Текст книги "Парагвайский вариант. Часть 1 (СИ)"

Автор книги: Олег Воля

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Вы нарушили государственную границу Бразильской империи, – заявил он на неплохом испанском. – И вы подозреваетесь в контрабанде. Ваше судно подвергнется обыску и конфискации. А вы отправитесь в тюрьму! – сходу наехал офицер, старательно делая грозное лицо.

Солано ткнул в бок Фелипе, и тот вспомнил одну из заготовок.

– Сеньор, это недоразумение! Мы не нарушали законов, и мы всегда готовы уплатить вам любые пошлины… э-э-э… Империи. Бразильской.

– Само собой, уплатите, – усмехнулся офицер и почесал укушенную шею. – Закон превыше всего. А что это за дом на воде у вас? И зачем вы к нему мельничные колёса прилепили? – наконец, не выдержал он и задал мучивший всех вокруг вопрос.

– О! Это наша походная хижина. Его двигают по воде четыре мула посредством вот этих колёс. Позвольте, я вам всё покажу и объясню. И вы сами сможете убедиться, что мы не контрабандисты.

Полчаса лейтенант, сержант и двое солдат изучали необычную посудину. Офицер получил из рук в руки двадцать песо и попутно реквизировал три бутылки отличного вина и пачку табака.

После короткой демонстрационной прогулки на животной тяге лейтенант совершенно подобрел и задал наконец вопрос о конечной цели маршрута.

Рамон свою роль не забыл и выдал со всей серьёзностью, на какую был способен:

– Мы натуралисты. По заданию Британского музея мы собираем образцы растений. Нам дано задание исследовать верховья Гуапоре и болото Пантанал, которое вы называете Лагуна-Гаиба.

– Матерь Божья, – всплеснул руками сержант. – Ещё одни натуралисты!

– Везёт мне на вас в последнее время, – добавил лейтенант.

Глядя на удивлённые лица пришельцев, он приказал:

– Сержант, притащите моего нового друга, если он сам прийти не сможет.

Через пять минут к берегу, поддерживая под руки, привели человека, видимо, мертвецки пьяного.

– Жуан, друг, смотри! – воскликнул лейтенант. – Это твои коллеги-натуралисты. Они тоже за бабочками плывут.

Человек поднял голову, сосредоточил взгляд и зацепился им за Солано.

– Мистер Дебс, – завопил он. – Спасите меня! Я здесь сопьюсь! Заберите меня с собой!

Это был Иоганн фон Тшуди.

(Современное состояние форта)

Глава шестнадцатая

Где то в Аргентине бушует битва, а Солано приплывает в Вила-Бела под новый год

Хосе Доминго Лопес стискивал зубы, пытаясь подавить дрожь, то и дело пробегавшую по его телу. Каждый раз он украдкой оглядывался – не заметил ли кто его слабости. Конь под ним нервно переступал копытами, будто разделяя тревогу хозяина. И было отчего: сегодня им предстояло принять первый настоящий бой. Как и большинству его людей – разношёрстной компании гаучо, индейцев и таких же, как он, необстрелянных офицеров, составивших левый фланг армии Корриентеса.

После договорённости между Парагваем и Корриентесом события протекали достаточно бурно. В течение августа и сентября в Корриентес отправлялись военные грузы, которые с болью в сердце отрывал от себя Роке Алонсо. Десять пушек с расчётами, порох, снаряды, тысяча ружей и куча холодного оружия. И само собой – люди. Брали не всех подряд, но полторы тысячи добровольцев набралось, среди которых было пятьсот кавалеристов под командованием Хосе.

Весь октябрь новоприбывшие проходили слаживание с новособранной армией Корриентеса, которую противники в насмешку обозвали «школьниками». Там и в самом деле было много безусой молодёжи, желавшей своей провинции свободы от диктата Росаса.

А аргентинский каудильо всё это время добивал сопротивление в провинциях правого берега и собирал свои разбросанные силы. Наконец, под командованием генерала Эчагуэ, они двинулись на Корриентес.

Как и предсказывал брат Карлос. Часть сил под командованием Уркисы осталась контролировать границу с Уругваем. Но вся пехота и артиллерия маршировала по раскалённым дорогам междуречья на север.

Генерал Пас и губернатор Ферре отнюдь не были пассивными всё это время. Армия вторжения находилась в плотном кольце летучих отрядов, уничтожавших всякую возможность посылать курьеров или безопасно фуражироваться. Почти каждую ночь на патрули Эчагуэ совершались нападения. Все мостики при приближении неприятеля сжигались, и припасы из сёл вывозились.

Неудивительно, что пятитысячная армия двигалась крайне медленно и к берегам реки Каагуасу подошла только к концу ноября. Именно здесь решил дать генеральное сражение Хосе Мария Пас.

Сезон дождей наполнил Каагуасу водой, и брод, напротив которого замерли две армии, бродом быть перестал. А следовательно, врагу не имело смысла рисковать с переправой под огнём неприятеля. Эчагуэ искал возможности для обхода. Для скрытой переправы. Два дня назад Хосе со своими парнями сорвал одну такую попытку выше по течению.

Но Пас внезапно двинул армию вперёд. За одну ночь все его силы переправились на левый берег, оказавшись в ловушке между рекой и врагом. Эчагуэ, вероятно, уже потирал руки: его войска не только превосходили противника числом, но и были лучше вооружены и выучены. Однако генерал Пас именно на эту самоуверенность и рассчитывал.

Федералисты построились к бою незамысловато. В центре – пехота и вся артиллерия, по флангам – кавалерия, разделённая поровну, и кавалерийский резерв. Просто, логично, предсказуемо. А вот если смотреть на построение Корриентеса со стороны противника, то картина была совершенно иная. Левый фланг армии был сильно оторван от центра, ибо между ними изрядное пространство занимало заросшее камышом и кустами болото. Да и был этот фланг откровенно слабым.

Враг не мог не клюнуть на такую приманку – и он клюнул.

Рожок протрубил сигнал. Знамя генерала Нуньеса качнулось.

– Начинайте, капитан! – крикнул подскакавший вестовой.

Эскадрон тронулся. Справа и слева – остальные. Всего пятьсот сабель. Намеренно мало. Намеренно уязвимо.

Зазвучали рожки и трубы в рядах федералистов, и их крыло пришло в движение. Даже на беглый взгляд там было больше тысячи всадников – почти половина всей кавалерии, которую привёл сюда генерал Паскуаль Эчагуэ.

– Отход!

Флажки взметнулись в воздух. Эскадроны Корриентеса развернулись и побежали, показывая своё решительное нежелание сражаться. Это было позорным бегством в глазах противника. Наверняка они сейчас улюлюкали и орали. Но услышать это Хосе не имел шансов – земля дрожала от топота тысяч копыт. Конница удирала, не заботясь об утомлении лошадей, но соблюдая заранее оговорённую очерёдность. И эскадрону Лопеса досталось уходить замыкающим.

Ровное поле начало сужаться – с ширины в милю до узкого прохода между болотом и рекой Каагуасу. На рысях конница Корриентеса пронеслась сквозь это бутылочное горлышко, и тут же за их спиной начала выстраиваться линия пехоты, вооружённой не только ружьями, но и кавалерийскими пиками, наподобие испанских терций былых времён. Часть пехотинцев тащила заранее заготовленные рогатки, формируя заграждение.

Позади уже часто хлопали выстрелы. Это ополчение Корриентеса, до поры таившееся в зарослях вдоль реки и вдоль болота, открыло огонь во фланг преследующим федералистам. Сужение поля заставило последних сплотить свои ряды, и в образовавшейся конной массе каждая пуля находила свою цель.

Хосе Лопес приотстал, пропуская своих подчинённых, и полюбовался на происходящее на покинутом поле боя.

Залп пехоты ударил в упор по несущейся кавалерии. Тут же грохнули пушки – батарея, до сих пор скрытая кустарником, открыла огонь. Картечь выкашивала ряды федералистов, превращая атаку в кровавую свалку. Конница, не сумев с ходу прорвать пехотный строй, смешалась, а на пятачке перед штыками началась давка. Люди падали под пулями, кричали, давили друг друга – замысел Паса сработал.

Воодушевлённый Хосе вернулся к своим людям, которые стояли в тылу всей армии, давая отдых лошадям и ожидая приказов. Они теперь превратились в резерв. Командование должно было решить, где их использовать – добивать и преследовать ослабленный правый фланг федералистов или оказать помощь своему правому флангу, на равных схлестнувшемуся с конницей врага. Увы, численного превосходства там получить не удалось, даже благодаря хитроумному замыслу Паса.

Пехотный центр противника, к счастью, был пассивен. Хотя атакуй он – и всё могло пойти плохо, ибо у врага вся артиллерия и пехота была сосредоточена в одном кулаке, в отличие от Корриентеса.

Наконец, вестовой от Паса передал приказ, и Нуньес повёл всех на помощь своему правому флангу. Свежие силы, вброшенные в сражение, переломили равновесие, и враг начал беспорядочно удирать. С саблей наголо Хосе скакал, преследуя удирающего врага – судя по всему, иррегулярных гаучо, вооружённых только пиками. И в этот момент удача изменила молодому офицеру. Какая-то федералистская скотина раскрутила болас и наудачу метнула в догоняющих. Шары захлестнули ноги коня, и Лопес полетел вперёд через его голову.

(Описана абсолютно реальная битва https://en.wikipedia.org/wiki/Battle_of_Caaguazú )

* * *

От стен форта удалось отплыть только три дня спустя.

Увидев новые лица, лейтенант исполнился гостеприимства, и трое гаучо беспробудно бухали в его компании всё это время. Именно им пришлось вынести на себе сокрушительный удар по печени от самогона местного производства.

За это время Солано уяснил, что фактически в форте командует Сержант Исаак Бардавид. Он держал форт в ежовых рукавицах. Дисциплина, хоть и своеобразная, царила здесь железная. Солдаты не столько служили, сколько выживали, забытые столицей настолько, что даже жалование перестали присылать. Продукты из Вила-Бела-да-Сантиссима-Триндаде доходили исправно, но о деньгах или боеприпасах никто и не вспоминал.

Это заставляло сержанта крутиться и использовать подчинённых на всякого рода заработках. Первым и главным, конечно, было самогоноварение. Сержант гнал алкоголь из любых местных фруктов и ягод. В тени складских помещений стояли длинные ряды кувшинов, заткнутых соломой, в которых зрела брага. Маленький медный аламбик практически не остывал, вырабатывая убойную «огненную воду», которую сержант активно сбывал по всей округе, спаивая индейцев.

Расплачивались они всевозможными дарами природы, которые сержант очень настойчиво пытался всучить Солано. Кечуа он за людей не воспринимал, а трое «взрослых» были очень заняты «деловыми переговорами». Так почему бы не развести мальчишку? Но, увы. Солано все эти потуги встречал с улыбкой и обмениваться решительно не хотел.

Пока спутники были заняты дегустациями, Солано времени зря не терял. Пользуясь короткими паузами между дождями, он с помощью кечуа и примкнувшего к ним Тшуди соорудил навес и под его прикрытием организовал выжигание древесного угля. Численность экипажа увеличилась, и припасы следовало тоже пополнить.

Тшуди оказался здесь случайно. Из-за акции революционеров в монастыре Сан-Доминго он оказался в числе арестованных. Патрули Гомарры хватали всех подряд по подозрению в шпионаже и мятеже. Поскольку армия уже тронулась в Боливию, его вместе с другими арестованными погнали вслед за штабом армии. И отпустили учёного только уже в Боливии, рядом с городом Ла-Пас.

Сочтя это знаком судьбы, швейцарец решил исследовать сельву, следуя по рекам восточных склонов Анд. Тем более что ему попался очень приятный попутчик из местных с собственной большой лодкой и совпадающими планами. Всё было прекрасно, пока лодка не пристала к берегу около крепости Принсипе-да-Бейра. Тшуди оказался в алкогольном плену у коменданта, а за это время его попутчик благополучно испарился с частью вещей швейцарца. Так что он буквально молил Солано взять его с собой. И то, что маршрут «мулохода» удаляет от региона, избранного Тшуди целью исследований, того ничуть не смущало.

В итоге Солано дал себя уговорить. Да и было бы странно отказать швейцарскому натуралисту, до этого прилюдно заявив о научных целях миссии. Хотя, конечно, наличие этого любопытного учёного Солано стесняло. Но были и свои плюсы. У попаданца появилась отличная возможность подтянуть свой французский язык, а также почерпнуть относительно свежих знаний о том, чем живёт и дышит Европа.

Отплывали 19 ноября, имея на борту три «бездыханных тела» с тяжёлым алкогольным отравлением. Лейтенант тоже провожать не вышел по аналогичной причине. Сержант таки получил свои пять песо, загрузил лодки дополнительной едой и попрощался. Отдохнувшие мулы вспенили воду гребными колёсами, и «мулоход» двинулся вверх по извилистой Гуапоре, придерживаясь того берега, где течение было слабее.

До Вила-Бела-да-Сантиссима-Триндаде Солано рассчитывал добраться за месяц и успеть как раз к Рождеству. Но, как обычно, планы не выдержали столкновения с реальностью. Течение Гуапоре в связи с паводком несколько усилилось, а силёнок у мулов всё-таки не хватало, чтобы уверенно его преодолевать. Кроме того, река несла огромное количество всевозможного мусора – от брёвен и наглых крокодилов до целых плавучих островов. И двоим из экипажа приходилось постоянно дежурить с шестами и отталкивать мусор в сторону от колёс.

«А в американской манере располагать гребное колесо сзади есть здравый смысл», – отметил для себя Солано.

Но и свободным от вахты скучать было некогда. Солано реализовал свой замысел с перевыполнением. Он не только сам учил французский язык, но и заставил кечуа и гаучо делать то же самое. Так что Тшуди был надёжно озабочен, и у попаданца появилась возможность время от времени заниматься записками.

Шум дождя, монотонный скрип беговой дорожки и покачивание гамака – как нельзя лучше способствовали трансовым состояниям. И Солано погружался в свои залежи прочитанного, услышанного и увиденного за долгую жизнь в поисках полезных текстов и идей.

Техника этого погружения уже была многократно отработана Солано. Он мысленно формулировал задачу и память сразу предоставляла ему вереницу эпизодов, хоть как-то к теме относящихся. Выхватывая эпизоды, можно было погружаться в них и заново прочитать книгу или заново послушать лекцию. И времени это отнимало мгновения.

Немало ценного он обнаружил в воспоминаниях детства. Например, единственной книгой, ознакомившей его с канонами Ветхого Завета, была «Занимательная Библия» Лео Таксиля. И если тогда, в детстве, он читал её не особо внимательно, то сейчас мог заново вызвать её страницы в своей памяти и начать переписывать на бумагу.

Воистину невероятный дар условного бога.

Почему условного? А потому что, несмотря на случившееся, Иван Долов так и не перестал быть убеждённым атеистом. Феномен переноса сознания и общение с Виракочей были для него частью ещё не познанных законов природы.

«Придёт время – человечество и эту тайну раскроет. Впрочем, может, и не раскроет, – задумался Солано. – Если существование богов завязано на невежестве человеческой толпы, то сохранять такое положение вещей для богов жизненно необходимо. А инструменты у этих сущностей для воздействия на реальность имеются. Вот я, например…»

По-новому Долову теперь виделась история вообще и история XX века в частности. Этот век, с точки зрения богов, нёс в себе максимальную опасность. Целое государство, взявшее за основу атеизм, рвалось в космос и к тайнам Вселенной. Не случись крах СССР, ещё неизвестно, до чего дошёл бы прогресс человечества. Но увы…

Крах произошёл, и начался безудержный праздник под названием «общество потребления», будто кто-то очень умный и дальновидный решил как можно быстрее сжечь все доступные ресурсы на пустяки и ерунду. Чтобы в будущем гарантированная нехватка этих ресурсов погрузила всю планету в вечную войну за их остатки.

Войну, угодную богам.

Человечество вряд ли вымрет, но, утратив возможность осваивать звёзды и заниматься фундаментальной физикой, оно деградирует до уровня, обеспечивающего вечное процветание богов. Или одного бога. Возможно, это понимал и Виракоча. Но поскольку он уже безнадёжно проиграл, то решил поправить реальность.

Как именно сочетаются его покинутый мир XXI века и тот, который он собственными действиями создаёт сейчас, в голове Ивана никак не укладывалось. Однако построить СССР на южноамериканской почве он собирался вполне серьёзно. Если хватит жизни…

И даже если Виракоча посчитает договор невыполненным, Иван всё равно останется доволен собой. Уже сама демонстрация возможности жить в бесклассовом справедливом обществе станет подвигом. Если же удастся сделать его стабильнее Советского Союза, появятся реальные шансы на мировую победу социализма, единение всех народов мира и выход за пределы планеты.

Нужно лишь решить проблему вырождения управленческой элиты, придумать механизм её позитивного обновления. Чтобы не повторить ошибку КПСС из своей истории.

Сам Иван Долов являлся членом партии и считал себя убеждённым коммунистом. Но одновременно он оставался аналитиком и реалистом. Распад Союза открыл ему много новой, ранее неизвестной информации. Тогда он с изумлением осознал: Коммунистическая партия выродилась в коллективного паразита.

Каждый партийный деятель мог заставить местную исполнительную власть плясать под свою дудку, но ни один из них не отвечал за последствия. Партия превратилась в идеальное прибежище негодяев и тунеядцев. Больше никого не опасаясь после смерти Хозяина, они сбивались в стаи и постепенно заполонили весь партийный аппарат. К концу советской эпохи это стало очевидным, однако было уже поздно. Крысы уже запустили механизм разделения общегосударственных активов по своим частным норам.

Кроме того, заигрывания с союзными республиками в ущерб РСФСР и внутрипартийная борьба за власть вызвали системный национализм на окраинах. Как только представилась возможность, как только в Москву пришёл очередной «Николашка», страна развалилась.

Всё это нужно учитывать в новом проекте.

* * *

Внезапная ругань на французском и хохот заставили Солано отвлечься от глубоких размышлений. Гаучо наконец додавили Тшуди, и он начал им преподавать самое интересное в любом языке – нецензурную лексику.

Надо сказать, что их усердие в изучении совершенно ненужного им языка объяснялось просто. Солано объявил, что по прибытии в Асунсьон каждому заплатит сто песо. Но сразу после остановки в Вила-Бела-да-Сантиссима-Триндаде на их «мулоходе» можно будет говорить только на французском. За каждую фразу по-испански с провинившегося будет сниматься один песо. Так что риск остаться без премии к концу похода всех гаучо изрядно мотивировал. Они с утра до вечера разучивали с Тшуди все возможные фразы, пригодные для похода, и бубнили их к месту и не к месту.

Кечуа учились не менее усердно, но мотив у них был другой: «Инти велел».

Простые ребята. Удобно с ними.

К Вила-Бела они добрались аккурат накануне Нового года – 30 ноября 1841 года.

Столица капитании не могла похвастаться крепостными стенами, зато была уютным, обжитым местом. В её сердце возвышалась «Игрежа-Матриш» – внушительный собор, неожиданно монументальный для этих глухих краёв (1). Вокруг теснились одно– и двухэтажные домики, прячась под сенью раскидистых деревьев. А дальше, до самого горизонта раскинулись плантации, где в сухой сезон чернели цепочки рабов, сгибающихся над полями. Сейчас же в разгар дождей, работники отсиживались в хижинах – кроме городской прислуги, разумеется.

Необычный «мулоход», как всегда, вызвал ажиотаж у чёрно-белой публики и городской администрации. Роль главы экспедиции принял на себя Тшуди и справился с ней превосходно. Солано был при нём переводчиком с португальского, поскольку швейцарец им не владел. Впрочем, многие в городе знали испанский и французский, поэтому трудностей с коммуникацией не было.

Были трудности с тем, как разорваться между приглашениями. Мирок плантаторов был тесен, и новости сюда доходили редко. Поэтому новые лица пользовались повышенным спросом. Особенно если это совпадало с календарным праздником. Даже гаучо удостоились внимания как почти белые люди. Игнорировали только кечуа. Но тем и на «мулоходе» было хорошо.

Звездой сезона стал, конечно, Тшуди. Он расточал комплименты дамам и охотно поддерживал разговоры с мужчинами. Он курил с ними местный табак, пил вино и бесконечно беседовал о политике. А Солано оказался отданным на растерзание прекрасным дамам.

Это была «подстава».

Такой напор женского внимания смущал даже видавшего виды Ивана Долова. И только суровая выучка советской дипломатической школы позволяла петлять в разговорах и никого не обидеть невниманием. Да и возраст позволял прикидываться дурачком временами.

– Увы, месье Тшуди, – развёл руками губернатор Бенедито Руй Барбоза, – проводники, способные провести вас через топи Ла-Гаиба, уже ушли вверх по реке ещё месяц назад, как только поднялась вода. Возможно, кто-то из них скоро вернётся. Вы могли бы задержаться и подождать.

– Но мы рискуем опоздать, если вода спадёт!

– Ничего страшного, – невозмутимо парировал губернатор. – Зато успеете изучить наши края. Здесь есть водопады, от которых захватывает дух, и животный мир, какого не встретишь больше нигде в мире. Разве это не стоит небольшой отсрочки?

Ночевать гостей растащили по поместьям. Тшуди, разумеется, отправился в дом губернатора, а вот Солано отправился гостить у богатейшего из местных плантаторов – Жозе Мария Монтейру. Его фазенда начиналась прямо в черте города и была старейшим здесь хозяйством. Жилище плантатора представляло собой целый квартал из десятка построек. Среди них для гостя нашёлся опрятный маленький флигель.

– Надо только привести его в порядок, – улыбнувшись, пояснил хозяин и отдал соответствующие распоряжения. – А пока не желаете перекусить перед сном? Думаю, нормально поесть вам не дали.

Монтейру, конечно, был прав. Все эти разговоры с дамами оставили Солано полуголодным. И он не отказался от трапезы в компании семьи плантатора.

Прислуживала за столом очень необычная рабыня. У неё было странное сочетание белой кожи и откровенно африканских черт лица: широкий нос, полные губы, кудрявые волосы. Увидев изумление гостя, довольный впечатлением хозяин пояснил:

– Я купил её мать уже беременной в числе прочих рабов лет двадцать назад в Ресифи. Когда Жануария родилась, я так удивился. Мать не знает, кто её отец. Или говорить не хочет. Но, по крайней мере, я тут ни при чём, – рассмеялся Монтейру. – А вот у одного моего приятеля, комендадора Феррейра Алмейда с фазенды Санта-Роза рядом с Ресифи, есть бледнокожая рабыня, по внешности вылитая мазомбу (2). Так там вокруг неё такие страсти кипят! Спаси, господи!

Когда Солано вернулся в выделенный для него домик, то обнаружил там посреди комнаты деревянную бадью изрядных размеров. Она была устлана белой тканью и на треть наполнена холодной водой.

Но гость не успел удивиться этому, как в комнату торопливо вошли рабы господина Монтейру и начали поочерёдно сливать в эту бадью кипяток из кувшинов. Бледнокожая рабыня Жануария бойко руководила всей этой процедурой. Она деловито перемешивала воду и проверяла её ладошкой.

– Всё готово, молодой господин, – наконец лучезарно улыбнулась она.

«Конечно, совестно советскому человеку пользоваться подневольным трудом чернокожих и не совсем чернокожих рабов, но… Так хочется помыться по-человечески», – уговаривал свою совесть Иван Долов. И, разумеется, уговорил.

Выставив недоумевающую рабыню, Солано погрузился в бадью. Он мог вполне сидеть в ней, согнув ноги и оставив над поверхностью только плечи. Мыло и мочалка были под рукой, и юноша, просто посидев немного в горячей воде, принялся энергично отмываться от накопившейся грязи.

Но в какой-то момент, когда Солано принялся смывать пену с намыленной головы, кто-то начал ему помогать. Тёплая струя воды полилась сверху на его макушку. Судорожно протерев глаза, Солано обернулся и увидел улыбающуюся Жануарию, голую по пояс.

Жануария улыбнулась, и в её глазах мелькнул огонёк – то ли насмешка, то ли вызов.

– Я помогу, – повторила она, и её руки уже скользили по его спине, смывая пену.

Солано замер. Голос разума твердил, что это неправильно, что он советский человек, но тело будто жило своей жизнью. «Я её не заставлял», – слабо оправдался он перед собой и позволил случиться тому, чего так давно жаждал. Вскоре бочка была забыта, а девушка стонала под напором его молодой, нерастраченной энергии.

Несомненно, у Долова «сорвало крышу» самым натуральным образом. Молодое тело давно уже было переполнено гормонами и неудовлетворёнными желаниями. Но холодный разум попаданца до сих пор успешно обуздывал веления плоти. Но не сейчас. Отпустив вожжи, старик-дипломат перестал принимать решения и только изредка корректировал происходящее и «давал советы».

Прошёл час, другой, а желание у Солано меньше не становилось. Поначалу даже агрегат не терял работоспособности после срабатывания клапана. Ошеломлённая таким напором рабыня сначала вовсю наслаждалась ситуацией, но на исходе второго часа уже начала всерьёз страдать от натёртости и попросила гостя остановиться. Но этот паровоз уже было не остановить, и вскоре девушка узнала, что есть и запасной вариант для любви. Немножко болезненный поначалу, но тоже вполне рабочий.

Проснулся Солано уже за полдень. Разумеется, в одиночестве, но вполне выспавшимся. Болело. Но сожалений особых не было. Наоборот, эйфория от прошедшей ночи напрочь прогнала любые мысли о путешествии и миссии. Хотелось снова ухватиться за чью-то тугую плоть и заставить её издавать стоны, звучащие в его ушах как музыка.

Но поблизости никого не было. Только на столе стоял кувшинчик со свежевыжатым и отфильтрованным соком маракуйи и тарелочка с кукурузными кексами с гуавой, заботливо накрытая от насекомых тонкой тканью.

И бадью уже унесли…

Весь день Солано высматривал белую рабыню, но натыкался только на насмешливые и даже игривые взгляды чернокожих служанок. Господин Монтейру тоже не удержался от нескольких безадресных комментариев на тему «ух, как хорошо быть молодым». Впрочем, главной темой общения были рабы-индейцы с фазенды Луиса Жерарду. После обеда Монтейру сам повёз Солано к этому негостеприимному фазендейро.

– Купить и доставить новых чёрных рабов – это, конечно, и затраты, и морока, – комментировал он, сидя рядом с Солано в пролётке, которой правил старый негр. – Но принудить к труду аборигенов ещё сложнее и часто дороже. Жерарду ещё этого не понял и всё пытается сэкономить таким образом. Не так давно он нанял охотников за рабами, и те привели ему пару десятков краснокожих как раз из тех мест, куда вы плывёте. Не исключено, что удастся подобрать из них полезного для вас проводника.

Луис Жерарду оказался невысоким и невероятно волосатым человеком. Его густая чёрная растительность на лице решительно претендовала на термин «шерсть». Характер у Жерарду тоже был звериным.

Но среди последней партии рабов действительно оказался подходящий человек. Молодой индеец из племени Гуато. Полукочевого народа, жившего в заболоченных районах Пантанала. Они строили лодки и вели рыболовный образ жизни.

– Это мой лучший экземпляр, – рычал Жерарду. – Он тут единственный, кто выучил сотню слов по-португальски. Остальные просто обезьяны тупые. Я не хочу его продавать.

– Сеньор Луис, – улыбался в ответ Монтейру. – Куда они денутся? Выучат чуть позже. Ваши методы обучения не имеют сбоев.

Они оба рассмеялись, глядя на двух привязанных к столбу индейцев.

– Вам предлагают настоящие деньги за ненастоящих работников. Я не вижу причины для отказа, – продолжал Монтейру.

– Двадцать песо⁉ Разве это настоящие деньги? Раб стоит четыреста! – взревел косматый рабовладелец, и Солано показалось, что он сейчас набросится на них с кулаками. Непроизвольно рука юноши сжала рукоять пепербокса под плащом.

– За здорового молодого негра, – упрямо возразил Монтейру. – У которого родные кусты остались далеко за океаном. Или того лучше – уже рождённого рабом. А ваши дикари всегда готовы удрать. И продать их за пятьдесят песо – уже удача.

– Триста песо!

В итоге бурных торгов сошлись на сотне.

Приобретение было щуплым, испуганным и не производящим впечатления интеллектуала, выучившего целых сто слов по-португальски. Тем не менее с помощью одного из бандейрантов с индейцем удалось объясниться (3).

Тот понял, что покупателю нужно пересечь болото и попасть в реку, которая течёт всё время на восход солнца. Он знал, как это сделать, и обещал их провести в обмен на свободу. Для Солано этого было достаточно.

Отплытие было намечено на пятое января. Разумеется, необходимо было накануне отслужить молебен во испослание удачи в пути. Гаучо и Тшуди не поняли бы, если бы Солано проигнорировал общепринятые ритуалы. Так что часовая служба в полутёмном храме могла бы быть очередной бессмысленной потерей времени. Но среди прихожан Солано заметил Жануарию, и та подмигнула ему многообещающе.

И это обещание она не только выполнила, но и перевыполнила, заявившись в последнюю ночь не одна, а с чернокожей подружкой.

Отплытие вышло скомканным, ибо на городок снова обрушился ливень, и без нужды люди не покидали свои жилища. Но дорога звала вперёд, и «мулоход», пополнивший припасы, починивший ведущую шестерню и принявший на борт ещё одного человека, двинулся вверх по реке.

Но Солано всего этого не видел, ибо беспробудно спал в своём гамаке под шум дождя и гребных колёс.

(1) «Игрежа-Матриш» – Главная приходская церковь. От Соборного храма до приходской церквушки.

(2) Мазомбу – Слово происходит из языка кимбунду (Ангола), где «mazombo» означало «уроженец», но в Бразилии его переосмыслили. Так стали называть Белых бразильцев, рождённых в колонии от португальских родителей (аналог испанского «креол»). Надеюсь, читатели догадались какие именно страсти кипят на упомянутой фазенде?

(3) Бандейранты – охотники на рабов в Бразилии. Как за беглыми чёрными, так и за коренными жителями. В своё время Гуарани под управлением иезуитов сформировали армию, которая успешно давала отпор крупным бандам Бандейрантов. Это послужило одной из причин разгрома иезуитского государства испанской короной.

Глава семнадцатая

Британский консул пишет письма, Солано убивает индейцев а Тшуди его разоблачает

Уильям Томас Хадсон, консул Её Величества в Перу, пребывал в состоянии лихорадочного возбуждения. Новость, привезённая сыном из долгой экспедиции в Калифорнию, затмила все заботы страны, в которой он представлял интересы Британии. Теперь консулу были совершенно безразличны и поражение перуанской армии, и смерть президента Гамарры, и оккупация перуанского Альтиплано вместе с древним Куско. Его пальцы сжимали тяжёлый самородок размером с куриное яйцо – неправильной формы, с матовым блеском, а сознание захлёстывала неудержимая эйфория.

Каждое слово тех двух авантюристов оказалось правдой. Каждое!

Молодой Хадсон выполнил свою миссию безупречно. Его экспедиция прошла долину Сакраменто от северных истоков Рио-де-лас-Платас до южных вод Арройо-де-лос-Мокелумнес, обследовав все значительные притоки. Повсюду. Абсолютно повсюду они находили следы золота. А на Рио-де-лос-Американос их ждала такая богатая россыпь, что даже трезвомыслящий юноша поддался золотой лихорадке, забыв обо всех сроках возвращения. Лишь отказ кечуа работать заставил его опомниться. Именно там был добыт самородок, который сейчас дарил свою тяжесть ладони консула.