Текст книги "Солдаты Рима (СИ)"

Автор книги: Олег Веселов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

   Чем ближе Эмилий подъезжал к столице, тем многолюдней становилось на дороге. Повозки, верховые, просто пешие – все куда-то спешили, торопились, сливаясь в плотные не иссякающие даже ночью потоки. На постоялых дворах и в гостиных домах невозможно было найти свободного места, и если бы не подорожная Цезаря, пришлось бы ночевать на улице. Трактирщики, увидав проконсульскую печать, кланялись чуть не до земли, выставляли на стол лучшее угощение, а для Мохнорылого всегда находилась полная торба ячменя. За столом вокруг него собиралась толпа любопытных, послушать последние известия из Галлии. Их интересовало всё: в каких битвах он участвовал, собирается ли Цезарь идти за Рейн, сколько земель он подчинил и будут ли туда выводить колонии. Люди посолиднее расспрашивали о дорогах, безопасны ли проезды по стране, как долго продлиться война и какие племена готовы торговать с Римом. Вообще, имя Цезаря и всё, что с ним было связано, вызывали живейший интерес. Эмилий раньше и не подозревал, что война за Альпами находит такой яркий отклик здесь, в Италии.

   За несколько миль до Рима вдоль дороги стали вырастать гробницы и фамильные склепы знатных римских граждан, отделанные мрамором и крупнозернистым гранитом. Они как бы образовывали преддверие города, напоминая всем проходившим мимо о делах и заслугах покоящихся под их сводами людей. Читая имена и эпитафии на надгробных плитах, можно было прочесть всю историю Республики, начиная от изгнания царей и заканчивая диктатурой Суллы. Путешественники, особенно провинциалы, часто останавливались подле древних памятников и с благоговением прикасались к холодным камням, словно пытаясь ощутить в себе часть этой истории.

   Возле одного из склепов Эмилий заметил роскошную лектику, покрытую пурпурной тканью и увитую гирляндами цветов. Издалека её можно было принять за царственный шатёр, устремившийся вверх остроконечной вершиной. Какой-нибудь богач решил посетить могилу родственников. Рядом сидели на корточках дюжие носильщики-сирийцы и презрительно посматривали на проходивших мимо людей. Один из них, с перебитым носом, окинул Мохнорылого насмешливым взглядом и что-то сказал своим товарищам. Носильщики рассмеялись и закивали коротко стрижеными головами.

   В лицо бросилась краска. Эмилий натянул поводья и повернул коня в их сторону. Роукилл учил его не поддаваться чувствам и всегда сохранять спокойствие, но когда над тобой смеются рабы, сохранить спокойствие бывает очень трудно. Он остановился в двух шагах от носильщиков и пристально посмотрел в глаза кривоносому.

   – Не хочешь повторить, что сказал?

   Раб даже не подумал подняться. Он только слегка пожал плечами и ответил с сильным восточным акцентом:

   – Езжай, куда ехал, господин. Я не в твоей власти.

   Никогда ещё Эмилий не слышал, чтобы раб говорил так со свободным римским гражданином. Не иначе порядки в столице отличались от провинциальных, или он был любимчиком своего хозяина. Но в любом случае нужно наказать дерзость. Эмилий потянулся к мечу, но рабы вдруг разом вскочили, один схватил Мохнорылого под уздцы, остальные сжали декуриону руки.

   – Езжай, куда ехал, господин, – повторил носильщик.

   Теперь в голосе слышалась угроза. У каждого из рабов на поясе висел длинный нож, видимо, кроме обязанностей носильщиков они исполняли роль телохранителей. Эмилий не сомневался, что они пустят их в ход, но и отступать перед рабом было недостойно свободного человека. Он ударил Мохнорылого шпорами, и мерин взвился на дыбы, разбрасывая носильщиков в стороны.

   – Тебя никто не предупреждал, раб, что нельзя безнаказанно оскорбить римлянина!? – закричал он. – Тем более солдата Цезаря!..

   Крик перешёл в воинский клич. Люди на дороге испуганно отпрянули, и даже рабы, только что такие смелые, растеряли всю самоуверенность и невольно подались назад.

   – Стой!

   Мелодичный, но сильный голос заставил Эмилия отступить, меч, так и не успев до конца выйти из ножен, скользнул обратно. Даже Мохнорылый перестал рваться из седла и опустился на все четыре копыта.

   Перед склепом стояла девушка, вытянув вперёд руку, словно ограждая раба от неминуемой расплаты. Рука была тонкая, изящная, хрупкая, но она оказалась сильнее ярости декуриона. Эмилий сразу понял, что не сможет противостоять ей. Девушка была одета в тунику с одной пурпурной полосой и длинную столу перевязанную под грудью шёлковым пояском. Густые чёрные волосы, уложенные в узел, покрывала белоснежная вуаль, спускавшаяся на плечи золотой бахромой. Большие, чёрные как маслины глаза, смотрели на него со спокойствием Юноны, и лишь припухлые почти детские губки слегка вздрагивали от волнения.

   – Стой, солдат! В своём рабе вольна только я! И только я имею право наказывать его или миловать!

   Эмилий сжал рукоять меча так, что побелели костяшки пальцев, и глубоко вздохнул.

   – Этот раб осмелился посмеяться надо мной, – услышал он собственный хриплый голос.

   Почему-то пересохло горло и забилось сердце, но не в груди, как положено, а много ниже, в животе.

   – И в тебе сразу взыграла гордость? – усмехнулась девушка. – Что произошло, Ямхад? – повернулась она к рабу.

   Кривоносый пожал плечами, будто не понимая своей вины.

   – Я всего лишь сказал, что конь этого господина больше похож на недоделанного телёнка, чем на коня. Да ты и сама это видишь, госпожа...

   Кровь в венах мгновенно вскипела, и уже не было той силы, которая могла спасти раба от заслуженного возмездия. Но девушка опять взяла над ним верх. Она быстро шагнула вперёд, прикрыв собой носильщика, и теперь, чтобы дотянуться до раба, Эмилию пришлось бы сначала растоптать её. Мохнорылый на это ни за что бы не согласился. Да и сам он не хотел этого.

   – Как тебя зовут? – вдруг спросила она.

   Не так просто унять гнев, растёкшийся по телу огненной лавой. На то нужно время.

   – Я солдат Цезаря!..

   – Это я уже слышала. – Улыбка, коснувшаяся её губ, напоминала алый бутон ещё не распустившейся розы, омытой прохладной утренней росой. Глядя на нее, тоже хотелось улыбаться. – Прости, но ты говорил так громко, что мне даже пришлось прервать молитву. А имя? Имя-то у тебя есть? – она провела рукой по шее Мохнорылого, и мерин радостно оскалился. Никому другому он подобного не позволял.

   То ли мир свихнулся, то ли я, – подумал Эмилий.

   – Луций Эмилий, – буркнул он.

   – А коня?

   – Его? Ну... Его зовут... Мохнорылый.

   Она звонко рассмеялась, и Эмилий вдруг понял, что уже никогда не сможет забыть этот смех.

   – За что ж тебя так обидели, рыженький? Ну ничего, не расстраивайся. Знаешь, а мне даже нравиться. Нечасто встретишь коня с таким... редким именем...

   Она повернулась к Эмилию.

   – Мне пора ехать... А раба я накажу, как он того заслуживает. Ямхад, напомни мне вечером о своём проступке.

   Девушка отогнула край занавески и села в носилки. Сирийцы легко подняли их на плечи и быстрым шагом двинулись к дороге. Эмилий долго следил за пурпурным шатром, плавно плывущим поверх людского потока, пока тот не растворился среди толпы.

   – Какая же она красивая, – вздохнул он и хлопнул мерина по крупу. – А ты не очень-то зазнавайся. Если ты ей понравился, это не значит, что теперь я тебя буду возить.

   У входа на Мульвиев мост его остановили стражники городской когорты. Старший патруля, судя по красному гребню на шлеме – центурион, махнул рукой и указал на обочину.

   – Подорожная?

   Эмилий протянул офицеру мятый лист сложенный вдвое и осмотрелся. Отсюда уже открывался вид на Марсово поле и на городские стены, тёмной полосой протянувшиеся вдоль подножья Капитолия и Квиринала. Дорога шла мимо торговых лавок и доходных домов и исчезала за воротами. За ними билось сердце Италии и всего мира – Рим.

   – Значит, из самой Галлии пожаловал? Как там?

   – Нормально. Воюем потихоньку.

   Центурион вернул подорожную и кивнул.

   – Всё в порядке, можно ехать. Коня оставишь в общественных конюшнях, слева от ворот. Въезд в город верхом разрешён только после десяти часов вечера. Если у тебя, конечно, нет на то особого дозволения сената. У тебя его нет?

   Эмилий подобрал поводья и выпрямился.

   – Видел тут лектику в форме шатра?

   – Видел, – усмехнулся центурион. – Не по себе дорогу мостишь, декурион. Маловат званием.

   – Не твоё дело, – и прищёлкнул языком. – Но, пошёл...

   Перед воротами стоял ещё один патруль и придирчиво всматривался в протекавший мимо людской поток. Если бы центурион на мосту не предупредил его, что коня нужно оставить в конюшне, то это непременно сделали здесь. Стражники заворачивали назад все пытавшиеся проникнуть в город повозки, и только один важный господин на белом жеребце проехал не останавливаясь. Но видимо у него имелось то самое дозволение сената.

   Краснощёкий стражник в новеньком плаще вновь проверил у него подорожную и разрешил идти дальше. Службу в Риме несли исправно. Останавливали всех, кто вызывал подозрения, особенно военных в помятых пропылённых доспехах.

   – Эй, служивый, как мне на Палатин пройти?

   Стражник прищурился и во второй раз окинул Эмилия внимательным взглядом.

   – А зачем тебе на Палатин? Я не знаю, что привело тебя в Рим, декурион, но мой совет: зайди сначала в канцелярию претора, а потом постарайся найти ночлег.

   – С ночлегом я как-нибудь разберусь. А куда идти, мне решать. Подорожную видел?

   Краснощёкий помялся, вспоминая отпечаток проконсульской печати, и пожал плечами.

   – Ладно, решай сам, но потом не говори, что я не предупреждал... Сейчас иди прямо, к форуму, потом свернёшь направо в Этрусский квартал и, не доходя до Большого цирка, налево к Мугионским воротам. Там храм Юпитера Статора, издалека видно, так что не промахнёшься. Только будь поосторожней, Этрусский квартал не самое спокойное место...

   Сразу за воротами Эмилия окружила стайка мальчишек, предлагая за пару мелких монет провести его в любую часть города. Он едва отбился от них, придерживая одной рукой меч, а другой подвешенный к поясу кошелёк. Лица у мальчишек были такие, что ещё не известно, куда бы они его завели. Сам когда-то вот так встречал приезжих у городских ворот и при случае был не против срезать кошель у зазевавшегося чужака.

   Широкая мостовая провела его вдоль длинного ряда домов и торговых лавок к форуму. Просторная площадь, с которой связывалось столько легенд и преданий, и на которой были сосредоточены вся власть государства и все его богатства, больше напоминала рынок. Со всех сторон её обступали храмы, базилики, увитые плющом беломраморные колоннады портиков, застывшие в неподвижных каменных позах статуи богов и консулов. Над ними, пристроившись на крутых склонах холмов, возвышались другие храмы, другие портики и другие статуи. И вокруг всего этого архитектурного величия крутился бесконечный, не замирающий ни на мгновенье сплошной людской водоворот.

   Эмилий никогда не видел такого множества людей, собравшихся в одном месте. Они одновременно двигались в разные стороны, торопились, сталкивались, ругались, опять куда-то торопились, словно в этом заключался весь смысл их жизни. Между ними сновали лоточники, предлагая всякую снедь и дешёвое вино. Торговля шла бойко, и лоточники с полыхавшими от жары и бесконечного бега лицами спешили за новым товаром. Эмилий тоже купил пирожок, но торговец, узнав, что он только что из Галлии, деньги брать отказался. И сразу вокруг стала скапливаться толпа, требуя последних новостей. Были забыты все дела, получалось так, что с самого утра люди ждали только его и только ради этих новостей они пришли на форум. Но едва он открыл рот, как рядом какой-то поэт принялся декламировать свои последние сочинения, и всё внимание переключилось на него.

   Этрусский квартал был не менее многолюден, но сюда шли не за новостями, а за покупками. В нижних этажах домов располагались торговые лавки, поражающие взор разнообразием товара. Голосистые продавцы с хитроватыми чуть прищуренными глазами предлагали на выбор персидские ковры, египетские благовония, китайский щёлк, греческую посуду. На высоких деревянных помостах вразброс лежали стеклянные финикийские чаши и драгоценные камни из африканских копий. Изысканным матронам предлагали украшения, дорогие ткани, масла. И не редко выяснялось, что те же ковры и украшения изготовили в соседней мастерской, а блестящий изумруд с ноготь величиной сотворил стеклодув из дома напротив. Улица кишела мошенниками. Эмилий чувствовал на себе осторожные взгляды людей в серых домотканых тогах и на всякий случай передвинул кошелёк с правого бока на живот.

   Свернув на Новую улицу, он наконец-то вздохнул свободно, и быстрым шагом направился вверх по дороге.

   Нужный ему дом он увидел сразу. Объясняя дорогу, Оппий обратил его внимание на две статуи по углам фасада, подобно греческому Атланту поддерживающие каменный свод. Они изображали великих полководцев древности: Камилла и Квинкция Цинцината – и это было единственное, что Эмилий запомнил. Перед дверью стояла толпа клиентов, ожидающих выхода хозяина, а значит тот был дома. Немного помявшись, Эмилий толкнул дверь и вошёл внутрь.

   Огромный вестибюль был до отказа заполнен народом. Люди стояли вдоль мозаичных стен и оживлённо переговаривались, от чего в помещении стоял однородный пчелиный гул. В основном это были такие же клиенты, что и на улице. Время утреннего приёма давно закончилось, и все ждали, когда же выйдет хозяин дома, чтобы сопровождать его на прогулке. В дальнем конце вестибюля двое чиновников терпеливо внушали рабу-привратнику, что им необходимо встретиться с его господином по важным государственным делам. Широкоплечий привратник с надменным видом поглядывал на них сверху вниз, и, поигрывая тяжёлой тростью, отрицательно мотал головой.

   Эмилий подошёл ближе и остановился рядом с просителями.

   – Ты немедленно должен сообщить Марку Лицинию Крассу о нашем визите, – в сотый раз повторял молодой прыщавый чиновник, едва сдерживая рвущееся наружу негодование. Глупый раб никак не мог взять в толк, что это действительно необходимо. – Мы пришли из канцелярии эдила Вария Руфа с важным поручением...

   – Хозяин не велел беспокоить его, – неизменно отвечал раб. – Ждите, когда он сам выйдет. Или приходите завтра утром в часы приёма.

   – Ты не понимаешь...

   – Пускать не велено. Всё!

   Доказывать что-то дальше было бесполезно, чиновник махнул рукой и отошёл в сторону.

   – Эй, раб, – окликнул Эмилий привратника. – Мне надо встретиться с Марком Крассом.

   – Ещё один! – усмехнулся прыщавый.

   Привратник вскинул брови. До чего же настырны эти римляне, одно и то же приходиться объяснять несколько раз, и всё равно они требуют своего. Офицер в тусклых, покрытых дорожной пылью доспехах не казался ему большим начальником. Скорее всего, один из тех курьеров, что шлют к хозяину провинциальные префекты. И просьбы у всех одинаковые: деньги, деньги, деньги... А отдавать потом никто не хочет. Хозяин уже устал от них. В конце концов, он имеет полное право вышвырнуть за дверь через чур назойливого просителя.

   – Хозяин никого не желает видеть! Уходите, или я буду вынужден выгнать вас! – отрезал раб и для большей убедительности постучал тростью по раскрытой ладони.

   Что за день, – мысленно вздохнул Эмилий. – Сначала один раб обзывает моего коня недоделанным телёнком, потом другой обещает вышвырнуть меня на улицу. Определённо, я здесь никому не нравлюсь. Отдам письма – и сразу домой. А потом назад, в Галлию. Там всё же поспокойнее.

   – Слушай внимательно, раб. – Эмилий шагнул к привратнику. – Сейчас ты пойдёшь к своему хозяину и скажешь, что прибыл гонец от Цезаря. Я три недели провёл в седле, я очень устал и очень зол. И если ты этого не сделаешь, я сломаю твою палку о твою же голову. Всё понял?

   При этих словах гул в вестибюле стих. Люди подались вперёд, чтобы собственными глазами взглянуть на посланца Цезаря, а выражение лица привратника поменялось с надменного на покорно-льстивое. Не говоря ни слова, он развернулся на месте и юркнул за дверь. Через минуту в дверях появился номенклатор и жестом пригласил Эмилия следовать за собой.

   Декурион скользнул надменным взглядом по вытянувшемуся лицу прыщавого чиновника – не смог отказать себе в удовольствии насладиться собственной значимостью – и вошёл в атриум.

   Передняя часть дома походила на небольшой храм, ничуть не уступая ему в размерах. Вокруг обложенного зелёным мрамором имплювия стояли изящные колонны, упираясь витыми капителями в потолочную балку. Падавший сверху свет, отражаясь от вод бассейна, морскими волнами разливался по стенам и окрашивал комнату в загадочный бирюзовый цвет. Из середины бассейна бил высокий каскадный фонтан, освежая воздух и услаждая слух приятным журчанием. Стены украшали фрески, сиявшие глазурным блеском, а между колоннами стояли статуи богов в человеческий рост. Роскошь буквально слепила глаза. Недаром Цицерон прозвал этот дом «храмом Палатинской Венеры». Эмилий мысленно позавидовал хозяину – живут же люди! – и прошёл вслед за номенклатором в таблиний.

   Марк Красс ждал его сидя в кресле, облокотившись на широкий мраморный столик, заваленный свитками и листами дорогого пергамента. На вид ему было лет шестьдесят. Лицо уже приняло выражение одухотворённого утомления, присущее пожилым людям, но глаза ещё не утратили былого блеска. На высокий изрезанный глубокими бороздами лоб падали седые пряди волос, придавая ему вид задумавшегося философа. В отличие от Цезаря Красс не казался грозным воителем, и если бы Эмилий не знал, кем действительно является сидевший перед ним человек, он принял бы его за школьного учителя или доброго наставника хозяйских детей.

   Впечатление поменялось, стоило Крассу заговорить.

   – Письма, офицер! – В голосе звучал холодный металл привыкшего повелевать человека. Эмилий передал рабу тяжеловесный свиток, запечатанный и перетянутый красной лентой, и почтительно отступил назад.

   Пока Красс читал, Эмилий украдкой осмотрел таблиний. Особой роскоши он не заметил. Здесь не было никаких излишеств – обычный деловой кабинет. Из-за стола выглядывал краешек денежного сундука, обитого для большей прочности железными полосами, да у противоположной стены примостилась бронзовая лавка с «тигриными» ножками. Из всех украшений была только мозаичная картина над рабочим столом хозяина, изображавшая человека с красивым волевым лицом и жгуче-чёрными глазами, которые, казалось, прожигали тебя насквозь. Сначала Эмилий подумал, что это сам Красс, но, приглядевшись внимательней, понял, что это не так. Изображённый на картине человек не был римлянином, скорее македонец или фракиец. Возможно, это был портрет Александра Великого, иначе зачем держать его в кабинете столь высокого государственного деятеля.

   – Значит, ты и есть тот самый Луций Эмилий? – вдруг спросил Красс.

   Эмилий не понял, какой это «тот самый», но на всякий случай кивнул.

   – Цезарь хорошо отзывается о тебе. Эй, кто-нибудь, принесите вина гостю! Присаживайся, Луций, в ногах правды нет. Устал с дороги?

   Эмилий осторожно присел на краешек лавки и принял из рук раба прозрачный бокал до краёв наполненный красным вином. Приказы хозяина выполнялись быстро. Сжимая бокал обоими руками, он сделал маленький глоток и почувствовал благоухающий аромат божественного нектара, живительной силой разлившийся по разбитому телу. Ничего подобного он ещё не пробовал. Точно такой бокал раб поднёс и Крассу, но тот отмахнулся, и раб поспешил уйти.

   – Ну, как там, в Галлии?

   – Воюем... Последний бой был очень жаркий, но мы победили. Разбили их наголову! Можно сказать, что Галлии больше нет, есть новая римская провинция. Сенат будет доволен, прочитав последнее донесение.

   – Да, сенат будет доволен, – задумчиво повторил Красс. Он встал и подошёл к занавесу, отделяющем кабинет от перистиля. Из-за него долетел звонкий переливчатый смех, чуть приглушённый толстым полотном, и Красс вздрогнул, словно испугавшись чего-то. – Цезарь пишет, что доверяет тебе... Он хочет, чтобы ты остался в Риме и послужил ему и государству здесь.

   – Я... – Эмилий начал медленно подниматься. – Я... мне он не говорил... Я хотел бы назад... и домой...

   – Я тоже так считаю, – не слушая его, сказал Красс. – Мой сын, Публий, – там, ты – здесь. Хороший баланс. Думаю, должность квестора на следующих выборах мы тебе обеспечим. А пока осмотришься, оботрёшься. Надо дать народу привыкнуть к тебе, проявиться как-то... Но это детали. Всё, решено, ты остаёшься!

   От неожиданного поворота событий Эмилий растерялся. Нет, не то чтобы он не хотел становиться квестором, наоборот, очень хотел, но всё произошло так быстро, внезапно, что даже трудно было поверить в такое везение.

   – Жить будешь в моём доме, – продолжал Красс. – На верхнем этаже найдётся пара свободных комнат. Деньги...

   – У меня есть двести денариев!

   – Этого не хватит и на приличную обувь. Любой столичный житель даже под этими доспехами сразу признает в тебе провинциала. А нам нужен настоящий римлянин. Ну ничего, мы приведём тебя в порядок.

   – А домой... бы?..

   Красс улыбнулся.

   – Где твой дом?

   – В Апулии.

   – Съездишь. Двух недель достаточно?

   Эмилий радостно закивал.

   – Хорошо. Подожди пока в атриуме, мне надо кое-что обдумать. И отдай остальные письма, я сам разошлю их.

   Сердце неуёмно билось в груди, не в силах справиться с обрушившимся вдруг на него везением. Эмилий прижался к ребристому мрамору колонны и несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Перед глазами уже маячили радужные картинки будущих успехов: сначала квестор, потом эдил, претор. Кто знает, может он станет консулом и великим полководцем! Стал же им Марий, а ведь тоже с низов начинал... И всё это благодаря Цезарю. Да он теперь ради него горы свернёт! Цезарь ещё увидит чего стоит его благодарность!

   Напротив стояла статуя Юпитера, опиравшегося на тяжёлый посох. Царь всех богов, грозно нахмурившись, сверлил его пустыми глазницами, словно желая понять, о чём же думает этот молодой воин. Столкнувшись с ним взглядом, Эмилий почувствовал внутри себя священный трепет и невольно опустил голову.

   – Это снова ты, солдат Цезаря?! – услышал он знакомый девичий голос. – А я всё думала, какой это важный гость, что отец послал к нему меня, а не служанку?

   Эмилий вздрогнул. Что за день сегодня, сплошные сюрпризы!

   – Я. – Он попытался улыбнуться. – А ты, значит, Лициния? Марк Красс твой отец?

   – Догадливый солдатик, – рассмеялась девушка. – Отец просил показать тебе твои комнаты. Надолго к нам?

   На всю жизнь, – захотелось сказать ему, но ответил иначе.

   – Как получиться... Пока не надоем.

   – Значит, даже не поужинаешь с нами? – она опять засмеялась. – Шучу. Не обижайся на меня. Я иногда говорю такие ужасные вещи, самой противно становиться. – И сразу перевела разговор на другую тему. – Видел, какие тучи собираются? Наверно, скоро дождь будет. Боги за что-то на нас разгневались.

   Вглядываясь в лучезарные глаза Лицинии, Эмилий готов был слушать её годами.

   – Дождь?.. – он занервничал, лихорадочно думая, что бы ответить. – Один мой друг, галл, сказал однажды после трудного боя, что дождь – это слёзы богов, пришедших оплакать своих погибших детей...

   – Галл? Много понимают эти варвары! Боги никогда не плачут.

   –... И Цезарь согласился с ним.

   Лициния замолчала.

   – Ладно, не будем спорить, – улыбнулась она. – Пойдём, посмотришь своё новое жильё. Оно тебе понравиться.

   – Пойдём, – кивнул Эмилий и ещё раз взглянул на суровое лицо Юпитера.

   Да, – подумал он, – в Риме боги не плачут.

   От Германии до Британии

   1

   Привратник распахнул двери храма Конкордия и почтительно отступил в сторону. Седовласые отцы сенаторы, облачённые в свободные тоги, степенно поднимались по широкой мраморной лестнице, проходили через глубокий притвор и, сотворив благодарственную молитву, вступали в святилище. Огромный зал, разделённый двойным рядом колонн на три нефа, сиял болезненной чистотой. Косые солнечные лучи, проникая внутрь сквозь узкие окна под сводом, освещали длинные ряды лавок, установленных полукольцом вдоль колонн, и величественную статую богини Согласия. Сенаторы рассаживались по местам и тихо переговаривались, ожидая начала заседания.

   Последними в зал вошли консулы. Красс приветственно взмахнул рукой, демонстрируя свою обычную вежливость; Помпей, не останавливаясь, прошёл к креслу и сел, глядя прямо перед собой. Красс чуть задержался, чтобы перекинуться несколькими фразами с Требонием и Клодием.

   – Помпей как обычно непочтительно высокомерен, а Красс до неприличия любезен, – наклонившись к Катону, прошептал Цицерон. – До сих пор удивляюсь, как они уживаются друг с другом. Совершенно противоположные люди!

   – Однако это не мешает им добиваться поставленных целей. Что-то они предложат сегодня...

   – Думаю, ничего хорошего. Не зря половина нашего сената побывала в Луке. Наверняка о чём-то договорились... Так и сияют! А Клодий, как вернулся, раздал все долги и прикупил себе новый дом. Цезарь умеет тратить деньги.

   Катон покачал головой. Срок полномочий Цезаря в Галлии подходил к концу. Вместе с проконсульской должностью он терял и армию, и тот нескончаемый поток золота, что давала ему война. Что бы удержать провинцию за собой и сохранить набранные легионы, он должен был вернуться в Рим и добиваться нового срока. В противном случае сенат мог назначить ему преемника и лишить власти, которой он обладал. Вновь став консулом, Цезарь сохранял и армию, и власть ещё на несколько лет, необходимых, что бы закрепить за собой завоёванные позиции. Но возвращение в Рим предусматривалось опять же при наличии преемника, а это никак не устраивало Цезаря.

   Сенат побаивался возрастающего могущества Цезаря. Катон неоднократно предлагал отозвать его или, хотя бы, ограничить в действиях и распустить набранные без разрешения легионы. Он даже грозил выйти с этим предложением в народное собрание, но дальше угроз дело пока не шло. Та часть сената, что защищала древние устои государства, сплотилась вокруг Катона, но деньги Цезаря и Красса и слава Помпея обеспечивали им поддержку народа, главенствующего в Комициях и на форуме.

   Красс скользнул взглядом по лавкам, где сидели оптиматы, и кивнул Клодию. Тот быстро встал и поднял руку, призывая собрание к тишине.

   – Уважаемые отцы сенаторы! – громко воскликнул он, когда разговоры стихли. – Все вы знаете, насколько труден и опасен путь, ведущий человека к победе. Боги всегда сопутствуют нам в наших начинаниях. Мы во всём следуем их советам, и это помогает нам. Но порой мы встречаем такие препятствия, что без помощи своих друзей мы не можем перешагнуть через них. И нам приходиться обращаться к ним, к тем, кто может помочь не только советом, но и делом...

   – Кажется, я понимаю, куда он клонит, – шепнул Цицерон. – Эй, Клодий, нельзя ли покороче!

   Тот брезгливо передёрнул плечами.

   – К сожалению, иногда находятся люди, которые вопреки воле богов пытаются помешать нам!

   – Ты не меня имеешь в виду?

   – Ты удивительно догадлив, уважаемый Цицерон. И порой мне кажется, что слово «дружба» для тебя ничего не значит!

   – А для тебя значит?

   – Значит!

   – Ну ещё бы... Только в отличие от тебя, я не соблазняю жён своих друзей, – и развёл руками. – А чего ещё можно ожидать от того, кто ради денег и сомнительной славы отрёкся от своего рода!?

   В рядах популяров неодобрительно зашумели. Клодий покраснел, но сдержался. Он сделал глубокий вдох и ответил:

   – Оскорбление сенатора не делает тебе чести, Марк Туллий. Но лишний раз подтверждает только что сказанное мной. Будем надеяться, что когда-нибудь ты поймёшь свою ошибку.

   – Но поймёшь ли ты свою? И вообще, тебе ли, Клодий, говорить о дружбе, столько раз предававшему своих друзей!?

   В зале поднялся лёгкий гул, быстро переросший в беспорядочный гвалт. Сенаторы вдруг разом вспомнили былые проступки своих противников, и принялись перечислять их, пытаясь перекричать друг друга. Некоторые в знак протеста накрыли головы покрывалами или просто затыкали уши и закрывали глаза.

   – Остановимся на этом! Хватит! – крикнул Красс, поднимаясь с места. – Легче повернуть воды Тибра вспять, чем переспорить Цицерона! Мы собрались здесь не для того, что бы выслушивать взаимные обвинения, но для решения важных государственных задач! Так давайте этим и займёмся! – он выждал паузу, предоставляя сенаторам время успокоиться, и повернулся к Клодию. – Продолжай.

   Клодий с наигранной обидой взглянул на Цицерона и продолжил.

   – Не буду вдаваться в подробности, чтобы не беспокоить ими отдельных граждан. Хочу сделать предложение, которое вам, уважаемые сенаторы, необходимо рассмотреть и проголосовать за него согласно своим убеждениям, – на последнем слове он сделал ударение и скользнул взглядом по рядам оптиматов. – Все вы знаете, как обстоят дела в государстве. Война в Галлии затягивается, и несмотря на победы наших легионов, обстановка там по-прежнему напряжённая. Срок полномочий Цезаря истекает, настала пора выбрать ему преемника. Но лично я считаю, что в данной ситуации это преждевременно и нецелесообразно. К тому же я не вижу того, кто мог бы заменить его, не причинив делу вред. Галлы боятся Цезаря, и готовы подчиняться только ему, и только он может сдерживать их нападки. Потому я предлагаю продлить полномочия Цезаря ещё на пять лет и предоставить ему право набора ещё четырёх легионов. – Клодий сделал паузу. – Цезарю необходима большая армия. За четыре года непрерывных боёв он покорил Галлию, Аквитанию, Белгику. По его отчётам нам известно в каких войнах он участвовал и каких результатов добился. Только в прошлом году ему пришлось вести войну одновременно с приморскими общинами Арморики, в Кельтийской Галлии и в Аквитании. Для поддержания порядка в новых землях необходимо больше солдат, больше легионов. К тому же стало известно, что германцы вновь устремили свои жадные взоры на Галлию. В сложившейся обстановке удержать наши завоевания теми силами, что располагает Цезарь, будет невероятно трудно, и наш долг, долг римских сенаторов, помочь ему! Решайте, решайте, сенаторы! Всё в ваших руках!

   Оптиматы молчали. Все смотрели на Катона, ждали, что скажет он. Популяры из партии Цезаря тоже повернулись к нему. Именно со стороны Катона можно было ожидать жесточайшей отповеди, и боялись его больше, чем Цицерона, первого оратора государства. Честность Катона давно вошла в поговорку. Даже городской плебс, купленный и перекупленный несколько раз, прислушивался к его словам и порой соглашался с ним.