Текст книги "На стыке времён"
Автор книги: Олег Евсюнин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)
Нет. Это его снова трясут. Он нехотя открывает глаза. Какой-то бородач. Не молодой. Лет пятьдесят, а то и с гаком. Свирепое, слегка подпорченное глубоким шрамом на щеке, лицо. Такой грохнет и фамилии не спросит.
– Ты из этого мурвока застрелил? – бородач показывает Григорию пистолет.
– Да.
Абориген берет оружие, направляет ствол в сторону озера и нажимает курок. Выстрела не происходит. Бородач возвращает пистолет Григорию.
– Он сломался? Ты можешь его починить?
– Он не сломался, у него кончилась батарея.
Григорий, взяв оружие в левую руку, правой пытается отсоединить аккумулятор. Нет, не выходит.
– Но-но. Только в меня не надо, – бородач мягко отстраняет ствол, который Григорий направил прямо ему в живот. – Вас что, в школе не учили, что нельзя направлять оружие на людей? – смех как рычание, но заросшее волосами лицо скалится доброй улыбкой.
Бородач с легкостью, будто это для него привычное дело, отсоединяет аккумулятор.
– Вот это надо заменить?
– Да.
– Тебе повезло, что заряд кончился после того, как ты убил мурвока. Струсил, наверное? Не стесняйся, здесь любой бы испугался.
– Папа, отойди.
Запыхавшийся Ценна держит в руках огромный кусок какого-то листа. “Что-то знакомое”, – мелькает у Григория.
Парень садится рядом и по-деловому отрезает от листка несколько небольших квадратиков, начинает жевать. Лицо Ценны перекашивает. Судя по гримасе, это занятие не из приятных.
Немного пережевав, Ценна сплевывает кашицу на ладонь Григория и принимается жевать еще. Лицо парня постепенно багровеет, на лбу появляется пот, но он все равно продолжает. Наконец, вся ладонь Григория покрывается кашицей. Ценна обматывает руку Григория травой и сует ему несколько кубиков в рот.
– Ешь.
Это что-то невероятное. Однажды в детстве Григорий раскусил горошину перца, который мама клала в суп. Зажгло так, аж слезы из глаз. Но то было действительно детство по сравнению с тем, что сейчас происходит у него во рту.
– Не выплевывай, ешь, – парень прикрыл рот Григория ладонью. – Хочешь жить – ешь.
– Он выздоровеет?
– Не знаю, папа. Но если я его правильно понял, он потрогал мимозу еще вчера. Значит он уже с ночи, как должен быть мертв.
– Он, конечно, напоминает труп, но только отчасти.
– Его надо в деревню.
– Значит, на сегодня рыбалка отменяется. Ты сможешь идти?
Григорий делает попытку подняться, ноги не слушаются. Нет сил. Тогда попытка улыбнуться. Но и это у него, видимо, выходит не очень убедительно.
– Понятно, – бородач подхватывает Невелина и с легкостью закидывает его к себе на плечо. – Пошли.
Сколько они бредут по лесу, Григорий не помнит. Просто долго. Мерно покачиваясь на плече бородача, он еще раз пытается выплюнуть мерзкую жвачку. Не дает Ценна, неотступно следующий за отцом и следящий за подопечным в оба.
– Жуй, – грозно прикрикивает он. Приходится подчиниться.
– Может, его покормить? – оглядывается отец.
– Не надо. Так быстрее подействует.
Через какое-то время Невелин проваливается в сон. Но он именно засыпает, а не теряет сознание.
И он вот уже под сделанным из больших листьев навесом. Откуда-то сбоку доносятся веселые голоса и низкое басовитое мычание. Потом треск и шорох, словно что-то очень тяжелое волокут по земле.
Григорий лежит на чем-то очень мягком, тепло укрытый неким подобием одеяла. В теле невообразимая легкость. Будто никогда не было ни усталости, ни болезни, ни тяжелого перехода. Будто все это осталось где-то там, далеко, во сне. А теперь только свежая голова и ясный ум.
Попытка встать ни к чему не приводит. Тело не слушается. Ставшие ватными невесомые руки еле двигаются. Он даже не может откинуть одеяло. Ноги. Кажется, что они вообще отсутствуют, живут своей собственной жизнью, и только глаза пока еще подчиняются воле своего хозяина. Страшно. Почувствовав себя абсолютно беззащитным, Григорий делает отчаянную попытку сделать хоть какое-то движение и, вероятно, это ему удается.
Слышатся быстрые шаги. Скосив глаза, Григорий видит Ценну с довольной улыбкой стоящего напротив кровати.
– Добро пожаловать из мира мертвых, – Ценна поправляет одеяло.
– Что со мной? – теперь, когда к Григорию вернулась возможность нормально мыслить, он достаточно легко вспоминает особенности местного диалекта.
– Ты поправляешься. Пока ты еще не можешь владеть своим телом, но скоро это вернется. Не волнуйся, все страшное уже позади.
– Где я?
– У нас в деревне. Тебе надо поесть, сейчас я позову сестру.
– Какую сестру? – Григорий почему-то решает, что место, где он находится – больница, и здесь обязательно должна быть медсестра. Такая полная и вечно недовольная, что ее потревожили.
– Свою сестру. Она тебя покормит и сделает массаж. Тебе это будет полезно. Особенно массаж, – Ценна хмыкает. – Только лежи спокойно.
Вошедшая молодая красивая девушка никак не увязывается с представлением Григория о тучной и суровой медицинской сестре, строго выполняющей все предписания врача и не терпящей никаких вольностей от пациентов. Наоборот, это довольно миловидная девчушка лет девятнадцати-двадцати с мягким овалом лица, немножко вздернутым носиком и приятной улыбкой. Одета она почти так же, как и Ценна, в пончо, сотканное из каких-то лианоподобных растений, только не зелено-серое, а раскрашенное всеми цветами радуги, явно подобранными с чисто женской тщательностью. На шее подобие ожерелья, а талию обхватывает широкий пояс, выгодно подчеркивающий ее женственную фигуру. В руках – глиняные миска и кувшин.
– Привет, – от улыбки на ее щечках появляются две симпатичные ямочки.
– Привет, – Григорий опять пытается достать руку, и это у него опять не получается. – Я вот тут… Наверное, принес вам столько неудобств.
– Сейчас будем кушать, – девушка ставит кувшин рядом с постелью, берет из миски что-то на вид мясное и подносит это прямо к лицу Григория. – Ну, давай.
Невелин послушно открывает рот. Да, это действительно мясо, сочное, в меру жирное, с тонким ароматом костра. Чувствуется привкус каких-то пряностей, вот только соли вроде бы как многовато. Но, в любом случае, вкус изумителен. Григорий с удовольствием проглатывает первый кусок и тут же принимается за следующий, а девушка, облизав свои пальцы, уже вытаскивает из тарелки третий.
– Нравится? – у нее высокий звонкий голос.
– Угу, – кое-как произносит Григорий с набитым ртом. И для выразительности поднимает глаза к небу.
– Сама готовила.
– Бесподобно, – едва успевает промолвить Григорий между проглатыванием предыдущего куска мяса и тем моментом, когда ему в рот мягко, но настойчиво запихивают еще один. – А что это такое?
– Многоножка. И не думайте на счет неудобств. Мы с девчонками кидали жребий, кому и когда можно будет покормить пришельца, убившего огромного мурвока и выжившего после касания мимозы. И я выиграла честно, – девчушка делает серьезное лицо, но это выражение лишь еще более подчеркивает ее детскую непосредственность, – а не потому, что Ценна – мой брат.
Многоножка. Воспоминание об этом отвратительном создании вызывает у Григория чувство омерзения. Начинает подташнивать. Требуется достаточное усилие воли, чтобы открыть рот для следующей порции мяса. Но, в конце концов, ведь он уже ел это и даже значительно хуже приготовленное. А только что это блюдо вызывало у него восторг. Кроме того, кто вообще сказал, что на этой планете ему подадут стейк из говядины? Надо просто отвлечься от ненужных предрассудков. Земная еда тоже еще неизвестно из чего и как сделана. Говорят, кто побывал на мясокомбинате, потом долгое время на колбасу и смотреть не может. В любом случае, верить надо фактам, а не домыслам. С трудом, но Григорию удается побороть глупое ощущение брезгливости. Ведь пища реально вкусна и питательна.
По телу разливается приятное тепло сытости. Григорий все тщательнее и тщательнее пережевывает пищу. Теперь эта трапеза уже перестает быть для него простым поглощением калорий, а превращается именно в то, чем и должна была бы быть в подобном случае. В некий томный ужин. Это как если бы они сидели в ресторане напротив друг друга. Вот только стыдно за собственную немощь. Он снова пробует достать руку. Нет. Не выходит. Хотя пальцы, вроде бы, немного шевельнулись. Девчушка замечает это движение.
– Ты уже шевелишься! Какой ты сильный. А брат сказал, что это произойдет не раньше, чем завтра, – опустевшая миска уходит вниз, появляется кувшин. – А теперь попить.
Жидкость имеет приятный кисловато-сладкий вкус. Наверное, настой на травах или каких-то ягодах. Но пока лучше не спрашивать ни о ее составе, ни о способе ее приготовления. Так надежнее. Григорий с удовольствием выпивает половину кувшина, больше в нем просто не может поместиться.
– Ты меня закормила.
– Если захочешь еще, я оставлю кувшин здесь, – девчушка оставляет посуду где-то внизу, рядом с постелью. – А теперь я должна помассировать тебя.
– Может, на полный желудок не надо?
– Ничего страшного, – девчонка снимает обтягивающий талию пояс, наклоняется к Григорию. Под распахнувшимся пончо вскользь видно ее обнаженное тело. Она действительно прекрасна своей девичьей молодостью.
– Как тебя зовут?
– Неяда.
– А меня Невелин, Григорий. Можно просто Гриша.
– Ты, наверное, там у себя очень важный человек, раз имеешь столько имен.
– Да нет, у нас все имеют по два, а то и по три имени.
– Какие вы все там великие! – непринужденно смеется Неяда. – А у нас каждому и одного хватает.
Григория переворачивают на живот. Лицо тут же упирается в подушку, становится трудно дышать, но Неяда помогает беспомощному человеку повернуть голову. Теперь из неприятных ощущений остается только одно – тяжесть от переполненного желудка. Но это можно и перетерпеть. Тем более что по спине Григория уже скользят крепкие, но очень добрые руки.
Ладони Неяды движутся по кругу, от лопаток к шее, далее по спине к ягодицам и обратно. В залежалой коже начинает циркулировать кровь и это очень приятно. А так же приятно еще то, что незамысловатые движения именно ощущаются, а, значит, тело Григория, пусть пока и не желающее подчиняться своему хозяину, все-таки живет.
Твердые руки массируют ему ноги, потом возвращаются к позвоночнику, и вот Григория уже переворачивают обратно на спину. Теперь девушка ласково водит своими ладонями по его рукам, груди, немного по животу и опять по ногам. Пончо на теле у Неяды сбивается, оголяя грудь и часть плавного изгиба ее тела.
Черт, до чего же приятно на нее смотреть! Григорий, понимая всю неловкость положения, с трудом отводит глаза в сторону. Но взгляд все равно так и возвращается туда, где ему не положено быть.
Заметив его замешательство, Неяда лукаво улыбается. И вот уже ее руки скользят где-то ниже пояса, Невелин вдруг с ужасом ощущает, как она плавными покачиваниями начинает массировать его мужское достоинство. И, что самое страшное, это самое достоинство отвечает ей достаточно заметной пульсацией. Только теперь Григорий понимает, что лежит абсолютно голый, а девушка, не стесняясь, разглядывает его со всех сторон.
– Не надо…
– Что не надо? – мягко спрашивает Неяда и вдруг тихим и вкрадчивым голосом добавляет. – Ты ведь подаришь мне ребенка? Не сейчас, Ценна сказал, что тебе сейчас нельзя, ребенок из-за яда мимозы может получиться плохой, а потом, дней через пять? Мне в это время как раз можно будет заводить ребенка.
– Ты же мне в дочери годишься.
– Тебе не нравятся молодые девушки? – она надувает губки, но потом бросает хитрый взгляд на Григория и расплывается в довольной улыбке. – Все мужчины стараются говорить неправду женщинам. Только у них это плохо получается, потому что когда они без одежды все хорошо видно и так.
И, игриво щелкнув пальчиком по головке уже начавшего подниматься члена, Неяда весело натягивает на Григория одеяло.
– Ты такой смешной, – ласково поцеловав своего пациента, девушка исчезла из комнаты.
– Ты что такого сестре наговорил? – в комнате снова появился Ценна.
– А что такое?
– Да она как тигрица набросилась на меня, расцеловала всего, наговорила кучу комплиментов о том, какой я хороший и что у тебя все-все прекрасно, и убежала.
– Куда?
– Как куда? На улицу, с девчонками судачить, куда еще женщинам бегать?
– Понимаешь, тут такое дело…
– А вот этого пока не надо. Я уже им всем сказал: пять дней минимум. Надо дождаться, пока яд мимозы из тебя полностью выйдет. Надеюсь, ты и сам понимаешь, как это важно. Потерпи дней пять, а уж потом… Ты же тут нарасхват.
– Но я не могу.
– Странно, у сестры об этом совсем иное мнение, – Ценна бесцеремонно откинул одеяло. – Всего один день прошел, а каков прогресс! Если так дальше пойдет, не волнуйся, сможешь. Ладно, тебя покормили, а теперь пора и баиньки. На-ка, выпей.
Григорий понял, что ничего не понял. Честно выпив предложенную ему жидкость с таким уже знакомым горьким привкусом, он еще раз попробовал заговорить с Ценной.
– Послушай, ты же ее брат, а у нее, наверное, есть жених.
– Я ее младший брат, а женихов у нее их три. И все они будут рады, если Неяда получит от тебя ребенка.
“Вот это попал”, – пронеслось в голове Невелина, но веки внезапно отяжелели, и его вновь сморил сон.
Когда он проснулся, от долгого неподвижного лежания на спине все тело ныло. Григорий тихо перевернулся на бок. Так стало удобнее. Мягкий тюфяк, на котором он лежал, струился приятным ароматом свежей зелени. А сразу за стеной, сделанной по типу обычной плетеной корзинки, совсем рядом, метрах в пяти, все так же доносились веселые голоса.
У изголовья Григорий нашел оставленный Неядой кувшин и с огромным удовольствием выпил его содержимое. Хотелось даже крякнуть. Но было и еще кое-что более существенное. Его тело. Черт возьми, оно снова слушалось своего хозяина!
Откинув одеяло, Григорий попытался встать. Пол, набранный из мелких жердей, заскрипел, и Григорий услышал, как кто-то уже бежит к нему в комнату. Боясь предстать перед кем-то в обнаженном виде, он быстро улегся и накрылся одеялом.
В комнату вбежала незнакомая девушка. Круглолицая и с весьма пышными формами под одеждой. Даже свободное пончо не могло скрыть ее богатую грудь, округлые ягодицы и талию, выгодно подчеркнутую небрежно завязанным поясом. Она была несколько старше Неяды, но глаза ее лучились такой же детской непосредственностью.
– Ты уже проснулся? – у нее был низкий грудной голос. – Тебе надо сделать массаж.
– Может, не надо? – робко заметил Григорий.
Ему уже понравилась и эта девушка, ее зардевшийся румянец на щечках, лучезарная открытая улыбка, но признаться себе, что все это лишь бурлящие гормоны восьмилетнего воздержания, он не мог. Но и что тут поделаешь, если, как сказала Неяда, все и так хорошо видно?
– Надо, – отрезала девушка и повернула его на живот. – Ценна приказал.
Чувствуя, к чему все это идет, Невелин старался как мог, придерживать одеяло. Совсем не хотелось, чтобы эта новая знакомая тоже убедилась в том, что целомудрие никак не входит в перечень его обязательных добродетелей.
– Почему ты не хочешь, чтобы я помассировала тебе ноги? – девчонка попыталась силой стянуть одеяло с Григория, но он не дал ей этой возможности.
– Просто не хочу.
– А кушать хочешь?
– А вот от еды бы не отказался, – есть, в принципе, не очень-то хотелось, но не отказывать же девушке во всем. – Тебя как зовут?
– Магнолия, это такой цветок. А тебя – Невелин, Григорий, так?
– Просто Гриша.
– Хорошо, – цветок-Магнолия протянула ему миску с нарезанным салатом. – Ценна сказал, что такая пища сейчас будет тебе самой полезной.
– Я смотрю Ценна у вас в авторитете.
– Как непонятно ты говоришь, – засмеялась девчонка. – Прямо как сверкающие. А Ценна у нас главный лекарь, ученик самого Милона.
– Ну, если так, то да, – улыбнулся Григорий.
Усевшись поудобнее на своей постели, и для верности прижав края одеяла локтями, Невелин осторожно попробовал новое для себя блюдо. Ничего, вкусно. Нечто вроде смеси капусты, редиски и огурцов. Сюда бы еще помидорчиков да заправить все это подсолнечным маслом с майонезиком…
Он слишком отвлекся. Быстрым движением Магнолия вырвала из-под его локтей одеяло и весело рассмеялась. Григорий, поняв, что попался на такую простую удочку, бросил тарелку и вновь натянул покрывало себе по самые подмышки. Хотя было уже поздно, потому что все, что надо было скрыть, уже явилось на свет, и только салат разлетелся по всему тюфяку.
– Но почему ты такой скрытный? Ты такой сильный мужчина…
– Послушай, Магнолия, – Невелин постарался придать своему голосу суровую значимость, – пусть Неяда еще ребенок, но ты-то взрослая женщина и все туда же.
– А что такого? – девушка аккуратно начала собирать остатки салата с тюфяка обратно в тарелку. – Или ты как наши Отцы? Старик Фурий рассказывал, что наши отцы тоже стеснялись делать детей. Они прятались, стараясь, чтобы их никто не видел, а потом вытворяли такое! Только вот детей у них все равно было мало. Зато нам Они завещали иметь как можно больше детей и от разных мужчин. Только нельзя от родственников до четвертого колена. Во как! А ты не знаешь, почему от родственника нельзя?
– Это трудно объяснить. Но вы ведь выполняете их завет?
– Да. Вот Неяде очень нравится Ценна, но ребенок у нее от Геруса.
– У Неяды есть ребенок?
– Он умер. Заболел и умер, – Магнолия с сожалением вздохнула, а потом, будто встрепенувшись, добавила. – Но родился он очень здоровым. Все радовались, что с первого раза и такой сильный бутуз. Просто был мор. Много детей умерло. И у Зетты, и у Нанки, и у… А Ценна старался их вылечить, только не смог. Если б ты видел, как он переживал из-за этого! Но это не его вина.
– Извини, я не знал.
– А Отцы знали. Поэтому они и завещали нам делать как можно больше детей. Чтобы мы могли дожить до того времени, когда нас вновь возьмут туда, откуда мы пришли.
– Это тебе тоже старик Фурий рассказал?
– Фурий все знает. А тебе нельзя грустные вещи рассказывать, ты от этого слабеешь, – Григорий почувствовал, что Магнолия ласково гладит одеяло именно там, где еще до недавнего времени высился такой отчетливый бугорок. Захотелось снять ее руку, но он почему-то подумал, что сейчас будет не время. – У меня было уже три ребенка, и два из них такие крепкие-крепкие. Как ты.
Она ушла. Григорию было не по себе. Но, в конце концов, что он-то мог сделать? От дурных мыслей его отвлек Ценна.
– Несмотря на свой возраст, ты просто притягиваешь наших женщин. Это же надо же, они на самом деле одна за другой влюбляются в тебя. Может, самому стать таким же стеснительным?
– У тебя не получится. Потому что я искренен, у меня это в крови, – стряхивая с себя печальные мысли, подыграл Григорий Ценне. – Лучше принеси мою одежду, я хотел бы встать. Или доктор все еще прописывает мне постельный режим до тех пор, пока все хорошенькие девушки из вашей деревни не насладятся моим кормлением и ощупыванием?
– Раз тебе это уже надоело, тогда пожалуйста, – сверкая веселой улыбкой, Ценна притащил пончо.
– А мои шмотки? – недоверчиво осматривая лоскут с вырезом для головы, спросил Григорий.
– И это завсегда. Юлина!
Мгновение, и на пороге комнаты появилась еще одна девушка. Маленького росточка, сухощавая, но тоже уже женщина и наверняка имеющая детей, как догадался Григорий.
– Юлина, принеси нашему гостю его одежду.
Девушка опрометью бросилась вон из комнаты, сквозь щели в стене было довольно хорошо заметно, как она бежит куда-то по улице, но буквально через совсем небольшое время она уже неслась назад, и не одна.
В комнату ввалилось сразу пятеро. Они аккуратно разложили перед Григорием его спортивный костюм, трусы, носки и скафандр. Все чисто отстиранное и даже, похоже, поглаженное. Только не годное в носку. Просто Григорий запамятовал, во что превратилась его одежда за время путешествия.
– Не буду тебе мешать одеваться, – усмехнулся Ценна и покинул помещение.
А вот девушки покидать комнату не собирались… И не было сил строго прикрикнуть на них.
Глава 7
– И все-таки, хоть я и могу где-то глубоко в душе понять тебя, но ты не прав. Ты упрямо идешь против наших законов, законов, которые сложились поколениями, законов, которые завещали нам наши Отцы.
Старец в сердцах высоко поднял посох и раздраженно ударил им о землю. Его белое морщинистое лицо пошло розоватыми пятнами, губы задрожали, и, казалось, даже густая седая шевелюра начала превращаться в косматую львиную гриву.
– Ты не прав, ты не прав, – громко, акцентируя каждое слово, выговаривал он. – Ты не имеешь права не подчиняться нашим законам. Не подчиняться тем, кто спас и выходил тебя.
– Но я не могу…
– Можешь. Ты все можешь. Но не хочешь. А это значит, что ты просто насмехаешься над нами.
Старец вышел из себя. Руки его дрожали от напряжения, он даже чуть не выронил посох, а полный ненависти взгляд был устремлен даже не на Григория, а куда-то вдаль, будто рядом никого и не было. Будто Невелин был для него ничего не значащим пустым местом.
Григорий нерешительно открыл рот, в очередной раз сделал попытку что-то возразить, но не смог. Слова, уже готовые слететь с его губ, так и не покинули запечатанного прочным кляпом рта.
Старец же все никак не унимался. Все стучал и стучал посохом, негодовал и сыпал проклятья. Так продолжалось минут пять. Гневное шипение с одной стороны и тягостное молчание с другой. И неожиданно все разом кончилось.
Наступила гнетущая, нарушаемая едва различимым старческим сопением, тишина. Было заметно, как по немощному, на первый взгляд, телу прокатываются волны гнева, и как эти волны гаснут, разбиваясь о его несгибаемый внутренний дух.
Старик вдруг преобразился. Не осталось ничего, чтобы напоминало о его недавнем срыве. Рядом с Григорием вновь сидел мудрый, уверенный в себе и очень спокойный человек.
– В завещаниях Отцов сказано, что в их мире тоже отрицалась связь мужчины и женщины вне брака. Но Они же сказали нам, что это было скорее условностью, чем неукоснительно соблюдаемым правилом. Там, в их праведном мире, вершились как свадьбы, так и разводы, и были мужчины, имевшие несколько женщин одновременно, и женщины с несколькими мужчинами. И на самом деле все это было лишь лицемерие. Так рассказывали нам наши Отцы. И потому, в том числе, Они и завещали нам любить того, кто ближе сейчас, а жить с тем, кто близок всегда. Они предвидели все. Они знали, что у нас будет рождаться много слабых детей и будет мор. Они запретили нам любить друг друга до четвертого колена, и это наставление мы свято чтим. Ты новичок, свежая струя. Я прожил очень долгую жизнь, постиг множество знаний, но ты – первый, кто появился на нашей планете, в нашей деревне, начиная с эры Отцов. Именно ты, сошедший с небес, можешь дать моему народу шанс дожить до того светлого времени, когда мы воссоединимся со своим Большим Братом. Когда нас, затерявшуюся крупинку, найдут и вернут в то светлое царство, откуда мы все пришли. Нам надо только дожить до этого.
– И ради этого вы хотите сделать из меня дойную корову?
– Ради того, чтобы помочь неизвестному человеку, двенадцать бросили свое дело, оставили без рыбы целую деревню, но притащили и выходили этого человека. И вот теперь этот человек считает, что он должен выполнить тот закон, который придумал он сам, и не обязан выполнять закон, который спас его самого. Кроме того, ты и сам не против того, чтобы нарушить свои собственные запреты. Естество не обманешь. Тебе просто надо перестать противиться самому себе. Хотя, поступай как знаешь. Ты слишком взрослый для того, чтобы ходить в школу, а я уже слишком стар, чтобы учить тебя тому, что знает даже ребенок.
Старик тяжело встал и, опираясь на посох, пошел прочь. Григорию хотелось бросить вдогонку еще что-то про общечеловеческие ценности, но он промолчал.
С того момента, как Невелин впервые оказался в деревне, прошло более недели. Более здешней недели, в сутках которой было около тридцати часов. Уже на второй день ему удалось оправиться настолько, что он смог совершать пусть небольшие сначала, но самостоятельные прогулки. А на третий день эти прогулки практически уже ничем не ограничивались. Деревня, приветливо встретившая его в лице Ценны и Неяды, теперь раскрылась ему вся. А экскурсоводами по местным достопримечательностям выступали все те же девушки, от услуг которых подчас приходилось отказываться из-за их неискоренимой тяги к подглядыванию за реакцией мужского достоинства Григория на их весьма однозначные притязания. Что греха таить, Григорию нравились местные женщины, нравилась их непосредственность и раскрепощенность. Нравилось, что они родились и выросли в совершенно ином мире, где многие табу отсутствуют и все подчинено единственной цели – сохранению рода. Обидно, но вот такая первобытная мораль выигрывала схватку у высокоцивиллизованного Григория с сухим и разгромным счетом. И он никак не мог противопоставить этому хоть что-то стоящее.
Шло время, Невелин все более и более походил на местного аборигена. На лице отросла довольно густая щетина, которая вначале еще чесалась первые дня три, но в настоящее время беспокоила не так уж и сильно. Загар должен был остаться еще с Земли. А после того, как он убедился, что его личная одежда пришла в абсолютную негодность, и от нее пришлось отказаться в пользу предложенного пончо, его внешний вид и вовсе стал сопоставимым с тутошними обитателями. Правда, пончо ему дали явно коротковатое, с намеком, но подпоясавшись куском мягкой лианы, Григорий, так или иначе, обезопасил свое тело от явных нападок местных вуайеристок. И единственное его различие перед местными составлял только его возраст. Здесь было очень трудно встретить мужчину, которому хотя бы на вид было около пятидесяти. Создавалось впечатление, что это – рай, где все вечно молоды.
Во время одной из прогулок по деревне рядом с Григорием оказалась Берта, женщина явно из более старшего поколения, чем окружавшие его до этого молоденькие девчушки. На вид ей было, как Олине было бы сейчас, если бы она не канула в переходе, а осталась жить рядом. Берту выгодно отличало то, что она не лезла под подол пончо, не пыталась при малейшей возможности пустить в ход свои руки и вообще старалась держать себя сдержанно, хотя пару интимных прикосновений ее тела на себе Григорий все же ощутил. Но это было сделано настолько органично и вскользь, что можно было подумать, что действительно имело место простая случайность. С этой женщиной можно было хоть немного расслабиться и осмотреть округу, поэтому именно с Бертой он и провел больше всего времени, она и показала ему почти все, чем жила деревня.
Располагавшаяся на неком подобии горного уступа, ограниченная с одной стороны почти вертикальной скалой, а с остальных – довольно высоким частоколом, территория деревни представляла собой неправильный четырехугольник размерами приблизительно двести на двести метров. Внутри этого периметра находилось довольно большое множество домиков, сплетенных из лиан и покрытых огромными листьями. Были также и хозяйственные постройки. В дальнем углу Берта показала Григорию несколько загонов с сидевшими в них крупными, размером с большого варана, ящерицами. На одной из этих ящериц Невелин увидел пару присосавшихся многоножек. Как ни странно, но сейчас вид этих омерзительных существ с телом змеи, облепленным ногами, не вызвал у Григория такого отвращения как ранее.
– Эти твари попортят вам ваших питомиц, – указав на кровососов, заметил он.
– Мы их и выращиваем, – мягко улыбнулась Берта.
– Зачем?
– Есть. Мясо многоножки очень вкусно, кроме того, можно отрубать от нее половину и через небольшое время она сама себя вырастит вновь.
– А мясо ящерицы?
– Мясо варана – фу-у, – скривила лицо Берта. – Есть не будешь. Потом еще и живот замучает.
Действительно, вольера с варанами была со всех сторон обнесена дополнительной мелкой сеткой, явно для того, чтобы удерживать тонкие тела кровососов.
В деревне была и еще одна достопримечательность. Родник. Непосредственно под скалой из-под земли ключ кристально чистой воды. Холодной до ломоты в зубах и очень вкусной.
– Это живая вода, – как бы уточняя, заметила женщина. – У нас очень многие, почувствовав себя плохо, исцеляются за счет этого источника. И деревню нашу Отцы здесь основали именно из-за него, и велели всем своим потомкам охранять воду до тех пор, пока мы будем жить на этой земле.
– С этим более-менее понятно, – Григорий прикинул, что имеет дело с чем-то вроде Ессентуков или Нарзана, но местного разлива. – А Отцы? Вы все время упоминаете каких-то Отцов, кто они такие? Это ваши предки, те, что пришли с другой планеты? Что ты знаешь о них?
– Об этом тебе надо поговорить со старцем Фурией, – уклончиво ответила Берта. – А мне надо возвращаться.
– Куда?
– Проводи – узнаешь, – кокетливо заявила гид и, развернувшись в обратном направлении, как бы невзначай задела руку Григория грудью и бедром. Приятное, ни к чему не обязывающее мягкое прикосновение, Григорий даже был бы не прочь его повторить.
Выписывая круги между домами, они прошли на другой конец деревни.
– Не хочешь говорить об Отцах, не надо. Тогда объясни, зачем вам такая крыша?
А вот это действительно поражало. Над всей деревней было устроено что-то вроде решетки-навеса из достаточно толстых и на вид очень прочных бревен. Нечто похожее на каркас, но из этого переплетенья вертикально и весьма на приличную высоту торчали колья поуже, заточенные и по виду напоминавшие огромные пики.
– Это против птиц.
– Я не видел здесь никаких птиц. Когда шел сюда – да, но здесь их вроде нет.
– Потому и нет, – усмехнулась Берта, – что они знают, что все равно им здесь не полакомиться.
– Это что, анекдот такой? Про свисток и крокодилов?
– Какой же ты все-таки глупый, – веселый и беззлобный смех даже не расстроил Григория. – Но мы пришли. Дальше – женская половина.
С виду это напоминало деревню в деревне. Еще один высокий забор с приставленной к нему лестницей и ни одной щелочки.
– Мне туда нельзя?
– Нежелательно.
– Тогда – пока, – и Григорий неожиданно для самого себя поцеловал своего симпатичного гида.
– Пока, – Берта ответила ему ураганной взаимностью. На Невелина будто шквал налетел. – Не забывай меня, – с трудом оторвавшись от Григория, прошептала она и полезла через частокол. Под развевающимся пончо мелькнули голые ягодицы. Оторваться от такого зрелища да еще после восьмилетнего воздержания было просто нереально.
– И зачем она тебе далась? – насмешливый голос прямо над ухом у Григория. Опешив от неожиданности, он резко обернулся. Рядом, скорчив язвительную физиономию, стояла Зетта, одна из многочисленных девчонок, достававших его с первого выхода в деревню. – Ей все равно не удастся получить от тебя ребенка. Только силы зря потратишь.
