдат или даже кавалерии, и дать им время спуститься в подземелья.

Патиньо хмыкнул и спросил у Тика Чоке:

– Надо организовать что-то, что отвлечёт внимание. Например, большой пожар на севере города. Что такого там можно поджечь?

Проводник в задумчивости почесал голову, а потом просиял:

– Винокурню! Она и так уже пару раз горела. Это никого не удивит. Но можно помочь пламени распространиться, и тогда в панику уже впадёт весь город.

– Отлично!

– Надо будет ещё и задымление по всему городу устроить, – задумчиво добавил Солано. – Чтобы им мало не показалось.

Солано, не напрягаясь, выдал сразу несколько рецептов.

Классический: селитра + уголь + сера, только соотношения ингредиентов не пороховые. Чем меньше селитры, тем дольше горит смесь. Оптимальным будет примерно 45% селитры, 45% угля и 10% серы.

Второй рецепт ещё проще: в растворе селитры вымачивались и потом сушились обычные опилки. Дымит – замечательно!

Для вскрытия запертых дверей Солано вспомнил о таком замечательном средневековом изобретении как колоколообразная петарда. Чугунная ступка заряженная килограммом пороха и припертая брусом к дверям, должна была вынести любой запор. На всякий случай наготове будут пара дюжих кечуа с новенькими заточенными английскими топорами.

Для бескомпромиссного разговора с охраной Сольно предусмотрел ручные бомбочки. Корпус, правда, у них был керамический, но поражающие элементы из рубленных кусков железа проблему решали.

И всё это пиротехническое богатство – и дымовые завесы, и петарды, и гранаты – очень зависели от надёжного и быстрого средства поджига. Народ повсеместно носил кресало и трут, но они могли подвести в ответственный момент. Таскать с собой тлеющий фитиль, лампаду или угли – слишком выделяться в толпе. Идеально было бы сделать спички, но Солано упёрся в две проблемы: отсутствие бертолетовой соли и фосфора. Он не мог ни серные спички изготовить (которые надо было в кислоту макать), ни фосфорные.

Но, копаясь в своей безразмерной памяти, он вспомнил о «китайском огниве», которое прямо сейчас применяется по всей Азии. Смысл у него был очень простой: легковоспламеняемую смесь формировали в виде палочки, поджигали и тут же закрывали в бамбуковом пенале, где она могла лишь медленно тлеть. Но стоило только открыть крышку, как смесь вспыхивала. После употребления на пенал вновь надевали колпачок, и смесь ждала нового применения. Причём подолгу. Днями и даже неделями (2).

Изготовить такое огниво труда не составляло – главный компонент, селитра, был в наличии, всё остальное – это, так сказать, аппаратное оформление прибора. Так что, подрядив местных, Солано замутил такое огниво за день. Хлопковые волокна, густо пропитанные селитрой, сворачивались в плотную трубочку вместе с размолотым порошком серы, канифоли и грубых волокон местных растений «тола» и «ичка». В качестве контейнера использовали тростник, что рос по берегам Урубамбы. Обученные Солано крестьяне быстро наделали сотню таких зажигалок.

Нашлась работа и для крестьянок. Солано захотелось иметь такое замечательное средство сокрытия внешности, как «балаклава», и он на пальцах объяснил парочке мастериц, чего он хочет. Те удивились, но без труда связали ему столь специфические чульо. Только не удержались и оформили орнаментами зону вокруг глаз и страшно оскаленную пасть. Солано эти украшательства считал лишними, но перечить не стал. Это их культура. Пусть делают как хотят.

Через неделю всё было готово к акции. И вовремя.

15 сентября гонец принёс дурную весть:

– В дом Чинко Чукито приехало трое верховых, и их схватили вчера вечером. Сегодня у одного из солдат в кабаке разузнали, что это были какие-то посыльные из Парагвая. Больше солдат ничего не знал. Тика Чоке сказал, что для тебя это должно быть важно.

Солано даже побледнел от осознания глубины проблемы. Ведь это наверняка ответное послание от отца прибыло, а следовательно, неведомый ему монах-доминиканец, вероятно, уже прочитал его и допросил с пристрастием гаучо. Это было очень плохо. Это была катастрофа.

– Начинаем, – скомандовал Солано. – Переходим в Куско и ждём ночи. Далее всё по плану. Главное изменение – найти этого доминиканца живым или мёртвым.

(2) О производстве такой китайской зажигалки смотри в моём блоге на Автор Тудей – /post/536065 Забегая вперёд укажу, что мода на такое огниво распространилось по всему Андскому региону без усилий со стороны попаданца.

Глава тринадцатая

Отец Кальво читает чужое письмо, монастырь штурмуют мятежники, а Солано поет гимн революции

Отец Кальво с удовлетворением и огромным любопытством в который уже раз читал письмо, перехваченное в доме торговца шерстью.

'Сын мой. Что бы ни случилось с тобой, я не откажусь никогда от нашего родства. Ты – плоть от плоти моей, кровь от крови моей. Я понимаю твой страх и тревогу, но умоляю тебя вернуться домой. Полагаю, что ты, столь внезапно обогатившийся великим опытом, сумеешь притвориться прежним Франсиско ради спокойствия твоей матери. Хотя бы на время. Верь мне: это время будет недолгим. Я устрою тебе обучение в любом университете Европы, какой только пожелаешь. Эта разлука, объяснимая и естественная, утихомирит волнения, и позже ты сможешь не скрывать свои знания так тщательно, прикрываясь европейским образованием.

Твои рассказы я помню по сей день, и многое из них служит мне путеводной звездой в трудах, выпавших на мою долю ради блага Парагвая. Я и впредь не откажусь от твоих советов, принимая на себя всю полноту ответственности за принимаемые решения. Признаюсь, я удивлён: среди всех, кто меня окружает, не нашлось ни одной души, которая осознавала бы опасность пути, ведущего нас к зависимости от торговли сырьём. Для всех это так же естественно, как восход солнца. Изменить эту печальную действительность я надеюсь только с твоей помощью. Твои знания – нить Ариадны в лабиринте нашей суровой и запутанной жизни.

Не держи зла на моего брата Базилио. Он живёт в рамках своего представления о мире. И там нет места чудесам, несмотря на всю традиционную религиозно-мистическую риторику вокруг них. Что бы ни происходило, церковь всегда пугается. Любую новую мысль она всегда воспринимает как покушение на устои и готова предать анафеме. А в наш век тяжёлой поступи науки она испугана перманентно.

Возвращайся домой, сын мой. Чужие люди не заменят тебе семью. Карл, Рамон и Фелипе будут ждать твоего ответа и сопроводят тебя, если ты решишь вернуться.

С любовью и надеждой,

Твой отец,

Карлос Антонио Лопес

17 июня 1841 года, Асунсьон

p.s. Позволь поздравить тебя с прошедшим пятнадцатым днём рождения. Как бы мне хотелось увидеть своими глазами, как ты возмужал и вырос!'.

«Так вот какому господину служил пропавший старик! Вот чей сын обуян дьяволом! – отец Кальво возбуждённо вышагивал по своей комфортной келье в доме настоятеля. – Про Базилио надо будет навести справки и послать к нему человека. Он мой естественный союзник в борьбе с порождением зла. А вот отец явно опутан тенётами лжи и алчет выгод от сделки с нечистым. Это среди жаждущих власти явление частое».

Внимание священника привлекли отблески в окне. Подойдя и отворив створку, инквизитор увидел зарево пожара на севере города. Он сотворил короткую молитву, попросив Господа явить свою милость тем, кто сейчас оказался в опасности и вернулся к столу.

Допрос курьеров дал ещё один элемент мозаики. Метис-кечуа оказался не местным и не боливийцем, а рождённым в Парагвае. Неким Поликарпо Патиньо. И, судя по рассказам пленников, в Парагвае его довольно сильно не любят. Он был секретарём диктатора Франсия. А это весьма опасно. Человек, знающий, что такое власть и как управлять людьми, куда опаснее любого языческого вождя, провозглашающего себя очередным великим инкой.

«Следовательно, поиски этого Патиньо нужно усилить и оповестить о нём все епархии вице-королевства Перу!» – решил инквизитор.

Сильный взрыв разорвал тишину ночи. Отец Кальво непроизвольно вздрогнул и выскочил из своей кельи на галерею второго этажа. Облако пыли вырывалось из дверей и окон в противоположном корпусе. Рядом открылась дверь, и на галерею вышел настоятель монастыря Хуан де ла Крус Мендоса в ночной сорочке и со свечкой в руке. Он растерянно глядел на облако пыли.

– Что это такое? – вопросил он инквизитора с обвинительными нотками в голосе.

Ответить отец Кальво не успел. На галерею хлынул поток человеческих существ с топорами и оружием в руках и со страшными рожами вместо лиц. Настоятель начал креститься и бормотать молитву, а инквизитор, не теряя ни секунды, рванул к дверям, ведущим на территорию монастыря. Он едва успел закрыть их на ключ. В дверь со злобой забарабанили с той стороны.

– Охрана! Тревога! – орал отец Кальво, сбегая во двор и направляясь к храму. Он успел добежать до караульного помещения, когда дверь слетела с петель и на галерею стали выбегать атакующие.

Перепуганные солдаты во главе с сержантом высыпали во двор, суетливо заряжая мушкеты, а Кальво чуть замедлился, чтобы посмотреть, что будет дальше. Как он и подозревал, сила была на стороне нападавших. С галереи открыли ураганный огонь и метнули какой-то дымящийся сосуд. Он со страшным грохотом разорвался прямо в толпе солдат. Брызги крови окропили лицо и рясу отца Кальво. Осколки выбили борозды на кирпиче рядом с его головой. Ужас заполз в душу доминиканца.

Он подбежал к окну и взглянул на площадь перед собором.

«Так и есть!»

В темноте ночи он увидел или даже скорее почувствовал несколько людей, наблюдающих за выходом из храма. Инквизитор бросился к маленькой двери, ведущей наружу на узкую площадку со стороны реки. Там вниз уходила отполированная кладка древнего языческого храма и каменная лестница. Может быть, этот путь был свободен? Увы. По лестнице поднимались два человека с ножами, блестевшими в свете луны.

С ужасом отец Кальво ринулся назад в храм и закрыл на засов дверь за собой. Хотя в надёжность запоров он теперь не верил.

Сердце колотилось в ушах, дыхание готово было разорвать лёгкие, когда инквизитор выбежал на площадку колокольни. Опираясь руками на перила, он тяжело дышал, успокаивая сердце. Перед ним раскинулся ночной Куско, освещённый лунным светом и заревом пожара на севере. Но что удивительно и тревожно – по всему городу поднимались густые облака белого дыма. Точнее, облака сливались в одну линию, отделяющую северную часть города от восточной.

На лестнице послышался топот ног. Сердце инквизитора опять сжалось от ужаса. Он перекрестился, вылез на скользкий ото мха черепичный парапет и, прижимаясь спиной к каменной кладке, сделал несколько шажков. Под ногами зияла пропасть высотой с колокольню. Отец Кальво был уверен, что умрёт от ужаса раньше, чем его тело долетит до булыжника площади перед храмом.

– Здесь никого, – услышал он фразу на кечуа, и звуки шагов стали удаляться. Отец Кальво постоял ещё немного, успокаивая дыхание и сердце, а потом осторожно, маленькими шажками, добрался до чугунных перил и судорожно вцепился в них. Неловко перевалившись всем телом, он упал на надёжные каменные плиты пола.

«Всеблагой Господи, благодарю Тебя за милосердие и защиту! В час, когда тьма надвигается и силы зла восстают, укрепи мою веру и придай мне мужества стоять перед лицом грядущего испытания! Даруй мне свет Твоей благодати, чтобы я не дрогнул перед сатанинской тьмой. Да славится имя Твоё вовеки, ибо только Ты – спасение и надежда!»

* * *

– Где отец Кальво⁈ – прорычал Поликарпо, вцепившись в ворот ночной рубашки мелко крестящегося настоятеля.

– Не… не… – запищал пожилой доминиканец, словно язык его онемел от страха.

– Брось его трясти, камрад, – властно положил руку на плечо соратника Солано. – Он и так едва дышит.

– Не знаю… – выдавил настоятель, судорожно махнув в сторону выбитой взрывом двери. – Убежал туда…

Солано сдвинул брови, взгляд его потемнел.

– Это его покои? – ткнул он пальцем в распахнутую дверь.

– Нет… мои… – захрипел старик. – А его… вон там.

Дрожащий палец указал на соседнюю дверь, едва прикрытую, словно ловушка.

Во дворе монастыря снова бухнул взрыв, а следом донеслись выстрелы и вопли, от которых кровь стыла в жилах.

«А вот и первая кровь», – мелькнуло в голове Солано, и он шагнул в комнату инквизитора.

Так и есть. Письмо отца лежало поверх всех бумаг, раскрытое и разглаженное. Видимо, его читали внимательно и не раз.

«Чёрт! – выругался про себя Солано. – Это моя ошибка. Я пренебрёг конспирацией. Это теперь может дорого стоить мне и моим планам».

– Всех монахов в подвал вместо пленных. И найдите мне этого инквизитора! – проорал он в раскрытую дверь группе бойцов охраны. Скорее срывая злость, чем что-то уточняя в плане.

И пока кечуа соображали, самим им бежать или только передать распоряжение, Солано уселся в кресло следователя и начал читать письмо отца.

«Любопытно… – губы его дрогнули в полуулыбке. – Старик Лопес признаёт, что сын одержим, но предлагает притворяться и активно помогать Карлосу в государственном строительстве. Что же это, как не сделка с дьяволом? Не ожидал я от тебя такого – Карлос Лопес. Не ожидал».

Свернув письмо в трубку, он засунул его за пазуху, а остальные бумаги швырнул в камин. Вскрытый ящик стола блеснул монетами, но Солано уже рылся в папках с письмами – переписка с лимскими чиновниками могла пригодиться, хотя бы даже образцами подписей.

Жилые покои настоятеля были богаче на улов в плане ценностей, но ничтожны с точки зрения полезной информации. Разве что великолепная гитара да неплохая подборка книг по искусству нашла приют в мешках, которые кечуа активно таскали к выходу.

Мародёрка сейчас шла по всему монастырю. Поликарпо лично руководил разборкой типографского пресса и изъятием всего инвентаря. И даже монаха, который работал с типографией, вытащили из подвалов, и теперь он с ужасом узнал, что на неопределённый срок стал пленником язычников.

Разбирал пресс непосредственно разнорабочий университета, озлобленный за своё пленение. А рядом на скамеечке сидели удивлённые происходящим парагвайские гаучо и косились на горько стенающего ректора Фейхоо.

– Сеньор Солано! – довольные жизнью несостоявшиеся студенты потрясали мушкетами. – Мы всё оружие собрали!

– А форму? – строго посмотрел на них Солано. – Вернитесь и разденьте солдат до исподнего, и живых, и мёртвых. Нам она обязательно пригодится.